Как все же человек устроен! Просто удивительно. Случилось у него такое — и не придумаешь.

Вору помог.

Друга лучшего — выдал. Не нарочно — а выдал с записями своими! И еще… как это сказать?

Вообразить тетю Лиду, как она крадется к столу, можно. Но рядом поставить еще тень — большую, неуклюжую… Папа!.. Прямо как ножом по стеклу.

И вот идет человек из школы, будто так и надо. Даже тройку по физике в дневнике несет. Думает, правда, не самое веселое. Думает вот про что:

Можно ли жить за счет людей, которых не уважаешь? Нет.

Даже если очень голоден: утром не ел и не взял гривенник, оставленный на школьный завтрак?

Нет.

Во всяком случае, пока не будет ясно, кого именно не уважаешь.

И как теперь вообще?

Сдадут их с Алькой в милицию? Пусть. Раз виноваты — пусть. И потом, там кормят.

Вот как думает человек. А так, поглядеть из окна, например, — обычный мальчик, обычно идет из школы.

У ворот встречает другого. Тот совсем уверенно шагает. Протягивает руку.

— Здорово!

— Привет.

Благополучная картина.

А дальше они говорят — если слушать из окна — то немного непонятно:

— К вам приходили, Алька?

— Нет.

— А у нас были. Надо что-то делать.

— Сам знаю. Сегодня последний разговор. Ровно в пять будь у ворот. — И вдруг совсем уже не так уверенно: — Придешь, Вовка? — Всем, значит, людям, даже очень сильным, нужна поддержка.

В темном коридоре — раскрытый чемодан. А из комнаты — тети Лидино пение взахлеб:

— Ой, прямо красавица! Неужели там жарко? А уж Коля так скучал!

И в ответ — радостное, с распевом:

— Правда? — Да это же мама.

Мама приехала!

У мамы самые теплые руки.

У мамы самый родной запах.

И когда мама ставит дыбом твои волосы — не обидно, а почему-то весело.

За это время она стала меньше — вот открытие!

— Да ты перерос меня, сынок.

— Ну, это нетрудно.

У них дома принято подсмеиваться над маминым малым ростом. За дерзость — щелчок в нос. Как давно никто его не щелкал!

— Ну как они тут, Лидуша?

— Отлично.

Тетя Лида с ее красными щеками и могучими плечами кажется нелепой рядом с мамой. «Отлично»! Большая все-таки вруша!

— Я тебе что привезла! — Не тете Лиде, а ему, Володе. — Это шампур называется. Шашлык делать будем. — Этот шампур похож на завитую саблю, Взяли прямую саблю и завили под штопор. Отличная штука!

— И тебе, Лидуша.

Тетя Лида получает узенькую металлическую кружку с длинной ручкой — варить кофе.

— А это папке (что-то завернутое).

До чего же весело, когда приезжает мама! И просто прекрасно, что тетя Лида помчала в магазин. Хоть на минутку с мамой оставила. Можно ей сказать. Хотя момент, конечно, неподходящий. А тетя Лида даже не глядит на Володю. Ни словечка ему. Не хочет маму расстраивать? Или уже отнесла тетрадь в милицию и ждет, что будет?

— Ну, здоровущий сын, что у тебя тут? Двоек не нахватал?

— Троек немного.

— Тоже неплохо.

Ей сегодня все неплохо. Взять и сбить ее радость?

— Ну ладно. Зубри пока, а я искупаюсь.

— Мам, я хочу тебе сказать…

— Потом, потом! Я грязная, как чушка!

— Очень нужно, мама!

— Ну, быстро только.

Но тут звонит телефон. Это, наверное, папа.

— Быстрей приходи! Ведь суббота! — кричит мама. — А я пока искупаюсь! — И от телефона — прямо в ванну. Забыла.

Ничего она, конечно, не грязная. Но пусть купается. Она любит. Насильно же не заставишь слушать.

Володя идет к себе, по привычке открывает стол… Гвозди, молоток, складной нож, самодельная маска…

Что это? Вот тут, в дальнем правом углу не было тетрадки. А теперь тетрадка есть. Есть, и все. Колдовство. Обман зрения. Чудо.

Володя листает страницы.

Нет, никаких чудес не бывает. Прямо над последней записью, над буквой «м» — 20 мая — маленькая дырочка с неровными коричневыми краями. Если читать и держать в руке папиросу, на ней набирается серый пепел. Он может падать — ничего. Но он увлекает за собой красноватую сердцевинку — и вот, пожалуйста. Такие крохотные дырочки есть на скатерти — когда задумывается папа. И у тети Лиды на старом платье — это, когда она задумывается. Вот оно что! Здесь стирали резинкой края, чтобы, вроде, просто дырочка. Вот и не вернули сразу. А тайно положили. Значит, не будут об этом? Значит, так все и останется? Маленький фокус — шарика нет — шарик есть!

Как теперь жить?

Папа сидел как выбитый из камня. Маминому приезду не рад. Салату из свежих огурцов не рад. Ничему. Зато тетя Лида! А что ей? Чужой человек!

Салат только улыбнулся и исчез в ее животе. Варенье из кабачков (да, да, из крохотных зеленых кабачков), которое мама везла издалека, вошло в тетю Лиду чуть ли не вместе с банкой.

Прекрасный аппетит. Вот что значит чужой человек! А Володя все прикидывает — как теперь? Заговоришь — им уже ясно почему — разоблачили. Будешь молчать, и они, значит, будут? Иначе не стирали бы, не клали тетрадку.

— Что-то мужчины мои мрачнее ночи, — сказала мама и заглянула Володе в глаза. Раньше она говорила, что может вот так все узнать. Теперь Володя понимает шутки. Но глаза отвел.

— Ты кушай, кушай, — заторопила маму тетя Лида. (Могла начать разговор — и не стала.)

— Мам, а правда, ты на пять лет старше тети Лиды?

Тетя Лида покраснела. Тигров она испугалась! (Ну, скажи. Злишься ведь! Начни.)

В Володю будто бес вселился.

— Мам, а ты в детстве варенье из буфета таскала?

— Нет… Не помню, а что?

— А тетя Лида?

— Конечно, нет. Да что ты? Что у вас тут происходит?

— Некоторые по себе судят! (Не выдержала!)

— Да в чем дело?

— Кушай, Лёля, поговорим еще. — Это отец. — Не волнуйся, Лида. — Он невозможно вежливый. Вот в чем беда.

— Я у отца три рубля взял, — неожиданно для себя сказал Володя. Прямо будто за стеной стоял старик Хоттабыч и нашептывал. Помимо воли все шло. — Взял и проел. В Измайлове. Сдачу могу вернуть.

У мамы глаза стали узенькими, как у японца.

— Это что за тон? Будто хвалишься. Как ты мог?

— Спросить было не у кого. Папа с утра ушел.

Веки у мамы почти совсем сошлись. Так она всегда злится. Она глянула узкими глазами на папу, а сказала почему-то Володе:

— Знаешь что, сын, иди-ка ты из-за стола! Сегодня мой день, а ты взялся его испортить.

Справедливости нет. Он, Володя, больше всех рад маме. И его гонят.

Володя поглядел на часы. Ровно пять.

Он быстро сбежал по ступеням.

Алька ждал у ворот.