Почему это люди не понимают, когда им пора уходить?

Папа устал. Уже прямо не говорит — бормочет. Рот прикрывает пальцами, чтоб не видно, как зевает. А она все — та-та-та, ла-ла-ла. Тетя Лида. Об этом ее мама, между прочим, не просила. Покормила — и иди себе. Будь здорова. Оставь немножечко другим. Володе, например. Ему просто очень нужен сейчас отец. Очень.

— Папка, — зовет Володя из своей комнаты. Но дверь закрыта, не слышно. Да если бы и открыта — как услышать? — ведь тетя Лида! Мыслимо ли — от одного человека столько шума. А Володе надо сказать. Поговорить.

Про это, конечно, нельзя, — как вбежал тогда Алька, белый весь:

— Ты один?

— Один. А что?

— Знаешь… В общем… надо одну вещицу спрятать…

— Давай мне в стол.

— Нет, лучше не дома.

— Постой, Алька, в тополевое дупло можно.

— Ребята не стянут?

— Большие не лазят, а малыши не знают. Это наш тайник.

Алька глянул в окно — уже темновато было:

— Эх, народищу полно.

— А что это, Алька? Покажи.

— Не хочу тебя впутывать. Длинный дал. Ты знаешь, кто он?

— Кто?

— Ну, неважно. С ним не поспоришь.

— Ты его раньше знал, да, Алька?

— Если б не знал, и разговору бы не было. — Опять взгляд в окно.

— Разбрелись пенсионеры. Дай-ка газету.

Что-то маленькое, с трехкопеечную монету, золотисто блеснуло сквозь папиросную бумагу. Алька захоронил блеск в складках газеты.

— Пошли.

Об этом отцу как скажешь? А про Длинного? Что он, Володя, сам передал Альке «не позже восьми». Об этом придется. Ушла бы только тетя Лида. Вот сейчас она скажет:

«Засиделась я… Умаяла тебя…» Ну, скажи, скажи! Куда там!

— А потом — ну ты слушай, Коля, стали им делать прочищение мозгов… — Да она, похоже, кинофильм рассказывает. Был такой про шпионов «Совершенно секретно». Ну короче, короче, тетенька Лидочка! — И все мысли, Коль, можно узнать с помощью этой машины. Ты бы хотел такую машину иметь?

— Какую, Лидуша?

— Чтоб узнавать мысли?

— А…

И почему отец не крикнет:

— Я устал! У меня есть единственный сын! Уходи, болтушка!

— Ты понимаешь, Коля, мы были маленькими и этих тигров испугались.

Ага! Уже перескочила! Прямо испорченный проигрыватель с долгоиграющей пластинкой. Чтоб ты сломался!

— Особенно я испугалась. Ведь в детстве пять лет разницы очень заметны.

— А Лёля говорила, что не испугалась. — Папа будто проснулся. Ну, конечно, — про маму ему интересно. И Володя помнит эту историю, как ее рассказывала лама. И ничего она не испугалась. Хорошо, что папка тоже вспомнил.

Пять лет разницы!

— Зато мама красавица! — очень громко говорит Володя. Но они или не слышат, или делают вид.

— …Конечно, заходи, Лидуша. — Неужели отправляется? Ну, ну, родная, не задерживайся! Сейчас Володя позовет:

— Папа!

И отец сам спросит: «Ну, как твои дела?»

Вот сейчас… Они уже возле двери:

— До завтра, Лидуша.

А Лидуша начинает хохотать. Нарочно время тянет. С этим хохотом ведь не выпустишь на лестницу — весь дом поднимет.

И вдруг — звонок. На кнопку нажали и не отпустили.

Истошный звон! Сигнал тревоги!

— Кто? Кто это? — у отца вздрагивает голос.

— Милиция.

Все. Теперь уже и говорить не о чем. Сами скажут.

Володя лежит на диване, руки вдоль одеяла, глаза в потолок. «Пусть. Пусть забирают. Альку не выдам. Ничего не знаю. Пусть. Их несколько там, в коридоре. Наряд целый, что ли»?

— У вас подросток проживает?

— Кто именно?

— Ну мальчишка лет пятнадцати?

— У меня сын тринадцати лет.

— Он дома?

— Дома.

— Разрешите посмотреть.

— Я же говорю: дома.

— Нет, вы простите, нам опознать нужно.

Володя похолодел под своим одеялом.

— Пройдите, пожалуйста. — Отец зажигает свет в Володиной комнате. — Встань, сынок, не пугайся. — Папка! Добрый… Ничего не знает.

Володя приподнимается на диване.

Два человека — повыше и пониже, запакованные в милицейскую форму, глядят во все глаза. Ну, сейчас…

— Нет, не тот. Простите, папаша. И вы, мамаша, простите за беспокойство.

Дальше была песня. Нет, симфония с главной темой: «яжеговорила», Боже мой, она, оказывается, все заранее знала.

— Я сразу сказала — ты с этим парнем не дружи. Говорила я, Володя?

— Говорила.

— А почему, Лидуша, ты думаешь, что именно его ищут?

(Надо было, надо было сказать отцу. Лучше бы он злился, чем вот так — ничего не знает!)

— Да что ты, Коля? Кого же еще. Сроду во дворе этого не было.

(А сама уже десять лет не живет здесь. Может, за эти десять лет и было!)

— Я тебе, Коля, говорила — нахальный мальчишка, курит, не стесняется.

(Ну и курит. Себе хуже делает, не тебе. А при всех] потому, что не хочет тайком.)

— Ну, у того родители пьяницы, а наш — из хорошей семьи все же… Вот, помалкивает лежит. Ведь знаешь, в чем дело? А?

— Не знаю.

— И откуда только врать научился.

(А ты не умеешь? «Мамаша». Небось не сказала милиционеру: «Никакая я не мамаша. Я болтушка. Не даю вот отцу с сыном поговорить».)

— Лёля просто ахнет! (И это ей известно. Даже что ахнет.)

— Ладно, завтра поговорим, — мягко прерывает отец. Гасит у Володи свет. Из соседней комнаты долго еще несется надрывный шепот тети Лиды. Володя старается не заснуть, дождаться папы. Он закрывает глаза и сразу видит тополь. Как тот тянется ко второму этажу. А оттуда ему:

— Спрячь, старик.

Володя силится разглядеть, что это? Что спрятать? Круглое сквозь папиросную бумагу просвечивает золотом.

«Длинный дал. Ты знаешь, кто он?!»

Холодные пальцы проходят Володе за воротник. Они так же спокойно касаются чужой руки повыше кисти… Неслышно разнимают золотую браслетку часов. Часы… Вот оно что!

«20 мая. Мы с Алькой спрятали краденые часы.

В. Ч.»