Промышленный район Чхонджина
В начале 1990 года в сувенирных магазинах готовящейся к воссоединению Германии торговали обломками Берлинской стены. Советский Союз трещал по швам. Лик Мао Цзэдуна украшал циферблаты дешевых часов, которые продавали американским туристам в Пекине. В Румынии был расстрелян Николае Чаушеску — бывший лидер страны и близкий друг Ким Ир Сена. С постаментов сбрасывали статуи Ленина. Партийная номенклатура разных стран поедала бигмаки, запивая их кока-колой. Но в отгородившей себя от мира Северной Корее жизнь текла по-прежнему.
Известия о падении коммунистических режимов если и пропускались цензурой, то в сильно «скорректированном» виде. Газета «Нодон Синмун» приписывала беспорядки в социалистических странах врожденной слабости их населения. Пресса КНДР любила намекать на генетическое превосходство корейцев над другими народами: в Китае и в Восточной Европе люди по природе не столь сильны и дисциплинированны, отсюда и отклонения от столбовой дороги социализма. Если бы в тех странах был гениальный лидер, сравнимый с Ким Ир Сеном, коммунизм процветал бы там и сейчас. Поскольку вождь учил северокорейцев опираться лишь на собственные силы, им подобало идти своим путем и не обращать внимания на то, что происходит в других странах.
Госпожа Сон закрывала глаза, стараясь не видеть явных признаков того, что вокруг не все в порядке. Первое время вроде бы не происходило ничего особенного. Лампочка гасла сначала на несколько секунд, потом на несколько минут, потом — на несколько часов и дней. Наконец свет стали включать пару раз в неделю и то ненадолго. Водяные насосы в здании работали на электричестве, поэтому с водоснабжением тоже начались перебои. Госпожа Сон сразу по тала, что, как только воду дадут, нужно немедленно наполнить все имеющиеся ведра и кастрюли. Но для стирки этого не хватало. Поэтому Хи Сок собирала пластмассовые емкости и заполняла их у колонки на улице. Хождение поутру за водой вскоре вошло у госпожи Сон в привычку. Обычно она отправлялась к колонке сразу после того, как складывала постель и смахивала пыль с портретов Ким Ир Сена. В доме Хи Сок больше не было маленьких детей, но вставать теперь приходилось еще раньше, чем в прежние годы. Трамвай, на котором госпожа Сон ездила на работу по шоссе № 1, ходил редко и бывал так переполнен, что люди висели на подножках. Поскольку госпожа Сон не хотела драться с молодежью за место в салоне, она шла пешком, что занимало около часа.
Предприятия города Чхонджина растянулись на 12 км до прибрежного Нанама (бывшей японской военной базы, превращенной в штаб 6-й армейской дивизии Корейской народной армии). Крупнейшими из них были Чхонджинский сталепрокатный завод, Сталелитейный завод имени Ким Чхэка, фабрика «Синтетический текстиль», Второй завод металлоконструкций, Завод горно-шахтенного оборудования имени 10 Мая, а также фармацевтический комбинат, производящий лекарства из рогов оленей. Госпожа Сон работала в северной части промышленной зоны на швейной фабрике, входящей в состав крупнейшего пошивочного предприятия КНДР. В чхонджинском филиале трудилось 2000 человек — почти все женщины, за исключением начальства и водителей грузовиков.
Большую часть своей жизни гражданин Северной Кореи, будь он школьник, продавец, кондуктор поезда или заводской рабочий, проводит в униформе. Поэтому пошив форменной одежды был основным профилем предприятия госпожи Сон. Использовался главным образом виналон — жесткий синтетический материал, производимый только в КНДР. Северяне очень гордились этой тканью, изобретенной корейским ученым в 1939 году, и даже называли ее «материей чучхе». Ее изготовляли в 250 км южнее — в Хамхыне.
В 1988 году начались проблемы с поставками виналона. На фабрике сказали, что в Хамхыне произошел какой-то сбой: либо закончился антрацит, служащий сырьем для изготовления материала, либо возникли сложности с электроэнергией — госпожа Сон так толком ничего и не поняла. В любом случае без ткани шить одежду невозможно. В ожидании поставки виналона швеи целыми днями подметали полы и до блеска начищали станки. В цехах стало необыкновенно тихо. Там, где раньше трещали швейные машины, теперь слышалось только шуршание метел.
Чтобы чем-то занять женщин, начальство придумало посылать их на «особые задания». Они рыскали в поисках всего, что можно продать или обменять на еду. Иногда работницы стройными рядами шли вдоль железнодорожной линии с мешками и совками, собирая собачьи испражнения, которые использовались в качестве удобрения. В другие дни женщины собирали металлолом. Сначала на эти задания посылали только швей, но потом отправили и сотрудниц детского сада, в том числе госпожу Сон. Воспитательницы разделились на две смены: пока одни оставались с детьми, другие копались в мусоре. С целью поднятия духа трудящихся начальство приказывало петь песню «Как ни труден наш путь, мы идем вслед за партией».
Иногда приходилось работать на берегу моря, собирая металлические осколки, которые вместе с другими отходами изрыгал сталепрокатный гигант. Госпожа Сон не любила воду и старалась не мочить ноги, даже когда приводила своих детей на пляж Молодежного парка искать моллюсков. Как и большинство кореянок ее поколения, Хи Сок не умела плавать. И вот теперь в матерчатых тапках и закатанных до колен брюках она с содроганием брела в воде и бережно, как будто промывала золото, вылавливала плетеной корзиной мелкие железные обломки. К вечеру бригадир взвешивал собранный металл, проверяя, выполнен ли план.
Женщины старались увиливать от всех этих неприятных «командировок». Хотя им почти ничего не платили, бросить работу они не осмеливались. За прогул лишали продовольственных карточек. А тот, кто без уважительной причины не являлся на предприятие в течение недели, мог оказаться за решеткой.
Некоторые женщины ссылались на надуманные семейные обстоятельства или приносили справку от врача. Начальство прекрасно понимало, что справки липовые, но не присматривалось к ним, зная, что для женщин все равно нет работы. А госпожа Сон даже не думала о том, чтобы хитрить. Она считала это неправильным и являлась на фабрику, как всегда, пунктуально. Поскольку швеи отсутствовали, то и детский сад пустовал. Попытались занять время дополнительными лекциями о Ким Ир Сене, но из-за перебоев в электроснабжении освещение в зале было слишком слабым. Госпожа Сон, всю жизнь работавшая по 15 часов в сутки, теперь наконец-то могла отдохнуть. Положив голову на свой стол, она дремала, размышляя о том, сколько это может продолжаться.
Однажды Хи Сок и других сотрудниц вызвали на беседу к начальству. Госпожа Сон уважала управляющую — члена партии, убежденную коммунистку. Еще недавно она уверяла подчиненных, что ткань из Хамхына поставят со дня на день. Теперь же начальница смущенно откашлялась и как бы с трудом заговорила. В ближайшем будущем положение не улучшится. Поэтому госпоже Сон и всем остальным сотрудницам, до сих пор дисциплинированно являвшимся на работу, предлагается больше не приходить: «Вы, аджума, — это слово употребляется при обращении к замужним женщинам, — должны подумать, как прокормить свои семьи».
Госпожа Сон оторопела. Начальница не предлагала работницам идти на панель, но то, на что она намекала, было не многим лучше. Речь шла о работе на черном рынке.
Как в любой социалистической стране, в КНДР имелся свой черный рынок. Хотя частная торговля была официально запрещена, законы постоянно менялись, и их частенько игнорировали. Когда Ким Ир Сен сделал гражданам послабление, разрешив продавать овощи, выращенные на частных огородах, за домом госпожи Сон возник импровизированный рынок. На брезенте, расстеленном прямо на грязной земле, был разложен небогатый ассортимент овощей: редиска и капуста. Иногда продавали поношенную одежду, щербатую посуду и старые книги. Новые товары на рынок не попадали. Их можно было купить только в государственных магазинах. Зерном торговать запрещалось, а за продажу риса давали тюремный срок.
Госпожа Сон презирала черный рынок. Торговками были в основном пожилые женщины. Они сидели на корточках и бесстыдно зазывали покупателей, выкрикивая цены на свои грязные овощи. Некоторые даже дымили трубками, хотя в Северной Корее женщинам не разрешается курить. Госпоже Сон было противно смотреть на этих бабушек (по-корейски халъмони). Мысль о торговле на рынке внушала ей неподдельное отвращение. Это не место для настоящего коммуниста!
Действительно, настоящие корейские коммунисты не то что продавать, а даже покупать ничего не привыкли. В КНДР культивируется антипотребительская идеология. Повсюду в Азии рынки полны людьми и товарами, но не в Северной Корее. Самые известные магазины в стране — два пхеньянских универмага: универмаг № 1 и универмаг № 2. Ассортимент в них под стать названиям. Я заходила в одно из этих заведений в 2005 году: на первом этаже были выставлены китайские велосипеды, но я не поняла, продаются ли они или их просто демонстрируют иностранцам. Те, кто побывал в Пхеньяне в 1990-х годах, рассказывают о пластмассовых фруктах и овощах, выставленных на витрины в качестве обманки для туристов.
Благодаря щедрости Ким Ир Сена северокорейцам вообще не нужно было ходить по магазинам: считалось, что государство бесплатно обеспечивает граждан всем необходимым. Человеку полагалось два комплекта одежды ежегодно — на лето и на зиму. Их выдавали на работе или в школе, обычно в День рождения Ким Ир Сена, чтобы подчеркнуть, что именно он — источник всех благ. Одежда была стандартная. Обувь виниловая или матерчатая, так как кожа считалась большой роскошью и позволить себе ее могли только люди с дополнительным источником дохода. Производили одежду на фабриках вроде той, где работала госпожа Сон. Основной тканью был виналон. Он плохо поддавался окрашиванию, поэтому цветовая гамма не отличалась разнообразием: грязно-синий — для заводских рабочих, черный или серый — для служащих. Красными были лишь пионерские галстуки, которые до 13 лет в обязательном порядке носили все дети.
Поскольку в КНДР практически не существовало розничной торговли, то и деньги людям были ни к чему. Зарплату давали чисто номинальную, скорее напоминающую пособие на карманные расходы. Госпожа Сон получала 64 вона в месяц, что по официальному курсу равнялось $28. На это нельзя было купить даже нейлоновый свитер. Деньги шли на мелочи: кино, парикмахерскую, автобусные билеты и газеты, сигареты (для мужчин) и косметику (для женщин), в которой, как ни странно, не было недостатка. Все кореянки красились. Яркая помада превращала их в кинозвезд 1940-х годов, розовые румяна придавали поблекшей за долгую зиму коже здоровый вид. В каждом микрорайоне Чхонджина имелся определенный набор государственных магазинов, идентичных тем, которые были в соседнем микрорайоне. Северянки очень заботились о своей внешности. Госпожа Сон скорее согласилась бы пропустить завтрак, чем пойти на работу ненакрашенной. Волосы у нее вились от природы, но другие женщины делали перманент в парикмахерской, похожей на конвейер. Кресла стояли двумя длинными рядами: для мужчин и для женщин. Все парикмахеры числились в ведомстве под названием Служба быта. Оно же занималось починкой велосипедов и обуви.
В каждом микрорайоне были продуктовый магазин, магазин одежды и канцелярский. В отличие от СССР, в КНДР почти не существовало очередей. Если кто-то хотел совершить крупную покупку, например приобрести часы или проигрыватель, для этого требовалось разрешение с места работы. Так что дело было не только в деньгах.
Одним из главных достижений северокорейской системы считались субсидии на еду. Точно так же, как Герберт Гувер во время своей предвыборной кампании обещал американцам «курицу в каждой кастрюле», Ким Ир Сен пророчил северокорейцам обеды из риса и супа с мясом. Это предсказание сбылось только для номенклатуры. Рис, особенно белый, был в КНДР роскошью. Тем не менее государственная система распределения снабжала каждого человека крупой в количестве, строго соответствующем его должностному положению. Люди, занимающиеся тяжелым физическим трудом, получали 900 г, а фабричные рабочие вроде госпожи Сон — 700 г. Выдавались и другие продукты: соевый соус, масло для жарки и густая бобовая паста под названием кочхуджан. По официальным праздникам, таким как День рождения Ким Ир Сена, иногда давали свинину или сушеную рыбу.
Особенно народ радовался капусте, которую выдавали осенью для приготовления кимчхи. Это единственное овощное блюдо, доступное в течение долгой зимы, было столь же важным для корейцев, как и рис. Правительство КНДР понимало, что без кимчхи люди не обойдутся, поэтому каждой семье выделяли 70 кг капусты на взрослого и 50 кг — на ребенка. Госпожа Сон, после того как к ней переехала свекровь, стала получать 410 кг. Капусту солили, добавляли в больших количествах красный перец, иногда бобовую пасту или маленькие креветки. Госпожа Сон также делала юшчхи с редиской и репой. Заготовка занимала несколько недель, хранили капусту в высоких керамических сосудах. Чан По помогал жене спускать их в подвал, где у каждой семьи была кладовка. По традиции сосуды с кимчхи закапывали, чтобы они охлаждались, но не замерзали. В многоквартирном доме их обычно забрасывали землей, а затем кладовку закрывали на увесистый замок, потому что кимчхи нередко воровали, а при всем своем коллективизме северокорейцы не собирались делиться любимой едой со всеми подряд.
Хотя КНДР, вопреки утверждениям официальной пропаганды, и не была раем для трудящихся, преуменьшать достижения Ким Ир Сена нельзя. Первые двадцать лет после раздела Кореи Север был богаче капиталистического Юга. В 1960-е годы, когда говорили о корейском «экономическом чуде», имели в виду именно КНДР. Просто накормить население, которое часто страдало от голода, — уже немалый успех, тем более что в результате произвольного раздела полуострова наиболее плодородные земли остались на Юге. В разрушенном государстве, которое потеряло всю свою инфраструктуру и 70 % жилого фонда во время войны, Ким Ир Сен создал жизнеспособную экономику. Конечно, об «излишествах» речь не шла, но все были одеты и имели крышу над головой. В 1949 году Северная Корея стала первой страной в Азии, где было практически покончено с безграмотностью. Иностранные гости, которые в 1960-е годы приезжали поездом из Китая, восхищались высоким уровнем жизни граждан КНДР. После маоцзэдуновского «большого скачка», последствия которого оказались разрушительными, этнические корейцы бежали из Китая в КНДР, спасаясь от голода. Все крыши в Северной Корее были покрыты черепицей. А к 1970 году произвели полную электрификацию деревни. Даже такой жесткий реалист, как аналитик ЦРУ Хелен-Луиз Хантер, в своих отчетах (которые впоследствии рассекретили и опубликовали) нехотя признавала, что экономика КНДР под руководством Ким Ир Сена достигла немалых успехов.
Страна по праву могла считаться гордостью соцлагеря и по уровню развития скорее напоминала Югославию, чем Анголу. Достижения Северной Кореи по сравнению с Южной служили для многих доказательством того, что социализм действительно жизнеспособен.
Так ли это было? Многое в экономическом чуде КНДР оказалось призрачным, основанным на пропагандистских заявлениях, за которыми ничего не стояло. В Северной Корее не публиковалась экономическая статистика, по крайней мере такая, которой стоило доверять, и делалось все возможное, чтобы ввести в заблуждение не только иностранцев, но и самих северокорейцев. Опасаясь гнева начальства, бригадиры постоянно завышали данные по сельскохозяйственному и промышленному производству. Ложь громоздилась на ложь, и гора достигала самых верхов, так что, скорее всего, когда экономика рухнула, Ким Ир Сен даже не сразу это понял.
Несмотря на высокомерные лозунги о чучхе и хозяйственной самостоятельности, КНДР полностью зависела от щедрости соседей. Страна получала масло, рис, удобрения, лекарства, промышленное оборудование, грузовики и автомобили по заниженным ценам. Чехословакия поставляла рентгеновское оборудование и инкубаторы, ГДР посылала архитекторов. Ким Ир Сен искусно играл на разногласиях между СССР и Китаем, добиваясь от них максимальной экономической помощи. Подобно императорам древности, он требовал дани от сопредельных государств. Сталин лично прислал ему бронированный лимузин, а Мао — целый железнодорожный вагон Ким Ир Сен с Ким Чен Иром, который в 1980-е годы выполнял за него часть обязанностей, осуществляли «руководство на местах» с целью решения задач народного хозяйства. Отец и сын считались специалистами во всех областях — от геологии до земледелия. После посещения Кимом-младшим козоводческой фермы Корейское агентство новостей сообщило: «Благодаря ценным указаниям и сердечному вниманию Ким Чен Ира в деле разведения коз наметился значительный прогресс, надои выросли». То он издавал указ о том, что основным продуктом питания корейцев должен стать не рис, а картофель, то приказывал устранить дефицит продовольствия посредством разведения страусов. Не успевала страна оправиться после одной нелепой кампании, как объявлялась следующая.
Огромные средства расходовались на оборону. Армейский бюджет составлял четверть валового внутреннего продукта, в то время как в промышленно развитых странах этот показатель не превышает 5 %. Хотя военные действия в Корее прекратились в 1953 году, КНДР содержала миллионную армию — четвертую по величине в мире, при том что сама страна по площади не многим больше штата Пенсильвания. Социальная пропаганда нагнетала истерию, бесконечно выдумывая сообщения о неизбежном нападении со стороны империалистов — поджигателей войны.
Ким Чен Ир быстро продвигался по службе в Политбюро: его готовили в преемники отца и в 1991 году назначили Верховным главнокомандующим Вооруженных сил КНДР. Спустя несколько лет по всей стране рядом с памятниками чучхе появились плакаты, провозглашающие сонгун, или «приоритет армии»: теперь официально утверждалось, что все в государстве должно быть подчинено оборонным нуждам. Ким-младший давно уже перерос свое увлечение кино и переключился на более серьезные «игрушки» — атомные бомбы и ракеты дальнего действия.
После американской ядерной бомбардировки Хиросимы Ким Ир Сен задумал оснастить свою страну атомным оружием, и в 1960-е годы в Йонбёне, в горах к северу от Пхеньяна, начались разработки (оборудование предоставил Советский Союз). Но по-настоящему ядерный проект стал развиваться только под руководством Ким Чен Ира, который таким образом собирался восстановить пошатнувшийся престиж КНДР и усилить собственное могущество. Вместо реконструкции заводов и всей инфраструктуры страны правительство стало вкладывать средства в дорогостоящие секретные разработки, утверждая, что Северной Корее необходимо средство ядерного сдерживания для защиты от американской агрессии. К 1989 году в Йонбёне начали производить оружейный плутоний из топливных стержней ядерных реакторов, а в начале 1990-х КНДР, по оценкам ЦРУ, располагала всем необходимым для создания одной или двух ядерных бомб. «Ким Чен Иру было все равно, что он обанкротил страну. Атомное оружие он считал единственным источником своей власти», — сказал мне высокопоставленный беженец из Пхеньяна Ким Ток Хон во время нашей беседы в Сеуле в 2006 году.
Расчет оказался неудачным. Ким Чен Ир понял, что холодная война закончилась, но, похоже, не осознавал, что товарищей из социалистических стран сейчас интересует зарабатывание денег, а не поддержка дряхлеющей диктатуры с ядерными амбициями. Между тем в середине 1970-х годов экономика главного врага КНДР, Южной Кореи, стала быстро развиваться и в течение следующего десятилетия оставила северного соседа далеко позади. Забыв о коммунистической солидарности, Китай и Советский Союз предпочитали сотрудничать с компаниями Hyundai и Samsung, а не с государственными предприятиями КНДР, которые не всегда вовремя платили по счетам. В 1990 году, накануне распада СССР, советское правительство установило дипломатические отношения с Южной Кореей, нанеся тем самым сокрушительный удар международному престижу КНДР. Два года спустя то же самое сделал Китай.
В начале 1990-х у кредиторов стало иссякать терпение: ведь задолженность КНДР достигла $10 млрд. В Москве решили, что Северная Корея должна платить за импорт из СССР по общемировым, а не по заниженным тарифам, которые были установлены для дружественных государств. В прошлом Китай, поставлявший в КНДР три четверти топлива и две трети ввозимого в страну продовольствия, утверждал, что дружба между двумя странами нерушима. Сейчас же он требовал «деньги на бочку».
Вскоре над Северной Кореей нависла смертельная опасность. Из-за отсутствия дешевого горючего и сырья перестали работать заводы и фабрики, что означало прекращение экспорта. Без экспорта остановился приток конвертируемой валюты, а это, в свою очередь, еще сильнее сократило импорт нефти и привело к перебоям в электроснабжении. Перестали работать и угольные шахты, которым электроэнергия была необходима для откачки воды. Перебои в снабжении углем усугубили перебои в производстве электроэнергии, а они привели к спаду сельскохозяйственного производства. Крестьяне не могли работать без электричества. И без того скудная земля Северной Кореи теперь едва давала урожай, необходимый для того, чтобы прокормить 23-миллионное население. Сельскохозяйственные технологии, которые могли бы повысить производительность коллективных ферм, опирались на системы искусственного орошения, работающие на электричестве, а также на использование химических удобрений и пестицидов, которые перестали выпускаться из-за отсутствия топлива и сырья. Начались перебои в снабжении продовольствием, рабочие стали недоедать, и у них не хватало сил вырабатывать прежние нормы. Хозяйство КНДР оказалось в состоянии свободного падения.
На момент написания этой книги, то есть в 2010 году, КНДР остается единственным местом на земле, где практически все основные продукты питания производятся коллективными хозяйствами. Государство реквизирует весь урожай, а затем часть его возвращает крестьянам. В начале 1990-х сельскохозяйственное производство пришло в упадок, и жители деревень, чтобы уберечься от голода, стали припрятывать часть урожая. В народе начали распространяться истории о том, как под тяжестью спрятанного зерна обрушивались крыши домов. Крестьяне забросили общественные поля, переключив внимание на приусадебные участки и импровизированные делянки, разбитые на горных склонах. Из окна автомобиля был отчетливо виден контраст между огородиками, на которых в изобилии росли овощи (к небу тянулись бобовые растения, к земле прижимались спелые тыквы), и колхозными полями с их неровными чахлыми рядами кукурузы (ее сажали «добровольцы», присланные из города для исполнения патриотического долга).
Хуже всего приходилось горожанам. Ведь у них приусадебных участков не было.
На протяжении всей своей замужней жизни госпожа Сон раз в 15 дней направлялась с двумя полиэтиленовыми сумками в один и тот же пункт распределения продовольствия. Он находился прямо по соседству и совсем не был похож на супермаркет с открытым доступом к продуктам. Люди стояли в очереди перед массивной металлической дверью магазина без вывески. Каждый приходил в специально установленные дни (госпожа Сон — 3-го и 18-го числа), но все равно нередко приходилось ждать по нескольку часов. Внутри, в тесном нетопленом помещении с цементными стенами, за небольшим столом, заваленным бухгалтерскими книгами, сидела неприветливая женщина. Госпожа Сон давала ей свою продовольственную книжку, небольшую сумму денег и купоны со швейной фабрики, свидетельствующие о том, что предъявитель исполнил долг перед Родиной. Затем служащие подсчитывали, сколько госпоже Сон полагается продуктов: по 700 г в день для нее и Чан По, 300 г для свекрови (норма для пенсионеров была меньше), 400 г на каждого живущего в семье ребенка. Если кто-то на время уезжал, то на него продуктов не выдавали. Произведя расчет, продавщица с важным видом брала штамп, макала его в красные чернила и ставила печать на квитанции в трех экземплярах, один из которых вручался госпоже Сон. На складе, где стояли бочки с рисом, кукурузой, ячменем и мукой, другой работник отвешивал положенные покупателям продукты и складывал их в полиэтиленовые пакеты.
Хи Сок никогда не знала наверняка, что окажется в сумке: иногда продуктов было чуть больше, иногда чуть меньше. Вспоминая те годы, госпожа Сон затруднялась точно сказать, когда именно — в 1989, 1990 или 1991 году — продуктовая норма начала уменьшаться. Даже не заглядывая в сумку, женщина с огорчением понимала, что еды становится все меньше и меньше. Наконец пакеты оказались совсем легкими. Многие люди чувствовали себя обманутыми. Сначала вместо месячной нормы продовольствия выдавалась 25-дневная, потом 10-дневная. Что бы ни обещал Ким Ир Сен, рис оставался предметом роскоши. Чаще всего в пакеты клали кукурузу и ячмень. Масло для жарки всегда давали нерегулярно, а сейчас оно и вовсе исчезло. Жаловаться было совсем не в характере Хи Сок. Но даже если б она и захотела выразить недовольство, это не представлялось возможным. «Начни я возмущаться, меня бы просто посадили», — рассказывала госпожа Сон позднее.
В свое оправдание правительство КНДР выдумывало объяснения, которые варьировались от абсолютно абсурдных до почти правдоподобных. Народу говорили, что не за горами благословенный день объединения Кореи и необходимо создать запас продовольствия для голодающих южан. Говорили также о том, что США объявили блокаду КНДР и препятствуют поставкам продовольствия. Это не было правдой, но люди верили. Когда в 1993 году КНДР пригрозила выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия, президент США Клинтон в свою очередь пригрозил санкциями. Теперь на него легко можно было свалить ответственность за экономический кризис, ведь Соединенные Штаты для правительства КНДР — любимый козел отпущения. Передовица «Нодон Синмун» напоминала читателям, что «корейский народ уже давно страдает от притеснений со стороны американских империалистов».
Корейцы считают себя выносливыми, и это действительно так. Пропагандистская машина начала новую кампанию по поднятию народного духа, в основе которой лежал миф о том, как в 1938–1939 годы Ким Ир Сен командовал небольшим отрядом партизан в войне против Японии: «Гордо неся над головами красное знамя, они вели бой с тысячами вражеских солдат, невзирая на голод, двадцатиградусный мороз и сильный снегопад». Из этого эпизода, известного как Суровый Марш, пропаганда сделала эффектную метафору голодных 1990-х. В своих передовицах «Нодон Синмун» призывала северян помнить о самоотверженности Ким Ир Сена и, несмотря ни на какие тяготы, непоколебимо следовать его примеру:
Врагам не остановить корейский народ в его поступательном движении к победе, движении, вдохновленном революционным примером Сурового Марша! Силы КНДР неистощимы!
Борьба с голодом стала патриотическим долгом каждого гражданина. В Пхеньяне появился новый лозунг: «Перейдем на двухразовое питание!» По телевидению транслировали документальный фильм о человеке, который, как утверждалось, лопнул от того, что съел слишком много риса. Трудности с продовольствием были, конечно же, лишь временными: чиновники, ответственные за сельское хозяйство, заявляли, что в следующем году ожидается рекордный урожай зерновых.
Когда в 1992 году в зарубежных газетах появились сообщения о нехватке продовольствия в КНДР, северокорейская пресса возмутилась:
Государство предоставляет народу рис по такой низкой цене, что люди даже не знают, сколько он стоит на самом деле. Граждане Северной Кореи живут счастливо, не беспокоясь о пропитании.
Северянам было небезопасно задумываться над очевидной несообразностью того, что им говорило руководство. Выбирать людям не приходилось: они не могли бежать из страны, не могли свергнуть правительство, не могли протестовать. От греха подальше: рядовому гражданину желательно было научиться как можно меньше думать. Человек по природе своей оптимистичен. Северяне обманывались, как немецкие евреи, которые в начале 1930-х годов утешали себя тем, что хуже быть уже не может. Граждане КНДР не переставали надеяться на улучшения. И хотя голодный желудок трудно ввести в заблуждение, северокорейцам это каким-то образом удавалось.
Одновременно с усилением пропаганды государство ужесточило наблюдение за людьми. Чем больше появлялось причин для недовольства, тем важнее было сделать так, чтобы свое недовольство каждый держал при себе.
С начала 1970-х госпожа Сон несколько раз занимала пост инминбанчжана — руководителя народной группы. Чаще всего на эту должность выбирали замужнюю женщину средних лет. Госпожа Сон, организованная, энергичная, убежденная коммунистка, обладающая к тому же особым чутьем, которое в Корее называют нунчхи, прекрасно подходила для роли инминбанчжана. Легко находя со всеми общий язык, она составляла списки распределения обязанностей среди пятнадцати семей: кому мести тротуары, кому подстригать траву перед домом, кому собирать мусор для переработки. Ей также предписывалось сообщать обо всем, что казалось подозрительным в поведении членов инминбана.
Отчитывалась госпожа Сон перед чиновницей Министерства государственной безопасности товарищем Кан. Эта женщина, несколькими годами старше Хи Сок, была замужем за партийным работником, у которого, по слухам, имелись связи в Пхеньяне. Раз в несколько месяцев госпожа Сон приходила в кабинет товарища Кан, а иногда, собирая отчеты по соседним домам, начальница сама заглядывала в гости к Хи Сок, чтобы передохнуть за рюмкой кукурузного самогона. Как правило, госпоже Сон было нечего рассказывать. Жизнь их дома текла спокойно, никто себя не компрометировал, если не считать того случая, когда Чан По позволил себе замечание по поводу обуви.
Но с некоторых пор товарищ Кан стала настойчивее требовать информации. Поскольку продовольствие выдавалось все реже и реже, она хотела знать, не ругают ли люди правительство. «Жалуются ли они на снабжение? Что говорят?» — допытывалась представительница МГБ, подкараулив госпожу Сон перед домом в надежде застать ее врасплох. «Никто ничего не говорит», — ответила Хи Сок.
Так оно и было. Женщина действительно замечала, что, в какую бы квартиру она ни вошла, люди неловко замолкали. Все знали, что инминбанчжан — осведомитель органов государственной безопасности.
Товарищ Кан не сдавалась. «Попробуйте первой выказывать недовольство. Пожалуйтесь на нехватку продуктов. А потом проследите за реакцией окружающих», — прошептала чиновница, оглядываясь по сторонам, чтобы никто ее не подслушал. Стараясь поскорее ускользнуть, госпожа Сон вяло кивнула головой в знак согласия. На самом деле она не собиралась следовать такому совету. Она знала, что врагов народа среди соседей нет, подрывной деятельностью никто не занимается. К тому же беспокоиться об идеологической чистоте у нее просто не было сил.
Всю энергию отнимала борьба с дефицитом продовольствия. Мысли были заняты безнадежными попытками добыть пропитание для семьи. Швейная фабрика окончательно закрылась в 1991 году, и целый год Хи Сок оставалась без зарплаты, получая лишь купоны, отоварить которые было невозможно за неимением продуктов в магазине. Раньше мужу госпожи Сон в качестве премии за сверхурочную работу выдавали масло, галеты, табак и спиртное. Теперь об этом пришлось забыть. Полки государственных магазинов тоже пустовали.
После закрытия фабрики госпожа Сон преодолела свое отвращение к тому, чтобы отовариваться на рынке. Там по-прежнему продавались продукты, иногда даже рис, но цены были непомерно высоки. Килограмм риса стоил 25 вонов, а в свое время в государственных пунктах распределения продовольствия его брали за десятую часть вона, если не дешевле.
Найти себе работу на черном рынке госпожа Сон не могла. У нее не было своего огорода, значит, не было и овощей на продажу. Никакими коммерческими навыками она не обладала — разве что на счетах умела считать. После того как Хи Сок вырастила четырех детей, а старшую дочь еще и выдала замуж, у нее совсем не осталось сбережений. Госпожа Сон начала подумывать о том, не продать ли что-нибудь из домашней утвари. Мысленно она провела инвентаризацию своего имущества. Картина в восточном стиле. Телевизор. Книги мужа. Может, снести на рынок швейную машинку?
Такими же мыслями были заняты умы тысяч других людей. Что бы продать? Где найти какую-нибудь еду?
Чхонджин представлял собой бетонные джунгли. За исключением крутого склона горы, все давно заасфальтировали. Некуда было пойти, чтобы наловить птиц или нарвать ягод. Моллюски, которых госпожа Сон собирала вместе с семьей, почти перевелись, а для рыбной ловли берег был неприспособлен. Все пригодные для обработки участки земли: огороды и рисовые поля — находились возле Нанама, на изрезанном бухтами побережье.
В поисках еды людям приходилось идти далеко за город. В выходные дни жители Чхонджина под предлогом увеселительной прогулки шли пешком примерно 5 км до кенсонских общественных садов. Людям не хотелось признаваться в том, что их толкал туда голод. Сады принадлежали коллективному хозяйству, которое выращивало для экспорта в Японию особые корейские груши — красновато-коричневые, как сорт «Боек», только более крупные (по форме и размеру они напоминали грейпфрут) и хрустящие, как яблоки. Круглые плоды нередко падали на землю и подкатывались к забору, так что их нетрудно было подобрать. Часто этим занимались дети. После того как школьные завтраки стали скудными, а потом и вовсе были упразднены, ребята начали пропускать занятия, вместо уроков отправляясь на поиски пропитания. Они запросто пролезали под проволокой заборов. Один молодой человек не без некоторой гордости вспоминал, что в 1992 году, когда ему было десять лет, он забирался на задний бампер автобуса и доезжал до конечной остановки в Нанаме, а потом еще целый час шел пешком. На мальчишку никто не обращал внимания. Благодаря своей худобе он легко проскальзывал в сад и набивал мешок грушами. «Я набирал их столько, сколько мог унести, и раздавал всем друзьям», — рассказывал парень.
Многие вспоминают то время с неподдельной горечью. Ким Чи Ын, молодой врач чхонджинской больницы, однажды отправилась в кенсонские сады вместе с родителями, сестрой, ее мужем и двумя малышами. Большую часть пути взрослые несли на руках ноющих детей. До садов они добрались лишь часам к трем. Слишком много народу успело их опередить. Чи Ын и ее родственникам осталась лишь одна подгнившая груша. Дома они ее сварили и разделили на пять частей: детям, престарелым родителям и зятю. Молодым женщинам ничего не досталось.
Чи Ын никогда не забудет эту дату — 9 сентября 1993 года. Это был первый день ее жизни, когда она не взяла в рот даже маковой росинки. Мало чьи воспоминания отличаются такой точностью. Конец эпохи наступил не в одночасье. Потребовались годы, чтобы людям стало ясно, как бесповоротно изменился их мир.