Глава 1

– Вам понравилось у нас в Смоленске, мистер Фишер? – спросила представительница «Интуриста».

– Да, очень, – ответил он.

– Не часто мы видим здесь американцев. В основном к нам приезжают туристы из социалистических стран.

– Я сделаю вам широкую рекламу, – улыбнулся Фишер.

Она перелистывала его документы, лежащие на письменном столе. При этом на лице ее отразилось сначала легкое беспокойство, но затем исчезло.

– Прекрасно! Вы остановились в гостинице «Центральная»?

– Да, вчера вечером.

– Надеюсь, вы довольны обслуживанием?

– Вполне.

На вид ей было около двадцати пяти, немногим старше его. Не красавица, но миловидная.

– Род ваших занятий? – поинтересовалась она.

Фишера передернуло от этого вопроса. В каждом городе, где приходилось останавливаться, у него возникало чувство, будто он преодолевает государственную границу.

– Бывший студент. Я недавно закончил университет, но на работу пока не поступил.

– В Америке много безработных, – сочувственно сказала она.

Фишер уже давно себе уяснил, что представления русских о его стране связаны главным образом с безработицей, бездомными, преступностью, наркотиками и расизмом.

Она просмотрела план его маршрута и бухнула на документы красную резиновую печать.

– Вы были в нашем парке культуры?

– Да, и даже отснял там пленку.

– Да? А в историческом музее?

Фишер не хотел, чтобы к нему потеряли доверие, и потому честно ответил:

– Знаете, нет, упустил. Но обязательно зайду туда на обратном пути.

– Хорошо. – Она с любопытством изучала его. Наверное, ей доставляла удовольствие их беседа. В сущности, офис смоленского отделения «Интуриста» напоминал жалкое помещение торговой палаты какого-нибудь захудалого городка на Среднем Западе. – Вас интересует социализм?

– Меня интересует Россия, – ответил Фишер.

– А меня – ваша страна.

– Тогда приезжайте.

– Да. Когда-нибудь. Вы-то можете путешествовать где угодно. У вас любой может получить паспорт за тридцать долларов. На две, три, четыре недели.

– Можно и продлить. Однако нельзя поехать во Вьетнам, Северную Корею, на Кубу, например.

Девушка опустила взгляд на анкету:

– У вас есть аптечка и набор инструментов в автомобиле?

– Разумеется.

– Хорошо. Вы должны придерживаться указанных в маршруте автострад. Вы имеете право останавливаться только для заправки и чтобы узнать дорогу у милиции.

– И воспользоваться туалетом, – уточнил он.

– Ну да, разумеется, – смутилась немного она. – Между Смоленском и Москвой нет благоустроенных ночных стоянок. Иностранным туристам не рекомендованы ночные поездки по сельской местности. С наступлением ночи вы не должны выезжать за пределы города Москвы.

– Знаю.

– В Москве сразу же сообщите о вашем прибытии представителю «Интуриста» в гостинице «Россия», где вы остановитесь.

Она еще раз пробежала взглядом его маршрут.

– Вам разрешено сделать небольшой крюк, чтобы заехать в Бородино.

– Да, я знаю.

– Но я бы вам этого не советовала.

– Почему?

– Уже поздно, мистер Фишер. А вам надо успеть в Москву до темноты. Я бы посоветовала остаться на эту ночь в Смоленске.

– Но я уже выписался из гостиницы.

– Я договорюсь о ночлеге. Это моя работа. – Впервые за все время девушка улыбнулась.

– Благодарю вас. Но я уверен, что успею добраться до Москвы засветло.

Она пожала плечами и вернула ему документы.

– Спасибо, – по-русски сказал Фишер и сунул бумаги в сумку. – До свидания.

– Счастливого пути, – отозвалась она и добавила: – Будьте осторожны, мистер Фишер.

Грегори вышел на улицу. Его синий «понтиак Транс Ам» окружила толпа любопытных.

– Извините меня, ребята... – по-русски сказал он, протискиваясь к машине, завел двигатель и медленно тронулся среди расступающихся людей.

– До свидания, смоленцы, – приветливо помахал им рукой.

Сверяясь с картой, Фишер миновал центр города. Через десять минут он снова оказался на автостраде Минск – Москва.

День был ветреный и пасмурный. Чем дальше Фишер продвигался на восток, тем холоднее становилась осень. По обеим сторонам автострады открывался унылый ландшафт.

За время своего монотонного и нескончаемого пути Грег Фишер думал о многом. Все эти формальности и процедуры раздражали и настораживали его. Но все же советские граждане, с которыми Фишеру приходилось встречаться, дружелюбно относились к нему. Он послал домой родителям такую открытку:

«По иронии судьбы это – одно из последних мест, где все еще любят американцев». Русские тоже нравились Грегу. И то, что на его машину все обращали внимание, доставляло ему удовольствие. Иногда из-за нее буквально останавливалось дорожное движение.

Его «Транс Ам» с литыми алюминиевыми дисками и светлой задней подвеской казался воплощением «сильной американской машины». Грег отметил, что еще ни разу не встретил ничего подобного по дороге в Москву.

Аромат фруктов и овощей, подаренных ему жителями тех небольших сел и деревень, где он останавливался, заполнял салон машины. В ответ он дарил им фломастеры, американские календарики, одноразовые бритвы и другие «роскошные безделушки», которые ему посоветовали захватить с собой. Грег Фишер превосходно себя чувствовал в роли посла доброй воли.

Судя по указателю, до Москвы оставалось 290 километров. Электронные часы на приборной доске показывали 14 часов 16 минут.

После окончания Йельского университета и получения диплома магистра родители подарили эту машину и оплатили каникулы. Грег отправил машину морем в Гавр и провел лето, путешествуя по Западной и Восточной Европе. Побывать в России было его мечтой.

Но скука и однообразие преследовали Грега последние восемь дней. Он мог бы поклясться, что погода изменилась, как только он пересек польскую границу, став вместо солнечной угрюмой и мрачной. К тому же он никак не мог привыкнуть к отсутствию привычного сервиса.

– С каким удовольствием я бы сейчас проглотил биг-мак! – пробормотал Грег и вставил в магнитофон учебную пленку на русском языке.

«Я плохо себя чувствую».

«На что жалуетесь?»

Эта унылая страна с ее бесцветными людьми и ужасным климатом не стоила того волнения, которое он пережил в предвкушении посетить ее. Грега возбуждало то, что сравнительно мало людей с Запада бывает здесь, ведь иностранный туризм в Советском Союзе не поощрялся. Возбуждали его и ксенофобия, глубоко укоренившаяся в этой нации, и то, что страна эта была «полицейским государством».

* * *

Солнце уже начало садиться, когда он свернул с автострады на параллельное шоссе, бывшее когда-то главной западной дорогой из столицы. Через несколько минут он оказался на окраине Можайска в 128 км от Москвы. В его путеводителе говорилось, что Можайск – город XIII века Московского государства. Однако в однообразной архитектуре не осталось и следа этого древнего мира. Поблизости должен был находиться монастырь. Грег разглядел лишь верхушку собора святого Николая, однако у него не было времени осматривать эту достопримечательность.

Он проехал через Можайск, напустив на себя беззаботный вид, избегая пристального взгляда регулировщика, управлявшего движением на перекрестке.

Наконец, когда город остался позади, он увидел то, что искал – заправочную станцию на восточной окраине Можайска, отмеченную в путеводителе. Фишер остановил машину у желтой бензоколонки. На стуле у белого бетонного строения сидел человек в чистом рабочем халате и читал книгу. Заметив машину, мужчина поднял глаза. Грег вышел из машины и направился к нему.

– Как дела? – спросил он и протянул талоны интуриста на 35 литров девяносто третьего бензина.

Мужчина кивнул.

– О'кей?

Фишер вернулся к машине и начал заправляться.

Мужчина последовал за ним и через его плечо наблюдал за счетчиком. Фишера давно перестали удивлять подобные вещи. Он набрал 35 литров, но так как бак оказался неполным, то добавил еще четыре литра. Служащий бензоколонки разглядывал «понтиак».

Фишер сел в машину и через автоматически опустившееся стекло протянул служащему несколько открыток с видами Нью-Йорка.

– Там ведь все бездомные, да? – спросил тот.

Фишер поставил пленку с записью Брюса Спрингстина, выжал сцепление, резко развернулся на 180° и рванул вверх по дороге.

– Действительно, сюрреализм какой-то, – пробормотал Грег.

Он погрузился в музыку и не сразу заметил, что превысил скорость.

Потом его мысли переключились на гостиницу «Россия» в Москве. «Это будет первое приличное пристанище после Варшавы. Дико хочется стейк и капельку шотландского виски. Интересно, а что мне делать с фруктами и овощами, валяющимися на заднем сиденье?»

Еще одна мысль пронеслась в его голове. «Избегать всяких затруднительных положений, связанных с сексом». Это говорил ему представитель посольства в Бонне, когда Грег заезжал туда за своей советской визой. Тем не менее Грег захватил с собой пятнадцать пар колготок и дюжину тюбиков губной помады. До сих пор он избегал всяких сексуальных приключений, правда, в Варшаве пробыл совсем недолго.

– Посмотрим, посмотрим, насколько сексапильны девушки в России...

Теперь он собирался вернуться на главную автостраду, но вдруг заметил указатель со словом «Бородино». Часы на приборной доске показывали 16 часов 39 минут. Грег машинально нажал на газ, резко свернул на дорогу, ведущую к Бородину, прямо к угасающему солнцу.

Он не знал, что его ожидает в Бородине, но что-то внутри подсказывало ему, что такую возможность нельзя упускать. В июне, стоя на нормандском берегу, он чувствовал себя глубоко потрясенным тем, что произошло здесь, в Бородине. Тогда же он подумал, что хорошо бы увидеть место, где Кутузов и Наполеон встретились лицом к лицу, а еще через полвека стоял Лев Толстой и обдумывал свою эпопею «Война и мир». И Грег решил, что он по крайней мере исполнит свой моральный долг перед Россией, побывав здесь перед тем, как въехать в Москву.

* * *

Дорога плавно поднималась вверх. По обеим ее сторонам росли тополя, и Фишер нашел это весьма живописным. Он медленно проехал через ряд каменных колонн, к железным воротам. Дорогу венчал небольшой холм, и Фишер увидел расстилающееся перед ним Бородинское поле, где великая армия Наполеона встретилась с русской армией под командованием фельдмаршала Кутузова. Внизу виднелось здание из белого известняка с красной черепичной крышей и портиком в неоклассическом стиле. По краям портика стояли две старинные пушки.

По интуристовскому буклету Фишер узнал в этом здании Бородинский музей. Порывшись в магнитофонных пленках, он отыскал увертюру Чайковского «1812 год», поставил ее, усилив звук. Грег вышел из машины, оставив дверцу открытой. Над тихим спокойным полем зазвучала музыка, и в небо взметнулась стая диких уток. Он попытался представить, как здесь сентябрьским днем 1812 года сошлись четверть миллиона французских и русских солдат. Согласно путеводителю за пятнадцать часов обе враждующие стороны перебили друг друга, а вечером русские отступили к Москве. Сто тысяч убитых и раненых поглотила эта битва.

Фишер разглядывал мемориал французским солдатам и офицерам, сражавшимся в 1812 году, а еще дальше находились памятники русским защитникам, попытавшимся на этом же самом месте в 1941 году остановить фашистов. Он отметил, что здесь не было памятника погибшим немцам.

Грега охватило ощущение истории и трагедии, когда он разглядывал эти мирные ныне просторы, простирающиеся в осенних сумерках.

Фишер вернулся к машине. Он захлопнул дверцу, сделал звук потише и медленно поехал по дорожкам мимо обелиска Кутузову, мимо братской могилы советских гвардейцев, павших в бою в 1941 году, мимо памятника французским воинам и мимо множества маленьких мемориальных досок погибшим русским.

Уже заметно стемнело, когда он сообразил, что потерял счет времени и заблудился. Грег оказался на узкой дороге, ведущей к сосновому лесу. Он хотел найти место, где можно было бы развернуть машину. Включил фары, но видел впереди лишь темно-зеленые сосны, стеною возвышающиеся по обеим сторонам.

– О, всемогущий Боже!..

Внезапно фары осветили деревянный указатель, прибитый к дереву, и Фишер остановил машину. Он внимательно всматривался в буквы кириллицы и наконец разобрал знакомое слово «СТОП». Остальное написанное было ему непонятно, кроме одного также знакомого слова «СССР».

Уставившись на указатель, Грег размышлял, что делать дальше. Он так долго смотрел на него, что ему стал мерещиться за ним просвет. Грег достал из-под сиденья карманный фонарик и вышел из машины. Он прошел десять метров, направляясь к просвету. Им оказалась покрытая гравием маленькая площадка, явно предназначенная для разворота, чтобы позволить опрометчивому водителю послушно последовать указанию знака. «Русская точность», – подумал Фишер и пнул носком ботинка кусок щебенки. Он направился обратно к машине, но тут застыл от странного звука.

Грег услышал, как осыпается хвоя с деревьев. «Наверное, фары привлекли оленя, – подумал он. – Ну, конечно же». Он шагнул к машине. Где-то неподалеку залаяла собака. «Недружелюбный лай», – отметил Грег.

Яркий свет фар слепил глаза, и Фишер прошагал несколько метров к машине, заслонив их рукой. Раз, два, три, четыре, пять...

– Русская точность, – произнес голос в нескольких шагах справа от Грега.

Фишер почувствовал, как колени его слабеют.

 

Глава 2

Лиза Родз, пресс-атташе американского посольства, отметила, что уже пять часов. Она налила в бумажный стаканчик из-под кока-колы глоток виски. Окна ее кабинета на седьмом этаже выходили на запад, на Москву-реку. На противоположном берегу, на набережной Тараса Шевченко, возвышалась гостиница «Украина», двадцатидевятиэтажное строение сталинской архитектуры.

Внизу берега реки соединял Калининский мост, переходящий в Кутузовский проспект, который бежал на запад мимо гостиницы «Украина» дальше, переходя в автостраду Москва – Минск. Она проследила взглядом проспект до того места, где он исчезал в лучах солнца на горизонте. «Россия... Огромное и негостеприимное пространство, более подходящее диким кочевникам и жвачным животным, и весьма непохожее на те территории, где раскинулась мощная империя европейцев и их города. Безусловно, это самое холодное государство из всех, когда-либо существовавших на земле», – думала Лиза.

Зазвонил внутренний телефон. Она отошла от окна и взяла трубку.

– Родз слушает.

– Хэлло, – отозвался мужской голос. – Сегодня первый день Суккота.

– И что из этого?

– Меня пригласили на вечер в Садовники. Религиозные диссиденты. Тебе бы это тоже могло доставить удовольствие.

– У меня сегодня вечером дежурство.

– Давай я перенесу.

– Нет... благодарю тебя, Сэз.

– Значит, окончательно отказываешься?

– Думаю, да.

– Я получу экземпляр?

– Сейчас я должна закончить пресс-релиз.

– Ну что ж, по крайней мере, ты не влипнешь сегодня вечером в какие-нибудь неприятности. Спасибо тебе, Лиза.

Она не поняла, имел ли в виду Сэз Айлеви неприятности или вечер, и ответила:

– Разумеется, со мной все будет в порядке.

– Пока.

Она повесила трубку, скинула туфли и положила ноги на письменный стол. Держа стаканчике виски на колене, прикурила сигарету и, созерцая потолок со звукопоглощающей плиткой, размышляла о новом здании американского посольства. Строительство его вела западногерманская фирма в соответствии с договором, заключенным с американской компанией в Нью-Йорке. Если Советское правительство и было оскорблено таким пренебрежением к социалистическому труду и строительному опыту, то по крайней мере ни разу не выразило это вслух. Но оно не отказало себе в удовольствии создать кучу мелких неудобств и бюрократических проволочек и рассматривало проект пять раз, прежде чем окончательно утвердить. А потом выяснилось, что каждая железобетонная плита, доставленная Советами на стройплощадку, была напичкана подслушивающими устройствами. После нашумевшей истории с «жучками» произошло несколько скандальных разборок с морскими пехотинцами из охраны старого посольства на улице Чайковского и последовавшие за этим предписания и контрпредписания между Москвой и Вашингтоном. Больше года американскую дипломатическую миссию в Советском Союзе смешивали с дерьмом, и вся эта грязь со страниц газет прямиком шла в Соединенные Штаты.

Судя по источникам Сэза Айлеви, русские долго потешались над этим. И по ее собственным наблюдениям, американские дипломаты в Москве чувствовали себя круглыми идиотами и какое-то время избегали контактов с представителями других посольств.

В конце концов изобретательность и американские доллары расставили все по своим местам. Лиза Родз знала, что у многих американских сотрудников все же осталось чувство горечи после всех этих разборок. Остатки прошлой доброжелательности сменились чуть ли не открытой враждой между ними и русскими. В Госдепартаменте теперь серьезно подумывали о полной замене штата посольства. Лизе очень хотелось остаться здесь на своей должности, и она не теряла надежды.

Сейчас она думала о Сээе Айлеви. Быть в связи с руководителем управления ЦРУ в Москве не так уж плохо для карьеры. Он может дернуть за веревочки, и ее оставят в посольстве, даже если департамент будет против. И она любила его. Или когда-то любила. Она не была уверена... Но почему-то связь с ним для нее была равноценна связи с его миром, а вот это ей как раз не нравилось. Это совсем не то, чего ей хотелось для своей карьеры и жизни. К тому же это было опасно. Да и само пребывание в Москве – это уже опасно.

 

Глава 3

Грегори Фишер определил свое местонахождение по памятнику Кутузову, освещенному луной. Среди мемориальных плит русским полкам он обнаружил тропинку, затем увидел белое здание музея, и уже через минуту очутился на дороге, ведущей к железным воротам. Но теперь они были закрыты. «О Боже!..» – прошептал он. Нажав на акселератор, он врезался в ворота и с треском распахнул их.

– К чертовой матери отсюда! – вскричал он.

Через несколько минут Фишер увидел наконец впереди пустынную старую московскую дорогу. Фары машины выхватили из темноты указатель, который он уже проезжал раньше. Грег резко свернул на нее и поехал назад, к главной магистрали Минск – Москва.

– Надо было бы сразу ехать по этой дороге. И чего мне взбрело в голову смотреть на Бородино? Увидеть одновременно войну и мир...

Он сильно ударился грудью о руль, когда «понтиак» попал в выбоину. За пустыми полями горели огни деревенских домов. Грег чувствовал, что оказался там, где ему вовсе не следует быть, и что ему как можно скорее нужно добраться туда, где он должен находиться, в его номере в «России», а еще лучше – в Коннектикуте. «Я ведь знал это, знал, что в этой стране не оберешься неприятностей!» И действительно, он чувствовал огромное напряжение с тех самых минут, как пересек границу. А теперь в его голове вспыхивал один неоновый знак: кошмар, кошмар.

Наконец-то проселочная дорога пересеклась с автострадой. «О'кей... вот я и там, откуда начал свое путешествие!» Он быстро свернул на шоссе и направился на восток, к Москве.

Грег понимал, что, скорее всего, первый же милицейский пост остановит его, и тогда ему придется отвечать на множество разных вопросов. Он уже заготовил несколько достоверных и убедительных ответов, но в глубине души знал, что милиция не поверит ни одному слову.

Грегори внезапно ощутил, что двигается в пустоте, а затем возникло гнетущее чувство отстраненности. Он попытался убедить себя в том, что только что случившееся с ним не было правдой. «Боже... что же мне делать?»

Стараясь ни о чем больше не думать, он поставил кассету и попытался окунуться в волшебные песни Дженис Джоплин. Она пела «Бобби Мак-Ги», пела таким глубоким, хрипловатым голосом, что Грег снова пришел в себя. Интересно, как она выглядит?

Когда мысли Фишера снова вернулись к дороге, он заметил на черном горизонте какое-то странное мерцание. Грег взглянул на часы и спидометр. Москва! «Понтиак» пересек окружную дорогу – официальную границу города. В предыдущую ночь в номере смоленской гостиницы он несколько часов изучал карту Москвы. Теперь Грег без ошибки определил вдалеке справа Ленинские горы и Московский Государственный Университет, где он намеревался пообщаться со студентками. Однако его планы неожиданно изменились.

Впереди, посередине дороги, он увидел Триумфальную арку, установленную в честь Бородинского сражения. Автострада Минск – Москва перешла в Кутузовский проспект. Ему чертовски повезло, что его ни разу не остановили. «Так вот какая она – бдительность полицейского государства». Он медленно пересек площадь Победы, оставив слева статую Кутузова на коне, а сзади здание Бородинской панорамы. Его буквально преследовали символы великого сражения.

«Чертовы музеи... статуи... победы... войны...» – думал Фишер, остановив «понтиак» у первого светофора. Люди, переходящие проспект, глазели на его машину.

«Москва! Я – в Москве!» Он усмехнулся. Все города и селения от Бреста оказались просто «закусками». Это же было «основное блюдо». Столица, центр, как называли этот город русские. Он внимательно разглядывал людей и дома, запоминая каждую деталь, стараясь привыкнуть к тому, что он в самом деле находится на улицах Москвы. «Москва!»

Загорелся зеленый свет, и Фишер поехал вперед. Он хорошо выучил свой маршрут, поэтому без труда узнал шпиль гостиницы «Украина» – еще один свадебный пирог сталинизма, как и здание Московского Университета. Грег пересек Москву-реку по Калининскому мосту. Где-то рядом должно находиться американское посольство.

– Слава тебе. Господи!

На мосту Фишер попал в довольно сложную транспортную развязку. Он искал поворот, чтобы свернуть к посольству, когда рядом притормозил бело-зеленый милицейский автомобиль. Милиционер сделал ему знак остановиться. Двое милиционеров подошли к его машине, и Фишер опустил стекло.

– Американец? – по-русски спросили его.

– Да.

– Виза. Паспорт.

Грегори Фишер справился с дрожью в руках и протянул документы.

Милиционер внимательно изучал их, периодически поглядывая на Фишера. Второй ходил вокруг машины и с интересом рассматривал ее.

Долгое время они не произносили ни слова. Внезапно появился какой-то человек в штатском. Он внимательно рассмотрел Фишера через ветровое стекло, затем заговорил с очень сильным акцентом, однако на правильном английском:

– Будьте любезны, предъявите документы на машину. Ваши международные права, страховку, ваш автомобильный маршрут.

– Конечно. Да, – добавил Фишер по-русски и протянул мужчине прямоугольный конверт.

Человек в штатском проверил документы, щелкнул пальцами, и один из милиционеров поспешно протянул ему визу и паспорт Фишера.

– Выключите зажигание, дайте мне ваши ключи и выходите из машины.

Фишер повиновался. Он подумал, что этот светловолосый слишком высок и строен для русского, и скорее похож на скандинава.

Мужчина внимательно разглядывал лицо Фишера, затем фотографии на паспорте и визе, точно так же, как это делал до него милиционер. Наконец спросил:

– Вы приехали из Смоленска?

– Из Коннектикута.

– Сейчас вы приехали в Москву из Смоленска?

– О да.

– А уже два часа как стемнело. Какие у вас дела в этом районе города?

– Туризм.

– Да? Вы уже были в вашей гостинице?

– Нет. Я решил просто прокатиться вокруг...

– Пожалуйста, не лгите. Этим вы делаете себе только хуже.

– Ну, я поздно выехал из Смоленска.

– Неужели? – Мужчина взглянул на туристический маршрут Фишера. – А здесь указано, что вы покинули офис «Интуриста» в час пятьдесят пополудни.

– Я заблудился.

– Где?

– В Бор... В Можайске.

– Не понимаю.

– Я заблудился. Вы понимаете?

– Что вы посещали в Можайске?

– Собор.

– Так где же вы потерялись? В соборе, что ли?

Страх Фишера сменился раздражением.

– Потеряться или заблудиться – это значит, что ты не знаешь, где находишься.

Мужчина вдруг улыбнулся.

– Да. Потеряться – именно это и означает. – Похоже, он задумался. – Так что вы говорите?

Фишер молчал.

Мужчина до неприличия долго рассматривал Фишера, затем знаком попросил следовать за ним. Они подошли к задней части «понтиака», и мужчина открыл багажник. В нем находился запас продуктов, смазочные материалы для автомобиля и моющие средства. Мужчина поднял жестянку с автомобильными свечами «Рэйн Дано», изучил ее, затем положил на место.

Фишер заметил, что прохожие лишь замедляют шаг у его машины, но не останавливаются и не смотрят на него – впервые за последнюю тысячу миль. Только тут Грег Фишер уяснил значение слов «полицейское государство». Оба милиционера внимательно осматривали его багаж и сумки из мешковины с овощами и фруктами на заднем сиденье.

– Что значит «понтиак»? – спросил мужчина в штатском.

– По-моему, это слово индейское или что-то в этом роде. Верно. Вождь Понтиак, – ответил Грег.

Мужчина пристально разглядывал красно-бело-синий значок со звездами и полосами на куртке Грега. Потом щелкнул пальцем по американскому значку так, словно хотел оскорбить его.

– Транс Ам? – спросил штатский, указывая на бампер.

– Транс – это через, Ам – Америка, – объяснил Фишер.

– Через Америку.

– Совершенно верно.

– Через Россию. – Мужчина снова улыбнулся, но улыбка его была совсем не приятной.

– Кожа? – продолжал спрашивать тот, указывая на сиденья.

– Да.

– Сколько стоит машина?

– О... примерно восемнадцать тысяч долларов.

– Семьдесят-восемьдесят тысяч рублей...

Фишер заметил, что собеседник назвал вместо официальной цену черного рынка.

– Нет. Пятнадцать тысяч, – поправил Грег.

– Вы капиталист?

– О нет. Я бывший студент. Когда-то проходил курс советской экономики. Читал Маркса, «Коммунистический манифест». Весьма просвещает, скажу вам.

– Маркс?

– Карл. И Ленин. Я очень интересуюсь Советским Союзом.

– По какой причине?

– О, ну просто, чтобы узнать о советском народе. Это же первое социалистическое государство в мире. Очень увлекательно. Вы смотрели «Красных» с Уорреном Битти?

– Если вы заблудились или потерялись, следовало остановиться в каком-нибудь городе по пути на автостраде.

– Вы абсолютно правы.

– Полагаю, что сейчас вы отправитесь прямо в гостиницу «Россия» и останетесь там до утра.

– О'кей, – кивнул Фишер. «Довольно странный поворот, – подумал он, – они не надели на тебя наручники и не устроили шмон, а просто-напросто послали тебя в собственный номер». – Хорошо. Я еду в «Россию».

Мужчина протянул Грегу его документы и ключи от машины.

– Добро пожаловать в Москву, мистер Фишер.

– Я действительно очень рад оказаться здесь.

Мужчина ушел, а Фишер следил за тем, как он спускается в метро. Милиционеры сели в свою машину. Они остались на месте, заметил Фишер.

Грег захлопнул багажник и дверцу справа, затем сел за руль и включил зажигание. Тут он заметил, как у его машины собирается толпа.

– Бараны, придурки! – пробормотал Грег, резко нажал на газ и вылетел на проезжую часть. Милицейская машина последовала за ним.

– Вот засранцы, – сказал он, увидев своих преследователей.

Его так сильно трясло, что захотелось остановиться и немного прийти в себя, однако он продолжал ехать по Калининскому проспекту. Милицейская машина постоянно висела на хвосте, так что о том, чтобы подъехать к посольству, нечего было и думать.

Он вспомнил карту и резко свернул на проспект Маркса, потом спустился к набережной и свернул влево. Справа от него находилась Москва-река, слева – южные стены Кремля. В воде ярко отражались звезды кремлевских башен и купола церквей, и Фишер загляделся на это, загипнотизированный величественным зрелищем неожиданной красоты. Он чувствовал, что его нелегкое путешествие подходило к концу.

Милицейская машина по-прежнему сопровождала его. Наконец Фишер увидел гостиницу «Россия» – массивное, современное здание из стекла и алюминия. Он проехал под эстакаду и оказался возле восточного блока. Напротив входа была небольшая стоянка, с трех сторон окруженная низким каменным бордюром. Фишер проехал до стоянки и осмотрелся вокруг. Машин здесь не было. Отель чудовищно смотрелся среди небольших старинных домиков и полудюжины скверно отреставрированных церквушек.

В зеркальце заднего обзора Фишер видел, что милицейская машина припарковалась за ним у входа в гостиницу. Швейцар в зеленой униформе внимательно рассматривал «Транс Ам», но даже не потрудился подойти и открыть входную дверь. Фишер вышел из машины. Для него было открытием, что работа швейцара советского отеля заключалась не в том, чтобы помогать приезжающим, а чтобы отгонять от гостиницы и не пускать в нее советских граждан. Фишер сам открыл дверь и подошел к швейцару.

– Хэлло.

– Хэлло.

Фишер указал на свою машину.

– Багаж, – сказал он по-русски. – О'кей?

– О'кей.

Фишер протянул швейцару ключи от машины.

– В гараж, о'кей?

– О'кей.

Швейцар недоуменно посмотрел на Фишера.

– Боже мой... – пробормотал Грег, вспомнив, что у него нет ни рубля. Он полез в сумку и достал сувенир – восьмидюймовую медную фигурку статуи Свободы. – Вот.

Швейцар огляделся, затем взял фигурку и с подозрением спросил:

– Религиозная?

– Да нет же. Это Статуя Свободы. Свобода, – по-русски произнес Фишер. – Это для вас. Подарок. Проследите за моей машиной, о'кей?

Швейцар сунул статуэтку в карман.

– О'кей, – сказал он.

Фишер прошел через вращающиеся стеклянные двери в пустынный вестибюль и огляделся. Ни баров, ни киосков, ни магазинов.

Он направился к окошку, где сидевшая с безучастным видом молодая женщина подняла на него глаза, и протянул свой интуристовский предварительный заказ, паспорт и визу. Она с минуту внимательно изучала паспорт, затем молча исчезла за какой-то дверью. Грег вслух сказал сам себе:

– Добро пожаловать в Россию, мистер Фишер! И долго вы пробудете здесь?.. А, пока за мной не явится КГБ... Ну что ж, превосходно, сэр.

Грег обернулся на голоса. Его внимание привлекла пара, спорящая по-французски. Их разговор эхом разносился по вестибюлю. Оба были красивы и отлично одеты. Женщина, казалось, была на грани истерики. Мужчина весьма по-галльски взмахнул рукой, показывая, что разговор исчерпан, и повернулся к ней спиной.

– О! – воскликнул Фишер. – Довести даму до слез... Имел бы ты дело со мной, приятель! – Вспомнился Париж, каким он видел его в последний раз в июне, и Грег спросил себя, зачем он оттуда уехал. Наверное, о том же думал и Наполеон, когда вокруг него полыхала Москва и повсюду лежал снег. Он, возможно, стоял на том же месте, подумал Фишер, в ста ярдах от Кремлевской стены, за спиной – Красная площадь, а впереди – Москва-река. И он, конечно же, должен был испытывать ощущение рокового конца, которое чувствуют все люди с Запада, когда вступают на эту землю. Именно это и я испытываю сейчас.

Фишеру безумно захотелось чего-нибудь выпить.

Он взглянул на часы: 20.30. Вдруг кто-то сказал у него за спиной:

– Гре-е-гори Фишер.

Он обернулся к окошку регистратуры. К нему обращалась женщина средних лет с короткими рыжими волосами, черными у корней, в брючном костюме цвета морской волны. В руках она держала конверт с его документами.

– Я из «Интуриста», – сказала она. – Почему вы опоздали?

Крайне редко Фишеру задавали вопросы подобным тоном.

– Опоздал к чему? – огрызнулся он, едва сдерживая гнев.

– Мы беспокоились за вас.

– Ну а сейчас-то беспокоиться нечего, не правда ли? Могу я отправиться к себе в номер?

– Разумеется. Вы, наверное, устали. – Она вернула ему документы, оставив у себя паспорт и визу, и выдала зеленую карточку отеля. – Это – ваш пропуск. Носите его всегда с собой. Ваши паспорт и визу вернут вам при отъезде из гостиницы. Вы должны показать этот пропуск, когда его спросит кто-нибудь, имеющий на то полномочия.

– Может, мне приклеить его на лоб?

Похоже, женщина должным образом оценила его шутку и улыбнулась. Наклонившись через конторку, она тихо сказала:

– Западному туристу, как вам известно, очень непросто путешествовать здесь одному без группы, мистер Фишер. Поэтому не привлекайте к себе внимания.

Он промолчал.

– Избегайте обмена всякими предметами, постарайтесь не иметь дела с валютой, проститутками, избегайте политических разговоров и нарушений своего туристского маршрута. Даю вам этот совет от чистого сердца, поскольку вы кажетесь мне симпатичным молодым человеком.

– Благодарю вас. Я буду вести себя хорошо.

Женщина так посмотрела на него, что Грега пронзила тревожная мысль, что ей уже известно о его неприятностях.

– А где мой багаж? – спросил Грег.

– Его доставят.

– Скоро?

– Через минуту.

Он решил, что сейчас его багаж обыскивают.

– Мою машину припарковали надежно?

– Конечно же. Да и кто сможет украсть американский автомобиль?

– Да, на нем, наверное, далеко не уедешь, – улыбнулся Фишер.

Появился служащий отеля, который, на взгляд Грега, очень походил на племянника Чингисхана, и жестом пригласил Грега следовать за ним к лифтам. Они поднялись на седьмой этаж. В небольшом вестибюле за письменным столом сидела симпатичная молодая женщина. В Париже или Риме его бы приятно удивило присутствие на этаже консьержки за столиком. Но он понял, что эта женщина – дежурная по этажу – страж общественной морали и, по словам поляков, с которыми он встречался в Варшаве, – ищейка КГБ.

Блондинка подняла взор от «Космополитена» и проговорила:

– Здравствуйте. Ваш пропуск, пожалуйста.

Фишер протянул ей пропуск. Она вручила ему ключ от номера.

– Когда будете уходить, возвращайте мне ключ, а я вам отдам пропуск.

– Звучит весьма логично, – заметил Фишер.

Служащий проводил Грега в номер.

– Проходите, сэр, – пригласил его Фишер.

– Нравится?

– Не стоит об этом. – Грег осмотрелся. Помещение было средних размеров, отделанное каким-то холодно-светлым деревом на скандинавский манер. Две односпальные кровати. Ковер кирпично-красного цвета явно давно не чистили.

Все остальное было довольно сносным, кроме окна. Проезжая по стране, он еще не видел ни одного чистого окна. «Виндекс»... Я пришлю им «Виндекс», – подумал Фишер.

– Хорошая комната, – произнес коридорный. – Хорошее освещение.

Он показал Грегу ванную, открыл стенной шкаф, выдвинул несколько ящиков письменного стола, затем развел руками, словно говоря: «Все это ваше».

Фишер вздохнул и, порывшись в сумке, отыскал маленький флакончик одеколона «Арамис».

– От этого женщины становятся страстными, – произнес он.

Тот взял флакончик и втянул носом запах.

– А-а... – Он улыбнулся, отчего его раскосые глаза стали совсем узкими: – Благодарю вас. – Повернулся и ушел.

Фишер подошел к телефону, набрал номер службы сервиса из трех цифр и заказал бутылку водки.

– Первый правильный поступок за целый день, – похвалил сам себя Грег.

Теперь можно было спокойно обдумать события сегодняшнего вечера. Ему удалось сдержать страх перед милицией и вести себя естественно и даже немного дерзко при проверке. Грег нервно шагал по комнате. «Что, если они сейчас придут за мной? И может, мне нужно сейчас попробовать добраться до посольства? Но эти ублюдки сказали, что я должен оставаться в отеле. За мной следят. Могут ли они узнать, что произошло в Бородине?»

Ему надо было успокоиться и пораскинуть мозгами.

Грег подошел к окну и посмотрел на улицу. Десять луковок храма Василия Блаженного казались подвешенными в воздухе подобно исполинским надувным шарам и парили над темной булыжной мостовой. Ночной туман как пар кружился над Москвой-рекой, обволакивая уличные фонари. Фишеру казалось, что какая-то зловещая дымка окутала город.

Раздался громкий стук в дверь, Фишер распахнул ее. На пороге стояла пожилая женщина с ведерком для льда, из которого торчала литровая бутылка «Московской». Грег предложил женщине войти, подарил ей тюбик зубной пасты и выпроводил.

Когда он наливал себе половину высокого стакана ледяной водки, его руки предательски дрожали. Он выпил водку до дна, и на глазах выступили слезы. Еще раз наполнил стакан и снова зашагал по номеру. «Следующий стук в дверь будет означать, что прибыл мой багаж, или это будет КГБ». Он слышал и верил тому, что каждая комната оснащена «жучками». Где-то он читал, что в некоторых номерах вмонтирована волокнистая оптика в стену или потолок, и таким образом можно увидеть все, что там происходит. Поставив стакан на тумбочку, он выключил свет. Умывшись холодной водой и немного придя в себя, Грег вышел в коридор.

Лицо дежурной скрывал «Космополитен». Похоже, она не заметила его появления или просто ее это не заинтересовало. Фишер прочитал подзаголовок на обложке: «Боритесь с нехваткой мужчин! „Космо“ находит лучшее место, где можно встретиться с ними», «Робкая девушка», «Как она умеет соперничать», «Почему из друзей получаются самые лучшие любовники», «Радость от возобновления старого романа».

Грег положил на конторку ключи. Она подняла глаза.

– Хэлло, мистер Фишер, – дежурная протянула ему пропуск.

Он нажал на кнопку лифта.

– Хороший журнал?

– Да. Очень сексуальный.

– Совершенно верно.

– Американские женщины слишком чувствительны.

– Что-то не замечал.

Она похлопала по журналу.

– У них так много проблем с мужчинами.

– У женщин из «Космо» больше проблем, чем у остальных.

– А...

Фишер достал из сумки тюбик помады. Светло-розовая, похоже, подойдет к цвету ее лица.

Она улыбнулась.

– Благодарю вас. – Дежурная вытащила из сумочки пудреницу с зеркальцем и немедленно приступила к работе.

Тут Фишер заметил, что цвет не совсем ее, но женщину это не волновало. Ему нравилось, как она собирает в складки губы и разглаживает, когда красится. Подошел лифт, и Грег вошел в кабину. Рядом молча стояли двое русских, от которых нестерпимо пахло салями и потом.

Он вышел в вестибюль и отыскал окошко обмена валюты, но оно было закрыто. Тогда Грег спросил у администратора, не сможет ли она под поручительство «Интуриста» выдать ему наличными пять рублей. Она ответила, что не сможет.

Единственное, что ему было нужно сейчас, это всего лишь двухкопеечная монетка. Он огляделся вокруг, увидел, что французы по-прежнему находятся здесь, и подошел к ним.

– Пардон, мсье, мадам... Jai besoin de...две копейки, чтобы позвонить по телефону, – обратился к ним Грег.

Мужчина недружелюбно посмотрел на Фишера. Женщина же мило улыбнулась и пошарила в сумочке.

– Voila.

– Мерси, мадам. Мерси. – Грег направился по коридору к телефонной будке. Он вошел внутрь, закрыл дверь и вытащил из сумки путеводитель. Отыскав телефон американского посольства, опустил в щель две копейки и набрал номер.

Грегори Фишер вслушивался в короткие гудки. Несколько раз он откашлялся и, чтобы проверить голос, дважды сказал: «Хэлло». Он не сводил глаз с коридора. Телефон продолжал звонить.

 

Глава 4

Лиза Родз сидела за рабочим столом на первом этаже здания канцелярии. Часы на стене показывали 20.45. Телефон молчал весь вечер. Она закурила сигарету и вычеркнула строчку из пресс-релиза, над которым работала.

Открылась дверь, и в маленький кабинет просунулась голова Кей Хоффман, руководителя их службы.

– Хэлло! Ну как, случилось что-нибудь интересное?

– Да, но только в Риме. Хэлло, Кей. Заходи.

Кей Хоффман вошла в офис и уселась на подоконник у кондиционера.

– Как приятно здесь моей заднице. Тут так прохладно.

Кей Хоффман была привлекательной женщиной лет пятидесяти с пышными каштановыми волосами и огромными карими глазами, она была скорее пухленькой или даже полной. Мужчинам нравилась ее внешность и спокойные приятные манеры.

– Я не предлагаю тебе выпить, – сказала Лиза.

– Правильно. По-моему, я перебрала в прошлую пятницу на этой дурацкой вечеринке.

Лиза кивнула. Вечерние коктейли по пятницам на приемах, устраиваемых послом, походили на некоего рода TGIF (Thank God it's Friday), хотя уик-энды порой выпадали еще похлеще, чем будни. По традиции приглашались все американцы, гостившие в это время в Москве. Сотрудники посольства явно наслаждались зрелищем новых лиц, а пришедшие в гости американцы обычно трепетали от того, что видели здесь.

– Пошли со мной, – предложила Кей. – Позвони на дежурный пост и предупреди, где будешь.

– Нет, спасибо, Кей.

– Иногда туда заходят интересные люди. Ты молодая и симпатичная, Лиза. Ты будешь их пленять, а я на них набрасываться.

Лиза улыбнулась.

– На прошлой неделе, – продолжала Кей, – я встретила одного человека, который занимается экспортом армянского коньяка в Штаты. Он приезжает примерно раз в месяц. Останавливается в гостинице Торгового центра, так что, должно быть, у него куча денег и связей.

– Он симпатичный?

– Да, очень, – усмехнулась Кей.

– Я не пойду туда сегодня вечером.

Кей пожала плечами.

– Над чем ты работаешь? – спросила Лиза.

– А, с этой рок-группой Ван Халена, которая играет в Колонном зале.

– Ну и как они?

– У меня от них трещит голова. Но толпа считает, что это Джон Леннон возвратился после смерти. Напиши об этом что-нибудь приятное.

– Я и пытаюсь, – сказала Лиза, возвращаясь к работе.

– А что произошло с этим чиновником по политическим делам, Сэзом Айлеви?

– Мне бы не хотелось говорить об этом.

– Ладно. – Кей взглянула на часы. – У меня еще полчаса. Потом спущусь в кегельбан. Погоняю шары, пока не повезет.

– Может быть, увидимся позже, – кивнула Лиза.

– Тебе нужен мужчина, дорогая, – убежденно сказала Кей Хоффман и ушла.

Через несколько минут зазвонил телефон. Вспыхнула красная лампочка, оповещавшая, что Лизу вызывает пост морских пехотинцев. Она подняла трубку:

– Родз слушает.

– Говорит капрал Хайнс, мэм. Звонит какой-то человек, который утверждает, что он подданный Соединенных Штатов. Говорит, что хотел бы побеседовать с военным атташе.

– С военным атташе? – Лиза подняла брови. – Зачем?

– Он не говорит. Судя по голосу, это молодой парень. Он также не сообщил, откуда звонит.

– Соедините его.

– Слушаюсь, мэм.

В трубке щелкнуло, и она услышала капрала Хайнса:

– Говорите, сэр.

– Хэлло... – неуверенно произнес мужской голос.

– С вами говорит мисс Родз. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Несколько секунд в трубке молчали, затем голос произнес:

– Я должен поговорить с военным атташе. Если можно, военно-воздушных сил.

– По какому вопросу, сэр?

– Это очень важно. Вопрос государственной безопасности.

– Тогда, наверное, не стоит говорить об этом по телефону.

– Понимаю. Но у меня нет иного выхода. Я должен поговорить с вами сейчас же, пока они не пришли за мной.

– Кто собирается прийти за вами?

– Вам известно, кто.

– Хорошо... – Она задумалась. Конечно, была вероятность глупой шутки или розыгрыша, однако чутье подсказывало ей, что это не так. – Как вас зовут, сэр?

– Почему я не могу поговорить с сотрудником по безопасности?

– Вы его знаете?

– Нет... но мне сказали поговорить с ним.

– Кто вам это сказал?

– Ваш телефон прослушивается?

– Допустим, что так.

– О Боже! Вы можете прислать кого-нибудь ко мне? Я нуждаюсь в помощи.

– Где вы находитесь?

– Постараюсь добраться до вас. Я смогу пройти через ворота?

Лизе Родз показалось, что этот человек находится в сильном смятении и, возможно, немного пьян.

– Слушайте меня, – проговорила она тоном, не допускающим возражений. – Расскажите мне то, что считаете важным, о случившемся, а я найду нужного человека. Идет?

– Да... да... о'кей.

В ящике письменного стола она отыскала должностную инструкцию дежурного офицера и во время разговора перелистывала ее.

– Вы американский гражданин?

– Да, я...

– Как вас зовут?

Наступила пауза, затем послышался ответ:

– Фишер. Грегори Фишер.

– Где вы сейчас находитесь?

– В гостинице>"Россия".

– Вы там остановились?

– Да.

– Они взяли у вас паспорт при регистрации?

– Да.

– Ну, что ж, значит, вы не сможете без него пройти мимо поста милиции, который находится снаружи посольства.

– О!

– Номер вашей комнаты?

– 745. Но я сейчас не в номере.

– А где?

– В телефонной будке в вестибюле.

– По какому делу вы приехали в СССР?

– СССР?

– Советский Союз.

– О, ни по какому.

– Вы турист?

– Да.

– Когда вы прибыли в страну, мистер Фишер?

– На прошлой неделе.

– С какой туристической группой?

– С группой? Я без группы. Я приехал...

– Вы приехали в Москву на машине?

– Да, на своей собственной машине. Это и есть часть этой чертовой проблемы!

– Что это?

– Машина. «Транс Ам» так бросается в глаза...

– Да, конечно. Ладно, теперь вкратце расскажите мне, зачем вам понадобилась помощь и почему вы хотите переговорить с военным атташе.

Ей послышалось нечто похожее на вздох, затем он тихо произнес:

– В случае, если вы не успеете добраться сюда... В общем, я расскажу вам все, что смогу... прежде чем они схватят меня.

Лизе Родз показалось, что Грегори Фишер крепко влип, и она сказала:

– Тогда будет лучше, если вы расскажете все побыстрее.

– О'кей. Я был в Бородине... примерно в пять часов вечера... Хотел посмотреть поле знаменитого сражения. Потом я заблудился в лесу...

– Вас остановила милиция?

– Нет. Да, но в Москве.

– За что?

– За проезд по стране в позднее время.

Лиза Родз подумала, что это не стоит учитывать. Нарушение правил туристического маршрута – это одно, а вот просить о разговоре с человеком из спецслужбы – это совсем другое. – Продолжайте, мистер Фишер, – сказала она.

– На дороге, по-моему, к северу от Бородина, я встретил одного человека – американца...

– Американца?

– Да. Он сказал, что он пилот американских военно-воздушных сил.

– И он находился вечером, на дороге к северу от Бородина? Один? В машине?

– Он был один. Шел пешком. Он был ранен. Послушайте, я не знаю, сколько у меня времени...

– Продолжайте.

– Его имя – майор Джек Додсон.

– Додсон. – Лизе это имя было незнакомо.

– Додсон сказал, что он из разведки ВВС... был военнопленным... его сбили во Вьетнаме...

– Что? – она подскочила на стуле. – Он сказал вам такое?

– Да. И еще он сказал, что пребывал в заключении здесь, в России, почти двадцать лет. В месте под названием «Школа обаяния миссис Ивановой». Это неподалеку от Бородина. Он бежал оттуда. Я дал ему карту и денег. Он не захотел ехать вместе со мной в моей машине. Он направляется прямиком в Москву. К посольству. Там есть еще и другие американские заключенные, которых держат...

– Стоп! Не вешайте трубку. – Она нажала на кнопку задержки. В книге дежурного нашла телефон помещения, где находился атташе военно-воздушных сил полковник Сэм Холлис. Она позвонила ему, но там никто не отвечал. – Черт подери, и Сэз еще на этой проклятой встрече Суккота... – пробормотала Лиза. Она собиралась обзвонить все места, где мог находиться Холлис, но, подумав, позвонила прямо в его кабинет. Трубку подняли после первого гудка, и Лиза услышала голос:

– Холлис у телефона.

– Полковник Холлис, это Лиза Родз с дежурного поста.

– Слушаю вас.

– У меня на проводе подданный Соединенных Штатов, он звонит из гостиницы «Россия». Звонит в полном смятении. Также он говорит, что желал бы побеседовать с атташе военно-воздушных сил.

– Зачем?

– Я прокручу вам запись нашего разговора.

– Давайте.

Лиза Родз переключила воспроизведение записи на линию Холлиса. Когда запись кончилась, полковник сказал:

– Соедините меня с ним.

Она переключила телефон.

– Мистер Фишер? Вы слушаете?

– Да... тут кто-то стоит...

– Здесь джентльмен, с которым вы хотели поговорить.

В трубку ворвался голос Холлиса:

– Мистер Фишер, вы говорите, что звоните из вестибюля гостиницы «Россия»?

– Да, я...

– В вестибюле много народу?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– А кто стоит рядом с телефонной будкой?

– Какой-то мужчина. Послушайте, я должен попытаться добраться до посольства!

– Нет, сэр. Оставайтесь там. И не покидайте отель. И не возвращайтесь в свой номер. Наверху есть ресторан. Пройдите туда в бар и познакомьтесь с какими-нибудь людьми с Запада, если можно, с теми, кто говорит по-английски. Смешайтесь с ними и оставайтесь там до тех пор, пока я не приеду. Вам ясно?

– Да... да.

– Как вы одеты?

– Синие джинсы... черная ветровка...

– О'кей, сынок. Быстро отправляйся в бар. Если кто-нибудь попытается тебя остановить – отбивайся, громко ори, визжи и дерись. Понял?

– Да... да... Я... – голос Фишера напрягся. – О Боже, поскорее, пожалуйста...

Тон Холлиса стал успокаивающим.

– Десять минут, Грег. Десять минут. Отправляйся в бар.

Лиза услышала в трубке щелчок, когда Фишер отсоединился. Затем раздался голос Холлиса:

– Мисс Родз, мне нужна машина...

– Я уже вызвала ее, полковник. Вместе с водителем.

– Я привезу мистера Фишера сюда. Подготовьте в резиденции комнату для гостей и срочно позовите кого-нибудь из сотрудников безопасности.

– Да, сэр.

– Оставайтесь на дежурстве.

– Конечно, сэр.

Наступила тишина, затем полковник произнес:

– Приятной работы, мисс Родз.

Прежде чем она успела ответить, он уже дал отбой.

– Вам тоже, полковник Холлис.

 

Глава 5

Полковник Сэм Холлис, американский атташе военно-воздушных сил в Советском Союзе, вышел из своего кабинета и направился в канцелярию на дежурный пост.

– Это Холлис.

– О... – Лиза встала. – А я не узнала вас в штатском.

– Мы разве встречались?

– Несколько раз. – Она разглядывала его. Высокий, худощавый мужчина, приближающийся к пятидесяти годам, в кожаной пилотской куртке, джинсах и кожаных сапогах. Она подумала, что он выглядит довольно красивым, отметила его светлые голубые глаза и русые волосы, намного длиннее, чем обычно у военных. Также она вспомнила, что у него деловые отношения с Сэзом.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы обмолвились кому-нибудь об этом деле.

– Мне это известно.

– Превосходно. Тем не менее есть тут кое-кто... вы знакомы с Сэзом Айлеви? Сотрудник по политическим вопросам?

– Да.

– Мистер Айлеви сейчас в городе на одной встрече.

– Я об этом знаю.

– Откуда?

– Он приглашал меня пойти с ним.

– Понятно. Значит, вам известно, как его найти?

– Да.

– Это хорошо. Будьте любезны, сделайте это.

Она в нерешительности сказала:

– Я уже попросила одного из его людей доставить Сэза сюда.

Холлис пристально посмотрел на нее. Она ответила ему таким же взглядом.

– Мне известно, что он связан с подобными делам и.

Холлис направился к двери, но вдруг вернулся к ней.

– А вы связаны с подобными делами? – спросил он.

– О нет. Мы с Сэзом – друзья.

Какое-то время они рассматривали друг друга. Холлис решил, что ей под тридцать. Лицо, покрытое мелкими веснушками, обрамляли каштановые волосы. Холлис знал, что она и Айлеви еще недавно были любовниками.

– Оставайтесь на посту. Позже увидимся, – распорядился он и вышел.

Лиза подошла к двери и следила за тем, как он быстро идет через вестибюль к парадному входу.

«Сильный, молчаливый, спокойный тип. Молчаливый Сэм», – решила она.

Сэм Холлис вышел из здания и направился прямо к синему «форду-фэйрлэйну», ожидавшему его во дворе посольства. Холлис бухнулся на сиденье рядом с водителем.

– Привет, Билл.

Водитель, сотрудник безопасности Билл Бреннан лет сорока пяти, был коренастым, лысым и с перебитым носом. Холлису постоянно казалось, что Бреннану все время хочется в отместку тоже сломать кому-нибудь нос.

– Куда едем, полковник?

– В «Россию». – Холлис посмотрел на Бреннана и спросил: – Взял?

– Угу. А вы?

– Нет, не успел. Не хватило времени.

– Одолжите мой.

– Хорошо.

Ворота открылись, и автомобиль миновал пост морских пехотинцев, а затем милицейские будки. Бреннан не спешил, чтобы не привлекать внимания посольских наблюдателей из КГБ, располагавшихся в домах поблизости, но Холлис сказал:

– Поторапливайся! Им известно, куда мы едем.

– О'кей! Тормозить, если милиция будет останавливать?

– Нет. Проезжай мимо них и избегай Калининского.

– Понял. – «Форд» набрал скорость и плавно понесся мимо перекрестка с Калининским проспектом, обгоняя автобусы и троллейбусы. Бреннан сунул в рот жвачку.

– Хотите жвачки? – спросил он.

– Нет, спасибо. Ты знаешь гостиницу «Россия»?

– Конечно, и дорожные знаки, и парковку, и все к этому относящееся. А вот внутри не был.

– Прекрасно.

Бреннан знал московские улицы лучше любого московского таксиста. Он утверждал, что ни разу не видел Красную площадь только потому, что не мог через нее проехать.

– Мы влипли в какое-то дерьмо?

– Возможно. Один американский подданный оказался в «России» в не очень приятном положении.

– А откуда Комитет узнал, что вы туда едете?

– Ну, этот паренек... подданный США позвонил в посольство и сообщил, что у него сложности.

– О!

Холлис размышлял о звонке Фишера. Он предполагал, что милиция действительно остановила американца всего лишь за нарушение туристского маршрута. Но Фишера буквально охватила паранойя из-за этого случая в Бородине. Если бы он сохранял спокойствие, то смог бы добраться до посольства и рассказать о том, что с ним случилось. Теперь же телефонный звонок может стоить Фишеру свободы... или жизни.

И все же, подумал Холлис, парень поступил смело. Глупо, но смело. Холлис скажет ему об этом, чтобы тот не чувствовал себя идиотом. А как вытащить Фишера из страны – это уже другая проблема.

– Во что же он влип? – спросил Бреннан.

– Нарушение правил передвижения по стране.

– Я задаю слишком много вопросов?

– Пока нет.

– О'кей, оказывается, я мчусь сломя голову через Москву с военным атташе в машине на помощь какому-то парнишке, который вместо обычного парка или какого другого места заехал, например, в зоопарк.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Понял.

Некоторое время оба молчали. Лопающиеся пузыри жвачки действовали Холлису на нервы. Он по-прежнему думал о телефонном звонке. Кто был этот майор Джек Додсон? И что делал этот военнопленный в лесах Бородина? На это сможет ответить только Грегори Фишер.

– Я только что проехал припаркованную машину с фараонами, – заметил Бреннан.

Холлис оглянулся.

– Они отдыхают. У них перерыв.

– Хорошо.

Машина шла со скоростью семьдесят миль в час. По Крымскому мосту они пересекли Москву-реку, оставили справа Парк культуры имени Горького и поехали дальше на восток по Садовому кольцу. Холлис взглянул на часы. С тех пор как он покинул посольство, прошло двенадцать минут.

– Вы их видите? – спросил Бреннан.

Холлис посмотрел назад и ответил:

– Пока нет.

– Прекрасно. Если меня сцапают на такой скорости, то выпрут к черту из страны, – проговорил Бреннан.

– Это тебя волнует?

– Нет... но у меня с собой «кольт» сорок пятого калибра. Это может быть рискованно. А моя дипломатическая неприкосновенность весьма сомнительна.

– Если нас арестуют, я возьму револьвер себе и заболтаю их.

– Ха... это здорово. И все же я устал от этой проклятой страны.

– Следи за дорогой.

Бреннан мчался по Пятницкой. Он сунул в рот еще жвачки.

Холлис приподнял левую штанину джинсов и вытащил из голенища сапога десантный нож. Он сунул его под куртку за ремень. Бреннан молча наблюдал за ним краем глаза.

«Форд» въехал на Москворецкий мост, и в этот миг позади раздался настойчивый автомобильный сигнал.

– Легавые, – произнес Холлис.

– Слышу. Что у них за машина?

– "Лада".

– Шуточное дело, черт возьми. У нее мощность чуть побольше, чем у электробритвы.

– Тем не менее, они у нас на хвосте.

– Ну это не надолго.

«Форд» рванул вперед, и Холлис увидел, как «Лада» сдала позиции. Они пролетели мост со скоростью восемьдесят миль в час и резко свернули на набережную.

– Восточная сторона? – спросил Бреннан.

– Да. И не останавливаясь отправляйся обратно в посольство.

Бреннан достал из кобуры «кольт» 45-го калибра.

– Вам это понадобится?

– Нет. А ты или сохрани, или выброси его. Тебе выбирать.

Бреннан повернул к восточному входу в отель. Холлис заметил, что на маленькой стоянке нет «Транс Ам», и воспринял это как скверный знак.

– Готово, – прошептал он. – Хорошая работа. Бреннан чуть притормозил напротив отеля.

– Желаю удачи, – сказал он и щелкнул огромным пузырем жвачки.

– Тебе тоже. – Холлис на ходу выскочил из машины и буквально ворвался в гостиницу.

– Пропуск, – спросил швейцар.

– Комитет, – резко бросил Холлис.

Швейцар буквально отскочил назад и ринулся открывать вторую дверь. Холлис направился прямо к лифту и нажал на кнопку верхнего этажа. Комитет. Комитет государственной безопасности – КГБ. Магические слова. «Сезам, отворись!» То обстоятельство, что он приехал на американской машине и был одет в американскую одежду, не играло никакой роли для швейцара. Больше никто не осмелился бы произнести это слово.

Прибыл лифт. Холлис поднялся на десятый этаж и пошел по длинным коридорам.

В восточном крыле «России» размещался отель «Интуриста», западное предназначалось только для советских граждан и жителей Восточного блока, а северное и южное служили резиденцией привилегированных коммунистов. Холлис подошел к входу в ресторан и бар, где за столом восседала одна из тех вездесущих гневных дам, которые, казалось, охраняли каждую входную дверь Москвы. Она строго взглянула на Холлиса.

– В бар, – проговорил он.

Она кивнула на двери. Холлис прошел через просторный холл. На черной двери слева висела табличка с надписью по-английски «Бар». Прямо перед ним две распахнутые двери открывали взору огромный переполненный зал ресторана. Здесь было шумно, звучали тосты, раздавался смех. По одежде он определил, что главным образом в зале находились русские. Он заглянул внутрь. Здесь отмечали свадьбу. Оркестр играл американский джаз, на танцевальной площадке было не протолкнуться. Юная девушка в белом казалась единственным человеком, способным стоять прямо. Осмотрев зал, Холлис наконец с удовлетворением отметил, что Фишера здесь нет. К американцу, качая головой, направлялся какой-то мужчина. Он указал Холлису поверх плеча.

– Бар там, – сказал он.

– Спасибо, – по-русски сказал полковник и через черную дверь вошел в бар, где за западную свободно конвертируемую валюту подавали и западную крепкую выпивку. Злачное место капитализма находилось высоко над Красной площадью. Холлис внимательно осматривал темный зал.

Бар был полон, но в отличие от русского ресторана пьяная болтовня звучала значительно тише и менее разнузданно. Клиентами бара в основном были западные европейцы, гости отеля. «Россия» мало привлекала американцев, и Холлис подумал, каким образом здесь оказался Фишер. В каждом баре, обслуживающем за свободно конвертируемую валюту, был шпик КГБ, владеющий несколькими языками, который повсюду совал нос и подслушивал разговоры.

Холлис обошел весь зал, но не заметил никого, кто мог бы оказаться Грегори Фишером. Это скверно, решил он.

Полковник протиснулся сквозь толпу к стойке и на беглом русском обратился к бармену:

– Я разыскиваю приятеля. Американца. Это молодой человек в синих джинсах и в короткой черной куртке.

Бармен быстро взглянул на него и, продолжая смешивать напитки, ответил:

– Американец, вы говорите? Я никого похожего тут не видел.

Холлис покинул бар и направился к лифтам восточного крыла. Он вышел на седьмом этаже. Дежурная посмотрела на него с любопытством.

– Вы гость?

– Нет. Посетитель. – Он наклонился над ее столиком, посмотрел блондинке прямо в глаза и тихо произнес:

– Фишер.

Она отвела взгляд.

– Грегори Фишер, – настойчиво говорил Холлис. – Американец.

Она отрицательно покачала головой.

Холлис посмотрел на панель с ключами, висящую за ее спиной, и увидел, что ключ от номера 745 отсутствует. Он прошел мимо нее, и женщина его окликнула:

– Вы можете туда не ходить!

Холлис не обратил на ее слова внимания. Он отыскал номер 745 и постучал. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, сильнее.

Голос из-за двери спросил:

– Кто это?

– Я из посольства.

– Из посольства?

Холлис услышал, как щелкнул замок, и дверь отворилась. На пороге в халате стоял среднего возраста мужчина с брюшком и заспанными глазами. Он пристально посмотрел на Холлиса.

– Все в порядке? – спросил он.

Холлис взглянул на него, затем прошел мимо него в номер.

– Я разыскиваю мистера Фишера.

Мужчина явно вздохнул с облегчением.

– Ох, а я уже подумал, что-то случилось дома. С женой. Моя фамилия Шиллер. Все в порядке, не так ли?

– Да, – Холлис испытующе смотрел на него.

Шиллер продолжал говорить:

– А я услышал «посольство» и, сами понимаете...

– Мистер Фишер только что позвонил мне и сказал, что он в номере 745.

Нервные манеры Шиллера сменились легким раздражением.

– Его здесь нет, приятель. Я вообще не знаю этого парня. Попробуйте в 457-м номере? В этой стране все возможно.

Конечно, это не совсем правда, подумал Холлис, но предложу-ка я иное объяснение.

– Они могут подселить к вам еще одного постояльца. Они так иногда делают.

– Неужели? Боже, куда я попал!

– Может быть, в вашем стенном шкафу находится чей-нибудь багаж?

– Черт возьми, я заплатил дополнительно за второе место, и тут никого нет. Эй, возможно, он с этой группой «Америкэн Экспресс». Вы разве не видели такую маленькую женщину, гида из «Интуриста»? Она весьма привлекательна. Наверное, ваш приятель беседует с ней о политике. – Он рассмеялся. – А лучше загляните в «Большой». – С этими словами мужчина закрыл дверь.

Холлис секунду постоял у двери, затем направился обратно к лифтам. Дежурной на месте не было. Холлис зашел за ее столик и обнаружил выдвижной ящик, полный пропусков. Он просмотрел их, но не нашел пропуска 745. Как же Шиллеру удалось достать ключ, не возвратив пропуска?

Холлис спустился на лифте в пустынный вестибюль. Он подошел к регистрационному столику и позвонил. В дверях появилась администратор отеля и остановилась за стойкой. Холлис спросил по-русски:

– В каком номере находится Грегори Фишер?

Женщина покачала головой.

– Такого у нас нет.

– А кто проживает в номере 745?

– Не могу вам сказать.

– Здесь есть представитель «Интуриста»?

– Нет. Приходите завтра в восемь. Всего хорошего. – Женщина повернулась и исчезла в офисе. Полковник осмотрел фойе и заметил, что в дверях дежурит уже другой швейцар.

– Люди повсюду исчезают прямо на моих глазах. Удивительная страна, – пробормотал Холлис.

Он на мгновение задумался. В голову приходило несколько вариантов, включая и тот, что это было провокацией КГБ, уловкой, которой воспользовались, чтобы втянуть его в компрометирующую ситуацию. Однако если его хотели заманить в ловушку, то существовали же более простые схемы. Если его хотели убить, им достаточно было отыскать его на набережной Шевченко во время утренней пробежки и переехать машиной.

Холлис вспомнил голос Фишера, его слова, неподдельный страх. «Фишер – настоящий». Но Холлис должен проверить и доказать, что американец добрался до этого отеля живым и угодил в лапы КГБ. Ибо если он сможет это доказать, то слова Фишера о майоре Джеке Додсоне окажутся правдой.

Холлис подошел к служебной конторке и снял трубку телефона. Набрал номер 745, прослушал двенадцать гудков и положил трубку.

– М-да, скверно, – задумчиво проговорил он.

Холлис стоял один и у всех на виду. Они давно могли бы схватить его, если бы действительно этого хотели.

Полковник быстро пересек вестибюль, его шаги гулким эхом раздавались на каменном полу. Вошел в темный коридор, ведущий к магазину «Березка», вытащил нож и проскользнул в телефонную будку, откуда, должно быть, звонил Фишер. Он вложил в автомат двухкопеечную монету и набрал номер посольства. Ответил дежурный морской пехотинец, и Холлис попросил соединить его с дежурным офисом. Лиза Родз сразу подняла трубку.

– Вы что-нибудь слышали о нашем приятеле? – спросил Холлис.

– Нет. А разве его там нет?

– Очевидно, нет.

– Вы возвращаетесь?

– Во всяком случае, таковы мои планы.

– Вам необходима помощь?

Помощь была нужна, однако полковнику не хотелось обострять ситуацию. Ему, Сэзу Айлеви и их коллегам посол ясно дал понять, что они никоим образом не должны вносить смуту в дипломатическую деятельность.

– Моя машина и водитель уже вернулись? – спросил Холлис.

– Нет. Разве водитель не с вами?

– Нет, я отпустил его. По-моему, он должен был уже вернуться в посольство.

– Уверена, что он не возвращался. А может, у него авария или поломка?

– Все может быть, но он должен был уже добраться. А об аварии и прочем вы, наверное, узнали бы от властей.

– Понятно. – Она глубоко вздохнула. – Послать за вами какой-нибудь транспорт?

– Нет, я найду машину. Ваш друг уже возвратился со встречи?

– Он должен приехать через несколько минут. Вы бы хотели, чтобы он присоединился к вам?

– Этого не нужно, – отозвался Холлис.

– Может, он позвонит вам?

– Нет. Но я могу перезвонить.

– Что же нам делать, если вы не позвоните?

– Пусть сам принимает решение, когда приедет.

– Хорошо, – сказала она и добавила: – Я еще раз прослушала пленку, которая нам обоим так нравится. Звучит правдиво.

– Да. Я уже подумал об этом. И сделаю все возможное, чтобы найти первоисточник.

– Желаю удачи.

Холлис дал отбой и вышел в темный коридор. «Что ж, если я не вернусь, посол не станет подымать большого шума по этому поводу», – подумал полковник. Его жена Кэтрин, с которой он жил отдельно, получит его пенсию и страховку за жизнь. Он постоянно намеревался написать в Вашингтон своему адвокату и изменить завещание. Но все эти процедуры вызывали у него отвращение. Временами ему страстно хотелось вновь оказаться в своем старом добром «Фантоме F-4» и не иметь других проблем, кроме МИГов и реактивных ракет на экране радара.

Холлис сопоставил факты. Телефонный звонок Фишера в посольство записан на пленку КГБ, но чтобы отреагировать на него, им потребовалось время. «Следовательно, Фишер все-таки отправился в бар», – подумал он.

Холлис снова поднялся на лифте наверх и вошел в бар. У стойки он заказал «Дьюар» с содовой и снова обратился по-русски в бармену:

– Вы еще не видели моего приятеля?

– Нет, мне очень жаль. С вас три доллара.

Мужчина, сидящий рядом с Холлисом, двинул по стойке свой стакан к бармену и проговорил с британским акцентом.

– Джин с тоником – «Гордон» и «Швеппс». И на этот раз дольку лимона. Спасибо, – добавил он по-русски.

Холлис повернулся к мужчине.

– У них пропали лимоны со времен революции.

Англичанин расхохотался.

– Какое здесь местечко, а, янки?

– Да, отличается...

– Вы чертовски правы. В отпуске?

– По делам.

– Я тоже. – Ему принесли выпивку, но без лимона, и бармен потребовал три фунта. Холлис отошел от стойки, и англичанин последовал за ним. – И тоже со времен революции у них исчезли официантки в барах. Ты привозишь сюда свою же собственную выпивку, а они устанавливают валютный курс, какой им взбредет в голову. Для них три доллара или три фунта – одно и то же. Но полагаю, что джин обошелся мне подороже, чем вам виски.

– В следующий раз попробуйте всучить ему три лиры.

Англичанин снова рассмеялся.

– Они не настолько глупы. Меня зовут Уилсон.

– Ричардсон, – представился Холлис.

Они чокнулись.

– Ваше здоровье.

– Я слышал, как вы говорили по-русски. «Спасибо» и «пожалуйста». Что это значит?

– Спасибо – это thank you, пожалуйста – please.

– О, а я все перепутал! А как вы привлекаете внимание бармена?

– Скажите громко: «комитет».

– Комитет?

– Совершенно верно. Это обязательно должно привлечь его внимание. А вы тут давно?

– Около часа, по-моему. А что?

– Я ищу своего приятеля. Он американец, лет двадцати в синих джинсах и черной ветровке.

– По-моему, я видел его.

– А вы не заметили, он с кем-нибудь разговаривал?

Уилсон осмотрел бар.

– Я видел, он сидел где-то вон там. Да, он с кем-то говорил.

– С кем?

– А, теперь вспомнил! Видите вон тех двоих? Красиво одетых? По-моему, это лягушатники. Что там ни говори, а одеваться они умеют! С ними был молодой парень. Наверное, ваш приятель. Он немного перебрал, и двое из отеля помогли ему выйти. Парнишка стал немного... воинственным, полагаю. Ну, его сразу вывели. Не думаю, что они могли с ним что-нибудь сделать... в данный момент половина этой чертовой страны пьяна в стельку. Наверное, отвели его в номер.

– Когда это было?

– Да примерно пятнадцать минут назад.

– Благодарю вас. – Холлис прошел между столиками и сел в кресло напротив мужчины и женщины.

– Разрешите?

Мужчина что-то угрюмо пробормотал в ответ.

– Вы говорите по-английски? – спросил Холлис.

Мужчина отрицательно покачал головой.

– А вы, мадам?

Та посмотрела на него.

– Немного.

Холлис наклонился вперед и тихо, отчетливо и раздельно выговаривая слова, произнес:

– Я разыскиваю своего друга, американца, молодого человека. Я так понял, что недавно он выпивал с вами.

Прежде чем ответить, женщина взглянула на сидящего рядом мужчину.

– Да, – сказала она и прибавила: – Да. Ему стало плохо, и ему помогли добраться до номера.

– Этот молодой человек называл свое имя?

– Да.

– Фишер?

– Да.

– Он не показался вам... возбужденным? Обеспокоенным?

Женщина не ответила, но едва заметно кивнула.

– Он рассказывал вам, что его беспокоило? Мужчина поднялся и сказал женщине:

– Allons!

Она осталась на месте. Затем сказала Холлису:

– Нет, он не говорил. Но сказал, что за ним могут прийти. Он знал. По-моему, в выпивку было что-то... как это?..

– Подмешано.

– Да. – Она встала из-за столика. – Муж хочет уйти. Извините, но больше я ничего не знаю.

Холлис тоже поднялся и сказал ей:

– Видите ли, мадам, этим делом интересуются местные власти. Им известно, что он беседовал с вами, и им хотелось бы знать содержание вашего разговора. Вы можете оказаться в опасности. Вы понимаете?

– Да.

Француз нетерпеливо уходил прочь. Женщина на мгновенье задержалась, и Холлис посмотрел ей в глаза.

– Ну, что еще?

Их взгляды встретились.

– Вы атташе? – спросила она.

– Да.

– Он сказал, что вы должны прийти. И попросил передать вам кое-что, о чем не рассказал по телефону. – Она какое-то время колебалась, затем быстро заговорила: – Додсон сказал ему, что когда-то это было Красной школой Военно-Воздушных Сил. Теперь – это школа КГБ. Там почти триста американцев.

– Триста? Он сказал триста?

Она кивнула. Холлис вцепился в руку женщины.

– А что еще сказал мистер Фишер?

– Ничего. Ему стало плохо... За ним пришли. Русские спросили нас по-английски, о чем говорил этот молодой человек. Но мой муж по-французски ответил, что мы не знаем английского и не понимаем ни русских, ни того молодого человека.

– И русские поверили вашему мужу?

– Думаю, да.

Холлис отпустил ее руку.

– Возможно, с вами будет все в порядке. Однако примите меры предосторожности и свяжитесь с вашим посольством. Сегодня же ночью. Лично. Не по телефону. Затем немедленно покиньте страну.

– Понимаю.

– Прекрасно. Благодарю вас, мадам.

Она слабо улыбнулась.

– Этот мальчик одолжил у меня две копейки... он показался таким милым... и вот... теперь... что с ним? Мертв?

Холлис не ответил.

Он допил виски, вышел из бара, спустился на лифте к выходу у кинотеатра «Зарядье», вышел на набережную Москвы-реки и направился к Москворецкому мосту.

Холлис шел по подземному переходу, прислушиваясь к эху раздававшихся шагов. Несколько русских глазели на него с любопытством. Он вспомнил, как два года назад, впервые приехав в Россию, решил прогуляться ночью по городу, и его поразило открытие, что улицы и метро были чистыми. Более того, москвичи без страха гуляли по ночному городу, однако уличных преступлений не боялись не потому, что их не совершали, а потому, что их не освещали в прессе.

Эта страна жила иллюзиями и заблуждениями, «потемкинская деревня», созданная государственной пропагандой, место, где мужчины и женщины могли пропасть без следа, а все доказательства того, что они когда-либо существовали, исчезали вместе с ними.

– Я старался, Фишер. Я старался.

Холлис дошел до конца подземного перехода и очутился на мосту, по которому примерно час назад они проезжали с Бреннаном. Внизу над Москвой-рекой поднимался туман.

Полковник поднял воротник своей кожаной куртки и остановился.

Ночная Москва, как обнаружил Холлис, не походила ни на один другой большой город, в которых он жил. Можно блуждать по московским улицам и площадям до рассвета, что он проделывал не однажды, и ни разу не попасть в приключение или переделку. Тут нет ни баров, ни дискотек, ни проституток, ни уличных бродяг, ничто вообще не напоминает ночную жизнь большого города. Не работают магазины и кинотеатры, вообще ночью никого и ничего нет. Большая часть города затихала в десять часов вечера, в одиннадцать гасили свет, а последние такси исчезали в полночь. Весь общественный транспорт завершал работу в час ночи.

Холлис услышал шаги. К нему приближался молодой человек лет восемнадцати. Через плечо у него висела адидасовская сумка, а на самом – дешевое пальто из искусственной кожи. В американских джинсах, но ботинки определенно советские. Преувеличенно вежливо он заговорил на хорошем английском:

– Извините, сэр, у вас нет сигареты?

– Нет, а у тебя?

– Да. – Молодой человек угостил Холлиса «Мальборо», дал ему прикурить и прикурил сам. Мальчишка осмотрел мост. Холлис заметил еще нескольких наблюдающих за ними фарцовщиков.

– Меня зовут Миша, – представился молодой человек. – Мне очень приятно встретить вас. Вы видели эту часть Красной площади? Вот здесь один немец, Матиас Руст, приземлился на своем самолете. Я был тут в тот день. Какое же это было зрелище!

Холлис кивнул. Место посадки Руста стало нечто вроде части неофициальной экскурсии на Красную площадь. Рядовой москвич, циничный по натуре, был просто очарован полетом этого юноши. Советский суд приговорил его к четырем годам тюрьмы. Последствия этого дерзкого полета причинили массу неудобств Холлису как атташе военно-воздушных сил. Тогда были уволены некоторые из его хороших знакомых из Военно-Воздушных Сил Советской Армии и Министерства обороны. Тем не менее как пилот Холлис высоко оценивал храбрость молодого летчика. Иногда полковнику казалось, что стоило бы повторить подобное безумие.

– Он летел с миром, – произнес Миша.

– То же делал и Рудольф Гесс.

Миша пожал плечами.

– Тут никакой политики и экономики. У вас есть что-нибудь на продажу?

– Возможно. А у тебя, Миша?

– Зернистая черная икра. Триста граммов. Превосходнейшая. Она стоит в «Березке» шестьдесят долларов. Но я мог бы обменять ее на блок американских сигарет.

– У меня нет с собой сигарет.

Миша осмотрелся вокруг, затем сказал:

– Что ж, тогда сорок долларов.

– Валютные сделки считаются противозаконными.

Миша начал отходить.

– Извините.

Холлис схватил его за руку.

– Ты долго находился на этом мосту?

– Несколько часов...

– А примерно два часа назад ты не видел на набережной американский автомобиль?

Миша затянулся сигаретой.

– Может быть. А что?

– Не твое дело. – Холлис прижал Мишину руку к перилам. – Хочешь заработать сорок долларов или предпочтешь искупаться в речке?

– Сам я машины не видел. О ней мне сказал один приятель. Он ее видел. Примерно два часа назад на набережной.

– Какая это была машина?

– Ему показалось, что это был «понтиак Транс Ам». У него еще задний спойлер. Темного цвета.

– Откуда твой приятель знает, что это был «Транс Ам»?

– Из журналов. Ну, вы знаете... Я плачу три доллара или пятнадцать рублей за «Автомобиль и водитель». Столько же плачу за «Трассу и...»

– Твой друг видел, куда она поехала? – перебил Холлис.

– К «России», – ответил Миша и добавил: – Потом произошла довольно странная штука. Ребята тут же помчались к «России», чтобы поглазеть на эту машину и поговорить с ее водителем... Это был молодой человек... наверное, американец. Но как только они добрались до интуристского крыла, то увидели, что машина уезжает от «России» по улице Степана Разина. А в ней двое мужчин.

– Двое русских?

– Двое русских. – Миша поколебался, затем проговорил: – Такие субъекты с закрытыми лицами. Знаете, о ком я говорю?

– Знаю. А ты или твои друзья заметили еще что-нибудь необычное вечером?

– Да. Примерно час назад. Я сам, да и все мы видели тут синий «форд-фэйрлэйн», который очень быстро ехал по мосту. За ним гнался легавый, но у этого ублюдка не было никаких шансов. Эти «форды» способны мчаться с огромной скоростью. На них ездят американцы из посольства. А вы из посольства? Это была ваша машина?

Холлис повернулся и пошел обратно к подземному переходу. Миша последовал за ним. Они спустились вниз, и Холлис протянул Мише две двадцатки.

– Я возьму твою икру, – сказал он.

Миша неохотно вытащил из своей спортивной сумки банку с икрой и отдал ее Холлису.

– Я дам вам еще три банки и старинный русский крест за вашу куртку.

– Иди-ка домой, Миша, и больше никогда не возвращайся на этот мост. Парни с «закрытыми лицами» будут спрашивать о тебе.

Миша выкатил глаза и открыл рот.

Холлис поднялся из подземного перехода и вернулся на мост. Он прошел его пешком, чувствуя на себе внимательные взгляды других «предпринимателей». Капитализм, как секс, – это нечто гормональное, он сидит в крови, размышлял полковник; он существовал на Москворецком мосту; он присутствовал у каждого отеля и на каждом рынке, по всей Москве; он сохранился в виде крошечных отдельных очагов, которые в один прекрасный день могли прорваться как нарыв и разрушить целое государство. Как большевизм в царской России, так и капитализм сейчас стал новой разрушительной идеологией.

Полковник шел по Ордынке и обдумывал маршрут, который позволил бы ему добраться в посольство живым.

 

Глава 6

До ворот посольства Холлису оставалось не более ста метров. Он уже видел будку с милиционером, через минуту он должен дойти до поста морской пехоты. Над стеной развевался звездно-полосатый флаг.

Полковник услышал, что сзади подъехала машина и остановилась. Холлис не оборачивался, но кожей почувствовал, что это они.

Хлопнула дверца автомобиля, и за спиной послышались шаги. «Теперь нельзя им позволить застать себя врасплох». Холлис резко повернулся к ним лицом. К нему приближались двое мужчин в кожаных плащах и в шляпах с узкими полями. Он называл это «вечерней одеждой» КГБ. Полковник узнал в них наблюдателей, следовавших за ним сегодня днем. Низенького и толстого Холлис называл Борисом. Второго, который был выше ростом и лучше сложен, Игорем.

Холлис остановился, держа руки в карманах, его правая рука лежала на рукоятке ножа.

– Отдай нам бумажник и часы, иначе сделаем из тебя котлету, – сказал по-английски Борис.

– Что, Комитет так плохо платит? – отозвался Холлис.

– Ты, ублюдок, кто тебе это сказал? Гони сюда свой бумажник!

– Идите в задницу, – огрызнулся Холлис, повернулся и пошел по направлению к посольству. Но они догнали его.

– Куда спешишь? Мы хотим поговорить с тобой, – сказал Игорь.

Холлис не останавливался. Он уже дошел до стены посольства, и до ворот оставалось пятьдесят ярдов. Внезапно его настиг сильный удар в поясницу, он пролетел вперед и растянулся на тротуаре, успев лишь подставить при падении руки. Полковник перевернулся на бок и едва увернулся от удара ногой. Игорь с Борисом стояли над ним и ухмылялись.

– Ты постоянно нажираешься, как свинья, как сейчас, но в один прекрасный день, когда ты снова напьешься, тебя отдерут несколько голубых, и вместо головы от похмелья будет страдать твоя задница, – процедил сквозь зубы Игорь.

Оба расхохотались.

Холлису безумно захотелось выхватить нож, но он знал, что они только этого и ждут. Полковник помнил, где он находится. Борис внимательно посмотрел на ворота посольства, затем перевел взгляд на Холлиса.

– В следующий раз я расшибу тебе череп, – произнес он, плюнул на Холлиса, похлопал Игоря по спине и добавил: – Мы проучили это дерьмо. Пошли отсюда. – Они повернулись и направились к своей машине.

Холлис поднялся и начал очищать куртку от грязи. Ладони его кровоточили, на скуле была ссадина, спина ныла глухой болью. Когда он подошел к воротам посольства, молодой милиционер, который явно видел весь инцидент, вышел из будки и протянул руку ладонью вверх.

– Паспорт.

– Ты знаешь, кто я такой!

– Паспорт!

– Уйди с дороги, говно! Дай мне пройти!

От брани милиционер напрягся еще больше.

– Стой! – закричал он.

Из будки вышел второй.

– В чем дело?

В воротах появился морской пехотинец и крикнул:

– Что случилось?

Холлис увидел, что тот вооружен, и поэтому не может пересечь границу территории.

– Откройте ворота! – крикнул ему полковник.

Морской пехотинец открыл ворота, и Холлис стремительно проскочил десять ярдов, разделявших милицейскую будку и вход на территорию посольства.

– С вами все в порядке, полковник? – спросил пехотинец, отдавая честь.

– Все прекрасно.

Холлис вошел в здание канцелярии и направился прямо в дежурный офис. При его появлении Лиза Родз встала из-за стола.

– О, полковник Холлис! А мы начали волноваться. Мы...

– Что с Биллом Бреннаном?

– Он здесь. В больнице. Подробности мне неизвестны. Что с вашим лицом?

– Споткнулся. Сэз Айлеви уже явился?

– Да, он здесь. Он ждет вас в безопасной комнате.

Холлис направился к двери.

– Можно мне с вами? – спросила она.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Сэз Айлеви сказал, что я могла бы пойти, если вы согласитесь, – добавила Лиза.

– Да? Тогда пойдемте.

Они вошли в лифт.

– У вас руки в крови, – заметила она.

– Знаю.

Она пожала плечами, затем спросила:

– Билл Бреннан ваш друг?

– Нет. А что?

– Первое, что вы сделали, это спросили о нем.

– Это моя обязанность.

– Мне это нравится.

Он испытующе посмотрел на нее. Лифт остановился на шестом этаже, они вышли и прошли по коридору к закрытой двери. Холлис нажал на звонок, и дверь открылась.

– Пожалуйста, заходите, – сказал Сэз Айлеви.

Лиза Родз оглядела тускло освещенное помещение. В здании канцелярии, как она знала, было несколько безопасных комнат, но в этой она оказалась впервые. Как и все безопасные комнаты, она была без окон, скрытые под панелями лампы рассеивали мягкий приглушенный свет. В центре – круглый дубовый стол, на нем – двенадцать настольных ламп, вокруг стола – двенадцать, обитых кожей стульев. Пол, стены и дверь обиты коврами, потолок – из звукопоглощающего материала. Комната считалась непроницаемой для тайных подслушивающих устройств, объемных резонаторов или направленных микрофонов, и к тому же она вычищалась от «жучков» дважды или трижды в день. В углу находился бар, буфет и кухонька с умывальником и холодильником. Этим помещением пользовались люди из спецслужб.

– Выпьешь? – предложил Айлеви Лизе.

– Нет, благодарю. Я по-прежнему на дежурстве.

– Ладно. Тогда кофе.

– А мне водки. Неразбавленной, – проговорил Холлис.

Айлеви налил Лизе чашку кофе, а полковнику – хрустальный фужер ледяной водки.

Сэзу Айлеви было сорок. В великолепного покроя твидовой тройке с зеленым вязаным галстуком, очень высокий и худой, он походил на Авраама Линкольна, только без бороды.

– Ну, как прошел вечер? – спросил Холлис.

– Превосходно. Множество диссидентов. Прекрасная еда. Суккот – счастливый праздник. Вам бы стоило тоже сходить.

– Тогда кто бы носился по всей Москве сломя голову?

– Я уверен, что с этим справились бы и мои люди, – холодно заметил Айлеви.

Холлис не услышал слово «лучше», однако оно подразумевалось.

– Этот парнишка хотел встретиться с военным атташе или сотрудниками безопасности, – сказал он.

– Я уверен, что он не отличил бы атташе от любого другого сотрудника. Мне самому это бы не удалось. Поэтому в следующий раз, Сэм, если вдруг случится нечто подобное, пожалуйста, дайте знать мне или кому-нибудь из моего отдела. – Айлеви взглянул на лицо Холлиса. – Они избили вас, полковник?

Холлис не ответил.

Сэз Айлеви, родом из Филадельфии, еврей, выпускник Пристонского университета, специализировался на изучении России и русского языка. Как-то в минуту откровенности он поведал Холлису, что ненавидит Советы и поступил на службу в ЦРУ, чтобы причинить максимум вреда этому режиму.

Айлеви налил себе водки.

Холлис выставил на стол банку икры.

– Было бы неплохо добавить к этому блинов, масла и сметаны.

– Превосходная вещь, – сказал Сэз.

Они с Лизой достали крекеры, масло и сметану. Холлис вскрыл банку своим ножом.

Лиза зачерпнула полную ложку икры и положила ее на смазанный маслом крекер.

– Я бы мог попросить и красной икры, но уже не переношу слова «красная», – улыбнулся Холлис.

– А я считала, что только я не могу, – рассмеялась Лиза.

Айлеви посматривал то на полковника, то на Лизу. Наконец спросил еще раз:

– Они избили вас?

– Вам хорошо известно, что произошло, – ответил Холлис.

– Что ж, – проговорил Айлеви, – если бы они распустились, то мои люди могли бы вмешаться. Вас прикрывали. – Затем он добавил: – Они передали мне, что вы держались хладнокровно.

– Как Бреннан?

– Ему не так повезло, как вам. В конце концов его схватили легавые. Полчаса они заставили его простоять под дождем, затем просто взяли с него штраф и уехали. Но не успел он сесть в машину, как налетела толпа хулиганов; они избили его металлическими прутами, ограбили, а затем расколошматили ему машину. Когда вам нужен милиционер, его никогда не оказывается поблизости. Вместо того, чтобы отправиться в больницу, он приехал сюда. У него снова сломан нос, но, по его словам, ему удалось как следует отделать одного из них. Док Логан заверяет, что с ним будет все о'кей, но придется вернуться на Запад, чтобы подлечиться.

Холлис кивнул. «Еще одно очко в пользу КГБ за сегодняшнюю ночь», – подумал он.

Айлеви намазал на крекер икры.

– Где вы это достали? И за сколько? – спросил он.

– На Моcкворецком мосту. За сорок долларов.

– Я мог бы сговориться подешевле. Вы когда-нибудь слышали, как еврей торгуется с русским? Но, как я догадываюсь, эти фарцовщики – только часть ваших приключений. Если вы расположены сейчас рассказать нам о них, то мы послушаем.

Полковник взглянул на Лизу.

– Все в порядке, – проговорил Айлеви. – Несколько месяцев назад мисс Родз получила доступ к сведениям особой секретности, я этого добился.

– Зачем?

– Положено по уставу.

Холлис налил себе еще водки.

– Что ей нужно знать?

– Это решаю я.

Холлис на мгновенье задумался и кивнул.

– О'кей. Итак, начну с самого начала. Я находился в своем кабинете и составлял отчет, который вы недавно запросили. Зазвонил телефон. Это была мисс Родз. – Холлис рассказывал о событиях этого вечера, опустив то, что ему сообщила француженка. Завершая рассказ, он сказал: – И вот когда я подходил к посольству, то ожидал, что меня встретят. Друзья. Но, очевидно, вы решили, что мне необходимо поближе познакомиться с Комитетом.

– У вас дипломатическая неприкосновенность, – сухо заметил Айлеви.

– Однако у КГБ другое понятие о дипломатической неприкосновенности.

– Ну, вы сейчас здесь, и немножко перекиси водорода прекрасно продезинфицирует ваши ссадины. Я даже оплачу вам химчистку.

Холлис собрался что-то возразить, но тут вмешалась Лиза:

– Полковник, как вы думаете, что случилось с Грегори Фишером?

– По моим предположениям, сейчас его допрашивают в КГБ.

Некоторое время все молчали, затем тишину прервал Айлеви:

– Хорошо, Сэм, никто вас ни в чем не винит. Вы действовали так быстро, как смогли. В их городе. Меня интересует человек из номера 745.

– Меня тоже.

– Он точно американец?

– Да. С головы до ног.

– Однако, – задумчиво проговорил Айлеви, – этого американца мог подставить нам КГБ.

– Возможно, и так. Но и Фишер мог просто неправильно назвать номер комнаты.

Айлеви поднялся и нажал на кнопку электронного пульта. В комнате раздался голос Грегори Фишера, и они еще раз прослушали весь разговор.

– По-моему, он знал номер своей комнаты, – заметила Лиза.

Сэз Айлеви закурил сигарету и в задумчивости заходил взад и вперед.

– Ну, я разберусь с этим, – наконец произнес он и повернулся к Лизе. – Разумеется, ты ни с кем не будешь ничего обсуждать. – Затем он обратился к Холлису. – Я приму у вас рапорт и пошлю его в Лэнгли. Сделайте копию для вашего отдела в Пентагоне.

– Хорошо, – сказал Холлис и встал.

– Мы должны что-то сообщить послу. Ведь у нас разбитая машина и человек в больнице. Ну, это я возьму на себя. – Айлеви пристально посмотрел на него. – Не вижу в этом деле никакого интереса для военной разведки, Сэм.

– Разумеется.

– Вы, наверное, считаете, что дело майора Додсона имеет к вам отношение, поскольку майор Додсон, если таковой существует, был или является военнопленным. Однако если я сочту нужным, то дам вам обо всем знать.

Холлис направился к двери.

– Благодарю вас, мистер Айлеви.

– Но, Сэз, я хотела бы знать – что это за «Школа обаяния миссис Ивановой»? И где находится майор Додсон? Он что, по-прежнему где-то бродит? Можем ли мы ему помочь? Можем ли мы помочь Грегори Фишеру? – спросила Лиза.

Айлеви посмотрел на часы.

– Уже слишком поздно, а мне еще надо кое-что отослать. Так что спокойной ночи и спасибо вам, Сэм. Лиза, ты можешь на минутку задержаться?

Пока полковник ожидал лифт, к нему присоединилась Лиза. Они вместе вышли из здания канцелярии на холодный октябрьский воздух.

– Мой блок – налево, – сказала Лиза.

– А мой – направо.

– Вы не проводите меня?

Они пошли по дорожке. Этот маленький клочок земли – примерно в три акра – был их общей землей – крошечным кусочком Америки, по которой они все так скучали.

– Мне не очень нравится жить и работать в подобном месте – на такой закрытой территории. Это напоминает крепость... или тюрьму, – заговорила Лиза.

– А кое-кому это очень нравится.

– Разве? Старое здание по крайней мере имеет свое очарование, и оно – прямо на улице Чайковского, совсем близко от офиса «Америкэн Экспресс». Но вы, по-моему, привыкли к такому казарменному образу жизни. Я имею в виду то, что вы ведь жили на военно-воздушных базах.

– Иногда. Это зависело от назначения.

Лиза остановилась.

– А вот и мой блок. Клетушка... Вообще-то, тут довольно мило. Только немного казенно.

– Восемь миллионов москвичей с удовольствием поменялись бы с вами местами.

– О, я знаю. Просто из-за одиночества я становлюсь крайне раздражительной.

– В таком случае уезжайте.

– В январе. Есть маленький островок на побережье Антигуа. Очень уединенный и очень красивый. Я могу дезертировать туда.

Они постояли в холодной дымке тумана. В тусклом свете фонаря полковник заметил, что ее лицо и волосы влажные, и подумал, что она, наверное, лет на двадцать моложе его.

– Я ни разу не видела вас на вечеринках по пятницам, – заметила она.

– Обычно по пятницам я завершаю кое-какие дела.

– А мне приходится ходить на множество культурных мероприятий. Вам нравится балет?

– Только в конце, когда поет эта толстая дама.

– Это опера.

– Правильно. Я их перепутал. – Он вытащил руки из карманов куртки. – Ну, по-моему, нам лучше укрыться от дождя. – Он протянул ей руку.

Похоже, она не заметила его руки, и сказала:

– Сэз очень впечатлителен.

– Разве?

– Да. Некоторые люди ошибочно назвали бы это нетерпимостью.

– Неужели?

– Вы хорошо его знаете?

– Достаточно.

– Похоже, вы оба резки друг с другом.

– Ни то и ни другое. Нам доставляет удовольствие общаться друг с другом. Просто это наша манера.

– У вас есть какой-нибудь антисептик для ваших царапин? – спросила она.

– Я выпил три стакана русского антисептика.

– Будьте серьезнее. У меня есть немного вирджинского гамамилиса.

– Я собираюсь в больницу повидать Бреннана. Что-нибудь там достану.

– Прекрасно. Поверю на слово, что вы это сделаете.

– Обязательно. Спокойной ночи.

– Завтра у меня выходной. Обычно после ночного дежурства я сплю допоздна. Но мне хотелось бы сходить завтра в какой-нибудь музей. Но теперь я немного опасаюсь... Я имею в виду... ходить одной. Им ведь уже известно, кто я такая. Из записи телефонного разговора с Фишером. Верно?

– Да. Но не думаю, что вам надо о чем-нибудь беспокоиться. Видите ли, мисс Родз, вы не имеете права позволить им диктовать, как вам жить дальше. Они не всемогущи и не вездесущи. Но они хотят, чтобы вы так думали. Это облегчает их работу.

– Да, я знаю, но...

– Однако, может быть, вы и правы. Вам лучше оставаться на территории посольства до тех пор, пока мы до конца не разберемся с этим делом.

Она раздраженно сказала:

– Я не об этом думала, полковник. Я спросила, не хотели бы вы пойти со мной завтра?

Холлис прокашлялся.

– Ну... а почему бы нам вместе не позавтракать и не оставить музей для особого случая?

– Позвоните мне завтра в полдень, – улыбнулась она и пошла к своей двери. – Спокойной ночи, полковник Холлис.

– Спокойной ночи, мисс Родз.

 

Глава 7

«Да... да, я... О Боже... поскорее, пожалуйста».

«Десять минут, Грег. Десять минут. Отправляйся в бар».

Сэз Айлеви выключил магнитофон.

Чарлз Бенкс, личный референт американского посла в Союзе Советских Социалистических Республик, сидел во главе длинного стола из красного дерева в безопасной комнате. Лицо его выражало крайнюю озабоченность.

Справа сидел Сэм Холлис, напротив него – Айлеви.

Айлеви говорил Чарлзу Бенксу:

– Сегодня рано утром был сделан анализ интонаций голоса. Наш эксперт утверждает, что, весьма вероятно, Грегори Фишер говорил правду и действительно находился в стрессовом состоянии.

– Потрясающе!

Чарлзу Бенксу было под шестьдесят. Совершенно седой, с белыми как снег волосами, румяным лицом и искрящимися голубыми глазами, он всем своим обликом напоминал доброго дядюшку. Профессиональный дипломат со стандартным восточным университетским дипломом, человек уживчивый, спокойный и покладистый, с голосом диктора сороковых годов. Бенкс предпочитал темные тройки в полоску. Холлис вспомнил последнее Рождество, когда тот переоделся для посольских детей в Санта-Клауса. Но за внешностью Санта-Клауса и дипломатическим лоском полковник распознавал в нем родственную душу. Он считал, что Чарлз Бенкс был в этом помещении третьим по счету шпионом. Однако Холлис не знал, на кого работает Бенкс.

Айлеви продолжил свой доклад:

– И как я уже указывал, полковник Холлис рассчитывает доказать, что прошлой ночью этот мистер Фишер находился в гостинице «Россия».

Бенкс повернулся к Холлису.

– У вас есть этот англичанин, французская пара и парень-фарцовщик.

– На самом деле у меня их нет. Я только разговаривал с ними, – уточнил Холлис.

– Да, конечно. Но они смогли бы опознать мистера Фишера?

– Надеюсь, да. По факсимильной связи нам передали из досье госдепартамента все паспортные фотографии людей по имени Грегори Фишер. Их тут около двенадцати.

– И вы покажете эти снимки тем людям?

– Я звонил своему коллеге во французское посольство сегодня утром, – объяснил Холлис, – и выяснил, что мсье и мадам Беснье связались со своим посольством, заявив, что у них возникли сложности в «России». Они покинули страну сегодня рейсом «Финэйра», вылетающим из Шереметьева в 12.15. Мы сможем найти их в Хельсинки или во Франции. Имейте в виду, сэр, этой женщине было известно имя – Грегори Фишер.

– Да, но мне бы хотелось, чтобы она опознала и фотографию.

– Разумеется. Что касается англичанина, Уилсона, то он по-прежнему находится в «России», согласно утверждению Джона Крейна из посольства Великобритании. Фарцовщик Миша сказал, что его приятели видели машину, и я уверен, что это был автомобиль мистера Фишера. В Москве не так уж много «понтиаков Транс Ам». Наверное, вообще ни одного.

Бенкс кивнул.

– Благодарю вас. – Он повернулся к Айлеви. – Так... несмотря на то обстоятельство, что в «России» и в «Интуристе» утверждают, что мистера Фишера никогда не было в гостинице, вы оба убеждены, что он там находился и оттуда звонил в посольство. Позвольте мне спросить вас: вы уверены, что американец Грегори Фишер вообще находится в Советском Союзе?

– В советском МИДе подозрительно быстро подтвердили, что они выдавали визу мистеру Грегори Фишеру из Нью-Хэйвена, штат Коннектикут, возраст двадцать четыре года, что «Интурист» поменял ему деньги, и так же нам сообщили, что этот мистер Фишер пересек границу в Бресте неделю назад. Ночь он провел в Бресте, затем три ночи в Минске, ночь в Смоленске и направлялся сюда.

– И вы уверены, что это тот самый Грегори Фишер, который звонил нам в посольство? – спросил Бенкс.

Айлеви казался слегка раздраженным.

– В настоящий момент мы имеем в стране только одного, этого Грегори Фишера, сэр. «Интурист» также подтверждает, что Грегори Фишер должен был остановиться в гостинице «Россия», где у него забронирован номер. Похоже, это неопровержимое доказательство, сэр.

– Кто-нибудь связался с семьей этого человека?

– Мы сочли это преждевременным, – ответил Айлеви. – Не стоит расстраивать людей на этой стадии расследования.

– И до тех пор, пока мы не удостоверимся, что он исчез, как вы предполагаете, – добавил Бенкс.

– В действительности он не исчезал, – сказал Айлеви. – Нам известно, где сейчас находится Грегори Фишер.

– И где же он, мистер Айлеви?

– В Можайске, в морге, сэр.

Бенкс наклонился через стол.

– Он мертв?!

– Да, сэр, – сухо ответил Айлеви. – Именно поэтому, я думаю, он находится в морге. Петерсону из консульского отдела сообщили об этом двадцать минут назад. Мистер Фишер попал в автомобильную катастрофу.

– Какой ужас! – воскликнул Бенкс.

– Да, сэр. – Айлеви перебрал бумаги, лежащие перед ним, и взглянул на голубой листок. – Согласно милицейскому протоколу автомобиль мистера Фишера, который они обозначили как «трансамериканец» спортивный автомобиль, был обнаружен сегодня утром на рассвете сельскими жителями в восемнадцати километрах западнее Можайска в овраге неподалеку от автострады Минск – Москва. Очевидно, машина направлялась в Москву и ночью, съехав с дороги, врезалась в дерево. Судя по повреждениям, можно утверждать, что машина неслась на огромной скорости и не справилась с поворотом. Мистер Фишер не надел ремня безопасности и получил сильные повреждения грудной клетки и головы. Он умер от полученных ран, прежде чем его обнаружили жители деревни.

– Это должно свидетельствовать о том, что мистер Фишер вообще не добрался до Москвы.

– И до Бородина, если верить моей карте, – добавил Холлис. – Ведь авария произошла за несколько километров до поворота на Бородино.

Бенкс взглянул на Айлеви.

– Вне всякого сомнения, тут существуют какие-то несоответствия. А может быть, мистер Фишер вообще не был в Москве? Что же, он позвонил с дороги и устроил нам этот идиотский розыгрыш?

– Звонок Фишера был произведен без оператора, а это означает, что звонили из Москвы. Вдобавок у нас есть проверка голоса и свидетели. Что вам еще нужно, Чарлз? Видеозапись?

– Я должен быть абсолютно уверен во всем, – сказал Бенкс, посмотрел на часы и встал. – Учитывая всю сложность ситуации, вы оба проделали высококлассную детективную работу. Я горжусь вами. Полагаю, что посол срочно свяжется по этим фактам с советскими властями и заявит им, что мы подозреваем убийство и потребуем полного расследования. Всего хорошего, джентльмены. – Бенкс направился к двери.

Айлеви повернулся к Холлису:

– Вы что, чувствуете себя отчасти ответственным за смерть Фишера?

– Полагаю, да. А разве вы не чувствуете это?

– Может быть. Послушайте, Сэм, вы не политик или дипломат, но вам придется следовать их точке зрения. Кое-кто старается ускорить разрядку, а это сейчас – задача номер один. Даже если я обнаружу двух кагэбэшников, закладывающих бомбу в наш фундамент, то посол прикажет мне забыть об этом.

– А что будет, если вы обнаружите кагэбэшника в постели с женой посла?

– То же самое, – улыбнулся Айлеви. – Сам посол не может вмешаться. Разрядка. Думайте о мире. – Он поднял два пальца вверх. – О мире.

– О'кей, забудем, что Фишер был убит, а вот почему его убили?

– Вам известно. Он что-то видел, что-то слышал.

– Нечто важное, Сэз.

– Очевидно.

– Мы должны выяснить, что же именно. Для этого мы и поставлены здесь.

– Да. Это правда. Посмотрим, что пришло нам из Вашингтона. – Айлеви направился к двери. – Если у вас нет больше ничего важного, то пойдемте. Сегодня утром из Парижа в закусочный бар пришли круассаны. Если приложить круассан к уху, то можно услышать щебет парижского уличного кафе.

– Я собираюсь поехать за трупом.

– Не надо. За трупом отправится кто-нибудь из консульского отдела. Это их работа.

– По-моему, вы не расслышали. Поеду я. Мне понадобятся два пропуска из МИДа.

– Два?

– Я отправлюсь в компании.

– С кем?

– С Лизой Родз.

– Вот как? А откуда вы знаете, что она хочет поехать? – раздраженно спросил Сэз.

– Здесь любому хотелось бы выбраться из Москвы. Даже забирать труп – это удовольствие.

– Вы же понимаете, что МИД сообщит КГБ о том, что пропуск выдали на ваше имя.

– Разумеется, я понимаю это, – ответил Холлис.

– Комитету вы нравитесь еще меньше, чем я. Они могут не справиться с искушением доставить вас в можайский морг на их условиях.

– Я об этом сам позабочусь.

– О вас я как раз не беспокоюсь. Вы – заноза в заднице. Я волнуюсь о Лизе Родз. И имейте в виду, мне не удастся вас прикрывать в Можайске.

– Вы не смогли прикрыть меня в пятидесяти ярдах от посольства. Итак, до полудня в мой офис должны доставить два пропуска.

Айлеви открыл дверь, чтобы уйти, но Холлис закрыл ее и спросил:

– Вы выяснили, числился ли майор Додсон в списках пропавших без вести во Вьетнаме?

– Это выясняется.

– А как насчет нашего приятеля из номера 745? Я имею в виду Шиллера. В стране находится американец с такой фамилией?

– Я проверяю, Сэм. Буду постоянно держать вас в курсе.

– Знаю, что будете, Сэз. Сплошное удовольствие работать с ЦРУ.

Айлеви похлопал полковника по плечу.

– Постарайтесь, чтобы вас не прихлопнули на автостраде Минск – Москва. Мне хочется увидеть, чем закончится это дело.

 

Глава 8

Сэм Холлис натянул синие джинсы и кожаные сапоги. Сунул в левый сапог нож, а над правым ремнем прикрепил на лодыжке небольшую кобуру. Он проверил автоматический «Токарев» 7.62 советского производства. В сущности, тот был сделан по системе «кольта-браунинга», немного видоизмененной русским оружейным конструктором Токаревым, который, поставив на него свою фамилию, просто позабыл заплатить Кольту и Браунингу гонорар за патент. Холлис находил этот пистолет надежнее американского оригинала, кроме того, если придется пристрелить кого-нибудь, то лучше оставить в трупе пулю советского образца.

Холлис навинтил надуло глушитель и сунул пистолет в кобуру, прикрыв ее штаниной джинсов. Он надел черный свитер с высоким воротом, поверх кожаную куртку, в которой лежало четыре обоймы по восемь пуль в каждой.

Полковник вышел из своей комнаты и зашагал через широкий двор. Влажная трава хлюпала под сапогами, но небо было ясным, и сквозь облака слабо светило солнышко.

Трое мальчишек лет по тринадцать гоняли мяч во дворе. Холлис узнал в них Ларри Эшмана, сына коммандера Пола Эшмана, военно-морского атташе, Тома Карузо, сына генерального консула, сына торгового атташе Джейн Лоури. Обычное субботнее утро. Как всегда. Младший Эшман крикнул:

– Полковник Холлис? Вы готовы?

– Конечно! – Холлис побежал к боковой линии, а тем временем Карузо и Лоури заняли линию защиты. Эшман сделал сильную низкую передачу через поле. Двое мальчишек подбежали ближе. Шипы на их бутсах шлепали по мокрому дерну. Холлис подбежал к падающему мячу, поддел его кончиком сапога и принял на грудь, но поскользнулся и едва не упал, однако успел развернуть плечо вперед, и мяч надежно укрылся на его груди между правой рукой и изогнутым плечом. Он услышал громкий вопль Эшмана:

– Вот здорово! Молодец, полковник!

– Все нормально, полковник, держите, – сказал Карузо и протянул Холлису его пистолет. Сэм сунул его обратно в кобуру на лодыжке, покрепче затянув ремешок.

– Вы довольно быстро бегаете, полковник, – заметил Лоури. – Даже с этой железякой на ноге.

Карузо сдерживал ухмылку, а Холлис сказал:

– Когда я играл в финале в академии, я проходил три линии защиты.

Мальчишки рассмеялись. Холлис посмотрел на них. Им, наверное, очень одиноко здесь, подумал он. Ни танцев, какие бывают в средней школе, ни вечеринок по субботам, ни пляжа, ни лыжных поездок, ни друзей, ни девчонок. И ни Америки.

– Изучайте эту страну, ребята, пока вы здесь. И Москву тоже. Встречайтесь с русскими.

Они кивнули.

– И не показывайтесь в этих шиповках на глаза Ване. – Он имел в виду русского садовника, буквально помешавшегося на этом газоне. Он даже звонил Скоттам в Колумбус, штат Огайо, чтобы посоветоваться, как за ним ухаживать.

Холлис направился к жилому блоку – трехэтажному кирпичному дому. Первый этаж, который в Штатах служил бы гаражом, использовался под прачечную и кладовую. Из холла лестница вела в гостиную, столовую и кухню. На третьем этаже располагались одна или две спальни, а иногда и рабочий кабинет, это зависело от ранга сотрудника. Холлис отыскал квартиру Лизы и нажал на звонок. Он услышал ее шаги на лестнице, затем дверь отворилась.

– Привет! – улыбнулась она. – Я было подумала, что вы идете ко мне, а потом увидела футбол. А что вы выронили, когда играли?

– Бумажник.

– О! – Она отошла в сторону и покружилась перед ним. – Ну, как я выгляжу – достаточно скромно?

Она была в невысоких сапожках, в широких вельветовых черных брюках и темно-синем жакете. Из-под воротника жакета виднелся такой же черный свитер, как и у Холлиса.

– Очень мило, – ответил он.

– Вы объясните мне, зачем вам понадобилось, чтобы я надела все темного цвета?

– Я поклонник темных цветов. Пошли.

– Ну, серьезно, Сэм... – проговорила она. – Я могу вас так называть?

– Конечно.

– Почему все-таки темное?

– Расскажу позже.

Они вышли на улицу не через главные ворота, а через калитку у казарм морских пехотинцев. Холлис подошел к милицейскому посту и по-русски сказал:

– Передайте тем двоим, что стояли ночью у главных ворот, что полковник Холлис просит прощения за некорректное поведение.

Один из милиционеров ответил:

– Мы обязательно передадим это, полковник.

– Всего хорошего.

Холлис с Лизой направились по Девятинскому переулку.

– О чем это вы их просили, Сэм? – спросила она.

– У меня возникли небольшие неприятности, когда они спросили у меня паспорт.

– Правильно, что вы извинились, – заметила Лиза.

– Это правильно с военной точки зрения, – сказал он и прибавил: – К тому же мне не хочется, чтобы эти ублюдки решили, что сумели достать меня.

– Где мы будем завтракать? – поинтересовалась Лиза.

– В «Праге».

– Тогда мы можем прогуляться по Арбату. Мне нужна передышка.

Они повернули и пошли пешком по широкому бульвару.

– Солнце светит... хоть какое-то разнообразие.

– Вижу.

– Вы часто бывали в «Праге»?

– Нет.

– За последнее время вы прочли какие-нибудь хорошие книги?

– Не могу вспомнить ни одной.

– Кто-то рассказывал мне, что вас сбили над Северным Вьетнамом.

– Это правда.

– Но вы не были военнопленным.

– Нет, меня спасли в море.

– Дело этого майора Додсона имеет для вас особое значение.

– Возможно.

– Вы не любите сложноподчиненных предложений, не так ли?

– Это зависит от темы разговора.

– Извините.

Они свернули на Арбат у Министерства иностранных дел, еще одного сталинского небоскреба.

– Вы когда-нибудь там бывали? – спросила Лиза.

– Несколько раз.

– Ну и на что это похоже?

– Вы когда-нибудь были в здании госдепартамента?

– Да.

– Ну вот, на него и похож советский МИД, если не считать того, что весь вздор и лицемерные разговоры произносятся на русском языке. Атак почти никакой разницы.

Они пошли по Арбату.

– Вам здесь нравится? – спросил Холлис Лизу.

– Ничего. Немного получше, если вы понимаете, что я имею в виду. Я знаю каждый квартал, оставшийся от старой Москвы.

– Неужели?

– Я занимаюсь фотоочерком.

– Занятно. Это хобби?

– Более или менее. Я собираюсь опубликовать этот материал.

– Желаю удачи, – произнес он и вдруг спросил: – Вы русофилка?

Она смущенно улыбнулась.

– Что-то вроде этого. Да, мне нравится... этот народ... язык... старая Россия.

– Русские необъяснимы, не так ли? Я не могу постичь их, – заметил Холлис. – Они слишком много говорят о своих русских душах, но никогда не упоминают о своих сердцах.

– Может быть...

– К примеру, вместо того, чтобы сказать «разговор по сердцам», они говорят «разговор по душам».

– Может быть, это вопрос сугубо семантического свойства...

– Иногда я считаю их проблемы чисто генетическими.

– Вообще-то и во мне течет русская кровь.

– О, неужели? Значит, я попал впросак.

– Я вас прощаю. Мои дед и бабка по отцу носили фамилию Питятовы. Они владели крупным поместьем и огромным кирпичным домом неподалеку от Казани, на Волге. У меня есть старинная фотография их дома.

– И он сохранился?

– Не знаю. Когда моя бабушка, Эвелина Васильевна, в последний раз видела его в тот день, когда бежала из страны, дом оставался еще целым и невредимым. В поместье у дедушки было пятьсот крестьян. Я пыталась разыскать поместье, но не получила разрешения МИДа. – Она вздохнула и с горечью добавила: – Почему мне нельзя потратить уик-энд на поездку по стране?

– Вы рассказали им, что вы – аристократка и наследница пяти сотен крестьян?

– Ну, разумеется, нет, – рассмеялась Лиза. – Но могу поспорить, что там до сих пор вспоминают фамилию Питятовы.

– С любовью?

– Кто знает? В России все иначе, чем в Западной Европе, куда вы можете приехать и проследить всю свою родословную, Здесь же была полная неразбериха, перелом, были уничтожены целые семьи, две мировые войны, революция, гражданская война, сталинские чистки, мор, насильная коллективизация... Ну и что я буду делать, даже если найду этот дом или кого-нибудь из Питятовых?

– У вас же русская душа. Вы бы придумали что-нибудь, – сказал Холлис.

Лиза улыбнулась, однако промолчала и повела его к магазину, где позолоченными деревянными буквами было написано: «Антиквар».

– Это лучший из трех антикварных магазинов в Москве, – сказала она. – В других в основном торгуют всяким подержанным барахлом.

Они вошли внутрь. Их встретила шикарно одетая привлекательная молодая женщина, она сердечно поприветствовала Лизу.

– Анна, познакомьтесь, это мой друг Сэм, – сказала Лиза по-русски.

Женщина с минуту оценивающе разглядывала его, затем спросила:

– Вы ведь из посольства?

– В некотором роде.

– Значит, вы должны знать моего хорошего знакомого Сэза Айлеви.

– Слышал о нем.

– Если увидитесь с ним, передайте привет.

– Обязательно передам, если увижусь.

– Пожалуйста, смотрите... – она обвела рукой вокруг.

Холлис наблюдал, как Лиза неспешно все осматривает: изделия из серебра, слоновой кости, полудрагоценных уральских самоцветов, тройку с колокольчиками, фарфор, картины в позолоченных рамах – изделия исчезнувшего мира. Холлис подумал, а может, Лиза искала тут Питятовых?

– Вам нравится? – окликнула его Лиза, показывая круглую лаковую шкатулку.

На крышке была изображена удивительно изящная русская доярка. Через ее плечо было перекинуто коромысло, с которого свисали два ведра с молоком. Ко дну шкатулки была прикреплена этикетка с указанием цены: четыреста рублей.

– По-моему, это подлинная палехская шкатулка, – сказала Лиза. – Наверное, дореволюционная.

Довольно ограниченные знания Холлиса о палехских шкатулках не могли подсказать ему, как отличить старинную шкатулку от тех, которые изготовляли в Палехе в настоящее время.

– Не думаю, что ее цена – четыреста рублей.

– Именно это я и ожидала услышать от мужчины, – заметила Лиза.

Холлис лишь пожал плечами, а она добавила:

– Кроме того, мне нравится Анна. Она симпатичная и придерживает для меня кое-какие вещицы.

– И для Сэза.

– Да. Ей нравятся верблюды.

– Простите?

– Сигареты. Сигареты «Кэмел».

– А!..

– Я собираюсь это купить. – Она подошла к прилавку, о чем-то поболтала с Анной и отсчитала четыреста рублей. Завернув палехскую шкатулку в бумажную салфетку, Лиза положила ее в сумочку и протянула через прилавок блок «Кэмела». – Оставьте для меня, если будет, фарфор, инкрустированный серебром или золотом.

Они попрощались с Анной и вышли на улицу.

– Вы заплатили такую кучу денег за эту шкатулку, – осмелился заметить Холлис.

– Знаю.

– Вы что, постоянно носите с собой по четыреста рублей?

– Я – истинно русский человек. Ни кредитных карточек, ни чековых книжек. Просто сотни рублей на случай, если что-нибудь понравится.

– Откуда эта женщина знает вас и Сэза Айлеви, и то, что вы оба из посольства? И почему Сэз Айлеви часто заходит в этот магазин?

– Хороший вопрос. Полагаю, вы можете сами рассказать мне об этом.

– А я думаю, что не смогу.

– Сэз дает мне деньги, чтобы я покупала там вещи. Вообще-то он сам говорит мне, что именно покупать. И всегда то, что продается по завышенной цене. Я бы вам это не рассказывала, но он мне никогда не говорил, что надо это держать в секрете.

Холлис промолчал.

– Это было предательство с моей стороны?

– А вы что, обязаны быть ему преданной?

Она пожала плечами.

– Кое в чем, наверное. Тем не менее не считайте меня круглой дурой. Я получила приказ купить эту шкатулку.

Лиза снова взяла его под руку, и он искоса взглянул на нее. Теперь, после того как она рассказала о себе, он заметил в ней что-то отдаленно русское. Но, возможно, это объяснялось лишь силой внушения, как тогда, когда он видел Джули Кристи в роли пастернаковской Лары на фоне московских декораций в Голливуде.

Холлис решил, что Лиза довольно симпатична. У нее высокие скулы и мелкие черты лица, какие иногда встречаются у славянок. Она была белокожей, с огромными синими глазами и рыжеватыми волосами. Он заметил, что она умеет очень мило обиженно надувать губки, хотя чаще всего она улыбалась и прикусывала нижнюю губу, когда задумывалась.

Она спросила, не глядя на него:

– Разве мне на нос села муха?

– Да нет... я... просто ищу русские черты.

– Не надо искать их в лице. Ноги... Короткие, крепкие ноги и крупные ступни. Широкие бедра.

Она улыбнулась и повела его вниз, в Калашный переулок. Названия переулков Арбата напоминали о поставщиках царского двора шестнадцатого века, когда-то живших и здесь: Плотников, Серебряный и тому подобные.

– Куда вы меня сейчас ведете? – спросил Холлис.

– Завтракать. Разве вы не пригласили меня?

– Да, но я предпочел бы «Прагу».

– А я решила, что могу выбирать.

– Прекрасно, но здесь по дороге нет ни одного ресторана.

– Есть один.

– Как же он называется?

– Не знаю, есть ли у него название. – Они перешли Калашный переулок и вошли в старое отштукатуренное здание, бывший дом богатого купца.

Лиза указала на дверь, расположенную под лестницей, и они спустились в подвал. Перед ними открылось плохо освещенное помещение с низким деревянным потолком. Пол и стены были покрыты восточными коврами, а в воздухе витал табачный аромат. С широкой улыбкой их встретила пожилая женщина. У Холлиса создалось впечатление, что у нее чужие зубные протезы.

– Салям алейкум, – сказала женщина.

Лиза ответила на приветствие и вместе с Холлисом последовала за ней к низкому столу, покрытому грязной красной скатертью.

– Вашему другу нравится наша еда? – спросила женщина на ломаном русском.

– Он ее очень любит. Вы не принесете нам бутылочку того сливового вина?

Женщина ушла.

– Это место есть в путеводителе?

– Нет, сэр. Но должно быть. Здесь великолепно кормят.

– Это евреи?

– Нет, азербайджанцы. Я ведь сказала салям алейкум, а не шолом алейхем. Но это довольно близко, это ведь разновидность арабского языка.

– Понятно.

Помещение было переполнено; клиенты, главным образом мужчины, были явно не русского происхождения, русской речи совсем не было слышно. Как заметил Холлис, Москва была этнически разнородной, поскольку национальные меньшинства всегда стремились в центр империи. Режим старался препятствовать этой иммиграции, а коренные москвичи приходили от нее в ужас. Недавно Сэз Айлеви подготовил доклад, в котором подсчитал, что чуть ли не двадцать процентов московского населения сейчас представляют люди нерусского происхождения. Столица стала домом для узбеков, армян, грузин, татар и еще множества национальных меньшинств. Москва становилась более космополитичной и сложной из-за такого этнического многообразия, она превращалась в сточную канаву империи, как и прежние имперские столицы, ибо наполнялась различными пройдохами и махинаторами, бродягами, дельцами, спекулянтами и паразитами. Такими, как Миша. Там, где русские сталкивались с проблемами, Сэз Айлеви и Сэм Холлис видели благоприятные перспективы.

Холлис обратил внимание, что большинство присутствующих разглядывали их, и спросил:

– Это место безопасно?

– Полагаю.

– Оно не похоже на государственный ресторан.

– Это заведение для обслуживания обедов, свадеб и т.д. Почти что частный клуб. Оно принадлежит азербайджанскому кооперативу. Все тут законно.

– О'кей.

– Вы когда-нибудь ели кооперативную пищу?

– Нет.

– Она лучше, чем в самых хороших ресторанах.

Молодой человек поставил на стол блюдо с мелким белым виноградом и мандаринами.

– Видите? Когда вы в последний раз ели мандарины? – спросила Лиза.

– На прошлой неделе во сне. – Маленьким ножичком Холлис очистил мандарин от кожуры и разделил его на дольки. Они с Лизой отведали азербайджанских фруктов.

– Ну как вам все это? – снова спросила Лиза.

– Вы спасли меня от цинги.

Она вытерла губы носовым платком, поскольку салфеток здесь не было.

– Сюда приходят все азербайджанцы, живущие в Москве. Тут настоящая национальная еда.

Холлис кивнул. В других московских так называемых «национальных» ресторанах, таких, как «Прага», «Берлин», «Бухарест» и «Будапешт», блюда были определенно русскими, а в «Гаване» единственным кубинским продуктом на столе оказался сахар. В «Пекине» подавали борщ.

– Как вы отыскали это место? – поинтересовался он.

– Это долгая история.

Холлис подумал, что на это можно было бы ответить одним словом: Сэз.

– Нам разрешается посещать такие места, – сказала она. – Большинство людей с Запада о них не знают или знают, но не станут здесь есть.

– Не могу понять почему.

– Вы чувствуете запах специй?

– В общем-то, да. Но в воздухе очень сильно пахнет табаком.

Принесли сливовое вино. Холлис поднял стакан и произнес тост:

– Как говорят крестьяне: «За короткую зиму, обильные запасы мяса и сухие дрова для камина».

– Вы забыли последние слова этого тоста.

– Да. И за теплую женщину в моей постели.

Они выпили.

– Сэм, откуда вы по происхождению?

– Отовсюду. Я скверно воспитанное дитя военно-воздушных сил.

– Вы говорите так, словно собираетесь удалять зубы.

Он усмехнулся.

– Ладно, давайте я расскажу вам о себе. Я родился во время второй мировой войны на военно-воздушной базе в Трэвисе. До восемнадцати лет я уже облетел весь земной шар. Затем четыре года в Военно-воздушной академии. Закончив ее, я поступил в школу истребителей. В 1968 году совершил путешествие во Вьетнам, в 1972-м – еще одно. Вот тогда-то меня и сбили над Хайфоном. Я выпрыгнул с парашютом в море, и меня вытащило спасательное судно. После полученной легкой контузии врачи запретили мне летать. В то время мой отец был бригадным генералом и добился для меня временной должности в Пентагоне до тех пор, пока я окончательно не поправлюсь для военной службы. Пока я приходил в себя, учился на языковых курсах в Болгарии. Как вам, наверное, известно, в болгарском языке – славянские корни, это как латынь для романской группы языков. Вот так я провел три года в Софии в качестве военно-воздушного атташе, затем еще пару лет в других странах Варшавского договора, а потом, сам не заметив этого, я уже слишком крепко оказался связан с этим делом, с ними, чтобы мне разрешили вернуться в строй. – Холлис сделал глоток вина. – Я всегда подозревал, что отец стоял за всеми этими делами.

– Значит, вы – шпион поневоле.

– Да нет. Но без энтузиазма. Просто я... даже не знаю, что сказать. И вовсе я не шпион.

– О'кей. А потом, примерно года два назад, вас прислали сюда. Высшая лига.

– В нашем деле это единственная лига.

– А что с вашей семьей?

– Несколько лет назад мой отец ушел в отставку. Он вместе с матерью живет в Японии. Не понимаю почему. Они довольно странные люди. Думаю, слишком втянулись в дзен-буддизм. Очень много путешествуют по всему свету. Даже не знают Америку, а что им о ней известно, им не нравится. Отец напоминает мне римских центурионов или британских колониальных офицеров. А знаете что? С тех пор как закончилась вторая мировая война, в Америке появилась целая категория подобных людей.

– Таких, как мы.

– Да, таких, как мы. Эмиссары империи.

– У вас есть братья или сестры?

– Есть младшая сестра, она замужем за летчиком реактивного самолета, и сейчас они живут на Филиппинах. Детей у них нет. Есть еще старший брат, который работает на Уолл-стрит, носит желтый галстук и зарабатывает кучу денег. У него жена и двое детей. Он единственный истинный американец в нашей семье. – Холлис улыбнулся. – Еще будучи ребенком, после пятнадцатого переезда он пришел к мысли, что человек никогда не должен покидать своего поясного времени.

– Поясного времени?

– Да. Видите ли, он живет в восточном поясном времени. Он никогда не покидает его и фактически ограничивается двадцатью градусами широты в пределах этого пояса. Он свободно сменит почтовые индексы, однако пытается остаться в пределах своего междугородного телефонного кода.

– Вы серьезно? – спросила Лиза.

– Абсолютно.

– Какая интересная семья. И вы все близки?

– Существуют, конечно, узы. А вы? Расскажите мне о себе, Лиза.

Она сделала вид, что не расслышала, и сказала:

– По-моему, я что-то слышала о жене.

– О жене? Ах да, Кэтрин. Она уехала в Лондон за покупками.

– Похоже, она уехала почти на полгода.

– Да, разве это слишком долго?

– Вы в официальной разлуке?

– В неофициальной.

Казалось, Лиза хотела продолжить, но вместо этого она молча налила себе еще вина.

К столу подошла хозяйка, и они начали обсуждать меню. Лиза заказывала и для себя, и для Холлиса.

– Здесь цена неизменная. Всего три рубля. Меню меняется каждый час. Правда, лучше, чем в этих больших ресторанах, где тебе постоянно намекают, что у них нет ничего из того, что ты заказываешь. – Она отломила кусочек лаваша и положила половинку к себе на тарелку. – Значит, вы изучали болгарский? Вот мне к показался ваш русский довольно странным. Я не имею в виду американский акцент.

– Я также говорю немного по-польски.

– Вы же объездили весь Восточный блок.

Холлис кивнул:

– Существует некая догма, что только русский способен говорить на русском языке. Вот Сэз Айлеви почти совершенен. Если бы он попытался выдать себя за русского, то москвич решил бы, что он ленинградец.

– Возможно, по телефону, да. Но тут главное в русской сути, а не в языке. Собственно, то же самое происходит с любой национальностью, однако русские отличаются от других своеобразной неповторимостью. Вы когда-нибудь замечали, что русские мужчины при ходьбе опускают плечи.

– Я обратил на это внимание.

– И выражение лица у них иное, и манеры. Чтобы быть русским, нужно полностью владеть национальным и культурным опытом, – говорила Лиза. – Никто из нас – ни я, ни вы, ни Сэз – не сумеет выдать себя за русского, равно как не сможет сойти за жителя Востока.

– Я нахожу в ваших словах какой-то русский мистицизм, мисс Питятова. Но меня интересует, возможно ли это вообще? Я имею в виду, можно ли получить правильное воспитание, ассимилироваться с культурой и тому подобное... Смог бы американец сойти за русского в группе русских? И сможет ли русский сойти за американца на приусадебном участке за барбекю?

Лиза на какое-то время задумалась.

– Возможно, на время, если никто не будет специально выискивать самозванца. И не очень тщательно наблюдать. И все-таки, наверное, что-нибудь выдаст этого человека.

– Да? А что, если русский, который уже знает английский, приедет в специальную школу? В школу с американским инструктором. Нечто вроде... пансиона благородных девиц? Полное «погружение» в быт и нравы Америки, скажем, на год или более. Получилась бы совершенная копия американского инструктора?

– Инструктору и ученику пришлось бы полностью отдаться этой работе... И у американца должна быть очень веская причина, чтобы заниматься с этим... Мы говорим о шпионах, не так ли, Сэм?

– Вы – да. А я – нет. Однако вы весьма проницательны. – Холлис сменил тему: – Ваш русский – грамматически совершенен. У вас превосходная разговорная речь и выражения. Но я заметил, что ваш акцент, разговорный ритм и лексика не московские, и говорите вы не так, как если бы изучали русский в Монтеррее или Висбадене.

– Нет, я не ходила в наши школы. Русскому меня учила бабушка.

– Эвелина Васильевна Питятова?

– О, вы обратили внимание. Странно для мужчины.

– Я шпион. И прислушиваюсь.

– А также наблюдаете и подшиваете в дела. Все равно, моя бабушка была удивительной женщиной. – Лиза затушила сигарету и продолжала: – Я родилась и росла в Си Клифф, аккуратном городке с викторианскими домами на северном берегу Лонг Айленда. В Си Клифф возникла крупная русская община, еще в царские времена. После революции и гражданской войны прибыла вторая волна эмигрантов, среди которых были мои дед с бабкой. Им было немногим больше двадцати, и они недавно поженились. Мой прадед был царским офицером и погиб в бою с немцами, так что мой дед, Михаил Александрович Питятов, унаследовал поместье и титул, что в то время накладывало определенные обязанности. Родителей моей бабушки уже арестовали и расстреляли местные большевики, а мать Михаила – моя прабабка – застрелилась сама. Родственников с обеих сторон семьи разбросало по всей России, они собирались уехать или уже уехали. Поэтому, почувствовав, что бал окончен, Михаил с Эвелиной забрали драгоценности, золото и бежали. Они прибыли в Америку не нищими. Михаил с Эвелиной закончили жизнь в Си Клиффе, далеко-далеко от Волги.

– И вам все это рассказала бабушка?

– Да. Наверное, русские – последние из европейцев, придающие такое огромное значение устной истории. В стране, где все всегда подвергалось строжайшей цензуре, кто сумел бы докопаться до фактов, если бы не старики?

– Они не всегда бывают самыми надежными свидетелями прошлого.

– Наверное, если вы подразумеваете какие-нибудь многотомные издания. Но они могут рассказать вам, кого повесили за хранение продуктов и кого расстреляли за владение землей.

– Да, вы правы. Продолжайте.

– Итак, в столовой нашего милого старого викторианского дома в Си Клифф стоял серебряный самовар. Когда я была ребенком, Эвелина сажала меня к нему и рассказывала русские народные сказки, а потом, когда я стала старше, она рассказывала о своей жизни в родительском поместье и о моем дедушке. Когда мне было около шестнадцати лет, она поведала мне о революции, о гражданской войне, эпидемиях, голоде. Это глубоко потрясло меня, но я считала ее рассказы слишком преувеличенными из-за ненависти к большевикам и думаю, что на меня также повлияла эта ненависть, хотя я не знала, хотела ли она разбудить ее во мне.

Холлис молча слушал.

– Но также она научила меня любить, любить Россию, ее народ, язык и русскую Православную церковь. В комнате моей бабушки на стене висели три очень красивые иконы, стояла «горка», где хранились предметы народного искусства, а на фарфоре – миниатюрные портреты нашей семьи, и Николая, и Александры. Атмосфера в нашей общине даже позднее, когда я стала взрослой, была немного антикоммунистической, антибольшевистской, как сказали бы вы. Рядом с домом находились русская Православная церковь и, по иронии судьбы, – советское представительство ООН, занимавшее старую усадьбу, которую использовали как воскресный дом отдыха. И по воскресеньям, если мы с бабушкой шли в церковь, то иногда вместе со священниками и паствой подходили к воротам советской миссии и молились. На Пасху крестный ход со свечами всегда проходил мимо советских владений. Сегодня мы назвали бы это демонстрацией. Тогда же мы называли это «нести свет антихристу». Так что, как видите, Сэм, Эвелина Питятова оказала сильное и устойчивое влияние на меня. Она умерла, когда я закончила колледж. Я поступила в вирджинский университет и получила диплом специалиста по Советскому Союзу. Сдала вступительный экзамен на дипломатическую службу, затем прошла устное собеседование, проверку моего прошлого. Меня проверяли на доступ к особо секретной информации. Я метила на высокую должность в Информационной службе Соединенных Штатов, однако пришлось целый год ждать назначения. Я проработала этот год в консульском совете в Медане, в Индонезии. Там, в захудалом двухэтажном домике, нас оказалось всего шестеро, и я не могла постичь, как мы будем представлять там интересы Америки. В основном мы пили пиво и играли в карты. Там я чуть не рехнулась. Потом наконец получила настоящую работу в Информационной службе Соединенных Штатов в американской библиотеке в Мадрасе, в Индии, и провела там два года. Затем вернулась в Вашингтон для специального обучения работе в личном составе Информационной службы в дипкорпусе. На это ушел целый год. Потом два года в восточном Берлине, где, наконец, я использовала свое знание русского. Это была хорошая дипломатическая миссия – волнующая, загадочная... повсюду шпионы, и всего десять минут езды на машине до Запада. После Берлина я наконец попала туда, куда хотела, – в Москву. И вот я здесь. С еще одним шпионом.

– Вам нравятся шпионы?

– Я ярая поклонница шпионов, – пошутила Лиза. – Холлис улыбнулся, а она продолжала: – Никогда не была замужем или обручена. В следующем месяце мне исполняется двадцать девять.

– Пригласите меня к себе в офис на день рождения.

– Обязательно.

– А ваши родители? – спросил Сэм.

– Они оба по-прежнему живут в том доме, в Си Клифф. Мой отец работает в банке, а мать учительница. Со своей веранды им видна гавань, и летом они сидят там и наблюдают за кораблями. Это очень красиво, и они очень счастливы вместе. Может быть, как-нибудь вы могли бы заглянуть туда.

– У вас есть братья или сестры?

– Старшая сестра, которая развелась и вернулась жить домой. У меня племянница и племянник. Похоже, мои родители счастливы в этой компании. Они хотят, чтобы я вышла замуж и переехала к ним поближе. Они очень гордятся моей дипломатической карьерой, но не вполне понимают суть моей настоящей работы. Особенно мама. У нее навязчивый страх по отношению к России.

– Вы выглядите довольно самостоятельной. По-моему, вы можете постоять за себя. А знаете, в середине пятидесятых мой отец квартировал на Лонг-Айленде. На военно-воздушной базе Митчела. Я смутно помню это.

– Да. Сейчас эта база закрыта.

– Знаю, – ответил Холлис. – А что сталось с этим местом?

– Его поделили Хофстра-колледж и местный колледж. А часть земли использовали для постройки большого стадиона. Вы интересуетесь хоккеем?

– Нет. Как и мои родители, я не совсем американец. Довольно забавно, если принять во внимание, что я посвятил свою жизнь службе моей стране. Я патриот, но не врубаясь в массовую культуру.

– Значит, вы не прошли бы теста «друг или враг», если бы кто-нибудь спросил вас, кто играет центральным нападающим в «Метз».

– Нет, боюсь, меня пристрелили бы на месте.

Лиза разлила оставшееся вино по стаканам и взглянула на Холлиса.

– Ну вот, теперь мы кое-что знаем друг о друге.

– Да, я очень рад, что у нас была возможность поговорить.

Принесли еду, и Холлис спросил:

– Что это за чертовщина?

– Это – довта, суп, приготовленный из кислого молока и риса. Эта кухня похожа на турецкую. Она отчасти сложна и намного разнообразнее и глубже славянской кухни. А вот эта штука на синей тарелке с отбитыми краями называется «голубцы».

Во время обеда Холлис периодически посматривал на часы. Лиза заметила это. На ее вопросительный взгляд Сэм сказал:

– Если у вас этот день свободен, то мы могли бы чем-нибудь заняться. Как вы отнесетесь к тому, чтобы проехаться по стране?

– Не надо шутить.

– А я вовсе и не шучу.

– Куда? Как?

– Я должен отправиться в Можайск по официальному делу. У меня есть пропуск на ваше имя.

– Да? Мне бы очень хотелось съездить с вами. А что это за дело?

– Весьма скверное, Лиза. В можайском морге находится Грег Фишер.

Лиза перестала есть и опустила глаза.

– О Боже, Сэм... Этот бедный мальчик...

– Вы все еще хотите поехать?

Она кивнула.

Хозяйка принесла крепкий турецкий кофе и медовые шарики. Холлис пил кофе, а Лиза молча ела. Она закурила сигарету и спросила:

– Он... пытался убежать или что?

– Нет. Они утверждают, что по дороге в Москву, перед поворотом на Бородино, машина попала в аварию. Они говорят, что он вообще не был в гостинице «Россия».

– Они лгут!

– Как бы то ни было, это – их страна. Я все коротко расскажу вам в машине. Но хочу, чтобы вы сразу поняли, если мы поедем вместе, я не могу гарантировать вам безопасность.

– Безопасность?

– Мне кажется, что КГБ удовлетворено тем, как они справились с этой проблемой. Возможно, они не считают нужным подстраивать еще один несчастный случай. Но, с другой стороны, они не так логичны, как мы, и поэтому непредсказуемы. Им известно, что вы разговаривали с Грегори Фишером по телефону, и они знают, что на пропуске указано ваше имя. Это не должно превратить вас в мишень, однако вы же не знаете, о чем они думают. Вы по-прежнему намереваетесь ехать?

– Да.

– Почему?

– А почему едете вы, Сэм? Мог бы поехать кто-нибудь из консульского отдела.

– Собираюсь разнюхать там все вокруг. Вы же знаете.

– Так вот зачем надо было надевать эту темную одежду и прятать на ноге кобуру с пистолетом.

– Совершенно верно.

– Ну что ж... Я помогу вам разнюхивать все вокруг. Ваша компания доставляет мне огромное удовольствие.

– Благодарю вас.

– Не за что. К тому же чувствую, что с самого начала я в этом... понимаете?

– Да. – Он поднялся и положил на стол шесть рублей. – Что ж, кормят здесь весьма недурно. К тому же здесь довольно милая атмосфера и нет этой электронной какофонии, как в «Праге» и прочих ресторанах. Я бы дал этому заведению две с половиной звездочки. Пошлю-ка я письмо в «Мишелин».

– Спасибо вам зато, что вы такой славный парень. В следующий раз угощение за мой счет, – сказала Лиза.

– В следующий раз заведение выбираю я.

– И это будет место, где лучше атмосфера?

– Будьте уверены! Я знаю одно местечко, где проводят время кагэбэшники.

– Разыгрываете?

– Вовсе нет.

– Здорово! Возьмите меня туда.

Они вышли из ресторанчика в прекрасном расположении духа.

 

Глава 9

Сэм Холлис и Лиза Родз миновали памятник Гоголю и направились к станции метро «Арбатская».

Они вошли в вестибюль и стали протискиваться сквозь толпу к эскалаторам. Но в последний момент Холлис взял Лизу под руку и потащил к выходу. Они снова вернулись на площадь.

– Что вы делаете? – спросила Лиза.

– Мы не поедем на метро к посольству.

– О... Может, мы поймаем машину?

– Следуйте за мной. Не отставайте.

Холлис быстро зашагал к восточной стороне площади, Лиза – за ним. Они прошли мимо киосков, рассекая очереди, вытянувшиеся за квасом, газировкой и мороженым.

– Куда мы едем, Сэм?

Он взял ее за руку и подвел к черным «Жигулям»" стоящим с включенным двигателем у тротуара рядом с кинотеатром «Художественный».

– Садитесь в машину.

Водитель «Жигулей», в котором Лиза узнала человека из посольства, мигом вышел из машины, освободив свое место Холлису.

Захлопнув за ним дверцу, сказал:

– Бак полон, правда, сцепление немного барахлит. Ваш чемоданчик на заднем сиденье. Желаю удачи.

– Спасибо. – Холлис резко тронул с места, развернулся в обратную сторону и повел машину на запад. Он все время поглядывал в зеркальце заднего обзора.

Лиза молчала. Через несколько минут они миновали Бородинскую панораму и Триумфальную арку.

Сэм достал из-под сиденья черную шерстяную шапочку и темно-синий шарф. Он надел шапочку, а Лизе протянул шарф.

– Вот вам, мадам, платок на голову. Примерьте.

Она пожала плечами и обернула шарфом голову, подвязав его на шее под подбородком.

– Нечто подобное я видела в кино, – сказала она.

– В музыкальной комедии?

– Совершенно верно.

– Мы нарушаем закон, разъезжая на машине без дипломатических номеров.

– Неужели?

– Откуда эта машина, Сэм?

– Из интуристовской гостиницы. Взята на прокат и оплачена карточкой «Америкэн Экспресс».

– Значит, вы снабдили их свободно конвертируемой валютой, которую использует против вас в Вашингтоне какой-нибудь шпион, – саркастически заметила Лиза.

– Это обошлось всего в сорок долларов. Москва слишком разрослась для КГБ. Здесь сказывается влияние Запада. Машины напрокат, карточки «Америкэн Экспресс», парочка западных банков. Теперь нам стало легче работать.

– Вы говорите совсем как он.

– Кто?

– Сэз. Очень узкая перспектива...

– Знаю. – Холлис чувствовал, что ее хорошее настроение постепенно исчезло. Наверное, на нее угнетающе подействовало известие о смерти Фишера.

Холлису пришлось взять с собою непрофессионала, который, возможно, не вполне осознает ситуацию. А с точки зрения их ремесла, женщина, не разбирающаяся в делах разведки, была превосходным прикрытием. И Айлеви понял это. Если бы за пропусками обратились они с Сэзом, то кагэбэшники наверняка вызвали бы целую дивизию, чтобы следить за ними.

Холлис думал также, как Айлеви. Чем же еще логически объяснить то, что он попросил Лизу Родз отправиться с ним туда, откуда она могла не вернуться живой? И он сказал:

– Простите меня, Лиза.

– За что?

– Что я говорю как Сэз.

– Друг мой, это опасно.

Он промолчал, Лиза посмотрела в окно и задумчиво проговорила:

– Если Грег Фишер ехал из Смоленска и Бородина, то он двигался по этой дороге.

– Да.

– Он ехал прямо в посольство.

– Знаю.

Они пересекли МКАД.

– Раньше тут был лозунг: «Вперед к коммунизму!» Но, по-моему, власти все же поняли, что он может вызвать неудачные ассоциации, если находится на дороге, ведущей по кругу.

– А из вас бы вышел неплохой гид, – улыбнулся Холлис. – Я поговорю в «Интуристе», чтобы для вас подыскали работенку на выходные. – Он вытащил из кармана листок тонкой сероватой бумаги и протянул ей. – Ваш пропуск.

Она взглянула на красные буквы и мидовскую печать и сунула пропуск в сумочку, заметив при этом:

– Он действителен только до полуночи.

– До этого времени мы успеем съездить туда и вернуться.

– А я думала, что мы остановимся на ночь за городом.

Холлис ответил не сразу:

– У меня нет с собой зубной щетки.

Лиза улыбнулась и переключила свое внимание на разглядывание окрестностей. Они проехали небольшую деревню, которая, казалось, застыла в открытом поле. Кривые заборы отделяли садовые участки друг от друга. Грязные тропинки связывали обветшалые жилища с надворными постройками. Крыши домиков были покрыты металлическими рифлеными листами, и Лиза представила, как сильный дождь, бьющий по ним, сводит обитателей домиков с ума. Также она подумала о том, каким образом жители этих домов поддерживали тепло в морозные зимы.

– Невероятно, – пробормотала она.

Холлис проследил ее взгляд.

– Да. Это поражает, не правда ли? А всего в пятнадцати километрах отсюда находится столица могучей ядерной державы.

– Это мое первое путешествие по сельской местности.

– Я немного поездил по стране, и всюду намного хуже, особенно на Западе к Уралу или на севере – к Ленинграду. Почти у половины сельского населения скверные дома, отвратительная одежда и плохая пища, несмотря на то, что именно они ее производят.

– Слышишь и читаешь об этом... однако необходимо воочию все увидеть, чтобы поверить, – сказала она.

Холлис показал пальцем вдаль:

– Взгляните на тот холм. За ним – сосновый лес, в котором находится радар. Там под землей расположен командный пункт противоракетной обороны. На деньги, истраченные на возведение этого объекта, половина крестьян всего этого региона могла бы жить в благоустроенных фермерских домах с туалетом внутри и центральным отоплением. Или пушки, или масло. Некоторые советские люди не могут себе позволить ни того, ни другого.

– Половина нашего государственного бюджета и шестьдесят процентов их... невероятное богатство угрохано на все эти ракетные и противоракетные установки.

– Сейчас в Вашингтоне полагают, что мы окончательно истощили их ресурсы, – произнес Сэм. – Напрочь забудьте все, что я вам говорил об этом объекте.

Лиза растерянно кивнула.

Небо опять стало мрачным и серым, и на ветровое стекло упали первые капли дождя. В воздухе витала атмосфера какой-то мрачной угнетенности, и все это завладевало разумом, сердцем и душой.

– Попав на эти равнины, я, кажется, начинаю понимать легендарную славянскую меланхолию, – сказала Лиза.

– Да, однако летом вокруг бескрайние поля гигантских подсолнечников. И они снова заставили бы вас почувствовать себя легко.

– Да? – Она посмотрела на него, словно этими словами Сэм Холлис выразил намного больше, чем хотел сказать. – Летом вы обязательно покажете мне их.

– Хорошо.

Холлис вдруг резко повернул «Жигули» на грязную проселочную дорогу.

– Что случилось?

– Ничего.

Остановив «Жигули» в перелеске, Холлис взял с заднего сиденья чемоданчик, достал из него полевой бинокль и вышел из автомобиля. Лиза последовала за ним. Они взобрались на поросшую редкой травой горку и сели на корточки. Сэм навел бинокль на тянущуюся внизу длинную прямую автостраду и произнес:

– Похоже, мы одни.

– А в Штатах мужчины говорят так: «Не хотите ли отправиться куда-нибудь, где мы могли бы остаться одни?», – заметила Лиза. – Здесь же они говорят: «Похоже, мы одни» или «Похоже, у нас компания».

– Взгляните вокруг, – он протянул бинокль Лизе.

Она навела бинокль на восточный горизонт.

– Москва... Я вижу башни Кремля.

– Это происходило совсем недалеко отсюда, – произнес он.

– Что?

– Я говорю о том, как далеко дошла немецкая армия. Это тоже было осенью. Немецкие разведчики сообщили, что в полевые бинокли могут разглядеть кремлевские башни.

Лиза взглянула на него с любопытством.

– Немцы уже считали войну оконченной, – говорил Холлис. – Они ведь подошли совсем близко к Москве. А потом Господь Бог, которого, наверное, не волновала ни та, ни другая армия, перетянул чашу весов на сторону русских. Очень рано пошел снег, и снегопад становился все сильнее и сильнее. Немцы замерзали, их танки застревали. Красная Армия немного передохнула, собралась с силами и атаковала немцев в этих сугробах. А через три с половиной года русские вошли в Берлин. Временами я пытаюсь понять эту страну и этот народ. Порой я восхищаюсь тем, что они совершили, иногда же просто презираю их за то, что они не могут сделать. Хотя иногда кажется, что они больше похожи на нас, чем мы думаем. У русских такой же широкий размах, как у нас, и душа кочевника, и они так же гордятся своими достижениями. В них та же прямота и открытость характера, которую совершенно невозможно встретить в Европе или Азии, но она довольно сильно напоминает Америку. Они хотят быть первыми во всем, хотят иметь свое собственное "я", хотят быть «номером первым». Тем не менее, может быть только один номер первый, а следующий номер – второй.

Они спустились с холма, сели в машину и через несколько минут снова выехали на автостраду Минск-Москва.

Лиза поглядывала на Холлиса. Ей очень хотелось вернуться к тому разговору, который он начал на холме, но она знала, что лучше этого не делать. Она понимала, что такой человек, как Сэм, способен на случайные вспышки откровенности, однако он не хотел бы превращать подобный разговор в диалог.

– Как пахнет...

– Как?

– Землей. В Москве вы этого не почувствуете.

– Да, – согласился он, – такого там не почувствуешь.

Она разглядывала в окно русскую провинцию, прислушивалась к тишине поздней осени, вдыхала запахи влажной, плодородной земли.

– Вот она, Россия, Сэм. Не Москва и не Ленинград. Россия. Не могли бы мы остановиться в этой деревне?

– Думаю, вас это разочарует, – тихо ответил он.

– Ну, пожалуйста. У нас ведь больше не будет такой возможности.

– Может быть, позднее... если хватит времени. Обещаю.

– Мы найдем время, – улыбнулась она.

Они продолжали ехать в приятной тишине, два человека в машине, отрезанные от посольства, города, от всего мира... одни.

Время от времени Холлис поглядывал на нее, и они улыбались друг другу. Он решил, что симпатичен ей, поскольку она понимала, что нравится ему. Наконец он заговорил:

– А я верю этому парню.

– Да что мы знаем о нем? О его семье, доме, о том, как он умер? Они убили его. – И, помолчав, спросила: – Это опасно, Сэм?

– Очень.

– А почему вы взяли с собой меня?

– У меня создалось впечатление, что вы задумались обо всей этой грязи. И мне показалось, что это поможет вам убедиться в ваших убеждениях.

– Но я... у меня нет опыта.

– Вы же «поклонница шпионов», – улыбнулся он. – Вот и появилась возможность немножко приобщиться к таким делам.

– Вы используете меня как приманку, полковник. – Она добродушно ткнула его в бок. – До вашего вопроса вы никогда даже не подозревали, что – я поклонница шпионов.

– Правильно. Вот видите, вы рассуждаете как сотрудник спецслужб. – Холлис посмотрел на часы, затем взглянул на спидометр и в зеркальце заднего обзора.

– Холлис, вы один из тех мужчин, которые используют как приманку эмансипированных женщин? – спросила она. – Так вот, я из тех женщин, которые полагают, что ни в чем не уступают мужчинам.

– Мисс Родз, речь идет не о социологическом эксперименте, не о личных материях. Я решил, что вы можете оказаться полезной, и к тому же вы – неплохое прикрытие.

– О'кей.

– И прекрасная компания, – добавил Холлис.

– Благодарю вас.

«Жигуленок» был одной из немногих частных машин на шоссе, но Холлис понимал, что он привлечет к себе гораздо меньшее внимание, нежели американский «форд» с дипломатическими номерами. Он также решил, что они с Лизой могли бы сойти за каких-нибудь Ивана и Ирину, выехавших на воскресную прогулку за город.

– Вы, наверное, обнаружили, что я не настолько интересен, как показалось на первый взгляд, – сказал Холлис.

– Как раз наоборот. Просто я весьма обеспокоена этим грязным делом. Сидя в офисе прошлой ночью, до того как позвонил Грег Фишер, я думала о том, что наши страны снова близки к союзничеству. Гласность и все такое прочее... Понимаете?

– Вполне.

– И я сказала себе: «Господи, пожалуйста, на этот раз больше не допусти ни Афганистана, ни корейского самолета, ни Ника Данилоффа».

– Это похоже на молитву о том, чтобы исчезли смерть и налоги.

– Ну почему всегда должно что-то случаться? Этот случай снова все разрушит, не так ли? Мы опять будем пинками вышвыривать чужих дипломатов, прекратим культурные и научные обмены и снова двинемся по этой дороге к ракетным объектам. Вам так не кажется?

– Эта область вне моей компетенции, – отозвался Холлис.

– Это касается всех, Сэм. Вы живете на этой планете.

– Иногда. Однажды я оказался очень высоко над ней, на высоте шестидесяти тысяч футов, и, осмотревшись вокруг, сказал: «Эти люди там, внизу, сумасшедшие». А потом сделал свое дело – сбросил бомбы. Потом я ушел от МИГов, вернулся домой и пил пиво. И вовсе не чувствовал себя циничным и не ощущал ни тени раскаяния или сожаления о содеянном. Так же и сегодня.

– Но вы молились Богу. Вы спрашивали его о будущем.

– Он никогда не отвечал мне.

Она достала из сумочки пачку «Кента».

– Не возражаете?

– Нет.

– Хотите сигарету?

– Нет. Откройте окно.

Лиза опустила стекло и закурила. Холлис свернул с автострады на проселочную дорогу. «Жигули» подпрыгивали на ухабах, из-под колес летели камни.

– Почему мы съехали с автострады? – спросила она.

Холлис сверился с листком бумаги, который держал в руке, и резко свернул на другую дорогу.

– Это обходной путь к Можайску.

Несмотря на все возрастающее волнение, она улыбнулась.

– Вы нарушаете правила передвижения по стране.

– А вы только что это заметили?

– Скорее всего, мы направляемся в Бородино.

– Совершенно верно.

Они пересекли железнодорожный переезд Белорусского направления и спустя некоторое время увидели дорожные столбики старой трассы Минск – Москва. Вдалеке виднелся Можайск.

– Ну вот, мы добрались до окрестностей Можайска. Интересно, ожидают ли нас здесь Борис с Игорем?

– А кто это?

– Наблюдатели из КГБ.

– О!

Через пятнадцать минут они свернули на дорогу, ведущую в Бородино. Перед ними каменные колонны и высокие ворота. Ворота оказались закрыты, и когда они подъехали ближе, то заметили на них цепь.

– Так я и думал, – произнес Холлис. – Вы никогда не бывали здесь?

– Как я уже говорила, мне ни разу не удавалось выехать из Москвы... если не считать того, что я бывала на Финской даче.

Холлис кивнул. Финской дача называлась из-за ее архитекторы и саун. Это был недавно построенный загородный дом для сотрудников американского посольства на берегу Клязьмы, примерно в часе езды от Москвы на север. Дача посольского высшего состава так же, как и самого посла, располагалась рядом с финской. Приглашение на уик-энд на посольскую дачу считалось чуть ли не наказанием. На Финскую дачу никогда не ездили семьями. Однажды ночью из окна спальни посольской дачи Холлис услышал громкие мужские и женские голоса и плеск воды в шайках, которые до рассвета доносились с Финской дачи. Кэтрин, она тогда была с ним, заметила: «Почему им можно вовсю повеселиться, а нам приходится пить шерри с этими напыщенными ничтожествами?» Не прошло и месяца, как она отправилась в «путешествие за покупками».

– Вы часто туда ездили? – спросил Холлис у Лизы.

Она взглянула на него.

– Нет... это напоминало официальную рождественскую вечеринку, а в понедельник утром все избегали друг друга. Вам это знакомо?

– Думаю, да. – Справа, напротив музея, он заметил покрытую гравием стоянку и сказал:

– Я тут в прошлом октябре был однажды на приеме для военных атташе. В годовщину советско-немецкого сражения 1941 года. Интересное место. Фишер, наверное, проезжал этой дорогой, мимо музея. Весь фокус состоит в том, чтобы восстановить то, как он заблудился. Поройтесь-ка в моем чемоданчике, поищите там карту аэрофотосъемки.

Она выполнила его просьбу.

– Разверните ее и положите на колени. Если нас остановят, подожгите ее зажигалкой. Это быстровозгораемая бумага, и за секунду от нее ничего не останется. Без большого огня, без дыма или пепла.

– Хорошо.

– Под сиденьем должен быть фонарик с красным светофильтром.

Лиза сунула руку под сиденье и достала фонарик.

– Нам известно, что он очутился на лесной дороге к северу от Бородинского поля примерно в это же время. Дальше на север – Москва-река, электростанция и водохранилище. Так что он оказался где-то между этим местом и рекой. Единственный лес, указанный на аэрофотографической карте, это – бор. Видите его?

– Да. – Она подняла взгляд от карты. – Я вижу на тех холмах сосны.

– Эти холмы расположены к югу от Москвы-реки. Сейчас я подъезжаю к развилке.

Лиза осветила карту фонариком.

– Да, я вижу ее на карте. Если вы поедете влево от развилки, то попадете в петлю и вам придется взбираться на холм.

Холлис кивнул. Казалось, что эта дорога вела к музею, однако это было не так. Вот здесь Фишер и совершил свою роковую ошибку. Холлис поехал влево от развилки.

Они поднимались на холм с выключенными фарами. Дорога завела их в довольно густой лес, стало совсем темно.

– Вам что-нибудь видно? – спросила Лиза.

Холлис покачал головой.

Они опустили стекло, и в салон ворвался холодный осенний воздух.

– Красивый лес, – сказал Холлис. – Мне нравится это слово – бор. Такое проникновенное, очень русское. Я представляю густой непроходимый темный сосновый лес старинной Московии, с лесными разбойниками, дровосеками, избами, сосновую смолу, кипящую в котлах, подвешенных над кострами с потрескивающими поленьями. Что-то сказочное. Бор...

Лиза посмотрела на него, но не произнесла ни слова.

Они продолжали ехать по узкой дороге очень медленно, двигатель жалобно ныл на первой скорости.

– Можно закурить? – спросила Лиза.

– Нет.

– Я испытываю все большую неуверенность.

– Хотите вернуться?

Она, поколебавшись, ответила:

– Позже.

Через десять минут они подъехали к указателю, и Холлис остановил машину. Лиза осветила указатель фонариком.

«СТОЙ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ВЪЕЗД И ВХОД ВОСПРЕЩЕН!»

– Вот, наверное, то самое место, – сказал Холлис. – А я боялся, что мы можем поехать не той дорогой.

– Мы и так поехали не по той дороге. Холлис вышел из машины и осмотрелся. Он обнаружил справа от дороги маленькую площадку для разворота. Открыв багажник, он порвал провода, ведущие к габаритным огням и фарам, и снова сел в машину. Проехав площадку, он продолжал двигаться между сосен до тех пор, пока «Жигули» не углубились в лес почти на двадцать ярдов. Затем, поставив машину задом к дороге, он заглушил двигатель.

Лиза сидела молча.

– Постоянно прислушивайтесь и поглядывайте вокруг, – прошептал Холлис. – Будьте готовы быстро смотаться отсюда. Если в течение часа я не вернусь, отправляйтесь в Можайск и займитесь тем делом в морге. Кто бы ни спрашивал, отвечайте, что меня с вами не было. Садитесь за руль и опустите стекло. Увидимся позже.

Лиза подошла к нему совсем близко.

– Вы сошли с ума.

– Идите в машину.

– Нет!

Они пошли вместе. Под ногами пружинила опавшая хвоя, вокруг стоял смолистый запах. В лесу было очень темно. Лиза прошептала:

– Сэм, официально у нас тут нет никаких дел... никакого прикрытия... даже дипломатической неприкосновенности.

– Наше прикрытие – то, что мы отправились собирать грибы. Все русские заядлые грибники.

– В сосновых лесах нет грибов, – сказала Лиза.

– Да, неужели? Значит, у нас эскапада на сексуальной почве.

Через несколько минут они заметили указатели, прибитые гвоздями к деревьям на небольшом расстоянии друг от друга. Подойдя к одному из них, Лиза осветила дощечку фонариком и прочитала:

«СТОЙ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ВХОД И ВЪЕЗД ВОСПРЕЩЕН. ЗА НАРУШЕНИЕ – АРЕСТ».

Холлис прошептал ей на ухо:

– Здесь могут быть звукоуловители. Поэтому ступайте легко, как олень.

Лиза кивнула. Холлис положил руку ей на плечо и почувствовал, как она дрожит.

– Хотите вернуться обратно в машину?

Она отрицательно покачала головой. Они продолжали пробираться через лес. Временами встречались таблички с теми же самыми надписями. Лиза указала еще на одну, висящую над небольшой полянкой.

«СТОЙ! СТРЕЛЯЕМ!»

– Мы почти на месте, – прошептал Холлис.

Вдруг они услышали шум позади и резко обернулись. Холлис опустился на колено и выхватил из кобуры пистолет. На просеку прямо на них выбежала самочка оленя, она резко остановилась, фыркнула, повернулась и скрылась из глаз.

Холлис положил пистолет в карман куртки и поднялся. Они продолжали идти дальше и через пять минут очутились напротив восьмифутового забора, увитого поверху кольцами колючей проволоки. Металлическая табличка на заборе предупреждала: «ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ».

По ту сторону сосны были вырублены на расстоянии пяти метров, и начиналось еще одно, точно такое же заграждение, а за ним – сторожевая вышка.

– "Школа обаяния миссис Ивановой"! – прошептал Холлис.

– Никакого обаяния, – отозвалась Лиза.

Холлис взял Лизу за руку, и они осторожно двинулись вдоль колючей проволоки, обойдя разлагающийся труп оленя, убитого электрическим током.

– Сэм, теперь давайте уйдем, – прошептала Лиза.

Он пригнул ее книзу.

– Слушайте!

Мертвую тишину леса прорезал звук дизельного двигателя. Затем они увидели приближающиеся к ним огни фар.

– Ложись! – приказал Холлис.

Оба рухнули на мягкую от сосновых иголок землю. Огни фар становились все ярче, и вот показался автомобиль, медленно пробирающийся по контрольной полосе между двумя оградами с колючей проволокой. Холлис увидел, что это – полугусеничная машина с открытой сзади платформой для солдат. В кабине находилось двое, а на платформе шестеро солдат в касках, два вращающихся пулемета и два прожектора. Холлис надеялся, что это обычный патруль, но солдаты выглядели весьма напряженно и были в полной боевой готовности. Когда машина приблизилась к ним на десять ярдов, Холлису удалось разглядеть особую зеленую форму войск пограничной охраны КГБ. Он прошептал Лизе:

– Повяжите шарф вокруг лица и прикройте руки.

Сам он опустил вязаную шапочку, и она превратилась в лыжную маску. Натянул черные нейлоновые перчатки и замер. Машина сейчас проезжала всего в пятнадцати футах от них. Холлис предположил, что сработали звукоуловители или датчики на двигающиеся объекты, поэтому патруль послали определить, что это было – четвероногое или двуногое существо. Он услышал, как люди переговариваются друг с другом, затем из кабины водителя раздался треск рации. Искаженный помехами голос произнес:

– Ну, все проснулись? Чем ты там занимаешься, Гречко?

Человек, сидящий рядом с водителем, сказал в переносной телефонный аппарат:

– X... груши околачиваю.

Голос в рации рассмеялся.

Машина остановилась прямо напротив Холлиса и Лизы. По земле забегали лучи прожекторов, ощупывая всю площадь, свободную от деревьев. Затем их мощный свет устремился в лес, за пределы ограды и вдруг остановился на мертвом олене. Прожектор погулял над его трупом и направился дальше.

Холлис почувствовал, как Лиза дрожит. Он нашел ее руку, которую она прятала под животом, и крепко сжал. Они ждали. Через минуту машина двинулась дальше. Они по-прежнему лежали без движения, почти не дыша.

Через пять минут Холлис осторожно приподнялся на колено. Он пристально вглядывался в темноту и прислушивался. Затем помог встать Лизе. Они отошли от колючей проволоки, и Холлис заметил примерно в десяти футах направляющихся прямо к ним двух пограничников с автоматами.

Он понял, что на этом расстоянии Лиза не увидит их, а они пока не замечают ни его, ни ее. Она повернулась к нему, собираясь что-то сказать. Кагэбэшники заметили это движение. Холлис резким движением наклонил девушку к земле, пригнулся и, выхватив из кармана ТТ с глушителем, выстрелил. Идущий впереди охранник схватился за грудь. Увидев падающего товарища, второй в недоумении осмотрелся вокруг и, увидев Холлиса, вскинул автомат. Холлис дважды выстрелил ему в грудь. Приблизившись, он увидел, что оба пограничника все еще живы. Они лежали на спине, кровь пузырилась на их губах. Молодые парни, возможно, им не было еще и двадцати. Холлис снял с них автоматы, перекинул их через плечо и стал забрасывать тела сосновыми ветками. Подошла Лиза и остановилась рядом.

– О... о Боже... Сэм!

– Спокойно! – приказал он, взял за руку и потащил Лизу в сосновый лес.

Через несколько минут они добрались до перекрестка, в нескольких футах от которого оставили машину. Немного побродив вокруг, Холлис отыскал среди деревьев свои «Жигули». Бросив автоматы на заднее сиденье, они сели в машину. Но вместо того, чтобы направиться к дороге, полковник развернулся и повел «Жигули» глубоко в лес, маневрируя среди деревьев.

– Сэм, куда мы?

– На дорогу мы не вернемся, будьте уверены. Вы светите вперед и ищите подходящее для проезда место.

Она высунула фонарь из окна, осветив дорогу.

– Деревья все больше смыкаются. Осторожнее!

Полковник попытался протиснуться между двумя стволами, и тут «Жигули» застряли. Он попробовал дать задний ход, но заело сцепление.

– Чертова развалина! – выругался Холлис.

Он еще раз дал задний ход, наконец вырвал машину из ловушки и нашел еще одно свободное место между деревьями. Ветки хлестали по ветровому стеклу, оставляя на нем липкие иголки хвои. Холлис знал, что возможность пробраться сквозь этот лес вполне реальна, ведь во время войны здесь проходили целые колонны грузовиков и танков. Нужно лишь найти просвет.

– Постоянно светите перед машиной, Лиза, – попросил он.

– О'кей, а вы будьте осторожны.

Они продолжали пробираться вперед.

– Посмотрите туда, – наконец проговорила она, указывая куда-то фонариком. Холлис увидел широкое открытое пространство, направил туда «Жигули». Это была звериная тропа, но машина превосходно вписалась в нее. Холлис ехал со скоростью пять километров в час. Лиза оглянулась.

– По-моему, я вижу в лесу огни. Справимся?

– Нет проблем. – Сэм догадывался, что русские еще не поняли, с кем имеют дело – со шпионами или медведями. Однако если они обнаружат два трупа, то весь этот район заполонят милиция, военные и КГБ.

Тропинка все больше и больше шла под уклон, под колесами чавкало, и «Жигули» начали скользить. Внезапно автомобиль вырвался из леса и буквально нырнул в овраг.

– Держитесь! – заорал Холлис. «Жигули» перевалились через край оврага и плюхнулись в поглотивший их поток, едва не перевернувшись. Полковник с силой жал на газ, вытягивая видавшую виды машину. Берега оврага становились более пологими, а поток становился шире и глубже. Мотор «Жигулей» начал чихать.

– Становится мокро, – заметил Холлис, увидев, что вода затекает в салон.

Он повел машину под углом, направляя ее в более мелкое место оврага. С большим трудом «Жигули» все же постепенно выбрались на поверхность. Сквозь разорванные облака тускло светил месяц, и Холлис с Лизой увидели расстилающееся впереди Бородинское поле.

– Хорошая проходимость у этой машины, – пробормотал Сэм.

Дрожащей рукой Лиза прикурила сигарету и сделала глубокую затяжку.

– Хотите сигарету?

– Нет, наслаждайтесь сами.

– Совсем не так я думала о вас, собираясь в поездку по стране, – заметила она.

– Что ж, страна как страна, и мы едем по ней, – ответил Холлис. Оба автомата он швырнул через окно в заросли высокой травы, вслед за ним полетели его пистолет, бинокль, ножная кобура и прочая амуниция. – Сожгите карту, – приказал он.

Лиза выставила карту в окно и поднесла к ней горящую зажигалку. Карта вспыхнула и исчезла с легким запахом дыма.

– Мы пробрались через лес, однако до сих пор не выехали из него.

– Держитесь, – Холлис резко нажал на газ и повел машину по заросшему высокой желтой травой полю.

Лиза заговорила так, словно решила порассуждать сама с собой:

– Это было не слишком хладнокровно...

Холлис взглянул на нее.

– Я чувствую, что меня тошнит.

– Да, это тошнотворное занятие – стрелять в людей. Раньше я бросал на людей бомбы и никогда их не видел. Просто дышите поглубже.

Она глубоко вздохнула и бессильно откинулась на сиденье.

Холлис знал, что и время, и место были критическими. Если они не доберутся туда, где должны быть – в можайский морг, то смогут сблефовать. Однако если их схватят здесь, то против них будут серьезные улики.

Они выехали на узкую грязную дорогу, где стоял указатель границы исторического поля боя. Свернув на север к Москве-реке, полковник прибавил скорость и сейчас делал девяносто километров в час. Они подъезжали к Можайску с запада, гораздо дальше от московского шоссе, где их могли дожидаться. Холлис включил передние фары и выкинул шерстяную шапочку в окно. Лиза выбросила шарф, отряхнулась сама и стряхнула сосновые иголки со своего спутника, пока он вел машину. Им удалось быстро добраться до Можайска, не повстречав на пути ни одной машины.

Казалось, что по какой-то необъяснимой причине люди покинули городок этим субботним вечером. Холлис протянул Лизе листок бумаги.

– Инструкции для морга, – пояснил он.

Вскоре они подъехали к белому квадратному отштукатуренному строению, рядом с железной дорогой. На двери висела деревянная табличка: «Морг». Холлис посмотрел на часы. Было начало девятого вечера. Они вышли из «Жигулей» и направились к двери.

– Вы как, готовы к этому, Лиза, или хотите посидеть в машине?

– Я готова к этому. Мне уже приходилось заниматься консульской работой. Я оказалась не готова к другому.

– Вы вели себя превосходно.

– Благодарю вас. А у вас задатки начальника.

– Я всегда рисуюсь перед женщинами. Вот поэтому и захватил вас с собой. – Он нажал на кнопку с надписью «Ночной звонок», и они стали ждать. Холлис положил руку ей на плечо и заметил, что она уже не дрожит. «Очень хладнокровная женщина», – подумал он.

Тяжелая деревянная дверь морга открылась, и перед ними предстал мужчина, одетый в форму полковника КГБ.

– Прошу вас, заходите, – пригласил он.

 

Глава 10

Многозначительно поманив пальцем Холлиса, полковник КГБ повернулся и пошел внутрь.

Они последовали за ним через темное, затхлое помещение, служащее приемной, и вошли в холодную комнату, облицованную белым кафелем, где находилась холодильная камера. Подобные агрегаты можно было встретить в Америке только в пятидесятые годы. Без всяких формальностей полковник открыл морозильник, предъявив для всеобщего обозрения труп обнаженного мужчины, покрытый белым инеем.

Руки и ноги мертвеца были скрючены, а голова повернута на бок. Веки Грегори Фишера не были опущены, и слезы в широко открытых глазах замерзли от холода. Из-под приоткрытых посиневших губ виднелись разбитые зубы.

Холлис заметил на груди и лице Фишера рваные раны, кровь на которых еще не совсем свернулась. На фоне абсолютно белого тела порезы и кровоподтеки казались пурпурно-красными. Холлис, внимательно изучая лицо покойника, некогда симпатичного молодого парня, почувствовал острую жалость к Фишеру, с голосом которого уже сроднился после многократного прослушивания записи телефонного разговора. Вероятнее всего, Грегори пытали, чтобы получить сведения о Додсоне.

Полковник КГБ протянул Холлису паспорт, который Сэм открыл на страничке с фотографией. Он долго рассматривал цветное изображение загорелого симпатичного лица, затем передал документ Лизе. Она взглянула сначала на снимок, затем на труп и кивнула. Потом положила паспорт в сумочку.

Полковник с щелчком захлопнул крышку морозильной камеры и жестом указал им на небольшую каморку с обшарпанным деревянным столом и тремя разными стульями. Он сел за стол и включил настольную лампу с абажуром. Затем произнес по-английски:

– Вы, разумеется, полковник Холлис, а вы, должно быть, Лиза Родз.

– Совершенно верно, – ответил Холлис. – А вы – полковник КГБ. Я не знаю вашей фамилии.

– Буров, – представился тот и продолжал: – Вам, конечно, известно, что ввиду гибели иностранного подданного КГБ по советским законам обязан проделать ряд соответствующих канцелярских процедур. И вам не стоит придавать большое значение моему присутствию.

– Как скажете.

Буров наклонился вперед и пристально посмотрел на Холлиса.

– Я именно это и говорю! Ведь я не придаю особого значения вашему присутствию, полковник Холлис?

Конечно, Холлис понимал, что они оба лгут. Как только в советском МИДе узнали, что за пропуском обратился Холлис и еще один человек, не относящийся к консульскому отделу, они уведомили об этом КГБ, а КГБ, в свою очередь, заинтересовавшись, что нужно полковнику Холлису, приказал МИДу выписать пропуск. И рядовая процедура по транспортировке останков переросла в некое подобие операции контрразведки. Холлис раздумывал о том, могло ли что-нибудь спровоцировать КГБ расправиться с ним и Лизой где-нибудь поблизости. Возможно, их путешествие в район Бородина, если бы о нем стало известно. По этой причине Фишер и угодил в ящик со льдом.

– Вы прибыли на несколько часов позже, чем я ожидал, – проговорил Буров. – Вы заставили меня ждать.

– Я даже не подозревал, что вы нас ждали, полковник.

– О, пожалуйста... вы прекрасно знали... тем не менее чем вызвано ваше опоздание?

Холлис пристально разглядывал Бурова в тусклом свете настольной лампы. Он бы дал ему лет сорок пять. Буров был высокий, хорошо сложенный мужчина с пухлыми губами. Светлая кожа, голубые глаза, льняные волосы усиливали впечатление Холлиса, что Буров относился скорее к нордическому типу, чем к славянскому. Действительно, подумал Холлис, если бы «Мосфильм» подыскивал для какого-нибудь фильма о войне типичного крутого нациста, то Буров подошел бы к этой роли как нельзя лучше.

– Итак, полковник Холлис, что стало причиной вашей задержки?

– Ваш МИД задержал с пропусками, – ответил Холлис. Затем он наклонился к Бурову и резко добавил: – Почему в этой стране все делается дважды, не как в цивилизованном мире?

Лицо Бурова побагровело.

– Что вы хотите этим сказать, черт возьми?

– Ваш английский превосходен. Поэтому вы отлично поняли, что я хочу сказать.

Лизу отчасти удивлял суровый тон Холлиса, однако она догадалась, что он защищается, вынуждая Бурова отвлечься от всего, что касалось их опоздания.

Буров сидел на стуле и курил сигарету «Тройка».

– Это невежливо с вашей стороны, полковник. Я полагал, что дипломаты охотнее прикусили бы язык, нежели высказали что-либо оскорбительное хозяевам страны, в которой находятся.

Холлис нетерпеливо посмотрел на часы и ответил:

– Наверное, это относится к разговору дипломата с дипломатом. Однако вам известно, кто я такой, а мне известно – кто вы. Итак, нам необходимо что-то подписать.

Буров уставился на свою сигарету, и Холлис мог только предположить, что происходило сейчас в голове этого человека. Раздавив окурок на полу. Буров наконец проговорил:

– Вам придется подписывать очень многое.

– Я в этом не сомневаюсь.

Из зеленой папки Буров вынул целую кипу бумаг. Лиза сказала ему:

– Думаю, что с телом могли бы обойтись более бережно.

– Что вы говорите? Стоит ли верующему так беспокоиться о бренных останках? Его душа сейчас вознеслась в рай. Верно?

– С чего вы взяли, что я – верующая?

– С таким же успехом вы могли бы спросить, почему я предположил, что вы знаете русский, мисс Родз. А может быть, я должен предположить, что вы находитесь здесь, чтобы составить очень милый пресс-релиз об удовольствиях, следующих за автомобильными поездками по Советскому Союзу? Или отчет о том, с какой скоростью и расторопностью тело отправят обратно в Штаты? – Буров впервые за все время улыбнулся, а у Лизы мороз пробежал по коже.

Она глубоко, но осторожно вздохнула, но сказала как можно убедительнее:

– Мне придется потребовать, чтобы труп был более тщательно обмыт и, как подобает, завернут в саван.

– Вас оскорбляет вид обнаженного тела этого молодого человека?

– Меня оскорбляет то, что его швырнули в морозильную камеру, как какую-то падаль, полковник.

– Неужели? Видите ли, состояние останков мистера Фишера не моя забота. Обсуждайте этот вопрос с работником ритуальных услуг. – Буров с презрением перелистывал документы, словно стараясь доказать, что все эти дела ниже его достоинства.

– Как вы предлагаете нам транспортировать тело в аэропорт? – спросила Лиза.

Тот резко ответил:

– Работники морга предоставят вам цинковый гроб с сухим льдом. Как в любой цивилизованной стране. Вы должны подписать вот это. Что вы сделали бы и в Америке. Вы приехали на «Жигулях». Как же вы намереваетесь погрузить в них гроб?

– Мы не собираемся транспортировать его сами, – ответила Лиза. – Вы предоставите нам соответствующий автомобиль и водителя. Как сделали бы и в любой другой стране.

Буров улыбнулся, показывая, что находит Лизу занятной. Он оглядел ее одежду и заметил:

– Похоже, вы оба оделись так, словно собрались сами рыть могилу и нести гроб. Что ж, давайте-ка сразу кое-что решим. Могу я проверить ваши проездные пропуска и удостоверения личности?

Холлис с Лизой отдали ему свои пропуска и дипломатические паспорта. Бурова, казалось, заинтересовала печать на визе Холлиса, и он не стал скрывать, что также заинтересовался датами въезда и выезда в другие страны.

Тем временем Холлис разглядывал полковника Бурова. Этот человек говорил на непривычно хорошем английском и также очень находчиво подбирал английские слова, когда обижался или хотел казаться саркастичным. Русские обычно вежливо держали себя с людьми с запада, редко допуская колкости и резкости, но никогда они не вели себя настолько грубо, как полковник Буров. Судя по всему, он часто имел с ними дело и, вероятно, закончил Московский институт США и Канады, откуда выходят столько же работников КГБ, сколько филологов и дипломатов. Холлису хотелось бы побольше разузнать об этом Бурове, однако он сомневался, что Айлеви или еще кто-нибудь имел о нем информацию. Во всяком случае фамилия могла быть вымышленной, несмотря на то, что форма и ранг, несомненно, соответствовали действительности. Одно дело – использовать псевдоним, но влезть в чужую шкуру – совершенно другое.

– Ну как, закончили изучение наших паспортов? – спросил Холлис.

Сделав еще несколько пометок, Буров вернул паспорта, однако оставил у себя их пропуска. Он положил перед Холлисом листок бумаги и произнес:

– Во-первых, автомобиль погибшего изъят и будет лучше, если вы подпишете этот документ, отказавшись от каких-либо претензий на него.

– Мне хотелось бы осмотреть машину, – возразил Холлис.

– Зачем?

– Чтобы удостовериться, представляет ли какую-либо ценность этот разбитый автомобиль.

– Уверяю вас, в таком виде он ничего не стоит. В любом случае машину отправят в Москву. Если желаете, я уведомлю ваше посольство о ее местонахождении. Так вы подпишете это?

Холлис посмотрел на официальный отказ от претензий, написанный на русском и английском языках. Документ пестрил ссылками на то, что отправка машины из Советского Союза обойдется намного дороже ее настоящей стоимости. В итоге следовало, что «Транс Ам» не стоит отсылать обратно в Штаты, чтобы он там подвергся изучению судебных экспертов ФБР. Холлис вернул Бурову неподписанный документ.

– Только после осмотра машины я решу, какие можно будет сделать распоряжения.

Буров снова сунул бумажку Холлису.

– Тогда будьте добры, отметьте свой отказ, чтобы мы смогли продолжить работу.

Холлис почувствовал, что вечер затянется на неопределенное время. Что бы там ни говорили, русские были терпеливыми и работящими. Холлис сделал на отказе пометку, но прежде чем вернуть документ обратно, сказал:

– У меня должна быть копия этой бумаги.

– Разумеется, – сказал Буров и протянул ему тусклую копию отказа, напечатанную через копирку.

У Лизы возникло впечатление, что Холлис и Буров уже бывали в подобных ситуациях. Дипломатический протокол, обмен документами, умение поставить соперника в неловкое положение, блеф и принятие позы... Неважно, касалось это транспортировки останков или вопроса о ядерном разоружении. Она решила, что все мужчины любят переговоры и заключение сделок.

– Пункт второй, – говорил Буров, – опись личного имущества на трупе и в автомобиле. Эти предметы находятся в специальном контейнере и могут быть отправлены по адресу покойного за счет вашего посольства. – Он передал Холлису документ.

Список оказался очень подробным, он включал в себя одежду и багаж, двое часов, фотоаппарат и даже сувениры: авторучки, бритвы, почтовые открытки и т.д. Это означало, что никто, ни сельские жители, ни местные милиционеры, ни работники морга ничего не присвоили себе из вещей покойного или, что более вероятно, что от начала до конца вся операция была поручена КГБ.

– Смазочные материалы для машины и прочее находились в багажнике и их нет в контейнере, поскольку они огнеопасны, – продолжал Буров. – Вы также увидите, что в машине были фрукты и овощи, но их нельзя переправить по американским таможенным правилам. Мы с радостью пришлем в американское посольство смазочные материалы и аналогичные продукты. В сущности, вы можете забрать их с собой. Груши выглядят весьма аппетитно.

– Полковник, возьмите эти груши, полейте слегка смазкой и засуньте их...

– Засунуть? Куда?

Холлис был уверен, что Бурову достаточно хорошо известно это выражение, чтобы точно понять, куда именно.

Полковник лишь пожал плечами и продолжал:

– Интуристовские чеки будут переведены через западный банк ближайшим родственникам мистера Фишера. У меня тут шестьсот два доллара в американской валюте и еще небольшая сумма в различных европейских валютах. А также тридцать два рубля семьдесят восемь копеек. Все это вы можете забрать сейчас.

Холлис вспомнил слова Фишера на пленке. «Я дал ему карты и деньги». А француженка заявила, что Фишер одалживал у нее две копейки.

– Я не вижу карт, указанных в этой описи, – заметил Холлис.

Буров не отвечал.

– У Фишера, несомненно, имелись карты. – Холлис изучал лицо полковника. – Наверное, кто-то взял их.

Буров махнул рукой.

– Да им цена-то копейки.

– Тем не менее бьюсь об заклад, что вам очень бы хотелось знать, где сейчас находятся эти карты, полковник.

Буров пристально посмотрел на Холлиса, и тот понял, что Додсон не попал в лапы КГБ ни живым, ни мертвым.

– Если эти карты каким-нибудь образом неожиданно объявятся в американском посольстве, то я дам вам знать. Так что об этом можете не беспокоиться, – упрямо продолжал Холлис.

Буров задумчиво поджал губы, словно оценивая такую возможность, и явно нашел ее неприятной.

– Бьюсь об заклад, что мы обнаружим эти карты быстрее, чем вы, – произнес он.

– Принимаю пари. Каковы ставки?

– Очень высокие, полковник Холлис.

Сэм кивнул. Если Додсон достигнет цели и доберется до посольства или любого западного репортера в Москве, его история моментально прервет советско-американские отношения еще лет на десять.

Буров, видимо, понимал, о чем размышляет Холлис, и напрямик, довольно откровенно, сказал:

– Ставка здесь – мир.

– Действительно, так и есть.

– Мы также обнаружили фотопленку. После обработки мы пришлем фотографии в ваше посольство. Вы же понимаете, что КГБ не выпустит из своих рук непроявленную пленку, предварительно не посмотрев ее, – ухмыльнулся Буров.

– Не вижу в этом ничего удивительного. Молодой человек мертв.

Холлису страстно захотелось двинуть кулаком в эти вишнево-красные губы. Лиза начала что-то говорить, но Холлис положил руку ей на запястье и сказал Бурову:

– И конечно же, вы вернете ключ или пропуск гостиницы «Россия».

– У меня нет ни ключа, ни пропуска, полковник Холлис. Грегори Фишер вообще не доехал до Москвы.

– Вам известно, что доехал. Мы тоже это знаем.

Еще с полчаса продолжалась эта возня с документами. Наконец Буров откинулся на стуле и резко заметил:

– А вы гуляли по лесу.

Холлис поднял взгляд от бумаг и сказал:

– Собирали грибы.

– Неужели? Да вы просто настоящий русак. Вы можете мне объяснить, какие грибы ядовиты?

– Полагаю, могу. Как видите, я еще жив.

Буров искренне рассмеялся, затем перегнулся через стол и, по-прежнему улыбаясь, спросил:

– Можно взглянуть на грибы? Я сам большой их знаток.

– Боюсь, нам не очень повезло.

– Я бы не пытался их искать в сосновом лесу.

Холлис предположил, что Буров заметил несколько сосновых иголок или почувствовал запах хвои, исходящий от них с Лизой, а возможно, он располагал какой-то информацией. Чрезвычайно трудно определить, в чем эти люди уверены, а что просто предполагают.

– Вы найдете грузовик с водителем? Нам бы хотелось выехать в аэропорт, – поднимаясь со стула, сказал Холлис.

Буров остался сидеть.

– В такое время это сделать невозможно. Вам придется переждать ночь.

– Вы хотите сказать, что полковник КГБ не в состоянии пригнать грузовик только потому, что сейчас позднее шести вечера?

– Я хотел этим сказать, полковник Холлис, что иностранцам не разрешается ездить ночью по стране без соответствующего сопровождения. В том числе и дипломатам.

– Тогда дайте нам сопровождение.

– И во-вторых, – продолжил Буров, – когда приехала ваша машина, я обратил внимание, что у нее не работают ни фары, ни габаритные огни. Вы должны были утром заметить это. К несчастью, в Можайске нет ни станции техобслуживания, ни гостиницы. Тем не менее здесь есть совхоз – государственная ферма. Он находится в двух километрах отсюда. В общежитии есть свободные комнаты. К тому же там есть автомеханик. Я напишу записку, и они будут рады предоставить вам все удобства.

Холлис посмотрел на Лизу, затем перевел взгляд на Бурова.

– Не вижу для нас иного выбора. И все же я требую к восьми утра грузовик с водителем.

Буров рассмеялся.

– Здесь вам не Америка, а я не американский босс, а всего лишь полковник государственной безопасности. Ждите водителя между девятью и десятью часами. – Он сложил документы в «дипломат» и сделал пометки на их пропусках. – Теперь они действительны до завтрашнего полудня и также дадут вам право въезда в совхоз. Постарайтесь оказаться в Москве к полудню. – Буров указал им на выход.

– Могу я позвонить в посольство? – спросил Холлис.

– Не думаю, что здесь есть телефон. Пожалуйста, следуйте за мной. – Он выключил свет в каморке и повел их к выходу.

Когда они вышли из морга. Буров объяснил им, как добраться до совхоза.

– Где мы можем найти телефон? – поинтересовалась Лиза.

– В совхозе. Там же и душ, так что вы сможете отмыться от смолы. – Буров коснулся пальцем небольшого липкого пятна на ее руке.

Лиза резко отдернула руку. Буров подошел к «Жигулям» и взглянул на номера.

– Машина напрокат?

– В посольстве не оказалось свободного автомобиля.

– Даже если так, полковник Холлис, то все равно по закону вы не имели права пользоваться этой машиной.

– Не «потейте» над этой штучкой, полковник. Знаете, что это означает?

Буров обошел машину вокруг.

– Ехали вы небрежно... туго же ей пришлось... грязь, сосновые иголки... – он отодрал с кузова «Жигулей» прилипшую сосновую веточку. – А зазубрины и царапины на дверцах и крыльях совсем свежие. Где вы взяли ее напрокат?

– Ее взял для меня мой сотрудник.

– Могу ли я взглянуть на документы проката машины?

– Нет.

– Нет?

– Нет. – Холлис открыл дверцу со стороны водителя. – Всего хорошего, полковник Буров.

Лиза села в «жигули», однако Буров облокотился на машину так, что она не могла захлопнуть дверцу.

– В окрестностях Можайска, – проговорил он, – есть три главных достопримечательности. Это собор святого Николая, развалины Лютецкого монастыря и Бородино. Если бы вы встали пораньше, то успели бы объехать их все. Особенно людей с запада интересует Бородино в связи с романом «Война и мир».

– Меня оставляют равнодушным поля сражений, – отозвался Холлис.

– Неужели? Боюсь, это наша страсть. На этой земле было слишком много войн. Нам постоянно приходится давать уроки разным народам.

– Не думаю, что это подходит к Бородину, – нетактично заметил Холлис.

Буров как-то загадочно посмотрел на него.

– Вам следует перечитать нашу историю. Это была великая победа русских.

– Если у вас больше ничего для нас нет, то будьте добры, закройте дверцу мисс Родз.

Полковник, не закрыв дверцы, отошел от машины, и Лиза резко захлопнула ее.

Стоя на тротуаре, он крикнул Холлису:

– Смотрите не заблудитесь! И будьте осторожны на шоссе. Места в морозильной камере не хватит еще для двух трупов.

– Иди-ка ты на... полковник, – пробормотал Холлис.

– И ты тоже, полковник, – отозвался тот.

А потом они одновременно отсалютовали друг другу и пожелали доброй ночи.

 

Глава 11

По пути из морга Холлис заметил в зеркальце заднего обзора серую «волгу». Он медленно ехал по темным тихим улицам Можайска, «волга» следовала за ними.

– Ну и противный же сукин сын этот полковник Буров, – проговорила Лиза.

– Наверное, сегодня утром он поцапался со своей женой.

– Ему известно о нашем путешествии в Бородино или нет?

– Он сделал правильное умозаключение. Как бы там ни было, вскоре, когда обнаружат тех двоих пограничников, у него не будет никаких сомнений.

– И он попытается нас убить за это, Сэм?

Холлис задумался, прежде чем ответить.

– Нет, не за это. Это Буров понимает.

– А за то, что мы увидели, да?

– Возможно, – кивнул Холлис. – Я уже предупреждал вас, что эти люди непредсказуемы. Наша лучшая защита – быть настолько же непредсказуемыми.

– Значит, нам не стоит ехать в этот совхоз?

– Совершенно верно.

– Мы можем вернуться в Москву?

– Такой возможности у нас нет. – Холлис снова посмотрел в зеркальце заднего обзора. – Как мы выражаемся, у нас компания.

– Тогда нам нужно найти место, где мы сможем остаться одни.

Холлис улыбнулся. Они проехали через Можайск и направились на запад, к совхозу. «Волга» следовала за ними. Холлис думал о том, кто в ней – Борис с Игорем или другие парни.

За городом они свернули с трассы на проселочную дорогу со скверным покрытием и оказались на пустынной русской равнине. Поблизости не было никакого жилья.

– А что быстрее, «волга» или «Жигули»? – спросила Лиза.

– Не задавайте вопросов.

– Теперь у вас нет с собой оружия, верно?

– Да.

– Они очень просто с нами здесь расправятся.

– Не так уж просто.

– Может быть, они только хотят убедиться, что мы едем в этот совхоз?

– Возможно.

В общем-то, Холлис не мог утверждать, что их преследователи замышляли что-то недоброе. Сэм пожалел, что выбросил оружие, однако теперь он был преступником, а преступники избавляются от улик. Если бы эти люди в «волге» остановили их и обнаружили у него пистолет, то, безусловно, обвинили бы его в убийстве и арестовали, несмотря на дипломатическую неприкосновенность. А вероятнее всего, они просто убили бы его.

Лиза просматривала содержимое толстого конверта с документами и трэвелчеками, которые им дал Буров.

– У вас не создалось впечатления, что полковник Буров весьма встревожен тем, что майор Додсон может добраться до посольства? – спросила она.

– О, да. Майор Додсон по-прежнему где-то бродит с рублями и картами Грегори Фишера. И если он доберется до посольства, куда, как я полагаю, он и направляется, тогда брызги от этого дерьма зальют все вокруг, от Москвы до Вашингтона.

Фары «Жигулей» осветили огромный деревянный щит, указывающий, что они находятся на территории совхоза.

Лиза оглянулась и сказала:

– "Волга" следует за нами с выключенными фарами...

Холлис увидел небольшое кирпичное здание, где по описанию Бурова разместилась администрация. Сэм погасил фары и проехал мимо.

– И что же мы будем сейчас делать?

– У нашего «жигуленка» не так уж много шансов на автостраде, однако на сельских дорогах мы могли бы оторваться от «волги».

На улицах практически отсутствовало освещение. Холлис свернул на грязную, покрытую гравием дорогу и прибавил скорость. Без тормозных огней и фар «жигули» были фактически невидимы. Минут пятнадцать они петляли наобум по проселочным дорогам, и наконец Холлис сказал:

– Мы оторвались от «волги», но, к несчастью, мы заблудились.

– Вы не шутите?

– По дороге вы не заметили какой-нибудь мотель?

– По дороге... Да, Сэм, вы действительно способны показать девушке, как можно хорошо провести время. В следующий раз позвольте мне оплатить завтрак. О'кей?

– Я очень рад, что вы все-таки сохранили чувство юмора, мисс Родз, настолько, насколько возможно в нашем положении. Что ж, лучше заблудиться, чем умереть, скажу я вам. Нам надо найти место, где можно переждать до рассвета.

– Без всяких вопросов? В России?

– Ваше желание увидеть деревню исполнится намного быстрее, чем вы ожидаете, – прибавил он.

«Жигули» ехали по грязной дороге с глубокой колеёй от колес тракторов и грузовиков. Они увидели огни маленькой деревушки и рискнули остановиться у крайней избы.

– По-моему, мы повернули в прошлый век. – Холлис выключил двигатель, и они прислушались к царящей вокруг тишине.

– Это место они не показывают иностранцам, – сказал Холлис.

Дверь избы отворилась, и на пороге показался мужчина. На вид ему можно было дать от сорока до шестидесяти. На нем была телогрейка, накинутая на плечи, и валенки.

– Говорите вы, – сказал Холлис Лизе.

– Здравствуйте, – сказала Лиза по-русски. – Мы – американские туристы.

Мужчина постоял немного и направился к «Жигулям».

Холлис рассматривал дом. Небольшой забор окружал участок вокруг дома, используемый под огород. В углу, чуть поодаль, виднелись сарай и будка, которая, судя по всему, была уборной. На улице, метрах в десяти от дома, стояла колонка для набора воды. В целом деревня выглядела совершенно заброшенной, и по сравнению с ней поселки, расположенные недалеко от Москвы, казались просто процветающими.

Уже через несколько минут вокруг «Жигулей» Холлиса и Лизы собралось человек пятнадцать – любопытные из соседних домов.

– У нас неполадки с машиной. Не могли бы вы приютить нас на ночь? – говорила Лиза.

Крестьяне изумленно переглядывались и молчали. Наконец мужчина, к которому обращалась Лиза, спросил:

– Вы хотите снять комнату? Здесь?

– Да.

– Неподалеку отсюда совхоз. Там в общежитии есть комнаты.

– У вас есть телефон или какая-нибудь машина?

– Нет. Но я могу послать сына на велосипеде.

– Не стоит так беспокоиться, – сказал Холлис. – Мы с женой охотно переночевали бы в вашей деревне.

Он внимательно разглядывал собравшихся вокруг них крестьян. Одеты они были очень плохо и бедно. Мужчины были небриты, а в женщинах чисто по-русски сочетались толстые формы и изможденные вытянутые лица. Зубы у большинства казались черными или вообще отсутствовали. Холлис почувствовал кислый запах их одежды, смешанный с перегаром.

– Наверно, это не совсем правильная мысль, – сказала Лиза Холлису. – Хотите уехать?

– Слишком поздно, – ответил он и обратился к мужчине: – Наверное, мы должны заплатить вам за ночлег?

Тот отрицательно покачал головой.

– Нет, нет.

– Благодарю вас, – сказал Холлис. – Я поставлю машину куда-нибудь, чтобы она не загораживала дорогу. Познакомьтесь пока с ними, Лиза. – Сэм сел в машину и поехал назад по дороге: где-то неподалеку он заметил стог сена. Он поставил «Жигули» так, чтобы их не было видно с дороги, и вернулся назад. Лиза уже познакомилась кое с кем из крестьян.

– Сэм, нашего хозяина зовут Павел Федорович, а это – его жена Ида Огарева, Михаил и Зина – их дети. Их всех очень удивило, что мы так хорошо говорим по-русски.

– Вы объяснили, что вы – графиня Питятова и могли бы владеть ими? – сказал он ей по-английски.

– Не говорите глупостей, Сэм.

– Ладно.

– Эта деревня называется Яблоня и принадлежит крупному колхозу «Красное пламя». Административный центр находится примерно в пяти километрах отсюда на запад. Там никто не живет, но на ремонтно-тракторной станции есть телефон. Механики придут туда утром и разрешат нам им воспользоваться. Холлис представился всем как Джой Смит. Павел Федорович познакомил их с каждым, кто стоял вокруг. Старики даже сняли шапки и низко поклонились, выразив этим старинным русским жестом уважение к гостям. Холлису хотелось как можно скорее убраться с дороги на случай появления «волги», и он сказал Павлу Федоровичу:

– Моя жена очень устала.

– Да, да. Идите за мной. – Он повел Холлиса и Лизу в дом.

Они вошли в большую комнату, которая служила одновременно и кухней: дровяная плита, сосновый стол и стулья, на бревенчатых стенах развешана всякая утварь, в углу прислонились два велосипеда. Здесь очень неуместно смотрелся холодильник.

Павел подвинул к ним два стула.

– Да вы садитесь, садитесь, – пригласил он.

Холлис и Лиза сели.

– Водки! Чашки! – крикнул хозяин жене.

Открылась дверь, и в комнату вошли мужчина и женщина, а с ними девочка-подросток и мальчик помладше. Женщина поставила на стол миску с огурцами и удалилась вместе с детьми. Мужчина подсел поближе к Холлису и все время улыбался. Вошла еще одна семья, и сцена повторилась. Вскоре вдоль стены сидело человек двадцать соседей, пришедших выказать свое радушие иностранным гостям.

Водка потекла рекой. Кто-то принес даже армянский коньяк. Стол был уставлен закусками – в основном нарезанными овощами, вареными яйцами и соленой рыбой. Холлис проглотил вторую порцию водки и сказал Лизе по-английски:

– Не означает ли это, что мы должны пригласить их на коктейль?

Лиза посмотрела на него и с чувством воскликнула:

– Как мне все это нравится! Невероятные впечатления!

– Да, действительно. – Он поднял свою чашку и ее немедленно наполнили «перцовкой».

Сначала говорили мало, в основном просили передать тарелку или бутылку с тем или другим. От людей исходил невыносимый запах, но после четвертой чашки водки Холлис, казалось, уже не замечал его.

– Теперь я знаю, почему они столько пьют, Лиза!

– Почему?

– Водка убивает нюх.

– И чувство боли тоже. Она убивает разум и тело. Разве мы чем-нибудь отличались бы от них, родись мы в этой деревне?

Холлис разглядывал их загорелые обветренные лица, усталые глаза, землистые руки.

– Не знаю, – отозвался он. – Но только уверен, что здесь происходит нечто дерьмовое. Что-то не то.

– А мне здесь так хорошо, Сэм!

Все улыбнулись в ответ, а мужчина, сидящий рядом, спросил:

– Где вы научились русскому?

– У бабушки, – ответила Лиза.

– А-а... Вы – русская!

Похоже, это вызвало очередной тост, и все снова налили и выпили.

Мужчина, сидящий позади Холлиса, похлопал его по спине.

– А вы? Где вы научились вашему плохому русскому?

Холлис поднял литровую бутыль водки.

– Вот у этой бутылки, – ответил он, и все громко расхохотались.

Сэм посмотрел на Лизу, которая весело болтала с молодым человеком, сидящим напротив, и подумал, что он еще ни разу не видел ее такой оживленной и веселой. Его очень тронуло то, как все эти люди принимают ее, а также ее близость к ним, и он, наконец, понял, насколько она ему нравится.

Он наблюдал с интересом за этими женщинами и мужчинами – простыми русскими крестьянами. И государство, и городские жители считали их людьми второго сорта. Еще недавно их насильно держали в деревнях, словно крепостных. В этой стране их было сто миллионов – темных людей, как говорили в царской России, и, несомненно. Лизина бабушка рассказывала о них. На своих спинах крестьяне несли всю тяжкую ношу государства и мира, а взамен получали чертовски мало. Их избивали и убивали помещики и комиссары, сгоняли, как стадо, в колхозы, забирали урожай, оставляя ровно столько, чтобы не умереть с голоду. И чтобы завершить процесс по уничтожению их душ, запретили церковь. А когда Россия нуждалась в огромных армиях, этих несчастных миллионами отправляли на фронт, и они миллионами погибали, не сказав ни слова протеста. Ради матушки России. И Холлис вслух проговорил:

– Да поможет им Бог.

Лиза взглянула на него и, похоже, поняла.

– Да поможет им Бог, – повторила она.

Холлис и Лиза с удовольствием ели и пили все, чем их угощали. Потом начались расспросы об Америке. Вопросы задавали в основном мужчины. И он спросил Лизу:

– Почему вы не поговорите с женщинами?

– Почему бы вам не пойти к черту?

Холлис рассмеялся.

– А это правда, что банки могут отобрать у человека ферму, если он не расплатится с долгами? – спросил один из мужчин.

– Да, – ответил Холлис.

– И что тогда делать этому человеку?

– Он... он ищет работу в городе.

– А если он не сможет найти работу?

– Он получает пособие.

Все кивнули.

– А каков штраф, если ты оставляешь у себя продукты?

– Фермер владеет всей своей продукцией, – ответила Лиза. – Он может продавать ее когда угодно и где угодно, где ему дадут более высокую цену.

Мужчины переглянулись, в их глазах мелькнул огонек недоверия, и один из них спросил:

– А что, если ты не сможешь продать ее?

– Я читал, что они скорее убьют свою скотину, чем продадут за копейки, – вставил другой.

– А что бывает, если пропал урожай? Как тогда живет семья?

– Что, если свиньи или коровы падут от какой-нибудь болезни? Можно получить помощь от государства?

В этот вечер Холлис понял, чего русские боялись больше всего: беспорядка, хаоса, государства без вождя, без царя-батюшки. Наследственная память всех времен смуты, голода, гражданской войны и национальной раздробленности была крепка. Они охотно бы променяли свободу на защищенность. Отсюда и вера в то, что внушало государство: рабство и есть подлинная свобода.

И Холлис наклонился к Лизе:

– У нас было бы больше взаимопонимания, если бы мы говорили о капитализме на Марсе.

– Мы ведем себя правильно. Только будьте с ними честным.

– Может, мне предложить им бастовать? – улыбнулся Сэм.

– После водки все сойдет.

Девочка лет пятнадцати спросила Лизу:

– Миссис, а сколько вам лет?

– Почти тридцать, – ответила та.

– А почему вы такая молодая?

Лиза пожала плечами, а девочка показала на женщину, сидевшую рядом. На вид ей было лет сорок пять.

– Это моя мама, и ей тридцать два года. Почему же вы выглядите такой молодой?

Лиза почувствовала себя неловко.

– Иди домой, Лидия! – крикнул один из мужчин.

Девочка направилась было к двери, но вдруг остановилась и вернулась к Лизе. Та встала из-за стола, взяла девочку за руку, наклонилась и прошептала в ухо:

– Мы слишком мало знаем друг о друге, Лидия. Возможно, завтра, если будет время...

Лидия крепко сжала Лизе руку, улыбнулась и побежала к двери.

Взглянув на часы, Холлис увидел, что почти полночь. Он бы не возражал, чтобы все это продолжалось хоть до рассвета, однако все время помнил о преследовавшей их «волге». Поэтому он сказал Павлу:

– Моя жена беременна, и ей пора спать. Мы и так вас слишком задержали. – Сэм встал. – Спасибо за ваше гостеприимство и особенно за водку.

Все рассмеялись. Люди начали уходить также, как и пришли, семьями, и каждый мужчина на прощанье пожимал Холлису руку и желал Лизе спокойной ночи. Женщины уходили молча.

Павел с Идой провели гостей в комнату. Это была спальня хозяев.

– Вот ваша постель, – сказал Павел.

Эта комната, как и кухня, освещалась единственной лампочкой на потолке, а обогревалась электрическим камином у кровати. Почти всю комнату занимали двуспальная кровать и два деревянных сундука, а пол покрывал потертый ковер. В стене торчали огромные железные костыли, служившие вешалками для одежды. На одном висели грязные брюки. В спальне было всего одно окно, выходящее на огород.

Лиза сказала Павлу и Иде:

– Прекрасно, спасибо вам. Мы увидели сегодня настоящую Россию. Мне до смерти надоели москвичи.

Павел улыбнулся в ответ и обратился к Холлису:

– Не знаю я, что вы за туристы, но как бы там ни было, вы – честные люди и можете спать здесь спокойно.

– Если жители Яблони никому ничего не расскажут о нас, то не будет никаких неприятностей, – сказал Сэм.

– Да с кем нам разговаривать после уборки урожая? До весеннего сева мы для них как умерли.

Ида протянула Лизе рулон сморщенной туалетной бумаги.

– Это на случай, если вам придется выйти. Спокойной ночи.

Хозяева вышли. Лиза потрогала постель.

– Настоящая перина – пуховый матрас, – объяснила она Холлису.

– У меня аллергия на перья и пух, – сказал он, сунув руки в карманы. – Я предпочел бы тракторную станцию.

– Да хватит ворчать.

Холлис подошел к кровати и, приподняв уголок стеганого одеяла, посмотрел, нет ли клопов.

– Чего вы там разглядываете?

– Ищу под подушкой шоколадку.

Она рассмеялась.

Холлис подошел к окну, проверил запертую щеколду и удостоверился, что в случае необходимости раму можно будет открыть.

Лиза подошла к нему и посмотрела в окно.

– Это – их личный участок. Каждой деревенской семье разрешается иметь только один акр. Все, как рассказывала моя бабушка. И все это по-прежнему идеализируют ленинградские и московские интеллектуалы. Русская безгрешность и непорочность земли.

Все осталось по-прежнему. Почему бы им как-нибудь не приехать и не взглянуть на все это?

– Потому что тут уборная на улице, – ответил Холлис. – Наплевать всем на деревенское захолустье и на этих людей! Разве вы не видите, как здесь все обветшало, разрушилось? Каждый мужчина, женщина, ребенок в этой деревне мечтают об одном: о билете в один конец – в город.

Она уселась на кровать, уставилась в пол и кивнула.

– И кроме того, все равно это собственность государства! Единственное, что есть своего у этих людей, – грязная поношенная одежда да кухонная утварь. А что касается их домов и так называемых «личных» участков, то правительство ни черта о них не заботится.

– Вы, конечно, правы, Сэм. Эти люди оторваны от земли, и эта земля – сирота. Прошлое умерло. Крестьянская культура тоже.

– Ну, уже слишком позднее время для разговоров, – заметил Холлис. – Надеюсь, что ваше доверие этим людям оправдается, и нас не разбудят стуком в дверь в три часа ночи.

Наступила тягостная тишина. Холлис взглянул на Лизу. Она стянула сапожки и носки и теперь растирала на ногах кончики пальцев.

– Что-то холодно здесь, – проговорила Лиза. Она легла на стеганое одеяло, а еще два одеяла натянула на себя до подбородка. – Очень холодно, – повторила она и зевнула.

Холлис снял кожаную куртку и повесил ее на гвоздь, воткнул свой нож в сундук, стоящий рядом с кроватью, снял сапоги.

– Может, вам будет удобнее, если я посплю на полу?

– Да нет. А вам?

Поколебавшись, он стянул с себя свитер и джинсы и бросил их на сундук, выключил свет и улегся рядом с Лизой. Холлис откашлялся и сказал:

– Я бы не хотел разрушать ваши иллюзии о России, крестьянах и тому подобном. Мне это даже нравится. Издержки юности...

– Вы храпите?

– Иногда. А вы?

– Спросите у кого-нибудь еще. Я не легла на вашу любимую сторону кровати?

– Да мне все равно.

– С вами будет легко спать. Почему на вас синие трусы? Военно-воздушные силы?

Холлис откатился от нее и отвернулся к окну.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– Вы устали?

– Наверное, должен был бы устать, – отозвался он.

– А я скорее перевозбуждена. Такой день...

– Вы – желанный гость.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я сказал достаточно.

– Вы рассердились на что-то? Вы говорите сердитым тоном.

– Я просто устал. По-моему, это вы сердитесь на меня.

– Вы сердитесь потому, что я одета?

– Это ваша одежда. Если хотите измять ее, это ваше дело.

– До того, как остаться здесь, я имела три долгих связи, затем три коротких, одну интрижку с женатым мужчиной и два романчика на ночь. Когда я приехала сюда, у меня была связь с одним человеком до тех пор, пока он не уехал. Потом был Сэз, и вот...

– Потише... Я не чувствую ни рук, ни ног, – хрипло сказал Холлис.

Лиза склонилась над ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней.

– Вы пристрелили двоих кагэбэшников и ни разу не вздрогнули, а вот сейчас дрожите.

– Просто холодно.

– Я тоже нервничаю. Но я хочу тебя, – прошептала она. – Возможно, никакого завтра у нас с тобой не будет.

– Ты говоришь, как один из моих истребителей: «А существует ли вообще завтра?»

– Мы войдем в него одновременно.

– Верно. А Сэз? Как он воспримет это?

Лиза замолчала. Холлис погладил ее по щеке и поцеловал.

Они разделись и крепко сжали друг друга в объятиях. Она гладила его спину и кончиками пальцев провела по гладким, упругим узелкам на его теле.

– Шрамы, – объяснил Сэм.

Он накрыл ее собой и стал нежно и долго ласкать.

– О, Сэм, как приятно... тепло...

– Тепло... да. – Он вошел в нее глубже и почувствовал, как ее бедра утонули в мягкой пуховой перине, а затем ее тело с удивительной силой выгнулось вверх...

Потом они отдыхали, крепко обнявшись.

– Я слышу, как бьется твое сердце, – шепнула она.

– А я чувствую твое дыхание.

– Теперь я засну, – она поцеловала его.

Холлис лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к ночным звукам. Он чувствовал запах сигарет, доносящийся из соседней комнаты, чей-то кашель. Окошко чуть дребезжало от ветра.

Потом он услышал гул автомобиля на дороге.

Он ожидал услышать звук шагов и стук в дверь. Однако шум мотора постепенно стих вдалеке. В этой стране было очень мало граждан, местонахождение которых оставалось незафиксированным. А уж иностранцы, болтающиеся неведомо где, были грубейшей недоработкой этой системы.

Холлис закрыл глаза и поплыл куда-то. Он слышал, как Лиза что-то тихо бормочет во сне:

– Машина застряла!.. Я на дежурстве!.. Он и твой друг, Сэз...

Это была первая женщина из всех, кого он знал, во сне говорившая по-русски.

Холлис провалился в чуткий, беспокойный сон, и ему приснился он сам.

 

Глава 12

Лиза проснулась от каких-то звуков на заднем дворе. Тишину рассвета прорезал крик петуха.

– Снаружи кто-то есть, Сэм.

Холлис открыл глаза и услышал скрип двери.

– У них там уборная и умывальник.

– О!

С кухни доносился шум.

– Изо рта идет пар, – сказала Лиза. – Видишь? – Она выдохнула воздух. – Воскресное утро, – проговорила Лиза. – Мне бы хотелось снова услышать церковный колокол. Тебе нравится утро?

– Что?

– Мне бы очень не хотелось считать это интрижкой на одну ночь, так что давай проделаем это еще раз.

– О'кей.

Через час за окном совсем рассвело.

Лиза обняла Сэма и нежно провела кончиками пальцев по его ноге.

– Перевернись.

Холлис лег на живот, а она скинула на пол одеяла. Вся спина его была в красно-розовых шрамах.

– Ты весь изранен. Это больно?

– Сейчас нет.

– Ты горел?

– Нет, это от осколков.

– А самолет взорвался?

– Ну, не сам по себе. Ему в задницу попала ракета «земля-воздух».

– Расскажи.

Холлис перевернулся на спину.

– Ладно. Это было двадцать девятого декабря 1972 года. По иронии судьбы все произошло как раз в последнюю американскую операцию над Северным Вьетнамом. Бомбежка под Рождество. Помнишь?

– Нет.

– Я находился над Хайфоном и возвращался в Южный Вьетнам. Вдруг мой второй пилот Эрни Симмз говорит так спокойно со своего заднего сиденья: «Они выпулили ракету». И дает мне какие-то советы, как от нее уклониться. Но «земля-воздух» уже летела в нас, и увернуться было невозможно. Последнее, что произнес Эрни: «О нет!» Следующее, что я помню – взрыв, приборная доска почернела, и самолет потерял управление. Все вокруг забрызгало кровью, даже парашют оказался весь в крови. Я думал, что это моя кровь, но это была кровь Эрни. Наш «F-4» вошел в крутой штопор и падал в Южно-Китайское море. Я выбросился с парашютом вместе с Симмзом прямо из открытой кабины. Какое-то время я плавал вокруг парашюта. Вьетнамские канонерки приближались к нам.

Холлис сел на кровати и уставился в окно.

– Симмз был метрах в ста от меня. Канонерка настигла его первым. Он заорал: «Сэм, они достали меня!» Я плыл к нему, а он махнул мне, чтобы я убирался к черту. Я не мог ему ничем помочь. Вьетнамцы втащили его к себе на борт и направились ко мне. Но вдруг появились спасательные вертолеты морской пехоты и открыли огонь по канонеркам. Канонерка, на которой находился Симмз, резко повернула под прикрытие береговых батарей, и наши вертолеты прекратили преследование... Потом меня отправили в плавучий госпиталь. Потом я узнал, что оказался последним пилотом, сбитым над Северным Вьетнамом. Весьма сомнительная слава. Симмз был последним пропавшим без вести.

– Боже... что тебе пришлось пережить! – воскликнула Лиза. – А ты не думаешь, что... Симмз... я хочу спросить, он никогда не объявлялся?

– Нет. Пропал без вести во время боя.

– А... а ты не думаешь... тебя что-то беспокоит во всем происшедшем?

Холлис ответил на ее незаданный вопрос:

– Не знаю, что бы я смог для него сделать. Однако он был моим вторым пилотом, и я несу ответственность. Может быть... Я, наверное, в чем-то ошибся, может быть, неправильно определил расстояние в воде между нами, не рассчитал время, когда подлетели наши вертолеты... У меня тогда все помутилось в голове, и я полностью отключился. Не знаю, чем бы я мог ему помочь. Конечно, я мог подплыть к нему и попасть вместе с ним в плен. Может быть, как командир самолета, именно это я и обязан был сделать.

– Но ты ведь тоже был ранен.

– Тогда я даже не понял этого.

– Значит, ты находился в шоке.

Холлис пожал плечами.

– Дело сделано. Все в прошлом.

Лиза погладила его по плечу.

– Эрни Симмз никогда не значился в северо-вьетнамских списках погибших в бою или военнопленных, так что он официально пропал без вести, – говорил Сэм. – Но я видел, как они затащили его на борт живым. И вот сейчас, в связи с делом майора Додсона, я снова об этом задумался. Об этих парнях, некогда выпрыгнувших с парашютом, о которых с тех пор ничего неизвестно. Теперь я думаю, а не угодил ли Эрни Симмз, как и еще тысячи наших парней, в Россию.

– Это ошеломляет, Сэм.

Холлис взглянул на нее.

– Ошеломляет?.. Пожалуй... Послушай, нам пора идти.

Холлис резко встал с кровати и подошел к сундуку, на котором лежала одежда.

– Ты очень красивый, – улыбнулась Лиза.

– Да брось ты!

Они оделись и вышли на кухню поздороваться с хозяевами. Ида дала им таз с горячей водой, полотенце и кусок мыла.

Холлис вышел из дома и решил прогуляться по дороге. Протекторы «волги» оставили следы на промерзшей глине. Почему они не остановились и не обыскали деревню – непонятно. «Повезло. Судьба, – подумал Сэм и мысленно добавил: – И лень». Хотя, может быть, кто-нибудь и искал их.

Холлис по тропинке вернулся в дом.

– Ну как, ничего интересного? – спросила Лиза.

– Ничего.

Ида пригласила их завтракать. Она поставила на стол тарелки с кашей, вареными яйцами и чай. Ее дети здесь же, за столом, готовили уроки.

– Какой у вас любимый предмет? – спросил их Холлис.

– English, – ответил мальчик.

Сэм улыбнулся и сказал по-английски:

– Мне известно, что в Москве учат английский студенты, но не знал, что его изучают и в деревне.

– Какой ваш любимый американский писатель? – спросила Лиза.

– Мы знаем Джека Лондона и Джеймса Болдуина. The Fire Next Time печатали в Америке? – спросила Зина.

– О да, я читала, – ответила Лиза.

– Автора посадили в тюрьму?

– Нет. Ему заплатили большой гонорар.

– А наш учитель говорил, что его посадили в тюрьму, – удивился Михаил.

– Да нет же.

– Американцы знают русский? – спросила девочка.

– Нет, – ответила Лиза. – Очень немногие.

– Вы говорите по-русски очень хорошо. Но с каким-то акцентом.

– Так говорила моя русская бабушка, – объяснила Лиза. – Она была с Волги.

Холлис посмотрел на часы. Было уже начало восьмого.

– Нам пора, – сказал он и встал.

Зина помогала матери убирать посуду. Лиза попыталась помочь им, но Ида предложила ей выпить еще чашку чая.

Холлис вышел за Павлом на улицу. Хозяин направился на задний двор, где в закутке возились три свиньи.

– Кормушка старая, вода все время просачивается, и я просто измучился таскать ведра из колонки, – говорил он Холлису.

– А можно починить кормушку?

– Нужно немного смолы или дегтя. Но я не могу ничего выпросить у этих болванов.

– Каких болванов?

– Да из конторы колхоза. Для своих участков всегда трудно что-нибудь достать.

– Для кормушки сгодится колода. По-моему, даже лучше.

Павел почесал затылок.

– Не знаю. Возможно, если бы я поговорил со священником, то смог бы вам ответить. А в Америке фермеры ходят в церковь?

– Да. Я бы сказал, что большинство.

Павел посмотрел на небо.

– Дождь будет. А может, снег. Видите эти облака. Когда они становятся светло-серыми, может пойти снег. Зимой снега так много, что дети не могут ходить в школу, а мы – выйти из дома. Когда-то собирались проложить дороги, но не сделали. Одни пустые разговоры. Я много пью. Иногда бью жену и детей просто так. У меня была еще одна дочь, Катя, но она умерла в одну такую зиму от приступа аппендицита. Говорят, что нас переведут в совхоз. Но я не знаю, будет ли там лучше. А что делают зимой американские фермеры?

– То, что полагается делать зимой. Чистят амбары, охотятся. Да и вообще есть чем заняться. В Америке зимой не так холодно.

– Да, я знаю.

– А сколько лет Яблоне?

– Кто знает. Я приехал сюда с матерью еще ребенком после войны. Отец погиб на фронте. Нас переселили сюда из большого села, которое сожгли немцы. Один человек как-то рассказывал, что Яблоня входила в земли Романовых. Кто-то еще говорил, что ею владел богатый граф, и она была намного больше, чем сейчас. Было два колодца. А не колонки. У нас вот теперь колонка. Здесь была когда-то церковь неподалеку. Но ее сожгли немцы. А вы скучаете по дому? – спросил он Холлиса.

– У меня нет дома.

– Нет дома?

– Я жил во многих местах. Такая работа. Нам пора ехать, Павел. У вас не будет неприятностей из-за нас?

– Я скажу нашим, чтоб не болтали, – сказал Павел.

Холлис взял руку Павла и вложил ему в ладонь десятирублевку. Тот сунул ее в карман.

– Пригоните сюда машину, и я дам вам пять килограммов масла. В Москве за него дадут двадцать рублей.

– Мы едем в Ленинград. А деньги – за ваше гостеприимство. До свидания. – Холлис повернулся и пошел к дому. Лиза уже была готова к отъезду.

– Ида дала мне немного меда и груш. – Она показала на сумку из мешковины.

– Спасибо вам, Ида. До свидания, Зина. – Сэм взял свою спутницу под руку, и они вышли.

Они подошли к стогу, где стояли их «Жигули», и сели в машину. Сэм завел двигатель.

– В спальне я оставила десять рублей, – сказала Лиза.

– Для меня?

– Ты берешь только свободно конвертируемую валюту, – рассмеялась она. – Абсолютно конвертируемую.

– Я тоже дал Павлу червонец.

– Мне они показались очень симпатичными людьми.

– Он бьет свою жену. – Холлис попробовал переключить передачу, но снова забарахлило сцепление. – Страна с ядерной мощью... Не могу я постичь такого. – Он еще раз выжал сцепление. – О'кей.

Холлис выехал на грязную дорогу и развернулся в противоположном направлении, туда, откуда они приехали.

– Так куда мы теперь едем? В Можайск? – спросила Лиза.

– Мы не поедем в Можайск. Мы отправимся в Гагарин. – Холлис посигналил на прощание, проезжая мимо дома Павла.

– А почему мы едем в Гагарин?

– Ну, между Можайском и Москвой гэбэшники ищут майора Додсона, а может быть, и нас. А в Гагарине, надеюсь, не все еще подняты по тревоге на поиски «заблудившихся» американцев. Оставим машину и вернемся в Москву поездом, о'кей?

– Разве у меня есть выбор?

– Можешь ехать на заднем сиденье. С левой или с правой стороны.

Лиза закурила сигарету.

– А ты довольно находчивый парень.

– Путешествия за границей – вещь познавательная и воспитательная. Еще посмотрим, насколько я находчив.

– Ты знаешь дорогу? – спросила Лиза.

– Отсюда примерно пятьдесят километров на запад до старого шоссе Минск – Москва. Да, боюсь, что это...

– Еще одно нарушение правил маршрута.

– А что произошло, что наша сладкая девочка стала такой послушной?

– Я испытала благоговейный страх, – рассмеялась Лиза. – От того, как ты разговаривал со мной в постели. Как ты думаешь, у этих крестьян в Яблоне не будет неприятностей?

– Не будет, если они сами не начнут болтать о нас и если комитет их не вычислит.

– Хочешь грушу?

– Конечно.

Лиза достала из сумки грушу, вытерла ее рукавом и протянула ему. Он откусил кусочек.

– Вкусная груша, – заметил он, сворачивая на старое шоссе Минск – Москва и направляясь на запад. – Примерно через двадцать минут будет Гагарин.

Холлис снизил скорость.

– Город назван в честь космонавта?

– Да. Он родился в деревне неподалеку отсюда. Кое в чем надо отдать этим людям должное.

Остановив машину на окраине города посередине пустынной улицы, Холлис опустил стекло. Пожилая толстая женщина тащила на плече огромную корзину.

– Вокзал? – спросил Холлис.

– Ну вот и славно, – проговорила та, открыла заднюю дверцу «Жигулей», впихнула внутрь корзину и сама плюхнулась вслед за ней. Машина заметно осела. Холлис взглянул на Лизу, улыбнулся, пожал плечами и спросил по-русски:

– Куда теперь?

– Туда, туда. Разворачивайся здесь. А вы сами откуда? По говору слышу – не местные.

– Из Эстонии, – ответил он.

Проехав узкую улицу, Холлис увидел железнодорожный вокзал и припарковал «Жигули» на стоянке.

Холлис помог женщине выйти из машины и взялся отнести ее корзину на платформу.

– Спасибо, сынок. Дай Бог тебе здоровья!

Лиза шла за ними следом с чемоданчиком в руках.

– Хорошо, что она не заметила московские номера на нашей машине, – сказала она, когда они подошли к билетной кассе. Ближайший поезд на Москву должен быть через двадцать минут.

– Два билета до Москвы, – попросил Сэм.

Когда они отошли от кассы, Лиза взяла его под руку.

– Почему-то я чувствую, что ты вытащишь нас из этой истории. Ведь ты нас втянул в нее.

Подошел белорусский экспресс, они заняли свободные места неподалеку от купе проводника. Холлис взглянул на часы. Половина десятого. Поезд должен прибыть на вокзал около полудня.

Холлис и Лиза старались говорить друг с другом как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Я уже на пределе. Но ты молодец. Ты замечательно провернул это дело. Даже если что-нибудь случится и мы не доберемся до посольства... – Лиза прервалась на этом слове. – А как же мы войдем туда, наверняка нас ждут у входа?

– Покажу тебе один прием.

– Ну, тебе лучше знать. Вообще-то ты великолепен... И я доверяю тебе.

Экспресс из Минска прибыл на Белорусский вокзал без десяти двенадцать.

Они направились на улицу Горького. Холлис привел Лизу в гостиницу «Минск». Телефонная кабина в вестибюле была свободна. Он набрал номер своего помощника, капитана О'Ши.

– Эд, это я, – сказал полковник. – Все в порядке?

– Да, сэр.

– Тут у нас фотовспышка, – это слово означало, что он находится в чрезвычайной ситуации. – Пришли за мной машину в пункт «дельта» через десять минут.

– Есть, сэр. Выезжаю лично.

– Нет. Сам останься на месте и разыщи Девятого. Мне нужно с ним увидеться.

– Девятый очень волнуется за вас. Он у себя.

– Значит, через десять минут.

– Да, сэр.

Холлис повесил трубку и сказал Лизе:

– Сэз очень беспокоится о тебе.

Они вышли из гостиницы и пошли к центру.

– А где этот пункт «дельта», Сэм?

– Это Елисеевский гастроном. За нашей машиной наверняка будет «хвост». Как только автомобиль замедлит ход, прыгай на заднее сиденье, а я – за тобой. О'кей?

– Я видела такое в кино.

Ждать им не пришлось. Едва они подошли к дверям магазина, увидели приближающийся черный «форд». Машина подъехала к ним и резко затормозила. Задняя дверь тут же открылась, и Лиза быстро шмыгнула внутрь, очутившись рядом с Сэзом Айлеви, следом в машину вскочил Холлис. «Форд» рванул вперед. За ним прибавила скорость серая «волга».

– Хэлло, Сэз, – улыбнулась Лиза.

– Вам бы неплохо запастись убедительными объяснениями, господа.

– Хочешь грушу? – предложила она.

– Нет. – Айлеви скрестил руки на груди и уставился в окно.

Через десять минут «форд» пролетел мимо милицейского поста, въехал в ворота посольства и остановился у входа в канцелярию. Холлис, Айлеви и Лиза вышли из машины.

– Не обижайтесь, но от вас обоих воняет, – поморщился Сэз.

– Немедленно иду в душ, – сказала Лиза.

– О'кей, прошу вас через час подняться на шестой этаж в безопасную комнату.

– Дозвонитесь до можайского морга, – попросил Холлис Айлеви. – Передайте, чтобы сопровождения не ждали. Пусть везут тело прямо в Шереметьево. Пошлите в аэропорт сотрудника консульского отдела, чтобы он позаботился об останках. – Из чемоданчика он вынул конверт. – Вот здесь все документы.

– Я уж решил, что в этом чертовом гробу окажетесь вы. – Айлеви вошел в канцелярию, а Лиза и Холлис отправились привести себя в порядок.

 

Глава 13

Сэз Айлеви докладывал Чарлзу Бенксу:

– Джон Ульман из консульского отдела направился в Шереметьево, чтобы проследить за делом, не завершенным полковником Холлисом.

Впервые Сэм обратил внимание на изречение, висевшее в рамке на стене:

«Дипломатические проблемы приобрели большую важность с тех пор, как любой необдуманный ход стал в состоянии уничтожить всех нас за несколько минут». Лорд Хамфри Трэвелин, 1973.

Холлис подумал, что в ближайшее время Бенксу и послу, возможно, придется заниматься подтверждением этой истины.

Айлеви продолжал:

– По всей видимости, невозможно вернуть взятые напрокат «жигули», поэтому мы позвонили в «Интурист» и сообщили, что машина сломалась возле железнодорожной станции города Гагарина. Нам выставят чертовски большой счет.

Холлис знал, что Айлеви ни в коей мере не интересуют такие мелкие административные вопросы, а вот Чарлза Бенкса они волновали. Он относился к тому типу дипломатов, которые никогда не нарушают законов и порядка принимающей их страны.

– Хорошо. – Бенкс откашлялся и произнес: – Итак... – Он взглянул на Лизу, потом на Холлиса и сурово сказал: – Вы не вернулись ночевать в свои квартиры и не сообщили в посольство о своем местонахождении. Это нарушает правила безопасности, не говоря уже о прочих неприятностях. – Бенкс переводил взгляд с одного на другого. – У вас есть какие-нибудь объяснения? Мисс Родз?

– Конечно же, мы были вместе, – ответила Лиза. – И нам не удалось завершить дела в Можайске до наступления темноты. Гостиницы поблизости не оказалось, поэтому мы провели ночь в деревне неподалеку. А там нет телефона, Чарлз.

– Я всегда учитываю условия, в которых вы работаете в этой стране, – сказал Бенкс. – Но в вашу обязанность входит держать постоянный контакт с посольством.

– Как старший, я беру всю ответственность за нарушение на себя, – заявил Холлис.

Бенкс удовлетворенно кивнул, а Айлеви сказал:

– Я совершенно не понимаю, почему вы оба так поздно приступили к делу и не сумели завершить до темноты такое обычное задание? Как вас занесло в эту деревню? Почему вы не позвонили из Можайска?

– Из-за огромного количества документов, Сэз. Не будем больше об этом. И, полагаю, мистеру Бенксу не хотелось бы, чтобы мы утомляли его подробностями.

Айлеви кивнул.

– Ладно. Надеюсь, позже вы утомите ими меня.

Бенкс обратился к Лизе:

– Посол письменно выражает официальные соболезнования родителям мистера Фишера. Мне бы хотелось, мисс Родз, чтобы они также получили письмо и от вас, в котором вы сообщите, что вы лично проследили за перевозкой останков, вещей их сына и всем прочим. А также, что советские власти подтверждают: Грегори Фишер скончался мгновенно и без страданий. Образец писем находится в досье. Может быть, полковник Холлис тоже напишет подобное письмо родителям покойного.

– Я ознакомлюсь с образцами, – ответил Холлис.

– На моем письменном столе, мистер Бенкс, – сказала Лиза, – находятся телефонные сообщения от Питера Стиллза из «Нью-Йорк таймс», от Файза Лоури из «Вашингтон пост», Майка Салерно из «Пасифик ньюс сервис» и еще из четырех или пяти агентств новостей. Видимо, в мое отсутствие кто-то из отдела послал пресс-релиз о случившемся несчастье. И совершенно очевидно, журналисты почуяли горячий материал.

– Никакой информации, кроме того, что один американский турист погиб в автомобильной катастрофе, не последует, мисс Родз.

– Это не стало бы сенсацией, случись автомобильная катастрофа где-нибудь во Франции или Англии. Однако к Советскому Союзу особое внимание. Это – загадочная страна, Чарлз. Вы не могли не заметить этого. Вот почему мы сидим и беседуем в комнате без окон. И это не паранойя, а реальность, несмотря на то, что никто на Западе не поверил бы и половине всего происходящего.

– Действительно, ваш отдел послал пресс-релиз. Но вы не отвечаете за этот материал. Это компетенция Кэй.

– А почему в пресс-релизе не указаны все обстоятельства? Телефонный звонок из «России»...

– В свое время мы сможем сообщить обо всем, – вмешался Айлеви. – А в настоящий момент делать этого не собираемся. Мы не меньше вашего понимаем, что тут кроется нечто большее. И нам нужны факты для того, чтобы предъявить какие-либо обвинения. Вы же понимаете значение нынешней политики разрядки напряженности.

Лиза неохотно кивнула. Холлис положил на стол листок бумаги.

– Вчера я послал запрос в министерство обороны о том, значится ли в списке пропавших без вести во Вьетнаме майор Джек или Джон Додсон. Ответ отрицательный.

– Мы сделали такой же запрос в госдепартамент и получили такой же ответ, – сказал Бенкс. – Посему нам надо как следует разобраться во всей этой истории с мистером Фишером.

– Неужели? В моей профессии, равно как и в профессии Сэза, правило номер один – не доверять никому, даже своим собственным людям. Поэтому вчера утром я отправился в нашу библиотеку и отыскал там книгу, написанную бывшим летчиком, который был военнопленным во Вьетнаме. В этой книге есть приложение, в нем – список почти тысячи человек, которые все еще не найдены. Среди них Джек Додсон, майор военно-воздушных сил. По-моему, кто-то ведет большую игру.

– Сэм, не вмешивайтесь, – произнес Айлеви, а Чарлз Бенкс добавил:

– Полковник, мы проводим официальное расследование по нескольким каналам. Ни вы, ни мисс Родз не должны касаться этого дела до тех пор, пока не потребуется дать соответствующие показания. Оно явно выходит за пределы ваших непосредственных обязанностей. Посол хотел бы иметь письменный отчет о ваших действиях и местонахождении, начиная с того времени, как вы покинули Москву вчера днем. Благодарю вас, что позаботились об останках.

Холлис поднялся.

– Мистер Бенкс, будьте любезны, передайте послу, что пока я не получу распоряжений от своего начальства о прекращении расследования этого дела, я буду продолжать им заниматься.

Лиза тоже встала.

– Чарлз, американский гражданин, Грегори Фишер, погиб в Советском Союзе при загадочных обстоятельствах. Более того, Грегори Фишер сообщил мне по телефону еще об одном американском гражданине, он его встретил в сосновом лесу к северу от Бородина, который, очевидно, бежал от советских властей...

– Я помню, что на пленке мистер Фишер упоминал лес, однако что-то не припоминаю, чтобы он говорил о соснах, – перебил ее Сэз. Он придвинул стул поближе к столу, наклонился и взглянул сначала на Лизу, потом на Холлиса. – Что это за сосновый лес?

– В ближайшие дни мы представим вам отчеты, – отрезал Холлис и вышел из комнаты.

 

Глава 14

Сэм Холлис шел по Калининскому проспекту. У него была назначена встреча с агентом. Но пока ему было нужно тщательно проверить, нет ли за ним «хвоста». Он остановился напротив витрины магазина «Подарки» и внимательно рассмотрел в ней свое отражение. Темно-синее шерстяное пальто, черная шляпа с узкими полями. Ему вспомнились слова Лизы о том, как ходят русские мужчины.

До встречи оставалось два часа. Холлис потолкался по магазинам, постоял кое-где в очередях, купил какие-то безделушки и направился в центр.

Сэм увидел его первым. Он шел по проспекту Маркса. Его походка и отлично сшитое пальто, перетянутое на талии поясом, сразу выдавали военного в гражданской одежде. В руке – знакомый «дипломат» из свиной кожи.

Генерал Военно-Воздушных Сил СССР Валентин Суриков подошел к Холлису и сел на противоположный край скамейки. Он надел очки в золотой оправе и достал из «дипломата» газету.

Сэму Холлису не нравился генерал Суриков, и он не понимал почему.

– Вы абсолютно уверены, что за вами не следили, генерал?

– Я сделал все, что от меня зависело.

– А что у вас за дела в этом районе?

– У меня заказан столик в ресторане гостиницы «Берлин». Я там обедаю со своей внучкой.

– Превосходно.

Они разработали очень простой способ назначать незапланированные встречи. Холлис посылал с курьером деловую записку или запрос своему коллеге в Министерство обороны СССР, касающуюся переговоров об ограничении вооружения. Тот, естественно, отправлял запрос наверх, и спустя некоторое время он попадал на стол Сурикова. Генералу оставалось только приложить деловую записку к подробной карте центра Москвы. Булавочный укол на записке точно указывал место встречи. А время всегда оставалось постоянным – пять тридцать вечера этого же дня. Если в уголке записки была какая-нибудь пометка карандашом, это означало, что встреча состоится на следующий день. Слово «ответ» в тексте следовало читать как «срочно».

– Итак, перейдем к делу, генерал. Мне нужна информация о бывшем учебном объекте Военно-Воздушных Сил СССР.

– Каком именно?

– К северу от Бородина. Бывшая наземная школа ВВС. Комитет использует ее сейчас для других целей. Вы ведь знаете, о чем я говорю, не так ли?

– Мне кое-что известно об этом. Но это представляет собой такую потенциальную опасность для дальнейших советско-американских отношений и мира, что лучше данной темы не касаться.

Холлис не смотрел на Сурикова, но судя по тону, которым тот говорил, а обычно он сохранял ледяное спокойствие, собеседник его был чрезвычайно взволнован.

– Что ж, с вашей стороны весьма похвально стоять на страже интересов мира. Тем не менее, произошла кое-какая утечка информации, и прежде чем все это выйдет наружу, мне бы хотелось взять ситуацию под контроль. Однако сначала я должен сам во всем разобраться.

Суриков сложил газету. Холлис, мельком взглянув на него, заметил тревожное выражение на его лице.

– Расскажите мне все, что вам известно и откуда у вас эти сведения, – сказал Сэм.

– Сначала расскажите, что известно вам.

– Только то, что я должен расспросить об этом месте. Этого вам достаточно.

– Мне надо все обдумать, – сказал Суриков.

– Вы занимаетесь этим с первого дня, как вступили со мной в контакт год назад, генерал.

– Ладно, но у меня есть условие: я хочу уехать из России. Мне бы хотелось провести свои последние дни на Западе.

– Вы думаете, что они знают о вас? – спросил Холлис.

– Нет, но узнают, если я предоставлю вам эту информацию. Мне бы хотелось уехать в Лондон.

– Вот как? Моя жена живет в Лондоне. Ей никогда там не нравилось.

– Сколько времени понадобится, чтобы переправить меня на Запад?

– Перелет туда занимает примерно около четырех часов, генерал. Обратитесь за выездной визой, и мы встретимся в кассе предварительных заказов Аэрофлота. Билет в один конец, разумеется?

– Вы хотите сказать, что не в состоянии никого отсюда вывезти?

– Все на самом деле не так уж просто.

– Если вы не способны вывезти меня, то я отказываюсь с вами сотрудничать.

Холлис задумался. Потеря запаниковавшего и вышедшего из строя агента – одно, а потеря его с переходом в другую разведслужбу – иное. По инструкции требовалось дать своему источнику время для размышления и не пытаться «выжимать» его. «Выжатые» агенты неизбежно попадались, и потом КГБ предпринимал нужные шаги, чтобы восполнить понесенный ущерб. Однако если Суриков отправится к англичанам и потом провалится там, то Холлис никогда не узнает, до какой степени он «расколется» на Лубянке.

– Или во Францию, – продолжал генерал. – Я сносно говорю по-французски. Я мог бы жить в Париже.

– Если вы собрались во Францию, то с таким же успехом можете сразу пойти в КГБ и тем самым сэкономить время. Там все схвачено, генерал.

– Не пытайтесь меня запугать. Мой третий выбор – немцы. Итак, жду ваших предложений.

– Мы это обдумаем. Вы – тоже. Запад далеко не таков, каким его представляют.

– Не шутите со мной, полковник. – Суриков закурил.

Холлис внимательно смотрел на генерала. Он понимал, что должен соблюдать крайнюю осторожность, руководя действиями подобного человека.

– Видите ли, полковник, если я достану то, о чем вы меня просите, то нам обоим нельзя оставаться в России.

Холлис вспомнил свою первую встречу с генералом Суриковым. Год назад на приеме в югославском посольстве по случаю Дня Независимости Суриков подошел прямо к нему и представился по-английски: «Полковник Холлис, меня зовут Валентин Суриков». Он был в форме генерала Военно-Воздушных Сил СССР, поэтому Холлис ответил так, как того требовала военная вежливость: «Рад с вами познакомиться, генерал».

Суриков спокойно продолжал: «Я бы хотел передать вашему правительству документы весьма деликатного характера. Передайте тому, кто ведает этими вопросами, что на следующей неделе он может встретиться со мной на приеме у финского посла». – С этими словами генерал удалился.

На прием у финского посла явился сам Холлис.

И вот, через год, здесь, на площади Дзержинского, Холлис соглашался с Суриковым, что так или иначе, но они завершают свою опасную связь.

– Вам нужна информация, – говорил генерал. – Я назвал вам свою цену. Но хочу вас предупредить еще раз, полковник. Если я выполню вашу просьбу, нам обоим нельзя будет оставаться в России.

– Вы знаете полковника КГБ Бурова? – спросил Холлис.

– Возможно.

Генерал встал.

– Мы тут слишком задержались. В следующее воскресенье я приду на могилу Гоголя. В час дня. И вы расскажете, как вы доставите меня на Запад, а я передам вам половину секретных сведений. Вторую половину я предоставлю в ваше распоряжение, когда окажусь в Лондоне. До встречи.

Суриков молча повернулся и пошел через площадь. Холлис только сейчас понял, что недооценивал генерала. У предательства Сурикова не было видимых причин – он ни разу не взял ни рубля, ни доллара и не требовал перевести деньги на его имя в швейцарские банки. Он не надоедал Холлису просьбами достать ему что-нибудь из американского магазина. Генерал не менял своих идеологических взглядов. Судя по его же словам, он лично не пострадал от этой системы. Ни он и никто из его семьи не отбывали срок в лагере или ссылке. Должность Сурикова была самого высокого ранга. Он принадлежал к советской военной элите и пользовался всеми ее привилегиями. Можно сказать, кандидатура, не подходящая для шпионажа. И вот теперь генерал дал понять, что знает себе цену.

 

Глава 15

Сэм Холлис вошел в кегельбан, расположенный в подвальном помещении канцелярии. Это было любимым местом отдыха многих сотрудников посольства. Холлис купил в баре банку пива и присел у стойки.

Последнее время его неотступно преследовали мысли о Лизе Родз. Он даже старался заставить себя не думать о ней. Теперь он считал себя ответственным за ее безопасность. С тех пор, как Сэм стал некой движущейся мишенью, он не мог допустить, чтобы Лиза находилась рядом.

Временами Сэм задумывался о том, стоила ли эта игра их жизни. Он размышлял о Греге Фишере, Джеке Додсоне, Эрни Симмзе, о военных летчиках, считавшихся погибшими или пропавшими без вести.

Сэм маленькими глотками пил пиво и наблюдал за играющими.

Россия, как казалось Холлису, более чем другая страна, в которой он когда-либо служил, изменяла людей – приезжали туда одним человеком, а уезжали другим. Здесь каждый американец находился под пристальным наблюдением своих и чужих. Ты просыпался в напряжении, жил в напряжении и засыпал в напряжении.

Подошел Сэз Айлеви со стаканом скотча и присел рядом.

– Покатаем шары пару партий? – предложил Холлис.

– Во «фрейм»? Нет, благодарю.

Холлис понимал, почему Айлеви захотел встретиться с ним именно здесь. Вокруг стоял такой шум, что любые «жучки» не сработали бы, как и направленные микрофоны кагэбэшников, установленные в соседних домах. Кроме того, Сэз подозревал, что безопасные комнаты напичканы подслушивающими устройствами американских спецслужб.

– Ас явился? – спросил Айлеви.

– Да.

– Он поможет нам в этом деле?

– Думаю, да.

– Почему вы так считаете, Сэм?

– Просто интуиция.

– Гм... Довольно шатко. Теперь, когда мы наедине, почему бы вам не рассказать мне о французской супружеской паре, с которой вы беседовали? А также о вашей поездке в Можайск? Вы даже можете мне рассказать то, о чем я никогда не думал вас спрашивать.

– Я усматриваю в этом соперничество между нашими службами, Сэз. И поэтому защищаю свою собственную крошечную вотчину. Это придает мне ощущение ценности и значимости.

– Ладно, пока мы можем следовать каждый своим путем. Но прошу об одном – соблюдайте осторожность в разговоре с Пентагоном, а я буду также вести себя с Лэнгли.

– Почему?

– Вы знаете почему. Это дело настолько серьезно, что они попытаются взять его в свои руки. Затем вмешаются госдепартамент и Белый дом, и мы превратимся в ничтожных марионеток, управляемых болванами. Однажды мы рисковали жизнью на войне, Сэм, после которой стало ясно, что она была бессмысленна. Все еще не перестали злиться из-за этого? Вам бы еще хотелось рассчитаться с Вашингтоном? А может быть, вернуть домой хотя бы несколько пилотов? Вы же знаете, что их там нет, Сэм. И я тоже знаю.

Холлис посмотрел Айлеви в глаза.

– Я стараюсь следовать здравому смыслу и логике, Сэз. Но никогда, слышите, никогда больше не пытайтесь обрабатывать меня подобными аргументами. Не лезте в прошлое. Это мое личное дело.

Айлеви выдержал его взгляд и кивнул.

– О'кей. Это удар ниже пояса.

Он подошел к бару и вернулся еще с двумя банками. Протянул полковнику пиво и сказал:

– Я думал об Асе. Не знаю, позвонит ли он? А вы как думаете?

Холлис знал, что это означает: «Докажите мне, что ваш человек не двойной агент», – и напомнил Айлеви:

– На него всегда можно было положиться.

– Похоже, это так. Все, что он вам передавал, проверено и моими людьми, и вашими. И все же...

Холлис разглядывал Айлеви: итальянский синий шелковый костюм, сшитая на заказ рубашка и галстук «Либерти», начищенные до блеска туфли. Сэз тратил кучу денег на отличную одежду. Говорили, что в Москве он одевается лучше, чем в Вашингтоне. Похоже, это была демонстрация специально для русских. В Большом театре он всегда появлялся только в смокинге.

– Как у вас сейчас дела с сексом, Сэз? – перебил его мысли Холлис.

– Полагаю, это довольно личный вопрос.

– Нет, профессиональный.

– Ну... Мне не надо напоминать вам, как недавно нашим морским пехотинцам, что местные девицы запрещены. Вообще-то, теоретически, у наших коллег имеются жены.

– Ну, это теоретически.

– А в данный момент в посольстве находятся тридцать две одинокие женщины, и наверняка двадцать из них уже с кем-нибудь спят.

– Неужели? А откуда вы знаете?

– У меня здесь на каждого досье. Отвратительно, правда?

– Воздержусь от комментариев.

– Что касается женщин из других западных посольств, то интимные отношения с ними запрещены сотрудникам спецслужб, коими являемся мы с вами. Нам можно спать только с американками. Вы могли бы пошататься по валютным барам и найти там американскую туристку.

– А вы так и делаете?

– Иногда... Уверен, что ваша жена не вернется. Тем не менее пока вы не получите развод, придется играть по правилам. – Он улыбнулся и похлопал Холлиса по плечу. – О чем задумались, Сэм?

– Просто уточняю правила.

– Что произошло между вами и Лизой? Это – профессиональный вопрос.

– Загляните в свое досье.

– Дело ваше, – холодно сказал Айлеви. – Но поговорим о деле.

– Вообще-то оно принимает новый оборот.

– Что такое?

– Ас хочет переправиться на Запад.

– В самом деле? Может, он просто хочет выяснить, каким образом мы вывозим отсюда людей?

– Возможно. А может быть. Ас действительно хочет сбежать.

Холлис вертел в руке банку с пивом. У Сэза в его профессиональной броне было одно слабое место: он лично недолюбливал русских. Конечно, не любить советский режим – его работа. Однако это иногда мешало ему объективно оценивать того или иного человека, сформированного этим режимом.

– Я не собираюсь избавляться от него или передавать его вам, если вы этого добиваетесь, – произнес Холлис.

– Что же он обещает в обмен на Запад? Какое-нибудь сенсационное сообщение о Бородине?

– Да.

– Наверняка он наварит целый горшок любого дерьма только для того, чтобы смыться отсюда. Вы снова встречаетесь с ним?

– Да. – Холлис поставил банку на пол и вытер руки о брюки. – Но мне не нужна компания.

– Мне бы хотелось самому побеседовать с ним.

– Не думаю, что это стоит делать шефу отдела ЦРУ.

– Позвольте мне самому решать, что делать.

– Разумеется.

В Лэнгли Айлеви считался гением политического анализа. Его прогнозы относительно Советского Союза, особенно горбачевской гласности, оказались настолько близки к истине, что породили шутку, будто у Сэза был приятель в Политбюро. Айлеви прибыл в Москву примерно три года назад в качестве третьего помощника шефа отдела ЦРУ. Теперь он уже стал шефом всего отдела. Он не разрешал покидать территорию посольства без сопровождения по меньшей мере двух сотрудников службы безопасности и одной капсулы с цианидом. Холлис знал, что сам Айлеви частенько уходил из посольства без первого, однако он был уверен, что никогда – без второго.

Айлеви официально работал в дипломатической миссии сотрудником по политическим вопросам, однако это прикрытие было весьма прозрачным. Кагэбэшники знали, кто он на самом деле.

– Может быть, это провокация со стороны Аса, чтобы выманить вас и убить, – предположил Холлис.

– Даже они не убивают высокопоставленных американских дипломатов.

– В вашем случае они могут сделать исключение. К тому же вы – не дипломат.

– Дипломат. У меня есть дипломатический паспорт.

Холлис встал.

– Чем вы занимались в Садовниках вечером в пятницу? – спросил он.

Айлеви тоже поднялся.

– Там праздновали Суккот. Праздник сбора урожая. Нечто вроде благодарственного молебна.

Холлис слышал, что когда-то Айлеви прожил несколько месяцев в русской еврейской общине Бруклинского района Брайтон Бич. Там он научился говорить по-русски и, возможно, был единственным в посольстве человеком, который действительно мог бы сойти за русского.

– Вам известно что-нибудь об иудаизме, Сэм?

– Мне известно, что здесь им не особо увлекаются. Кроме того, религиозные празднества могут привлечь внимание КГБ. Посол не одобрил бы того, что вы дразните власти принимающей нас страны.

– Да пошел он... – сказал Айлеви. – Евреи считаются здесь политически неблагонадежными, поэтому я могу относиться к ним по-братски.

Холлис уловил в его словах нотку иронии. Когда-то ЦРУ тоже считало американских евреев политически неблагонадежными. А сейчас Айлеви стал шефом отделения ЦРУ в Москве отчасти потому, что он еврей. Времена меняются...

Словно прочитав мысли Холлиса, Айлеви заметил:

– Еврейские диссиденты – наша потенциальная «пятая колонна» здесь, Сэм.

«Айлеви ведет опаснейшую игру, – подумал Холлис, – опаснейшую потому, что она стала его личной игрой без официального одобрения и поддержки. И как бы однажды, в один прекрасный день Айлеви не пришлось оказаться наедине со своей пилюлей цианистого калия».

– Послушайте, Сэз, вообще-то я не интересуюсь религией. Но хочу предупредить вас по-дружески: КГБ простит вам даже шпионаж, но не ваш иудаизм. А вы нам нужны, особенно сейчас, пока эти новые дела не утрясутся.

Айлеви никак не прореагировал на слова Холлиса, но сменил тему:

– Итак, где и когда вы встречаетесь с Асом?

Сэм понял, что не сможет уклониться от ответа.

– На могиле Гоголя. В следующее воскресенье. В три часа дня.

Они вышли из кегельбана и остановились у лифтов. Два лифта прибыли одновременно. Холлис вошел в один, а Айлеви – в другой.

 

Глава 16

Лиза Родз подошла к телефону и набрала номер Сэза. Трубку взяла его секретарша и соединила с ним Лизу.

– Привет, Ли...

– Ты сказал Сэму Холлису, что расстался со мной?

– Нет, и не собирался... Буду с тобой откровенен, я не считаю разумным то, что ты связалась с ним...

– Не лезь в мою жизнь, черт возьми.

– Да успокойся ты!

– О'кей. Извини, – выдохнула она.

– Послушай, если вдруг он порвет с тобой, исчезнет... Что бы там ни случилось, я по-прежнему люблю тебя. Почему бы нам не поговорить...

– Мы уже поговорили.

– Мне действительно следует разозлиться. Что там произошло, в этой деревне?

– Все найдешь в моем отчете.

– Лиза...

– Мне пора идти. Пока, Сэз. – Она повесила трубку. – Черт бы побрал этих мужчин!

Лиза налила себе виски и продолжила работу над пресс-релизом, не вполне понимая, о чем пишет.

Через несколько минут явилась Кей Хоффман и уселась на свое излюбленное место возле кондиционера.

– А... Все корпишь над этим...

Лиза молча продолжала работать. Кей взяла вчерашний номер «Вашингтон пост» и внимательно просмотрела его.

– С тобой все в порядке? – как бы между прочим спросила она.

– Да, – не поднимая глаз, кивнула Лиза.

– Месячные, что ли?

– Да нет же.

Лиза слыла в посольстве русофилом. Она очень любила русское искусство и литературу. Ее считали специалистом по иконам и знатоком русской поэзии. Пастернак был ее любимым поэтом. Лиза обожала русский балет и национальную русскую кухню. По роду своей работы она устраивала гастроли: Большого театра и выдающихся советских артистов в Соединенные Штаты, а американских – в СССР. В России она очень остро осознала свое русское происхождение.

Временами Лиза представляла себя шатким канатным мостиком, соединяющим две скалы над пропастью.

Она закончила работу над пресс-релизом. Обычно он составлялся в двух вариантах – один для Америки, второй – для ТАСС – советского агентства новостей. ТАСС использовало эту информацию без ссылок на источники. В этом советская и американская пресса походили друг на друга.

– Мне как, проявить нежность к Ван Халену или аудитории? – спросила она Кей.

– О... ты все еще работаешь над этим? Сегодня это должно уйти. Концерт как раз идет.

– В один прекрасный день я напишу то, что хочу. Напишу о том, что на самом деле видела здесь.

– В один прекрасный день – пожалуйста. А сегодня пиши то, что я говорю.

– Нет... я хочу сказать, это не просто газетный материал. Тут нечто большее... Все мышление русской молодежи захвачено западной поп-культурой. Каждый ребенок одет в синие джинсы. Он восклицает по-английски: «Супер!», «Превосходно, бэби!». Это... – Она на секунду задумалась. – Это какой-то сюрреализм, вот что это... Я хочу понять, что с ними происходит, что будет дальше.

– Подобные вопросы не входят в компетенцию нашей службы. Мы должны меняться вместе с политическим курсом, – наставительно сказала Кей.

С самого начала советско-американских отношений вопросами культурного обмена занимались дипломаты. Лизе претило, что все это отдано в руки политиков.

– Мне не нравится, что вы написали пресс-релиз по поводу смерти Фишера и поставили на нем мое имя, – сказала она Кей.

Та пожала плечами.

– Прости. Приказ. Наверное, мне следовало отказаться от этого. Я думаю, что тебя это не должно беспокоить.

– Что вы имеете в виду?

– Забудь об этом.

Лиза посмотрела на настенные часы. Пять минут шестого. Она решила отправиться к себе и написать заголовки к своему фотографическому эссе по Москве.

– Довольно, – сказала она и бросила бумаги в «дипломат». – Пойду к себе, поработаю над фотоочерком о Москве.

– С тобой все в порядке? – снова спросила Кей.

– Здесь у всех не все в порядке, – ответила Лиза. – В Штатах это называется работой в трудных условиях.

– Вся жизнь в этой стране – работа в трудных условиях. Тебе следует завести любовника.

– Нет, это не поможет.

– Поможет. Могу я поинтересоваться, что случилось с тем парнем, занимающимся вопросами политики, с Сэзом?

Лиза подумала о том, что ей предстоит провести очередной вечер в одиночестве. Посольские романы чаще всего были результатом вынужденной замкнутости в своем тесном кругу. Предметом всеобщего внимания становились браки, семейные конфликты из-за продвижения по службе; порой супруги расставались, получив разные назначения, когда ни один из них не хотел отказаться от своей службы.

– Не о чем говорить, – отрезала Лиза.

– Нет, есть о чем. Ты же практически переехала к нему.

– Жизнь в посольстве, как в провинциальном городке, не так ли, Кей?

– Да. Здесь двести семьдесят шесть человек. Но не подумай, что я лезу в чужие дела. Я просто обеспокоена.

– Знаю, – улыбнулась Лиза. – Найду себе русского любовника. Это поможет мне до конца познать русскую душу.

– Как любовники они ужасны.

– Откуда вы знаете?

Кей подмигнула.

– Ух, моя задница горит, да и сама я тоже. Пойду-ка я в кегельбан. Пошли вместе. Ребята из морской пехоты просто помешались на тебе.

– Нет, спасибо. У меня разболелась голова.

– Ладно. Увидимся на завтраке. – Кей направилась к двери. – Ходят слухи, что ты и военно-воздушный атташе вместе смотались на уик-энд.

– Чепуха. Мы ездили, чтобы позаботиться об останках Грегори Фишера.

Кей Хоффман рассмеялась и ушла. Лиза осталась одна в кабинете и посмотрела на телефон.

 

Глава 17

Сэм Холлис снял трубку телефона.

– Холлис слушает.

Лиза передразнила его:

– Холлис слушает! Ты можешь просто сказать «хэлло»?

– Хэлло, Лиза. – Он не виделся с ней с тех пор, как ушел от Айлеви и Бенкса в воскресенье. – Как дела?

– Чувствую себя выжатой как лимон. Ты не сообразил позвонить, прислать цветы или еще что-нибудь, черт возьми.

– Здесь не присылают цветы...

– Ну и мужлан же ты!

– Послушай, мне это не совсем удобно. Я женат.

– Раньше я слышала совсем не то.

– Значит, плохо слушала.

– Я бы хотела поужинать с тобой сегодня вечером. И не на территории посольства.

– Встретимся в вестибюле. Через полчаса?

– Через тридцать пять минут, – ответила она и дала отбой.

Холлис позвонил своему помощнику, капитану О'Ши.

– Эд, подгоните мне такси к воротам. Примерно через сорок пять минут.

– Может быть, машину с шофером?

– Нет, это личное дело.

– Личное или нет, возьмите служебную машину.

– Лучше такси.

Холлис без доклада вошел в кабинет Айлеви. Сэз задернул портьеры на окнах и включил магнитофон. Боб Дилан запел «Мистера Тамбурина».

Холлис придвинул стул вплотную к Айлеви, сел и тихо произнес: – Буров.

– Только человек и фамилия, не так ли? Все, что нам известно... – кивнул Айлеви.

– Нам ведь нужно расшевелить его, верно? Может, он больше, чем «ширма» в можайском морге. Позвоните в ресторан «Лефортово». Закажите два места на мое имя.

– У этой попытки мало шансов на успех, Сэм.

– Не совсем: гэбэшные «слухачи» настроены на мое имя. Они все сейчас «опекают» меня. И даже если Буров находится где-то в районе Можайска, он доберется до Москвы часа за два.

– Кого вы берете на ужин?

– Не вас.

– О'кей. – Айлеви усмехнулся. – Допустим, Буров все же объявится и захочет не просто побеседовать, тогда мне трудно будет вытащить вас из «Лефортово», если случится какая-нибудь беда.

– Я обошелся без вашей помощи в Можайске.

– По-моему, вы искушаете судьбу, полковник. Не говоря уж о судьбе вашей приятельницы.

– Я ей прямо скажу об этом, а она сама решит.

– Сэм, помните совет, который вы дали мне по поводу моего иудаизма? Так вот, позвольте мне дать вам тот же самый совет относительно тех возможных американских летчиков. Убедитесь сначала, стоит ли это вашей жизни. Или по крайней мере удостоверьтесь, что кто-нибудь примет посланный вами мяч после вас. Иными словами, посвятите меня в то, что вам известно, перед тем как вас уберут.

– Если я это сделаю, то вы не станете так беспокоиться за мою жизнь, Сэз.

Холлис вышел из кабинета Айлеви и спустился на лифте на первый этаж канцелярии. В вестибюле было много народа. У сотрудников посольства закончился рабочий день.

Он увидел Лизу, беседующую с тремя сотрудниками коммерческого отдела. Она чему-то смеялась вместе с ними, и Холлис почувствовал, что это его раздражает.

Лиза оглядела холл и наконец заметила Сэма. Она извинилась перед собеседниками и подошла к нему.

– Привет, полковник.

– Привет, мисс Родз.

– Вы знакомы с Кэвином, Филом и Хьюго из коммерческого отдела? Могу вас представить.

– Как-нибудь в другой раз. Нас ждет такси. – Он направился к двери, она – за ним. Они вышли из здания и направились к воротам. Лиза поежилась.

– Боже, какой холодный ветер. И так будет до мая.

– Я собирался позвонить вам на днях... – начал Холлис.

– Не стоит об этом, Сэм. Иди в ногу со временем. Я ведь тоже была завалена работой. А ужин – отличная мысль. Спасибо тебе.

– Хорошо. – Он взял ее за руку и повернул к себе лицом. – Я постоянно думаю о том, что нам с тобой надо объясниться. Выслушай меня. Перед нашей поездкой в Можайск я предупреждал тебя, что она может оказаться опасной, и ты поняла, что я имел в виду. Сейчас же каждый день становится опасным... каждый наш выход за пределы этих ворот. И сегодня вечером – это не просто ужин... И вот я спрашиваю тебя: хочешь остаться со мной и со всем тем, чем я занимаюсь?

– Нас ждет такси.

Холлис взял ее под руку, и они прошли через ворота.

У тротуара стояло такси в ожидании пассажиров, а неподалеку от него – серая комитетская «волга». Холлис и Лиза сели в такси.

– "Лефортово", – сказал полковник водителю.

Тот удивленно взглянул на него. Тогда Холлис уточнил:

– В ресторан, а не в тюрьму. Это на улице... Забыл.

Лиза рассмеялась.

– Я знаю, где это находится, – кивнул водитель.

Холлис обернулся и увидел, что серая «волга» следует за ними.

– "Лефортово" – это название ресторана? – спросила Лиза.

– Да.

– Никогда не слышала о таком. Это то самое место, где проводят время кагэбэшники и куда ты обещал меня сводить?

– Оно самое.

Водитель бесцеремонно встрял в их разговор:

– Вы говорите по-русски?

– Немного.

– Может, выберете другой ресторан?

– Почему?

– Этот не слишком приятный.

– А почему вы так считаете?

– Милиция. Слишком много их приходит туда. Кроме них, этот ресторан никому не нравится.

– Вы говорите о кагэбэшниках?

Водитель не ответил. Он закурил сигарету, и салон наполнился вонючим дымом.

– Если дадите пару долларов, то позабудем о счетчике.

– Я не могу дать вам два доллара.

– Ну а что-нибудь еще: жвачку, губную помаду, сигареты?

Лиза порылась в сумочке.

– Вот, губная помада «Эсти Лаудер» для вашей жены.

– Это для моей подружки. Жене я отдаю зарплату. Спасибо вам.

Лиза повернулась к Холлису и сказала по-английски:

– Мужчины все-таки свиньи!

– Знаю.

– Вы оба неплохо говорите по-русски, – заметил водитель. – Неужели шпионы?

– Да, – ответил Холлис. Водитель расхохотался. Он свернул с Садового кольца на шоссе Энтузиастов и поехал к Лефортову.

– Вы слышали, что в январе намечается встреча наших президентов? – спросил Холлис.

– Ага, я читал об этом.

– Ну, и что вы об этом думаете?

Водитель осмотрелся, словно проверяя, нет ли еще кого-нибудь в машине, затем ответил:

– Они уже сорок лет договариваются, черт побери. Если бы действительно хотели мира, то давно бы договорились. Пора бы нам объединиться, прежде чем черные и желтые захватят весь мир. Вот мы тут взорвем друг дружку, а они его и завоюют. Передайте это своему президенту.

– Обязательно передам, – сказал Холлис.

– Вы на самом деле хотите пойти туда? – спросил водитель, когда они подъехали к ресторану.

– Да, – подтвердил Холлис. Он протянул таксисту пять рублей и не взял сдачу.

– Ни разу не бывала в этой части города. Какая-то она темная и мрачная, – сказала Лиза.

– В этом есть свое очарование.

Она рассматривала тюрьму КГБ, расположенную через дорогу, и заметила припарковавшуюся «волгу» с включенным двигателем.

– Это наша компания?

– Она самая.

Холлис и Лиза вошли в ресторан. Освещение в зале было сильно приглушено. Большинство посетителей составляли мужчины, и половина из них – в форме.

– Есть здесь что-то зловещее. Мне нравится, – сказала Лиза.

Холлис назвал свое имя администратору, и она проводила их к столику в самом центре зала.

– Все смотрят на нас, Сэм.

– Ты же так красива.

– Им известно, что мы американцы?

– Раз уже заговорили об анкетных данных, скажу, что джентльмены, разглядывающие тебя, в основном сотрудники «Лефортова», правда, тюрьмы, а не ресторана. Здесь собрались те, кто допрашивает, пытает и расстреливает. После такой работы у них обычно зверский аппетит. Еда здесь преотличная, обслуживание – самое быстрое во всей Москве. А цены – ниже, чем в других ресторанах.

Подошла официантка с бутылкой минеральной воды и положила на столик меню. Холлис заказал бутылку грузинского вина и ужин. Им не пришлось ждать и пяти минут.

– Вон тот тип все время пялится на меня, Сэм.

– Просто он никогда не видел настоящих американок.

Она улыбнулась и показала мужчине, уставившемуся на нее, язык. Кто-то из посетителей рассмеялся. Мужчина поднялся из-за стола, направился к их столику. Он был огромного роста и, казалось, вот-вот заденет головой люстру.

– Виктор! Да не веди себя по-хамски! Лучше поставь американцам выпить! – раздались голоса.

– Не хочешь уйти отсюда, Сэм? – спросила Лиза.

– Нет.

Виктор и Холлис оценивающе смотрели друг на друга. Из темного угла поднялся высокий худощавый мужчина и пошел через зал.

– Вон отсюда! – рявкнул он сквозь зубы, остановившись рядом с Виктором.

Тот кинулся к выходу.

Полковник Буров подошел к их столику.

– Добрый вечер, господа. Я могу присоединиться? – Не дожидаясь приглашения, Буров сел на свободное место и щелкнул пальцами. Тут же как из-под земли выросла официантка. – Принесите еще вина, – приказал он и обратился к Холлису и Лизе. – Я должен извиниться перед вами за поведение моего соотечественника.

– Извинение принимается, полковник, – сказал Холлис.

– Правильно ли мое предположение, что наша встреча не случайна?

– Возможно, для вас она – роковая. Что у вас на уме, полковник Буров?

– Многое, полковник Холлис. С прошлой нашей встречи в Можайске в связи с тем неприятным делом я постоянно думаю о вас обоих.

– А мы о вас.

– Польщен. Кстати, мне сказали, что вы вообще не ночевали в совхозе.

– Так что из этого следует?

– Мы обнаружили взятую вами напрокат машину там, где вы ее оставили – на вокзале в Гагарине. Я тщательнейшим образом осмотрел ее и заключил, что вы заезжали в запретную зону. Конкретно – в зону, находящуюся в двух километрах севернее от Бородинского поля.

– Передайте мне масло, полковник, – попросил Холлис.

Буров передал через стол тарелочку с маслом.

– Итак? – спросил он.

Холлис наклонился к Бурову.

– Полагаю, что если вам понадобится побеседовать с нами, то вы, через своего министра иностранных дел, организуете встречу в моем посольстве. Всего хорошего.

Буров стукнул по столу вилкой.

– Черт бы вас побрал, Холлис. Мне известно, кто вы такой. Я даже знаю, что у вас шрамы на спине от ран. Вас ведь сбили над Хайфоном? Я знаю, что вашу сестру зовут Мэри и что ваша мать много пьет. Давайте-ка перейдем прямо к делу и забудем дипломатические протоколы.

– Хорошо, оставим дипломатию. Вы убили американского гражданина. Вы избили моего шофера и, наверное, убили бы и меня, и мисс Родз. И тем не менее сидите здесь и разговариваете с нами, словно вы – цивилизованный человек. Коим вы отнюдь не являетесь.

– Ладно. Не имеет смысла отрицать некоторые факты, которыми вы располагаете. Однако вывод, сделанный вами, возможно, ошибочен. Это дело, полковник Холлис, выходит за пределы вашей компетенции, и уж, безусловно, мисс Родз. Допускаю, что в какой-то степени оно и вне моей компетенции. Это дело касается людей, стоящих выше нас с вами.

– В таком случае зачем же убивать маленьких людей, полковник? – вмешалась Лиза.

Не обращая внимания на ее слова. Буров продолжал:

– Что ж, я удовлетворю ваше любопытство. Дело обстоит примерно так: майор Джек Додсон, о котором рассказал вам по телефону покойный мистер Фишер, был перебежчиком. Находясь в плену в Народной Республике Вьетнам, майор Додсон послал в советское посольство в Ханое письмо с просьбой о встрече. Его желание было удовлетворено, и в беседе с советским военным атташе майор Додсон попросил политического убежища в Советском Союзе. Он также заявил, что готов предоставить некоторую информацию в обмен на освобождение из лагеря военнопленных. Он страдал от того, что предан своей страной. Додсон считал, что Америка неправильно вела эту войну, что жестокие воздушные бои подвергали опасности его жизнь, что он зря растрачивал свои талант и опыт и что эта война стала причиной гибели многих его друзей. Возможно, вы и сами чувствовали то же самое, полковник. Додсон попросил нас вытащить его из вьетнамского лагеря для военнопленных. И мы сделали это.

Холлис и Лиза не произнесли ни слова. После долгой паузы Холлис наконец спросил:

– А почему же Советский Союз не заявил во всеуслышание о его ренегатстве?

– Додсон не хотел этого. И это было частью нашей с ним сделки.

– И он позволил, чтобы семья считала его погибшим? – спросила Лиза.

Буров пожал плечами.

– Додсон упоминал о прошлых изменах его жены... К тому же, насколько я знаю, они были бездетны.

– По-моему, все это – чушь собачья, – заявил Холлис. – А чем занимался Додсон в сосновом лесу вечером, когда внезапно натолкнулся на Грегори Фишера? Неужели собирал грибы?

– И почему после того, как полковник Холлис приказал Фишеру оставаться в «России», он уехал оттуда, вернулся в Бородино, где погиб в автомобильной катастрофе? Объясните же, полковник Буров, – потребовала Лиза.

Буров налил себе немного вина и сказал:

– Автомобильная катастрофа, случившаяся с мистером Фишером, не имеет никакого отношения к разговору о майоре Додсоне. Тем не менее, поскольку у меня была возможность прослушать запись разговора мистера Фишера с вами и мисс Родз, то думаю, вы не сможете отрицать, что мистер Фишер был очень взволнован. Моя гипотеза такова: он запаниковал и вернулся в машину с мыслью о том, что... ну, кто знает, что в мыслях у пьяного человека? Что же касается майора Додсона, то он просто гулял, как обычно. Совершенно случайно он наткнулся на мистера Фишера, и, вероятно от ностальгии, кое-что рассказал ему о себе. Но он не говорил мистеру Фишеру, что он – заключенный, поскольку таковым не являлся.

Буров вынул из кармана сложенный листок бумаги и протянул Холлису.

– Вот письмо, написанное рукой майора Додсона и датированное январем 1973 года, где он просит политического убежища в Советском Союзе. Теперь ваше руководство извещено об этом, и оба наших правительства стараются избежать любых недоразумений, которые могли бы возникнуть в связи с его предательством. Это было тихое дезертирство, и нам бы всем хотелось, чтобы все так и осталось.

Холлис даже не взглянул на письмо.

– Я бы хотел поговорить с майором Додсоном и услышать все это из его собственных уст.

– Хорошо. Если он согласится, – кивнул Буров.

– Меня не волнует, согласится он или нет. Вы заставите его поговорить со мной. Завтра же. Здесь, в Москве. Полагаю, что для встречи подойдет Международный Центр торговли. Это в некотором роде нейтральное место.

Буров закурил.

– Что ж, я должен обсудить это в соответствующих инстанциях.

– Я понимаю, полковник, что вы не можете сейчас же принять решение, поэтому мне бы хотелось увидеть фотографию майора Додсона в завтрашней «Правде».

– Весьма разумно.

Холлис снова наклонился к Бурову.

– Если же вы не сможете предъявить или сфотографировать этого человека, то я сделаю вывод, что вы убили его или что он вышел из-под вашего контроля. Вообще-то я думаю, что на самом деле он в бегах и может вскоре появиться, но тогда и так, как захочет сам.

Буров взглянул на Холлиса и перевел взгляд на Лизу.

– Люди с Запада, приезжающие в Советский Союз, часто смотрят на все с подозрением и неверно трактуют увиденное. Тем не менее я ожидал от таких людей, как вы, более компетентного суждения.

– Вы говорите двусмысленно и скрываете правду, – сказал Холлис. – Позвоните мне завтра в офис и сообщите свое решение относительно майора Додсона.

– Постараюсь. Но на завтра у меня запланированы и другие дела. Я занимаюсь расследованием убийства двух охранников в той самой запретной зоне, о которой я говорил. Двух молодых людей с огнестрельными ранами в груди оставили умирать в агонии. Кто бы мог это сделать? – Он пристально посмотрел на Холлиса.

Холлис ткнул кулаком Бурова в грудь и, стиснув зубы, прохрипел:

– Двух молодых людей... говорите... остались умирать в агонии? Вы ублюдок. Вы вместе с вашими головорезами убили миллионы молодых людей, женщин, детей...

Лиза схватила Холлиса за руку.

– Сэм! Приди в себя! Успокойся, ради Бога! На нас обращают внимание.

Лицо Бурова, казалось, окаменело. С минуту все сидели молча.

– Какой же вы кретин! Явиться сюда вот так, чтобы... обвинить меня в убий... – наконец еле слышно заговорил Буров.

– Кстати, – перебил его Холлис, – кто тот человек, который открыл мне дверь номера Фишера в «России»?

– Откуда я знаю?

– Он выглядел и разговаривал как американец. Но на самом деле он был русский, кагэбэшник, работающий, наверное, в отделе А. Помимо прочих учебных заведений он закончил институт США и Канады в Москве. Этот парень сработал превосходно, Буров. Так что не увольняйте его. Однако он казался слишком безупречным. Намного лучше, чем обычно выпускают ваши училища. Я даже сначала подумал, что он – американец, работающий на вас. Вот тогда-то я серьезно задумался о «Школе обаяния миссис Ивановой», о майоре Додсоне и тому подобном. И я пришел к весьма интригующим выводам. – Холлис налил вина в бокал Бурова. – Похоже, вам неплохо бы выпить, полковник.

Буров откашлялся и, задыхаясь, произнес:

– Мне бы хотелось, чтобы вы ушли со мной, и тогда мы сможем продолжить наш разговор наедине.

– Думаю, мы закончим наш ужин, – ответил Холлис. – Всего хорошего.

– Пойдемте. До моего офиса совсем недалеко. Прогуляемся.

– Катитесь к черту.

– Боитесь? – усмехнулся Буров. – Перед вами два пути в Лефортово. Один из них – добровольный.

Холлис оглядел зал ресторана и увидел, что несколько человек поднимаются из-за своих столиков.

– В посольстве известно, где мы проводим сегодняшний вечер, – предупредила его Лиза.

– Нет, мисс Родз. Они знают, куда вы отправились. Но доехали ли вы сюда? – Буров встал. – Следуйте за мной. Поднимайтесь.

Холлис положил на стол салфетку, взял Лизу за руку, и они прошли за Буровым к выходу.

– Полагаю, что здесь мы распрощаемся, – сказал Холлис, когда они вышли на улицу. Взяв Лизу под руку, он повернулся, намереваясь уйти.

Буров сделал знак троим мужчинам, одним из которых был Виктор. Тот так сильно толкнул Холлиса, что он врезался в стоящую у тротуара машину.

– Ты ублюдок! – крикнула Лиза и двинула Виктора ногой в пах.

Один из кагэбэшников закатил ей пощечину, схватил за волосы и пригнул к земле.

Холлис подскочил к Бурову и въехал ему кулаком в челюсть. Он кинулся к мужчине, державшему Лизу за волосы, но тот выхватил пистолет и крикнул:

– Стоять!

Холлис остановился. Буров поднялся на ноги и, вытирая носовым платком разбитый в кровь рот, сказал:

– Вы оба арестованы.

Холлис помог Лизе встать.

– С тобой все в порядке?

– Да...

– Виктор, поскольку ты получил по яйцам и пострадал больше всех, тебе сегодня полагается утешительный приз: обыщешь эту дамочку, но аккуратно.

– Да уж постараюсь, – заржал тот.

А дальше все произошло за считанные секунды. С противоположных концов улицы выскочили две «волги» и резко затормозили у тротуара, ослепив фарами всю компанию. Дверцы разом распахнулись, и четверо вооруженных мужчин в черных шапках-масках мгновенно окружили Лизу, Холлиса и сопровождавший их конвой.

– Добрый вечер, полковник Буров, – сказал один из них голосом Сэза Айлеви. – У нас оружие с глушителями, поэтому шума не будет! Прикажите вашим людям убрать пистолеты.

Буров кивнул. Сэз снял маску.

– Узнаете меня, полковник?

– Грязный еврей! – в бешенстве прохрипел Буров.

Айлеви продолжил:

– Я бы с удовольствием грохнул ваших приятелей, а вас самого похитил бы прямо здесь, напротив Лефортова. Однако если вы сохраните благоразумие, то мы назовем все это провокацией и разойдемся до следующей встречи. И не рыпайтесь! Я просто хочу заставить вас понять, что в вашей карьере, полковник, наступил критический момент. Вам понятно это выражение?

Буров выругался матом.

Холлис и Айлеви усадили Лизу на заднее сиденье одной из машин. На прощанье Сэм сказал Бурову:

– Я все-таки жду завтра вашего звонка по поводу Додсона.

«Волги» скрылись из виду так же стремительно, как и появились несколько минут назад.

Лиза дрожащей рукой прикурила сигарету.

– Боже, неужели все позади? – вздохнула она.

Айлеви повернулся к Холлису и заметил:

– Двинуть в морду полковнику КГБ... Не думаю, что это было правильное решение.

– Это произошло само собой, Сэз.

– Это за Бреннана, верно, полковник? – спросил водитель.

– Половина за Бреннана, половина – от меня лично.

– Лучше избегать физического насилия. Теперь, при первой возможности, он сломает вам челюсть, Сэм.

– Если у него появится такая возможность, значит, я заслуживаю сломанной челюсти.

– Они начали избивать нас. Мы имели право защищаться, Сэз, – вспылила Лиза.

– Нет, здесь вы не имели на это права! – сказал он. – Но я так и не понял... что вы там натворили...

– Я двинула этого жирного Виктора в пах.

– Здорово вы его, мисс Родз! – одобрительно кивнул водитель.

Айлеви пожал плечами.

– Держу пари, что в какой-то момент вы решили, что я позволю им затащить вас к себе.

– Полагаю, вы излишне медлили, – сказал Холлис. – Я ожидал, что вы появитесь раньше.

– Так это все было запланировано? – возмутилась Лиза.

Ее реплика осталась без ответа.

– Теперь я убежден, Сэз, что Буров – главный игрок.

– Я не узнал его, но просмотрю наши «фотки». Что вам удалось разузнать, полковник?

– Только то, что стоит лишь упомянуть «Школу обаяния миссис Ивановой», как тебя тут же упекут в тюрьму.

– Интересно...

– Я понял, Сэз, что эти люди доведены до предела, если они рискнули похитить двух американцев со статусом дипломатической неприкосновенности, не говоря уже об убийстве.

– Да, отчаянные ребята. Они нарушают правила, значит и мы можем их нарушать. Нам нужно скорее раскрутить это дело, прежде чем нас выпрут из страны или просто прикончат.

– Обнародовав это, мы хоть немного прикроем себя, – заметил Холлис.

– Да, но из Вашингтона пришло распоряжение разобраться с этим без шума.

– Разобраться с чем? – спросила Лиза.

– С возвращением на родину майора Джека Додсона, – ответил Айлеви.

– А что если он не захочет возвращаться? Буров уверяет, что он перебежчик.

– Нам самим следует поговорить с ним, – сказал Холлис.

Они подъехали к воротам посольства. Неподалеку, как всегда, дежурила серая кагэбэшная «волга», а рядом с ней три «форда».

– Мы в полной боевой готовности, – отметил Сэз.

 

Глава 18

Холлис, Айлеви и Лиза стояли в холле канцелярии.

– Пойдемте выпьем, – предложила Лиза. – Сейчас мне это просто необходимо.

– Мне нужно еще кое-что успеть сделать сегодня вечером. До завтра. – Сэз повернулся и направился к лифту.

– А ты? У тебя тоже есть срочные дела, Сэм?

– Нет. Я пропущу стаканчик.

– Чего-нибудь покрепче? – улыбнулась она.

– Пожалуй.

Они прошли к жилому блоку и поднялись в Лизину квартиру.

– Чем тебя угостить?

– Скотчем без льда.

Лиза приготовила напитки.

Холлис осмотрелся вокруг. Квартира была современной, гостиная совмещена со столовой, а за ними находилась небольшая кухонька. Спальня на втором этаже. Мебель, как и в большинстве посольских квартир, – финская. Типичная квартирка американского государственного служащего среднего ранга, но ей мог бы позавидовать любой крупный советский чиновник.

Лиза протянула Сэму стакан и произнесла тост:

– За хорошо проведенное время. – Они выпили. – Не возражаешь, если я поставлю музыку Рахманинова?

– Не имею ничего против. А что это за икона на стене? Подлинник?

– Да. Это икона моей бабушки. У меня еще возникнут трудности, когда потребуется вывезти ее из страны назад.

– Я помешу ее в дипломатический багаж.

– Правда, Сэм? Спасибо тебе огромное. Почему-то у меня возникает такое чувство, Сэм, что мое пребывание здесь подходит к концу. Ведь тут оказался не только Додсон. Их же сотни, не так ли?

Лиза устроилась на диванчике, и Холлис присел с краю. Он долго смотрел на нее и наконец ответил:

– Возможно, я чересчур разговорился тогда.

– Я не болтаю о том, что ты рассказал мне. Разве вы с Сэзом не обмениваетесь информацией?

– Мы ею торгуем друг с другом. В нашем деле ничего нельзя добиться даром. Все это, конечно, мелочно, однако подобная конкуренция вполне в американском духе.

– Однако ты делаешь успехи.

– Да. Но при этом он – мой друг.

– Мне бы так хотелось, чтобы мы перестали выделять адреналин при виде красных звезд, звезды Давида или чего бы там ни было. Но мы как дворняжки профессора Павлова, Сэм. Они заставляют нас возбуждаться, чуть ли не сексуально...

– Кто это они?

– Они – это те, кем мы будем через двадцать лет. А сейчас мы проходим курс обучения.

– Ты можешь стать кем-нибудь еще.

– Другой?

– Разумеется. Налей-ка мне на этот раз побольше.

Она налила ему тройную порцию виски и подсела поближе.

– Могу я тебе кое в чем признаться? Я чертовски испугалась в Лефортове. И это уже во второй раз.

– Завтра вечером мы пойдем в кино. Будут показывать «Рембо».

Она рассмеялась.

– А помнишь, как русский парнишка влез на стену, пробрался в наш кинотеатр и посмотрел весь фильм, прежде чем его обнаружили.

– Помню. Посол тогда снес башку кое-кому из службы безопасности.

– Мальчишка хотел посмотреть фильм. Какая шла картина?

– "Рокки".

– Когда же этот народ вырвется на свободу, Сэм? Я хочу сказать, им понадобятся двести миллионов таких мальчишек. Когда же это произойдет?

– Наверное, никогда, Лиза.

– Умираю от голода. Мы так и не успели поужинать. Я приготовлю нам сандвичи. Знаешь, Сэм, мне хочется научиться готовить традиционную русскую еду. Однажды я даже сварила рассольник.

– А что это такое?

– Соленый овощной суп.

– Пожалуй, я пойду к себе.

– Нет, останься. Поговори со мной. Не хочу сегодня ночью оставаться одна.

– На территории посольства ты в полной безопасности.

– Знаю. Но мне очень хочется побыть с тобой. Ты вот не помнишь, Сэм, а я ведь была на вечеринке, когда провожали твою жену. Ты знал тогда, что она не вернется?

– Догадался, когда увидел, что она упаковывает абсолютно все.

– Значит, ты разводишься?

– Да. Разве это брак?

– Тебе хочется узнать о Сэзе?

– Только не теперь.

– Ты говорил, что это может оказаться опасным.

– Что именно? – взглянул на нее Холлис.

– То, что светит нам впереди, опасно?

– Да, опасно.

– Ты можешь рассказать мне конкретнее?

У Холлиса мелькнула мысль: что, если Лиза обо всем докладывает Сэзу Айлеви? Но если это правда, значит, он ничего не понимает в людях.

– Если наступит минута, когда тебе захочется бросить это дело, Лиза, просто скажи: «Я ухожу». И больше ничего.

– Я действительно нужна тебе?

– Нам здесь не хватает храбрых энергичных американцев. Я знаю, что это нарушает устав Информационной службы Соединенных Штатов, не говоря уже о правилах Пентагона. Однако отвечу: да, ты мне нужна.

Она кивнула:

– О'кей. И ты получишь меня.

Лиза обняла его и поцеловала, затем нежно пробежала пальцами по затылку и погладила его шрамы.

– Ты мог бы оказаться в «школе обаяния».

– Наверное.

– Но вместо этого ты здесь. Твоя жена – в Лондоне. Грегори Фишер мертв, а майор Додсон – Бог знает где. Чем же все это закончится?

– Не имею представления.

– Когда кончается твоя работа здесь?

– Как решит Пентагон. А твоя?

– Через двадцать месяцев. А теперь, может быть, скорее. Что будем делать, если один из нас уедет раньше другого?

Холлис промолчал, и она сказала:

– Пойдем со мной, милый.

Они поднялись в ее спальню.

– У тебя здесь красиво, – заметил Холлис.

– Ты – всего лишь третий мужчина, поднявшийся сюда.

– Это, конечно, редкая честь. Послушай, ты вообще-то понимаешь, что я почти на двадцать лет старше тебя?

– Те двое тоже были старше на двадцать лет. И что из этого?

Холлис посмотрел на нее. Было в Лизе что-то такое, что очень привлекало его. Она казалась сорванцом, и все же очень женственной, простодушие и бесхитростность сочетались в ней с умом и проницательностью.

– Останься на ночь. Я хочу проснуться рядом с тобой, Сэм. Как в Яблоне.

– Это было бы просто замечательно.

* * *

Зазвонил будильник, и Лиза протянула руку и выключила его.

– Теперь у тебя появилась любимая сторона кровати.

– Где я?

– В Париже. Меня зовут Колетт.

– Рад был познакомиться с вами. – Жалюзи были закрыты, а портьеры плотно задвинуты, таков был порядок. Холлис зажег лампу.

– Раньше меня радовало солнце, по утрам заглядывающее в окно.

Она прижалась к нему, целуя в щеку, и погладила его живот.

– Ты очень ласковая, – сказал он.

– А ты нет, – ответила она.

– Дай мне время.

– Понимаю. – Она встала и направилась в ванную.

На ночном столике зазвонил телефон. Сэм не стал поднимать трубку, но телефон настойчиво продолжал звонить. И вопреки своим правилам Сэм поднял трубку.

– Алло.

– Доброе утро, Сэм, – произнес Сэз Айлеви.

– Доброе утро.

– Мне надо поговорить с вами.

– Тогда позвоните ко мне на квартиру.

– Там никто не отвечает.

– Попробуйте позвонить еще раз.

Айлеви казался раздраженным.

– Мне бы хотелось встретиться с вами в одиннадцать.

– В десять тридцать у меня назначена встреча с двумя полковниками ВВС.

– Она отменена.

– Кем?

– Передайте Лизе, чтобы тоже пришла. На сегодня она освобождена от всех дел. Увидимся в безопасной комнате для офицеров спецслужб. – Айлеви повесил трубку.

– Где ты? – крикнула Лиза из ванной.

– Сейчас я на своей стороне кровати. – Холлис встал.

«Мог бы дождаться, когда я приду в офис, и поговорить», – думал он. Сэм размышлял о жизни в этих стенах. Здесь можно играть в кегли, плавать в бассейне, играть в сквош или каждую неделю смотреть в кинотеатре фильмы. Если вас не привлекало ничего из этого, то можно сойти с ума, как заявила его жена, или ограничиться мелкими нарушениями: внебрачными половыми связями, алкоголем, но чаще всего люди просто уходили в себя. Можно было, правда, проводить время за чтением длинных русских романов или работать по шестнадцать часов в сутки и попытаться узнать побольше об этой стране и народе, как делала Лиза. Но и это скоро приводило к разочарованию и неверию в свои силы.

Лиза вышла из ванной, обернутая в полотенце.

– Кто это звонил?

Холлис откровенно разглядывал ее.

– Я тебя внимательно слушаю.

– Ах да... Звонил Сэз.

– А...

– Он хочет встретиться с нами обоими в одиннадцать. На сегодня у тебя отменены все дела.

– Как ты думаешь, чего они теперь хотят?

– Кто знает?

– У нас неприятности из-за...

– У меня, возможно. Я женат. А ты человек свободный, посему все это тебя не касается.

– Это моя вина, Сэм. Я поступила эгоистично. Ты рискуешь большим, чем я.

Они смотрели друг на друга, и оба не скрывали своего желания.

– Давай-ка лучше успеем еще кое-что на полной скорости, летчик, – предложила она.

 

Глава 19

На этот раз они сидели в безопасной комнате для офицеров, поскольку в другой такой же комнате посол сейчас встречался с людьми из Вашингтона, только что прилетевшими в Союз. Видимо, состояние дел достигло критической точки. Все сотрудники посольства уже поняли, что происходит что-то экстраординарное.

Бреннана самолетом отправили на лечение в Лондон, а ночью у посольства дежурили «форды» и кагэбэшные «волги».

Чарлз Бенкс откашлялся, взглянул на Холлиса, затем на Лизу и начал:

– Полковник Холлис, мисс Родз, для меня весьма неприятной является обязанность сообщить вам, что советские власти обратились с официальной жалобой касательно вас обоих. Детали неважны. Однако вас обоих объявили персонами нон грата. В вашем распоряжении пять дней для того, чтобы привести все свои дела в порядок и покинуть страну. Вы улетаете в понедельник до полудня.

– Это нечестно. Нечестно, Чарлз, – не выдержала Лиза.

Бенкс проигнорировал ее слова и продолжал: – Как вам, наверное, известно, за последнее время советско-американские отношения значительно улучшились. Нашему правительству не хотелось бы свести на нет усилия, приложенные для этого с обеих сторон. Кроме того, Белый дом обеспокоен возможностью возникновения нового советско-китайского альянса, если наши отношения с Кремлем вновь обернутся политикой «холодной войны».

– Ни я, ни Сэм не намеревались нарушать мировой баланс сил! – воскликнула Лиза.

– Нам не до шуток, мисс Родз.

– Я не идиотка, Чарлз, – резко ответила она. – И не собираюсь изменять своим принципам в угоду моему руководству. Убийство есть убийство. И в стране находится американский военнопленный, который сейчас в беде. Если я не могу ничего предпринять в связи с этим и вы тоже, мне остается подать в отставку и обнародовать эту информацию.

– Благодарю вас за ваши заботы, мисс Родз. Но, пожалуйста, поймите, что вас выставляют отсюда не Штаты. Этого требует МИД СССР. Нам же от вас не нужно ни сотрудничества, ни ухода в отставку, вообще ничего. Вы просто упакуете свои вещи и покинете эту страну. И вы не станете предавать огласке эти сведения. Обещаю, что ни в вашем личном досье, ни в досье мистера Холлиса не будет ничего, подрывающего ваш авторитет. Между прочим, вам, Сэм, в ближайшие дни будет присвоено звание генерала. Вам обоим дается тридцать дней отпуска. Затем вы получите новые назначения, которые положительно повлияют на вашу карьеру.

– Нам бы хотелось получить такое назначение, чтобы работать вместе, – сказала Лиза.

Бенкс вопросительно посмотрел на Айлеви, но тот промолчал.

– Это невозможно.

– Почему?

– Из соображений безопасности. – Он многозначительно посмотрел на часы. – Мне пора идти. Мистер Айлеви кратко изложит вам подробности вашего отъезда. – Затем более мягко добавил: – Что касается лично меня, то мне очень жаль, что вы оба уезжаете. Вы очень ценные сотрудники в нашей миссии. Итак, Сэм, Лиза, желаю вам удачи. – С этими словами Бенкс вышел.

Айлеви подошел к бару и налил всем водки с охлажденным апельсиновым соком. На стол поставил поднос с печеньем, пирожными, тостами, маслом и икрой.

– Налетайте, – предложил он. – Чарлз распорядился об угощении для вас, чтобы поднять вам настроение.

– Когда тебя приглашают сюда, чтобы оскорбить, то по крайней мере подмасливают, – заметила Лиза.

Айлеви жевал пирожное.

– Грубо, Лиза, – сказал он, вытирая пальцы о льняную салфетку. – Сейчас я познакомлю вас с некоторыми параграфами Закона о государственной безопасности и проинструктирую насчет ваших обязанностей не разглашать ничего из того, что вы увидели, услышали или прочитали во время службы здесь.

Айлеви прочитал им документы и попросил подписать необходимые бумаги о том, что они со всем ознакомлены. Когда процедура была окончена, он поднял свой бокал, приглашая присоединиться к нему Сэма и Лизу. Но те сделали вид, что не заметили этого.

– Вам же лучше, что вас вышвыривают отсюда, – сказал Сэз. – Если бы вас оставили, то КГБ наверняка продолжил бы охотиться за вами. И советую вам обоим не покидать территорию посольства все последние дни вашего пребывания здесь.

– Это только совет? – спросил Холлис.

– Что же касается приказа – то вам запрещается выходить за ворота посольства без сопровождения и ни в коем случае после наступления темноты.

– А я-то решил, что сезон охоты закрыт, – усмехнулся Сэм.

Айлеви пожал плечами и налил себе еще водки.

– Был бы зверь, а охотники всегда найдутся. Если вам от этого станет легче, знайте, что наше правительство вышибло из страны их военного атташе и сотрудника прессы из дипкорпуса. Об этом сообщат в завтрашних газетах.

– Почему они не вышвыривают вас, Сэз, ведь вы единственный наставили пистолет на Бурова?

– Если бы Советы вышибли меня, то в ответ пришлось бы выставить их главного резидента в Вашингтоне, как это было в восемьдесят шестом. А им это вовсе не нужно. Так что пока счет сравнялся: два – два.

– Я освобожден от своих обязанностей, Сэз?

– О да. Вы оба. Отдыхайте, смотрите фильмы и собирайте вещи. Вам понадобится время...

– Кто пойдет на встречу с Асом в воскресенье?

– Вам придется сообщить ему, что у него сменился куратор. Проработайте детали. И не теряйте его.

– Мы вытащим его отсюда?

– Если он располагает тем, о чем вы его попросили.

Айлеви улыбнулся и некоторое время разглядывал Лизу, потом спросил с напускным безразличием:

– Итак, мисс Лиза, вы проведете свой отпуск дома?

– Не знаю... все так неожиданно. Может быть, в Нью-Йорке...

Айлеви взглянул на Холлиса.

– А вы?

– Тоже не знаю. Наверное, разберусь сначала со своими делами. Потом скорее всего махну в Японию к моим старикам. Затем – в Нью-Йорк, повидаться с братом. – Помолчав, добавил: – Может быть, съезжу в Нью-Ханаан, выражу свои соболезнования Фишерам.

– Я тоже, – кивнула Лиза.

– Не смейте этого делать, – резко приказал Айлеви. – Вам обоим придется очень хорошо подумать, прежде чем объединяться. Каждый из вас может подыскать любое назначение за пределами Занавеса. Именно это вам обещано.

– Это твоя идея – не позволить нам работать вместе? – спросила Лиза.

– Я не желаю отвечать на этот вопрос.

– Ну что ж, – сказал Холлис и встал, – мне надо встретиться с моими людьми и обсудить положение дел.

– Погодите, Сэм, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о своей поездке в Бородино.

– Могу лишь сказать, что я убил двоих кагэбэшников из пограничной охраны.

Айлеви вскочил.

– О Боже! Вы серьезно?!. Господи, они придут в бешенство! Какого черта вы не сказали мне об этом? Вам чертовски повезло, что вы остались в живых. Вам обоим!

– Я ничего не смог поделать. Это было неизбежно.

Перед отъездом я представлю вам полный отчет, Сэз. Но, как выражаются в дипломатических кругах, услуга за услугу.

– И вы еще ставите условия?! – взревел Айлеви. – Ну так вот вам мой ответ. Как еще говорят в дипломатических кругах, я не соглашусь ни на какие обязательные условия. И вы обо всем расскажете мне без каких бы то ни было гарантий! Иначе я сделаю так, что небеса обрушатся на ваши головы.

– Не угрожайте убийце, Сэз, – тихо проговорил Холлис.

Они обменялись долгими пристальными взглядами.

– Вот когда ты объяснишь нам, как собираются раскрыть убийство Грегори Фишера и что намечено предпринять по поводу майора Додсона, тогда мы расскажем тебе, что увидели в Бородине. Чтобы впредь не было других случаев гибели американских граждан, списанных со счетов в интересах определенных дипломатических кругов, – заявила Лиза.

– Не строй из себя журналиста-сыщика, Лиза, – оборвал ее Айлеви. – Ты работаешь на Информационную службу Соединенных Штатов и делаешь то, что тебе говорят. Разве ты забыла, что только что подписала соответствующий документ? Я понимаю, что ты обеспокоена смертью этого мальчика. Но разве не твоей главной обязанностью как сотрудника посольства было прилагать все усилия для налаживания советско-американских отношений? И нам придется сбросить со счетов смерть Фишера, если это представляет угрозу для предстоящих переговоров на высшем уровне. Забудь о справедливости. Сейчас решаются более важные проблемы. О'кей?

Лиза молчала.

– Может быть, и мне было бы легче списать Фишера к чертям собачьим, Сэз, – сказал Холлис. – Однако я лично заинтересован в майоре Додсоне из ВВС и других американцах, которых держат здесь против их воли. И ставлю в известность об этом тебя и твою контору. Перед моим отъездом мы все обсудим.

– Принято к сведению, Сэм. – Айлеви взглянул на Лизу и произнес примирительным тоном: – Послушайте, я вижу, как вы взволнованны. Все случилось так неожиданно. Однако мера справедливости здесь иная, и ее не следует предавать огласке. Единственно возможная справедливость здесь – месть. Око за око, зуб за зуб.

Лиза посмотрела на Сэза долгим печальным взглядом, и Холлису показалось, что подобный разговор между ними уже был.

Айлеви не выдержал ее взгляда и заговорил, словно обращаясь к себе:

– Я вовсе не такой безжалостный. Иногда, возможно, могу показаться таким... Понимаю: жестокость порождает жестокость. Я воспитывался совсем иначе... И знаю, что ежедневно совершаю акт психологической жестокости по отношению к моим врагам. – Он задумался на минуту и продолжал: – Два года назад, когда вас еще здесь не было, на улице на меня налетели хулиганы. Они избили и ограбили меня.

Холлис слышал об этом, но не знал подробностей происшедшего.

– Я направлялся на встречу с Инной Шимановой, женой Рувена Шиманова, биолога. Он остался на Западе во время симпозиума в Нью-Йорке. Инну уволили с работы, она сильно нуждалась, голодала и пребывала в полной депрессии. Наше посольство пыталось вывезти ее на Запад, чтобы она смогла присоединиться к мужу. Как-то ночью я разговаривал по телефону с Рувеном. Он звонил из Нью-Йорка. Только что он сумел дозвониться до жены и успел поговорить с ней несколько минут, но их прервали. Он сказал, что Инна плачет и умоляет о помощи. – Айлеви перешел на русский: «Дорогой мой муж! – рыдала она. – Я умираю с голода! Они собираются выслать меня из Москвы! Пожалуйста, дорогой Рувен, ради Бога, помоги мне!» Поэтому я решил повидаться с ней, успокоить ее и передать кое-какие деньги. Я поехал на метро. Неофициально, просто один еврей захотел помочь другому еврею. Понимаете? Ну вот, эти ребятишки из Седьмого управления и подстерегли меня. Они проследили за мной, и когда я вышел на станции «Университет», внезапно напали, зверски избили и бросили совершенно голым на снегу с тяжелыми внутренними травмами.

– О Боже! – воскликнула Лиза и прикрыла рот ладонью.

– Я сам виноват. Положился на воспитанное у меня чувство справедливости. Проходившие мимо студенты подобрали меня и направили в больницу. Руководство хотело перевести меня отсюда. Но я решил остаться здесь. Чтобы рассчитаться.

– Я слышал, что ваши приятели из Вашингтона сделали это за вас, – заметил Холлис.

– Я не имел к этому никакого отношения.

– К чему именно? – спросила Лиза.

– Ни к чему, – ответил Айлеви и направился к двери. – Послушайте, должен вам сказать, что это грязное, бесчеловечное занятие. Но только события вроде тех, что произошли в последние дни, могут заставить нас реально взглянуть на мир. Верно? В военной разведке вы имеете дело со статистикой, цифрами, вариантами и рассуждаете о термоядерном ударе. И это мало что значит. А вот когда какой-то вонючий козел лупит вас об автомобиль... Как я в тот раз получил по яйцам так, что они ушли мне в брюхо, вот тогда!.. Советско-американское соперничество приобретает новое и более важное значение. – Айлеви открыл дверь. – И у меня есть веские причины для беспокойства на сей счет. Чарлз Бенкс может целый день пускать дым и нести околесицу, а я буду целый день улыбаться и поддакивать ему. Но у меня своя работа, а у Бенкса – своя. Что же касается вас обоих, то это дело не по вашим зубам.

– Я приму решение, не затрагивающее ни вас, ни дипломатов, – заявил Холлис, выходя вместе с Лизой.

– Знаю, что примете, Сэм, – дружелюбно сказал Айлеви. – О, в субботу, в шесть тридцать, в зале для приемов состоится званый вечер. Будет посол. Вечера для персон нон грата намного веселее обычных проводов. Будьте готовы к розыгрышам. Подготовьте всякие шуточки насчет того, почему вас отзывают.

– Не позволяй этой стране и этой работе вынуть из тебя душу, Сэз, – посоветовала Лиза.

Он на мгновение задумался, прежде чем ответить.

– Если я способен выйти в холодную ночь, чтобы помочь преследуемой женщине, значит, со мной все в порядке.

– Надеюсь, что так.

– Я тоже.

Айлеви попрощался с ними за руку и запер дверь.

Когда Лиза и Холлис остались наедине, она спросила:

– А что случилось в Вашингтоне?

– Приятели Сэза устроили нападение на дочку советского дипломата в Вашингтоне. На девчонку-подростка. Оставили ее валяться со сломанной челюстью в кампусе американского университета.

Лиза остановилась.

– Но Сэз, конечно, не знал...

– Я тоже так думаю, – сказал Холлис, хотя был уверен, что Айлеви прекрасно обо всем знал. – В конторе Сэза есть люди, которые на неофициальном и личном уровне улаживают дела с Советами. Их называют бригадой «Око за око». Сломанная рука в Москве или Будапеште гарантирует перелом части тела в Вашингтоне или Лондоне. Эта философия гарантированного возмездия. Вообще-то, уже несколько лет обе стороны избегали подобных ситуаций. И то, что Буров пошел на мокрое дело, говорит о том, до какой степени КГБ обеспокоен. Это сигнал мне и Сэзу, что дела могут вскоре выйти из-под контроля.

– А они ведь не очень хитры, не так ли?

– Да. Они слишком резко отреагировали и сами вызвали интерес к этому делу.

Сэм проводил Лизу до ее офиса.

– Мы успеем сделать что-нибудь до понедельника? – спросила она.

– Не стоит чересчур много болтать за пределами безопасных комнат, – напомнил Холлис.

Она кивнула.

– А это правда, что мы подслушиваем самих себя?

– Возможно. Я устал шептаться с людьми на ушко и вообще ничего уже не понимаю.

– У тебя погано на душе оттого, что ты уезжаешь, да?

– Мне не нравятся обстоятельства, при которых я уезжаю, а тебе?

– Мне очень грустно. Но я рада, что это случилось с нами обоими. Мы сможем быть там вместе, Сэм. – Она улыбнулась. – Генерал.

– Они будут играть честно. При условии, что и мы тоже. – Холлис посмотрел на часы. – Мне пора...

– Мне тоже. – Она посмотрела ему в глаза и прошептала: – По-моему, я в тебя влюбилась.

– А теперь, пожалуйста, немножко погромче – для микрофона.

– Мы поужинаем с тобой сегодня вечером? – спросила она. – Место выбираешь ты, а я готовлю.

– У меня только пиво и горчица. Но если ты дашь список покупок, я закажу.

– Нет. Я сама зайду в магазин, куплю все, что нужно, – сказала Лиза. – Приготовлю русскую еду. А за тобой водка.

– Тебе не стоит уходить одной с территории посольства, – напомнил Холлис.

– Магазин не присылает покупки на дом.

– Будь осторожна.

– Есть, сэр! – она повернулась и вошла к себе в офис.

 

Глава 20

В шесть часов вечера в кабинете Холлиса зазвонил телефон.

– Холлис слушает.

– Это Айлеви. Если вы свободны, может, выпьем по коктейлю?

– Нет, я договорился об ужине через полчаса.

– Придется вам перенести его на час.

– Тогда зачем вы спрашиваете, свободен я или нет?

– У нас общее дело, Сэм.

– Я же отстранен отдел.

– О, не верьте всему, что слышите. Вас освободили только от обязанностей военно-воздушного атташе. Вы что, действительно решили, что отстранены и от своей разведывательной работы?

– Нет.

– Итак, через десять минут у меня. Знаете, где я живу?

– Найду как-нибудь. – Холлис повесил трубку и позвонил Лизе, но там не ответили. Он нажал кнопку интеркома и связался со своим помощником, капитаном О'Ши.

– Эд, вы работаете сегодня вечером?

– Да, сэр, до восьми часов.

– Прекрасно, если мисс Родз... вы ее знаете?

– Да, сэр.

– Если она позвонит или заглянет... она сейчас отправилась в город за покупками... предупредите, что я буду... у себя примерно в половине восьмого.

– Есть, сэр. А до этого времени я смогу вас найти?

– Возможно.

– Вы отправитесь в город?

– Нет, капитан. Я буду здесь, в «крепости». А что?

– Просто соблюдайте осторожность, полковник.

– Чей это совет?

После небольшой паузы О'Ши ответил:

– Ничей. Ведь я – ваш помощник.

Холлис повесил трубку, а через несколько секунд к нему вошел О'Ши с грифельной доской. На ней было написано мелом: «Генерал Брюер из дипкорпуса приказал мне сообщать о всех ваших действиях».

Холлис написал на своей грифельной доске: «ДМК» – «Держите меня в курсе».

О'Ши кивнул и произнес таким тоном, словно только что вошел:

– Извините, полковник. Вашим отъездом, естественно, заинтересовались представители прессы: англичане, австрийцы, канадцы и кое-кто из Западной Европы. Они хотели узнать, почему вас объявили персоной нон грата. Разумеется, я их отослал в пресс-бюро. Однако все они хотят поговорить с вами не для протокола.

– Кто-нибудь из них упоминал о Фишере?

– Да, сэр. Они пытаются отыскать связь между смертью Фишера, вашей поездкой в Можайск и вашим отзывом из страны.

– Дотошные люди.

– Да, сэр.

Холлис надел пальто.

– Если мне позвонит полковник Буров, то переключите его звонок на квартиру мистера Айлеви.

– Есть, сэр, – сказал О'Ши и вытер обе грифельные доски.

– И держите оборону, Эд.

Холлис вышел на улицу и поежился. Проходя мимо блока, где жила Лиза, он взглянул на ее окна. Они оставались темными.

Он подошел к двери Айлеви и позвонил.

Сэз провел его наверх в гостиную.

Холлис был впервые в квартире Айлеви и удивился ее размерам и обстановке. Комнаты были заставлены русским антиквариатом. Сэм почувствовал себя как в музее: старинная мебель, картины, самаркандские ковры, фарфор, шкатулки.

Сэз нажал выключатель на стене, и квартиру заполнила музыка, которая, как понял Холлис, должна была служить звуковым прикрытием их разговора.

– Недурно для сотрудника по политическим вопросам среднего ранга, – заметил Холлис. – Ваша квартира похожа на филиал Зимнего дворца.

– За все платит моя контора. Из дипломатического бюджета на это не потрачено ни гроша, – ответил Айлеви. – Присядьте, Сэм. Вам скотч, верно?

– Благодарю. – Холлис сел в шикарное, обитое бархатом кресло. – В Пентагоне в отличие от вашей конторы подобных привилегий нет ни у кого.

Айлеви протянул ему стакан.

– Так переходите к нам. Мы с радостью примем вас на службу.

– Нет, спасибо. Я хочу снова начать летать. Это мое единственное желание после всей этой кутерьмы.

– У нас тоже есть реактивная авиация. Но, по-моему, в авиации вы попусту потратите ваш талант.

– Что же у меня за талант, Сэз?

– Шпионаж. Это ваше призвание. Давайте выпьем за ваше благополучное возвращение домой.

Они выпили.

– Нет, я бы предпочел летать.

– Авиация – для вас, возможно, любовь, однако шрамы на вашей спине вызывают у меня сомнение в целесообразности вашего возвращения в нее.

– Я ушел от шестнадцати ракет, но ведь всем известно, что существует и семнадцатая! – улыбнулся Холлис.

– Послушайте, Сэм, я не затем пригласил вас, чтобы завербовать. Однако мое предложение остается в силе. Обдумайте его.

– Конечно.

– Я приглашаю к себе очень немногих, – сказал Айлеви. – Лиза, разумеется, была одной из приглашенных. Все эти штучки, которые вы здесь видите, стоят миллионы. Тут даже есть яйцо работы Фаберже, царский столовый сервиз и еще кое-что. Все это приобретено в советских антикварных комиссионных магазинах. Один из них вы с Лизой, кажется, посетили недавно. Вы, наверное, считаете наш разговор не вполне приличным. Я имею в виду... одна и та же женщина и все с этим связанное. Вы сидите здесь и представляете, чем мы с Лизой, возможно, занимались на этом диване...

Холлис промолчал.

– И, обнаружив, что нравитесь ей, вы, видимо, решили, что не нравитесь мне, – продолжал Сэз.

– Мы всегда ладили с вами.

– Правильно. Я мог бы невзлюбить вас. Поскольку она по-прежнему волнует меня, и мне бы очень хотелось вернуть ее.

– Она уезжает.

– Верно. И все же мне хотелось бы уладить все недоразумения, связанные с этим.

– Тогда прекратите нести чепуху.

– Ну что ж... Недоразумение не улажено. Но нам вместе придется довести до конца кое-какие дела до вашего отъезда. Поэтому поговорим как профессионалы. Сейчас мы одни, Сэм, и можем не вставать друг перед другом в позу. Еще скотч?

– Нет, благодарю.

– Тогда идемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

Айлеви открыл в коридоре дверь стенного шкафа, за которой оказалась маленькая комната без окон с мягкой обивкой на стенах. Он предложил Холлису сесть в кресло напротив видеоэкрана.

– Это моя маленькая безопасная комнатка.

Сэз нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и на экране появилась фотография мужчины лет тридцати в форме офицера ВВС.

– Майор Джек Додсон, – начал Айлеви. – Пропал без вести во время боя одиннадцатого ноября 1970 года. Последним его видел пилот, катапультировавшийся из подбитого «Фантома» над Красной рекой между Ханоем и Хайфоном. По его мнению, Додсон остался жив. Тем не менее его имя никогда не появлялось в ханойских списках военнопленных. Полагаю, теперь нам известно, куда он запропастился.

– Мой второй пилот, Эрни Симмз, исчез при схожих обстоятельствах.

– Да, я знаю.

Фотография Додсона сменилась изображением другого человека. Холлис узнал в нем Эрни Симмза.

– Мне неизвестно, Сэм, здесь ли он, в России. Мы не можем заново переиграть войну, но иногда у нас появляется возможность внести коррективы в настоящее, чтобы исправить прошлое.

Сэз выключил экран.

– У меня есть еще кое-какие слайды. Но теперь ваша очередь рассказывать, Сэм.

– Мое условие, Сэз, для вас, видимо, не будет неожиданным. Мы с Лизой должны получить назначение в одно место, если решим, что именно это нам нужно. Услуга за услугу.

– Ну что ж... Полагаю, мне придется выполнить ваше требование.

Холлис уставился взглядом в погасший экран и начал рассказ:

– Мы поехали на север от Бородинского поля. Там нечто вроде возвышенности, покрытой соснами. – Он подробно рассказал историю их путешествия.

Сэз внимательно выслушал его.

– Это больше напоминает тюрьму, чем запретную зону?

– Определенно. Местный ГУЛАГ.

– И с пограничной охраной КГБ?

– Да.

– О'кей, когда вы вернулись к себе в офис, то начали копаться в своих досье, верно? И что же вы узнали, Сэм?

– Я выяснил, что над этой зоной запрещено пролетать гражданским самолетам.

– Да это правило распространяется на девяносто процентов территории страны.

– Совершенно верно. Также я нашел старые разведданные о советских базах ВВС, подготовленные моей конторой пятнадцать лет назад. Этому объекту присвоили условное название «Северное Бородино». Поскольку там не оказалось аэродрома, разведка пришла к выводу, что это наземная школа, возможно, с курсом на выживание. Она занимает площадь примерно триста гектаров и, как сказано в досье, не имеет военного значения в тактическом и стратегическом смысле.

– По нашим сведениям, этот объект советских ВВС возник примерно пятнадцать лет назад, что совпадает с вашими старыми разведданными. Вскоре он перешел от ВВС к КГБ. Обслуживающий персонал объекта пользуется всеми привилегиями, фактически не контактирует с местными жителями. Вертолеты летают оттуда прямо в Москву. К какому же выводу вы пришли, Сэм?

– "Школа обаяния миссис Ивановой", – ответил Холлис.

– А что это такое?

– Об этом расскажете вы. И если у вас есть фотографии, а я полагаю, вы их сделали, давайте-ка их посмотрим.

Айлеви снова нажал кнопку пульта дистанционного управления, и экран загорелся.

– Это результаты аэрофотосъемки. Разведывательный спутник двигается с северо-востока на юго-запад на высоте примерно две тысячи футов. Очень приятный летний солнечный день. Перед вами начало соснового леса. А вот то, что вы увидели с земли, – концентрические круги из колючей проволоки, сторожевая вышка. А теперь посмотрите сюда. Эта поляна – взлетно-посадочная площадка для вертолетов. А сейчас мы видим часть деревянного дома. Больше ничего разглядеть не удастся. Но мы сделали спектральный и инфракрасный анализ этого соснового бора. Внизу оказалось очень много источников тепла: автомобили, люди, множество сооружений.

– Там около трехсот американских военнопленных, – сказал Холлис.

Айлеви вздрогнул.

– Откуда вы это знаете?

– Мне передала француженка. А ей – Фишер. Фишеру – Додсон.

Айлеви кивнул.

– Мы связывались с ней в Хельсинки, однако она ничего не рассказала. Вам еще что-нибудь известно?

– Это вы уже знаете. Бывшая школа ВВС, теперь – школа КГБ.

– Триста человек?.. – переспросил Айлеви, потирая подбородок. – Боже мой!

Айлеви пристально посмотрел Холлису в глаза.

– Теперь вы рассказали мне все, Сэм?

– Я – да. А вы?

– Ну, об остальном вы можете сами догадаться, Сэм, – ответил Айлеви. – Разумеется, никаких перебежчиков там нет – это военнопленные из Вьетнама. Северные вьетнамцы передали их русским, вероятно, в обмен на ракеты «земля – воздух».

– Это тренировочная школа ВВС с потенциальными врагами в качестве инструкторов. Мы всегда подозревали это, – сказал Холлис. – Когда-то израильтяне передали нам египетских и сирийских летчиков, обученных в Советском Союзе. С помощью наркотиков и гипноза мы узнали от них много интересного о советской школе истребителей.

– Но чем же занимаются летчики вьетнамской войны сейчас, Сэм? – спросил Айлеви. – Их использовали для обучения пилотов МИГов пятнадцать-шестнадцать лет назад. А какая польза от них теперь?

– Я подумаю об этом.

Зазвонил телефон, и Холлис предупредил:

– Могут звонить мне.

Он поднял трубку.

– Холлис слушает.

– Буров, – сказал капитан О'Ши.

– Соедините нас, – приказал Холлис и повернулся к Айлеви: – Звонит наш общий приятель.

– Будьте с ним полюбезнее, – посоветовал Айлеви и взял отводной наушник.

– Полковник Холлис? – послышался голос Бурова.

– Говорите.

– Я не помешал вашему ужину?

– Нет, что вы. Я просто смотрел пленку спутника-шпиона со снимками Советского Союза.

– Какое совпадение! – рассмеялся Буров. – А я только что прослушивал записи разговоров в вашем посольстве.

– Когда я смогу увидеться с майором Додсоном?

– Он не видит в этом никакого смысла, Холлис.

– Смысл в том, чтобы убедиться, жив ли он, все ли с ним в порядке и хочет ли он остаться в СССР. Как насчет фотографии в «Правде»?

– Могу вам продемонстрировать.

– Без ретуши. Мне нужна фотография и негатив.

– Я еще раз побеседую с майором Додсоном.

– Еще раз? А что, если я сообщу вам, что майор Додсон находится здесь, в посольстве, и что он рассказал нам весьма невероятную историю?

– Невозможно, полковник. Я двадцать минут назад разговаривал с этим человеком.

– А я так не думаю.

– Что ж, если он у вас, тогда позовите его к телефону.

– Через несколько дней я смогу показать его по телевидению, – сказал Холлис.

– Не развивайте эту тему! – прошептал Айлеви.

– Как поживает ваша челюсть, Буров?

– Она постоянно напоминает мне о вас. Знаете, Сэм, судя по тому, что мне известно, ваши дела идут неплохо. Но однажды счастье может отвернуться от вас.

– Это что, угроза?

– Нет. Я не стал бы угрожать по телефону. Ваши люди все записывают.

– Что ж, тогда давайте-ка запишем ваш ответ на мой следующий вопрос. Где находится автомобиль мистера Фишера?

– С этим вопросом обращайтесь в московскую милицию.

– Они заверяют, что там его нет. Из Америки прибыла бригада судебных экспертов, чтобы осмотреть машину. Так где же она, полковник Буров?

– Я узнаю.

– Уж будьте любезны, узнайте.

– Кстати, один мой приятель из Лондона рассказал, что ваша жена половину своего времени проводит на Бонд-стрит. Надеюсь, она не пользуется вашими кредитными карточками? А может быть, расплачивается мужчина, который ходит вместе с ней?

– Плюнь на это, Сэм, – шепнул Айлеви. – Этот раунд тебе не выиграть.

– Знаете, Холлис, – продолжал Буров, – меня просто потрясла новость о вашем незапланированном отъезде. Я ужасно расстроен. Мне так понравилось работать с вами! Может быть, мы вместе позавтракаем в ресторане «Лефортово» перед вашим отъездом в понедельник?

– Никаких возражений.

– Отлично. С кем я буду иметь дело после понедельника?

– С Сэзом Айлеви. Вы его наверняка помните.

– О да! Я с удовольствием предвкушаю нашу встречу. Передайте ему мои наилучшие пожелания.

– Обязательно.

– Если мы больше не увидимся, полковник, или я не смогу поговорить с вами, то на всякий случай желаю вам благополучного возвращения домой.

– Я рассчитываю на это.

– Всего хорошего.

– Всего хорошего, полковник Буров. – Холлис повесил трубку и добавил: – Сукин сын!

Айлеви кивнул.

– Да, заставили вы его попотеть с Додсоном. Теперь он ломает голову, что нам известно об этой «школе обаяния» – совсем немного или все. Порой неплохо переполошить лес и посмотреть, кто выскочит: заяц или медведь.

– Мне пора, Сэз, – сказал Холлис и встал.

Айлеви проводил его до двери.

– Сегодня вечером мне нужно отослать и принять кое-какие сообщения. Возвращайтесь сюда в час.

– Зачем?

– К тому времени могут появиться кое-какие ответы. Я знаю, что у вас еще возникнут ко мне вопросы. А пока подумайте о том, что происходит в этой «школе обаяния».

Холлис спустился вниз, надел пальто и вышел.

– Какого черта ты за меня решаешь, о чем мне думать? – пробормотал он.

 

Глава 21

Холлис поискал кухонное полотенце, но, не найдя его, вытер стол носовым платком, а потом выкинул платок в мусорное ведро. У него не было горничной. Его квартиру раз в две недели убирала супружеская пара – мистер и миссис Келлум.

Сэм побросал в посудомоечную машину кофейные чашки и пивные стаканы. И тут раздался звонок в дверь.

– Черт побери! – выругался Холлис.

Он заскочил в гостиную, ногой затолкал под кровать журналы и газеты, схватил галстуки и сунул их за книги на полке. Снова зазвонил звонок.

– Минуточку! – крикнул Сэм и побежал вниз по лестнице открывать.

– Привет!

Вошла Лиза в белом длинном шерстяном пальто, в русской шапке из голубого песца и с парусиновой сумкой. Она поцеловала его в щеку, и это показалось Сэму намного интимнее, чем поцелуй в губы. Потопав сапожками на коврике, протянула ему сумку и пожаловалась:

– Такой снег на улице!

Он помог ей раздеться и проводил ее в гостиную.

– Где ты был? – спросила Лиза.

– На кухне.

– Нет, я имею в виду раньше, вечером.

– А... кое-что отправлял и принимал донесения.

– Дорогой, как бы мне хотелось иметь секретную комнату, чтобы говорить всем, что я там, даже если меня там и нет. Иногда это оказывалось бы очень кстати. Капитан О'Ши прямо окаменел, услышав мой вопрос, где ты. Я искала тебя в комнате отдыха.

– Я сидел в радиорубке.

– Ты встречаешься с кем-нибудь еще? Я ни разу не спрашивала тебя об этом, поскольку слишком наивна. А вот сейчас спрашиваю.

Холлис ощутил мимолетную ностальгию по жене, которую никогда не заботило, где он находился.

– Никого у меня нет. А что у тебя в сумке?

– Все самое лучшее, что было в гастрономе.

Она последовала за ним и распаковала сумку. Холлис разглядывал сверточки и баночки – маринованные овощи, хрен, консервированные сосиски, копченая селедка, чай и печенье. Он как-то попробовал это печенье, и ему показалось, что оно пахнет прогорклым салом и карандашной стружкой.

– А где же мясо? – спросил Сэм.

– О, в этом гастрономе его не было. Мы слегка перекусим. Я не слишком голодна.

– А я голоден как волк. Схожу-ка я в буфет.

– Да тут всего хватит. Сделай мне водку с лимоном, пока я все соберу. Где у тебя консервный нож?

– Вот он.

Холлис достал из холодильника лед, бутылку «Столичной» и наполнил два стакана.

– Лимона у меня нет. Здесь вообще-то они бывают?

Лиза достала из кармана лимон.

– Я взяла его в комнате отдыха. Бармен в меня влюблен. Садись-ка на диван, – сказала она. – А я за тобой поухаживаю. Ну же, иди.

Холлис отправился в гостиную и вытащил из-под дивана журнал. Через несколько минут Лиза вошла с подносом и поставила закуски на кофейный столик.

– Как ты думаешь, нам дадут совместное назначение? – спросил он ее, усаживая рядом с собой.

– А тебе бы хотелось этого?

– Я что, слишком умный, или ты тупая?

– Я исправлюсь, – улыбнулась она.

– И получится?

– Думаю, да. Как прошли у тебя последние полгода, Сэм? Ты скучаешь по ней?

– Да нет, однако моя холостяцкая жизнь не слишком-то интересна. Я больше не могу играть в бридж с женатыми, и не могу крутиться вокруг тебя в комнате отдыха среди холостяков. Я в переходном состоянии.

– Ты был слишком груб в постели.

– Тяжело так ходить в течение полугода.

– Так, значит, все эти истории о твоих любовных похождениях неправда?

– Ну, может быть, три из них имели место, – улыбнулся он.

– Неужели я – первая женщина, с которой ты здесь переспал?

Лиза сильно потянула его к себе за галстук.

– Эй, ты сейчас задушишь меня!

– Ну, отвечай же! – лукаво-гневно приказала она.

– Да, да, да! – рассмеялся Сэм. – Я же говорил тебе. Я вел исключительно одинокую жизнь. – Он схватил ее за запястья и повалил на диван. Они поцеловались.

Вдруг она отстранилась.

– Подожди. У меня в сумке видеокассета. «Доктор Живаго». Я месяц дожидалась ее, поэтому мы должны посмотреть. – Лиза вернулась на диван, легла и положила ноги ему на колени. – Ты разбираешься в женских ножках?

– Никогда не думал об этом.

– Ты не хочешь погладить мне ноги?

– Нет, – ответил Сэм, поглаживая их.

Потом они смотрели фильм и пили водку.

– Я смотрела этот фильм четыре раза. И всегда он доводил меня до слез.

– Почему бы тебе не прокрутить его наоборот? Тогда в конце царь взойдет на трон.

– Не будь идиотом! О, ты только посмотри на него. Он великолепен!

– Похож на торговца старыми коврами.

– О, Сэм, как бы мне хотелось съездить в Переделкино, положить цветы на могилу Пастернака и послушать, как русские читают его стихи.

– Похоже, ты уже не успеешь осуществить свои желания.

– Знаю. И это очень грустно. Я уже на пути домой.

– Смотри фильм. Сейчас Лара будет стрелять в толстяка.

Они поуютнее устроились на диване и занялись любовью, а потом провалились в сон. В час ночи Холлис проснулся и натянул брюки. Лиза открыла глаза.

– Куда ты?

– За сигаретами.

– С кем у тебя встреча?

– С женой посла. Я собираюсь сообщить ей о нашем разрыве.

– Ты встречаешься с Сэзом?

– Правильно. Ты ревнуешь?

Она закрыла глаза и повернулась на другой бок.

– Ты никогда не говорила мне, что он живет по-царски.

– Не веди себя как животное после случки, Сэм.

Холлис вышел, с треском захлопнув за собой дверь.

 

Глава 22

– Вы не могли бы сменить пленку? – попросил Холлис. – Никак не могу полюбить их песни.

– Разумеется, – отозвался Айлеви. – Иногда я ставлю то, что им приятно было бы слушать. Что вы предпочитаете. Тину Тернер или Принца?

– Да что угодно, на ваше усмотрение, Сэз.

Айлеви поставил пленку с записями Принца.

– Услышав это, они пошлют кого-нибудь за водкой, – сказал он и повернулся к Холлису. – Итак, продолжим. Чем же занимаются в этой тюрьме триста американских летчиков, чтобы отработать свое содержание и избежать расстрела?

– Давайте-ка вернемся назад, – предложил Холлис. – Если известно, что в этом месте держат американских военнопленных, то почему наше правительство ничего не предпринимает?

Айлеви добавил в свой кофе немного бренди.

– Мы ничего не знали об этом до вечера пятницы.

– Что мы могли предпринять? Если бы наш президент начал задавать вопросы или выдвигать требования советским властям, они бы ответили: «О чем вы говорите? Вы вновь создаете угрозу миру?» И знаете что, Сэм? Они бы оказались совершенно правы. А если бы президент пришел в ярость и выдвинул публичное обвинение, то ему пришлось бы отозвать нашего посла, дать пинка под зад их послу и отменить переговоры на высшем уровне. И все это по-прежнему без каких-либо доказательств. И мир опять обозлился бы на нас. У этого парня, которого они посадили в Кремле, отличная пресса. Он утверждает, что хочет стать нашим другом.

– Тогда он не позволил бы своим головорезам из КГБ убивать и нападать на американцев.

– Занятная точка зрения, – признал Айлеви. – Это всего лишь часть сложной проблемы, с которой мы столкнулись. Этот новый парень получил в наследство триста американских военнопленных. Однако руководит этим лагерем КГБ. А насколько подробно кагэбэшники информировали его об этом лагере? Насколько он в курсе того, что нам уже известно о «школе обаяния»? По правде говоря, мы сами не во все посвящаем наше руководство, не так ли, Сэм? КГБ и Советской Армии не нужен мир с Западом.

– А ваши люди саботируют мирные инициативы?

– Не всегда, – усмехнулся Сэз. – А что вы скажете о парнях из Пентагона?

– Не у всех чистые руки, – ответил Холлис.

– А какова ваша личная точка зрения, Сэм?

– Я за мир на честных условиях. А вы? Вы же не поклонник Советов и разрядки.

– Я всего лишь ввожу вас в политический курс, – пожал плечами Айлеви. – Выполняю то, что мне приказывают. А мне приказывают не приставать к советским властям с вопросами, содержат ли они в заключении американских граждан. – Айлеви развалился на диване. – Потому я и не делаю этого. В противном случае Буров переведет куда-нибудь этот лагерь или просто-напросто расстреляет всех пленных.

– Вот поэтому нам нельзя спешить, Сэз.

– Правильно. Если бы не Додсон, эти люди были бы уже мертвы. Додсон – живая улика, и Додсон – на свободе. Так что Буров мертвой хваткой держит «школу обаяния» и ее обитателей. И если он схватит Додсона прежде, чем это сделаем мы... Я все время надеюсь, что Додсон объявится здесь.

– А я постоянно думаю об этих летчиках. По-моему, Сэз, именно нам предстоит спасти их. Нажмите на дипломатов.

– Знаете, Сэм, за два года, что мы работали вместе, я так и не понял, откуда вы такой взялись.

– Прекрасно.

– Однако теперь я должен контролировать вас. Вы намерены нарушать законы, рисковать своей карьерой, миром во всем мире и вашей собственной жизнью, чтобы вытащить оттуда этих парней. Хладнокровный, спокойный Сэм Холлис, правильный полковник снова становится безумным истребителем, готовым разбомбить и снести все на своем пути. – Айлеви улыбнулся и добавил: – Кроме того, все по-прежнему считают, что вы играете по правилам, а я – мошенник. Просто им неизвестно то, что я знаю о вас. Это может сыграть нам на руку. Добро пожаловать в мой мир, Сэм.

Холлис промолчал.

– Да вы подумайте об оборотной стороне медали! Ну, допустим, путем переговоров или как-нибудь иначе мы вытащим этих людей. Бог мой, вообразите себе триста военнопленных американцев средних лет, прилетевших из Москвы в аэропорт Даллеса! Вы осознаете, какая волна общественного возмущения тогда поднимется?

– Да, если мое негодование может служить мерой общественного мнения Америки.

– Совершенно верно. Поставить под удар переговоры на высшем уровне, военные переговоры, торговый и культурный обмен, туризм, совместное сотрудничество... Мы можем спасти свою честь, но я не способен нанести смертельного удара миру.

– О чем вы говорите, Сэз? Разве Вашингтон не хочет, чтобы они вернулись домой?

– Вы сами все прекрасно понимаете. – Айлеви встал, налил себе еще кофе с бренди и снял кассету с магнитофона. – А что бы вы еще хотели послушать?

– За последние два года я успел прослушать всю музыку, написанную с 1685 года. И вообще мне уже все равно.

– А что вы скажете насчет волынок? Послушайте вот это. «Шотландские горные полки». Один англичанин из посольства Великобритании подарил мне эту пленку. – Айлеви поставил запись. – Давайте вернемся к вопросу о том, почему эти летчики до сих пор живы. Почему после того, как их выжали в советских ВВС и ГРУ, КГБ прибрало их к своим рукам?

Холлис отпил немного кофе.

– Может быть, там нечто вроде мозгового треста. Курсы повышения квалификации при институте США и Канады.

– Похоже, – согласился Айлеви. – Но немного пострашнее.

– Что вы имеете в виду?

– Мы считаем, что эти военнопленные наносят нам вред. Да простит их Бог. Так что наша озабоченность не исчерпывается чисто человеческим интересом. Если это так, то вы окажетесь правы в своем циничном предположении, что мы охотно дадим им сгнить там, чтобы спасти разрядку напряженности между нашими странами. Дело в том, Сэм, что наше беспокойство... беспокойство моей конторы – очень серьезно и касается вопросов государственной безопасности. Короче говоря, мы считаем этот лагерь не чем иным, как тренировочной школой для советских агентов, которые должны научиться разговаривать, выглядеть, думать, жить и, возможно, даже трахаться, как американцы. Понимаете?

Холлис кивнул.

– Разумеется, понимаю. Понял с самого начала. Пансион благородных девиц, высшая школа, «школа обаяния»... да все что угодно.

– Правильно. Если ваша теория верна, то окончивший эту школу становится совершенно неотличимым от человека, родившегося и воспитывавшегося в старых добрых Штатах. Агент, вышедший оттуда, имеет южнобостонский акцент, как у майора Додсона, или южнокаролинский, уайтфишский или северодакотский. Он может сообщить вам, как зовут жену Ральфа Кремдена, и выиграть «Trivial Pursuit». Понимаете?

– Уайтфиш – в Монтане, Сэз.

– Ну и что?

– Кто играл в защите в 1956-м за «Доджерсов», Сэз?

– Фил Ризутто, – мрачно усмехнулся Айлеви и махнул рукой. – Во всяком случае, я не мог быть одним из них.

– Почему?

– Моя компания не верит только тому, что ты рассказываешь о себе сам. Они хотят побеседовать с мамашами, папашами и учителями средних школ. Но дело в том, что большинство частных компаний требует всего лишь предъявления документов о рождении, воспитании, обучении и тому подобном. Однако вы задали неплохой вопрос. Вам еще не раз придется задавать его. Кстати, вы уже встречались с выпускником «школы обаяния», – добавил Сэз.

– Человек из номера Фишера. Шиллер.

– Совершенно верно. Он ведь был безупречен, не правда ли?

– До такой степени, что даже в дрожь бросает, – согласился Холлис. – Значит, вы считаете, что... выпускники этой школы уже вписались в американскую жизнь, в Америку?

– Мы полагаем, да. Они не могут работать в моей компании, но, вполне возможно, служат в тех фирмах, с которыми мы сотрудничаем, живут по соседству со мной в Бетигдеили выносят мусор в штаб-квартире ЦРУ. Могут устанавливать мне телефон или проверять, исправно ли я плачу налоги. Могут посещать компьютерные или какие-нибудь другие школы, и весьма вероятно – поступить в армию. – Он взглянул на Холлиса. – Так кто же на самом деле играл за «Доджерсов» в 1956-м?

– Хоуди Дуди.

– Пиф-паф, вы убиты! – Сэз налил в пустую чашку из-под кофе бренди. – Хотите еще выпить?

Сэм заметил, что Айлеви изнурен работой и держится только на кофеине и слегка на алкоголе.

– Значит, они крякают, как утки, выглядят, как утки и даже откладывают яйца, как утки. Но они не утки.

– Вы правы, они не утки, Сэм. Они – рыжие лисы. Лисы в курятнике.

– Как вы думаете, сколько человек окончили эту школу?

– Когда она только начала функционировать, наверняка там было много американцев... назовем их инструкторами. Сама школа существует около двенадцати или пятнадцати лет. Однако курс «школы обаяния» как таковой начался там примерно год назад. Обучение, видимо, проходит «один на один». Инструктор и ученик. Когда-нибудь эта школа будет выпускать несколько сотен агентов в год. Однако нельзя сбрасывать со счетов, что некоторые из русских отсеиваются, что кое-кто из американских инструкторов тоже отсеивается в полном смысле этого слова. И мы не думаем, что высшие учебные заведения КГБ здесь, в Москве, или в Ленинграде поставляют достаточно талантливых учеников в эту особую школу. Майор Дод-сон называл ее «Школой обаяния миссис Ивановой», видимо, в насмешку. Пока не известно, каково ее русское название. И у нас пока нет полной уверенности, что все ее выпускники уже внедрены в Штаты. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я бы предположил, что их в Америке от полутора до двух тысяч человек. А может, и больше.

– Вы хотите сказать, что в Америке живет две тысячи русских агентов, выдающих себя за американцев?

– Выдающих себя за американцев – не совсем точные слова. Они американцы. И первые выпускники этой школы попали в страну около пятнадцати лет назад. За это время они успели жениться и заиметь детей, которые уже играют в Малой лиге, а также нанести реальный вред.

– И никого из них не арестовали?

Айлеви отрицательно покачал головой.

– Я об этом не слышал. Ни одного из них даже не заметили. А кого нам искать? Того, кто пьет чай из стакана и путает при написании С и К?

– Кого-нибудь, кого уличат в шпионаже.

– Они, возможно, вовсе не занимаются шпионажем в традиционном смысле этого слова. Видимо, эти люди разделены на несколько категорий: «замороженные» агенты, всплывающие на поверхность после периода забвения, агенты на местах, агенты-вербовщики и тому подобное. У них надежные прикрытия, и они никогда не привлекают к себе внимание. Даже если мы уличим кого-нибудь в шпионаже, будет чрезвычайно трудно доказать, что этот парень родился и вырос в Волгограде, настолько крепкой окажется его легенда.

– Если вы приставите к его яйцам электроды и будете трясти, пока он не заговорит по-русски, то узнаете все.

– Вы в этом абсолютно уверены? А я вот не думаю, что этот парень заговорит по-русски. Ну, хорошо, даже если он выдаст себя, то какая от этого польза? Он же не является членом какой-либо ячейки. Они стремятся к тому, чтобы каждый действовал самостоятельно, оставаясь самим собой.

– Однако должен существовать «контролер». Кто-нибудь в советском представительстве в Вашингтоне, в делегации ООН в Нью-Йорке или в консульстве в Сан-Франциско. А какая от него польза, если он действует по собственной инициативе? Каким образом он сообщает о результатах своей работы? Не по рации же и не в записках.

– Он просто едет, как и любой другой американец, в отпуск за границу. Возможно, он даже отправляется в туристическую поездку в Москву. Насколько нам известно, все агентурные контакты происходят за границей.

Холлис подошел к высокой застекленной антикварной горке. На полочках стояли маленькие фарфоровые статуэтки: дамы восемнадцатого века в декольтированных платьях с золотыми локонами и кавалеры в панталонах и париках. Сэм подумал, что они могли бы быть французами или англичанами той же эпохи, но что-то в них было не то, что-то отличало их от того, что он видел в лондонском антикварном магазине. Холлис открыл дверцу и взял шестидюймовую статуэтку мужчины в костюме для верховой езды.

– Что это, Сэз? – спросил он. – Чье тут влияние? Татарское? Или казацкое? Почему они не совсем такие, как мы? Знаю, они могут внешне походить на скандинавов или немцев, как Буров, но дело не просто в генетике. Дело в абсолютном отличии в складе души и психологии, в наследственной памяти. Здесь сказались и долгие морозные зимы, и монгольские нашествия, и вечное чувство непохожести на людей с запада, и презрительное отношение Европы, и кириллица, и славянский фатализм, и отпечаток христианства... и кто знает, что еще здесь намешано, черт возьми. Но как бы там ни было, вы безошибочно определяете это, узнаете их, как знаток живописи распознает подделку с первого взгляда. – Холлис взглянул на статуэтку и бросил ее Айлеви. – Понимаете?

Сэз ловко поймал статуэтку.

– Разумеется, понимаю. Но подобным способом мы не сможем найти эти две тысячи человек. – Айлеви поставил статуэтку на место.

– Да, – согласился Холлис. Закрывая дверцу горки, он заметил палехскую шкатулку, купленную Лизой на Арбате. У него появилась странная мысль, что она сама могла оказаться продуктом этой школы, но, конечно же, это было невозможно, принимая во внимание ее прошлое, дважды проверенное службой разведки госдепартамента. Однако если и его пронзила такая мысль, то он представил себе, какое недоверие и подозрительность безудержно распространились бы в американском обществе, если бы стало известно, что в стране находятся две тысячи агентов КГБ.

– По-моему, мы обнаружили двух из них, – сказал Айлеви. – Здесь. В посольстве, Сэм. Прямо под нашим носом. У вас возникают какие-либо предположения?

Холлис задумался. Можно исключить мужчин и женщин, имеющих допуск к особо секретной работе. Тогда остаются неработающие жены, охранники из морской пехоты и обслуживающий персонал. Вдруг в памяти всплыли два имени, словно он знал об этом с самого начала. Ему припомнились обрывки разговоров, мелкие детали, показавшиеся ему немного странными, которым он, однако, не придал никакого значения, поскольку тогда не знал еще о «школе обаяния».

– Келлумы? – спросил Сэм.

– Тот же вывод сделали и мы, – подтвердил Айлеви. – Когда их нанимали, то подвергли всего лишь небольшому опросу, соответствующему их работе. Недавно я телеграфировал в Лэнгли. Как выяснилось, их прошлое неясно. Я предпринял новую проверку бармена, поваров, шоферов и всего американского обслуживающего персонала. Мы думали, что, сокращая русский обслуживающий персонал, избавляемся от проблем. Но как раз когда в обслуге стали работать американцы, бдительность охраны снизилась. Они свободно проходят куда угодно, ведь они американцы. Но, очевидно, среди них есть русский волк в овечьей шкуре, скопированной с авторской модели.

Холлис представил, как Келлумы шарят в его комнатах, в письменном столе, в его письмах. Буров знал даже то, сколько он пьет виски и какое нижнее белье предпочитает. Он мысленно представил себе Келлумов – симпатичную супружескую пару средних лет родом якобы из Милуоки – и вспомнил свои короткие разговоры с ними.

Казалось, Айлеви прочел его мысли.

– Ну что, вы и теперь будете утверждать, что Келлумы совсем непохожи на нас?

– Да нет, но и мы все непохожи друг на друга. Америка настолько же разнородна, как и Советский Союз. Мы с вами немного напоминаем прибалтийцев здесь, в России, однако в Прибалтике мы сошли бы за украинцев или белорусов. Они, должно быть, действуют также. Тот, кто разрабатывал, ну, скажем, бостонское произношение и легенду, не станет действовать в Бостоне, поскольку там это у него не пройдет. Да, Келлумы обвели меня вокруг пальца.

– Меня тоже. Но теперь это выяснилось, и мы можем немного очистить помещение. Тем не менее нанесен огромный вред. Мы вычислили только двоих, а предстоит разыскать еще около двух тысяч. Черт побери, нам придется придумать более эффективный способ выявления этих людей, рассеянных по всей Америке. Не говоря уже о военных базах и наших посольствах.

– Вы говорили, Сэз, что эти советские агенты уже переженились, завели знакомства, связи, имеют американских детей, ведут добродетельный образ жизни.

– И никто, никто из них не перебегал, отчасти потому, что у них нет причин для измены. А может быть, наградой за пятнадцати– или двадцатилетнюю службу служит выход в отставку – в Америке, если они пожелают. Насмешка или превратности судьбы... Разумеется, существуют и другие причины для ведения двойной жизни: идеологические соображения, деньги и страх. КГБ обладает возможностью стереть с лица земли семью человека и в России, и в Америке, если он их предаст. Но нельзя забывать, что эти люди – отборные агенты. Большинство из них не соблазнить «американским образом жизни», демократией или еще чем-нибудь...

– Вы так считаете?

Айлеви потер виски и ответил:

– Видите ли, Сэм, мы склонны переоценивать соблазны и высокий уровень нашей жизни. Я понимаю, это – ересь, однако это правда. Двести миллионов Иванов и Наташ не хотят ехать в Америку только потому, что у нас свобода и посудомоечные машины. В этом – некая чистота русской души, определенный фанатичный патриотизм, отчасти похожий на наш, и еще сохранившаяся ослиная вера в то, что в один прекрасный день у них все изменится в лучшую сторону. Русские всегда твердо стояли и боролись за то, чтобы защитить свою самобытность, культуру, язык и родину. Но вернемся к теме нашей встречи. Итак, у нас две проблемы. Первое – обнаружить и обезвредить тех, кто уже внедрен в американское общество. Второе – принять меры, чтобы эта школа прекратила свое существование.

– Вы забыли о третьей проблеме, Сэз. Надо вытащить оттуда летчиков.

– Да. Но это лишь часть ликвидации школы. А она крепкий орешек, если уже две тысячи агентов закрепились в Америке. Мне бы очень не хотелось говорить и даже так думать, но нам придется прожить с этим еще сорок или пятьдесят лет.

– Если Америка протянет так долго, – заметил Холлис.

– Итак, вот история, которую вы помогли раскрыть, Сэм.

– Что мне делать с этой информацией?

– Ну, полковник, несколько дней назад у нас было несколько решений. Однако сейчас, когда Додсон где-то на свободе, Фишер мертв, а вам удалось кое-что разнюхать да вдобавок раздразнить Бурова и теперь им известно о нашей осведомленности, эти решения накрылись. Они собираются тоже прикрыть свою школу и уничтожить все улики. Просто перенесут ее в другое место и предложат американской делегации посетить этот лес. К тому времени там окажется дом отдыха для московских пенсионеров или что-нибудь подобное. Так что, как вы верно заметили, нам нельзя медлить.

– Почему бы не начать с ареста Келлумов и заставить их говорить?

– Мне бы очень этого хотелось, но у нас пока нет доказательств того, что они русские агенты. КГБ не должен догадываться, что мы знаем больше, чем они полагают. Поэтому мы будем действовать по отношению к Келлумам очень осторожно. К тому же они могут оказаться настоящими американцами с полным набором гражданских прав.

– Так вы просите у меня помощи или нет?

– Вы можете помочь тем, что не будете создавать проблем.

– Я никогда не создавал проблем. Я хочу вытащить летчиков из тюрьмы и буду добиваться от вас этого, иначе буду действовать по собственному усмотрению.

– Да, – кивнул Айлеви. – Конечно, вы так и поступите. Думаю, если бы вы или любой другой военный рисковали жизнью трехсот агентов ЦРУ, то я поступил бы так же. Преданность – замечательная штука.

– Мне не нужна ваша похвала.

– Послушайте, Сэм, я посвятил вас абсолютно во все – в государственные секреты, в дипломатическую политику и настолько взрывоопасные проблемы, что они могут разрушить к чертовой матери советско-американские отношения на много лет. Я старался убедить вас в том, что мы не зеваем и не тянем время, как вы думаете. Мы разрабатываем план возвращения домой. И я искренне верю, что вы проявите благоразумие. Не надо, чтобы ваши люди в Пентагоне вмешивались во все это. О'кей?

– Хорошо, – ответил Холлис. Он ни секунды не сомневался, что последние слова Сэза – ложь.

– Ничего не рассказывайте Лизе. Ваше дело – удерживать ее от каких-либо действий. О'кей?

– Хорошо.

– Помните, что ваш статус персоны нон грата автоматически лишает вас дипломатической неприкосновенности. И предупредите об этом Лизу. Будьте предельно осторожны.

 

Глава 23

Холлис стоял в гостиной среди упакованных коробок и ящиков. Он услышал, как открылась входная дверь, и решил, что пришла Лиза.

Она просила ключ от его квартиры, и Сэм дал ей его. Холлис вышел на лестницу и сверху увидел, что к нему направляются Келлумы.

– О, привет, полковник, – улыбнулся ему Дик Келлум. – Мы не ожидали, что вы у себя.

Сэм улыбнулся в ответ.

– Мне больше нечего делать в офисе, – сказал он, пропуская Келлумов в гостиную.

Энн Келлум несла таз с выстиранными вещами.

– Может быть, нам зайти к вам в другой раз? – извиняющимся тоном спросила она.

– Нет-нет, миссис Келлум, можете приходить когда угодно и делать уборку.

– О, они уже все упаковали.

– Да, почти все. Поэтому, если будете убираться, то только в ванной и на кухне.

Дик Келлум, с ведром в руке, подошел к коробке.

– Знаете, полковник, иногда мне интересно, что думают о нас русские, зная, что для упаковки вещей мы нанимаем немцев, своих больных отправляем лечиться в Финляндию и Англию, а для мелкого ремонта в посольстве приглашаем европейцев. Должно быть, это немного оскорбляет их, верно?

«И это говоришь мне ты, Иван», – подумал Холлис, а вслух сказал:

– Их не так-то просто обидеть, Дик.

Он посмотрел на Келлумов. Обоим было около пятидесяти. Оба смуглые, с черными, тронутыми сединой волосами и темными глазами. Походка их говорила о том, что всю жизнь они исполняли тяжелую работу прислуги.

– А ваш пылесос упаковали? – спросила Энн Келлум.

– Вероятно. Да вы не беспокойтесь. Сделаете уборку для будущего жильца после моего отъезда.

– А уже известно, кто заменит вас, полковник?

– Да, полковник Филдз. Я знаком с ним и его женой. Он приезжает на днях, а его жена чуть позже.

– Не знаете, дама будет работать?

– Полагаю, будет. Она учительница и, видимо, постарается получить место в англо-американской школе.

– О'кей, – сказала миссис Келлум. – Значит, с распорядком дня будет проще.

– Наверное, – ответил Холлис.

Мистер Келлум взял свое ведро:

– Отнесу наверх, – сказал он и отправился в ванную на второй этаж.

Миссис Келлум проводила мужа взглядом и, понизив голос, обратилась к Холлису:

– Полковник, это, конечно, меня не касается и вы можете приказать мне заткнуться, но вы вернетесь к миссис Холлис? Она все еще в Лондоне?

– Не знаю, миссис Келлум.

– Знаете, полковник, нам с Диком вы очень нравитесь, и я разговаривала с ним об этом, однако, по-моему, вы должны знать, что ваша жена... миссис Холлис... – Она пристально взглянула на него, затем отвернулась. – Ну, ее видели тут с одним джентльменом из коммерческого отдела. Я не могу назвать его имя, но всякий раз, когда вы уходили в город или ездили по делам в Ленинград, он заглядывал сюда.

Холлис услышал, как снова открылась входная дверь. Миссис Келлум схватила тряпку и ушла на кухню.

Но на этот раз это оказалась Лиза.

– Ты один? – окликнула она Сэма, поднимаясь по лестнице. – Эй, я поймала тебя? Ты что, там с кем-то трахаешься?

Холлис вышел ей навстречу.

– Привет, Лиза.

– По крайней мере, ты в трусах, – заметила она.

– Здесь мистер и миссис Келлум.

Она с притворно-испуганным видом приложила ладонь ко рту, и щеки ее покраснели.

– Что же ты мне раньше не сказал, идиот?! – прошептала она.

– Я только что это сделал.

– Как ты думаешь, они меня слышали?

Она уткнулась лицом ему в грудь и с трудом сдерживала смех.

– Через час это разнесется по всему посольству. О, Господи, ну и отмочила я номер.

– Они люди осторожные, – сказал Сэм, целуя ее. – Почему бы нам не пойти к тебе?

Лиза огляделась вокруг.

– У меня тоже страшный беспорядок. Давай выйдем в город. Сегодня замечательная погода.

Холлис секунду поколебался, потом согласился.

– Хорошо. Миссис Келлум! Я ухожу! – крикнул он.

Та появилась на пороге гостиной.

– О, мисс Родз, а я не знала, что вы здесь.

Лиза обменялась с Холлисом понимающими улыбками.

– Привет, Энн, – поздоровалась Лиза. – Тут дел много, не так ли?

– Да. Вас тоже упаковали?

– Все-все упаковали.

– Вам грустно, что уезжаете?

– Очень.

– Не понимаю, почему бы им не дать вам еще какую-нибудь возможность?

– Ну, тут даже самое маленькое нарушение очень серьезно воспринимается.

– Здесь все – нарушение! Ни тебе свободы, ничего... К вам кто-нибудь переедет?

– Не думаю, что пришлют замену. По-моему, бесполезно присылать сюда кого-нибудь, если уже приходится...

– Пошли, Лиза, – перебил Холлис. – Всего хорошего, миссис Келлум. Еще увидимся до отъезда.

– Надеюсь, полковник.

Он взял Лизу за руку и потащил ее вниз по лестнице.

Они вышли на улицу через калитку у казарм морских пехотинцев.

– Куда бы ты хотела пойти, Лиза?

– Да никуда конкретно. Давай просто прогуляемся по улице Горького, зайдем в кафе, выпьем там кофе со сливками и пирожным.

– Ладно, пошли.

– Ты знаешь, Сэм, во мне развилась какая-то извращенная любовь к этому городу и его жителям.

– И кое-кто из них следует за нами.

– Разве за нами следят? – Лиза осмотрелась по сторонам.

– Именно так.

– Ты уверен? Не думаю, что за мной все время следили.

– Ну, время от времени они следят за каждым. Но что касается военных атташе, то тут они все время ходят по пятам. Мы должны оторваться от них. И это довольно легко делается в метро. Просто держись за меня. Вот тебе пять копеек.

– О'кей. А кого это волнует, если даже за нами следят. Мы ведь ничего особенного не делаем.

– Дело принципа. К тому же у них для нас готов номер в Лефортове.

– О!

На метро они доехали до центра и сделали несколько пересадок на наиболее многолюдных станциях.

– Мы оторвались от них на площади Революции, – успокоил ее Сэм.

– Откуда ты знаешь?

– Я заметил их на платформе, когда поезд уже отходил.

– Ты уверен, что это были они?

– Надеюсь, да.

– Ловко! Вот это – романтика! Удирать от КГБ! – Она посмотрела на часы. – Скоро час. Я голодна как волк. Чья очередь покупать еду?

– По-моему, в «Лефортово» ты забыла расплатиться. Значит, твоя.

– Хорошо, – она коснулась его руки. – А знаешь, Сэм, мой босс Кей Хоффман посоветовала мне не связываться с женатым мужчиной.

– Неужели? Она случайно не ведет рубрику полезных советов?

– Будь серьезен, Сэм. Она нечто вроде моего наставника. Кей говорит, что любой женатый мужчина возвращается к своей жене или просто видит в тебе «промежуточную женщину».

Они вышли из метро на станции «ВДНХ», и Холлис повел Лизу через Проспект Мира к отелю «Космос».

– Ты приглашаешь меня на ленч?

– Нет.

В отеле Холлис отыскал бюро по обслуживанию иностранных туристов и нанял машину с водителем.

– Куда мы поедем? – спросила Лиза.

– Это сюрприз.

К ним подошел мужчина лет тридцати и представился как Саша. Он подвел их к черной «волге». Холлис написал что-то по-русски на клочке бумаги и протянул листок водителю. Тот взглянул на него и отрицательно покачал головой.

– Нельзя, – по-русски сказал он.

Холлис протянул ему десятидолларовую купюру и снова по-русски попросил:

– Ну будьте же хорошим парнем. Ведь никто не узнает.

Саша посмотрел на Холлиса, взял десятку и включил двигатель.

– О'кей.

Лиза быстро скользнула в машину и прижалась к Холлису.

– Это нарушение и маршрута, и обращения с валютой. На этот раз ты превзошел самого себя.

Они направились по проспекту Мира на север, выехали на Окружную и свернули на юго-восток.

Саша свернул на автостраду Минск – Москва. Лиза повернулась к Холлису:

– Надеюсь, это не Бородино?..

– Ну что ты...

Через несколько минут он кивнул ей на указатель:

– Переделкино! – воскликнула она и поцеловала Холлиса в щеку. – О, до чего же ты милый!

Саша остановил машину у небольшой калитки в стене.

– Приехали.

На засыпанном снегом кладбище собрались юноши и девушки. Они стояли вокруг белой надгробной плиты, на которой было вырезано лицо и простенькая надпись: «Борис Пастернак, 1890 – 1960». На снегу лежали живые цветы, а по рукам ходила книга стихов, которые молодые люди читали по очереди. Они сразу заметили Лизу и Холлиса, и когда одна из девушек как бы вопрошающе подняла книгу, Сэм сказал:

– Мне бы очень хотелось что-нибудь прочитать. – Он выбрал одно стихотворение из «Доктора Живаго» и заметил, что это вызвало у Лизы улыбку. Холлис передал ей книгу, и Лиза прочитала из «Гефсиманского сада»:

И, глядя в эти черные провалы,

Пустые, без начала и конца,

Чтоб эта чаша смерти миновала,

В поту кровавом он молил отца.

На обратном пути в Москву она спросила:

– Ты бы мог вообразить такое в Америке? Людей, приехавших на могилу поэта?

– Нет, думаю, не смог бы. Однако, по-моему, русские делают это не только из любви к поэзии, но и из чувства протеста. Если бы власти превратили эту могилу в место национального поклонения, ты бы встретила там намного меньше любителей поэзии.

– Как это цинично с твоей стороны. По-моему, ты не прав.

– Возможно.

Они попросили Сашу прокатить их по Москве. Когда они приехали на Ленинские горы, уже смеркалось. Лиза и Холлис смотрели на город с площадки обозрения. Она крепко прижалась к Сэму и прошептала:

– Спасибо тебе за этот прекрасный день.

Саша стоял в нескольких шагах от них и курил сигарету. Он поймал взгляд Холлиса и улыбнулся:

– Многие влюбленные приходят сюда. И вон туда... видите этот холм? Это Поклонная гора. В древности, отправляясь в военный поход или просто в путешествие в дальние страны, русские отдавали здесь последний поклон, прощаясь со своей родиной, со своим городом. Вон там внизу киностудия «Мосфильм». Видите эти дома? А вон – гостиница «Украина». Сталин знал, как строить здания, чтобы они сохранялись на века. Там Киевский вокзал, а вон – новый цирк... видите купол? А здесь, где мы с вами стоим, каждый декабрь собираются студенты в годовщину смерти Джона Леннона и поют песни. Вас это удивляет? Русские любят поэтов и музыкантов.

Лиза указала на золотые купола.

– Скажите, Саша, это не Новодевичий монастырь?

– Совершенно верно. Царь Петр заточил сюда свою первую жену и сестру Софью на всю жизнь. – Он улыбнулся Холлису. – Правда, и сейчас непросто избавиться от некоторых женщин. Вы бы съездили туда в воскресенье. В соборе идет служба. Это очень... интересно. Посмотрите кладбище. Вам нравятся наши писатели? Там похоронен Чехов.

– А Гоголь? – спросил Холлис.

– Его могила тоже там. Еще там похоронен Хрущев и другие члены партии, – продолжал Саша. – Они все хотели лежать в освященной земле. Парадокс, правда?

– Нам пора, – сказал Холлис.

– У вас осталось еще два оплаченных часа, – заметил Саша.

– По-моему, достаточно.

– Тогда приглашаю вас к себе домой на обед. Моя жена всегда хотела встретиться с американцами. Я обещал ей, что приведу кого-нибудь домой. Вы первые из всех американцев, кого я возил, так хорошо говорите по-русски. К тому же вы мне нравитесь.

– Спасибо вам огромное, но мы не можем.

– Я знаю, кто вы. Вчера вечером я видел ваши фотографии по телевидению. У нас теперь гласность и это не имеет значения.

– Боюсь, что это все же имеет значение. Для вас, а не для нас. Вы знаете, где находится американское посольство?

– Кто же этого не знает?

– Сейчас мы поедем туда.

Они направились к «волге».

В машине Лиза положила руку Холлису на плечо.

– Ты занят сегодня вечером?

– Примерно до девяти, у меня назначена встреча.

– Я думала, что ты освобожден от своих обязанностей.

– Я только проведу краткий инструктаж.

– Я буду тебя ждать, Сэм.

– Если хочешь, я переселюсь к тебе на всю оставшуюся неделю.

– Отлично, – обрадовалась она. – Перебирайся. Подразним наших сослуживцев. – Помолчав, спросила: – Ты по-прежнему занимаешься этим делом, Сэм, правда? Ты все еще работаешь с Сэзом?

– На этой войне от службы сразу не освобождают.

Он наклонился вперед к водительскому сиденью.

– Не притормаживайте, пока не доедем до ворот посольства, и остановитесь как можно ближе к ним, – попросил он Сашу. – Мы сразу выскочим из машины, так что давайте попрощаемся сейчас.

– До свидания, – вздохнул Саша. – Жаль, что вы не заехали ко мне на обед.

Холлис надвинул шляпу на лоб и скользнул пониже на сиденье. Лиза опустилась рядом с ним.

– Так нужно? – спросила она.

– Нет, просто я решил позабавиться.

Они уже подъезжали к посольству. «Волга», не сбавляя скорости, резко вильнула к тротуару, Саша резко затормозил. Холлис открыл дверцу, и они с Лизой выскочили из машины. Он схватил ее за руку и потащил мимо милицейского поста.

– Стой! Паспорт! – заорали милиционеры.

Холлис окликнул морского пехотинца:

– Побыстрее, сынок!

Ворота начали медленно открываться. Сэм пропихнул Лизу в образовавшуюся щель, затем проскочил за ней. Он оглянулся на двух милиционеров, свирепо смотревших ему вслед.

– Думаю, на сегодня мы наигрались в «плащи и шпаги», – облегченно вздохнула Лиза. – Пойду-ка я чего-нибудь выпью, а потом перенесу твои вещи к себе, пока ты будешь заниматься своими делами. Может быть, мне помогут Келлумы.

– Нет, лучше мы это сделаем вместе, когда я освобожусь. О'кей?

– Хорошо. Спасибо тебе за сегодняшний день, Сэм.

 

Глава 24

Холлис застегнул пуговицы на своем кителе ВВС и затянул галстук.

– Ну как я выгляжу?

– Сексуально, – отозвалась Лиза. – Ты научишь меня складывать твою форму?

– Не стоит. Я вполне могу сам это делать.

– А твоя жена делала это?

– По-моему, она не знала даже, что я служу в армии. У тебя есть виски?

– На кухне осталась бутылка. Помоги мне с молнией.

Холлис застегнул молнию на спине ее шелкового платья, обнял и поцеловал в шею. Они спустились вниз, в кухню. Холлис налил два стакана и добавил лед.

– Эти упакованные коробки действуют мне на нервы, – сказала Лиза.

– А где икона?

– Там, на книжной полке. Хочу послать ее моему боссу из Информационной службы в дипкорпусе. Я написала ему и попросила ее сохранить. Ты вложишь икону в дипломатический багаж?

– Я сказал, что сделаю это.

– Спасибо. Ты сможешь захватить ее с собой, когда поедешь в Вашингтон?

– Конечно. – Он снял икону с книжной полки и стал рассматривать. На ней был изображен какой-то святой, но Холлис не знал, кто именно. – Что это за парень?

– Это архангел Гавриил. Видишь трубу?

– Да.

– Эта икона написана на лиственнице. Многие иконы писались на сосне, но она деформируется и трескается.

– Понятно.

– Я люблю ее. Посмотри на лицо. Оно излучает свет и покой, тебе не кажется?

– О да. И сколько?

– Сколько она стоит? Ну, на Западе ее трудно оценить. Однажды я, правда, показала ее одному специалисту по исторической живописи. Он определил, что эта икона шестнадцатого века. Наверное, ее цена примерно двадцать пять тысяч.

– Боже! А что, если я ее потеряю?

Она подлила ему в стакан скотча.

– Даже представить себе не могу, чтобы шпион терял вещи. И я доверяю тебе.

– О'кей. – Он осторожно поставил икону обратно на полку.

– Меня немного волнует этот прощальный вечер, Сэм.

– Почему?

– Не люблю оказываться в центре внимания, особенно, когда вечер посвящен моему изгнанию из страны.

– Раньше я не замечал в тебе робости. А вообще все это довольно смешно. Однажды я угодил на такой вечер в Софии. Помощник шефа ЦРУ соблазнил жену какого-то болгарского дипломата или что-то в этом роде. Короче говоря, его застукали и дали пинка под зад. Тем не менее, вечеринка продолжалась весь уик-энд, и этот бедняга... Да что случилось?

– Какие мужчины все-таки свиньи! И вовсе это не смешная история, Сэм!

– О! Тогда это казалось очень забавным. Может быть, если бы тебе пришлось там побывать...

– Знаешь, все эти шпионские страсти – это что-то такое... во всяком случае, не твое. Ты мог бы оставить это? Вернее, хотел бы ты оставить это?

– Мне бы хотелось снова летать.

– Правда? Ты только сейчас счел нужным мне об этом сказать?

Холлис сел на коробку и замолчал.

– Извини, Сэм. Я слишком много выпила. Ты же не моя собственность. – Она допила скотч. – Выпьем еще по одной?

– Нет.

– А я, пожалуй, выпью. Очень нервничаю.

– Я заметил.

Раздался звонок в дверь.

– Я открою, – сказала Лиза, спустилась вниз и вернулась вместе с Чарлзом Бенксом.

– Привет, Сэм, – поздоровался тот. – Лиза уверяет, что я не помешаю своим несколько бесцеремонным приходом.

– Значит, не помешаете. Снимайте пальто, Чарлз.

– Нет, благодарю, я зашел всего на несколько минут.

– Выпьете? Правда, у нас только скотч.

– Совсем чуть-чуть. С содовой или водой.

Лиза подала Бенксу стакан со скотчем.

– Прежде чем начался прощальный вечер, позвольте мне первому искренне пожелать удачи в вашей работе и личного счастья.

Они чокнулись и выпили.

– За свою жизнь я довольно часто сталкивался с подобными скандалами, – продолжал Бенкс. – Мой отец ведь тоже был дипломатом. Он работал здесь в 1933 году в первой дипломатической миссии после революции. Тогда мне было восемь лет, и я немного Помню Москву. В то время она выглядела весьма мрачно. Когда мне было лет десять, я видел Сталина.

– Поразительно! – воскликнула Лиза. – Вы помните его?

– Помню запах табака, исходящий от него. Отец тогда в шутку сказал мне, что я вижу царя всех русских. Я рассмеялся, а моя мать чуть не упала в обморок.

– Значит, вы не всегда были таким вежливым и сдержанным, не так ли? – улыбнулся Холлис.

– Да, это была моя первая дипломатическая бестактность. – Он огляделся. – Было бы неплохо поставить какую-нибудь музыку.

Лиза кивнула и подошла к магнитофону.

– Чарлз, вы знаете Жанну Бичевскую – русскую Джоан Бейз?

– Боюсь, что я не слишком хороший знаток современной русской музыки.

Мягкие звуки гитары и чистый русский голос заполнили комнату.

– Ее песни навевают на меня меланхолию, – сказала Лиза. – Я попыталась устроить ее турне с концертами по Америке, но они не дают ей выехать из страны.

– У нее прекрасный голос, – согласился Бенкс. – По крайней мере ей не запрещают петь.

Он подошел к магнитофону и прибавил громкость.

– По-моему, вот так будет нормально, – сказал Бенкс. – Так вот что я хотел вам сказать. Первое. Вы снова отлучались на какое-то время, и у нас, и у Вашингтона возникли опасения, что вы влипли в какую-то грязную историю. Поэтому посол потребовал, чтобы вы оставались на территории посольства до тех пор, пока в сопровождении службы безопасности вас не отвезут в аэропорт утром в понедельник. Полагаю, что это решение не слишком расстроит вас.

– Мы с Лизой намеревались в воскресенье отправиться в церковь, – сказал Холлис.

– Почему вы так провоцируете их, подвергая и себя, и Лизу опасности? – с раздражением спросил Бенкс.

– Чарлз, неужели вы полагаете, что советские власти и КГБ станут покушаться на вашу жизнь в то время, когда наши дипломаты обсуждают вопросы о новой эре советско-американских отношений?

– Советское руководство, возможно, и не станет, – возразил Бенкс, – а вот действия КГБ ни я, ни вы не сможете предугадать. Эта проблема касается и мистера Айлеви, чья организация, похоже, проводит свою собственную политику. В сущности, у КГБ и ЦРУ одинаковая задача развалить любое возобновление дружественных отношений между нашими странами.

– Это чрезвычайно серьезное заявление, – заметил Холлис.

– Тем не менее именно так считают все дипломатические крути.

– Чарлз, мне очень не нравится, когда дипломаты морализируют. Моя работа, как и деятельность Айлеви, может не вызывать у вас симпатии. Но, к несчастью, она необходима. Всегда подразумевалось, что дипломатическая служба будет обеспечивать поддержку разведке, находящейся в пределах своей миссии. Мы никогда вас ни о чем не просили. Мы ни разу не скомпрометировали здесь дипломатический персонал. И единственное, на что мы вправе рассчитывать, – это взаимопонимание.

– Что касается меня лично, то я полностью согласен с вами. Тем не менее опасения посла, опасения самого Белого дома, если хотите знать правду, заключаются в том, что один из вас – вы, Сэз Айлеви, морской атташе, военный атташе или еще кто-то, кто работает на вас, – завладев нынешним делом Фишера и Додсона, использует его в качестве орудия разрушения дипломатической инициативы. Я сказал достаточно.

Холлис подлил Бенксу еще скотча.

– Боюсь, что последнее слово окажется за мной, Чарлз. Вы боитесь нас, как пещерных людей. Однако хочу, чтобы вы вспомнили, сколько достижений военных и разведки, за которые было заплачено кровью, пустили на ветер именно госдепартамент и дипломатическая служба. Я сражался на войне, мой отец и ваш отец... Я прекрасно помню имя Прескотта Бенкса. Вспомните Ялту и Потсдам, когда ваши предшественники отдали Сталину все, кроме западной лужайки Белого дома. Вот почему мы сейчас и оказались в этом дерьме.

Румяное лицо Бенкса стало еще краснее. Он глубоко вздохнул и сделал глоток скотча.

– Да, это были для нас не самые приятные часы. В старости мой отец весьма сожалел о своей тогдашней роли.

– Конечно, прошлое – это пролог к будущему, но вы чересчур углубились в события, случившиеся еще до моего рождения, – напомнила Лиза.

– Ну, поговорим теперь о наших делах. Как вам известно, родители Фишера потребовали вскрытия тела своего сына. Мы получили его результаты, – проговорил Бенкс.

– Ну и?

– Медэксперт утверждает, что не травмы стали причиной смерти Фишера.

– А что же послужило причиной его смерти? – спросила Лиза.

– Остановка сердца.

– Остановка сердца – это причина всех смертей, – заметил Холлис. – А что вызвало остановку сердца?

– Частично она вызвана травмой. Но главным образом – алкоголем. В крови и тканях мозга мистера Фишера обнаружено смертельное количество алкоголя.

– Кагэбэшники ввели ему в желудок алкоголь до его смерти – через желудочный зонд, – заключил Холлис. – Превосходный яд, почти повсюду пользуются этим методом.

Казалось, Бенкс испытал неловкость от того оборота, который приняла их беседа.

– В самом деле? Такое возможно сделать? – Он так посмотрел на Холлиса, словно тот открыл ему глаза на мир. – Это ужасно!

– Так что, у нас нет улик? – спросила Лиза.

– Совершенно верно, – подтвердил Бенкс.

– Вы верите, что мистер Фишер был убит?

Бенкс задумался.

– Косвенные улики, конечно, указывают на это, – сказал он. – Я не идиот, Лиза, и посол тоже не кретин.

– Это утешает, – вздохнула она. – Я понимаю ваше положение.

– В самом деле? Должен заметить, что лично я восхищаюсь вашей прямотой и силой духа. И скажу вам, между нами, посол тоже восхищен вами. Тем не менее я пришел к вам, чтобы вновь предупредить, что если кто-либо из вас, вернувшись в Штаты, хоть единым словечком упомянет об этом инциденте, то вы оба станете безработными и нетрудоспособными, а возможно, и объектами юридического преследования. Вам ясно?

– Полагаю, Чарлз, вы слишком долго жили в Советском Союзе. Не надо нам угрожать подобным образом в моей стране, – жестко сказала Лиза.

– Извините... Я просто передал то, что мне известно.

На несколько минут воцарилось неловкое молчание, затем Бенкс протянул руку.

– Ну что ж, увидимся на прощальном вечере.

– Вы мне очень нравитесь, Чарлз. – Лиза поцеловала его в щеку.

Бенкс смущенно улыбнулся, пожал руку Холлису и заключил:

– Такие, как вы, – самые несвободные люди в свободном обществе.

После ухода Бенкса Лиза сказала:

– Предложив нам морковку, он хочет, чтобы мы съели и ботву.

– Да, для нас наступили крутые времена.

 

Глава 25

Холлис осмотрел себя в зеркало и вошел в просторный зал для приемов. Этикет требовал, чтобы он как женатый мужчина, жена которого отсутствовала, явился без женщины.

Вечер длился уже около часа, и сотрудники посольства уже опередили его по части выпивки раза в три. Холлис оглядел зал и увидел направлявшегося к нему Джеймса Мартиндэйла из протокольного отдела.

– Хэлло, Сэм, – поздоровался Мартиндэйл.

– Хэлло, Джим.

Он испытывал к этому человеку необъяснимую симпатию, несмотря на его бессмысленную работу и официальные манеры.

– Какие симпатичные проводы мы устроили для вас, полковник.

– Вижу и весьма польщен.

– Надеюсь, вы понимаете, почему мы не пригласили ваших коллег из советских ВВС?

– Вы просто не хотите их кормить, не так ли?

– Мы также не пригласили ваших коллег из других посольств, чтобы не ставить их в неловкое положение.

– Вы весьма предупредительный и чуткий человек, Джим.

– Но я все же послал устные и неофициальные приглашения вашим друзьям в британском, канадском, австралийском и новозеландском посольствах.

– Нам, англосаксам, надо держаться вместе.

– Да. И еще зайдут военные атташе из НАТО, чтобы попрощаться с вами.

– Вы имеете в виду моих приятелей-шпионов? Надеюсь, вы пригласили ирландцев?

– Пригласил. Лучше подобные события не афишировать, чтобы у принимающей страны не создалось впечатления, что мы их оскорбляем.

– Однако мы оскорбляем их, старина Джим. Вы действительно думаете, что в честь меня устроили бы какой-нибудь вечер, если бы меня вышибали из Англии или Ботсваны?

– Ну, если строго следовать протоколу...

– Где бар? – перебил его Холлис.

– Там, в дальнем углу зала. Я также пригласил американских журналистов и их жен. Многие из них сюда заглянут, но не для того, чтобы говорить о делах.

– Неплохая мысль.

– Я объяснил мисс Родз все, что сейчас сказал вам, и она все понимает. Мне бы хотелось воспользоваться возможностью и выразить вам самые наилучшие пожелания и высоко оценить проделанную вами здесь работу, Сэм.

– Благодарю вас. Я...

– Это все, что я могу сделать при данных обстоятельствах. – Он обвел рукой зал.

– Послушайте, меня же не отловил милиционер за какую-нибудь чепуху. Просто меня застукали на шпионаже. Не более того...

– Конечно, придут и посол с супругой, но они не станут задерживаться, поскольку у них назначена еще одна встреча.

– Вы пили?

Мартиндэйл усмехнулся.

– Немного. Пойдемте со мной.

Он повел Холлиса на небольшую сцену, где уже играл квартет. К ним присоединилась Лиза в сопровождении секретарши Джима.

Мартиндэйл кивнул оркестру, и он сыграл несколько тактов из «Барабанов и фанфар». Это привлекло всеобщее внимание. Джим постучал по микрофону.

– Леди и джентльмены, благодарю вас за то, что вы пришли. Хочу представить вам наших почетных гостей, полковника Сэма Холлиса и мисс Лизу Родз.

Раздались громкие аплодисменты, приветственные возгласы. У всех было явно веселое настроение.

– Я обязан вам напомнить, что здесь не безопасная комната, и все, сказанное вами, прослушивается с улицы. Поэтому убедительно прошу соблюдать осторожность в разговорах и не делать пренебрежительных замечаний в адрес принимающей нас страны, а также иметь в виду, что высылка полковника Холлиса и мисс Родз является постыдной для нас.

Затем Мартиндэйл откуда-то извлек два лоскута голубого атласа и развернул во всю длину, демонстрируя публике. Зал зашелся от смеха. Это были поддельные посольские орденские ленты, на которых яркими красными буквами написано: «ПЕРСОНА НОН ГРАТА».

Лиза прыснула со смеху.

Мартиндэйл подошел и церемонно нацепил на них ленты.

– Для присутствующих здесь недипломатов, которые не знают латыни, объясню, что выражение «персона нон грата» означает «тот, кто не дает чаевых».

Перед тем, как начнутся музыка и танцы, а особенно перед приходом посла с супругой, состоится вручение памятных подарков. С огромной радостью предоставляю вам нашего первого дарителя – товарища Владимира Слизистого.

В зал вошел молодой сотрудник отдела Гарри Уорник в коричневом костюме, который был велик ему по крайней мере на шесть размеров, но босиком. Волосы его были зализаны назад, на рубашке нарисован красный галстук. Раздался взрыв хохота.

Уорник поднялся на сцену, холодно поцеловал Холлиса в обе щеки и с чувством поцеловал Лизу в губы. Затем он обратился к присутствующим:

– Товарищи американские свиньи, благодарю вас за то, что пригласили меня сюда на этот вечер. А теперь я хочу вручить награду полковнику Холлису. Полковник, по распоряжению Центрального Комитета, за постоянно ухудшающееся качество вашей работы награждаю вас орденом Лимона. – Уорник повесил Холлису на шею красную ленту, на которой болталась груша, и объяснил: – Извините, но лимонов не нашлось.

– Я понимаю, – засмеялся Холлис.

Уорник поцеловал Лизе руку и заговорил снова:

– А вы, сексуальная леди, по распоряжению Центрального Комитета награждаетесь медалью Социалистического Бездельника. За то, что круглый год спите. – Уорник извлек из своего огромного пиджака еще одну красную ленту, на которой висел красный пластиковый будильник. – Просыпайтесь по окончании рабочего времени!

– Польщена выпавшей мне честью, – ответила Лиза.

Гости заулюлюкали и засвистели.

– Прошу соблюдать тишину, товарищи! – объявил Уорник. – Тут вам серьезное дело, а не хаханьки! – Он достал из кармана два листка бумаги и обратился к Холлису и Лизе: – Вот вам две путевки на пятилетний отдых в сибирском ГУЛАГе. По вашему выбору. Номера отдельные.

От этих слов толпа буквально начала захлебываться от гогота.

– А теперь я с огромным удовольствием приглашаю на трибуну великого американского дипломата, выдающегося государственного деятеля, миролюбивого друга советского народа, превосходно одетого, товарища Чарлза Бенкса.

Бенкс поднялся на сцену.

– Благодарю вас, товарищи, леди и джентльмены, – начал он. – Как вы уже знаете, ежегодно в это время мы присуждаем награду Барлоу. Эта редкая и весьма почетная награда названа в честь американского дипломата Джоэла Барлоу, который в 1812 году сопровождал французскую армию в Россию. После московского пожара мистер Барлоу отступал вместе с французами и трагически погиб от обморожения, став, таким образом, первым американским дипломатом, замерзшим в России.

Бенкс отлично выбрал время для своего выступления, и все рассмеялись. Он предупредительно поднял руку и произнес:

– Поэтому каждую осень в ознаменование этого печального события и в память о мистере Барлоу мы отдаем дань одному или нескольким нашим соотечественникам, пережившим зиму без нытья и стонов и не сбежавших хоть на месяц на Багамы. И в этом году мне выпала честь представить к этой награде двух людей, которые продемонстрировали уникальную способность к совместной работе по поддержанию тепла. Леди и джентльмены, эту награду получают полковник Сэм и мисс Лиза.

Гости зааплодировали и засмеялись. Бенкс поставил перед Лизой и Холлисом ведерко со льдом.

– А сейчас представляю вам помощника полковника Холлиса, капитана О'Ши.

Бенкс отошел в сторону, и его место занял капитан О'Ши с коробкой в руках.

– Я счастлив, что мне выпала возможность работать с таким талантливым офицером, – сказал капитан О'Ши. – От имени присутствующих здесь военных атташе мне бы хотелось вручить полковнику Холлису прощальный подарок. – О'Ши открыл коробку и достал из нее маленький гипсовый бюст Наполеона. – Полковник, это дань уважения вашему таланту от французского посольства. Когда будете переходить с одного места службы на другое, куда бы вы ни получили назначений, берите это с собой как память о времени, проведенном в Москве, и о вашем занимательном уик-энде в русской провинции.

Холлис протянул вперед ведерко со льдом, и О'Ши сунул в него гипсовый бюст.

Сэм обратился к О'Ши:

– Я очень признателен вам за подарок. Я поставлю его перед собой на стол, когда буду писать на вас служебную характеристику.

Зал зааплодировал. О'Ши поклонился и представил всем поднимающуюся на сцену Кей Хоффман, которая несла великолепную расписную балалайку. Она улыбнулась Лизе.

– За все годы, которые я проработала в Информационной службе Соединенных Штатов, мне очень редко встречался человек, настолько глубоко знающий принимающую страну, ее язык, культуру и ее народ. От имени всех сотрудников Информационной службы, находящихся здесь, а также в нашем консульстве в Ленинграде, мне бы хотелось вручить Лизе прощальный подарок. Безусловно, этот подарок не шутка, а предмет русского творчества, который, несмотря на все трудности, стоило поискать. – Кей Хоффман вручила Лизе балалайку со словами: – Прими от нас этот изящный электрический самовар.

Ее шутка застала всех врасплох, и наступила тишина, через минуту сменившаяся безудержным хохотом и аплодисментами.

– Берешь вот эти проводочки и суешь их в розетку, – объяснила Кей. – Чай нужно насыпать вот в эту большую дырку. Не знаю, правда, куда наливать воду...

Лиза взяла балалайку.

– Я не умею играть на ней... на самоваре... но очень люблю ее звук и обещаю научиться играть в память о чуткости моих сослуживцев.

Кей обняла и расцеловала девушку, прошептав ей на ухо:

– Не упускай этого парня, милочка.

Джеймс Мартиндэйл снова вышел на сцену и вынес стенд с наклеенной на нем увеличенной фотографией статьи, напечатанной по-русски.

– Тем, кто хочет знать правду об инциденте, из-за которого мы все собрались здесь, советую обратиться к советской прессе. «ПРАВДА», как вы уже знаете, означает «правда», а «ИЗВЕСТИЯ» – «известия», и я слышал, что в «ПРАВДЕ» нет известий, а в «ИЗВЕСТИЯХ» не бывает правды. Тем не менее я прочту вам английский перевод этого советского репортажа: «Советское Министерство иностранных дел заявляет об изгнании из страны С.Холлиса и Л.Родз, мужчины и женщины, сотрудников американского посольства, за деятельность, несовместимую с их дипломатическим статусом. Это еще один пример того, как американские агенты укрываются за статусом дипломатической неприкосновенности, чтобы заниматься антисоветской деятельностью. Однако органы государственной безопасности, некоторое время наблюдавшие за С.Холлисом и Л.Родз, положили конец их злоупотреблению советским гостеприимством». – Мартиндэйл поднял глаза от текста и погрозил пальцем Холлису и Лизе. – Нехорошо, нехорошо.

Уорник крикнул:

– Пусть это послужит уроком для всех нас! Троекратное «ура» органам государственной безопасности!

Мартиндэйл вернулся к микрофону:

– А сейчас, леди и джентльмены, представляю слово нашему почетному гостю, кавалеру ордена Лимона, а также кавалеру многих других наград, покидающему нас военно-воздушному атташе, полковнику Сэму Холлису. – Сидящие за столами поднялись.

Публика стоя приветствовала его. Оркестр заиграл «Мы покидаем эти беспокойные голубые просторы», Лиза подошла к Холлису и встала рядом.

– Благодарю всех вас за очень теплый прием, – начал Сэм. – А также благодарю Джима Мартиндэйла, ведающего протоколом и выпивкой, за орден и вступительное слово. Также мне хотелось бы выразить свою признательность Гарри Уорнику, который публично свалял дурака, и мою глубочайшую благодарность Чарлзу Бенксу за то, что он явился сюда трезвый. И, разумеется, выражаю самую теплую благодарность капитану О'Ши и моим сотрудникам за их личную преданность, которую они без боя отдают своему будущему боссу. Когда я вернусь домой и медленно покачу в своем «корветте» по шоссе через поля и фермы славной Вирджинии, слушая матч ВВС – Пехота и жуя банан, мои мысли будут о вас, о тех, кто остался здесь, кто распивает за завтраком водку и любуется снежинками за окном.

Он отдал честь и под громкие аплодисменты покинул сцену.

Мартиндэйл представил Лизу, а оркестр заиграл мелодию из «Доктора Живаго».

– Огромное вам всем спасибо, – сказала она. – До этого меня ни разу не выгоняли из страны, и я никогда не думала, что это может оказаться настолько забавным. Я благодарю всех своих сослуживцев за то, что они сделали мою работу вполне терпимой. Также мне хочется поблагодарить Чарлза Бенкса, который очень старался избавить меня от неприятностей. Чарлз – это человек, разрывающийся на части между обязанностями помощника посла и желанием быть просто человеком. Его необыкновенное знание России и позволило ему заявить, что Бородино – это лучшая марка итальянского красного вина, изготовляемого в Советском Союзе. Мне бы очень хотелось остаться здесь с вами и продолжить свою работу. И я твердо уверена, что где-то наши пути пересекутся вновь и мы с удовольствием вспомним об этом незабываемом сотрудничестве. Благодарю вас.

Мартиндэйл поблагодарил всех за внимание и объявил танцы.

Лиза подмигнула Сэму и повела его на танцевальную площадку.

– А мы танцуем с тобой впервые. Мне очень грустно, Сэм. Так не хочется уезжать.

– Могло быть и хуже. Нас могли убить.

Она промолчала.

– Навсегда забудь об этой стране, Лиза. И никогда не возвращайся сюда, даже если тебя пригласят. Обещай мне.

– Нет. Этого я пообещать не могу.

– Мне надо срочно выпить, – сказал он.

– Только смотри не напейся. Я хочу, чтобы ты был в форме сегодня ночью.

– Этого я тоже не могу обещать. Если хочешь, потанцуй с Айлеви. Тебе вовсе не требуется для этого моего разрешения.

– Нет, не буду. Однако спасибо за эти слова, Сэм.

– Послушай, мне бы хотелось провести часть отпуска вместе с тобой.

– Я об этом подумаю.

– А что тут думать...

Вдруг музыка замолкла, и Джеймс Мартиндэйл объявил о прибытии посла с супругой. В зале заметно притихли.

Посол и его супруга подошли и поприветствовали Холлиса и Лизу.

– Я высоко оцениваю тот вклад, который вы внесли в работу нашей дипломатической миссии, – говорил посол. – Я знаю, что Чарлз беседовал с вами обоими, и я рад, что вы приняли его аргументы. Полковник Холлис, мисс Родз... Сэм и Лиза... желаю вам приятного и счастливого возвращения домой. – Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

– Так что ты решила по поводу нашего совместного отпуска, Лиза?

– Мне надо подумать... ну... мои родители... ты ведь немножко постарше меня, и к тому же женат.

– Ты только сейчас узнала об этом?

– Дай мне подумать, чтобы принять правильное решение.

– Так подумай. – Сэм повернулся и пошел к своим сослуживцам.

Путь ему преградил Майк Салерно, репортер «Пасифик ньюс сервис». Он отвел Сэма в сторону.

– Забавная речь, полковник. У всех сегодня редкое настроение. Когда кто-то из нас уезжает, мы собираемся у него дома и тоже устраиваем что-нибудь похожее.

Холлис находил Салерно нахальным, но абсолютно откровенным.

– А знаете, – продолжал от, – мы ведь вышибли вашего коллегу в дипкорпусе, а еще одного ублюдка из ТАСС в отместку за Лизу. У красных, наверное, сегодня такая же вечеринка в Вашингтоне. Они пародируют дядюшку Сэма. Так за что же на самом деле, полковник, вас высылают из страны?

– Вы же знаете, мы совершили незаконную поездку.

Салерно взял с подноса официанта два бокала с шампанским и протянул один бокал Холлису.

– Вы со мной искренни, Сэм?

– Да.

– Вы ездили туда, чтобы позаботиться о теле Грега Фишера?

– Совершенно верно.

– И проехали несколько километров окольным путем к Бородину, где вас и засекли?

– Правильно.

– А ходят слухи, что Грега Фишера убили бандиты, и Советы не хотят, чтобы это выплыло наружу.

– Я видел опись личных вещей этого мальчика. Все, начиная от денег и кончая фломастерами. Тут нет никакой грязной игры.

– В самом деле? Хотите, расскажу о том, что мне стало известно?

– Валяйте.

– Я позвонил родителям Фишера в Нью-Ханаан и узнал, что было сделано вскрытие. Они рассказали мне кое-что. Поэтому я и думаю об этом пареньке, который ночью ехал по шоссе Минск – Москва в состоянии алкогольного опьянения. Я не купился на эту версию. Я знаю, сколько бумаг пришлось подписать Фишеру о том, что ему известны правила передвижения и пребывания в этой стране. А его родители сказали мне, что Грег был очень осторожным мальчиком... Так вот, на другой день я сам совершил незаконную поездку на машине. Для начала я покрутился в окрестностях Можайска. За несколько рублей водитель отвез меня на место гибели Фишера. Это западнее Можайска. Я видел место, где его машина свернула на дорогу, ведущую на восток, и врезалась в дерево. Я даже нашел осколки ветрового стекла, через которое Грег вылетел головой вперед. Однако водитель грузовика рассказал мне, какой переполох вызвал «понтиак» в городе. Но если Фишер погиб в том месте, которое мне показали, то он не мог ехать через Можайск. Уверен, Сэм, тут дело нечистое. И вот я подумал, что если вы подкинете мне кое-какие улики, неофициально, конечно, я бы...

– У меня нет никаких улик, – ответил Холлис. – Но если то, что вы рассказываете, – правда, то, возможно, Грег Фишер проезжал через Можайск, затем по какой-то причине вернулся, потом снова отправился в Москву, и перед тем, как еще раз заехать в Можайск, свернул с дороги.

– Да зачем ему понадобилось ночью кататься туда-сюда по шоссе? Послушайте, я должен на днях лететь во Франкфурт. Давайте полетим вместе, и я расскажу вам кое-что еще, что разузнал об этом деле.

– Может быть, Майк, а теперь извините меня, мне нужно кое с кем попрощаться, – сказал Холлис и направился к бару.

Он давно заметил там Айлеви и подумал, что тот наверняка ждет его.

– Что нужно Салерно? – спросил Сэз.

– Ему кое-что известно. И он не прочь покопаться в этом деле.

– Наверное. А вы что, немного поссорились с Лизой?

– Нет.

– Вот и прекрасно. Мне бы хотелось, чтобы вы держались рядом с ней по крайней мере до Франкфурта, Сэм.

– Об этом не беспокойтесь.

– О'кей. Кстати, не окажете мне одну любезность, если у вас нет каких-либо планов на ночь? Загляните ко мне около полуночи.

– Когда же вы спите?

– На посольских брифингах для сотрудников, – ответил Айлеви и спросил: – Вам что-нибудь известно о вертолете МИ-28?

– Только технические данные. Это новейший советский транспортный вертолет. А что?

– Принесите мне все материалы о нем, которыми располагаете.

– Я попрошу О'Ши, и он вам закинет.

– Принесите сами. Итак, у меня в полночь. – Айлеви повернулся и ушел.

– Понятно, – пробормотал себе под нос Сэм.

Попрощавшись со своими коллегами из НАТО, Холлис незаметно выскользнул из зала и направился к себе в кабинет, чтобы подготовиться к полуночной встрече с Айлеви. Зазвонил телефон.

– Холлис слушает.

– Чем ты занимаешься в своем кабинете в одиннадцать вечера, Сэм?

– Прощаюсь с секретаршей.

– Ой, не советую, Холлис. Лучше тебе этого не делать. Ты придешь ночевать домой?

«Домой». Его удивило это слово.

– В полночь у меня назначена встреча с сотрудником по политическим вопросам.

– Где?

– У него на квартире.

– Я буду ждать тебя в своей постели до рассвета.

– Подумаю об этом.

– А о чем ты думаешь сейчас?

– Мне надо сделать кое-какую работу, – ответил он. – Я должен идти.

– Твое нижнее белье у меня. И даже зубная щетка.

– Здесь ненадежные телефоны.

– Знаешь, чего бы мне хотелось попробовать, когда я задеру ноги выше головы и...

– Ладно, ладно, о'кей! – улыбнулся он. – Увидимся попозже. – Он повесил трубку, подошел к окну и посмотрел на погрузившийся в темноту город.

 

Глава 26

Синий «форд-файрлэйн» стоял в подземном гараже посольства. За рулем сидела Бетти Эшман, жена морского атташе.

– Готовы, Сэм? – спросила она.

– Готовы. – Холлис и Лиза устроились на полу у заднего сиденья друг против друга, прислонившись спинами к дверцам автомобиля. На сиденье, подобрав под себя ноги, сидели две молодые женщины из консульского отдела, Одри Спенсер и Петти Уайт. На переднем сиденье расположилась Джейн Эллис, сотрудница коммерческого отдела.

«Форд» двинулся вперед. Сэм предупредил Бетти Эшман:

– Помните, им не разрешено останавливать выезжающие машины. Если милиционер выйдет на дорогу, сигнальте и продолжайте ехать. О'кей?

– Понятно. Однажды я так уже вывозила из посольства своего мужа.

– Кто-нибудь есть сзади? – спросил Холлис, когда они выехали за ворота посольства.

Обе женщины посмотрели в зеркальца бокового обзора и сообщили, что хвоста нет. Бетти Эшман свернула на набережную и прибавила скорость. Это был не самый короткий путь в британское посольство, но он проходил мимо Новодевичьего монастыря.

– Прямо перед нами монастырь, – объявила Бетти Эшман.

– Сверните в тот маленький скверик напротив монастыря, и мы выскочим, – попросила Лиза.

– Спасибо, что подкинули, леди, – добавил Холлис.

– Это огромная честь – подвести в машине двух кавалеров ордена Джоэла Барлоу, – сказала Джейн Эллис.

«Форд» подъехал к скверику и притормозил. Холлис и Лиза открыли двери и быстро выскочили из автомобиля. Бетти Эшман тут же нажала на газ.

– Думаю, мы одни, – сказал Сэм, оглядевшись вокруг.

Лиза отряхнула свой черный плащ, и они зашагали через сквер к высоким монастырским стенам.

– У нас по-прежнему военное положение? – спросила Лиза.

– Нет.

– О чем вы болтали с Сэзом почти до четырех утра?

– О сексе, спорте и религии.

– Он не разбирается ни в одном из этих вопросов.

– Вот мы и выясняли это до четырех, а потом я ушел.

Они прошли через ворота внутрь монастыря.

– Помнишь, нам рассказывал Саша, что Петр Великий заточил здесь свою жену и сестру? – Лиза поняла, что лучше сменить тему. – Новодевичий женский монастырь раньше был пристанищем для дам благородного происхождения. В древности он служил крепостью на южных подходах к Москве. После революции монахинь изгнали. А теперь здесь филиал Государственного исторического музея. Ты, кажется, хотел побывать на могиле Гоголя?

– Да, это нужно для дела.

– Я могу пойти с тобой?

– Боюсь, что нет.

Они подошли к церкви Смоленской Богоматери.

– Знаешь, Сэм, если бы я решила выходить замуж, мне, наверное, захотелось бы венчаться в православной церкви. А ты венчался в церкви?

– Нет, все произошло в реактивном истребителе, летящем со скоростью два маха. Капеллан венчал нас по рации. Когда он провозгласил нас мужем и женой, я нажал на кнопку катапульты, и нас выкинуло из самолета. После этого все у нас покатилось под откос.

– А вот это – храм Успения Богородицы, – вновь сменила тему Лиза.

– Его бы следовало немного подремонтировать.

– Московские церкви, и эту в частности, немного привели в порядок во время Олимпийских игр 1980-го. И то потому, что монастырь расположен рядом со стадионом имени Ленина. Но все равно, ты же видишь, в каком все ужасном состоянии.

Холлис кивнул. Он рассматривал многовековые деревья и храмы крепости-монастыря и думал, что мир в XVI веке был проще, однако не менее опасен и страшен.

– Хочешь послушать службу, Сэм?

Они вошли в храм Успения Богородицы. Лиза купила две свечки и одну отдала Холлису.

Начался молебен, однообразный и наводящий меланхолию, длившийся, наверное, с четверть часа. Затем запел хор. Сначала песнопение показалось Сэму монотонным, но он даже не заметил, как оно полностью захватило его. Холлис рассматривал лица стоящих вокруг людей и думал о том, что за те два года, которые он прожил в Москве, ему впервые встретились такие безмятежные, ясные русские лица. Он вдруг осознал, что потрясен и ошеломлен церковной службой.

– Я... я благоговею... спасибо тебе... – шепнул Сэм Лизе.

– Я все-таки спасу твою шпионскую душу, – тихо отозвалась она.

Что-то знакомое мелькнуло в толпе молящихся. Холлис вновь стал обводить взглядом стоящих вокруг людей и увидел высокого седого мужчину в черном пальто и рядом с ним красивую, скромно одетую девушку лет восемнадцати.

 

Глава 27

Они вышли из церкви и присели на каменную скамью.

– Тебе понравилась служба? – спросила Лиза.

– Очень.

– Знаю. Спасибо, что пошел со мной в храм.

– Я пошел, чтобы быть с тобой.

– Здесь осень не такая, как дома, да и зима совершенно другая. Тут что-то еще. Какое-то дурное предзнаменование носится в воздухе. Вот сейчас мне очень захотелось домой.

Холлис коснулся ее руки.

– В это время завтра мы уже будем лететь на запад.

Она прижалась к нему.

– Тебе обязательно идти на кладбище?

– Да.

– Это ведь не опасно, правда?

– Нет. Мне просто надо повидаться с одним русским другом и попрощаться.

– Со шпионом? Или с диссидентом?

– Что-то в этом роде.

– На могиле Гоголя?

– Да.

Холлис посмотрел на часы. Служба длилась почти два часа, и было уже около полудня. Теперь он понимал, почему Суриков выбрал это время и это место.

– У меня все это займет не более получаса. Где мы можем с тобой встретиться?

– У той колокольни. Видишь? И не опаздывай, Сэм.

Холлис поднялся.

– Как мне дойти до кладбища?

– Просто все время иди по этой дорожке. Увидишь еще одни ворота, это вход на кладбище.

– А ты что будешь делать?

– Мне нравится здесь гулять.

– Не ходи на кладбище.

– Хорошо.

– И постарайся гулять там, где людно, Лиза.

– Если они придут за тобой, то неважно, сколько человек окажется рядом. Ты прекрасно знаешь это.

– Не думаю, что им известно, где мы. Однако все равно будь осторожна.

– Это ты будь осторожен. Они могут следить за твоим другом.

Он поцеловал ее в щеку и поднялся со скамьи.

– Увидимся позже.

Сэм осмотрелся вокруг и последовал за людьми, идущими на кладбище. Народу там оказалось совсем немного, но вполне достаточно, чтобы они с Суриковым особенно не выделялись. Генерал выбрал прекрасное место для их воскресной встречи.

Холлис заметил его на тропинке под раскидистой высокой сосной. Суриков курил сигарету, рассматривая трещины на поросшей мхом могильной плите. Сэм остановился рядом.

– На Западе читают этого парня? – спросил генерал.

– Немногие. По-моему, в колледжах.

– А там можно достать книги на русском?

– Думаю, да, – кивнул Холлис.

– "Мертвые души", – сказал Суриков. – «Мертвые души»... – Он оглядел Холлиса с ног до головы, и на его губах появилась саркастическая улыбка. – Неужели мы так скверно одеваемся?

– Боюсь, что да.

– На вас эта одежда смотрится еще хуже.

– Благодарю вас, – отозвался Холлис.

– Итак, друг мой, из «Правды» я узнал, что вы покидаете Россию. Меня это известие потрясло. Я не знал, придете ли вы сегодня вообще. И очень волновался.

– Теперь моя дипломатическая неприкосновенность сомнительна, генерал. Так что вам не надо спрашивать, уверен ли я, что за мной не следили, потому что меня это беспокоит не менее вашего.

– Да неужели? Я могу расстаться с жизнью. Вам же грозит лишь тюремное заключение.

– Я, наверное, позавидую вашей пуле в голову, если получу срок пять или десять лет здесь.

– Итак, как мы оформим нашу сделку? – пожал плечами Суриков.

– Мы не заключали сделку.

– Но заключим. Когда вы улетаете?

Холлис ответил саркастическим тоном:

– Ведь об этом сказано в вашей «Правде», не так ли?

– Там не упомянуто, когда вы покидаете страну.

– Вот как? Ну что ж, я улетаю в среду.

На лице Сурикова появилось удивление, и он спросил:

– А кто займет ваш пост военно-воздушного атташе?

– Еще не знаю.

– Я буду иметь дело с новым военно-воздушным атташе или с кем-нибудь еще?

– Мы обсудим это перед тем, как расстаться.

– По-моему, вы привираете. Я знаю, что вы улетаете завтра, а также мне известно, как зовут вашу замену – полковник Филдз, – проговорил Суриков.

Холлис кивнул. Наверняка слухачи посольства подслушали его разговор с Келлумами, или сами же Келлумы рассказали все кагэбэшникам.

– Об этом вам рассказали в КГБ? – спросил Холлис.

– Совершенно верно. Они наврали мне имя нового военно-воздушного атташе. И сказали, что вы улетаете в понедельник, а не в среду.

– Почему же они рассказали вам об этом?

– Им нравится производить на людей впечатление своей осведомленностью. Кстати, я не офицер военной разведки, если вы об этом подумали. На самом деле КГБ хотелось бы знать, известен ли полковник Филдз мне, кому-нибудь из моих сотрудников или кому-нибудь из наших людей за границей. Очевидно, на него составляется досье, вот они и обратились ко мне.

– А как точно называется ваша должность в Советских ВВС, генерал?

– Это то, что вы назвали бы G-1. Начальник отдела кадров ВВС.

– И чем же вы ведаете?

– Да, по сути дела, всеми Советскими ВВС. У меня хранятся личные дела и документы полумиллиона человек. Это, конечно, не слишком романтичная и приятная работенка, однако через мой письменный стол проходит довольно много интересного.

– Откуда КГБ известно имя полковника Филдза?

Суриков пристально посмотрел на Холлиса и ответил:

– Думаю, они проникли в ваше посольство.

– А как же выглядел этот запрос?

– Меня вызывали несколько дней тому назад в Лефортово.

– Испугались, генерал?

– Чрезвычайно.

– И с кем же вы беседовали?

– С полковником Павличенко.

– Высокий, блондин, недовольно надутые губы и голубые глаза?

Суриков поднял брови.

– Именно так. Вы знакомы с этим человеком?

– Я знаю его под другой фамилией.

– После посещения Лефортова я, более чем когда-либо, хочу уехать отсюда, – проговорил Суриков.

– Я прекрасно понимаю, как вы себя чувствуете.

– Вы можете вывезти меня отсюда?

Холлис не был уполномочен сказать «да», но настало время подвести черту в этом деле.

– Смогу, если оплатите проезд.

– Половина сейчас, половина – на Западе.

– Понятно.

– Это опасно? Я имею в виду – выбираться отсюда?

– Конечно.

– Я волнуюсь не за себя.

– За внучку? – спросил Холлис.

Суриков промолчал.

– Это опасно, – равнодушно продолжал Холлис, – но не потребует от вас многого, не считая нервов. А она нервная девушка?

Суриков затянулся сигаретой и ответил:

– Она верующая. Вы видели нас в церкви?

– Да.

– Тогда вы понимаете, почему я хочу уехать отсюда.

– Думаю, да.

– С тех пор как я встретил Бога, моя жизнь превратилась в сплошное мучение. Все из-за моей внучки, Наташи. Она – свет моей жизни, Холлис.

– Очень красивая девушка. Она говорит по-английски?

– Да.

– С ней все будет хорошо. Она выйдет замуж за богатого американца или англичанина и заживет счастливо. Вы верите в это?

– Очень бы хотелось. К несчастью, она хочет стать монахиней.

– Вот как? Что ж, она сделает то, что хочет, генерал.

Небо помрачнело, покрылось тучами, и на землю упали редкие капли дождя. Они разбивались о надгробия и брызгами рассыпались на упавшие увядшие листья.

– Итак, я вас слушаю, генерал.

– В нескольких километрах севернее Бородина, – заговорил тот, – некогда располагалась наземная школа Советских ВВС для обучения американской тактике воздушного боя, боеспособности и вооружения. Инструкторами там были американцы. В общем, это невероятная история, и вы должны слушать очень внимательно. Постепенно характер обучения изменился, и из школы истребителей она превратилась в то, чем является в настоящее время. В школу шпионов.

– И это – половина вашего секрета? Мне все это уже известно.

Суриков повернулся к Холлису.

– Что?..

– Вы не сможете добраться до Лондона за такую цену. Извините, мне очень жаль. – Холлис пошел прочь. Он шагал как человек, уходящий от неверной любовницы с надеждой на то, что через десять шагов она бросится его догонять. Суриков остановил его.

– Вы не можете... а как вы узнали об этом?..

– Я ездил в Бородино. Поэтому меня и выгоняют из страны. И мне известно, что там находятся американцы. Мне очень жаль. А я-то думал, что вы знаете больше...

– Знаю! – воскликнул Суриков.

Холлис остановился и повернулся к генералу.

– Так о чем вы собирались рассказать мне в Лондоне? Что представляет собой вторая половина вашего секрета?

Суриков нервно облизнул губы.

– Я... я поставляю туда учеников. В действительности они не из КГБ. Сами кагэбэшники не доверяют своим методам вербовки. Им нужны истинные русские патриоты, готовые стать пилотами ВВС. Мой отдел занимается подбором кандидатов в эту школу. Я рассказал достаточно, чтобы вызволить меня отсюда, полковник?

– Возможно. Но видите ли, генерал, нам не нужна дополнительная информация об этой школе. Мы располагаем достаточными сведениями. Вам же прекрасно известно, что мне нужно.

Суриков молчал.

– Имена, – проговорил Холлис. – Мне нужны имена советских агентов, уже находящихся в Америке. Уверен, что вы располагаете чем-то вроде списка, иначе даже не пытались бы вступать с нами в сделку. Имена, – повторил он. – Вот ваш билет на Запад, генерал.

– Но... если я достану их для вас... как я узнаю, что вы не бросите на произвол судьбы меня и мою внучку? Если я здесь передам вам этот список, мне ведь больше нечего предложить за мой перелет на Запад.

– Вам придется просто довериться мне.

– Не могу.

– Вам придется. Послушайте, генерал. Раз вы сделали первый шаг, это значит, что вы – мертвец. И Наташа тоже. Я мог бы заложить вас здесь или пристрелить в Лондоне. Но также могу подарить вам жизнь. А может быть, я лгу, однако вы не знаете, так это или нет. У вас просто-напросто нет другого выхода, сейчас игра идет по моим правилам.

– Мне нужно все обдумать, – сказал Суриков. – В следующее воскресенье я встречусь с тем, кто займет ваше место и ...

– Нет. Тут не о чем думать. Лучше примите решение сейчас и сообщите мне о нем. Тогда я дам вам слово и прослежу, чтобы вас вывезли отсюда. Если пожелаете, встретимся с вами на Западе.

– Хорошо. А вы намного безжалостнее, чем я представлял, полковник. У меня есть микропленка с данными о каждом человеке, закончившем школу американского гражданства – так ее называют в КГБ. На ней их фотографии, их русские имена и фамилии, отпечатки пальцев, место и дни рождения, группы крови, особые приметы. Подробные персональные Досье. Вы не найдете там их новых американских имен или адресов, и я даже не смогу рассказать вам, сколько их на самом деле обосновалось в Америке. Только КГБ располагает этой информацией. Так что вашим людям из ФБР предстоит проделать гигантскую работу. Это все, что я могу вам сообщить.

Холлис кивнул. Это было началом.

– Сколько их? – спросил он.

– Немногим более трех тысяч.

– Три тысячи... – задумчиво повторил Сэм. – Все их досье в микрофильме?

– Да. Между прочим, все эти люди официально числятся мертвыми. Погибли при несчастных случаях во время учений. Советские ВВС устроили им военные похороны. Цинковые гробы. Мы «похоронили» очень много песка. Выплатили огромное количество посмертных пособий.

Холлис молча кивнул. Три тысячи смертей во время военных учений в Штатах вызвали бы грандиозный скандал. Здесь же ни одно подобное событие даже не попадало в газеты. «Просто поразительно! – подумал Холлис. – Только в тоталитарном обществе могли проходить подобные операции».

– Где микропленка? – спросил Холлис.

– Я расскажу, где вы ее сможете найти, когда доберусь до Лондона. У нас ведь сделка. Половина – сейчас, остальное – в Лондоне.

– Я уже сказал вам, генерал, что половину я знаю. Так что вы передадите мне пленку сейчас.

– Почему сейчас?

– Потому что вас могут арестовать до того, как мы попытаемся вывезти вас отсюда. Потому что она мне нужна сейчас. Вот почему.

Суриков уставился куда-то вдаль. Холлис понял, что его собеседник в ярости. Но это уже не имело значения.

– Ладно, – наконец согласился генерал. – Моя жизнь и жизнь моей внучки в ваших руках. Я принесу микрофильм на следующую встречу или оставлю ее в одном из наших тайников. На ваше усмотрение.

– Завтра в девять часов утра вы придете в антикварный магазин на Арбате. К вам подойдет человек и спросит, где можно купить старинные монеты. Он бегло говорит по-русски. Имейте микрофильм с собой.

Суриков закурил еще одну сигарету.

– И это будет последнее, что я услышу от американцев.

– Если вы так считаете, генерал, значит, просто не хотите жить на Западе. С таким же успехом можете остаться здесь.

– Ну, мы еще посмотрим, обоснован ли мой цинизм. И этот человек сообщит мне, как мы доберемся до Запада?

– Совершенно верно.

– У меня есть предложение намного лучше. Вы мне расскажете об этом прямо сейчас. Я хочу все знать, прежде чем принесу микрофильм.

– Хорошо, открою вам наш секрет. Вы сможете на уик-энд приехать в Ленинград?

– Да.

– В субботу вы отправитесь в Ленинград. Человек в антикварном магазине расскажет вам, как в Ленинграде встретиться с тем, кто более подробно посвятит вас в детали. Но, в сущности, все очень просто. Вы с Наташей поедете в парк культуры и отдыха, захватив с собой рыбацкие снасти, возьмете напрокат лодку и доберетесь на ней до устья Невы, но ни в коем случае не уходите слишком далеко, чтобы не привлечь внимания патрульных катеров. Вы будете ловить рыбу в указанном вам канале. Вскоре вы увидите уходящее грузовое судно с развевающимся флагом государства НАТО, откуда вам подадут сигнал, о котором вас известит человек в Ленинграде. Оно возьмет вас с Наташей на борт, а там будет человек, который позаботится о вас. Когда власти обнаружат опрокинутую лодку, они решат, что вы оба утонули. Если ваше рандеву по каким-то причинам не произойдет в субботу, то вы проделаете то же самое в воскресенье.

– А если и в воскресенье ничего не выйдет?

– Значит, тогда на следующий уик-энд.

– Не слишком благоприятная погода для катания на лодке сейчас, полковник.

– Генерал, если вы будете с нами честны, вас не бросят на произвол судьбы. Есть и другие способы. Но если повезет... да с Божьей помощью, то в это же время на следующей неделе вы окажетесь в каком-нибудь западном порту.

– Все предприятия подобного рода нуждаются в Божьей помощи. Наташа считает, что Бог хранит и благословляет ее. Что ж, увидим...

– Увидимся с вами в Лондоне.

– И вы угостите меня выпивкой.

– Я куплю вам целый бар этой чертовой выпивки, генерал.

Суриков попытался улыбнуться.

– Встретимся в Лондоне. – Он повернулся и зашагал к выходу.

Холлис походил по кладбищу еще минут пятнадцать и направился в монастырь, где его должна была ждать Лиза. Когда он подошел к церкви, кто-то хлопнул его по плечу и спросил по-русски:

– Что он вам сообщил?

Холлис вцепился в рукоятку своего пистолета, лежавшего в кармане пальто, и резко повернулся.

– А где же Лиза? – спросил Сэз Айлеви.

– Здесь, в монастыре.

– А я помню, что, по вашим словам, эта встреча была назначена на три часа, Сэм.

– Я собирался вам сообщить по возвращении, что она произойдет раньше, но не успел.

– Ну, как нам повезло?

– Мы сорвали джек-пот, Сэз.

– "Школа обаяния"?

– Да. Между прочим, КГБ называет ее школой американского гражданства.

– И каким образом связан с ней Суриков?

– Расскажу позже. Нас прикрывают?

– Ну, я прикрываю вас, а вы – меня. Я не смог вызвать целое войско, как тогда в Лефортове. КГБ устроил наблюдение за посольством и все время ищет столкновения. Я выбрался оттуда в фургончике, направлявшемся на Финскую дачу. Эх, имей я хоть немного мозгов, просто уехал бы туда и как следует выспался.

– Ну и почему вы этого не сделали? Ведь никто не просил вас сюда приходить.

– Хотел взглянуть на Сурикова.

– Вы встретитесь с ним очень скоро.

Они прогуливались по аллее.

– Я пришел сюда по другой причине. Мы получили официальное письмо из советского МИДа. Они аннулировали ваш дипломатический статус. И Лизин тоже.

– Понятно. Тогда спасибо, что пришли.

– В соответствии с международным законом ваш дипломатический иммунитет действует лишь на территории посольства. Находясь здесь, вы подставляете свою задницу под удар.

Они подошли к колокольне. Холлис не увидел Лизы. Легкая изморось перешла в дождь.

– Черт побери! – выругался Айлеви.

– Успокойтесь, Сэз, она где-то рядом.

Айлеви ткнул пальцем в сторону Холлиса и раздраженно выпалил:

– Вам не следовало тащить ее с собой, черт возьми!

– Эй, не горячитесь. Она захотела пойти в церковь, и она имела право...

– О, не кормите меня этим дерьмом! Мне следовало отправить вас самолетом отсюда к чертовой матери еще неделю назад. От вас одни проблемы!

– Да катитесь вы к черту!

Айлеви и Холлис стояли почти вплотную, яростно глядя друг другу в глаза. Затем Сэз резко повернулся и пошел к выходу.

– Я подожду вас пятнадцать минут у главных ворот! – обернувшись, крикнул он Холлису. – А потом я ухожу, с вами или без вас, с ней или без вас обоих.

– Подождите! – окликнул его Сэм. Он догнал его и пошел рядом. – Слушайте, возможно, я не вернусь в посольство... С Суриковым встретитесь вы. Завтра в девять утра, в антикварном магазине на Арбате. У него будет с собой микропленка со всеми персональными досье на учащихся «школы обаяния», бывших и нынешних. Их три тысячи человек, Сэз.

– Боже... три тысячи... откуда у вас эти сведения, черт возьми?

Холлис кратко пересказал свой разговор с генералом и заключил:

– Я дал ему слово, что мы вытащим отсюда его и внучку. И не тяните с этим делом, Сэз. Вы вытащите их? – Он пристально посмотрел Айлеви в глаза.

Тот кивнул.

– Я об этом позабочусь.

– А теперь уходите.

– Буду ждать у ворот, Сэм.

– Нет. Уносите отсюда ноги и оставайтесь в посольстве до встречи с Суриковым. Теперь это ваше дело, дружище. А сейчас убирайтесь, здесь вы мне не нужны.

Айлеви осмотрел залитую дождем площадь, затем кивнул.

– Желаю удачи, – кивнул Айлеви и зашагал к воротам.

Холлис вернулся к колокольне и прислонился к стене, держа руку в кармане на рукоятке пистолета. Дождь усилился, и сплошная стена ливня обрушилась на землю.

Он взглянул на часы. С тех пор как они расстались с Лизой, прошло пятьдесят минут.

Тут он услышал стук каблучков по мокрым плитам, и осторожно выглянул. Лиза прямо по лужам бежала через площадь. Мокрая до нитки, она бросилась ему в объятия.

– Я потеряла счет времени. Прости меня!

– Ну что ты, это неважно.

– Пальто промокло насквозь...

Холлис взял ее за руку, и они направились к выходу.

– Ты нашел своего приятеля у могилы Гоголя?

– Да.

– Ну и как прошла ваша встреча?

– Превосходно. Очень красивое кладбище.

– Да, очень. Ты видел могилы знаменитостей?

– Несколько.

– У нас будут сложности с возвращением в посольство?

– Позвоню из автомата и вызову нам охрану. Запомни, если вдруг мы разминемся, то к северу от стадиона памятник Ленину. Это место встречи, Лиза.

– А как это мы разминемся?

– Я сказал на всякий случай.

Они прошли через арку и остановились, чтобы оглядеться. Лиза достала носовой платок и вытерла им мокрое лицо. Из дождя к ним шагнул Сэз Айлеви.

– Идите за мной, – только и сказал он.

 

Глава 28

Сэм Холлис и Лиза Родз прощались с сослуживцами. К дверям канцелярии был подан огромный длинный «линкольн» посла с государственными гербами на дверцах. Морские пехотинцы выстроились в почетный караул.

Кей Хоффман крепко расцеловала Холлиса.

– Хочу получить приглашение на свадьбу.

Тот еще не думал о свадьбе, однако ответил:

– О'кей.

Чарлз Бенкс поцеловал руку Лизе.

– Пришлите мне экземпляр вашей книги на память, – попросил он.

– Обязательно, Чарлз.

Холлис отдал честь пехотинцам и вместе с Лизой сел в «линкольн». Водитель, Фред Сантос, захлопнул за ними дверцу и вывел автомобиль за ворота посольства.

– Я сейчас заплачу, – сказала Лиза.

Сэм ободряюще погладил ее по руке.

«Линкольн» стремительно летел по улицам Москвы. Впереди ехал «форд» с сотрудниками службы безопасности во главе с заместителем Айлеви Бертом Миллзом. Холлис оглянулся назад. Довольно близко за ними следовал «форд» с Сэзом Айлеви и тремя парнями из спецслужб. За «фордом» шел посольский фургон с их багажом.

– Черт побери, нас не прикрывает ни авиация, ни танки. Непорядок, – заметил Холлис.

– Довольно глупо, – фыркнула Лиза.

– Сэз отлично охраняет тебя.

Она уныло молчала.

– Вы, наверное, испытываете облегчение? – спросил Фред Сантос.

– Верно, – согласился Холлис.

– Хотя странная штука, – продолжал водитель, – все, кого я отвозил в аэропорт, казались очень грустными. Они вспоминали своих друзей из посольства, с которыми расстались, сожалели о русских друзьях, которых больше никогда не увидят. По-моему, к этому месту привыкаешь. Россия – одно из самых крутых назначений. Но, может быть, это одно из тех мест, где ты чувствуешь, что нужен и что тебя оценили должным образом. Понимаете?

– Понимаю... Сколько вам осталось?

– Год и две недели. Не так уж много. Потом вернусь в Вашингтон.

– Да, пролетят, не успеете и глазом моргнуть, – сказал Холлис.

– Возможно.

«Линкольн» свернул на Ленинградский проспект. Холлис в последний раз разглядывал город. Он подумал, что Москва, наверное, запомнится ему серой, холодной и недоброй.

– Сейчас я чувствую себя намного лучше, – проговорила Лиза. – Наверное, все это к добру. Для нас. – Она наклонилась вперед и закрыла стекло, отделяющее заднее сиденье от водителя. – Знаешь, Сэм, мы здесь влюбились друг в друга при весьма экстремальных обстоятельствах, которые могли вызвать чувства довольно двусмысленные и ненадежные.

Холлис открыл маленький бар.

– Здесь коробочка бельгийского шоколада и бутылочка шампанского.

– Ты слышишь меня?

– Нет.

– Ну так послушай же!

– Я слушаю.

– О'кей. В Москве наша любовь была защищена от обыденной жизни. Но вот теперь, когда мы возвращаемся в Америку и наше чувство не успело еще окрепнуть, я боюсь, что...

– Неужели ты репетировала эту речь?

– Да.

– Можно свести ее к краткому меморандуму?

– Не строй из себя идиота!

– Ты хочешь шоколадку или нет?

– Нет! – воскликнула Лиза и захлопнула дверцу холодильника. – Позволь мне спросить тебя кое о чем. Катрин покинула тебя или уехала из Москвы?

Холлис открывал бутылку шампанского.

– Ответь же! – настаивала она.

– Она покинула полковника Холлиса, шпиона, и бросила его в Москве. – Пробка громко выстрелила, и Фред Сантос подпрыгнул на своем сиденье. – Извините, Фред! – крикнул ему Сэм.

– Боже, полковник... – Сантос театральным жестом приложил руку к сердцу.

– Эта страна делает людей нервными и неспокойными. Ты не заметила, Лиза? – Он разлил шампанское в высокие стаканчики и протянул один ей. – И это не конец, это только начало.

– О... о... о, я люблю тебя! – Лиза бросилась обнимать его и пролила на его шинель шампанское. Холлис поцеловал ее. Водитель следующего за ними «форда» победно нажал на клаксон.

* * *

Они вошли в зал аэропорта Шереметьево.

– Будьте любезны, подождите минуточку, – попросил их помощник Айлеви Берт Миллз.

Сотрудники службы безопасности посольства окружили Сэма и Лизу. Холлис обвел взглядом публику в зале.

– Думаешь, что-то не так? – спросила Лиза.

– Да нет. По-моему, мы просто нервничаем.

– Все в порядке. Пошли, – сказал Айлеви.

Холлис и Лиза в сопровождении людей Сэза прошли в зал для дипломатов. Формальности с оформлением багажа и выездной визы заняли несколько минут. Состояние у всех было напряженное. Берт Миллз взглядом показал своим парням на солдат из погранохраны. Те молча разделились на две группы и расположились в нескольких шагах от пограничников. Берт занял место у выхода из зала.

Холлис, Лиза и Айлеви присели в кресла.

– Зачем вся эта охрана? Хватило бы одного-двух человек, Сэз, – сказал Холлис.

– Демонстрация силы.

Холлис подумал, что игра против кагэбэшников стала для Айлеви смыслом жизни. Интересно, что станется с Сэзом, когда ему придется уехать отсюда.

В зал ожидания вошли трое смуглых мужчин. Один из них недружелюбно посмотрел на Холлиса, Лизу и Айлеви и что-то сказал по-испански, отчего двое других громко рассмеялись.

– Через полчаса прямой рейс Аэрофлота до Гаваны, – объяснил Айлеви.

– По-моему, они сказали что-то оскорбительное, – заметила Лиза.

– Не обращайте внимания, – посоветовал он. – Вы не против выпить немного водки с соком?

– Прекрасно.

Сэз подошел к официантке и сделал заказ. Через минуту она принесла четыре стакана с «кровавой Мэри» и бутерброды.

Сэз поднял стакан.

– Счастливо вам добраться домой. – Он выпил водку с соком до дна и вздохнул: – Водка! Боже, это единственное, что у них здорово получается.

– А у тебя сегодня хорошее настроение, – заметила Лиза. – Доволен, что мы уезжаем?

– Нет, нет... Просто я счастлив за вас. За обоих...

– А четвертый стакан тоже для тебя?

– Ох, совсем забыл! Это для Берта Миллза.

Айлеви взял стакан и отправился к Берту. Проходя мимо кубинцев, он, видимо, потерял равновесие и вылил водку с соком прямо на голову одному из них.

– Ох, извините меня! Я чертовски неуклюж...

Кубинцы резко вскочили. Холлис тоже встал, поднялся и Берт Миллз. Кубинцы оценили ситуацию и снова опустились в свои кресла.

– Я чувствую себя просто ужасно! – сказал Айлеви.

Миллз рассмеялся и вернулся на свое место.

Холлиса всегда удивляла маленькая армия Айлеви, состоящая из головорезов с отличными манерами: двадцать сотрудников ЦРУ и дюжина людей из службы безопасности посольства. Как-то Сэз сказал Холлису, что если бы под его руководством было человек тридцать морских пехотинцев, он захватил бы Кремль.

Айлеви вытер руки салфеткой.

Лиза улыбнулась, но ничего не сказала. Холлис понимал, что Сэз напоследок рисуется перед ней. Поэтому он извинился и вышел из зала ожидания. Лиза и Айлеви остались наедине.

– Мне очень грустно, что ты улетаешь, – сказал он. – Поверь, я на самом деле очень этим расстроен.

Она молчала.

– Я думал, мы могли бы сделать еще одну попытку...

– Я тоже об этом думала. Однако все изменилось, Сэз.

– Знаю. Но, возможно, наши пути снова пересекутся в каком-нибудь еще Богом забытом месте. Все-таки странную жизнь мы избрали.

– У русских есть пословица: «Жизнь прожить – не поле перейти».

– Русские часто изрекают подобные бессмыслицы. Тебе нравится эта страна. А мне – нет.

– Ладно, давай оставим эту тему. Я хочу, чтобы ты постарался понять русских. Чисто по-человечески.

– Попытаюсь.

– На самом деле? – Она посмотрела на дверь и, не заметив там Холлиса, коснулась руки Айлеви. – Будь осторожен, Сэз. Я беспокоюсь за тебя.

– Неужели? Ты сама будь осторожна. Пока ты еще не дома. Небольшой совет, леди Лиза. Его возраст неважен, как и его теперешнее положение женатого человека. Важно другое. Если он опять вернется в свой мужской мир летчиков-истребителей, тогда тебе с ним будет очень непросто.

– Я не задумывалась об этом.

Они немного помолчали.

– Напиши мне, Сэз.

– Конечно.

Она поцеловала его в щеку.

– Прощай, Сэз. Спасибо тебе за все... – Лиза вытерла повлажневшие глаза. – Мы еще встретимся.

– Знаю, обязательно встретимся.

Вдруг Айлеви прижал ее к себе и прошептал, прижав губы прямо к уху:

– Послушай меня! Ты не должна лететь этим рейсом... ты можешь остаться в России до полуночи. Сегодня на Франкфурт еще два рейса. Скажи Сэму, что неважно себя чувствуешь, и...

– Почему?

– Я... я подумал, мы могли бы... провести немного времени вместе... ну, попрощаться как следует...

Она взглянула на него:

– Это еще что за предложение?

– Да нет, ты неправильно поняла меня, я просто... пытаюсь тебе внушить, что Холлис – это мишень. И мне не нравится, что ты будешь рядом с ним...

– Мне это известно. Он мне об этом говорил, кстати, я и сама догадалась. Но я не нежный цветочек, Сэз. Я охотно делила любую опасность с тобой и буду также предана Сэму.

Айлеви посмотрел на нее и печально улыбнулся.

– Вот почему я люблю тебя, Лиза. Пойду попрощаюсь с Сэмом. Вы оба здесь здорово поработали.

Он нежно поцеловал ее и быстро вышел из зала ожидания.

– Черт бы тебя побрал, Айлеви! Чертовы мужчины! – прошептала Лиза, вытирая платком глаза. Затем посмотрела на часы и вздохнула. – Все хорошо, Сэм...

* * *

Айлеви обнаружил Холлиса в узком коридоре, ведущем в главный зал терминала.

– Вы, кажется, хотели поговорить со мной, Сэм.

Тот кивнул, и они прошли в предыдущий зал.

– Полагаю, встреча прошла хорошо, иначе у вас было бы менее веселое настроение, – сказал Холлис.

– Все прошло прекрасно.

– Микрофильм у вас?

– Да.

– Вы просмотрели его?

– Мельком.

– О'кей. Вы считаете, микрофильм представляет собой ценный материал?

– Можно сказать, мы сорвали банк. Однако не знаю, как именно ФБР использует его.

– Ну, это их проблема, а не наша, Сэз.

– Да нет, это наша общая проблема. Мне бы хотелось посмотреть, что произойдет, если эти фотографии станут достоянием общественности... Разоблачен будет каждый русский агент, кем бы он ни был: швейцаром в Белом доме, работником министерства обороны или помощником конгрессмена. Однако, по моему мнению, правительство захочет, чтобы ФБР выловило их без шума.

– Но вам бы, конечно, хотелось, чтобы все это было обнародовано и переговоры на высшем уровне со скандалом провалились.

– Вся эта нечисть заслуживает одного: ее надо уничтожить и похоронить. Да и какая нам выгода от переговоров о мире и торговле, когда у Советов огромные экономические проблемы и полная социальная неразбериха? Как говорил наш с вами герой Наполеон Бонапарт: «Никогда не мешайте врагу в то время, когда он совершает ошибку».

– Вы – хитрющий сукин сын, – улыбнулся Холлис.

– Благодарю. А как вы думаете, Сэм, на кого работает Чарлз Бенкс?

– Наверное, на разведку госдепартамента.

– Совершенно верно.

– А разведка госдепартамента здесь, в Москве, большую часть своего времени тратит на то, чтобы шпионить за нами. Они очень боятся, что мы сведем к нулю все их дипломатические инициативы. Я уверен, что Бенкс очень пристально наблюдает за ситуацией и докладывает обо всем непосредственно президенту.

– Чего я совершенно не понимаю – это каким образом они собираются решить проблему «школы обаяния» так, чтобы все это дерьмо не выплыло наружу.

– Есть способы разобраться без лишнего шума, Сэм. Поскольку Додсон еще не объявился...

– А если он объявится?

– Сомневаюсь, что он, например, перелезет через стену, – сказал Айлеви. – И милиции, и КГБ дан приказ стрелять без предупреждения. Но если ему удастся каким-то чудом попасть на территорию посольства или добраться до какого-нибудь западного журналиста в Москве, тогда Бенкс, госсекретарь и президент споют всей моей компании веселую песенку.

– Я постоянно думаю о том, что если Додсон переберется через стену, его все равно не оставят на свободе в Америке. Сумасшедшая мысль, не правда ли?

– Да, однако вы близки к истине. По-моему, наш старый любезный Чарли Бенкс получил приказ убрать Додсона, чтобы тот замолчал навеки, – сказал Айлеви и прибавил: – Вы, наверное, решили, что я аморальный псих? Наше правительство готово списать со счетов эти три тысячи американских летчиков из-за какой-то абстрактной идеи, называемой ими разрядкой международной напряженности. Черт побери, я даже не могу выговорить это.

– Сэз, встретимся в Вашингтоне и побеседуем кое с кем из моих людей в Пентагоне. Я не собираюсь ввязываться в заговоры, но мы можем обсудить способы возвращения этих людей домой, не делая из них пешек в чьей-то большой игре.

– Хорошо. Встретимся в Вашингтоне.

– Кстати, – спросил Холлис, – что вы решили по поводу генерала Сурикова?

– Я беседовал с ним в подвале антикварного магазина около получаса. Он мне не понравился.

– Он и не должен вам нравиться. Вы не будете его «контролером». Он уезжает.

– Ну, это уже другой вопрос. Но не думаю, что Суриков собирается заниматься чем-либо на Западе.

– Многие люди, живущие на Западе, ничем не занимаются. И вас его дела не касаются. Только вытащите его туда.

– Думаю, Сэм, что он умрет, когда покинет матушку Россию. Знаю я такой тип людей.

– У него есть вера.

– Мне бы хотелось попридержать его здесь для работы. Он стал бы агентом самого высокого ранга, какие у нас когда-либо были в советских войсках. Я передам его Берту Миллзу и...

– Не надо мне вешать лапшу на уши, что он не выживет на Западе. Если в вас осталась хоть капелька человеческого сострадания, то вы бы заметили, сколько пришлось вытерпеть этому человеку. Если нам когда-нибудь удастся побороть эту систему, то только потому, что мы показали всем живущим здесь истинный источник света. Я раньше не понимал мотивов Сурикова, поскольку не задумывался о самом понятном и простом – человек хочет стать свободным, чего бы это ему ни стоило. Он вам передал обещанное, теперь вы выполните обещанное нами.

– Ладно... я только подумал...

– И увольняйтесь, Сэз. Вам это необходимо.

– Да, знаю. Кстати, я просмотрел микрофильм и обнаружил там фото мистера Келлума, родившегося в СССР в городе Курске, Анатолия Владимировича Кулагина.

Холлис кивнул.

– Вот мы и раздобыли первого. А что по поводу миссис Келлум?

– С ней еще много работы. Она может оказаться настоящей американкой и может не знать, кто на самом деле ее муж.

– И что вы собираетесь с ними делать?

– Несколько месяцев буду допрашивать их в подвале. Дик, как мы знаем, виновен, а Энн, насколько я понимаю, виновна потому, что связана с ним. Тем не менее мы не можем разбираться с ними в Америке в судебном порядке. Но я не могу держать их здесь взаперти вечно. Кроме того, они не годятся для «обмена», поскольку Советы никогда не затребуют их. Значит... – Айлеви почесал затылок. – Не знаю. А у вас есть какие-нибудь соображения? Что же мне делать с Диком и Энн, а, Сэм?

– Почему бы не прострелить им головы и не утопить трупы в Москве-реке?

– Превосходная мысль! И как только я об этом не подумал?

– Мне пора идти, – напомнил Холлис.

Айлеви коснулся его руки и сказал:

– Когда я был молодым университетским либералом, я возмущался тем, что американские пилоты сбрасывали бомбы на вьетнамцев. И вот я стал совершенно взрослым человеком, насмотрелся вволю на хладнокровные убийства во имя моей страны, но теперь любой летчик от меня с презрением воротит нос.

– Вы сделали свой выбор, Сэз.

– Этот микрофильм просто невероятный ход контрразведки. Боже мой, Сэм, это же самый великий улов в истории! И теперь, имея в кармане штанов этих русских американцев, мы сможем взяться за разрешение проблемы самой «школы обаяния».

– Поторговаться?

Айлеви кивнул.

– Три тысячи советских на три тысячи наших. Вот это перспектива. И мы должны вас благодарить за это. Вы сделали это, Сэм, и думаю, что вы вернете ваших людей домой.

– Но в Вашингтоне есть люди, которым бы очень не хотелось их возвращения.

– Мы над этим поработаем. Теперь вы сами стали достаточно влиятельным. Когда приедете в Вашингтон, вас примут как героя. Конечно, парадов не ждите. Все пройдет очень тихо. Но руководство ЦРУ и ваше начальство в Пентагоне представят вас к наградам. Настоящим наградам! Вас ждет беседа с президентом, и не удивляйтесь, если он лично приколет вам генеральские звезды. Я только что получил об этом телеграмму. Мне бы очень хотелось присутствовать там, если вы не возражаете.

– Превосходно.

– На этот раз вы превзошли меня, Сэм.

– Просто именно мне попался Суриков, Сэз. И вы знаете это не хуже меня.

– Не скромничайте. Ну... теперь несколько личных пожеланий... по поводу Лизы. Все, что я могу сказать – я очень рад, что это оказались вы, а не какой-нибудь хмырь из дипкорпуса.

Холлис промолчал.

– Желаю удачи и счастья вам обоим.

– Спасибо. – Холлис пожал Айлеви руку.

– Мы еще встретимся в лучшей обстановке, Сэм.

Холлис повернулся и пошел к Лизе.

У него сложилось впечатление, что все-таки Айлеви нравилось здесь, или, чтобы быть точным, ему было необходимо находиться здесь. Он нуждался в кагэбэшниках, и они нуждались в нем, иначе его давно бы вышвырнули из страны или просто убили. Вероятно, Сэз Айлеви стал живой легендой на Лубянке. Но теперь их противостоянию, похоже, подходил конец.

Вдруг Холлису пришло в голову, что в словах Айлеви о «школе обаяния» есть какая-то нестыковка. Если три тысячи русских вернутся на Восток, а три тысячи американцев – на Запад, то равновесие установится... В таком случае, какая в этом выгода Сэзу Айлеви? Ответ: никакой.

 

Глава 29

Объявили посадку в самолет. Сэм и Лиза попрощались с сопровождавшими их сотрудниками службы безопасности.

– Я пойду с вами, – сказал Берт Миллз.

– Нет необходимости, – заметил Холлис.

– У меня приказ.

Холлис, Миллз и Лиза миновали пограничника с автоматом и направились вслед за стюардом к автобусу. В автобусе они оказались единственными пассажирами.

– Свиньи, – пробормотала Лиза недовольно.

У трапа самолета стояли четверо пограничников с автоматами.

– Я тут покручусь немного, – сказал Миллз, когда они вышли из автобуса. – Но полагаю, вы без помех улетите домой. – Он пожал Холлису руку и добавил: – Всегда приятно работать с профи. – Затем пожал руку Лизе. – Счастливо вам добраться домой.

Холлис и Лиза поднялись по трапу навстречу улыбающейся стюардессе.

– Привет, я – Джо. Буду обслуживать вас в бизнесклассе. Ну, как вы, друзья? – гнусавым голосом пролепетала она.

– Все превосходно, Джо. А как вы? – спросил Сэм.

– Прекрасно. – Джо заглянула в декларацию. – Вы наши дипломаты, покидающие страну, верно?

– Верно, – подтвердил Холлис. – Поэтому мы добирались на частном автобусе и в сопровождении телохранителя.

Лиза ткнула Холлиса под ребро. Джо улыбнулась и показала:

– Бизнескласс – наверх. Я помогу вам с багажом? И сколько времени вы здесь пробыли?

– Около двух лет, – ответила Лиза.

– Бог мой! Вы, наверно, счастливы вернуться домой!

– Да.

– Ну, а я очень рада, что смогу помочь вам улететь отсюда. Устраивайтесь поудобнее, поднимусь к вам сразу после прибытия автобуса с остальными пассажирами.

Холлис и Лиза поднялись по лесенке в салон бизнескласса и заняли свои места.

У Холлиса мелькнула мысль, что самолет – искусная ловушка, а Джо – выпускница «школы обаяния». Он рассмеялся.

– Что тебя так рассмешило? – спросила Лиза.

Холлис взял ее руку и сказал:

– По-моему, эта страна уже достала меня.

Дверь кабины открылась, и из нее вышел мужчина в синей форме.

– Привет! Меня зовут Эд Джонсон. Я капитан. А вы полковник Холлис и мисс Родз?

– Совершенно верно.

Джонсон осмотрел пустой салон и оперся на подлокотник кресла.

– Из посольства в Бонне я получил сообщение, что наши ребята угодили в небольшую передрягу в Москве.

Холлис кивнул.

– Команде самолета просто посоветовали проследить за обстановкой. Мне неизвестны подробности, только то, что писали газеты.

– Они достаточно полно изложили суть дела.

– Вы полковник ВВС?

– Именно так.

– На чем летали?

– В основном на «F-4».

– Превосходно.

Джонсон и Холлис немного поболтали о самолетах, и пилот вернулся в кабину.

– По-моему, Сэм, ты все-таки хочешь летать, – вздохнула Лиза.

– Не думаю, что я приму подобное решение.

– Но если бы ты смог, то вернулся бы к полетам?

– Не знаю. Последний пилотируемый мною самолет разбился, когда меня в нем уже не было. И все же... иногда я чувствую в руках штурвал, чувствую, как работают двигатели, ощущаю вибрацию... – Он запнулся и вопросительно посмотрел на нее. – Понимаешь?

– Ты так об этом рассказываешь, Сэм!.. Мне кажется, я понимаю тебя. – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Знаешь, Сэм, я чувствую, что почти полюбила Москву, и посольство для меня стало домом. Я уже скучаю по своей квартирке и кабинету, мне очень не хватает друзей. Не хватает Москвы. Мне кажется, что я сейчас заплачу.

– Понимаю, – сказал Холлис. И он не лгал, потому что сам чувствовал какой-то необъяснимый прилив ностальгии. Ему самому было странно, что он тоскует по стране, где его чуть не убили. Что-то очень похожее он испытывал к Вьетнаму. Наверное, это бывает там, где человек очень много пережил.

– Прости меня, – всхлипнула Лиза, вытирая глаза.

В самолете появились другие пассажиры. Первым, кого Сэм увидел, оказался Майк Салерно. Журналист расплылся в улыбке и уселся напротив них.

– Вы тоже возвращаетесь домой? – спросила Лиза.

– Нет. Выпросил двухнедельный отпуск по состоянию здоровья.

– Я оставлю вас на минуту, – сказал Холлис.

Он поднялся со своего места, прошел в конец салона и посмотрел в окно. Внизу, на взлетной полосе, двое мужчин в коричневых пальто разговаривали с пограничниками. Берт Миллз по-прежнему стоял у автобуса. Один из мужчин подошел к нему и о чем-то заговорил. Берт показал ему свой дипломатический паспорт, потом указал себе под ноги, и Холлис представил себе, как Берт говорит: «Я останусь на этом месте до тех пор, пока самолет не улетит».

Мужчина в коричневом пальто сказал что-то водителю, и автобус тут же уехал.

Салон бизнескласса постепенно заполнялся пассажирами.

– Вылет задерживается на несколько минут из-за погодных условий. Но вскоре мы будем в воздухе и бесплатно выпьем, – громко объявила Джо. – Все о'кей, джентльмены?

Холлис вернулся на свое место.

– Все в порядке? – спросила его Лиза.

– Да.

– Нервничаете, ребята? – заметил Салерно. – Вполне вас понимаю.

Лиза раскрыла журнал «Вог».

– Если мы будем жить в Штатах, то мне понадобится такая одежда, Сэм.

Холлис заглянул в журнал мод.

– Возможно, нам придется жить где-нибудь в другом месте.

– Дамы и господа, – вновь объявила Джо, – вылет разрешается. Будьте любезны, пристегните ремни. Не курите. – Она напомнила правила безопасности во время полета и села на свободное место.

Самолет медленно покатил по взлетной полосе. Сэм помахал в окно на прощание Берту Миллзу.

– Взлетаем, – вздохнул Салерно.

– До свидания, – почти шепотом сказала Лиза. – Я больше никогда не увижу эти места.

– На ваше счастье, – отозвался Салерно.

– Она любит Россию, – тихо сказал Холлис.

– Попробовали бы вы, Лиза, пожить так, как живет большинство русских, и, уверяю вас, от вашей любви к России не осталось бы и следа, – убеждал ее Салерно.

– Можно любить народ, не принимая и не любя систему, Майк.

– Народ и есть система. И КГБ тоже часть русского народа.

– Вы говорите, как он, – Лиза указала на Холлиса.

– Эта страна безнадежна. Лучше я расскажу, что еще мне удалось узнать о Фишере. У него был забронирован номер в гостинице «Россия». Я отправился туда и выяснил, что он действительно добрался до Москвы. Я нашел одного английского туриста, который запомнил «понтиак», припаркованный напротив «России».

– Ну и как вы думаете, что все это означает, Майк? – спросил Холлис.

– Не знаю. А что об этом думают в посольстве?

– Как же я могу вам ответить, если мы впервые слышим об этом?

– Черт возьми, Сэм, вам отлично известно, что Фишер добрался до «России». Ведь из гостиницы он звонил в посольство и разговаривал с вами, Лиза.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Лиза.

– У меня тоже есть свои источники информации. Так как же собираются разбираться с этим делом, а? Что предпримет контора Сэза Айлеви?

– Сэз Айлеви занимается вопросами политики и не имеет никакого отношения к делу Фишера, – сказал Холлис.

– Ну, ну, давайте-давайте, Сэм.

Холлис задумался. О звонке Фишера в посольство знали только он, Лиза, Айлеви, Бенкс, посол и дежурный, который принял звонок.

– Мы с вами обсудим это позднее, Майк.

– Вы находитесь в американском самолете, который летит на высоте двадцати тысяч футов, – заметил Салерно.

– Тем не менее оставим этот разговор до Франкфурта.

Появилась Джо и предложила им шампанское. Салерно поднял бокал и по-русски произнес:

– На здоровье!

– У вас ужасное произношение. Где вы учили русский? – спросил Холлис.

– В Берлитце.

– Потребуйте деньги обратно, раз не способны произнести самый обычный тост.

– Сэм, могу я поговорить с вами с глазу на глаз? Буквально минуту? Это не имеет никакого отношения к делу Фишера.

– Лиза имеет официальный допуск к секретной информации. Поэтому вы можете говорить в ее присутствии.

Салерно кивнул.

– Не обижайтесь, Лиза. О'кей? Видите ли, я узнал, что ваши ребята в посольстве держат одного американца. Не знаю, шпион этот парень или нет. Возможно, он из тех, кто влип в Москве в неприятности и укрылся в посольстве. Очень странная история.

– Да, необычная, – согласился Холлис.

– Вы не возражаете, если я закурю? – Салерно достал из кармана пачку «Мальборо» и закурил. – Я знаю, в подвале посольства есть камеры. Мне намекнул об этом кое-кто из обслуги.

Холлис испытующе посмотрел на Салерно. Выудил ли журналист что-нибудь о Келлумах или о Додсоне? Откуда он получает информацию?

– Чепуха, – заявила Лиза.

– Нет, отнюдь, – ответил Салерно. – Я знаю, что этот парень в камере нужен и КГБ. Он либо один из них, либо перебежчик, либо что-нибудь в этом роде.

Холлис обратил внимание на то, как Салерно держит сигарету, привычным движением пальцев разминает ее. Но ведь американские сигареты нет необходимости разминать. Похоже, что Майк временами курил другие сигареты.

– Вы курите советские сигареты? – спросил его Сэм.

– Черт возьми, нет, конечно.

– А когда-нибудь курили?

– Нет, разве эту гадость можно курить? А что?

– Да так, просто поинтересовался.

Салерно затушил сигарету. К ним подошла Джо со свертком в руках.

– Мисс Родз?

– Да?

– Меня попросили передать вам это после взлета. – Она протянула сверток Лизе.

– Кто его передал вам? – спросила она.

– Русский парень, служащий аэропорта, – ответила Джо. – Обычно брать что-либо на борт – против правил, но ведь сверток передан служащим аэропорта, и еще он сказал, что это прошло через рентгеновскую установку и все такое прочее. Так что с ним все в порядке. Русский сказал, что это – прощальный подарок. – Она улыбнулась и ушла.

Лиза смотрела на сверток.

– Это икона, Сэм, отправленная в Информационную службу Соединенных Штатов в Вашингтоне. Ты обещал, что перешлешь ее дипломатической почтой.

– Так я и сделал, Лиза. Я предупредил в почтовом отделении. А что они сказали тебе, когда ты принесла ее?

– Я... я ее не приносила. Миссис Келлум сказала, что идет на почту, вот и захватила ее. Я сказала ей, что это разрешено. – Она взглянула на Холлиса. Сверток разворачивали. Липучка порвана. И пенопласт, которым я воспользовалась, тоже исчез.

Холлис промолчал.

– Я разверну ее.

– Не надо. – Холлис схватил ее за запястье. Она вырвала руку и разорвала бумагу.

– О... о. Боже!.. Сэм!.. – воскликнула Лиза.

Холлис взглянул на икону. Прямо на лике архангела, почти полностью изуродовав его, в дерево были вдолблены серп и молот.

Лиза посмотрела на Холлиса, собираясь что-то сказать, но слова застряли у нее в горле, и она не произнесла ни звука. На глаза навернулись слезы.

Холлис взял Лизу за руку.

– Какое варварство! – возмутился Салерно.

Захрипел громкоговоритель, перекрывая голоса пассажиров, в салоне зазвучал голос.

– Леди и джентльмены, к вам обращается капитан Джонсон. У нас возникли небольшие проблемы с электричеством, и мы получили указание приземлиться в Минске. Волноваться нет причин. Через пятнадцать минут мы приземлимся, а вскоре, надо надеяться, снова окажемся в воздухе. Пожалуйста, пристегните ремни. Спасибо за внимание.

– Похоже, наше прощание с Россией преждевременно, – заметил Салерно и, улыбаясь, посмотрел на Холлиса.

 

Глава 30

«Пан Ам-747» приземлился в минском аэропорту. Холлис увидел, как к самолету направились подвижные трапы и автобусы для встречи пассажиров. Он взглянул на Лизу.

– Ну, как ты?

Она не отвечала.

– Ее можно будет восстановить. Это может сделать реставратор. И ты даже не вспомнишь, что с ней случилось, – успокаивал он Лизу.

Она отрешенно смотрела на него.

– Какой позор, черт возьми! И кто только осмелился совершить это? – говорил Салерно.

– Я думаю, одно местное учреждение, – отозвался Холлис.

– Вы имеете в виду КГБ? Вы хотите сказать, что они просочились и в посольство?

Лиза дотронулась до руки Холлиса.

– Я... я так себя чувствую, словно меня изнасиловали... осквернили. – Она посмотрела ему в глаза. – Но почему? За что, Сэм?

– Ты знаешь.

– Да... но это настолько безжалостно, бесчеловечно. Так подло, низко, мстительно.

– Таковы уж они есть.

– Ах ублюдки... ублюдки!

– Наверняка ее можно привести в порядок, Лиза, – сказал Салерно.

– Я собираюсь сохранить ее такой, как есть, – вздохнула она.

Салерно пожал плечами и посмотрел в окно.

– Ни разу не бывал в Минске, – произнес он и взглянул на Холлиса. – А вы?

– Я тоже.

Губы Салерно сложились в тонкой усмешке.

– Эй, братцы, а ваш дипломатический иммунитет действует здесь?

Лиза перевела взгляд с иконы на него.

– Вы же знаете, что он действует по всему Советскому Союзу. А зачем нам может понадобиться дипломатическая неприкосновенность?

– Кто знает...

Джо обратилась к пассажирам:

– Леди и джентльмены, ремонт электросистемы может занять некоторое время. Будьте любезны, захватите с собой все ваши личные вещи. О'кей?

Из кабины появился капитан Эд Джонсон. Он сделал знак Холлису.

– Вы идите, а я вас догоню, – сказал Сэм Лизе и Салерно, а сам подошел к Джонсону. Они зашли в маленькую кухню.

– Это не авария, полковник, – прошептал ему капитан. – Возникли другие проблемы. Из диспетчерской Шереметьева нам сообщили, что в салоне заложена бомба, и попросили приземлиться в Минске, в ближайшем аэропорту, способном принять эту машину. Все выглядит довольно подозрительно и странно. Я хочу сказать, действительно заложена бомба? Не ответив на наши вопросы, нам просто приказали приземлиться в Минске и не производить срочную эвакуацию. Они утверждают, что не желают беспокоить и пугать пассажиров, а также не хотят, чтобы самолет получил какие-либо повреждения. – Джонсон пристально посмотрел Холлису в глаза. – По-моему, это какой-то грязный розыгрыш. Просто кому-то понадобилось, чтобы самолет обязательно приземлился в Минске.

– Может быть.

– Это имеет какое-нибудь отношение к вам?

– Вполне вероятно.

– Я или команда можем чем-нибудь помочь?

– Не подвергая себя опасности – нет. Послушайте, если я не доберусь до Франкфурта с вами, позвоните в Пентагон, генералу Вандермюллену. Это мой босс. – Холлис взял с кухонного столика бумажную салфетку и написал на ней номер телефона. – Вы только выскажете ему свое профессиональное мнение об этой вынужденной посадке.

– Позвоню обязательно.

– И никому ни слова, пока вы в воздушном пространстве Восточного блока. Даже вашему второму пилоту.

– О'кей. Желаю удачи.

Они пожали друг другу руки.

Сэм спустился по трапу и в автобусе присоединился к Лизе и Майку.

– Что понадобилось от тебя пилоту? – спросила она.

– Твой номер телефона.

– Зачем я вообще задаю тебе вопросы?

– Сам не знаю.

– Он хоть объяснил вам, что, черт побери, тут происходит, Сэм? – спросил Салерно.

– Нет.

Автобус подъехал к терминалу, и пассажиров проводили в небольшой зал ожидания. Их встретили невысокий мужчина в мешковатом костюме горчичного цвета и довольно симпатичная женщина. Мужчина поднял руку, прося тишины.

– Дамы и господа! – обратился он на плохом английском к пассажирам. В зале сразу воцарилось молчание. – Меня зовут мистер Марченко, я – сотрудник «Интуриста». Мне поручено поставить вас в известность, что вынужденная посадка самолета произошла не из-за аварии в электросистеме. Советские власти получили сообщение, что в салоне находится бомба...

Все испуганно охнули.

– Успокойтесь, пожалуйста. Бояться нечего. Тем не менее весь самолет придется тщательно обыскать. А это займет немало времени. Поэтому сейчас вас отвезут в гостиницу «Спутник», где вы сможете отдохнуть до завтрашнего утра.

Сопровождавшая его женщина повторила это на немецком и французском языках. Холлиса удивила такая расторопность местных властей.

– Мне что-то все это не нравится, Сэм, – прошептала Лиза.

– Я скоро вернусь, – предупредил Холлис.

– Вы куда? – спросил Майк.

– В туалет.

Холлис вышел из зала ожидания в коридор, но пограничник сделал ему знак вернуться.

– Мне нужно в туалет, – по-русски сказал ему Холлис.

– В зале ожидания есть туалет.

– Там занято.

– Неужели вы не можете подождать?

– Мне уже невтерпеж.

– Ладно, идите вон туда, – кивнул пограничник.

Холлис вошел в туалет, поднял металлический ящик для мусора и с размаху швырнул его о кафельную стену. Буквально через секунду дверь туалета распахнулась, и внутрь ввалился пограничник. Холлис встретил его ударом в пах. Солдат издал утробный звук и сложился пополам. Холлис схватил его одной рукой за воротник шинели, другой – за ремень и головой вперед швырнул в стену. Тот застонал и упал на колени. Сэм отволок пограничника в кабинку, усадил его на унитаз и закрыл дверь. Потом поставил мусорный ящик на место и бросил в него шапку пограничника. Холлис вышел в коридор и направился к главному залу терминала. На стене в нише он увидел несколько телефонных автоматов. Опустив монетку, набрал номер минской междугородной связи и сказал оператору:

– Соедините меня с Москвой, номер два-пять-два-ноль-ноль-один-семь.

– Приготовьте шестьдесят копеек.

Через несколько секунд еле слышный далекий голос произнес:

– Капитан О'Ши слушает.

Их прервал голос оператора:

– Теперь опустите шестьдесят копеек.

Холлис опустил в щель первую монету, проклиная про себя советскую телефонную систему. В тот же момент на плечо Сэма опустилась чья-то рука и оттащила его от телефона.

– Полковник Холлис, все улажено. И не надо никуда звонить, – произнес представитель «Интуриста». – Отпустите его, – приказал он двум молодым пограничникам, державшим Сэма.

– Какого дьявола вы прервали мой телефонный звонок?! – рявкнул на него Холлис.

– Пройдемте, сэр. Вас ожидает мисс Родз, она очень беспокоится за вас.

– Где она? – спросил Сэм.

– В машине. Пожалуйста, позвольте представиться еще раз. Меня зовут мистер Марченко, я сотрудник «Интуриста». МИД поручило мне оказывать вам и мисс Родз особые знаки внимания. Пойдемте со мной.

– Мы не нуждаемся в особых знаках внимания. И мы останемся здесь, в аэропорту.

Марченко отрицательно покачал головой.

– Нет, полковник. Мне даны строгие указания относительно вас. Мисс Родз уже давно ожидает вас в машине.

Взгляд Холлиса скользнул по лицам пограничников и остановился на трех субъектах в кожаных плащах. Они стояли неподалеку, держа руки в карманах, и внимательно смотрели на него.

– Я хочу, чтобы мисс Родз привели сюда, ко мне. – Сэм повернулся, снова набрал номер междугородней и сказал по-русски оператору: – Соедините меня с Москвой, два-пять-два-ноль-ноль-один-семь.

– Полковник, не надо звонить. Мы опоздаем!

– Куда?

– На вертолет, сэр, – ответил Марченко, – который должен доставить вас назад в Шереметьево. В три тридцать пять рейс «Люфтганза» на Франкфурт. Этот самолет «Пан Ам» сегодня уже не вылетит. Пойдемте.

Холлис просчитал в уме возможные варианты своего поведения, но все они казались бесперспективными.

– Мы не спешим, – ответил он. – И мы останемся здесь. Я, кажется, уже просил, чтобы мисс Родз привели ко мне.

– Но у нас нет выбора. Пришла телеграмма из Москвы.

– Не сомневаюсь, что вы ее получили. Вопрос только, откуда – из МИДа или с площади Дзержинского?

– Я вас не понимаю. Будьте добры, хотя бы подойдите к машине и побеседуйте с мисс Родз, чтобы узнать, что она собирается делать. Пойдемте же, она очень волнуется за вас.

Холлис услышал в трубке голос оператора:

– Московская Центральная.

– Я просил соединить меня по номеру два-пять-два-ноль-ноль-один-семь, – сказал Сэм.

– Я не могу соединить вас по этому номеру. Не проходит звонок.

Холлис знал, если Московская Центральная сообщает, что не может дозвониться по указанному тобой номеру, значит, на линию вторгся КГБ и прерывает звонок.

– "Интурист" по телеграфу уже уведомил посольство США о вашем вылете. Пожалуйста, сэр, мисс Родз... – бубнил Марченко.

В коридоре появился Салерно.

– Ах вот вы где! Что все это значит?

– Эти ответ на ваш вопрос о моем дипломатическом статусе, – ответил Холлис. – С ним по-прежнему все в порядке.

– А вас я попрошу вернуться в зал ожидания, – сказал Марченко журналисту. – Ваш автобус скоро отъезжает в отель.

– Попридержите коней, – проговорил Салерно и обратился к Холлису. – Они сказали Лизе, что вы разыскиваете ее. Что, черт побери, тут происходит?

– Нам предложили на вертолете добраться до Шереметьева, чтобы успеть на рейс «Люфтганза» до Франкфурта.

– Ну... вы счастливчики! Пока я буду поглощать в «Спутнике» свиной жир с грибной подливкой, вы, ребята, приземлитесь во Франкфурте. В своей следующей жизни мне бы хотелось быть дипломатом.

– А кем вы были в своей прошлой жизни, Майк?

– Русским, – рассмеялся Салерно и повернулся к Марченко: – Эй, а нельзя и меня захватить в Шереметьево?

– Это невозможно.

– Нельзя. Только это и услышишь в этой стране. Все нельзя. Кто-то должен научить их слову «можно».

– Будьте добры, полковник! Ваша приятельница ждет вас. – Марченко уже начал раздражаться.

– По-моему, не стоит отказываться от такой чести, Сэм, – заметил Салерно. – Я сейчас позвоню в посольство и сообщу, что работники «Интуриста» расстелили вам красный ковер, извините за каламбур. Если в этой ситуации что-нибудь не чисто, посол примет необходимые меры. Будьте спокойны. Может, я догоню вас во Франкфурте.

Тут Холлис по-русски сказал Салерно:

– Сигарета, Майк. Вы постоянно выпрямляли ее пальцами. – Журналист улыбнулся, подмигнул и ответил тоже по-русски:

– Никому не рассказывайте, и я ваш должник. А вам это может пригодиться. – Он хлопнул Холлиса по плечу, повернулся и ушел.

Сэм в сопровождении пограничников последовал за Марченко. Они вышли через стеклянные двери, и тот распахнул заднюю дверцу ожидающей их «волги».

На заднем сиденье сидела Лиза.

– Лиза, выйди из машины, – приказал ей Холлис.

Не успела она ответить, как водитель рванул на несколько футов вперед, а Марченко с грохотом захлопнул дверцу.

– Полковник, вы сами все усложняете, – жестко сказал он. В нескольких шагах от входа в терминал Сэм опять увидел троих мужчин в кожаных пальто и понял, что, чтобы он сейчас ни предпринял, все закончится в конце концов ударом дубинкой по голове, хлороформом и наручниками. Поэтому он подошел к «волге» и сел рядом с Лизой.

– Сэм! Я так беспокоилась! Что происходит?.. – она бросилась его обнимать.

– Все в порядке.

– Они сказали, что ты ждешь меня, и вот потом...

– Знаю.

Марченко сел впереди, и машина тронулась.

– Мы отправляемся обратно в Шереметьево? – спросила Лиза.

– Хороший вопрос, – произнес Холлис и потянул за ручку двери. Тут же прозвучал сигнал, и на приборной доске автомобиля загорелась лампочка.

– Вы, наверное, облокотились на дверь, – заметил Марченко.

Холлис промолчал. Он оглянулся назад и увидел вторую «волгу», в которой сидели трое парней в кожаных пальто.

– Нас похитили? – прошептала Лиза.

– Трудно что-либо определенно сказать в этой стране. Иногда приходится только спрашивать. – Сэм наклонился к Марченко. – КОМИТЕТ? – спросил он.

– Нет, что вы. «ИНТУРИСТ», – ответил тот и улыбнулся. – Мы направляемся на взлетное поле для вертолетов. У нас нет времени разыскивать ваш багаж среди вещей остальных пассажиров, поэтому он прибудет завтра прямо во франкфуртский аэропорт. Можно устроить так, чтобы его переслали в ваш отель во Франкфурте. Ваша ручная кладь лежит в багажнике. Если надо решить какие-либо вопросы, я к вашим услугам.

– Вы и так достаточно сделали для нас, – заметила Лиза.

Марченко хмыкнул. «Волга» свернула на широкую бетонированную площадку, на которой была нарисована желтая буква X.

– Вот мы и приехали, – сказал Марченко. – А вертолета нет. И что мы так спешили?

– Возможно, его уже угнали, – проговорил Холлис.

– Да, у нас такое случается. Но, думаю, у нас с вами иной случай. Опаздывает.

Вторая машина остановилась неподалеку, из нее вышли трое.

– А вот и вертолет, – сказал Марченко.

Лиза прошептала Холлису в самое ухо:

– Уговори меня не бояться, Сэм. Скажи, что все в порядке.

– У меня дурные предчувствия, Лиза. Ну, ничего, поглядим, что они замышляют. Может, просто хотят побеседовать с нами.

– Сам я, вообще-то, не люблю вертолеты, – говорил Марченко. – И как раз сегодня, совсем рядом, разбился один. Два пилота и оба пассажира, мужчина и женщина, погибли. Все обгорели до неузнаваемости. И как их узнают близкие?.. Иметь бы хоть какие останки...

Теперь Холлис понял, как все это делается.

Вертолет на несколько секунд завис в воздухе и начал снижаться. Сэм узнал Ми-28, шестиместную машину с реактивными турбинами. Он также разглядел опознавательные знаки Советских ВВС.

– Мистер Марченко, это исключительное проявление любезности с вашей стороны.

– Да, – отозвался тот. – Вы – очень важные особы. Будьте любезны выйти из машины.

Холлис и Лиза вышли из «волги». Водитель достал им из багажника сумки и Лизину икону. Один из пассажиров второй «волги» встал у Холлиса за спиной.

– Джентльмена, что у вас за спиной, зовут Вадим. Он будет сопровождать нас, – объяснил Сэму Марченко.

Холлис подумал, что мог бы попытать счастья и угнать Ми-28, но Марченко наверняка просчитал этот вариант.

Вертолет приземлился на желтую X, и Марченко крикнул:

– Пошли!

Холлис поднялся в вертолет первым и помог забраться внутрь Лизе. Пилоты – офицеры ВВС – указали им на два задних сиденья. Затем в вертолет поднялись Вадим и Марченко. Они заняли места перед Сэмом и Лизой. Вертолет оторвался от земли и взял курс на восток.

Холлис внимательно рассматривал Вадима. Это был молодой мужчина лет тридцати. Под кожаным пальто чувствовались крепкие мускулы. Сэм еще никогда не видел людей с такой мощной, толстой шеей. Он сомневался, сможет ли обхватить такую руками, хотя, наверное, можно придушить этого типа его же галстуком и добраться до пистолета.

Словно прочитав его мысли, Марченко повернулся к Холлису и сказал:

– Успокойтесь и наслаждайтесь полетом. Мы будем в Шереметьеве примерно через три часа. Вы как раз поспеете на рейс «Люфтганзы».

– Вы несете совершенный вздор, – проговорила Лиза.

– Вздор?

Холлис заметил, что вертолет летит на высоте примерно двух тысяч футов, придерживаясь автострады Минск – Москва.

Сэм обнял Лизу и погладил по плечу.

– Ну, как ты, детка?

– Ужасно. – Она прижала к груди свою икону и все время поглаживала ее.

Главное, думал Холлис, это вывести из строя Вадима и завладеть его пистолетом, прежде чем Марченко выхватит свой. Пристрелить Марченко и обоих пилотов, а затем долететь на Ми-28 до Москвы и приземлиться на территории посольства.

Лиза поднесла икону к лицу и прижалась к ней губами. Вадим взглянул на тяжелую деревянную икону и подумал о том же, о чем одновременно с ним подумал Холлис. Когда Лиза опускала икону, Вадим резко выкинул правую руку и вцепился в доску. Холлис поднял колено, чтобы оно оказалось под предплечьем Вадима, и что было силы ударил его ребром ладони по запястью. Дикий вопль от боли, вырвавшийся у него, не заглушил хруст сломанной руки. Холлис вырвал из рук Лизы икону. Еще секунда, и он разбил бы ею череп Вадима. Но Марченко среагировал намного быстрее, чем ожидал Холлис. Он соскользнул с сиденья на пол и уже стоял на одном колене, целясь из револьвера Сэму в грудь.

– Стоять! – заорал он.

Второй пилот вскочил со своего места и навел свой пистолет на Лизу.

– Опустите икону, медленно, – приказал Марченко Холлису.

Сэм опустил икону, Марченко выхватил ее у него из рук и обратился к Вадиму:

– Ну, как ты?

Тот раскачивался от дикой боли, придерживая сломанную правую руку левой рукой.

– Убью гада! – прохрипел Вадим.

– Тогда я пристрелю тебя! – рявкнул Марченко.

– Вижу, полковник, что вы не поверили моим словам о Шереметьеве и о рейсе «Люфтганза», и совершенно правильно, – сказал он Холлису. – Вам повезло, что я не могу вас убить, по крайней мере сейчас. Так как сначала с вами хотят побеседовать.

У меня есть приказ доставить вас живым. Но я могу убить и убью мисс Родз, и это произойдет, как только вы еще раз попытаетесь сморозить глупость. – Он достал из кармана наручники. – Придется вам надеть их, полковник.

Холлис взглянул на Лизу. Она побледнела, но владела собой.

– Я в порядке, Сэм.

Марченко внимательно осмотрел икону.

– Она осквернена. Это наша работа?

– А чья же еще? – огрызнулась Лиза. – Верните мне ее. Она ведь все равно вам не нужна. Обещаю не лупить вас ею по голове.

Марченко рассмеялся.

– Вам придется поклясться Богом.

– Клянусь Богом, что не стукну вас иконой по голове.

– Хорошо. – Он протянул ей икону и откинулся на сиденье. – Ох, и устал я с вами.

Холлис ободряюще посмотрел на Лизу. Она положила голову ему на плечо.

– Ну как, ты не хочешь сказать: «С меня довольно». «Я ухожу»? – спросил Сэм как можно тише.

– Я размышляю. Вы с Сэзом обещали ставить меня обо всем в известность, – она тоже старалась говорить так, чтобы Марченко не услышал.

– Я и ставлю тебя в известность. Нас похитили.

– Не смешно, Сэм. По-моему, вы оба знали, что это может произойти.

– Мы подозревали, – сказал он, помолчав.

– Не только подозревали, я думаю. Тебе известно, что Сэз не хотел, чтобы я полетела этим рейсом?

– Нет, я не знал об этом. Однако никто никогда не обещал держать тебя в курсе дела, Лиза. Но не это главное. Судя по всему, и меня не сочли нужным кое о чем проинформировать.

Она кивнула.

– Он... он пытался мне что-то рассказать, но я не выслушала его, Сэм.

– И не сообщила мне об этом.

– Извини. Он сказал, что ты – мишень и что мне следует держаться от тебя подальше.

– Но тем не менее ты отправилась со мной и все время была рядом.

– Я люблю тебя. Если бы я не любила, давно бы послала к черту. Правда!

– А я помирился бы с тобой. Приглашаю тебя на ужин в самый дорогой ресторан Лондона.

– В «Кларидж»? С удовольствием, Сэм.

Они летели уже три часа. Холлис посмотрел в иллюминатор. Вертолет пролетал как раз над Бородинским полем и держал курс на сосновый бор. Через несколько минут Холлис увидел проволочную ограду, расчищенное пространство вокруг нее и посадочную полосу для вертолетов.

Лиза прижалась к нему и тоже взглянула в иллюминатор.

– Мы приземляемся? – спросила она.

– Да.

– Куда?

– В «школу обаяния».

 

Глава 31

– "Школа обаяния", – прошептала Лиза. – «Школа обаяния миссис Ивановой».

– Да.

– Об этом месте рассказывал Грегори Фишер, отсюда ушел майор Додсон. И вот теперь мы сами – пленники этой школы...

– Наберись мужества, Лиза. Они будут допрашивать тебя, поэтому чем меньше ты знаешь, тем лучше.

– Допрашивать меня?

– Да. – Он почувствовал, как ее рука сжалась в его кулаке. – Просто будь готова к небольшим неприятностям! И не бойся. Будь посмелее.

Она глубоко вздохнула и кивнула.

Марченко повернулся к ним и торжественно объявил:

– Это не Шереметьево. Но вы об этом догадывались.

Вертолет начал снижаться на поляну в сосновом бору.

Расположение и маскировка лагеря были так тщательно продуманы, что с высоты нескольких сот футов его было практически невозможно различить в чаще леса. Холлис вернулся в памяти к фотографиям, сделанным со спутника, которые ему показывал Сэз. Теперь, когда вертолет начал снижаться, Сэм старался запомнить каждую деталь и сопоставить все замеченное со схемой объекта.

Вертолет приземлился на заснеженную посадочную площадку. Первым вылез Марченко, за ним – Вадим. Второй пилот сделал пистолетом знак Лизе, и она, держа в руках сумку и икону, выпрыгнула из вертолета на землю, затем Холлис. К ним тут же подкатил «ЗИЛ-6», армейский автомобиль, чем-то похожий на американский джип.

Марченко открыл заднюю дверь «ЗИЛа» и сказал:

– Полковник Холлис, потом Вадим, потом – мисс Родз.

Холлис ткнул руки в наручниках прямо под нос Марченко.

– Снимите их.

– Будьте добры, садитесь в машину, – отрицательно покачал головой Марченко.

– Садись сначала ты, – приказал Сэм Лизе.

Она села в машину, и как только Вадим собрался последовать за ней, Холлис оттолкнул его плечом в сторону, влез в машину сам и сел рядом с Лизой. Вадим устроился рядом с ним и пообещал:

– Я сделаю из твоей рожи отбивную.

– Интересно, какой рукой?

– Ты, дерьмо собачье...

– Хватит! – прикрикнул на Вадима Марченко. – Довольно! – Он сел впереди и приказал водителю: – В штаб.

«ЗИЛ» въехал на узкую проселочную дорогу. Лиза взяла Холлиса за руку и шепнула ему на ухо:

– Я буду держаться храбро.

– Ты и так храбрая.

Огромные сосны сплетались ветвями над дорогой зеленым шатром, настолько густым, что свет едва попадал на дорогу. Холлис внимательно следил за дорогой, стараясь запомнить все до мельчайших подробностей.

– Сэм! Ты только посмотри! – шепнула Лиза.

– Я уже видел.

Они миновали настоящее американское ранчо, а затем – белое бунгало.

– Это странно. Что это?..

– Не задавай лишних вопросов, Лиза.

– Хорошо, – согласно кивнула она. – Но я не вижу ни одной живой души.

Холлис кивнул. Он тоже не заметил по пути ни одного человека, но увидел, что в некоторых домах горит свет, а из печных труб вьется дымок.

«ЗИЛ» свернул с дороги и проехал мимо одноэтажного белого дома с зеленой крышей. У стены дома стоял автомат кока-колы, выкрашенный в красно-белые цвета. Через большое окно Холлис мельком увидел внутри мужчин и женщин, а за ними огромный американский флаг. Это было похоже на клуб ветеранов иностранных легионов небольшого провинциального городка.

Наконец «ЗИЛ» затормозил у серого двухэтажного здания из железобетона. В дверях, одетый в длинную шинель, стоял полковник Петр Буров.

Марченко вышел из машины и сказал:

– Идемте, идемте. Нельзя заставлять ждать полковника.

Лиза и Холлис последовали за ним.

– Вот ваше желание и исполнилось, Холлис, – заговорил Буров. – Ведь именно это вам хотелось увидеть, не так ли?

Сэм промолчал. Буров обратился к Марченко:

– А зачем наручники?

– Он попытался угнать вертолет.

Буров взглянул на бледного от боли Вадима, который прижимал к груди опухшую сломанную руку.

– А вы, мисс Родз, так набожны, что не расстаетесь с иконой даже в дороге? – съязвил Буров.

– Катитесь к черту, – сказала она по-русски.

Буров закатил ей такую пощечину, что Лиза рухнула к его ногам. Холлис нагнулся, чтобы помочь ей подняться, но в этот момент Буров изо всех сил ударил его в челюсть. Поглаживая правую ладонь, Буров наблюдал за тем, как Холлис поднимается.

– Это за Лефортово. – Когда Сэм наконец встал, Буров посмотрел на Вадима и приказал:

– В живот.

Вадим правой ногой врезал Холлису в солнечное сплетение, от чего Сэм согнулся пополам, однако устоял на ногах. Он снова выпрямился и попытался перевести дыхание. И тут перед ним возникла могучая фигура того самого Виктора из Лефортова. Холлис услышал, как Буров сказал:

– Теперь по яйцам.

Виктор врезал Сэму между ног, точно в промежность. Холлис с воплем рухнул на промерзшую землю, катаясь от пронизывающей боли. Он услышал, как кричала Лиза, затем ее крик оборвал звук мощного удара. Она упала рядом с ним, держась за живот.

Виктор шагнул было мимо Холлиса, но Сэм, дотянувшись до его ноги, обвил цепью от наручников его лодыжку и с силой дернул на себя. Виктор повалился на землю рядом с ним.

Буров тут же со всей силой двинул тяжелым сапогом Лизу в бок. Она пронзительно закричала.

– Ну, Холлис, будешь по-прежнему изображать из себя героя? – Он поставил сапог Лизе на голову. – Или нет? А ну встать!

Холлис поднялся на ноги одновременно с Виктором. Тот схватил Лизу за воротник и резко поставил ее на ноги.

– Снимите с него наручники, – приказал Буров Марченко. – Возьмете машину, на которой приехали, и вместе со своим подчиненным отправитесь в Центр. Напишете подробный рапорт о случившемся. Если хоть словечком обмолвитесь о том, что видели здесь, вас обоих расстреляют. Свободны.

Марченко и Вадим отдали честь, повернулись кругом и зашагали к «ЗИЛу».

– Проходите в дом, – приказал своим пленникам Буров.

Проходя по коридору, Холлис через открытую дверь слева заметил телефонный коммутатор и радиопередатчик.

Они вошли в комнату, где сидел дежурный офицер. При появлении Бурова он встал.

– Оставьте ваши сумки и икону этому человеку, – сказал Буров Холлису и Лизе. – Снимите пальто и обувь.

Дежурный офицер разложил на столе их верхнюю одежду и обувь, внимательно все осмотрел.

Виктор сорвал с Холлиса галстук и сунул его себе в карман. Затем снял с негр часы и надел на свое запястье.

– Вот так! – рявкнул Буров и повел их дальше по длинному коридору. За ними последовал охранник с автоматом. Он отворил стальную дверь и толкнул Лизу внутрь.

– Раздевайтесь и ждите женщину, которая обыщет вас. Если вы намерены покончить с собой, то управьтесь с этим до ее прихода. В вашем распоряжении есть несколько минут, – сказал Буров.

– Ас тобой я еще не кончил, сука, – прохрипел Виктор и, захлопнув дверь, задвинул засов.

Распахнув следующую дверь. Буров втолкнул Холлиса в маленькую камеру без окон и вошел следом.

– К вашему сведению, Холлис, я – комендант этого лагеря. За десять лет моей работы отсюда не было ни одного побега. Теперь же Додсон в бегах, а двое моих людей мертвы. Я знаю, что их убили вы, и думаю, что вы и ваш дружок – еврей Сэз Айлеви – чересчур много знаете об этом месте. Или я не прав?

Холлис промолчал. Буров ударил его кулаком в живот и продолжил:

– Скажу тебе еще кое-что, умник. С момента нашей первой встречи с тобой и твоей сопливой подружкой я ждал вас обоих здесь. Я осуществил блестящую операцию по похищению двух американских дипломатов. В посольство доложат о вашей гибели в вертолетной катастрофе. А ваши превратившиеся в пепел останки – подлинные останки двоих заключенных мужского и женского пола – будут найдены на месте катастрофы. И ни одна живая душа не узнает, что вы здесь, Холлис. Никто не станет искать вас. С этого момента вы оба мои, и вы – мертвы.

«Судя по всему, – подумал Сэм, – у Бурова возникли неприятности, и он старается искупить свою вину перед Лубянкой. Пока ему это удается».

– Разденься и отдай свою одежду Виктору! – приказал Буров. – Если я обнаружу у тебя какие-нибудь шпионские штучки, убью своими собственными руками. Скоро сюда придет кое-кто, чтобы проверить, не засунул ли ты себе что-нибудь в задницу. Добро пожаловать в «школу обаяния», Холлис.

Буров, Виктор и охранник вышли, оставив Сэма совершенно голым посреди камеры площадью десять квадратных футов. Окон не было, единственным источником света была тусклая лампочка на потолке, закрытая стальной решеткой. Наверняка здесь установлен волоконно-оптический прибор, следящий за каждым его движением, подумал Холлис.

Камера была абсолютно пустой, если не считать водопроводного крана в углу и под ним дыры для оправления нужды. Холлис повернул кран и прополоскал кровоточащий рот. Он почувствовал, что челюсть сильно раздулась от удара, а один зуб шатался. Мошонка тоже распухла, а на животе образовался лиловый синяк.

Дверь открылась, и в камеру вошли двое военных. Один из них держал пистолет, а второй обыскал все тело Сэма, затем оба вышли.

Когда-то Сэм провел десять очень неприятных дней в тюрьме учебной разведшколы, очень похожей на эту. Ее даже называли Западной Лубянкой. Как и там, первое время здесь, очевидно, будут так называемые «шоковые дни»: угрозы, психологические пытки и избиение. Такие меры лишают человека воли и самоуважения, готовят почву для того, что должно случиться потом. Затем тебя оставляют в одиночестве, чтобы ты мог поразмыслить кое о чем, однако вскоре одиночество станет невыносимым и ты будешь мечтать о том, чтобы увидеть и услышать другое человеческое существо. Тогда для тебя составят расписание «бесед», будут разговаривать с тобой вежливо и ласково и даже начнут нравиться за то, что позволили тебе жить. Но как только ты расслабишься от такого общения и позволишь вытянуть из себя хоть что-нибудь, тебя отошлют на зону или просто расстреляют.

Всему этому учили Холлиса в разведшколе. Но этому не учили Лизу. Он подошел к стене, разделявшей их камеры, и постучал по ней. Конечно, стена была довольно массивной, и ответного сигнала не послышалось. Усевшись в углу, Холлис подтянул колени к подбородку и погрузился в беспокойный сон.

* * *

На следующий день ему в камеру швырнули сверток с одеждой: синий спортивный костюм и хлопчатобумажные носки. Сэм оделся и с наслаждением выпил немного воды. Он чувствовал, что очень ослаб. Лампочка над головой потухла, и камера погрузилась в темноту. Холлис немного побродил в темноте, затем свернулся калачиком и снова уснул.

* * *

На третий день снова открылась дверь, и в камеру влетел спальный мешок, а за ним горячая вареная картофелина. Холлис взглянул на картофелину, но пока охранник стоял у двери, даже не приблизился к ней.

– Как вы себя чувствуете? – спросил охранник по-русски.

– Превосходно.

Тот хмыкнул и произнес традиционные слова, которыми обычно приветствуют новоприбывших заключенных в ГУЛАГе:

– Жить будешь, но трахать не захочешь.

Дверь закрылась.

Сэм забрался в спальный мешок и принялся за картофелину.

Через несколько часов дверь снова отворилась.

– Встать! Пошли со мной! – крикнул ему охранник.

Холлис встал и последовал за ним. Его провели в небольшую комнату, где за длинным столом сидели пять офицеров КГБ. В центре стола сидел Буров.

Позади них на стене висел портрет Дзержинского, а рядом – фотография теперешнего Председателя КГБ. Над портретами – эмблема Комитета государственной безопасности, щит и меч.

– Сесть! – приказал охранник.

Холлис сел на деревянный стул напротив стола.

Буров заговорил по-русски:

– Наш особый трибунал Комитета государственной безопасности созван для того, чтобы допросить Сэмюэля Холлиса, полковника ВВС Соединенных Штатов Америки, по поводу убийства рядового Николая Кульнева и рядового Михаила Колотилова, служащих пограничных войск. – Перечислив даты и факты, Буров спросил: – Полковник Холлис, что вы можете сказать в качестве оправдания по обвинению в этом убийстве?

– Признаю себя виновным, – ответил он.

– Вы можете привести какие-нибудь смягчающие обстоятельства в оправдание своего поступка?

– Нет.

Буров кашлянул и сказал:

– Прекрасно. Если обвиняемый не выдвигает никаких смягчающих обстоятельств, значит, трибунал может вынести единственный приговор за убийство сотрудника КГБ. И этот приговор – расстрел. – Буров пристально посмотрел на Холлиса, но тот по-прежнему глядел прямо перед собой. – От вас требуется в письменной форме изложить полное признание в совершении преступления. Если это признание удовлетворительно, то вам разрешат подать апелляцию на ваш смертный приговор на имя Председателя Комитета государственной безопасности. Если она будет отклонена, то последующих апелляций не будет и вы будете казнены. Вам ясно?

– Да.

– Отведите заключенного в камеру. Приведите следующего.

Охранник повел Холлиса к выходу, и в дверях они столкнулись с Лизой. Она выглядела бледной, потрясенной и растерянной.

– Признайся виновной. И не падай духом. Смелее! Я люблю тебя, – шепнул ей Сэм.

Она посмотрела на него, словно не узнавая, и прошла в комнату.

Сэма отвели в камеру и дали блокнот и шариковую ручку. Он сел на спальный мешок и положил блокнот на колени. Теперь его кодекс офицера разведки уступил место правилам поведения военнопленных. Он должен признаться во всем и написать все, что от него требовали, если это не подвергало опасности другую личность, не ставило под угрозу государственную безопасность и совершающиеся в это время операции. Короче говоря, пока нужно играть в их игру. Сэм знал, что если будет придерживаться этих правил, то ничто им подписанное, написанное или сказанное никогда не обернется против него. Главное теперь – совершить побег, а для этого надо сохранить жизнь и силы.

Холлис решил писать признание по-русски: если возникнут какие-либо неувязки с фактами, то можно в оправдание сослаться на недостаточное знание языка. В разведшколе он научился составлять подобные документы. Сэм думал о «западной Лубянке» и о «школе обаяния» и понимал, что победа любой стороны в этом противостоянии обернется в результате ощущением бессмысленности, а значит – проигрышем.

Холлис перечитал написанное. Получалось неплохое признание, некая смесь фактов и сложнодоказуемой выдумки. Факты уже были известны Бурову: шпионил на территории «школы обаяния», наткнулся на двух солдат и пристрелил их. А вымысел заключался в том, что звонок Грега Фишера в посольство был первой поступившей туда информацией об американских военнопленных в России. Может быть, Буров поверит этому, ведь он очень хочет в это верить.

Через два часа Холлис закончил писать и забрался в спальный мешок. Он старался не думать о Лизе, но в беспокойном сне снова видел ее.

* * *

На пятый или шестой день заключения уже знакомый Холлису лейтенант сообщил ему, что признание принято и теперь он может составить апелляцию на свой смертный приговор на имя Председателя Комитета государственной безопасности.

– Садитесь.

– Ваша апелляция будет рассмотрена в течение двадцати четырех часов, – сказал он. – Ведь бесчеловечно заставлять вас ожидать дольше решения своей судьбы. – С этими словами лейтенант закрыл дверь камеры и задвинул засов.

Холлис знал, что Буров испытывает его. И если он не доставит Бурову никакого удовольствия, тот, разозлившись, сочтет Сэма испортившейся игрушкой в своих руках и избавится от него. Поэтому он будет играть в буровскую игру, будет трястись от страха над дыркой-парашей.

Свет в камере погас. Холлис влез в спальный мешок и закрыл глаза.

Перед ним возник образ Лизы, как она шла рядом с ним тем солнечным субботним утром по Арбату. Ее лицо совсем вытеснило темноту из глаз. Он помнил все до мельчайших подробностей, каждое выражение – взгляд, улыбку, поворот головы, – словно мысленно фотографировал ее.

В конце концов Холлис уснул и во сне увидел свой «Ф-4»: штурвал застыл в его руках, вокруг – синий дым, кровь, море стремительно несется ему навстречу, а потом – небо, море, море, самолет переворачивается в воздухе и падает вниз, рука его бьет по кнопке катапульты.

Холлис проснулся в холодном поту, сердце выскакивало из груди.

– Симмз! Симмз! – заорал он, закрыв лицо ладонями.

* * *

Дверь отворилась, и послышался бесстрастный голос охранника:

– Следуйте за мной.

Холлис вышел за охранником. За его спиной вырос тут же второй охранник, и они втроем двинулись по коридору. Тот, что шел сзади, прохрипел:

– Михаил Колотилов был моим другом, ты, ублюдок и убийца!

Холлис промолчал. Они поднялись на второй этаж. Постучав в дверь, охранник открыл ее. Солдат, стоявший за спиной Сэма, подтолкнул его к одной из дверей.

За письменным столом кабинета сидел полковник Буров. За окном были сумерки. На бетонном полу лежал красный ковер с восточным орнаментом. На стене висели те же портреты, что и в комнате, где собирался трибунал, и еще портрет Ленина.

– Садитесь, Холлис.

Холлис сел на деревянный стул, стоящий напротив стола, и дверь за ним закрылась. Буров держал в руках написанное Сэмом признание.

– Поразительно, – сказал он. – Я просто восхищаюсь вашей способностью уходить от ареста. Вы знаете, что мы обнаружили ваши «жигули» на железнодорожной станции Гагарина. Но вы не знаете, что нам известно о вашем ночлеге в Яблоне. Я рад, что в этом вы были правдивы. А вот ваша приятельница была неискренна с нами, Холлис. В ее признании меньше подробностей, чем в вашем.

– Ей очень мало известно.

– В самом деле? Она не написала, что вы останавливались в Яблоне. Ее тоже приговорили к смертной казни. Но пока признание мисс Родз не удовлетворит нас, у нее не будет возможности подать апелляцию. – Сэм промолчал. – И ее расстреляют. – Буров сделал паузу и несколько секунд пристально изучал Холлиса. – Ваша апелляция в смягчении наказания весьма интересна. Вы пишете, что охотно поработали бы здесь, если вас не расстреляют.

– Совершенно верно, полковник.

– И как вы думаете, чем мы тут занимаемся?

– Обучаете агентов КГБ, как сойти за американцев.

Буров снова испытующе посмотрел на Холлиса и спросил:

– Откуда вам это известно?

– Мы догадывались об этом.

– Вы и Айлеви?

– Да.

– Понятно. И вы арестовали кого-нибудь из выпускников этой школы?

– Да. Келлумов.

Буров перегнулся через стол.

– Когда вы раскрыли их?

– Только... по-моему, в прошлый четверг или пятницу. Какой сегодня день?

Вместо ответа Буров снова спросил:

– А Додсон? Где Додсон?

– Не знаю.

Буров встал из-за стола и подошел к окну. Он застыл, разглядывая темный сосновый бор.

– Если вашим людям известно об этом месте, то почему же вы ничего не предпринимаете?

– В настоящий момент мое правительство заинтересовано в мирных переговорах с Москвой.

– Значит, оно не хочет огласки этого дела?

– Я так понимаю.

– Но если Додсон каким-то образом свяжется с вашим посольством?..

– Его заставят заткнуться.

– Да неужели? – усмехнулся Буров.

– Я думаю именно так. А вообще мне неизвестно, что там делается.

– Да. Я бы предпочел, чтобы вместо вас здесь сидел Айлеви.

Холлис протер усталые глаза. Он понимал, что все его слова записываются, и, возможно, сказанное им пропустят через анализатор голоса. Позднее ему зададут те же вопросы на детекторе лжи, а в следующий раз, наверное, ему придется отвечать уже под воздействием наркотиков. Но стоит им заметить какие-либо несоответствия в его ответах, начнется допрос с применением электрошока, и все раскроется.

Буров продолжал, что называется, «мягкий» допрос, а Сэм отвечал коротко и бесстрастно. Буров был неплохим следователем, однако явно не относился к профессионалам экстракласса второго отдела КГБ.

Холлис подумал, что «следователи» «западной Лубянки» в Вашингтоне справлялись с этой задачей куда лучше. С другой стороны, Холлис, будучи военно-воздушным атташе со статусом дипломатической неприкосновенности, никогда не предполагал, что когда-либо влипнет в такую историю, и его подготовка к подобным ситуациям была явно недостаточной.

Буров же был вполне уверен в своих силах самостоятельно справиться с этой задачей, поэтому он и предпринял в Можайске и в ресторане «Лефортово» собственные контрразведывательные действия.

– Не могу представить, чтобы ваше правительство допустило продолжение нашей деятельности, – произнес Буров. – Даже в интересах мира. Уже сейчас в Америке находятся тысячи наших агентов, а мы выпускаем более двухсот человек в год. Итак, что намерен предпринять Вашингтон в ЭТОЙ ситуации?

Вот, подумал Холлис, в чем суть дела. И он ответил:

– Я так понимаю, что Госдепартамент хочет урегулировать этот вопрос путем переговоров.

– Вот как? Эти дипломаты, как бабы. А что хочет предпринять ЦРУ?

– Дунуть в свисток. И дать знать об этом мировой прессе.

– Ах да. А Белый дом?

– Ну, они где-то посередине.

– А ваши люди из Пентагона?

– Они морально заинтересованы в судьбе попавших в плен пилотов.

– А вы лично? Вы, полковник Сэм Холлис?

Холлис позволил себе выдавить улыбку.

– Я просто хочу убить вас.

Буров усмехнулся в ответ.

– Да? А я уж подумал, что вы хотели работать на меня.

– Как сказать...

Буров кивнул и спросил:

– Кто-нибудь предлагал прямую акцию, направленную против этой школы?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, например, вытащить отсюда одного-двух человек и предъявить в качестве доказательств.

– Об этом я ничего не знаю. Судя по тому, что мне довелось увидеть здесь, это невозможно.

– Да, вы правы. Побег Додсона – результат внутреннего заговора здесь. Без помощи со стороны. Правильно?

– Мы в этом не участвовали.

– И встреча Фишера с Додсоном оказалась чистой случайностью?

– Разумеется. Вы же слышали пленку с записью разговора Фишера. К тому же он не наш человек.

– А ваше появление в этих местах и вынюхивание – разве это не попытка вытащить отсюда заключенного?

– Нет. Поехали только мы с Лизой Родз, и сделали это по собственному усмотрению.

– Вы не вступали в контакт с заключенными внутри лагеря?

– Нет.

– А с кем-нибудь из служебного персонала?

– Нет.

– У вас есть завербованные советские граждане за пределами лагеря?

– Во всяком случае никого, кто имел бы связь с лагерем, нет.

– Однако вы же вербуете агентов среди советских граждан.

Холлис решил, что пора поставить точки над i, и сказал:

– Мы не нанимаем их на работу. Они не получают ни копейки. Они делают это потому, что ненавидят КПСС и КГБ.

– Сообщите мне их фамилии, Холлис, – приказал Буров.

– Мне не известны их настоящие имена. Только кодовые.

– Мы все выясним.

– С какой стати я должен сообщать вам что-то, если меня расстреляют?

– Потому что я могу сделать с вами кое-что похуже, чем расстрел.

– А я могу покончить с собой прежде, чем вы сделаете что-то со мной.

– Не думаю.

– Я могу проткнуть этой шариковой ручкой яремную вену. Вы даже представить себе не можете, каким еще штучкам обучают офицеров разведки.

– Ах да... Ручка. Итак, значит вы считаете свои мозги офицера разведки настолько ценными, что не позволите их вышибить?

– Возможно.

– Что же тогда вы предлагаете? Ответьте как разведчик разведчику.

– Это ясно из моей апелляции. Понятно, что официально – я мертв. Конечно, я бы предпочел работать здесь, среди равных мне людей своего круга, нежели отправиться в Сибирь или быть расстрелянным. И хотелось бы, чтобы Лиза Родз была со мной.

– Вы правы, официально вы мертвы. Я покажу вам американские газеты. Центр желает, чтобы вы и в самом деле умерли после завершения допросов. Но, возможно, мне удастся убедить их, что вы и ваша подружка будете нам полезны. Пожизненное пребывание здесь, работа против Америки может оказаться для вас хуже смерти. Я был бы очень рад этому, Холлис.

– Знаю.

– Не думаю, что ваши атташе из министерства обороны такие же крутые парни, как в ЦРУ, – улыбнулся Буров. – Тем не менее если я хоть на минуту заподозрю, что ваша капитуляция – лишь уловка, то замучаю пытками вашу подружку до смерти. И прямо на ваших глазах.

Сэм промолчал. Буров подошел к Холлису и посмотрел на него с чувством собственного превосходства.

– Вы считали себя настоящим мужчиной, не так ли? В можайском морге, затем в ресторане «Лефортово», потом когда разговаривали со мной по телефону. Какие оскорбления я выслушивал от вас!..

– У меня была дипломатическая неприкосновенность.

– Да, была, – усмехнулся Буров. – Вы были важной шишкой. А теперь я могу сделать с вами все, что мне заблагорассудится. – Он схватил Холлиса за волосы и с силой дернул его за голову назад. – Послушай-ка ты, самодовольный американский ублюдок! Твои говнюки в посольстве с презрением воротили носы от русских, и ты тоже, не так ли? Я прослушивал кое-какие посольские разговорчики. Ты смеялся над нашим пьянством, ты считаешь, что мы всегда ходим немытые, ты ржал над нашими женщинами, изгалялся над Москвой, нашей пищей, жильем, над всем, что нас окружает и чем мы живем. – Буров еще сильнее потянул Холлиса за волосы. – Ты думаешь, что сейчас выглядишь и пахнешь хорошо, ты, сукин сын? – Он отпустил волосы Сэма и с размаху ударил его в лоб. – Ты думаешь, что твоя изысканная подружка сейчас выглядит и пахнет хорошо? Ты думаешь, что сейчас выглядишь очень цивилизованно? Ну, каково тебе без твоего костюмчика от лучшего портного и без твоих дезодорантов? А? Сейчас ты ничто! Русские способны вытерпеть намного больше, поскольку для нас не это самое главное. Потому что у нас больше внутренней силы. Да вы все потеряете голову от ужаса, как только окажетесь без душа и еды. – Буров походил по комнате, затем снова подошел к Холлису и рявкнул: – Встать!

Холлис встал.

– Руки за голову!

Холлис повиновался. Буров пристально посмотрел на него.

– Ты хоть понимаешь, что я могу сделать с тобой и с Лизой Родз? Эти штучки не оставят никаких следов на ваших телах, но полностью разрушат ваши внутренности, вашу человеческую природу, ваши души и разум. Ну же, отвечай мне!

– Да. Я знаю.

– Твоя подружка любит русскую культуру. Возможно, ей понравится и русский любовник. А может, и множество любовников.

Холлис молчал.

– Тебе известно, что она спала с Айлеви?

– Да.

– Я говорил тебе, что твоя жена гуляет с неким английским джентльменом?

– Меня это не волнует.

– Сейчас она в Вашингтоне, приехала на твои похороны. Кажется, они состоятся завтра.

Холлис промолчал.

– Кто такой Симмз?

– Не знаю.

– А я думаю, что знаешь. – Буров взглянул на часы и спросил: – Ну, Холлис, хочешь повидаться со своей дешевой блядью?

Сэм кивнул. Буров открыл дверь кабинета и что-то сказал охраннику, затем повернулся к Холлису.

– Можешь опустить руки. Выходи.

Сэм направился к двери и услышал в спину:

– Если желаешь, можешь потрахаться.

– Благодарю.

Буров со смехом захлопнул дверь. Охранник повел Холлиса вниз по лестнице. Он открыл дверь в камеру Лизы и впихнул туда Сэма. Дверь захлопнулась за ним.

Лиза сидела в углу на спальном мешке. Она посмотрела на Холлиса, но не сказала ни слова. Сэм опустился рядом с ней на колени и внимательно изучал ее лицо. Он заметил, что губы у нее сухие и потрескавшиеся, глаза запали, а на шее кровоподтек. На левой щеке багровел след от пощечины, и вид его почему-то причинил Холлису наибольшую боль.

– Как ты? – спросил он.

Она молчала.

– Тебе нужен врач?

Она отрицательно покачала головой. Холлис почувствовал себя в этот момент таким слабым и беспомощным. Он сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Лиза даже не шелохнулась, она тупо глядела прямо перед собой.

Они долго просидели молча, потом Лиза уткнулась лицом в его ладони и зарыдала.

Время от времени Холлис проваливался в небытие, но пронизывающий холод камеры и голод не давали уснуть.

Свет загорался и гас, в коридоре периодически раздавались шаги. Иногда кто-то останавливался у двери камеры и сдвигал засов, но дверь ни разу не открылась.

Лиза уставилась в потолок и заговорила еле слышным голосом:

– Меня приговорили к смертной казни.

Он знал, что в камере установлено устройство, улавливающее самый слабый шепот, и даже в темноте можно за ними наблюдать. Ему хотелось успокоить ее, но он решил, что лучше помолчит, чтобы Буров не смог воспользоваться сказанными словами. В сущности, он знал, что не должен был даже заикаться Бурову о своем желании увидеться с ней.

– Зачем ты рассказал им о Яблоне? – спросила она.

– Мне очень жаль.

Она с трудом поднялась, подошла к дыре в полу камеры и использовала ее по назначению. Охранник тут же вошел в камеру, подтвердив уверенность Сэма в том, что их так же прекрасно видят, как и слышат. Лиза встала и подтянула спортивные брюки. Русский посмотрел на Холлиса, швырнул на пол кусок черного хлеба и сказал:

– Я же говорил тебе, что трахать не захочешь. – Он заржал и закрыл дверь.

Лиза умылась холодной водой, затем подставила рот под кран и напилась. Подняв с пола черный хлеб, она забралась в мешок, откусила небольшой кусочек и начала его медленно жевать. Холлис подумал, что она похожа на человека, который уже умирает с голоду. Они получали примерно триста граммов хлеба в день, около четырехсот калорий. Пробыли здесь приблизительно восемь суток, а может, и больше. Этого было достаточно, чтобы выжить. Однако, как и обещал охранник, Холлису больше не хотелось. К тому же он подозревал, что в пищу добавляли наркотики, возможно, пентотал натрия или какой-нибудь похожий на него препарат, которые вместе с потерей чувствительности могут вызвать полнейший ступор.

Какое-то время Лиза бессмысленно разглядывала кусок черного хлеба, затем предложила его Холлису. Он отломил примерно треть, а остальное вернул ей.

Когда они доели хлеб, Сэм спросил:

– Ну как, чувствуешь себя лучше?

Она пожала плечами и коснулась его руки.

– Ты, наверное, замерз. Разве они не дали тебе мешок?

– Со мной все в порядке.

– Залезай сюда. Тут хватит места.

Он влез в спальный мешок и лег рядом с ней.

– Я не виню тебя за то, что произошло, – прошептала она. – Ты предупреждал меня.

Холлис молча гладил ее по голове. Через несколько минут Лиза уснула. Она что-то выкрикивала во сне, но Холлис не смог разобрать ее слов. Сэм встал, чтобы выпить воды. Напор был очень слабым, это означает, как уже понял Холлис, что скоро рассвет. Дверь отворилась, и появился охранник.

– Встать, – приказал он. – Следуйте за мной. И не разговаривать.

Холлис помог Лизе подняться.

– Я люблю тебя, Сэм, – проговорила она.

– Отставить разговоры.

Холлис взял ее за руку, но охранник грубо оттолкнул его в сторону.

– Пошли! – крикнул он.

Они зашагали по длинному коридору.

 

Глава 32

Их привели в какую-то комнату. На столе стоял горячий чай, тарелка с крутыми яйцами, хлеб и джем.

– Ешьте все, что хотите, но если вас вырвет, сами будете убирать. И не разговаривать, – сказал охранник.

Лиза и Холлис сели за стол. Съесть смогли совсем немного: начинались спазмы в желудке. Потом охранник отвел их в душевую и велел вымыться.

Пожилая женщина принесла полотенца и чистые спортивные костюмы. Она указала на коробку с кроссовками, и они подобрали себе обувь по размеру. Холлис впервые за много дней побрился.

– Идите со мной, – приказал охранник и повел их в восточное крыло здания к двери с надписью «Клиника». Там их встретила медсестра и развела по отдельным смотровым кабинетам. Охранник остался с Холлисом. Полная женщина средних лет представилась как лагерный врач.

Она осмотрела Холлиса, приложила стетоскоп к его груди, попросила глубоко вдохнуть, прислушалась и похлопала по груди:

– У вас небольшая гиперемия. Но все обойдется.

– Обойдется после двух недель голодания?

– Отставить разговоры! – рявкнул охранник.

– Я говорю с врачом, – резко сказал Холлис. – И буду разговаривать с ним. Почему бы тебе не заткнуться?

Доктор дала Сэму таблетку и немытый стакан.

– Что это такое? – спросил Холлис.

– Просто витамин.

– Тогда примите сами эту таблетку. – Он протянул ее врачу. Она положила таблетку в рот и запила водой. Затем тихо сказала:

– Я тоже заключенная здесь. Политическая.

– Ясно. Простите за грубость.

Сэм принял другую таблетку.

– Вы поправитесь, – говорила женщина. – У вас прекрасное сердце.

– Что же здесь умирает первым: сердце или душа? – спросил Сэм.

– Душа умирает. Сердце разрывается.

Он пристально посмотрел на женщину. Ему бы сразу заметить, что она не свободна, но в России понятие свободы весьма относительно.

– Спасибо вам, – только и произнес Холлис.

Охранник отвел его в приемную, и через пять минут к нему присоединилась Лиза. Затем их отвели в кабинет Бурова.

– Садитесь, – кивнул тот на стулья напротив него.

– Теперь вы снова американцы. Верно, Холлис?

– Да.

– Лучше себя чувствуете?

– Да.

– Вот и прекрасно. Почувствуете себя еще лучше, когда узнаете, что вам обоим условно заменили смертную казнь пожизненным тюремным заключением.

– Что значит условно?

– Условия два. Первое – вы проходите тест на детекторе лжи. Второе – соглашаетесь работать на нас здесь. Если скажете «нет», вас казнят за убийство.

– Значит, попросту говоря, вы хотите сделать из нас предателей, – сказала Лиза. – Мой ответ – нет.

– Вам бы стоило знать, мисс Родз, что ваш приятель уже согласился работать на нас в обмен на свою жизнь.

Она вопросительно посмотрела на Холлиса. Сэм обратился к Бурову:

– Мы не договаривались насчет допроса на детекторе лжи.

– Существует множество способов допроса. Я бы все-таки предпочел детектор лжи и пентотал натрия электрошоку и полицейской дубинке. Особенно если учесть, что результаты первого надежнее второго метода. Я уверен, что и мисс Родз, и вы тоже выберете первое.

– Работать на вас здесь – одно, – заметил Холлис. – Но я не могу выдать вам секреты разведки, это подвергнет опасности и поставит под угрозу жизни других агентов.

Буров забарабанил пальцами по столешнице.

– Вы не в том положении, чтобы заключать сделки, Холлис. Вы уже мертвы, и никому не известно, что вы здесь. А причина вашего пребывания здесь в том, что вы слишком много знаете об этом месте, и нам нужно выяснить, что вам известно.

– Мы оказались здесь за убийство двух пограничников, – напомнил ему Холлис. – Именно за это нас и приговорили к смертной казни.

– Да, и за это тоже, конечно. Видите ли, как только в крови появляется сахар, люди быстро возвращаются к своему прежнему "я". Что касается вас, Холлис, мне ваше бывшее "я" совсем не нравится. Поэтому, будьте добры, умерьте свой сарказм.

– Есть, сэр.

Буров повернулся к Лизе.

– Что же касается вас, мисс Родз, то весьма вероятно, что допрос принесет очень незначительные результаты, и посему ни в какой степени не поставит никого под удар. Верно?

Она нерешительно кивнула.

– Так вы хотите жить и работать здесь или предпочитаете, чтобы вас расстреляли? Отвечайте.

– Я... я хочу остаться с полковником Холлисом.

– Здесь? Или на небесах? – ухмыльнулся Буров.

– Где угодно.

– Какая преданность, – Буров перевел взгляд на Сэма. – А каково ваше решение?

– Мне бы хотелось, чтобы нас обоих выпустили из камер, чтобы мы некоторое время пожили здесь, прежде чем решим, хотим ли мы стать добровольными инструкторами в этой школе.

– Хорошо, – кивнул Буров. – Полагаю, вы скоро убедитесь, что лучше жить здесь, чем умереть перед строем вооруженных солдат. Однако мы еще не договорились о способе вашего допроса.

– Давайте поговорим об этом после того, как мы с мисс Родз решим для себя, работать нам здесь или нет. Нам понадобится десять дней.

– Тянете время, – улыбнулся Буров.

– Для чего? Я мертв. Мы оба мертвы.

– Даю вам одну неделю. – Он пристально посмотрел Сэму в глаза. – Как только мне покажется, что вы что-нибудь затеваете или лжете... – Буров ткнул пальцем в сторону Лизы. – ...Она умрет. И, как я уже предупредил вас, не от пуль. Вы достаточно умный человек и понимаете, что я разрешаю вам торговаться со мной, потому что предпочитаю оставить вас в живых. Вы мне нужны, чтобы я мог допросить вас в любое время, когда возникнут какие-нибудь вопросы, связанные с американскими спецслужбами. Кроме того, мне хочется, чтобы вы остались в живых, потому что нам пришлось наворотить кучу дерьма, чтобы инсценировать вашу гибель. Вы оба – весьма дорогой товар и крупное приобретение для нашей школы. И мне приятно, что теперь вы всецело в моей власти. Навсегда. Вы меня забавляете.

– Но вам не до смеха, – парировал Холлис.

Буров смерил его долгим взглядом. Потом достал из ящика письменного стола револьвер и вынул из барабана пять или шесть пуль.

– Нет, это не то, что вы называете русской рулеткой. Встаньте-ка. – Он протянул револьвер Холлису. – Вы же хотите убить меня? Я даю вам шанс исполнить ваше желание. В барабане осталась одна пуля.

Буров отступил на шаг назад.

– Ну же!.. Рискните!

Холлис стоял с револьвером в руке.

– Вы станете героем Америки, хотя и неизвестным. Ну же, давайте.

Холлис взглянул на Лизу.

– Ну, что же вы? – продолжал Буров. – По крайней мере заставьте меня поползать и поунижаться перед вами! Прикажите мне встать на колени и умолять сохранить мне жизнь.

Холлис молчал.

– Нет? Кое-что уразумел? Велика ли сила револьвера? Все зависит от того, кто держит его. Вы или я. Оружие – это еще не власть... – Он посмотрел на Лизу. – Встаньте.

Она повиновалась.

– Возьмите револьвер.

Она поколебалась, но взяла его у Холлиса.

– Вот видите, – сказал Буров, – вы выполняете мои приказы даже с револьвером в руках. Ну, стреляйте в меня.

– Нет.

– И что же это значит? Цивилизованные люди думают о будущем. Что будет с вами, если вы меня убьете? Конец вашим проблемам, да? Нет, только начало. – Буров самодовольно усмехнулся. – А настоящий патриот пожертвовал бы своей жизнью, чтобы забрать мою.

– Я не выстрелю в вас только по одной причине. Возможно, вы и сами это поняли. Я верую в Бога. И не могу лишить человека жизни, даже вас, – сказала Лиза и положила револьвер на стол.

– Неужели? Христиане не убивают людей? Наверное, мне следует перечитать историю христианства. Все вы лицемеры.

– Мы хоть что-то пробуем исправить. А вы нет.

– Позвольте мне дать вам совет, мисс Родз. Если вы убедите вашего приятеля подчиниться нам, то сохраните свою жизнь. Без него вы пустышка. Просто женщина, с которой можно сделать все, что угодно. Я уверен, что ваше упрямство уже поколебалось. Обдумайте хорошенько все, о чем мы тут с вами беседовали. – Буров убрал револьвер в стол и сказал уже дружелюбнее: – Ну что ж... Что вы думаете о прогулке на свежем воздухе? Думаю, вам это будет любопытно. – Он подошел к двери и заговорил с охранником. Потом повернулся к Лизе и Холлису.

– Через некоторое время я присоединюсь к вам.

Охранник провел их вниз по лестнице к выходу из здания.

Они опять прошли мимо комнаты связи, дверь в которую была приоткрыта. Сэм отметил про себя, что коммутатор не автоматический. Слева от оператора коротковолновый радиопередатчик, но остальную часть пульта увидеть не удалось.

Из комнаты вышел лейтенант и, прикрыв за собой дверь, встал напротив Сэма и Лизы.

– Любопытно вот, из-за чего вы сюда угодили, – он протянул им пачку сигарет. – Курите?

Они отказались.

– Моя фамилия Челцов, – представился лейтенант. – Значит, будете нашими инструкторами?

Холлис молчал.

– Здесь каждый старается по возможности ладить с другими. Это не тюрьма, – продолжал лейтенант. – Полковник Буров – очень умный человек.

Он позволяет американцам свободно передвигаться по всей территории школы, правда, до тех пор, пока они добросовестно выполняют свою работу. Однако если окажется, что инструктор в чем-то дезинформировал своего русского ученика насчет Америки, то Буров... – Лейтенант приложил указательный палец к виску и щелкнул языком. – Вам понятно.

– А вы палач, Челцов? – спросил Холлис.

Тот не ответил.

– Вы говорите по-английски?

– Нет. Никто из здешней охраны не говорит по-английски.

– А как же американские инструкторы? Разве они разговаривают с учениками по-русски?

– Предполагается, что они не знают русского, но они понимают его. По правилам, русские ученики и американские инструкторы должны общаться только по-английски. А охранники не могут заговаривать с учениками или инструкторами без крайней необходимости.

– Ваш русский превосходен. Будьте осторожны в разговорах.

Лейтенант вернулся в комнату связи.

– Ты бросила курить? – спросил Сэм.

– По-моему, да, – ответила она. – Наверное, существуют и более простые способы бросить курить.

– Ну что ж, проживешь дольше.

– Сэм... я понимаю, мы влипли в очень скверную историю. Но... я не собираюсь им подчиняться.

Холлис потер большой палец об указательный, напоминая этим знаком, что вокруг установлены подслушивающие устройства. Она шепнула ему на ухо:

– Это ведь было разыграно, не так ли? Ну, я имею в виду... твое... твое...

– Подчинение?

– Да. Именно так.

– Поговорим позже, Лиза.

Наконец появился Буров, а с ним солдат, который принес теплые белые куртки для Лизы и Холлиса.

– Мне бы хотелось дать вам пару советов. Первое: выходя из этих дверей, забудьте о том, что с вами здесь произошло. И второе: всегда помните об этом, – сказал Буров.

– Мы поняли, – кивнул Холлис.

– Вот и прекрасно. Наденьте куртки и идите за мной.

Они вышли из штаба и с удовольствием вдохнули хвойный морозный воздух.

– Прекрасное утро! Не так ли, мисс Родз? – обратился Буров к Лизе. – Вы очень бледны. Но ежедневные прогулки быстро вернут свежесть вашему личику. Если здравый смысл возобладает над вашим норовом, вам будет легче расстаться со своим прошлым. Здесь ни у кого нет прошлого: ни у инструкторов, ни у учеников. Это философия жизни нашего учреждения. У инструкторов есть лишь культурное наследие, которое они передают ученикам. А у тех, в свою очередь, есть цель, которой они посвятят жизнь. Вы можете откровенно возражать мне, если хотите, мисс Родз. Не стесняйтесь и вы, Холлис. Мне интересно ваше мнение. Пойдемте прогуляемся.

Буров повел их на стадион, где две команды молодых парней играли в ручной мяч.

– Тренеры и двое арбитров – инструкторы нашей школы, – объяснил Буров. – Раньше мы проводили интересные матчи между инструкторами и учениками. Но инструкторы с годами сдают.

– Вы имеете в виду американцев? – спросил Холлис.

– Здесь все американцы – и инструкторы, и ученики, мы не пользуемся этим термином.

– Понятно.

– Суть в том, чтобы просто изучить основы игры. Наши ученики преуспели во многих американских видах спорта. Между прочим, одну из лучших любительских команд в северном Нью-Джерси тренировал наш выпускник.

– В самом деле? Вы знаете, что сталось со всеми вашими учениками?

– Увы, нет. После внедрения в Штатах они переходят в ведение Управления С. Вам известно о нем?

– Да. Это филиал Первого главного управления.

Буров внимательно посмотрел на Холлиса.

– Но иногда мы получаем о некоторых из них кое-какую информацию. Это неплохо поддерживает наш боевой дух.

– А что происходит с теми, кто отсеивается? – спросила Лиза.

– Они подписывают документ о неразглашении, как и в любой иной разведывательной организации.

– А по-моему, вы просто убиваете их, – сказала Лиза.

– Ну, ну, полно вам, мисс Родз, в самом деле...

Со стадиона они направились в бетонное сооружение, напоминающее бункер. Внутри было абсолютно пусто и голо. Буров указал им на центр бронированного пола, затем нажал на какую-то кнопку в стене и встал рядом с ними. Плита начала опускаться вниз.

Через несколько секунд они оказались в великолепно отделанном помещении с хромированной мебелью. За высоким столом, напоминающим конторку, сидел молодой человек в тенниске и читал «Нью-Йорк таймс».

– Добро пожаловать на отдых в Спа, – сказал Буров своим спутникам.

Молодой человек отложил газету и бодро произнес по-английски:

– Привет, полковник! Кто это с вами?

– Это новые инструкторы нашей школы, Фрэнк. Полковник Холлис и мисс Родз.

– Великолепно! – молодой человек протянул руку. – Фрэнк Чепмэн. Я читал ваш некролог на прошлой неделе, полковник.

Холлис, поколебавшись, все-таки пожал протянутую ему руку и сказал:

– Если вы Фрэнк Чепмэн, то я Лев Толстой.

У Чепмэна эти слова не вызвали улыбки.

– Это место – наша жемчужина, – продолжал Буров. – На сооружение этого подземного бункера затрачено больше миллиона рублей, а западное спортивное снаряжение стоит полмиллиона долларов. Здесь мы поднимаем боевой и моральный дух наших учеников, инструкторов и сотрудников. К их услугам – финские сауны, парилки, солярии, души Шарко, тренажерные залы. Вон те две женщины – наши новые ученицы. Мы знаем, что спорт очень популярен в Штатах и часто американцы деловые встречи проводят в спортивных клубах. В высших кругах, например, очень любят гольф и теннис. Правда, в России гольф не распространен, поэтому наши ученики смотрят видеозаписи турниров, а по-настоящему совершенствуются в этом виде спорта уже в Америке.

Сэм, Лиза и Буров вошли в спортивный зал, где молодые люди играли в баскетбол. Холлис отметил, что внешне они совершенно не отличались от американцев: такая же манера общения между собой, модные стрижки...

– Джентльмены, – обратился по-английски к ним Буров, – позвольте вас познакомить с Сэмом Холлисом и Лизой Родз. Возможно, они присоединяться к преподавательскому составу. А теперь представьтесь им.

Молодые люди приветливо и весело поздоровались с ними: «Приятно встретиться с вами», «Очень рад познакомиться», «Добро пожаловать на борт».

Холлис запомнил их имена: Джим Холл, Стен Кучик, Джон Флэминг, Кэвин Сэлливен, Фред Бау и Винце Панзарелло. Сэм подумал, что подобранные им английские и этнические имена очень соответствуют их внешности.

– Не о вас ли двоих я читал в газетах? – спросил Фред Бау.

– Совершенно верно, – ответил Буров. – Они погибли при падении вертолета. – Молодые люди понимающе заулыбались. Сэма удивил не только их беглый английский, но и свободная, неофициальная манера держаться в присутствии полковника Бурова.

Осмотрев весь спортивный комплекс, все трое поднялись наверх. Буров вывел их из бункера и показал вокруг.

– За колючей проволокой – территория Управления погранохраны КГБ. На вышках наблюдатели, по периметру вся зона патрулируется. Сотрудники КГБ работают также внутри лагеря, в основном в штабе. Не советую вам приближаться к этой территории и заговаривать с кем-нибудь из них. Им приказано стрелять на поражение и без предупреждения. Кроме того, у них на вас зуб, ведь вы убили двоих их товарищей. Понятно?

– Вполне, – отозвался Холлис. – А может быть, я всего-навсего действовал в пределах самообороны, когда убил двоих из них? Вы действовали в пределах самообороны, когда убивали Грегори Фишера?

– В известной степени да, Холлис.

– А я так не считаю, полковник Буров, – возразила Лиза. – Я думала об этом. Вернее, представляла то, что вам пришлось сделать. Наверное, вы со всей силы пробили головой этого мальчика ветровое стекло...

– Пожалуйста, мисс Родз, не нужно эмоций, – перебил ее Буров. – К тому же ваши оскорбления и нравоучения быстро надоедают и с вами становится скучно.

Холлис подумал о том, что самый большой ГУЛАГ находится за этой колючей проволокой. Он посмотрел Бурову в глаза и спросил:

– А к какому управлению КГБ относитесь вы, полковник?

– Вы уже однажды спросили меня об этом по телефону, верно? Что ж, теперь я могу ответить на ваш вопрос. Я отношусь к исполнительному управлению. Конечно, вам известно о нас.

– Разумеется. Политические убийства, терроризм, похищение людей и шантаж.

– Можно сказать и так... Моя карьера в управлении началась с того, что я несколько лет проработал в Скандинавии. В этом лагере я уже десять лет, пять лет был помощником коменданта, и пять – комендантом. Это назначение пожизненное. Центр не одобряет переходов отсюда. Русский персонал здесь – в основном политические заключенные, переведенные из ГУЛАГа. – Он немного помолчал и добавил: – Итак, как я понял из записи телефонного разговора Фишера с посольством, американские инструкторы называют это место «Школой обаяния миссис Ивановой». Подобный сарказм, по-видимому, характерная черта ваших соотечественников, не так ли?

– У нас есть вечерние курсы по сарказму, – ответил Холлис.

– Похоже, вы тоже их выпускник, Холлис.

Они гуляли словно старые приятели. Так, по крайней мере, могло показаться со стороны.

– Недостаток нашей школы в том, что все инструкторы-мужчины – бывшие пилоты. Хорошо, что они разные по своему социальному происхождению. Но их профессиональный и жизненный опыт во многом схож. Это минус, поскольку они не представляют собой весь спектр американского общества. Поэтому такие люди, как вы, Холлис и мисс Родз, для нас ценное приобретение.

Они подошли к симпатичному деревянному домику, у стены которого стоял автомат кока-колы. Буров опустил монеты и протянул Лизе и Холлису по банке знаменитого американского напитка.

– Настоящая кока, – сказал он и рассмеялся.

Холлис и Лиза сделали по глотку и переглянулись.

Кока действительно была настоящей.

Буров предложил им присесть в кресла-качалки на крыльце деревянного домика, чтобы передохнуть.

– В этом государстве только один хозяин, – продолжал он. – Мы – КГБ. Нас знают как щит и меч партии, но в действительности мы служим не партии, не государству и не народу. Мы служим самим себе. Нас боятся даже военные, а ведь в их руках оружие. Но самое мощное оружие у нас – это иллюзии. Они позволяют как угодно манипулировать обществом.

– Это в духе русских, – заметил Холлис.

Буров сжал губы и зло взглянул на Сэма. После недолгого молчания спросил как ни в чем не бывало:

– Хотите зайти в дом?

Холлис кивнул.

Они вошли в большой светлый зал.

На стене висел большой американский флаг.

– Здесь находится так называемый «Пост ООО» ветеранов иностранных войн, – сказал Буров.

– Как это удручает, – вздохнула Лиза.

Это было что-то вроде комнаты отдыха: стеллажи со множеством американской периодики, библиотека, столы для игры в карты, в пул, в рулетку, видеомагнитофоны. В зале находилось человек двадцать: инструкторы и ученики. Они взглянули на вошедших, но ни один из них не поднялся им навстречу.

– Ваши соотечественники получают информацию о жизни современной Америки. Видеозаписи присылают нам консультанты из Вашингтона, Нью-Йорка и Сан-Франциско, а также наше посольство. Книги, журналы и газеты поступают сюда ежедневно, – объяснил Буров.

Холлис обратил внимание на красивого ухоженного мужчину лет пятидесяти с лишним. Вместе с молодым человеком он смотрел по видео американский фильм. Сэм узнал сцену из «Странной парочки».

Молодой человек громко рассмеялся и повернулся к мужчине.

– До сих пор не понимаю, евреи эти парни или нет, – говорил он с нью-йоркским акцентом.

– Не совсем ясно, – ответил инструктор.

– Унгер – еврейская фамилия, верно?

– Верно.

– Значит, Унгер может быть белым евреем.

– Что это за белый еврей? – спросил американец.

– Вы никогда не слышали такого выражения? Это еврей, который ведет себя по-еврейски.

– Ни разу не слышал.

Молодой человек задумался.

– Так мне сказал Билл. Он сказал, что это считается комплиментом. Однако я слышал от кого-то еще, что это своего рода оскорбление.

– Я не знаю всего на свете, – пожал плечами инструктор.

– А все-таки это комплимент или оскорбление? – спросил Буров у Холлиса.

– Довольно приятный комплимент, – ответил Холлис.

– По-моему, вы лжете, – улыбнулся Буров. – Иногда здесь лгут. И это всегда создает проблемы. Но обычно мы проверяем такие вещи.

Холлис посмотрел на американцев, бывших его братьями-летчиками, и сердце его защемило. Он взял Лизу за руку и вывел из зала. Буров вышел за ними, и они остановились на крыльце.

– Видите ли, ложь по оплошности – самая большая трудность, – продолжал Буров. – Наши инструкторы – небольшие энтузиасты своего дела, так что... – Он взглянул на Холлиса. – Вы чем-то обеспокоены?

– Нет.

– Ах да, эти люди... Как это бессердечно с моей стороны! Но с ними все в порядке, Холлис. Они прекрасно себя чувствуют.

Лиза положила руку Холлису на плечо.

– Все в порядке, – кивнул тот.

– Из Минска мне позвонил один человек. Он подозревает, что вы вычислили его. Вы догадываетесь, о ком я говорю, Холлис?

– Вы говорите о Майке Салерно.

– Да, совершенно верно. Как это вы раскусили его?

– Я видел, как он курил сигарету, – ответил Сэм.

– Понятно, – задумчиво кивнул тот.

Лиза переводила взгляд с одного на другого.

– Майк?.. – наконец выдохнула она.

– Да, – подтвердил Буров. – Вас одурачили, мисс Родз? Боже! – он снова обратился к Холлису. – Однако вы понимаете, полковник, что если кто-нибудь не распознает волка в овечьей шкуре, как это сделали вы, то какая ошибка может пройти незамеченной. Я вовсе не умоляю вашу проницательность! Однако и более проницательных людей, чем вы, обводили вокруг пальца мои выпускники, например, хорошего знакомого мисс Родз, Сэза Айлеви. Те же Келлумы, к примеру.

– Келлумы?! – воскликнула Лиза. – Дик и Энн? – Она в ужасе посмотрела на Холлиса.

– Да, Лиза, – сказал он.

Она закачала головой.

– О Господи... Боже мой... я не верю...

Буров улыбался и не скрывал, что получает наслаждение от этой сцены.

– А ведь есть еще три тысячи наших в Америке, в ваших посольствах, на ваших военных базах за границей. Фантастика, не правда ли?

Холлис очень надеялся, что Буров теперь понял и поверил, что Лизе известно совсем немногое.

– А как вы раскусили Келлумов? – спросил Буров.

– Простая проверка биографических данных. Но, по правде говоря, они оказались великолепными актерами.

– Да, это большая неприятность. Теперь мистер Айлеви допрашивает их. Он хорошо умеет допрашивать?

– Представления не имею, – сказал Холлис. – А вы не собираетесь менять место расположения школы? Ведь Додсон на свободе, а Келлумы в руках Айлеви.

Буров пожал плечами.

– Я бы предпочел этого не делать. Но не все зависит только от меня. А как бы вы поступили на моем месте, Холлис?

– Ну, заявил бы, что это моя вотчина и я в ней хозяин. Я бы постарался не поддаваться давлению Вашингтона или Кремля. Надо создавать иллюзию.

– Возможно, это именно вы создаете иллюзию. Ладно, посмотрим. Если вы не очень устали, погуляем еще.

Они последовали за Буровым к небольшому коттеджу, очень похожему на американский.

– В этом доме живут четверо учеников, – объяснил Буров. Постучав в дверь, он открыл ее. В маленькой гостиной на полу молодые люди играли в «Тривиальные вопросы». Буров сделал им знак продолжать игру.

Холлис опять отметил их непринужденность и совершенно нерусскую внешность. Все были в джинсах и спортивных рубашках.

Один из парней заговорил с Буровым с вирджинским акцентом:

– Это издание старомодное и напичкано всякой дрянью! Обыкновенное дерьмо, рассчитанное на общий уровень. Но, правда, материал трудноват. Не думаю, что даже большинство американцев разберутся в этой чуши, черт побери.

– Вот как? – Буров повернулся к Холлису: – Вы играете в эту игру?

Холлис отрицательно покачал головой.

– А вы? – спросил он Лизу.

– Нет.

Буров пожал плечами и сказал Сэму:

– Сделайте одолжение, полковник. Задайте вопрос моим ученикам. Пожалуйста.

Холлис подумал немного и спросил:

– Сколько советских мужчин, женщин и детей погибли в годы сталинского террора?

Молодые люди переглянулись и посмотрели на Бурова. Тот утвердительно кивнул:

– Отвечайте, если знаете.

Один из них сказал:

– Я читал об этом в книгах и журналах. Думаю, двадцать миллионов.

– Вы в это верите? – спросил Холлис.

Молодые люди молчали. Наконец заговорил Буров:

– Я в это не верю, и никто не верит. Но в Америке-то скажут, что верят в это. Я не такие вопросы имел в виду. Спросите их еще что-нибудь, тривиальное. Лучше вы, мисс Родз. Давайте.

– Я не знаю ничего тривиального, – отозвалась Лиза.

Буров протянул ей стопку карточек для этой игры. Пожав плечами, она быстро посмотрела их и прочитала:

– В какой стране построен ТУ-144, первый сверхзвуковой самолет, взлетевший и потерпевший катастрофу?

Парень в рубашке с надписью «Бей толстых» ответил:

– В Советском Союзе.

Лиза нашла еще один вопрос:

– Какое русское сооружение начало возводиться при свете прожекторов после полуночи 13 августа 1961 года?

– Берлинская стена, – ответил другой парень.

– Благодарю вас, достаточно, мисс Родз, – произнес Буров. По ее глазам он видел, что она совершенно не верит, что все эти парни – русские. – Нарушим правила, и снова на какое-то время вы можете стать русскими, – сказал он парням.

Один из них вскочил и, улыбаясь, сказал по-русски:

– Есть, полковник! – Он повернулся к Холлису и Лизе. – Когда-то меня звали Евгений Петрович Корниенко. Одиннадцать месяцев назад я поступил в эту школу и стал тем, что у нас называется «куколкой». Это скрытое состояние, во время которого я полностью изменяюсь и превращаюсь в бабочку. После этого я буду Эриком Ларсоном. У меня могут остаться смутные слабые воспоминания о гусенице, которой я когда-то был, но у меня будут красиво окрашенные яркие крылья и я буду порхать при солнечном свете. И ни одна живая душа, увидевшая меня, даже не вспомнит о той гусенице.

Буров кивнул, и молодой человек снова опустился на пол. Холлис понял, что молодые люди, прежде чем попасть в школу, проходили жесткий отбор. У всех были прекрасные физические и интеллектуальные данные, красивая внешность.

Буров поблагодарил молодых людей и шагнул к двери, но тут Холлис задал им еще один вопрос:

– Кто из вас знает, кто победил в Бородинском сражении?

– Я не очень силен в истории, но, по-моему, Наполеон просто с треском одержал эту победу. Верно, ребята? – ответил Ларсон.

Все кивнули. Тогда Холлис повернулся к Бурову:

– Вам стоит перечитать вашу историю, полковник.

Буров оставил без ответа этот совет и предложил Сэму и Лизе продолжить прогулку. В лесу они встретили трех мужчин в темных пальто.

– Это наши инструкторы – представил их Буров. – Коммандер Пул, капитан Шайлер, подполковник Мид, позвольте познакомить вас с полковником Холлисом из американских ВВС, бывшим военно-воздушным атташе посольства, и мисс Лизой Родз из ЮСИС, бывшей сотрудницей американского посольства в Москве.

Пятеро американцев разглядывали друг друга. Молчание нарушил подполковник Мид:

– Как вы попали сюда, черт возьми?

– Нас похитили, – ответил Холлис.

Мид повернулся к Бурову:

– Боже, на этот раз ваши люди крепко напортачили!

– Если бы вы более внимательно следили за газетами, как вам и положено, джентльмены, то узнали бы из них, что полковник Холлис и мисс Родз погибли в вертолетной катастрофе, – сказал тот.

Коммандер Пул кивнул.

– Совершенно верно. Вы были военно-воздушным атташе.

– Именно так, был.

– Значит, это на самом деле вы? – вмешался капитан Шайлер. – А я решил, что вы – две гусеницы Бурова из начальных классов. Ну что ж, очень жаль встретить вас здесь.

– Нам тоже очень жаль, что мы здесь, – ответил Холлис. Он чувствовал, что у этих людей к нему масса вопросов, и один из них о Додсоне, но момент был не подходящий.

– Скоро мы с вами поговорим, – сказал им Сэм.

Буров поспешно разлучил их, и они продолжили прогулку втроем.

– Как вы уже заметили, мы постарались воспроизвести здесь максимально подробно американскую среду и быт. Большинство учебных объектов: офисы, производственные помещения с новейшим американским оборудованием, комфортабельные квартиры, бары, рестораны и многое другое – находятся под землей. Я покажу вам это в другой раз. Но главный акцент в обучении мы делаем на нюансы языкового и культурного характера: мимика, манера одеваться и общаться с людьми и прочие тонкости. К повседневным вещам вроде супермаркетов и бензоколонок можно быстро приспособиться уже в Штатах. Конечно, самая маленькая ошибка может стать роковой. До чего, например, уникальная штука – лицо! В одних и тех же обстоятельствах у разных народов совершенно разные гримасы и ужимки.

– У москвичей в лицах всегда безнадежность, кроме тех случаев, когда они напиваются, – заметила Лиза.

– Вот как? – удивился Буров. – Знаете, никогда не обращал внимания. Но это ваша личная точка зрения. Знаете, по-моему, наша работа похожа на чтение карты, сделанной с космического спутника. Вы видите все несколько иным, чем на самом деле на земле. Вы вступаете в страну и вдыхаете ее запахи, прислушиваетесь к ее ритмам, чтобы по-настоящему узнать ее.

– А если вы приехали, чтобы просто познакомиться со страной, и вдруг полюбили ее? – спросила Лиза.

– Это может создать проблемы, – ответил Буров. – Но мы с ними справляемся. Наши выпускники лояльны, но мы внушаем им, что в Америке за ними ведется постоянное наблюдение. Им также известно, что здесь об их семьях позаботятся. Вам понятно?

– Безусловно, полковник.

– Мы здесь пробуем и кое-что новое, – продолжал Буров. – Выпускники нашей школы, которые провели по крайней мере шесть лет в Америке, возвращаются сюда инструкторами. Мы ведь не можем вечно полагаться на иностранных инструкторов. Мы научимся воспитывать учителей. Наступит время, когда эта школа будет выпускать две тысячи «американцев» ежегодно. К концу столетия в вашей стране окажется наша «пятая колонна».

И Холлис, и Лиза молчали. Буров подвел их к небольшому деревянному домику с зелеными ставнями.

– Здесь жил майор Додсон, – сказал он. – Вы можете пожить в нем эту неделю. Вам ведь столько времени потребуется для принятия решения? Проходите.

Сэм огляделся вокруг. Дом был простым, но удобным. Над камином – книжные полки. Додсон предпочитал английские романы и детективы.

– Эта дверь ведет в маленькую кухоньку, – сказал Буров Лизе. – Там вы найдете стаканы и какую-нибудь выпивку. Вы не будете так любезны приготовить напитки?

Она враждебно посмотрела на него и прошла на кухню.

– Эта женщина очень независима, – понизив голос, сказал Буров Сэму. – Американские женщины... И как вы только их терпите?

– Они занятны, – ответил тот.

– Они – избалованные сучки.

Буров включил электрообогреватели и попросил Холлиса растопить камин.

– Вы хорошо переносите русские зимы?

– Вполне сносно. У меня же награда Джоэла Барлоу.

– Я прослушивал эту запись, вы знаете. Это было оскорбительно, низко и омерзительно, Холлис.

– Наверно, вам просто не стоило подслушивать чужие разговоры.

– Вашей подруге нравится Россия.

– Но не люди, правящие ею теперь.

– Теперь и навсегда.

– Я так не думаю, полковник.

– Будьте же реалистом, Холлис.

– Стараюсь.

– Вот вам один совет: постарайтесь держать рот на замке. Мы очень снисходительны к вам только потому, что нам нужны ваши знания. Однако кое-кто из инструкторов заходит слишком далеко, – сказал Буров.

– И вы их расстреливаете.

– Только в крайнем случае.

Из кухни вернулась Лиза с тремя стаканами бренди на подносе. Один она подала Холлису, второй взяла себе, а третий поставила на край стола. Буров поднял свой стакан.

– За ваш новый дом, господа. Надеюсь, вы находите его более привлекательным, чем камера?

– Пока нет, – ответила Лиза.

Буров сделал несколько глотков и сказал:

– Вам, наверное, интересно знать, как здесь обстоят дела с сексом. Каждому позволено выбрать себе партнера. Вы можете в это поверить? – Буров отпил бренди и продолжил: – В самом начале большинство мужчин оказались чрезвычайно неразборчивыми в своих связях. Теперь они поутихли и вступили в моногамные отношения. Все женщины из ГУЛАГа, в основном политические, но есть и несколько уголовниц. Главным образом осужденные за экономические преступления. Между прочим, Додсон был один из тех, кто избегал женской компании. Кое-кто утверждает, что он вел исключительно целомудренный образ жизни, храня верность своей жене.

– Тут есть законные супружеские пары? – спросила Лиза.

– Нет, но некоторые заключают псевдорелигиозные браки. Самые неуемные по пятницам собираются на нашем «курорте». Там можно встретить всех учениц. Думаю, что вы будете здесь меньше скучать по дому, чем в посольстве.

Холлис почувствовал, что Буров ему до смерти опротивел.

– Нам бы хотелось побыть вдвоем, – сказал он.

– Конечно, – кивнул Буров, вставая. – Для вас обоих это время было довольно трудным. – Он шагнул к двери. – Если что-нибудь понадобится, сообщите об этом интенданту, он в штабе. Здесь неподалеку торговый центр. В спальне вы найдете ваши вещи. К сожалению, весь ваш багаж отослан вашим ближайшим родственникам.

– А что с иконой мисс Родз? – спросил Холлис.

– О, если хотите, я верну вам ее. А кто же все-таки вырезал на ней серп и молот?

– Келлумы, я полагаю, – сказал Холлис.

– В самом деле? Это было варварским поступком с их стороны. Итак, я пришлю вам икону, если хотите. Так вам нужно что-нибудь еще? Нет? Что ж, прекрасно, я превосходно провел утро. Надеюсь, вы тоже. – С этими словами Буров удалился.

Холлис внимательно осмотрел комнату и заглянул в спальню.

– Вообще-то мне здесь не очень нравится. Не в моем вкусе, – заметил он.

Лиза обняла его.

– Хочу, чтобы ты знал и никогда не забывал, что я люблю тебя, – сказала она.

– Надеюсь, что это так. Мне кажется, что мы рискуем остаться здесь на всю жизнь.

– Мы не останемся здесь на всю жизнь, Сэм. Нет! Ни за что! Или мы вернемся домой, или умрем.

– Не говори глупостей, – возразил Холлис и потер кончики пальцев друг о друга.

Она поняла его предостережение.

– Я зверски устала и вымотана до предела. Мерзко себя чувствую. Боже, как все это ужасно, Сэм... эта камера... я просто ненавижу этого человека!

– Ложись-ка лучше на диван и отдохни. – Он уложил ее и накрыл курткой, а сам уселся в кресло.

– Ну как, я смело себя вела? – спросила Лиза.

– Очень. Спи. Поговорим позже.

Холлис уставился на огонь. Его мысли вернулись к соотечественникам, которых он здесь встретил. Они выглядели жалкими, несчастными призраками, потерявшими свои души, брошенными на произвол судьбы, существовавшими между жизнью и смертью. Сэм пытался представить себе, как они прожили здесь почти два десятилетия, и не мог. Он пытался понять всю чудовищность системы, породившей подобное место, и не мог. Он пытался придумать какой-нибудь выход, и не мог.

 

Глава 33

Вечером Сэм и Лиза вышли прогуляться.

– Наконец-то мы можем поговорить, – вздохнула Лиза, когда они шагали по дорожке к футбольному полю.

– Не здесь, чуть дальше, – сказал Сэм. – На дорожках могут быть установлены подслушивающие устройства, направленные микрофоны.

Они свернули на тропинку и через несколько минут оказались у небольшого оврага.

– Лучше нам говорить шепотом, Лиза.

– Значит, мы пробудем здесь всю оставшуюся жизнь, Сэм?

– Надеюсь, нет.

– Сэзу известно, где мы?

– Думаю, он понимает, что мы не попадали ни в какую вертолетную катастрофу. Может быть, он догадывается, что мы здесь, а не где-нибудь еще. А вообще-то нам повезло, что мы оказались тут, а не на Лубянке.

– Значит, нас попытаются вытащить отсюда или обменять на кого-нибудь?

– Не знаю.

– Знаешь. Ты знаешь. Почему ты лишаешь меня последней надежды?

Холлис коснулся ее руки.

– Я предупреждал – чем меньше тебе известно, тем лучше для тебя. И чем меньше знаю я, тем лучше для меня. Ты слышала о детекторе лжи и сыворотке правды? Буров еще не закончил с нами.

– Я рассказала ему все, что знала, – кивнула Лиза. – И больше, как говорится, ничем не смогу помочь. Я всегда считала, что смогу сопротивляться... но вот за какую-то неделю я превратилась в ничто... Я не Лиза. Мне стыдно за себя.

– Они профессионалы, дорогая, – произнес Холлис. – Они могут сломать кого угодно. Они практиковались на миллионах людей, прежде чем к ним попала ты. Не мучай себя.

Она медленно опустила голову.

– Но я понятия не имела, что они могут сделать с человеком...

– По-моему, ты знала...

– Раньше КГБ казался мне абстрактным страшилищем, которого следует бояться. Вы с Сэзом предупреждали, что мне следует соблюдать осторожность с русскими.

– Да не думай ты об этом.

– Меня все еще трясет от этого...

Сэм прижал ее к себе. Она положила голову ему на плечо и шепнула:

– Буров пытался заставить меня ненавидеть тебя. Он сказал, что я соучастница совершенных тобою убийств. Но я понимала, что он лжет. Их совершенно не волнуют те двое убитых. Их интересуем мы.

– Да, у них другие моральные принципы. Ты не преступница, Лиза. Ты политическая заключенная.

– Верно, политическая заключенная.

– И охранники стали жертвами своих же собственных незаконных действий.

Она взяла его за руку.

– От твоих слов мне становится намного легче.

– Вот и хорошо. И я почувствую себя намного лучше, если нам удастся здесь кое-что сделать.

– Не хочу говорить об этом, Сэм. Я устала от этой постоянной вендетты. Я мечтаю только о том, чтобы выбраться отсюда и вызволить из этого ужаса наших людей.

– Хорошо, – кивнул он. – Тогда давай поговорим с кем-нибудь из них.

– Сэм... надеюсь, ты поймешь... но мне кажется, нам не стоит спать вместе... ну по крайней мере хоть какое-то время.

– Понимаю.

– Правда? Только не думай, это не имеет к тебе никакого отношения.

– Все в порядке, – успокаивал он ее.

– Я люблю тебя, – она поцеловала его, и, взявшись за руки, они вернулись на тропинку. – Как ты думаешь, они дадут мне Библию?

– Полагаю, они дадут тебе почти все, что ты захочешь. В этом-то и заключается их замысел. Они не будут стараться промывать нам мозги. Напротив, им нужно, чтобы ты оставалась Лизой. И они хотят, чтобы ты подготовила для них других Лиз.

– Я не буду.

– Обязательно будешь.

– Я не обещала, что буду этим заниматься. Ты сказал за меня.

– Хочешь, чтобы тебя расстреляли?

– Может быть.

Холлис пристально посмотрел ей в глаза.

– Лиза, просто тяни время. Ладно?

– Видишь ли, мне кажется, что эти летчики тянут время уже почти двадцать лет.

– Я прошу одну неделю. Обещай мне.

– Одну неделю, – кивнула она.

Они гуляли по сосновому бору.

– До чего же здесь красиво, Лиза! – вздохнул Сэм.

– Несмотря на все, что с нами случилось, я не разучилась наслаждаться красотой! – воскликнула Лиза. – А это что? – показала она.

Холлис повернулся к закату и прищурил глаза. Примерно в ста метрах, сквозь молодые сосенки, он увидел высокую деревянную вышку. Он не смог разглядеть колючей проволоки, но знал, что она есть. Сэм заметил еще одну вышку, отстоящую метров на двести от первой. Он прикинул, что если лагерь занимал площадь около двух квадратных километров, а вышки отстояли друг от друга на двести метров, то значит, по периметру их было штук сорок. На каждой из них не менее двух часовых, и их смены длились по восемь часов. Следовательно, требуется не менее двухсот сорока охранников только для вышек. Примерно столько же патрулируют лагерь по периметру и по главной дороге, плюс сотрудники штаба и люди, обслуживающие взлетно-посадочную полосу для вертолетов. Холлис прикинул, что в лагере должно находиться не менее шестисот человек из КГБ. Внушительная сила. Слишком уж много народу «заботились» о том, чтобы ни один американец не смог вырваться отсюда. И почти за двадцать лет, по-видимому, ни одному не удалось этого сделать. Значит, Додсон совершил практически невозможное.

– Теперь это – граница нашего мира, не так ли, Сэм?

– По-видимому.

– Мне бы хотелось иметь крылья.

– Я уверен, что летчики, заключенные здесь, помнят о тех временах, когда они их имели.

– Я по-прежнему испытываю страшную слабость, – проговорила Лиза.

– Хочешь, постоим, передохнем?

– Потом. Мне хочется погулять, пока еще светит солнце. Я буду держаться за твою руку.

Тропинка повернула, и они увидели идущих навстречу мужчину и женщину в джинсах и лыжных куртках.

– Будь с ними любезна, – предупредил Холлис.

– Одну неделю, – напомнила она.

Пара, улыбаясь, приблизилась к ним.

– Привет, меня зовут Джеф Руни, а это – Сьюзи Трент. А вы, наверное, полковник Холлис и Лиза Родз, – сказал молодой человек.

Ему было лет двадцать пять, вероятно, он отслужил в Советских ВВС два или три года, потом прошел обучение в разведшколе ВВС и, несомненно, один год проучился в институте США и Канады в Москве. Руни выглядел смуглым и довольно низкорослым.

Он протянул руку, и Холлис почувствовал уверенное, крепкое рукопожатие. Затем Руни пожал руку Лизе.

– Рад познакомиться с вами. А мы в некотором роде вас искали. Полковник хотел, чтобы Сьюзи познакомилась с Лизой.

Сьюзи Трент улыбнулась. Это была крошечная женщина лет двадцати с грязными белокурыми волосами, острым носиком, угреватой кожей и с бюстом, слишком крупным для ее небольшой фигурки.

– Это очень здорово, что вы здесь, Лиза. Я прибыла сюда полгода назад и поступила в женский класс. Он очень небольшой. У нас двенадцать учениц и шесть инструкторов-женщин. Мне уже пора начинать общение с инструктором один на один, но у нас не хватает наставниц. Так что, я надеюсь, вы будете моей наставницей и научите меня, как стать вами.

Лиза вздохнула.

– Разумеется, если хотите. – Она выдавила улыбку. – Но спать с моим приятелем вы не сможете.

Джеф и Сьюзи громко расхохотались, а Сьюзи предложила:

– Лиза, вы с нами не выпьете чаю после обеда? Мы встречаемся в половине шестого, после занятий. Соберутся все девушки.

– Девушки?

– Да. Любой вам скажет, где нас вероятно найти.

– Сможет рассказать, где вас найти, – поправила Лиза.

– Да, благодарю вас. Конечно, сможет. Я знаю правила, но не всегда знаю, как их применять.

– Когда вы сомневаетесь в выборе слова, употребляйте «Can». Многие американцы делают здесь ошибку. Когда русские разговаривают по-английски, то ошибаются в другую сторону, слишком часто используя «maj», и это бросается в глаза.

– Обязательно запомню это.

– Также запомните, что американцы, разговаривая, не подходят так близко к собеседнику, как это сделали вы.

– О да! Простите. – Сьюзи отступила на шаг и спросила: – А вы из богатой семьи? Смогу ли я научиться манерам и привычкам богатых людей?

Лиза взглянула на Холлиса и ответила:

– Я родилась в семье среднего достатка.

– Где?

– На Лонг-Айленде.

– О... значит, меня пошлют куда-то в другое место. А мне так бы хотелось попасть в Нью-Йорк.

– Сьюзи, – вмешался Джеф, – по-моему, Лизе это не слишком интересно. Ты ведешь себя не очень тактично. Понимаешь?

– Конечно. Извините.

Руни обратился к Холлису:

– Мой старик работает в советском МИДе, так что мне удалось нахвататься жаргона и манер на разных званых вечерах. Думаю, что за последние месяцы, что я проведу здесь, мы могли бы поболтать и хорошенько обсудить кое-какие посольские словечки. Я неплохо владею жаргоном американских ВВС и моряков. Кстати, у нас есть несколько типов из армии. В основном вертолетчики. Итак, я надеюсь на вас, Холлис. Но мне бы чертовски повезло, если бы я сумел попасть в американскую военную разведку. Я недолго служил в ВВС и подготовился к экзаменам – я имею в виду экзамены в американских ВВС. Думаю, что после вашего инструктажа у меня все пройдет по высшему разряду.

Холлис хмыкнул и сказал:

– Ну, у вас весьма честолюбивые планы. Я очень удивлюсь, если вам удастся пройти проверку на происхождение. Как вы собираетесь это сделать?

– Ну, теперь с этим стало значительно проще, когда все остальные наши парни уже там. Начну с того, что я сирота, сами знаете, в сиротских приютах есть списки умерших, а также списки покойных приемных родителей. А свидетельство о рождении – это уже теперь не проблема. В некоторых городах у нас есть свои парни в Бюро демографической статистики, которые позаботятся обо всем этом.

– А как же насчет личных рекомендаций?

– Эта программа началась уже пятнадцать лет тому назад, полковник. Поэтому у меня есть список тех, чья добросовестность не вызывает сомнений. Это уже напоминает сеть, состоящую из старых однокашников. Школьные узы и тому подобное. Первой волне «десантников» пришлось туговато. Наши ребята теперь приезжают туда, где уже закрепились «десантники».

– Насколько мне известно, никто из выпускников не вступает в контакт друг с другом.

– О? Кто вам об этом сказал?

– Никак не могу вспомнить.

Джеф Руни покачал головой.

– Там созданы небольшие ячейки. Они обособлены друг от друга в целях конспирации, но все выполняют одну и ту же работу. Невозможно выловить всю организацию целиком. Каждая ячейка помогает в профессиональной карьере своим членам. Это же известная схема революционеров.

– Занятно.

– Мне бы очень хотелось иметь инструктором опытного человека, который в ВВС имел звание генерала, как вы. Что ж, когда-нибудь и я стану генералом ВВС и моим детишкам будет проще идти по жизни. Великая американская мечта, верно, полковник? А достигнуть ее нам, иммигрантам, всегда было труднее. – Он рассмеялся. – Законно или незаконно. Однако мы добьемся своего. Мы очень много и усиленно работаем.

Холлис внимательно рассматривал Руни. Он думал, что в «школе обаяния» довели идеал шпионского ремесла – «абсолютную крышу» – до совершенства. И сама мысль о том, что всех их можно скопировать, пугала. Все это было чисто русским навязчивым желанием стать тем, кем на самом деле не являешься.

– Полковник, вы меня слушаете? – спросил Руни.

– Да, да, – Холлис снова сосредоточился на собеседнике.

– Вы, наверное, захотите осмотреться и обнюхать все вокруг, – с улыбкой говорил тот, – так что не будем вам мешать. В пятницу вечером у нас состоится вечеринка. У вас будет возможность познакомиться со здешними обитателями. Скажите Чаку, чтобы он принес вам маски.

– Маски?

– Ага. Хэллоуин, в пятницу Хэллоуин.

– Верно.

Сьюзи посмотрела на Лизу и сказала:

– Да улыбнитесь же. Здесь не так уж плохо. Лиза молчала.

– Никто не станет ссориться с вами, если вы будете с нами честны. Поговорите с остальными инструкторами и убедитесь. Встретимся на Великом Шабаше, – сказал Джеф.

– Было очень приятно познакомиться с вами обоими, – помахала рукой Сьюзи. – Не заблудитесь.

– Добро пожаловать в наш кампус, – улыбнулся Джеф. – И не подходите близко к границе лагеря.

Холлис и Лиза остались вдвоем.

– Милые ребятки. И куча претензий, – сухо сказал Сэм.

– Я бы с удовольствием перерезала им глотки.

– Наверное, они хотели того же, – согласился он. – Ужасно все это...

– А я испытываю гадливость, – кивнула Лиза. Она наблюдала за тем, как Руни и Сьюзи исчезли за поворотом. – А она очень неотесанная. Видимо, они хотят, чтобы я навела на нее глянец. Даже поверить в такое не могу, Сэм.

Ветер постепенно стих, и вокруг воцарилась умиротворяющая тишина. «Вот он я, – думал Холлис, – в самом сердце России, для всего мира я мертв. Окруженный со всех сторон колючей проволокой. Я с головой ушел в безумный эксперимент. С пятнадцатилетним опозданием я наконец оказался здесь».

Они возвращались обратно.

– Я правильно себя веду? – спросила Лиза.

– Ты держишься превосходно. Но они ни на йоту не поверили, что мы участвуем во всем этом по своей воле.

– Ну и хорошо. Я не слишком хорошая лгунья.

– Вообще-то да, – согласился Сэм. – Посмотри, Лиза. Видишь среди сосен дом из красного кирпича? Давай заглянем туда.

Дом с белым орнаментом и зеленой крышей был построен в стиле ранчо. Посыпанная гравием дорожка вела к гаражу на одну машину, но поблизости не было никаких следов автомобиля. Неподалеку от гаража мужчина лет пятидесяти складывал в штабель дрова для камина. Маленький мальчик лет пяти раскачивался на веревочных качелях, привязанных к ветке дерева. Холлис и Лиза подошли поближе.

– Привет, я новенький в этом городке, – поздоровался Холлис.

Мужчина окинул их взглядом.

– Сэм Холлис! Слышал, что вы здесь. А вы, должно быть, Лиза Родз. – Он вытер руки о широкие вельветовые брюки. – Меня зовут Тим Лэндис. Полагаю, мы с вами знакомы, Сэм. – Они обменялись рукопожатием.

Холлис оказался буквально захвачен врасплох.

– Да... О, Боже мой, вы же были нашим летным командиром!

– Правильно. Мы частенько с вами спорили. Помнится, вы доставляли немало хлопот старому генералу Фаллеру. – Лэндис повернулся к Лизе. – Как-то Сэм начал сбрасывать бомбы куда ни попадя, а когда генерал напомнил ему о зоне ограничения действий, он заявил Фаллеру, что нам бы надо сбрасывать бутылки с кока-колой... тогда на нас никто не будет в обиде.

Лиза кивнула на дом и спросила:

– Это больше похоже на смертные муки и чистилище или на жизнь в аду?

Казалось, Лэндис понял ее вопрос.

– Ну, это зависит от того, как вы просыпаетесь по утрам и что вам снится по ночам. – Он потер ладонью лоб. – Видите ли, я здесь почти двадцать лет и не чувствую себя как дома, но сам уже не понимаю, что почувствовал, если вернулся домой. Если не считать того, что иногда, проснувшись ночью, я вспоминаю и переживаю все заново. – Лэндис улыбнулся Холлису и произнес: – Сэм, я очень рад, что тебя не подбили.

– Ну, меня как раз подбили. Над хайфонской бухтой в самом конце войны. Но меня наши вытащили из этой лужи. А мой второй пилот Эрни Симмз, он здесь?

– Уже нет, – ответил Лэндис.

– А он был здесь?

– Да.

– Ну и?

– Ну... дай-ка вспомнить... это случилось тогда, в 74-м. Он попал сюда прямо из Ханоя. Ты ведь помнишь. Он сказал, что ты тоже выпрыгнул, но не знал, что с тобой случилось. У него была повреждена артерия, но его залатали, он прибыл сюда в полном порядке.

– А что произошло с ним здесь?

– Его расстреляли.

– За что?

– Ну... – казалось, Лэндис чувствовал себя неловко. – Ну, он посоветовал им катиться к такой-то матери. Он сказал это здешнему начальнику, говну из Советских ВВС, имени которого я уже не помню. Он заявил, что не станет сотрудничать с ними. За это его и расстреляли.

Холлис мрачно кивнул.

– Они заполучили тогда достаточно пилотов-истребителей, поэтому если кто-то шел наперекор, на его обработку не тратили время, а просто расстреливали. Война уже заканчивалась, и все дела перешли в КГБ. Тебе известно обо всем этом?

– Нет.

– Хочешь узнать?

– Как-нибудь в другой раз.

– О'кей. Слушай, мне очень жаль Симмза. Но, наверное, еще некоторых наших парней ты помнишь. Например, Джесси Гейтс?

– "Психованный" Гейтс?

– Верно. – Лэндис заговорил без умолку, перечисляя имена пленных летчиков. Холлис вспомнил троих или четверых из них. Наконец Лэндис сказал: – Сэм, я хочу познакомить тебя с моим малышом. – Он повернулся к мальчугану и крикнул: – Тимми, подойди сюда и познакомься с моим старым другом!

Мальчик спрыгнул с качелей и подбежал к ним.

– Тимми, это... кто ты теперь, Сэм, генерал?

– Полковник.

– Потрясающе! Тимми, это полковник Холлис и мисс Родз. А это – Тимоти Младший.

Они пожали друг другу руки, и мальчик застенчиво улыбнулся.

– Тимоти уже почти шесть лет, – сказал Лэндис. – Здесь есть еще несколько его ровесников. Вообще-то ему нравится общаться с ребятами постарше. Верно, малыш?

Мальчик кивнул.

– Мой лучший друг – это Джой Ривз, ему девять лет. – Он гордо посмотрел на Холлиса. – А вы из Америки?

– Да.

– Когда-нибудь я поеду в Америку.

– Это очень хорошо. Тебе там понравится.

– Я поеду туда бороться за мир.

Холлис промолчал.

– Америка – хорошая страна.

– Да, ты прав.

– Но этой страной правят плохие люди.

Холлис многозначительно посмотрел на Лизу, и она спросила у мальчика:

– Ты говоришь по-русски?

– Нет. Мы изучаем Россию, но на английском.

– А что вы учите?

– Россия – это великая страна, которая борется за мир. Когда-нибудь Россия с Америкой станут друзьями. Тогда папа, мама и я сможем уехать отсюда и жить в Америке, если захотим. Или в России.

Лиза опустилась перед мальчиком на колени и взяла его за руки.

– Америка тоже хочет мира.

– Но в правительстве сидят плохие люди.

Холлис положил руку Лизе на плечо, и она поднялась.

– Пойди-ка поиграй, – сказал сыну Лэндис.

Тимми тут же убежал.

– Вначале они считали, что вполне достаточно одного секса, затем поняли – некоторым из нас этого мало, – рассказывал Лэндис. – Поэтому нам позволили иметь детей. Они хотят, чтобы мы чувствовали себя здесь естественно. Однако это привело к новым проблемам. Например, дети. Сейчас их здесь около шестидесяти. Самый старший – это малыш Бревера Рик. Ему десять лет. Жена Бревера Светлана была первой, что зачала, после того как они сняли свой запрет. А теперь они не знают, как воспитывать таких детей. Поэтому и придумали смешанную систему, в которой детям преподается краткое жизнеописание Америки на английском, но параллельно они изучают русскую историю и советскую идеологию. Вот такой гадостью они занимаются. Думают, что удастся заслать этих детей в Америку как русских учеников. Но я не знаю... По-моему, эти дети свихнутся, когда вырастут и поймут, что они живут в тюрьме. – Лэндис взглянул на сына, который снова качался на качелях. – Мой бедный малыш...

– Вы говорите ему правду дома? – спросила Лиза.

– Нет.

– Почему?! Вы могли как-нибудь...

– Мисс Родз, мне сказали, что если это выйдет наружу, они убьют мальчика. Не заберут его у меня, а убьют. И мою жену тоже.

– Боже мой... Простите меня.

Лэндис пожал плечами и сказал:

– Здесь повсюду стальные кулаки, прикрытые бархатными перчатками. – Он взглянул на Холлиса. – Сэм, ты случайно ничего не слыхал о моей жене? Я имею в виду свою американскую жену, Мэгги?

– Нет, по-моему, нет. Я постараюсь вспомнить.

– Я буду тебе очень признателен. У меня двое детей, Тимоти... мой старший Тимоти... и Джош. Сейчас они уже взрослые мужчины. Тиму должно быть тридцать, а Джошу – двадцать четыре. Надеюсь, что с ними все в порядке. Надеюсь также, что Мэгги снова вышла замуж. – Лэндис закрыл ладонями лицо.

Холлис ощутил какую-то странную пустоту в желудке.

– Послушай, Тим, – сказал он, – наверное, мое появление несколько расстроило тебя, так что мы...

– Нет, нет. Я больше не буду задавать таких вопросов. Да вы и сами, наверное, несколько сбиты с толку. Пойдемте, я познакомлю вас с Джейн. Это моя жена. Она русская, но ей нравится имя Джейн.

– Нет, спасибо...

– Пойдемте же. Вам она понравится. Она – политзаключенная. Настоящая антисоветчица. Получила максимальный срок, это равносильно смертному приговору. Отсидела два года, а потом ей предложили работать здесь, поскольку она неплохо владеет английским. Мне бы так хотелось познакомить вас с ней.

Лиза и Холлис переглянулись.

– Мы тоже хотим с ней познакомиться, – кивнула Лиза.

– Великолепно! – Они вошли в дом. – Она попала сюда... дайте-ка вспомнить... пятнадцать лет назад. Примерно два года мы просто встречались, тогда так делали все. Дикое время! Потом большинство из нас создали подобные пары на многие годы.

Лэндис распахнул дверь в комнату и крикнул:

– Дорогая, у нас гости!

– О... Тим, в доме такой беспорядок! – отозвался женский голос.

Мебель в гостиной была довольно обшарпанная, светлого дерева, в стиле 50-х годов, наверное, скандинавская. Паркетный пол украшал восточный ковер. Телевизор, видеомагнитофон и аудиосистема фирмы «Сони».

Лэндис провел гостей на кухню.

Здесь Холлис почувствовал себя в маленькой Америке. Кухня была отлично оборудована, современна, с уютным уголком для завтрака. На белой пластиковой стойке – кофеварка «Дженерал Электрик». Единственное, чего не хватало, так это посудомоечной машины. Миссис Лэндис чистила свеклу над раковиной.

– Джейн, это наши новые соседи, – сказал Лэндис. – Лиза Родз и мой старый соратник по оружию – капитан... нет, полковник, Сэм Холлис.

Джейн Лэндис вытерла руки о передник, оглядела вошедших и поздоровалась с Лизой за руку:

– Привет.

Холлис решил, что хозяйке дома около сорока. Довольно привлекательная и стройная, с волосами, тронутыми сединой, подстриженными под «пажа». На ней был свитер с высоким воротом, юбка из шотландки и дешевые кожаные туфельки.

– Значит, эти ублюдки похитили вас обоих? – спросила Джейн.

Холлис сразу почувствовал к ней расположение.

– Да, они похитили нас.

– Садитесь. Выпейте с нами кофе. – Она поставила на стол чашки, сахар и сливки. – Так что же сулит нам ваше появление? Мы спасены или обречены?

– Думаю, ни то и ни другое, – ответил Сэм. Он указал пальцем на потолок.

– О, – проговорила Джейн, поняв его жест. – Не думаю, что их еще волнуют наши разговоры после пятнадцати лет жизни здесь. Мы не знаем ничего, чего бы не знали они. Но с вашим приходом они, наверное, начнут снова нас подслушивать. Поэтому вы ответите на мой вопрос как-нибудь в другой раз. – Она налила кофе.

Лэндис уселся напротив Холлиса.

– Я говорил тебе, что она антисоветчица. В один прекрасный день Джейн влипнет в неприятности.

– Да пусть они катятся... Надеюсь, что сейчас меня слушают. – Она повернулась к Лизе. – Я просидела два года в кандалакшском лагере в Мурманской области, совсем недалеко от Северного полярного круга. И за что, спросите? За то, что написала письмо этой свинье Брежневу, протестуя против ввода войск в Польшу для подавления там мятежей. Это было в декабре 1970-го. У меня муж и две дочери. Им сообщили, что я умерла в Кандалакше. Я больше никогда с ними не увижусь.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже жаль, что вы оказались здесь. Если бы я осталась в Кандалакше, сейчас меня бы уже не было в живых. Меня тошнит от мысли, что я все еще работаю на них.

– Я понимаю вас, – по-русски сказала Лиза.

– А мы с вами подружимся, – улыбнулась Джейн, в глазах ее вспыхнул огонек.

– В Лизе течет аристократическая кровь, – объяснил Холлис. – Ее бабушка была русской.

– Ну, я прощу ей это, – рассмеялась Джейн.

– Вам не стоит говорить по-русски, – предупредил Тим Лэндис. – Здесь это серьезный проступок. Они даже детей запрещают учить русскому. Не дай Бог, возникнут контакты с охраной.

– Но курсантам-то они доверяют? – спросила Лиза.

– Видимо, да, – ответила Джейн. – Наверное, у них есть способ контролировать их там, в Штатах. Они очень придирчиво проверяют этих парней на детекторе лжи, прежде чем те покинут школу. Малейший ложный сигнал – и курсанта «отчислят».

Тим Лэндис побарабанил по столу и указал пальцем в потолок.

– Да в гробу я их видела, – махнула рукой Джейн и предложила всем еще кофе.

– Этот дом... он только для вас, или это еще и учебный объект... или как тут это называется? – спросила Лиза.

– Да, у нас сейчас два квартиранта, вернее, две молодых свиньи. Они проторчат у нас еще несколько месяцев до отправки в Штаты. Но когда они здесь, я просто зверею, правда, Тим?

– Джейн готовит им еду и стирает. Они помогают мне в мелком ремонте по дому, – сказал Лэндис.

– Эти двое истинные засранцы, – продолжала Джейн. – Один из них начал делать мне недвусмысленные намеки, а потом заявил, что это нужно было ему для вхождения в образ.

– А где они сейчас? – спросила Лиза.

– У них сегодня уроки вождения, – ответил Тим, взглянув на часы. – Ездят взад-вперед по главной дороге. Для них закупили старые машины из вашего посольства. Но они скоро придут. Их зовут Сонни и Марти. Может, познакомитесь с ними?

– Хорошо, – согласился Холлис.

– Сонни – тот, кто норовит залезть мне в трусы, – предупредила Джейн Лизу. – Будьте осторожны. У него явно проблемы с гормонами.

Холлис молча пил кофе и смотрел в окно. Он пытался поставить себя на место Лэндиса, старался представить себе его путь из северо-вьетнамского лагеря для военнопленных в такой же лагерь Советских ВВС, превратившийся затем в «школу обаяния». Жена, сын... Двадцать лет... Кем теперь стал Тим Лэндис? Даже он сам не знал этого. Хотят ли они вернуться домой? Как бы восприняла это Мэгги Лэндис? Она вышла замуж десять лет назад. Холлис знал об этом от одного офицера, который летал в Сан-Диего на ее свадьбу. И если эти люди вернутся в Америку, подразумевает ли это, что их новые жены и дети поедут с ними? У Холлиса возникало все больше и больше вопросов, на которые он не находил ответов. Вероятнее всего, эти люди проведут здесь всю оставшуюся жизнь.

Тим Лэндис встал из-за стола, взял карандаш и блокнот и что-то написал Холлису. Тот прочел: «Тебе известно о майоре Додсоне? Добрался ли он до посольства?»

«Мы знаем о нем от Грегори Фишера. Материалы о Фишере – в американских газетах. Додсон по-прежнему считается без вести пропавшим», – написал Сэм.

Лэндис прочитал ответ и отвернулся. Холлису показалось, что тот плачет. Сэм скомкал листок и сунул его в карман.

Джейн Лэндис хотела было что-то сказать, но тут дверь в кухню открылась и вошли двое молодых людей.

– Привет, кто это? – спросил один из них.

Тим Лэндис взял себя в руки и представил вошедшим Холлиса и Лизу. Сэм оглядел «квартирантов». Марти – коренастый, плотный, в сером спортивном костюме и лыжной куртке. У него было симпатичное улыбающееся лицо, и Холлис подумал, что он выглядит довольно безвредно. Сонни был необыкновенно красив, с вьющимися черными волосами, карими глазами и насмешливым ртом, который некоторым женщинам показался бы чувственным.

– Рад с вами познакомиться, – улыбнулся Сонни Лизе. – Все здесь только о вас и говорят.

– Неужели?

– Да, именно так. – Он откровенно ее разглядывал. – Здесь ведь только шесть настоящих американок. А вы с Сэмом увлечены друг другом или просто друзья?

– Перестань, Сонни! – вмешался Марти.

Лиза смерила Сонни неприязненным взглядом.

– Не ваше дело, черт возьми!

– Конечно, конечно. Просто мне хочется сходить на свидание с настоящей американкой, прежде чем уеду отсюда, – улыбнулся Сонни.

Холлис резко двинул его под дых, и тот, согнувшись, рухнул на пол.

– У вас будут из-за них какие-нибудь неприятности? – спросил Сэм у Лэндисов.

Тим отрицательно покачал головой.

– Он сам напросился. Я все улажу с русским офицером, который их курирует.

– Это ему неплохой урок, – сказала Джейн. – Похоже, он так и не усвоил правил хорошего тона.

– Он однажды напросится, и его укокошит какой-нибудь вспыльчивый парень в Штатах, – согласился Марти, помогая встать своему приятелю. – Я отведу его в комнату.

– Благодарю за кофе, – сказал Холлис Лэндисам.

Тим Лэндис достал из серванта электрический фонарик.

– Он понадобится вам, чтобы найти дорогу.

– Мы еще побеседуем с вами, Лиза, – улыбнулась Джейн.

– Вы оба понравились мне, – ответила она.

Тим Лэндис вышел проводить их.

– Спасибо, что заглянули к нам. Как-нибудь вечером приходите к нам поужинать. Джейн неплохо готовит американские блюда.

– А Лиза – русские, – сказал Холлис.

– Я вспомнил кое-что, Сэм. Симмз говорил, что вы оба упали в море. Его подобрал вьетнамский катер, а тебя вытащил вертолет «НН-53». Судьба, не так ли?

– Да.

Лэндис подошел ближе к Холлису и шепотом сказал:

– Эрни говорил, что ты плыл к нему, орал, звал к себе. Симмз сделал тебе знак убираться, потому что решил, что уже умирает, но ты все продолжал плыть к нему и звать. Он говорил, что очень обрадовался, увидев спасательный вертолет над тобой, и тому, что есть свидетель его захвата в плен живым. Он очень хорошо отзывался о тебе, Сэм.

– Спасибо, – кивнул Холлис, – Спокойной ночи.

Они с Лизой зашагали от дома.

– Все в порядке? – спросила Лиза.

Холлис молчал. «Вот она, последняя запись в бортовом журнале», – подумал он.

– Ты хочешь остаться один?

– Нет, пройдись со мной. Поговори со мной.

– О'кей... можно один вопрос? Ты ударил Сонни потому, что он русский, или потому, что он привязался ко мне?

– Даже не знаю. Наверное, сыграло мужское самолюбие. Вообще-то я с трудом верю, что эти люди русские. Передо мной был всего лишь молодой подонок, по-хамски обращающийся с женщиной.

Она улыбнулась и прижалась к нему. Сэм нежно поцеловал Лизу.

– О, Сэм... Сэм... – шептала она.

– Что?

– Не бросай меня. Если ты это сделаешь, я умру. Не выбирай себе русскую жену, если мы здесь останемся.

– А что ты скажешь насчет подружки?

– Не дразни меня.

– Прости.

Они вернулись на тропинку и направились к дому.

– Как здесь женятся? – спросила Лиза.

– По-моему, просто объявляют об этом.

– Ты женишься на мне?

– Да. Ты хочешь сказать, что собираешься работать здесь?

– Я собираюсь жить здесь. И работать против них. Когда-нибудь мы станем свободными. Я знаю, это обязательно произойдет.

Он поцеловал ее руку.

– Я и так чувствую себя свободным. Бедняга Тим Лэндис только что подарил мне свободу.

– Знаю.

Они шли, обнявшись, к своему коттеджу, освещая фонариком тропинку. Сэм вспомнил новогоднее послание английского короля Георга своему народу в начале второй мировой войны: «В преддверии Нового года я сказал одному человеку: дай мне свет, чтобы я мог идти вперед, в неизвестность. И этот человек ответил: вложи свою руку в руку Господа. Это будет лучше, чем свет, и безопаснее, чем известный тебе путь».

 

Глава 34

Сэм Холлис разжигал сухие поленья в камине.

– Раньше я любила камин в холодную зимнюю ночь, – говорила Лиза. – Это то, чего мне так не хватало в Москве.

– Ну, здесь ты не будешь страдать от этого, – отозвался Сэм и подул на огонь.

Она смотрела на разгорающееся пламя.

– Давай попробуем представить, что здесь, в этой комнате, только ты да я. Что мы дома. Может быть, это поможет нам поддерживать душевное равновесие, Сэм.

Холлис не был в этом уверен.

– Хочешь посмотреть видео? – предложил он.

– Да, что-нибудь шумное и забойное.

Она выбрала видеокассету «Рокки-4» и прокрутила пленку до сцены боя Рокки с русским.

Сэм обнял Лизу за плечи и усадил рядом с собой на диван.

– Ну как прошел чай с Сьюзи и ее подругами?

– Ужасно. Мне пришлось встать и уйти. Очень жаль. Извини.

– Все в порядке.

– Сэм, тут живут еще шесть американок. Двух похитили в Финляндии во время лыжных прогулок, одну, по имени Саманта, – когда она путешествовала в Карпатах в Румынии. Трое других считаются утонувшими: две – в Черном море, а одна – в Балтийском в Восточной Германии. Раньше здесь жили еще две женщины, но они покончили с собой. Сэм, это едва не разбило мне сердце. Как могут эти ублюдки так поступать с людьми?! Отрывать их от семей... их жизни?..

– Они называют нас Главным Врагом, Лиза. С большой буквы. И ведут с нами борьбу не на жизнь, а на смерть.

Лиза посмотрела на экран телевизора. В схватке сошлись Рокки и русский.

– Какой глупый фильм, – сказала она. – Но почему он кажется мне не таким идиотским, как тогда, когда я смотрела его в первый раз.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – улыбнулся Холлис.

– А ты считаешь их главным врагом?

– Видишь ли, иногда мне нравится думать, что я кое-что делаю для них. Не для партийцев или КГБ, разумеется. Но для народа, русских и других национальностей. Я думаю о том, какая жизнь могла бы быть в этой стране, если бы в Кремле сидели другие люди.

Лиза положила голову ему на плечо и спросила:

– Каким образом майор Додсон выбрался отсюда?

– Пока не знаю.

– Чем ты занимался, пока меня не было?

– Ко мне заходил Буров.

– И что он хотел?

– Он только хотел посмотреть, как наши дела.

– Ублюдок!

– Не позволяй этим людям доставать тебя, Лиза.

– Он бил тебя... дал мне пощечину... Он зашел в мою камеру... когда эта пожилая баба... обыскивала меня...

– Ладно, не думай об этом. Ты должна понять, что Буров все время хотел заставить нас работать на них. Вот почему мы оказались здесь, а не на Лубянке. Вот почему он не делает нам ничего такого, чего, по его мнению, мы не сможем забыть и простить.

– Понимаю.

– Он принес кое-какие газеты. Ты готова прочесть сообщение о собственной смерти?

Лиза молча кивнула. Холлис встал и взял с комода газеты и журналы. Он протянул ей лонг-айлендскую «Ньюсдей». Открыв страницу, где печатались некрологи, Лиза увидела свою фотографию и прочитала заголовок: «ЛИЗА РОДЗ – ЖЕРТВА КАТАСТРОФЫ». Она шмыгнула носом и сказала:

– Наверное, мама дала им мое старое фото. Ей всегда нравился этот снимок... – На газетный лист упала слеза.

Сэм забрал у Лизы газету и налил два стакана бренди. Они выпили.

– Моя семья похоронила меня... бедный папа... он стоит у меня перед глазами... стоит, стараясь не заплакать. – Она взглянула на Холлиса. – А ты? Твоя семья?..

Сэм открыл страницу для некрологов в «Вашингтон пост».

– Я с военными почестями похоронен на Арлингтонском кладбище.

Лиза опустила взгляд на некролог и молча прочла его.

– Не знала, что ты такая важная особа.

– Этот интерес вызван лишь обстоятельствами, при которых мы погибли. Вот... – Он показал ей первую страницу последнего выпуска «Вашингтон пост»:

«США принимает заявление Советов по поводу роковой катастрофы».

Лиза начала читать:

"Вчера Госдепартамент уведомил, что «в основном удовлетворен» объяснением Советского Союза о смерти двух американских граждан, погибших на прошлой неделе при аварии военного советского вертолета неподалеку от города Минска. В официальном заявлении госдепартамент назвал эту катастрофу «трагическим несчастным случаем» и заявил, что нет никаких причин подозревать здесь «нечестную игру».

Посольство США в Москве потребовало от советских властей провести тщательное расследование гибели полковника ВВС Сэмюэля Г. Холлиса, 46 лет, военного атташе в СССР, и Лизы Родз, 26 лет, помощника советника по связям прессы с общественностью агентства ЮСИС. Оба были уже отозваны из страны, когда вертолет, на котором они летели, разбился по неизвестным причинам. Госдепартаментом был рассмотрен тот факт, что Холлис и Родз были объявлены Советами «персонами нон грата».

По словам сотрудника посольства США в Москве Чарлза Бенкса, посольство «в основном удовлетворено» объяснением несчастного случая советскими властями. Бенкс заявил, что «нет причин полагать, что Холлис или Родз стали мишенями в какой-то грязной игре».

Во вчерашнем выпуске советская газета «Правда» в Москве поместила статью, посвященную катастрофе вертолета. Поскольку «Правда» редко печатает материалы о катастрофах на территории СССР, то эта публикация воспринимается американскими дипломатами как некоего рода извинение со стороны Кремля.

Госдепартамент опубликовал свое заявление через несколько часов после того, как Холлис был похоронен вчера с военными почестями на Национальном Арлингтонском кладбище. Родз также была вчера похоронена в Си Клифф, небольшом нью-йоркском поселке на Лонг-Айленде.

Некий высокопоставленный источник в Госдепартаменте заявил, что вчерашнее заявление было опубликовано, чтобы утешить семьи Холлиса и Родз и положить конец «домыслам» прессы относительно их гибели.

Советское руководство приказало Холлису и Родз покинуть страну приблизительно две недели назад после того, как обвинило их в несанкционированной автомобильной поездке. Госдепартамент отказался подтвердить или опровергнуть это обвинение, но представитель посольства США в Москве подтвердил, что в то время Холлис был послан посольством в Можайск с полного ведома и согласия советского руководства, чтобы затребовать тело американского туриста Грегори Фишера, 23 лет, из Нью-Ханаана, штат Коннектикут, погибшего в автомобильной катастрофе в самом начале этого месяца под Можайском. Холлис должен был расследовать это дело, заявил представитель посольства. Родз сопровождала Холлиса в этой поездке как частное лицо, а не по поручению посольства. Тем не менее оба имели пропуска, необходимые для выезда за пределы Москвы, выданные им советскими властями.

В ответ на высылку из страны Холлиса и Родз Госдепартамент потребовал высылки двух сотрудников советского посольства в Вашингтоне. Госдепартамент официально отказался от утверждения, что этот ряд высылок из страны после многих лет дружественных дипломатических отношений не помешает разрядке напряженности. Как заявил один из официальных представителей – это «частный инцидент», и «он не повлияет на инициативы обеих сторон».

Вчера семья Грегори Фишера заявила, что удовлетворена материалами расследования его смерти, предоставленными Советами и Госдепартаментом США. Правда, один из членов семьи считает «странной» высылку и последующую затем гибель Холлиса и Родз сразу после того, как они начали свое расследование.

Однако Госдепартамент не считает, что эти события взаимосвязаны.

Решение Кремля о высылке Холлиса и Родз было тщательно рассмотрено американскими дипломатами. Они заявили, что США и Советы обычно характеризовали несанкционированное отклонение от маршрута как рутинное дело. Столь суровое решение советского руководства позволяет предположить, что Холлис и Родз могли использовать свою поездку для обследования строго охраняемых военных советских объектов, расположенных в том районе. Пентагон и ЮСИС категорически опровергли утверждение, что Холлис и Родз были замешаны в какую-либо «деятельность, связанную с разведкой или шпионажем». «ЮСИС не имеет отношения к этому миру», – заявил его представитель. Представитель Пентагона признал, что некоторые государства, включая Советский Союз, используют военных атташе при посольствах «для сбора секретных сведений», но опроверг утверждение, что Холлис был связан с подобной деятельностью.

Отец Холлиса, генерал ВВС в отставке Бенджамен Холлис, заявил, что друзья их семьи попросили Пентагон провести расследование смерти его сына. Генерал обеспокоен тем, что тело его сына до неузнаваемости обгорело при аварии вертолета и его невозможно опознать должным образом.

Пентагон оставил заявление Бенджамена Холлиса без комментариев.

Высокопоставленный сотрудник посольства в Москве, посетивший место катастрофы, заявил Джеральдину Каллахану – представителю «Вашингтон пост» в Москве, что вертолет вспыхнул с необычайной силой после падения на землю. Огонь был настолько интенсивен, что полностью уничтожил четыре тела, находящиеся на борту вертолета. Дополнительно этот сотрудник сообщил: «Останки представляли собой лишь пепел и мелкие обломки костей, и их не удалось опознать».

Генерал Эрл Вандермюллен из Пентагона считает, что, поскольку разбившийся вертолет Советских ВВС был турбореактивным и с полными баками горючего, его мгновенное возгорание объяснимо. Семья Холлиса не делала никаких заявлений для прессы и вообще не беседовала с журналистами на похоронах.

Советы дали следующую оценку несчастному случаю. Холлис и Родз в прошлый понедельник находились на борту самолета «Пан Ам», следующего рейсом 415, предполагая совершить беспосадочный перелет из Москвы во Франкфурт. Самолет вынужденно приземлился в Минске в связи с тем, что советские власти получили информацию о том, что в салоне заложена бомба. Всех пассажиров разместили в местном отеле до следующего утра. А Холлису и Родз, персонам нон грата, чей срок пребывания в стране истек, был предоставлен военный вертолет, который должен был доставить их обратно в Шереметьево, на самолет «Люфтганза», следующим рейсом на Франкфурт. Как сообщают, вертолет потерпел аварию через пятнадцать минут после вылета из минского аэропорта.

Майк Салерно, репортер «Пасифик ньюс сервис» в Москве, заявил, что сидел рядом с Холлисом и Родз во время перелета «Пан Ам» из Москвы в Минск. По его словам, Холлис и Родз очень обрадовались возможности вернуться в Москву на борту этого вертолета. Они попросили его уведомить об их полете американское посольство, что он и сделал. «Советские власти в Минске предложили мне тоже вернуться в Москву на вертолете, – говорит Салерно, – но я не возражал против того, чтобы остаться в Минске. Сэм и Лиза (Холлис и Родз) стремились скорее добраться до Франкфурта». Советы отказались сообщить, была ли обнаружена бомба.

Друзья семьи известили генерала Холлиса о прибытии останков его сына в среду на военно-воздушную базу «Эндрюс». Полковник Холлис был женат, однако жил врозь со своей супругой Кэтрин в течение последних шести месяцев. Кэтрин Холлис приехала вчера на похороны из Лондона, однако с журналистами беседовать отказалась.

Родз была похоронена в Си Клифф, Нью-Йорк. Ее мать, Ева Родз, описала свою дочь как женщину энергичную, «гордящуюся своей работой» и «влюбленную в русский язык и культуру». Представитель ЮСИС сообщил, что коллеги по работе считали Родз «очень усердной», увлеченной русской историей. Она проработала в ЮСИС шесть лет, последние два года – в Москве.

Холлис – выпускник Военно-воздушной академии США, начал службу в ВВС в 1962 году. Ветеран войны во Вьетнаме, удостоен многих наград.

Госдепартамент заявил, что это дело тщательно рассматривалось до тех пор, пока не была получена «исчерпывающая информация» о крушении вертолета".

Лиза сложила газету и застыла, уставившись на горящие поленья. Ее лицо было мокрым от слез. Сэм наполнил еще два стакана бренди.

– Они ничего не подозревают, – наконец сказала она.

– Подозрения не входят в протокол.

– Но Сэз...

– Да, Сэз, вероятно, знает.

– Нам не нужно, чтобы он вытаскивал нас отсюда. Мы справимся с этим сами, Сэм.

– Верно. Займемся этим сами.

Она швырнула газету в горящий камин.

Раздался стук в дверь. Сэм взглянул на часы: было пятнадцать минут одиннадцатого вечера.

– Кто бы это мог быть? – пробормотал он и пошел открывать.

На пороге стоял мужчина лет пятидесяти в лыжной куртке.

– Извините, что побеспокоил вас, полковник, – сказал он. – Мы уже встречались с вами в лесу. Меня зовут Льюис Пул. Я могу на секунду зайти?

– Это зависит от вас. Вы – урожденный Льюис Пул или одна из гусениц Бурова?

Коммандер Пул улыбнулся.

– Я могу привести вам пятьдесят парней, которые были со мной в ханойском «Хилтоне».

– Входите.

Пул вошел и поздоровался с Лизой. Он подошел к камину, немного отогрелся и спросил:

– Можно поставить какую-нибудь музыку?

Лиза вставила в портативный магнитофон одну из кассет, принадлежавших Додсону, и комнату заполнили звуки негритянских духовных песен.

– Они уже перестали устанавливать в домах «жучки», поскольку мы их находим и уничтожаем. К тому же мы можем включать музыку, писать или разговаривать жестами. Любой из нас умеет объясняться знаками.

– Бренди? – предложил Холлис.

– Это было бы прекрасно.

Холлис налил гостю немного бренди. Пул выпил и продолжал:

– На улице, на сторожевых вышках, установлены направленные микрофоны. Нужно спускаться в низкие места, в балки и овраги, и во время разговора шуршать сосновыми ветками.

– Полагаю, нам еще многому придется здесь научиться, – сказал Холлис.

– Совершенно верно. Через денек-другой я проведу с вами небольшой инструктаж.

– Очень любезно с вашей стороны, коммандер.

– Зовите меня Лью. Позвольте рассказать немного о себе. Я служил адъютантом у генерала Остина. Вам знакомо это имя?

– Разумеется, – ответил Холлис. – Он был командующим Восьмого тактического авиакрылав Ку Ши. Единственный американский генерал, которого подбили. Пропал без вести и считается погибшим.

– Да. Но он очень жив. По здешним правилам у нас нет ни командира, ни адъютанта, ни какой-либо командной структуры. Однако мы все военные люди, не правда ли? Поэтому мы создали тайную организацию военнопленных, как нас учили. Вы меня понимаете?

Холлис кивнул.

– Вас это может удивить, полковник, но дух сопротивления по-прежнему живет в нас даже после почти двадцатилетнего плена. Скажу откровенно, мы не добились особых достижений, кроме некоторой путаницы, которую вносим по мере возможности, обучая наших «питомцев». Джек Додсон лишь второй человек, которому удалось выбраться отсюда. Наш «комитет по побегам» изучил буквально все описанные в истории случаи бегства заключенных из лагерей, включая побег на воздушном шаре. Но или среди нас оказывались предатели, или среди русских жен; хотя предполагалось, что им ничего не известно о наших планах. А может быть, это просто отличная работа разведки КГБ. Как бы там ни было, нам чертовски не везло.

– А что случилось с первым человеком, которому удалось сбежать? – спросила Лиза.

– Им был Юджин Ромеро, капитан ВВС. Его снова схватили и расстреляли на спортивной площадке вместе с еще пятерыми для того, чтобы другим было неповадно. Это произошло девять лет назад.

– А Додсон? – спросил Холлис. – Каким образом он сбежал?

– Я не вправе рассказывать об этом.

– Ладно.

– Ваше появление зажгло искру надежды, – пристально глядя на Холлиса, проговорил Пул. Он испытующе рассматривал Сэма. – Так или нет?

– Сейчас я не готов обсуждать этот вопрос, – ответил полковник.

По-видимому, Пул воспринял эти слова как положительный ответ, подумал Сэм.

– Ну что ж, вообще-то я пришел за тем, чтобы пригласить вас на встречу с генералом Остином, – сказал Пул.

– Сейчас?

– Да, сейчас.

Холлис задумался.

– Вы понимаете, что в подобных обстоятельствах я не признаю авторитета генерала Остина.

– Думаю, что понимаю.

– Послушайте, коммандер, я буду с вами совершенно искренен, может быть, даже резок. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Полномочиями действующей и уважаемой комиссии мне присвоено звание полковника ВВС Соединенных Штатов Америки. А нынешний статус этого человека в некоторой степени сомнителен.

– Совершенно верно. Думаю, что генерал Остин понимал, что вы можете сказать именно так. Его приглашение не приказ. Вообще-то, если хотите, я могу попросить его самого прийти к вам.

– В этом нет необходимости, если вы понимаете мою точку зрения.

– Понимаю, полковник.

– Что ж, пошли, коммандер.

Холлис, Лиза и Пул вышли на морозный ночной воздух. Пул освещал их путь фонарем.

– Здесь действует комендантский час? – спросил Холлис.

– Нет. Теперь нет. Русские немного тугодумы, но и они в конце концов поняли, что подобный режим не поможет им добиться нужных результатов, а отнимает кучу времени. Остальной частью этой благодатной страны они могут управлять при помощи террора, страха, но здесь, наверное, самая свободная «квадратная миля» в СССР.

– Понятно. Это была идея Бурова?

– В основном. Несколько лет он провел в Скандинавских странах, и там до него дошло, что хорошо накормленное и свободное население может сотрудничать и приносить пользу лучше запуганного и затерроризированного. Для русского – это большой прогресс.

Они вышли на дорогу, ведущую к дому ветеранов иностранных войн, и свернули направо в сторону штаба.

– Мы пристально следим за событиями в мире, – сказал Пул, – и, наверное, даже лучше осведомлены о советско-американских отношениях, чем средний американец и, безусловно, русский.

По дороге навстречу им медленно ехал автомобиль, он остановился и осветил фарами их лица. Приблизившись, Холлис увидел, что это «понтиак Транс Ам», а за рулем – полковник Буров.

– Добрый вечер, мисс Родз, коммандер Пул, полковник Холлис, – приветствовал он их.

Один лишь Пул ответил Бурову. Холлис увидел, что ветровое стекло «понтиака» цело и невредимо, а на корпусе машины не заметно было никаких повреждений.

– Да, это автомобиль Фишера, – сказал Буров. – Полагаю, он вовсе не попадал ни в какую автомобильную катастрофу. Во всяком случае, на этой машине. Превосходный автомобиль.

– Вы ублюдок! – воскликнула Лиза.

Не обращая внимания на ее слова, Буров говорил Холлису:

– Сиденья из настоящей кожи, и даже есть кондиционер. Неужели вы все ездите на таких машинах? Холлис молчал.

– А я собирался прокатиться. Хочу отправиться на Минское шоссе и проверить, действительно ли она способна развивать скорость до ста сорока миль в час. К сожалению, на ней можно выезжать только ночью, чтобы не привлекать к себе внимания. Ведь кто-нибудь может увидеть машину и, как вы выражаетесь, «сложить два и два».

– Надеюсь, вы разобьетесь на ней, – сказала Лиза.

– Нет, не надейтесь, – усмехнулся Буров. – Я – лучшее из всего возможного для этого лагеря. А после меня... кто знает? – Он посмотрел на Холлиса. – Уверен, что вы собрались нанести визит вежливости генералу Остину. Или вышли собирать грибы?

– Вы правы. Я иду к генералу Остину. Не подкинете нас?

Буров рассмеялся.

– Боюсь, что если посажу вас в эту машину, то искушение совершить какую-нибудь глупость возьмет над вами верх. Вы с мисс Родз люди ненадежные, как я уже убедился. – Буров поднял правую руку и показал пистолет. – Так что вам придется прогуляться пешком. Очень полезно для сердца. Спокойной ночи. – Буров выжал сцепление и нажал на акселератор. «Понтиак» рванул вперед к главным воротам лагеря.

– Я все-таки очень надеюсь, что он расшибется насмерть, – сказала Лиза и повернулась к Холлису. – Как это все омерзительно! Ехать на машине убитого тобою человека! Меня просто тошнит от этого типа.

– Это машина того американского парня, погибшего в автокатастрофе? Фишера? – спросил Пул.

– Да, – вздохнул Сэм.

– Мы читали об этом в американских газетах. И Лэндис сказал, что вы узнали о Додсоне от Фишера. Они встречались? И Фишер связался с посольством?

– Сейчас я не могу обсуждать это.

– Где же мы находимся на самом деле?

– А как вы сами думаете?

– В нескольких километрах от Бородинского поля, – ответил Пул.

Холлис кивнул. Пул продолжал:

– Мы знаем, что из Ханоя нас перевезли в европейскую часть России. Мы определили это по звездам и солнцу. Даже схему составили. Климат здесь среднерусский, а не сибирский. А самое главное доказательство: все самолеты здесь снижаются на юго-западе. Мы поняли, что там должна быть Москва.

– А как вы узнали про Бородино?

– Салют, – объяснил Пул. – Каждое седьмое сентября и пятнадцатого и шестнадцатого октября мы слышим двадцать один залп пушек в нескольких километрах отсюда. Это происходит ежегодно в честь двух сражений под Бородином. Верно?

Холлис снова кивнул. В прошлом году он сам присутствовал на сентябрьской церемонии.

– Что ж, вопрос в том, добрался ли Джек Додсон до посольства? – проговорил Пул.

– Да, вопрос именно в этом, – согласился Холлис.

Они миновали серое здание штаба. Пул спросил:

– Вы тоже провели там некоторое время в «секретных» комнатах? – спросил Пул.

– Не слишком долго, – ответил Холлис.

– Почти каждый из нас отсидел несколько дней в холодильнике. Но у Бурова есть более изощренные способы наказания. Держать инструктора в камере нецелесообразно, так что если кто-то из нас совершает какой-либо проступок, он сажает туда русских жен или подружек. А сейчас у большинства из нас есть жены и дети – заложники судьбы, – это связывает нам руки.

Уже совсем стемнело. Сэм взглянул на небо, но не увидел ничего, кроме безграничной тьмы.

– Это маскировочная сеть, – объяснил Пул.

Холлис вспомнил, что видел эту замаскированную зону с вертолета.

– Взгляни, Сэм! – показала Лиза.

Они остановились у стоянки для автомобилей, за которой располагался торговый центр примерно из десяти магазинчиков, освещенный тусклыми лампами. Один магазин представлял собой большой «семь-одиннадцать», увешанный белыми, зелеными и красными вывесками.

Рядом с ним находился типичный «Лондромет», Северо-Американский банк с фирменной вывеской, заведение под названием «Спиртные напитки Свинея», парикмахерская «Грива» и салон красоты «Длинный локон», лавка скобяных изделий Крюгера, табачная лавка, аптека, книжный магазин и закусочная «Жареные пончики Дункина».

– Вот это да, – сказал Холлис. – Жаль, что сюда нельзя пригласить бюро путешествий «Америкэн Экспресс».

– Все эти магазины функционируют в той или иной степени. Вам дадут лагерные сертификаты, на которые вы сможете покупать товары во всех магазинах, кроме книжного. В нем все только напоказ, – объяснял Пул. – Это нечто вроде лагерного аудио-видеокласса, хотя выглядит он как обычный книжный магазин. У нас огромный выбор изданий, видеофильмов, кассет и пластинок.

Лиза подошла к витрине книжного магазина.

– Ни одну из этих книг я не смогла найти в посольской книжной лавке: Джон Баррон «КГБ», знаменитое разоблачение советского перебежчика Аркадия Шевченко«Разрыв с Москвой». И они разрешают вам... и этим так называемым курсантам читать подобные книги?! – изумленно спросила она.

– У них нет иного выхода, не так ли? – ответил Пул. – Если не прочитают сейчас и здесь, то прочтут в США, где это может прочистить им мозги. Поэтому здесь им делают как бы прививку.

Холлис рассматривал витрину аптеки.

– Вы не испытываете здесь ни в чем недостатка, верно? – спросил он.

– В материальном смысле нет, полковник. Вам прекрасно известно, в чем мы испытываем недостаток.

– Вы сами делаете ремонт?

Они подошли к зеркальной витрине «семь-одиннадцать».

– Здесь мы покупаем в основном консервы и полуфабрикаты, чаще американские, но бывают иногда финские и советские. За свежим мясом и молочными продуктами ходим на склад.

– И вы действительно расплачиваетесь здесь за покупки? – спросил Холлис.

– Да. Вот такими сертификатами... – Пул достал из бумажника купюру и протянул ее Сэму.

Она была очень похожа на пятидолларовую, но в действительности оказалась обычной цветной ксерокопией.

– Это все сделано для того, чтобы мы не превратились в абсолютных зомби, – объяснил Пул. – Нам приходится рассчитывать свой бюджет и все такое прочее. И курсантам тоже. Например, они платят нам за питание. Банковские и финансовые сделки – одна из важнейших частей американской жизни. Намного трудней, чем вы думаете, привить людям чувство финансовой ответственности. Мы только налоги не платим.

– А откуда у них все эти вывески? – поинтересовалась Лиза.

– Все это реквизит «Мосфильма», – ответил Пул. – Товары потребления и прочие мелочи поступают с дипломатическим багажом или через Центр международной торговли в Москве. Я видел в журнале его фотографию. Его построил Арманд Хаммер. Напоминает Трамп-билдинг в Нью-Йорке. Все из стекла, меди и мрамора. Сейчас там настоящая Маленькая Америка, не так ли? А вы бывали в Центре?

– Да, – сказала Лиза. – Действительно, очень похоже.

– Более того, – рассказывал Пул. – Они посылают курсантов в отель этого Центра в качестве поощрения после окончания школы. Курсанты живут там месяц и общаются с западными бизнесменами и всякими другими особами. Нечто вроде перевалочного пункта. А потом они отправляются на Запад.

Холлис остановился напротив магазинчика «Спиртные напитки Свинея». В витрине был выставлен явно профессионально подобранный ассортимент итальянских вин мирового класса: бутылки «Принцессы Гави», и «Банфи Брюнелло ди Монталчино» – эти вина широко импортировались в Америку и пользовались огромным спросом.

– Какие здесь отличные вина, – заметила Лиза. – И вы можете их купить?

– Конечно. По желанию можно приобрести любое советское спиртное. Нас всех здесь позабавило, когда мы прочитали, что «Столичная» водка входит в моду в Америке.

– Мне сказали, что здесь есть еще один учебный городок. Кухни, офисы и так далее, – сказал Холлис.

– А, это прямо здесь. Под нашими ногами. Длинная подземная галерея. За магазинами есть лестница. Там нечто вроде деловых апартаментов с приемной. Это сделано главным образом для того, чтобы познакомить курсантов с деловым этикетом и оборудованием. Внутри установлены процессоры, принтеры, ксероксы и тому подобное. Там же видеозал. Самое популярное развлечение здесь – брокерская фирма Э.Ф. Хатгона.

– Неужели вы тут играете в фондовую биржу? – спросила Лиза.

– "Школа обаяния" всего на два дня отстает от Уолл-стрит. Мы тут все вместе пережили крах 87-го года. – Он грустно улыбнулся. – Но сейчас мои акции поднялись в цене примерно на шесть тысяч долларов.

Холлис с Лизой переглянулись, а Пул продолжал:

– Здесь все, что касается «американского образа жизни», поставлено на очень широкую ногу, кроме языка и обычаев, но невозможно за какие-то тринадцать-четырнадцать месяцев вдолбить в голову двадцатипятилетнему русскому знания и жизненный опыт его американского сверстника. А большинство курсантов обучаются в школе именно столько времени, не больше. Конечно, они поступают сюда с хорошим знанием английского и кое-какими сведениями об Америке. Все они выпускники советской разведшколы ВВС, что под Москвой, а также окончили институт США и Канады.

Холлис кивнул. В то время как американские разведывательные учреждения придавали особое значение показаниям спутников-шпионов, статистическим анализам и прочим «бездушным» способам сбора секретной информации, Советы по-прежнему верили в человеческий фактор. "Правильный подход, – подумал Сэм. – Айлеви тоже полагался на информацию, добытую людьми. Поэтому они с Лизой и угодили в «школу обаяния».

Лиза рассматривала витрину салона красоты.

– Женщины из лагеря действительно приходят сюда, чтобы сделать прическу?

– О да. Парикмахеры здесь из ГУЛАГа. Все служащие торгового центра из ГУЛАГа, в основном – женщины, большая их часть сейчас или замужем, или состоит в связи с американскими инструкторами. У нас тут образовался странный мирок. Обстановка, как вы уже заметили, в общем, чисто провинциальная.

– Но тут нет ни машин, ни заправки, – заметил Холлис.

– Да. Нет и туристического агентства. Население нашего «городка» чуть больше тысячи человек. Здесь живут двести восемьдесят два бывших американских летчика, примерно столько же русских жен, и наши дети. Еще тут шесть... теперь семь... похищенных американских женщин и несколько человек из русского обслуживающего персонала, тоже из ГУЛАГа. Курсантов около трехсот. Кроме того, примерно пятьдесят русских надзирателей, как их называют. Офицеры-кураторы, по одному на шесть курсантов. Это офицеры из разведки КГБ, они хорошо знают английский. Затем – солдаты погранохраны КГБ, их примерно шестьсот, живут они главным образом на своей территории и патрулируют границы лагеря. Вообще-то, мы не считаем их частью населения «городка». Мы никогда не имеем с ними дела, а им запрещено вступать с нами в контакт.

Пул немного постоял молча, глубоко вздохнул и произнес:

– Вот так-то вот. Тысяча душ живут на этой жалкой квадратной миле и притворяются. Притворяются до тех пор, пока это притворство не становится похожим на ту действительность, которую мы видим на видеокассетах и о которой читаем в газетах. И все то, что мы читаем и видим на пленке, кажется нам репортажем с какой-то планеты-двойника. Знаете, иногда мне кажется, что я – душевнобольной, а временами – что психи – это русские. – Он взглянул на Лизу и Холлиса. – Вот вы только что попали сюда. И что вы думаете по этому поводу?

– Я буду сохранять спокойствие и здравый смысл, хотя и не думаю, что это имеет значение, если вы все тут свихнулись, – сказал Холлис. – Моя проблема с этой школой заключается в том, что она работает.

– Да, работает, – согласился коммандер. – С нашей помощью здесь вылупляются тысячи мерзких чудовищ. Да простит нас Бог...

Они вернулись на главную дорогу и зашагали по ней.

– А у вас никогда не возникало впечатления, что курсантов... соблазняет наш образ жизни, коммандер? – спросила Лиза.

– Да. Но, по-моему, только внешне, – понизив голос, ответил Пул. – Ну, как американец мог бы соблазниться Парижем или Таити. Они не всегда хотят видеть что-либо из этого в своей стране. Ну, может быть, кто-нибудь из них и хочет, чтобы это присутствовало в жизни, но иначе, по-своему.

– Русские по-прежнему приравнивают материальные блага к духовному разложению, – заметила Лиза.

– Вы хорошо знаете ваших русских, – сказал Пул. – И все же они какие-то сумасшедшие. Не веря в Бога, обеспокоены своей духовной жизнью, живут в нищете, которую считают неким благом для своей души и, несмотря на это, покупают и крадут все, что попадется под руку, и хотят все больше. А те, кому удается разбогатеть, впадают в гедонизм и тонут в нем, поскольку не имеют путеводной звезды, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Это свойственно не только русским, – заметил Холлис.

– Да, – согласился Пул. – Но вот что я вам скажу. Похоже, у большинства из них есть какая-то темная суть, непробиваемая сердцевина, ядро, недоступное свету извне. И неважно, сколько книг они читают или сколько смотрят видеофильмов. Они не услышат и не увидят. Конечно, немногие, процентов двадцать пять из них, «раскалываются» и открываются. Однако надзиратели очень быстро их вычисляют, несмотря на то, что мы всеми силами пытаемся их прикрыть. И КГБ отчисляет их из школы. Возможно, мы выпустили отсюда и нескольких новообращенных. Но не думаю, что им удается пройти устный экзамен – так мы называем полную проверку на детекторе лжи, которой подвергают всех. – Пул по-прежнему говорил шепотом. – Мы все же не теряем надежды, что хоть один из них, прибыв в Америку, направится в ФБР и сообщит им самую захватывающую шпионскую историю века. Но этого еще не случилось? – спросил он.

Холлис отрицательно покачал головой.

– Невероятно.

Холлис обрадовался тому, что его соотечественники здесь по-прежнему считали себя американскими военными. Он знаком показал своим спутникам, что нужно сойти с дороги и идти лесом.

– Сколько здесь было заключенных? – шепотом спросил Сэм.

– Трудно сказать. Начиная с 1965 года до конца бомбардировок Северного Вьетнама в декабре 1973-го через школу прошли сотни людей. Большинство из них погибли. Мы составили список примерно из четырехсот пятидесяти пилотов, которые, по нашим сведениям, были расстреляны, скончались от жестокого обращения или покончили жизнь самоубийством. Мы продолжаем вести этот список, и несколько его экземпляров спрятаны в лагере.

– Вы можете передать мне список погибших?

– Да, разумеется, полковник.

– А список тех людей, которые сейчас находятся здесь?

– Да.

– Захватил ли эти сведения с собой Джек Додсон?

– Безусловно. Вы хотите сказать, что можете предать их гласности?

– Я так не говорю, но совершенно очевидно, что имею в виду.

Пул кивнул и сказал:

– Вам следует знать кое-что еще. После Парижского мирного соглашения и объявленного освобождения всех военнопленных к нам по-прежнему поступали американские пилоты из северо-вьетнамских тюрем. Эти люди пребывали в невероятно тяжелом состоянии, как вы можете догадаться. Их оказалось около пятидесяти человек. Привозили их в середине и в конце семидесятых, последнего – в 1979 году. Они рассказывали, что в северо-вьетнамских лагерях еще остались американские военнопленные. Мы располагаем списком военнопленных, которые, по их словам, остались в Северном Вьетнаме. Мы составили и свои собственные показания. Двести восемьдесят две подписи американских летчиков подтверждают их заключение в Советском Союзе, а также характер этой школы. Было бы очень здорово, если бы нам удалось передать все это в Вашингтон.

Холлис кивнул. Не все считали, что это будет так уж здорово. Пул добавил:

– Я попал сюда в июне 1971 года. Перед этим провел полгода в северо-вьетнамских тюрьмах. Как я уже говорил, на советском военном самолете меня и еще десять парней доставили из Ханоя прямо на советскую базу ВВС неподалеку отсюда. Я и представления не имел, куда мы летим. Мы надеялись, что русские действуют как посредники между американцами и северными вьетнамцами, думали, что нас собираются обменять на северо-вьетнамских военнопленных, русских шпионов или еще на кого-нибудь. Даже когда нас везли в закрытых грузовиках, нам и в голову не приходило, чем придется заниматься. Но как только мы это поняли, сразу стало ясно, что нас никогда не выпустят отсюда с такой тайной.

– А есть тут церковь? Проводятся ли службы? – спросила Лиза.

– Нет. Единственное, чего они не разрешают, а это говорит о многом. Нам позволено собираться вместе для чтения Библии. Но курсантам это запрещено. В Америке они могут стать капиталистами или политиками правого крыла, но им не разрешено присоединяться к церкви, если только это не станет необходимым для их «легенды». Здесь так носятся со своим атеизмом и обливают грязью и порочат религию, что едва ли можно подумать, что когда-то здесь верили в Бога.

Они шли по тропинке в густой, почти непроходимый лес. Холлис отметил, что эта часть лагеря совершенно необитаема.

Пул привел их к полуразвалившейся избе, в единственном окошке которой горел свет, а из печной трубы вился дымок.

– Эту избу генерал Остин предпочитает так называемым американским домам, хотя полковника Бурова больше бы устроило, если бы генерал продался, как все остальные, – говорил Пул. – Он не завел себе русскую жену, считает, что и поныне женат на миссис Остин. И я верю, что он по-прежнему предан ей. У генерала больше силы воли, чем у меня. Он отказывается вести классы курсантов.

– Тогда почему КГБ не избавится от него? – спросил Холлис.

– Мы дали понять, что если они это сделают, то последует забастовка или бунт. А мы ведь для них ценный товар. К тому же, полагаю, они не прочь уступить нам эту маленькую победу, чтобы мы по-прежнему считали себя мужчинами. – С этими словами Пул постучал в дверь.

Дверь открылась, на пороге стоял человек лет семидесяти с седыми волосами, стриженными под ежик. У генерала были проницательные глаза и очень бледная кожа. Он производил впечатление человека, который много и долго страдал и переносил все свои тяготы в полном одиночестве.

Некоторое время генерал Остин разглядывал их, затем, не говоря ни слова, жестом предложил войти. Он подошел к стереосистеме, стоящей на расшатанной скамейке, и поставил на проигрыватель какую-то пластинку. Из динамиков полились нежные звуки «Времен года» Вивальди. Остин указал гостям на два деревянных стула у старой печи. Холлис и Лиза сели.

Пул устроился на табурете. Генерал опустился в березовое кресло-качалку.

Кроме кресла-качалки и стереосистемы, никаких удобств в избе не было, ни мягкого кресла, ни коврика на полу и никакой кухонной утвари.

Перегородка из неоструганных досок отделяла так называемую спальню, где рядом с армейской койкой на полу стоял раскаленный докрасна электрообогреватель и стопками лежали книги, журналы и газеты.

Генерал заговорил очень тихим голосом, едва слышным на фоне Вивальди.

– Очень хорошо, что вы пришли, полковник. И вы, мисс Родз.

– Может быть, вы предпочитаете, чтобы я не присутствовала при вашем разговоре? – спросила Лиза.

– Если бы я этого хотел, то так бы и сказал, – ответил Остин.

– Да, сэр.

Коммандер Пул обратился к генералу:

– Полковник Холлис хотел поставить вас в известность, что он пришел сюда по собственному желанию.

Остин молча кивнул.

– Вам известно о деле майора Додсона? – спросил он своих гостей.

Холлис утвердительно кивнул.

– У вас есть новости о майоре Додсоне?

– Нет, генерал, – ответил Сэм.

– Как вы думаете, что собирается предпринять ваше правительство, если Додсон свяжется с посольством или с каким-нибудь западным журналистом?

– Генерал, я не могу вступать в какую-либо дискуссию по этому поводу с человеком, с которым только что познакомился. С человеком, не свободным в своих действиях. И, простите меня, с человеком скомпрометированным.

Какое-то время генерал молча смотрел прямо перед собой, раскачиваясь в качалке. В конце концов он произнес:

– Я вполне понимаю вашу осторожность. Тем не менее я ожидал от вас по меньшей мере какого-нибудь послания из внешнего мира.

– Я не курьер, присланный с каким-либо сообщением. Я – офицер разведки, и меня учили и инструктировали ни с кем не обсуждать вопросы, которые им не нужно знать, вне зависимости от звания.

– Я думаю, что сам буду решать, что мне следует знать, – сказал Остин.

– Генерал, Буров вводил мне наркотики и допрашивал и тем не менее я до сих пор не разгласил больше того, что было абсолютно необходимо, чтобы он счел меня потенциальным предателем. Вот почему я здесь, а не в камере. Во всяком случае, что бы я ни знал, это принесет вам не большую пользу.

– Полковник, по крайней мере вы можете сказать нам, известно ли вашему правительству, что мы находимся здесь? – спросил Пул.

– Нет, не могу, – ответил Холлис и посмотрел на Остина. – Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне, как Додсон выбрался отсюда?

– Об этом знает лишь небольшая горстка людей. И, пользуясь вашей аргументацией, скажу, что вам это знать необязательно, – ответил Остин.

– Если они поймают Додсона, – добавил Пул, – то будут пытать его так же, как капитана Ромеро, и заставят назвать имена тех, кто состоит в «комитете по побегу». Потом они подвергнут пыткам и этих людей, чтобы выяснить, имеет ли еще кто-нибудь отношение к этому. И среди них будем мы с генералом Остином. Поэтому, если мы расскажем вам, как Додсону удалось сбежать, они могут выпытать у нас, что вам известен этот секрет. Затем они опять примутся за вас, а потом казнят и вас, и мисс Родз. Они позволяют нам многое, однако они не допустят попытки побега. Так что если вы по-прежнему хотите узнать, как Джек Додсон выбрался отсюда, то рискуете угодить в кровавую бойню, последующую за его поимкой. Мы вас предупредили.

Холлис посмотрел на Лизу и кивнул.

– Хорошо, – сказал Остин. – Катапульта. Мы сами рубим лес, чтобы топить камины. Мы спроектировали катапульту, разобрали ее на части и разбросали их по всему лесу. Однажды, несколько недель назад, когда начались холода, мы собрали ее, завернули майора Додсона в войлочные одеяла и перебросили через колючую проволоку. Мы собирались перекинуть еще троих человек, затем разобрать катапульту по частям и сжечь ее в наших каминах. Но совершенно случайно между проволочными оградами проехал моторизованный патруль, он направил на нас фары и осветил катапульту. Мы все бросили и спрятали части катапульты по домам. Но поднялась тревога, и поэтому у Джека Додсона осталось очень мало времени, чтобы скрыться. – Остин перевел взгляд с Холлиса на Лизу. – Как видите, им уже известно, как Додсон выбрался отсюда. Я проверял вашу храбрость.

– Мы не нуждаемся в подобной проверке, генерал.

– Я этого не знаю. И даже не знаю, что привело вас обоих сюда.

– Судьба и рок привели нас сюда, генерал, – произнес Холлис.

– Мы воспринимаем ваше появление здесь как хороший знак, – добавил Остин. Он наклонился на своей качалке к Холлису. – Скажу вам еще кое-что, полковник. Поскольку нам всем хотелось бы оказаться дома, то я думаю, что мы все пожертвовали бы своими жизнями, если бы знали, что хоть один человек выберется отсюда и расскажет об этом проклятом месте миру. Если этим человеком будете вы и если у вас есть какой-нибудь план, то вам достаточно сказать только слово. Мы уже готовы на все. Холлис утвердительно кивнул.

– Это очень смело, – сказала Лиза, глядя на Холлиса. – Ну что, Сэм?

Тот промолчал. Тогда заговорил Пул:

– Что касается катапульты, полковник, то она сейчас находится за зданием штаба и охраняется двадцать четыре часа в сутки. Никто не рассказал нам зачем, но мы и сами уже догадываемся. А вот вы догадываетесь? А вы, мисс Родз?

Холлис и Лиза не ответили, и Пул продолжил:

– Если они схватят Додсона, он станет первым... и на этот раз его не будут заворачивать в одеяла. Если они не найдут его и не узнают, кто состоит в «комитете по побегу», то просто-напросто выберут человек десять из нас, наугад. Так что даже если вы считаете нас презренными предателями, то не думайте, что мы послушные домашние животные у русских. Мы предприняли кое-что, рискнув своими жизнями.

– Я не сужу вас, – сказал Холлис Пулу. – Я просто напоминаю вам, что, сотрудничая с врагом, все вы нарушили Кодекс поведения военнопленных. Да, конечно, то же в некоторой степени совершил и я. И поскольку мы все осознаем это, то, значит, можем продолжать претворять в жизнь следующее положение статьи III этого Кодекса. А это означает побег. Я не считаю побег двух человек за двадцать лет вашим достижением.

Лицо Пула побагровело.

– Не хотите ли вы сказать, полковник, что...

– Полковник совершенно прав, – перебил Остин. – Много лет русские уничтожали тех из нас, кто отказывался сотрудничать с ними, другие совершали самоубийства, активно или пассивно, неважно. И те, кого вы видите здесь, полковник Холлис и мисс Родз, – предатели. Вот почему мы остались живы. И вот почему Эрни Симмз погиб вместе с остальными. Верно, полковник?

– Верно, генерал.

Пул поднялся и сказал:

– Полковник, позвольте я процитирую вам некоторые правила относительно военнопленных. Первое: «Даже попав в плен, вы продолжаете считаться гражданами Соединенных Штатов, и вы не будете забыты». Второе: «Будут использованы все возможные способы установить с вами контакт, чтобы поддержать вас и добиться вашего освобождения». Глядя мне в глаза, полковник, – продолжал Пул, – подтвердите, что правительство выполняет свой долг по отношению к нам. Подтвердите, что мы не забыты и не брошены на произвол судьбы. Подтвердите, что они просто не знают, где мы находимся.

Холлис, глядя Пулу прямо в глаза, ответил:

– Если бы там знали, что вы здесь, коммандер, они бы что-нибудь предприняли, чтобы вызволить вас отсюда.

Пул пристально посмотрел на Холлиса и глубоко вздохнул.

– Тогда позвольте я расскажу вам, чем мы тут занимаемся вместо того, чтобы бежать. У нас есть оправдание того, что мы еще остаемся в живых. Если мы сможем прожить достаточно долго, чтобы дать возможность выбраться отсюда хоть одному из нас, то сможем предупредить нашу страну о существовании этого места. И в этом есть доля правды, полковник. Поскольку, как видите, здесь не просто лагерь военнопленных и действуют иные правила. Мы стараемся сохранить нашу офицерскую честь и достоинство. Для примера могу сообщить вам, что среди нас не было ни одного доносчика. Мы можем доверять друг другу, и никогда, ни разу мы не вступали в дружеские отношения ни с одним русским. Разумеется, ситуация сложилась весьма и весьма необычная, и мы стараемся действовать по мере ее развития. С этой целью генерал Остин основал офицерский комитет. – Пул посмотрел на Лизу и Холлиса. – Надеюсь, что вы не пробудете здесь двадцать лет, но если это случится, думаю, вам удастся сохранить чувство долга и чести.

– Вы хотите сказать, что было бы неплохо, если бы я взял свои слова обратно, – проговорил Холлис.

– Совершенно верно, – твердо ответил Пул.

– Что ж, возможно, я сделаю это, – сказал Холлис, вставая.

Лиза тоже поднялась и обратилась к Пулу и Остину:

– Судя по тому, что я видела и слышала, я... я считаю, вы делаете все, что от вас зависит.

– Ну, мы-то знаем, что это не совсем так, – вздохнул генерал. – И ваш друг это тоже понимает. – Он взглянул на Холлиса и добавил: – Крах во Вьетнаме, позор Уотергейта, иранские контрас, постыдные эпизоды с заложниками в Иране, Ливане и много еще чего. Почти два десятка лет мы были удаленными свидетелями бедствий и унижений Америки. Однако мы не воспользовались этим, чтобы оправдать свой собственный позор и слабость.

Генерал поднялся с кресла и направился к двери, давая понять, что разговор закончен.

– Вам не надо оправдываться передо мной или перед кем-либо еще, кроме специального и в должное время назначенного конституционного расследования, которое состоится, если вы когда-нибудь вернетесь домой.

Мысли Остина, казалось, где-то блуждали, и Холлис подумал, а слышал ли он его вообще. Наконец генерал задумчиво произнес:

– Домой... знаете, мы все смотрели пленку, как военнопленные возвращались из Вьетнама. Мы видели знакомые лица. Некоторые из нас увидели даже своих жен и детей. Люди бескорыстно делились радостью с семьями тех, с кем они переживали общее горе. Не думаю, что русские смогли бы изобрести более жестокую пытку для нас, чем показать это.

Лиза повернулась и быстро вышла. Холлис направился к двери.

– Мы читали о постоянных попытках частных лиц и семей обнаружить местонахождение военнопленных. И заметьте, не правительства, – остановил его Пул. – Вы понимаете, как это мучило нас? И почему никто не оказался достаточно умен, чтобы провести некоторые сопоставления? Ракеты класса «земля-воздух», сбивавшие американских летчиков... Господи, да русские и северные вьетнамцы были союзниками. Насколько надо быть тупым, чтобы не понимать этого? Почему ни у кого даже мысли не возникло, что мы можем оказаться здесь? В России? – Пул испытующе разглядывал лицо Холлиса. – Или они все-таки догадались об этом? И Вашингтон слишком обеспокоен тем, что это может вызвать нежелательный резонанс? И поэтому ничего не предпринимает? Так? А, полковник?

– Я не могу ответить ни на один из этих вопросов, – сказал Холлис и добавил: – Но даю вам мое личное честное слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы возвратить всех вас домой. Спокойной ночи, генерал, спокойной ночи, коммандер. – Холлис взял фонарик и вышел из избы вслед за Лизой.

Она плакала. Сэм взял ее за руку, и они отыскали в темноте тропинку. Вернувшись на главную дорогу, они зашагали к своему коттеджу.

Успокоившись и взяв себя в руки, Лиза проговорила:

– Ты был жесток.

– Знаю.

– Но почему... как ты мог быть настолько жестоким с людьми, претерпевшими столько несчастий?!

– Я не могу одобрить их действия.

– Не понимаю тебя. Не понимаю твоего кодекса и твоего...

– Тебе не нужно этого понимать. Это мой мир, а не твой.

– Иди ты к черту! Из-за твоего мира я угодила сюда.

– Нет. Ты угодила сюда из-за КГБ, – возразил Холлис. – Здесь творится огромная несправедливость, которую необходимо исправить, Лиза. Я не судья и не жюри присяжных, а просто чертовски беспристрастный свидетель. Я прекрасно разбираюсь в том, что вижу, и твердо знаю, что я – не один из тех преступников, которые находятся здесь. И заруби себе это на носу.

Она посмотрела на него, и до нее наконец дошло, что Сэм очень расстроен этой встречей.

– Ты поставил себя на их место? – спросила она. – Когда-то они были твоими согражданами. И ты не испытываешь к ним гнева или презрения. Только жалость, настолько глубокую, что она не вмещается в тебе. Ведь так?

Он кивнул.

– Да, это так. – Сэм обнял ее за плечи. – Я не могу подать им надежду, Лиза. Это было бы более жестоко, чем любые мои обвинения. И они прекрасно все понимают.

Она прижалась к нему.

– Эрни Симмз погиб и похоронен, Сэм. Теперь ты обретешь мир.

 

Глава 35

Хэллоуин встретил их холодным и морозным рассветом. Холлис вылез из постели и прошел в ванную. Вода казалась едва теплой, значит, газовая колонка опять барахлила.

Лиза проснулась и, накинув на ночную рубашку халат, пошла разжигать камин и готовить кофе.

Холлис побрился, принял душ и надел спортивный костюм. Они взяли кружки кофе в гостиную и уселись возле камина.

– Завтра твоя очередь готовить кофе и разжигать камин, – сказала Лиза.

– Я знаю.

– Ты хорошо спал?

– По-моему, да.

– Ничего, что мы спали вместе и не занимались любовью?

– Нет. Правда, у тебя были очень холодные ноги.

– Я тут подумала, что как бы ни было примитивно это жилище, это дворец по сравнению с избой генерала Остина. У нас есть электрокофеварка, тостер, электроплитка, холодильник, туалет внутри, горячая вода...

– Ты, наверное, хотела сказать – теплая.

– Опять?

– Я разберусь с ней попозже.

– Хорошо, когда в доме есть мужчина.

– Для ремонтных работ.

– Мне очень жаль, что так получается с сексом...

– Мне тоже. Но честно говоря, у меня тоже нет настроения заниматься любовью. По-моему, это место подавляет мое либидо.

Она обеспокоенно посмотрела на него.

– Ты серьезно?

– Да. Я больше не чувствую, что мне это нравится.

– Ты уверен? – спросила она, ставя кружку на стол.

– Совершенно.

Лиза задумалась.

– Ну... они не в состоянии сотворить подобное с нами.

– Верно.

– Нет, неверно. – Она положила руку ему на плечо. – Почему бы нам не пойти... не вернуться в постель?

– Не уверен, что у меня все получится, как надо.

– Ты будешь великолепен, Сэм, поверь.

– Что ж... хорошо. – Он встал, и они вернулись в спальню. Холлис взглянул на икону, которая теперь висела над двуспальной кроватью. – Разве это подходящее место для религиозной живописи? – спросил он.

– Ода.

– Ну, если ты так утверждаешь... – Он взглянул на кровать. Они оба в нерешительности стояли возле нее, чувствуя себя неловко, как будто это происходило с ними впервые. Лиза скинула халат и ночную рубашку. Яркие оранжевые блики от решетки обогревателя играли на ее белой коже.

Холлис разделся, и они обнялись. Он целовал ее губы, грудь, встав на колени, кончиком языка лаская ее живот, опускаясь все ниже и ниже...

– О... Боже... – Она тоже опустилась на колени рядом с ним, и они начали нежно ласкать друг друга.

– Ты в полном порядке, Сэм, – простонала Лиза. – Ты обманным путем выманил меня из одежды!

– Не я.

Он взял ее на руки и положил на постель. Она привлекла его к себе и обняла изо всех сил.

– Сэм... – шептала она... – Какая же я была дура... вот что мне было нужно, а я... мне была нужна твоя любовь!

– Это все, что нам здесь осталось, Лиза.

– Сэм, я хочу жить! Нам надо побольше бывать вместе... слишком быстро все кончается...

– Да, это случится очень быстро. Я люблю тебя, Лиза. Помни это.

Они двигались медленно, не спеша, как люди, знающие, что в их распоряжении много часов, но не так уж много дней. Так солдат, получивший отпуск с войны, измеряет время минутами, и каждую такую минуту хочет прожить так, чтобы запомнить и сохранить в своей памяти. Они долго ласкали друг друга и оба достигли вершины блаженства.

Потом они оба лежали, слушая тишину.

– Это наша победа, – прошептала она, прижимаясь к нему.

* * *

Они совершали пробежку трусцой по главной дороге, приветливо улыбаясь пробегавшим мимо обитателям лагеря.

– Какая тут дружественная обстановка, – заметила Лиза, переводя дыхание. – Прямо как субботним утром в Си Клифф. Но где же женщины?

– Думаю, что русские женщины не бегают, – ответил Сэм.

– Верно. Я ни разу не встречала в Москве женщин, бегающих по утрам.

Они свернули с дороги и несколько сотен метров решили пройти пешком.

– Куда мы направляемся? – спросила Лиза.

– Хочу заглянуть к Бурову домой.

– Иди туда без меня. Я не пойду домой к этому человеку.

– Он просил нас к нему заглянуть.

– Меня это совершенно не волнует. Ты что, не понимаешь? Тогда постарайся, пожалуйста, поставить себя на мое место. Ты хочешь, чтобы он на меня пялился? Он и так торчал тогда в камере, когда меня обыскивали.

– Я понимаю тебя, – кивнул Холлис. – Я скажу ему, что ты неважно себя чувствуешь.

– Зачем тебе вообще понадобилось туда идти?

– Это моя работа. Я все должен увидеть.

– Но зачем?

– Точно не знаю, но не хочу оказаться неподготовленным, что бы здесь ни произошло.

– Ладно, – согласилась Лиза. – Иду с тобой. Я тоже не хочу оставаться неподготовленной.

Они остановились у железной ограды, окружавшей дом Бурова. К ним тут же подошли двое пограничников.

– Убирайтесь! – приказал один из них. – Вон!

– У нас назначена встреча с полковником Буровым, – по-русски сказал Сэм. – Я – полковник Холлис.

– Вы новые американцы, прибывшие сюда?

– Совершенно верно.

Охранник смерил его свирепым взглядом, повернулся и подошел к караулке, откуда позвонил по телефону. Затем он сделал Холлису с Лизой знак, и они прошли через ворота, Сэм старался внимательно все рассмотреть. К караульному помещению примыкала огромная псарня из проволочной сетки, за которой, грозно рыча, носились немецкие овчарки. Дача Бурова представляла собой двухэтажный деревянный коттедж. Рядом с домом под навесом стоял «понтиак Транс Ам». Холлис подошел к двери и постучал.

Дверь отворил пограничник и пропустил их внутрь. Они вошли в просторную прихожую, где стоял стол для дежурного.

Охранник повел их через большую красивую гостиную в кабинет Бурова.

– Доброе утро, – поздоровался он.

Холлис, не обращая внимания на приветствие, осматривался вокруг. Мебель советского производства 30-х годов – массивная, полированная. На стенах – огромные картины с изображением счастливой советской действительности.

– Не хватает только портрета Сталина, – заметил Холлис. – Вы ведь сталинист, Буров?

– Мы не употребляем этого выражения, – сказал он. – Но, безусловно, меня восхищал этот человек и его методы. Садитесь, пожалуйста. – Буров указал им на кресла у русской печи, выложенной фарфоровыми изразцами, сделал знак охраннику, тот вышел.

– Если бы мне пришлось оценивать ваш вкус, полковник, то я сказала бы, что он у вас есть, – проговорила Лиза.

Буров недоверчиво улыбнулся. Лиза рассматривала картину, изображавшую колхозников, убирающих пшеницу: красивые и сильные мужчины и женщины со счастливыми улыбающимися лицами.

– Я ничего подобного ни разу не встречала в сельской местности и подозреваю, что художник тоже, – заметила Лиза.

– Это то, что мы называем идеалом, – произнес Буров, усаживаясь напротив них на диван, отделанный в тон креслам. – Ну, как поживаете?

– Мы находимся в тюрьме, – ответил Холлис. – Так как, вы думаете, мы можем поживать?

– Вы не в тюрьме, – резко возразил Буров. – Все-таки скажите, что вы думаете о нашей школе?

– Я поражен, – ответил Холлис.

Буров кивнул с таким видом, словно ожидал подобного ответа.

– Сначала о деле. Вы избили Сонни Эймза.

– Почему бы в первую очередь не обсудить то, как вы, Вадим и Виктор избили мисс Родз и меня?

– Это было не избиением, а официальным делом, и так как это произошло до вашего вхождения в мир нашей школы, то не подлежит обсуждению. За что вы ударили Сонни? Потому что он оскорбил мисс Родз?

– Нет, это входило в мои служебные обязанности.

– Здесь правила диктую я, полковник Холлис. И я очень суров во всем, что касается правил и приказов. И очень справедлив. За драки и подобные провинности мы сажаем курсантов в карцер. Заключение в карцере грозит им и за приставание к женщинам, воровство и прочие штучки. Однажды я расстрелял одного курсанта за изнасилование. Чтобы здесь шла нормальная работа, необходимо установить закон и порядок. Тут вам не Америка. Если вы решили остаться, то я проведу тщательное расследование этого инцидента и выясню, кто из вас виновен.

– Лэндисы тут ни при чем, – вмешалась Лиза. – Из-за нас они попали в сложную ситуацию. Все это касается только меня и Сонни. Этот тип – свинья!

– Вот как? – ухмыльнулся Буров. – Он был таким милым мальчиком до того, как насмотрелся американских фильмов.

Лиза встала.

– Всего хорошего, – сказала она.

Буров знаком приказал ей сесть.

– Нет, будьте любезны, сядьте. Хватит болтовни. Я должен кое-что обсудить с вами.

Лиза неохотно вернулась на место.

– Я создал здесь лучшую шпионскую школу во всем мире, Холлис. И вы должны знать, что мной руководило. Первое: моя глубокая, неизменная ненависть к Западу. По иронии судьбы с тех пор, как я начал работать с сотнями американцев, возросла моя ненависть к их культуре, их похабным книжонкам и журнальчикам, к их бессмысленным фильмам, к их самолюбивым, эгоистичным людишкам, полному отсутствию чувства истории, к их безудержному потреблению всяких бесполезных товаров, их сервису, и превыше всего – к их откровенно слепой уверенности в том, что им всегда удастся выйти сухими из воды.

– Да, это перекрывает все остальное, – улыбнулся Холлис. – Но, разумеется, вы научились всему этому не от ваших заключенных?

– Инструкторов, – сухо поправил Буров. – Нет, западную мерзость я изучил по тому, с чем мне самому пришлось сталкиваться. Эти летчики, возможно, являются лучшими представителями вашего инфантильного общества. Мои же курсанты, приехав в Америку, будут трудиться усерднее, лучше, компетентнее и станут более законопослушными гражданами, чем коренные жители.

– Наверное, они и налоги платить собираются, не так ли? – съязвил Холлис.

– А второе мое побуждение чисто интеллектуального характера. Меня увлекает сама возможность превращения русских в американцев. Не думаю, что когда-либо делалось нечто подобное в таком масштабе. И еще принесет свои плоды в будущем. Вы согласны?

– Боюсь, что да.

– Разумеется. Планируется открытие и других подобных школ.

– А где вы раздобудете инструкторов?

– Похитим их так же, как вас и тех американских женщин. Возможно, в районе Бермудского треугольника, – усмехнулся он.

– Как вас может это смешить? – с удивлением спросила Лиза. – Какая жестокость!

– Это война, – коротко отрезал Буров. – За десять лет мы создадим школы по образцу каждой крупной белой нации в мире. Во все нации Европы, Южной Америки, Канады, Южной Африки, Австралии, Новой Зеландии – в любую страну, где русский сможет сойти за местного уроженца, в каждую из этих национальных структур мы внедрим русских. К концу этого столетия мы заселим земной шар мужчинами и женщинами, вылитыми немцами, французами, англичанами, да кем угодно, только работать все они будут на нас. Ну, что вы думаете об этом? – обратился он к Холлису.

– Весьма амбициозное стремление для государства, которое семьдесят лет создавало Нового Советского Человека, да так и не смогло.

В комнату вошла пожилая русская женщина с подносом, на котором стояли чайник и чашки. Она поставила поднос на стол и вышла.

– Наливайте себе, не стесняйтесь, – предложил Буров.

– Если эта женщина заключенная, то я даже не притронусь к тому, что было приготовлено рабыней, – проговорила Лиза.

– Ай-яй-яй, какая же вы, однако, щепетильная! На самом деле эта женщина – моя дорогая матушка. – Он налил всем чаю. – Да, представьте себе, у меня есть мать. И жена тоже, и милая малышка Наталия. Я все думаю, мисс Родз, а не захотите ли вы работать здесь, в этом доме? Научите английскому мою Наташу. Ей сейчас десять лет. Может быть, смогли бы стать кем-то вроде гувернантки.

– Вы, наверно, шутите, полковник Буров.

– Ничуть. Хотите я вас с ней познакомлю?

– Нет.

– Вы всех нас находите такими отталкивающими?

– У меня очень много русских друзей. Однако вас нет среди них.

– Посмотрим, – пожал плечами Буров. – Как говорится, время лечит.

– Это была единственная причина, по которой вы пригласили нас сюда? – спросил Холлис.

– Нет, я должен вам сообщить кое-что. Начальство в Москве не согласилось предоставить вам неделю на размышление. Так что вам придется сообщить мне о своем решении прямо сейчас.

– Мой ответ – нет, – сказал Холлис и поднялся с кресла.

Буров с сомнением посмотрел на него:

– Значит, вы не будете работать на нас?

– Вы слышали мой ответ.

– В таком случае вас еще раз допросят, а затем расстреляют.

– Поэтому я ничего не потеряю, если убью вас прямо сейчас.

Буров поставил чашку и на шаг отступил от Холлиса. Сэм шагнул к Бурову. Лиза тоже встала.

– Вы что, вооружены?

– Чтобы убыть вас, мне не понадобится оружия, – ответил Холлис.

– Неужели? Вы считаете себя настолько сильным? Я тоже не слабак.

– Вот и прекрасно. Мне будет только интереснее. – С этими словами Холлис еще ближе подошел к Бурову.

– Оставайтесь на месте! – рявкнул тот.

– Сэм, ну, пожалуйста, – заговорила Лиза и повернулась к Бурову. – Я буду на вас работать. – Она обратилась к Холлису. – Прошу тебя, Сэм... Мы все обсудим. Это не стоит наших жизней. Скажи ему «да». Пожалуйста. – Она схватила его за руку. – Ну, какая разница, если на двух инструкторов будет больше? – Она снова повернулась к Бурову. – Он согласится. Только дайте мне немного времени.

Буров, казалось, размышлял.

– У меня приказ получить от вас ответ сегодня. Если в шесть часов вечера вы не скажете «да», вас тотчас же отправят в камеры. Вам ясно?

Лиза кивнула. Буров продолжал:

– У меня сегодня с утра превосходное настроение, и скажу вам почему. Майор Додсон схвачен. Он не дошел до западной стены вашего посольства двухсот метров. Так на чьей стороне судьба?

Холлис промолчал и повернулся, собираясь уйти.

– Да, теперь вы можете идти, – сказал Буров. – В шесть часов вечера доложите мне о своем решении в моем офисе. – Он указал на выход.

Холлис и Лиза вышли в холл, охранник открыл им дверь и проводил до ворот.

– Тебе хотелось выиграть время, верно? – спросила Лиза.

Холлис кивнул и сказал:

– Но ты не должна была этого делать.

– Я сделала это ради тебя, Сэм. Я поняла, что на сей раз твое эго пошло наперекор здравому смыслу. Никогда не думала, что ты можешь настолько потерять контроль над собой.

– Когда я пришел к нему, со мной все было о'кей, – ответил Холлис. – Но... вот я начал думать о нем...

– О нем и обо мне? Не надо было мне ничего тебе говорить.

Холлис промолчал.

– И еще тебя вывели из себя его слова об Америке.

– Больше всего. Спасибо, что хоть ты сохранила хладнокровие в такой ситуации. Тебе ведь это тоже было нелегко.

– Ты мой должник.

– Верно. И еще я не забыл про ужин в ресторане.

– Они схватили Додсона.

– Для Додсона это дерьмово, – кивнул Холлис. – Но, может быть, теперь прекратят давить на Бурова, требуя ликвидировать лагерь.

– Если тебя интересует, останется ли школа здесь, значит, у тебя есть надежда, что кто-то придет за нами.

– Неплохо. Ты начинаешь размышлять как офицер разведки. Если начнется операция по нашему спасению, то полагаю, лучше будет, если мы останемся здесь, а не где-нибудь еще. И не дави на меня, Лиза. Иногда я даже размышляю вслух, поскольку мне не с кем обсудить все это. Сейчас дай мне подумать.

Айлеви, разумеется, знал, что их с Лизой похитили, и, в сущности, он предвидел это похищение. Вот почему Сэз пытался уговорить Лизу отказаться от полета. И не просто так он расспрашивал Холлиса о характеристиках советского вертолета МИ-28. Он уже тогда планировал провести эту операцию.

Но затем в Шереметьеве Айлеви упомянул об обмене, теперь, когда появилась возможность наложить лапу на большинство из трех тысяч выпускников «школы обаяния» в Штатах. Вообще-то Сэз никогда не лгал своим коллегам; просто он давал десять верных ответов на один и тот же вопрос.

Холлис пытался просчитать ход мыслей Айлеви. В этом не было ничего невозможного, поскольку они оба занимались одним и тем же делом. Холлис был уверен в том, что Айлеви не только знал об их похищении, но и догадывался, что их доставят в «школу обаяния». Айлеви не хотел бы, чтобы Лиза долго пробыла в руках Бурова, ведь он все еще любил ее.

Его размышления прервала Лиза:

– Думаю, мы недооцениваем ум Бурова, – сказала она.

– Да. Меня поразила его маленькая речь, – согласился Холлис и добавил: – Он во власти навязчивой идеи. Проще говоря, маньяк.

– А чем ты собираешься заниматься до шести часов вечера?

– Думать. Изучать. Ты готова к долгому дню?

– Конечно. Мне нравится наблюдать за твоей работой. Ты меня интригуешь.

Он взял ее под руку, и они зашагали по дороге мимо торгового центра, здания штаба, пока не пришли к дому ветеранов иностранных войн.

Холлис и Лиза поднялись на крыльцо и вошли в дом. В комнате отдыха было многолюдно. Они увидели Пула с тремя курсантами за карточным столом.

– О, привет, полковник, – поздоровался Пул, поднимая глаза от карт. – Доброе утро, мисс Родз. Не хотите присоединиться и сыграть в покер?

– Нет, спасибо. Кто-то сказал мне, что вы состоите в комиссии по заготовке дров.

– О, разумеется. Я подойду к вам через секунду. Дайте мне закончить кон.

Холлис и Лиза сели за ближайший столик. Мужчины разыграли кон, и один из курсантов выложил комбинацию из тузов и шестерок. Пул обратился к игрокам.

– Это называется «комбинацией мертвеца».

– Почему? – спросил один из игроков.

– Такую комбинацию набрал Дикий Билл Хикок, когда кто-то выстрелил ему в спину в Дэдвуде. Это городок где-то на Западе Америки. Не помню название штата. Но это несчастливая комбинация, даже если ты выигрываешь с ней. Тузы на шестерках. Когда у кого-то в покере набирается эта комбинация, вы говорите «комбинация мертвеца». – С этими словами Пул встал из-за стола. – Вернусь чуть позже. Не соприте мои денежки.

Молодые люди заулыбались. Пул вместе с Лизой и Холлисом вышли на улицу.

– Вообще-то «комбинация мертвеца» состоит из тузов и восьмерок, – заметил Холлис.

– Правда? Как глупо с моей стороны! – Пул усмехнулся и сказал шепотом: – По крайней мере раз в день я должен кого-нибудь из них надуть, иначе скверно себя чувствую.

– Вас когда-нибудь ловили на этом? – спросила Лиза.

– Разумеется. Примерно с дюжину раз. После чего Лена – это моя жена – на неделю попадала в каталажку. А ей все равно. Она гордится мною всякий раз, когда ее уводят в карцер. Прежде чем угодить сюда, она провела четыре года на лесоповале. По сравнению с тем, где она побывала, здешние камеры напоминают комнаты отдыха. В карцере ей не приходится стирать или застилать постель, поскольку там постелей просто нет. Когда она возвращается домой, я готовлю ей отменный обед.

– Но если им взбредет в голову учинить с ней что-нибудь похуже, как, собственно, и с вами?

– Могут. Однако не решаются. Я уже объяснял вам, теперь они чаще используют пряник, чем кнут. Но в один прекрасный день они снова вернутся к суровым мерам. Почему-то у меня такое чувство, что это не за горами.

– И вы по-прежнему будете нести всякий вздор о жизни Америки?

– Конечно. Видите ли, мисс Родз, вам это может показаться не очень серьезным – я имею в виду такую мелкую ложь, например, как с тузами и шестерками. Но я не забываю правдивую историю, которую как-то прочел об одном английском летчике, заключенном вместе с другими летчиками в немецком замке во время второй мировой войны. Он находился там несколько лет, конечно, не пятнадцать или двадцать, как мы. Мысль о том, что он не может причинить вред своим врагам, очень угнетала его. Тогда он решил вырезать куски из прогнивших балок замка и вставлять их в крепкие балки здания, зная, что через пятьдесят или сто лет гнить будет уже весь замок. Вы можете понять подобную психологию?

– Да, – ответил Холлис. – Я слышал подобные истории.

Пул обнял их за плечи и, понизив голос, сказал:

– Ну вот, примерно то же самое мы испытываем здесь. Только у нас современный вариант перекладин замка. Иногда я думаю об этих учебных курсах и сравниваю их с кремниевыми кристаллами. Предполагается, что мы собираем на этих кристаллах правильную микросхему, чтобы затем они смогли вставить ее в большой компьютер мозга русских курсантов. Но мы наносим на них еле заметные царапинки. Крошечные дефекты, которое минуют контроль качества. Потом русские отправляются на Запад вместе с этими малюсенькими недостатками, и возможно, большую часть времени их компьютер работает слаженно и без перебоев, или перебои начинаются не в критический момент. Но однажды, в нужное время, например, когда он будет лететь на полном ходу на высоте 26 000 футов и попытается провести какой-нибудь маневр, вот тут-то подпорченный кристаллик и треснет. И тогда это крохотное повреждение в нужном месте и в нужное время станет роковым. Это может случиться именно тогда, когда один из этих олухов сядет играть в карты с каким-нибудь парнем из ЦРУ. Понимаете?

– Конечно.

– Мы стараемся.

– Знаю.

– Кстати, вы курите кубинские сигары?

– Нет.

– А сейчас закурите. – Пул вытащил из кармана тренировочного костюма две алюминиевые трубочки и протянул одну из них Холлису, который тут же сунул ее себе в карман. – Тут списки всех американцев, которые побывали здесь в прошлом и находятся сейчас. В них даты прибытия в лагерь, а также даты смерти. Если вам удастся передать списки в посольство, это будет взрывом бомбы, полковник!

– Знаю.

– Но, может быть, посольству не нужен подобный взрыв?

– Возможно. А может быть, они сделают то, что обязаны сделать.

– Правда? Так, значит, у вас есть какая-то надежда... ладно, не стану снова расспрашивать. – И Пул переменил тему разговора: – Как вы провели утро?

– Я уверен, что вам известно о нашей встрече с Буровым. А что, это в порядке вещей, когда он приглашает к себе домой?

– Частенько. Это как приглашение к директору школы на рюмку шерри. Но наш комитет год назад запретил это. Мы ходим к нему только тогда, когда получаем непосредственный приказ отчитаться за работу. И никогда не пьем с ним, даже стакан воды. Полагаю, это оскорбило его, но теперь он ничего нам не предлагает и не требует запросто захаживать к нему домой.

– Правильно.

– Вы можете рассказать мне, что он от вас хотел?

– Ну, в основном ему хотелось нас расстрелять. Но он бы довольствовался и нашей работой здесь.

– Если бы у вас была уверенность, что он просто расстреляет вас, то я бы посоветовал вам предложить ему сменить работу. Но он будет вас допрашивать, а это не слишком приятно.

– Знаю, – ответил Холлис. – Но у нас есть выбор: или мы принимаем его предложение работать, или подвергаемся весьма неприятному допросу с применением наркотиков и детектора лжи. И в обоих случаях он собирается выудить у нас такие вещи, которые я предпочел бы не разглашать.

Пул посмотрел на Холлиса, затем на Лизу и спросил ее:

– А вы тоже из разведки?

– Да. Но только совсем недавно. Раньше я писала пресс-релизы.

– Я должен дать ему ответ в шесть часов, – продолжил Холлис. – Мы скажем ему «да», но я постараюсь потом выиграть время, прежде чем предстать перед детектором лжи.

– Зачем вам выигрывать время? – пристально посмотрев на Холлиса, спросил Пул.

Вот отличный вопрос, подумал Холлис. Как бы он хотел ответить Пулу: «Пора заставить людей в Вашингтоне пошевелиться». Сэм знал, что Айлеви представит президенту весьма убедительные доказательства того, что Лизу Родз и его, Холлиса, похитили и они не разбились при аварии вертолета, а содержатся в «школе обаяния». Также Айлеви заявит в Совете национальной безопасности, что в голове Холлиса хранится гораздо больше информации, чем бы им хотелось передать русским. Айлеви станет умасливать, упрашивать и угрожать. Сэз способен даже притащить в Белый дом генерала Сурикова и предъявить леденящий душу микрофильм с именами трех тысяч советских агентов. Этим микрофильмом он просто оглушит президента и его советников. И в конечном счете даже в Вашингтоне поймут, что необходимо что-то предпринять, и черт с ней, с этой разрядкой напряженности.

– Так для чего надо выиграть время? – повторил Пул.

Холлис не ответил на поставленный вопрос, он лишь сообщил Пулу:

– Буров утверждает, что они схватили Додсона.

– Джек... схвачен?

– Так говорит Буров.

Пул, похоже, был ошарашен, но все-таки сумел взять себя в руки.

– Теперь начнется кровавая бойня, – сказал он.

– Сегодня вечером я буду говорить с Буровым. Посмотрим, что можно сделать.

– Ничего у вас не получится.

– Однако я сделаю все возможное.

– Хорошо... черт, сегодня вечером эта идиотская вечеринка в честь Хэллоуина. Начинается в семь. Мы все должны присутствовать на ней вместе с женами.

– Вот там и поговорим, коммандер, – сказал Холлис. – Как вы считаете, сейчас не слишком рано для выпивки?

– Вообще-то рановато. Но сегодня я сделаю исключение.

– Желаю здравствовать.

Пул ушел с таким видом, словно пребывал в полном трансе.

 

Глава 36

Сэм Холлис и Лиза Родз сидели в кабинете полковника Бурова. Кроме них, в кабинете находились двое охранников.

– Что вы решили? – спросил Буров.

– Мы решили, что будем здесь работать, – ответила Лиза.

Буров кивнул и посмотрел на Холлиса.

– Я хотел бы услышать эти слова от вас, полковник.

– Я буду здесь работать, – сказал Сэм.

– Превосходно. И вы оба пройдете допрос с применением сыворотки правды и детектора лжи. Верно?

– Да.

– И вы знаете, что не стоит пытаться обмануть и сбить с толку эти приборы. Вы впервые будете говорить только правду, отвечая на все поставленные вам вопросы. Если вы хоть единожды солжете, к вам применят электрошок. Если солжете во второй раз, вас могут расстрелять. Вам ясно?

– Да.

– А теперь позвольте мне задать несколько вопросов без наркотиков и детектора лжи. А искренность ваших ответов мы вскоре проверим. Итак, первый вопрос: известно ли американской разведке об основном характере этого объекта? Прошу вас, полковник.

– Да, – ответил Холлис.

– Им известно, что здесь держат американских летчиков?

– Да.

– Им известно, сколько этих летчиков?

– Нет.

– Что они намереваются предпринять по поводу американцев, находящихся здесь?

– Не знаю.

– Не знаете? Этот вопрос лучше не пропускать через иголочку, которая фиксирует ответы на детекторе лжи, иначе, боюсь, вы узнаете, насколько болезненно электрошок действует на половые органы. Ваше присутствие здесь – это результат моей ловкости или проницательности Сэза Айлеви?

– Не совсем вас понимаю.

– Однако постарайтесь. Вы с Айлеви предполагали, что вас могут похитить?

– Нет.

Взгляд Бурова сосредоточился на выражении лица Сэма, и он долго пребывал в молчании, и наконец снова спросил:

– Запланирована ли какая-либо американская разведывательная операция, направленная против этого объекта?

– Мне о такой операции ничего не известно.

– Знаете, Холлис, – проговорил Буров, – как только я дважды поймаю вас на лжи, вы отправитесь прямо к стенке, тем самым избавив себя от воздействия электрошока. Но, наверное, я просто плохо объяснил вам это. Поэтому я задам вам те же самые вопросы еще раз. – Буров повторил свои вопросы теми же словами и получил на них прежние ответы. Последний вопрос он слегка перефразировал: – Намекал ли вам когда-нибудь Сэз Айлеви о вооруженной или тайной американской миссии, направленной против этого лагеря?

– Нет, он этого не делал.

Буров усмехнулся.

– Надеюсь, для вашего общего блага, что вы говорите мне правду. – Он посмотрел на Лизу. – Теперь ваша очередь. Вы каким-нибудь образом связаны с разведывательной работой?

– Нет.

– Вот как? Значит, вы просто путались с людьми из спецслужб?

– Да.

– Не повезло вам. В следующий раз, если он у вас будет, я бы посоветовал вам спать с менее опасными мужчинами.

Лиза собралась было что-то сказать в ответ на эту реплику, но сдержалась и просто кивнула.

Буров продолжал:

– Значит, двое ваших приятелей-шпионов втянули вас в свои дела, не так ли? И сейчас я уже не могу вызволить вас из этой ситуации. Но я могу проследить, чтобы ваша жизнь протекала здесь получше, если вы будете следовать моим указаниям.

И снова она кивнула.

– Вы слышали ответ полковника Холлиса на мой вопрос. Были ли его слова правдивы, по вашему мнению?

– Да.

– Вам известно, что такое электрошок?

– Думаю, да.

– Прекрасно. Итак, следующий вопрос, мисс Родз. Вы с полковником Холлисом беседовали с генералом Остином в его коттедже позавчера вечером?

– Да.

– В разговоре участвовал коммандер Пул, а также вы беседовали с ним еще раз возле дома ветеранов сегодня утром?

– Да.

– Обсуждались ли при этом планы побега или какой-либо спасательной операции.

– Нет.

– Нет? Что ж, посмотрим, сколько «пропущенных мячей» зафиксирует детектор лжи во время вашего допроса. Завтра утром из Москвы сюда прибудут двое следователей. Один из них – специалист по детектору лжи и наркотикам. Ваше общение с этим человеком может продлиться несколько недель, и, не считая легкого похмелья, вызванного препаратами, ничего неприятного с вами не случится. Второго следователя называют электромонтером. Он в основном обитает в подвалах Лубянки и часто видит такое, от чего всех нас троих стошнило бы. К счастью для вас, выбор за вами, а не за мной.

– Мы уже сделали выбор, – заявила Лиза.

Буров долго и пристально смотрел ей в глаза.

– Интересно, что случилось с вашей непреклонностью?

– Что станется с майором Додсоном? – спросил Холлис.

– О, вы же знаете, это вне моей компетенции.

– Почему? Кто же тогда руководит данным объектом?

– Вы должны понять, полковник Холлис, что Додсон, помимо того, что совершил проступок, караемый смертью, слишком много увидел по дороге отсюда в Москву. И ему совершенно не стоит об этом рассказывать своим соотечественникам. Этот человек будет казнен.

– Когда?

– Завтра утром.

Холлис резко встал.

– Вы... – начал он, но тут один из охранников схватил Сэма сзади за плечи и резко опустил на стул.

– Мы просто не имеем права допустить, чтобы люди пытались бежать отсюда, – сказал Буров. – Это может все погубить. Всех нас. Мир во всем мире. А также и американцев, находящихся здесь. Ведь их переправят куда-нибудь в другое место и, возможно, расстреляют. Вы понимаете, насколько это серьезно?

– Я понимаю одно, – ответил Холлис, – если бы побег Додсона удался, то расстреляли бы вас. Я также понимаю систему, которая высоко ценит жестокость и использует террор в качестве инструмента власти.

– И то же самое делаю я, – спокойно подтвердил Буров. – Но подобные методы здесь использовались всегда, Холлис, еще с царских времен. Я навожу страх на подчиненных мне людей, а Лубянка, в свою очередь, наводит страх на меня. Террор порождает террор. И что же? Это действует. Я ценю свою голову, а голова майора Додсона не представляет для меня такой ценности. К тому же у меня есть семья, о которой надо заботиться.

– А вы не можете просто заключить в тюрьму Додсона? – спросила Лиза.

– Нет. Мы должны публично расстрелять его в назидание другим.

– Если вы убьете его, то у вас могут возникнуть здесь неприятности, – произнес Холлис.

– Да что вы говорите? Вы слышали об этом? Хорошо, вы можете передать вашим соотечественникам, что если они только подумают о том, чтобы устроить какую-либо заваруху, я расстреляю столько их жен и подружек, сколько понадобится. Так вы передадите им это, полковник Холлис?

– Обязательно, полковник Буров. Однако я подумал и о ваших соотечественниках. Об этих молодых курсантах. Что станется с их новой американской чувствительностью под воздействием подобной экзекуции?

– Не пытайтесь подловить или испугать меня, Холлис. На моих курсантов казнь Додсона не повлияет никоим образом. И даже те, кто был знаком с ним, не прольют ни единой слезинки. Вот так!

– Я прошу вас обдумать все возможные последствия своих действий, полковник Буров. – Холлис глубоко вздохнул и спросил: – Мы можем идти?

– Через минуту. Я хочу, чтобы вы немедленно сообщили вашему так называемому комитету о завтрашней казни. Да, это будет публичная казнь. Она состоится в восемь часов утра на футбольном поле. Можете передать мои слова всем. И у любого, кто не явится, расстреляют жену. Для каждой женщины, не явившейся на казнь, это будет самоубийством. Дети могут не приходить. На казни будут присутствовать двести хорошо вооруженных пограничников. Передайте это генералу Остину. И давайте постараемся избежать завтра бойни. Хорошо?

– Будет ли казнен кто-нибудь еще?

– Да. Еще десять человек. Сейчас майора Додсона допрашивают относительно его соучастников. Если он их не назовет, я выберу десять человек наугад, включая женщин. И не надо жалеть их. Они знали правила. Я уверен, что еще по крайней мере десять лет не будет других попыток побега отсюда. Желаю всего хорошего.

Лиза и Холлис встали.

– Сегодня вечером вы пойдете на празднование Хэллоуина. Завтра в восемь часов утра весь лагерь соберется на футбольном поле, несмотря на похмелье. Теперь можете идти.

Они шли к дому ветеранов иностранных воин.

– Черт бы побрал этого ублюдка! – выругался Холлис. – Сукин сын! Он все понимает. Он понимает разницу между правым и неправым, между добром и злом и выбирает неправду и зло! Здесь просто индустрия зла. У него есть семья, которую надо кормить. Ты веришь ему? Я знал, что услышу все это. Боже мой!

– Успокойся, Сэм, – говорила Лиза. – Пойдем. Пойдем отсюда. Завтра... завтра будут волнения? Мятеж?

– Не знаю. Я знаю одно: шестьсот безоружных мужчин и женщин не имеют никаких шансов против двухсот вооруженных пограничников.

– Но ты можешь каким-нибудь образом поднять мятеж?

– Может быть... Но... правильно ли подстрекать к мятежу, который закончится бойней?

Они приближались к дому ветеранов, ярко освещенному праздничными огнями.

– Все равно. Нас ведь ожидает допрос на детекторе лжи. Мы не успеем даже войти туда, как у нас уже будет по два пропущенных мяча, – сказала Лиза.

– Похоже, мы валимся в какую-то бездну.

Сэм понимал, что не сможет уберечь Сурикова. А ведь тот еще не выбрался из страны. Он не сможет умолчать о том, что три тысячи выпускников «школы обаяния» скоро будут разоблачены, что Айлеви не намеревается вызволить отсюда нескольких американцев и представить их всему миру. Он не сможет больше водить Бурова за нос, значит, вскоре лагерь эвакуируют. КГБ предупредит об опасности три тысячи своих агентов в Америке, а последние пропавшие без вести американцы будут потеряны навсегда.

– Сэм, две американки покончили здесь с собой, – прошептала Лиза.

Холлис не откликнулся на эти слова.

– Сэм... завтра мы увидим, как одиннадцать здоровых мужчин и женщин умрут страшной смертью. Потом нас начнут целыми неделями допрашивать. Мы рискуем никогда не выйти отсюда. И ты знаешь это.

И снова Холлис промолчал.

– Я думаю... что если мы отправимся сегодня ночью в постель... и просто уснем... вместе... ты и я... уснем навсегда. Не будет ли так лучше для нас? В объятиях друг друга? У них тут газовые обогреватели... – добавила она.

Сэм взглянул на нее. С первой секунды их встречи он полностью отвечал за ее судьбу. А теперь она пыталась взять свою и его жизни в свои руки. И он ответил:

– Я не предсказываю, что мы встретим еще множество рассветов. Но этот рассвет мы увидим. Вместе. И больше я даже слышать ничего не желаю об этом.

– Прости меня... я не хочу ничего делать без тебя... но нас ждет такая долгая ночь.

– Может быть, во время этой долгой ночи мы найдем ответы на все вопросы.

 

Глава 37

Сэз Айлеви надел широкий плащ, взял «дипломат» и вышел из номера на двенадцатом этаже отеля, расположенного в здании Международного центра торговли.

Он вышел в просторный, отделанный мрамором холл, где, как ему показалось, было чересчур многолюдно. Айлеви услышал сзади громкий крик и быстро обернулся. В противоположном конце двое мужчин в дорогих костюмах заломили руки здоровенному парню и прижали его спиной к каменной колонне. Один из нападавших орал по-русски:

– Мы из ЦРУ! Вы арестованы, Юрий Сергунов!

Здоровый парень Сергунов приемом каратэ вырубил нападавших в считанные секунды и даже успел выстрелить в одного из них. Алая кровь растекалась по рубашке церэушника. Находящиеся поблизости люди с воплями разбежались в разные стороны. Сергунов, размахивая пистолетом, ринулся к стеклянным дверям. Он двинул ногой швейцара и исчез в ночи.

– Стой! – раздался чей-то крик.

Церэушник, упавший после удара каратэ, поднялся на ноги и заорал:

– Вы что, не в состоянии объяснить этому кретину, как изобразить удар? Он чуть не сломал мне шею!

Какой-то мужчина обратился к Айлеви:

– Вы говорите по-английски?

– Да.

– Вообще-то, они обязаны объявлять о таких вещах, как вы думаете?

– Там висит объявление.

– Но оно написано по-русски.

– Так и кино снимается тоже русское, – резонно заметил Айлеви.

– Вы можете это прочесть?

– Отчасти. Что-то напоминающее просьбу снисходительно отнестись к сцене со стрельбой.

– А что это за кино? Напоминает фильм о полицейских и ворах.

– Это фильм о шпионах, – ответил Айлеви. – Парень, который смылся, наверняка герой. Полагаю, он из КГБ.

– Что вы говорите! Здесь совсем иной подход к вещам.

– Здесь Россия, – напомнил ему Айлеви.

– А кто те, другие двое парней. Надеюсь, они не из МИ-6?

– Нет. Они из ЦРУ.

– А... – протянул англичанин и на какое-то время задумался. – Похоже, эти ребята из ЦРУ попытались арестовать парня из КГБ. И они не могут сделать этого в России.

– Было бы неплохо, если бы им это удалось. Но подразумевается, что действие происходит в Америке. «Мосфильм» использует здание в качестве декорации. Я уже встречал этот отель, наверное, в десятке фильмов.

– И русским не надоело видеть одно и то же место? – рассмеялся англичанин.

– Русским не надоедает ничего, кроме работы, дружище.

– Ваша правда. Что ж, хоть будет что рассказать дома. Знаете, не успел я выйти из лифта, как буквально был ошарашен всем этим.

Режиссер начал снимать второй дубль этой сцены. Сэз не горел желанием увидеть, как человек из ЦРУ получает две пули в кишки.

– Всего хорошего, – сказал он англичанину. – Мне пора.

Он направился к торговому пассажу и вошел в ювелирный магазин. Сэз внимательно рассматривал нитки янтарных бус. Какой-то американец, стоявший рядом с Айлеви, сказал своей жене:

– Если бы простой народ смог увидеть этот магазин, то снова поднялось бы вооруженное восстание.

Айлеви выбрал бусы, подошел с ними к кассе и предъявил кредитную карточку на имя Торнтона Бернса. Затем отправился в супермаркет и купил там несколько швейцарских шоколадок, американскую жвачку и финскую карамель. После этого Сэз прошел в зал, где находилось бюро «Интуриста». Он достал паспорт, визу, авиабилеты и сказал по-английски:

– Мне бы хотелось подтвердить мой вертолетный рейс до Шереметьева и перелет до Хельсинки.

Привлекательная блондинка внимательно изучила его документы.

– Да, все в порядке. Что тут подтверждать? – ответила она. – Ваш вертолет уже здесь, мистер Бернс. Он отбывает через четверть часа. Ваш багаж уже находится в автобусе Аэрофлота. Счастливого пути.

– Благодарю вас. – Айлеви вышел из Международного центра торговли и увидел ожидавший его микроавтобус. В нем уже находились трое пассажиров. Сэз кивком головы поприветствовал своих попутчиков и занял место. На часах было 9.30.

Человек, сидевший впереди Айлеви, спросил:

– Американец?

– Да.

– Можно ли поверить в вертолетное обслуживание в Москве! – улыбнулся мужчина. – Когда я приезжал сюда пять лет назад, такого еще не было.

– Я не могу поверить даже в этот отель. Он почти соответствует мировым стандартам, – добавил другой пассажир.

Все рассмеялись.

Микроавтобус развернулся и двинулся к вертолетной площадке, находившейся неподалеку от Международного центра торговли. Оказалось, что все четверо вылетают в 22.45 рейсом «Финэйр» до Хельсинки. Это был последний рейс на Запад в этот вечер.

– Я всегда отлично себя чувствую, покидая эту страну. Я так часто целовал посадочную полосу в Хельсинки, что мои губы почернели от гудрона, – говорил один из пассажиров.

Минут через пять автобус подкатил к вертолету Ми-28. Эта машина была быстра, удобна и надежна. В этом Сэза заверили. Ми-28 обслуживал советскую армию, а Аэрофлот пользовался этими вертолетами для перевозки высокопоставленных особ.

Водитель микроавтобуса перегрузил багаж в вертолет, за что получил щедрые чаевые.

Айлеви уселся прямо позади пилота. Место второго пилота, как это обычно бывало во время коротких перелетов до Шереметьева, пустовало.

Трое других пассажиров заняли свои места.

– В это время суток мы могли бы добраться до Шереметьева на такси за полчаса. Наверное, русские считают нас чокнутыми. Мы ведь тратим такие деньги лишь для того, чтобы проделать этот путь не за полчаса, а за десять минут, – сказал один из них.

– Они знают, как отобрать у нас «зеленые». Пройдет десяток лет, и вы увидите на улице Горького множество обдираловок, торгующих на свободно конвертируемую валюту.

Вертолет начал подниматься. Айлеви нагнулся вперед и посмотрел на приборную доску.

– Вы говорите по-английски? – спросил он пилота.

– Что? – оглянулся тот.

– Английский язык?

– Нет.

Айлеви кивнул и, откинувшись на своем сиденье, обратился к соседу:

– Топлива полные баки.

Капитан О'Ши удовлетворенно кивнул.

«Пока все идет как надо, – подумал Сэз. – Всего один пилот. Полные баки горючего». Он и еще двое американцев – капитан О'Ши и Берт Миллз – вылетели в Хельсинки на прошлой неделе и теперь вернулись в Москву с новыми паспортами и поддельными советскими визами. Официально они находились за пределами страны, поэтому, случись что, у посольства возникли бы кое-какие проблемы.

За спиной Айлеви сидел Билл Бреннан, прибывший прямо из отпуска.

– Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы дали мне возможность сравнять счет, – сказал он.

– Я просто решил, что вам, наверное, до смерти надоело в Лондоне, – ответил Айлеви. – Кстати, паршиво они поработали над вашим носом.

Вертолет приближался к Шереметьеву.

– Ну что ж, джентльмены, вы готовы?

Все ответили утвердительно. Берт Миллз, сидящий на заднем сиденье рядом с Бреннаном, сказал капитану О'Ши:

– Теперь, когда вы все посмотрели, сможете управлять им из кресла второго пилота?

– Сложновато, но справлюсь.

– О'кей, поехали! – сказал Айлеви. Он вытащил из кармана упаковку с хлороформом, разорвал конвертик из фольги и, поднеся к лицу пилота, крепко прижал к его рту, а тем временем О'Ши перебрался на сиденье второго пилота и взял рычаги управления подрагивающего в воздухе вертолета.

Пилот дрыгал ногами и бил ими по педалям управления. Вертолет накренило.

– Да вытащите вы этого идиота оттуда! – во всю глотку заорал О'Ши.

Айлеви сорвал с головы пилота наушники и вместе с Бреннаном перенес его в салон. Пилот постонал немного и затих. Сэз перевел дух.

– О'кей, капитан, – сказал он. – Сиденье ваше.

– Отлично! – О'Ши осторожно перепрыгнул на сиденье первого пилота. Некоторое время вертолет кидало во все стороны. Но скоро О'Ши удалось восстановить равновесие, и машина вновь начала подниматься. – О'кей, все в порядке! – воскликнул капитан.

Айлеви пересел на место второго пилота.

– Ну, трудно управлять этой штукой? – спросил Сэз.

– Такая сука! – ответил О'Ши. – Я ведь не летал на винтокрылах, наверное, лет десять. У советских машин несущий винт крутится в другую сторону, не так, как у западных вертолетов. Поэтому и педали управления расположены наоборот. Мне понадобилось время, чтобы освоиться с этим дерьмом. – О'Ши указал на приборную доску. – Что там написано?

Айлеви перевел русские слова.

– Так... свет... передвижение... приземление...

– При посадке огни включаются автоматически, – произнес О'Ши и выключил их. – Я видел, как пилот несколько минут назад врубал это. А нам они не понадобятся. Прежде чем я окончательно освоюсь, мне понадобится минут пятнадцать поманеврировать.

– Только десять минут. Нам дорога каждая капля горючего, – сказал Айлеви. – Помог вам тот учебник?

– Да, но он не заменит экипажа на борту. Да все о'кей, ребята. Только успокойтесь. Я справлюсь с ним.

Айлеви надел наушники.

– Не уходите слишком далеко на запад, – попросил он О'Ши. – Я должен связаться с диспетчерской.

– Хорошо.

Небо было необычайно светлым от звезд. Сэз посмотрел вниз. Расстилающаяся перед ним Россия, земля его предков. Она была полна бесконечной тайны. Это безграничное черное пространство, настолько темное, глубокое и холодное, что целые армии и целые народности – донские казаки, волжские немцы, евреи и татары – могли раствориться здесь.

На западе темное небо сливалось с черным горизонтом. Очень скоро они погрузятся в эту пустоту. Ничто не пугало Сэза так, как мысль о том, что они могут опоздать.

Билл Бреннан, ткнув пальцем в бесчувственного пилота, спросил Сэза:

– Хотите, я укокошу его?

– Нет необходимости.

– О'кей. Можно я сломаю ему нос?

– Не надо. Достаточно связать его.

Бреннан связал пилоту руки и ноги проволокой. Берт Миллз взглянул на часы.

– Мы уже почти на пять минут опаздываем в Шереметьево.

Айлеви обратился к О'Ши:

– Вырубайте все огни.

Вертолет погрузился во тьму. Лишь слабый красноватый отблеск приборной доски тускло освещал лица и руки О'Ши и Айлеви.

Сэз нажал на кнопку радиопередатчика, по-русски закричал в микрофон:

– Контролер! Контролер!

Диспетчерская Шереметьева ответила через несколько секунд:

– Контролер на связи.

Айлеви взволнованно заговорил по-русски:

– Это Аэрофлот Р, один-один-три... глохнет двигатель... – Он умолк, но продолжал нажимать на кнопку так, как это делал бы пилот, если бы видел стремительно приближающуюся землю. И Айлеви пронзительно крикнул: – О Боже! – затем отнял палец от кнопки и услышал в наушниках голос диспетчера: «Один-один-три, прием, прием...» Айлеви выключил рацию и снял шлемофон. – Это заставит их заняться поисками места аварии, а также задуматься о человеке, нуждающемся в Божьем утешении в последние секунды его жизни. О'кей, капитан О'Ши, а теперь пора двигать на запад.

О'Ши развернул и направил Ми-28 на запад, прибавил скорость и сменил угол бокового наклона лопастей винта.

– Пошла штучка! – радостно произнес он.

– Нам нужно найти место, где можно ненадолго оставить вертолет, – сказал Сэз.

О'Ши начал снижаться.

– Там лес, – показал Бреннан. – Повсюду поля. Тут слишком открытая территория. А вон там что-то... что это?

– Давайте поближе, – сказал Айлеви капитану.

Тот направил вертолет вправо и опустился ниже.

– Похоже на котлован, – проговорил О'Ши. – Вон, видите кучи гравия?

– Сойдет, – кивнул Айлеви.

О'Ши направил вертолет к неглубокому котловану.

– О'кей, теперь давайте-ка посмотрим, умеет ли этот вертолет приземляться.

– У вас здорово получается, – подбодрял капитана Айлеви.

– И это говорите мне вы? – Чутье подсказало О'Ши планировать под небольшим углом, как если бы у вертолета были крылья. Но он понимал, что необходимо сохранить достаточную высоту до самой последней секунды. В конечном счете ему придется застопорить двигатель, что сделает неизбежным посадку в режиме авторотации; только свободное падение, если он успеет переключиться на нейтралку и отрегулирует шаг винта, позволит поднимающимся вверх потокам воздуха вращать лопасти и обеспечит достаточную подъемную силу, чтобы смягчить удар при падении. Вертолет летел на высоте пятьсот метров. О'Ши начал сбрасывать скорость. Пот струился по его лицу.

– Черт возьми... дурацкий вертолет! – сквозь зубы процедил О'Ши. – Ничего не вижу... – бормотал он. – А кто-нибудь из вас видит хоть что-то?

– Успокойтесь. У вас все в порядке, – говорил Айлеви. – Высота сто метров.

О'Ши чувствовал, что нос вертолета слишком задрался вверх, а хвост, наоборот, завис книзу, и вдобавок машина кренилась на левый бок и по-прежнему неслась вперед намного быстрее, чем снижалась. К тому же О'Ши понял, что уже потерял управление. И он принял решение. Он отключил подачу горючего, надеясь лишь на одно: что действие силы тяжести завершит то, что ему самому сделать не удалось.

– Держитесь! – крикнул он. Нос вертолета резко упал, и последние несколько футов машина камнем пролетела вниз, однако левому шасси все-таки удалось достичь земли первым. – О, черт! – воскликнул капитан, вырубая двигатель, а тем временем вертолет бросало из стороны в сторону, а лопасти чуть на расчищали землю.

В конце концов машина встала на гравий, и винт остановился. Все сидели в полной тишине, ожидая, пока осядут пыль и песок, и можно будет осмотреться.

– Ну как, теперь вы обучились вождению этого вертолета, Эд? – спросил Сэз.

– Да, теперь я разобрался в этой штуковине, – ответил тот, вытерев вспотевшие руки о брюки и глубоко вздохнув.

Бреннан и Миллз вынесли из вертолета связанного пилота Аэрофлота. Оттащив его подальше от машины, они сняли с него форму и оставили лежать в одном нижнем белье.

Сэз достал из чемоданов три комплекта формы пограничной охраны КГБ, черные сапоги, фуражки, шинели, наручные часы, пистолеты и снайперскую винтовку Драгунова. Айлеви, Миллз и Бреннан переоделись в форму КГБ, а О'Ши – в форму пилота Аэрофлота.

– Сверим часы, – сказал Миллз. – Сейчас десять тридцать две. Мы уже опоздали на свой рейс «Финэйр».

Они свалили дипломаты, чемоданы, гражданскую одежду, паспорта, визы и бумажники в кучу, внутрь которой Бреннан сунул две фосфорные зажигательные гранаты с часовым механизмом. Атласную коробочку с янтарными бусами Сэз переложил из плаща во внутренний карман шинели.

Все четверо вернулись в Ми-28.

Черной липкой лентой Миллз изменил номер вертолета с Р-113 на Р-413 на случай, если «школа обаяния» получит радиосообщение о катастрофе 113-го.

– Вот карты аэрофотосъемки, – обратился Сэз к О'Ши, – у вас есть три часа, чтобы изучить их.

Бреннан рылся в сумке.

– Фосфорные гранаты, дополнительные боеприпасы, немножко того, немножко этого – полный комплект, – приговаривал он. Затем повернулся к Айлеви: – Конечно, это не мое дело, но где вы раздобыли форму и все эти железки? И как вам удалось спрятать их в номере так, что их не нашла горничная?

– В подвале маленького антикварного магазинчика на Арбате найдутся костюмы для театра и кино на любой вкус. Оружие пришло дипломатическим багажом. А что касается сующих повсюду свой нос гостиничных горничных, то сумку и чемодан мне доставили в вестибюль прямо перед посадкой в автобус.

– Хочу, чтобы вы знали кое-что, мистер Айлеви, – заявил Бреннан. – Я абсолютно уверен в вас и вовсе не считаю нашу операцию самоубийственной. Кроме того, мне очень нравится полковник Холлис и его женщина. Они отличные ребята. Вот почему я здесь, а не в Лондоне.

– Билл, там, за сиденьем, в другой сумке жвачка «Базука» для вас, шоколад для Миллза и конфеты для О'Ши. Раздайте всем, пожалуйста, – сказал Сэз.

– О, спасибо! Эй, парни, а сегодня же Хэллоуин! – воскликнул Бреннан. – Счастливого всем Хэллоуина! Мне доводилось видеть страшные костюмы для этого праздника, но наши сегодня пострашнее.

– Там, куда мы собираемся, ты встретишь еще сотен пять таких же жутких костюмчиков, – усмехнулся Миллз.

В разговорах три часа пролетели незаметно. В час тридцать Айлеви сказал:

– Ну что ж, нам пора, джентльмены. Вперед, капитан!

О'Ши врубил двигатели, и вертолет пошел вверх. Внизу ярким веером сверкнул взрыв фосфорных гранат.

 

Глава 38

В доме ветеранов иностранных войн собрались почти все обитатели «школы обаяния», но это был самый грустный праздник, который Холлису когда-либо приходилось видеть.

Здание было окружено пограничниками, и никому не разрешалось покинуть его до полуночи. Зал освещался только черными свечками и подсвеченными ухмыляющимися рожицами, сделанными из тыкв, с прорезями в виде глаз, носа и рта. Собравшиеся тихо переговаривались. Временами кто-нибудь всхлипывал. Несмотря на изобилие на столах, Холлис не увидел ни одного пьяного, к еде не притронулся никто, даже курсанты. Они, как показалось Сэму, чувствовали себя наиболее неуютно. Маски были сорваны в буквальном и в переносном смысле. Маскарад закончился, никто не играл своей роли.

В центре зала стояли похоронные дроги с гробом, покрытым черной материей, и это «украшение» празднества придавало ему иное значение.

Буров еще не появился.

Холлис был уверен, что не окажется среди десяти человек, наугад выбранных для расстрела, и испытывал чувство вины. Он знал, что и Лиза чувствует то же самое. Они вместе с Пулом решили не скрывать ни от кого новость о предстоящей казни.

Обстановка в зале была напряженной. Кое у кого сдали нервы. Джейн Лэндис плюнула в лицо одному из курсантов.

Стереопроигрыватель, игравший похоронную музыку, придававшую определенное настроение этому «тематическому» вечеру, был разбит вдребезги американкой Самантой Уэллс. Двое американских летчиков хотели уйти с праздника и попытались пробиться сквозь кордон пограничников, но их силой загнали обратно в здание. Капитан Шайлер набросился с кулаками на курсанта, но драку быстро разняли. В этот вечер курсанты воспринимали все оскорбления скорее стыдливо, нежели злобно.

Сэм уже не сомневался, что школу закроют – если не через несколько недель, то спустя несколько месяцев после этого сумасшедшего вечера.

Генерал Остин поочередно беседовал с небольшими группами своих соотечественников. Холлис услышал, как он тихо говорил:

– Единственно возможный честный и бескомпромиссный выход для нас – это попытка бегства. Поэтому мы будем повторять их снова и снова. И не раз в десять лет, как раньше! До следующего побега не пройдет и года. А если они хотят расстреливать нас по десятку после каждого побега, пусть расстреливают! Все равно с этой школой покончено.

Холлис отправился в бар и выпил стакан пива. К нему подошла Лиза.

– Сэм, я очень многого не понимаю из того, что здесь происходит, – сказала она.

Тот посмотрел на часы.

– Еще пять минут. В полночь все кончится.

Он разглядывал лица курсантов. Они явно не знали, как им себя вести. Непонятно, зачем вообще Буров приказал им явиться на эту «вечеринку». Возможно, это для них очередной урок, который они должны усвоить: любое проявление нелояльности означает смерть.

К Лизе и Холлису присоединился коммандер Пул.

– И мужчины, и женщины – все готовы объединиться. Мы начнем мятеж прямо здесь и сейчас. Можно отказаться выйти отсюда и взять в заложники курсантов. Можно двинуться на дом Бурова. Можно всем сразу выбежать на главную дорогу, и, очень может быть, хоть один из нас сумеет прорваться и добраться до посольства, – говорил он.

Холлис посмотрел на Пула, и оба поняли, что тот лишь перечисляет различные способы самоубийства.

– У них оружие, коммандер, – напомнил Холлис.

Пул согласно опустил голову.

– Значит, мы теряем одиннадцать человек и смиряемся с этим.

– Да. Мы должны жить, чтобы предпринять новые попытки побега. Кто-то должен выбраться отсюда. Вот что имел в виду генерал Остин, а он здесь – босс. И знаете, я не думаю, что все здесь будет по-прежнему после этой ночи.

– Я тоже так не думаю, полковник. А знаете что? Может, это и к лучшему... Нам всем стало слишком удобно жить с этими людьми. Мы получили комфорт, женщин, у нас есть дети, интеллектуальная свобода... и нам трудно было разозлиться и сохранить состояние гнева. Сейчас же все изменилось. – Пул посмотрел на Холлиса и Лизу. – По-моему, ваше появление здесь – как пощечина, необходимая для того, чтобы вывести нас из этого состояния.

– Возможно, я говорил чересчур резко в доме генерала Остина, и уверяю вас, что мои взгляды не изменились. Однако я не хотел бы, чтобы вы думали, коммандер, что меня нисколько не волнует ваша судьба.

– Понимаю.

Часы показали полночь, людям позволили выходить из здания.

– Мы будем молиться сегодня ночью, – сказал он Холлису и Лизе. – Буров объявил комендантский час с двенадцати тридцати, так что мы все находимся под домашним арестом до рассвета. Нам нельзя больше встречаться или обсуждать это. Наказание за нарушение комендантского часа – расстрел на месте без предупреждения. Поэтому желаю вам обоим спокойной ночи. До встречи утром на футбольном поле. – Он повернулся и ушел.

Холлис попросил Лизу дождаться, пока не уйдут все американцы с женами. «Странно, – подумал Сэм, – большинство курсантов осталось здесь». Он заметил, что один из них направляется к ним с Лизой.

Джеф Руни поздоровался с ними приветливо и как бы примирительно.

– Хотелось бы, чтобы ваши парни знали, что я чувствую себя ужасно из-за случившегося, – сказал Руни.

Сэм посмотрел ему в глаза и ответил:

– Вы себя почувствуете намного хуже, когда в Штатах вас арестует ФБР. Вас приговорят к заключению в федеральной тюрьме на весь остаток жизни. Там у вас будет возможность подготовиться к экзаменам в ВВС.

Казалось, Руни потерял дар речи.

– Разве вам не сообщали, что ваших людей арестовывают по двести человек ежегодно? – продолжал Холлис.

– Нет... они... я ничего не читал об этом...

– Даже западным газетам не известно все на свете, идиот! – рявкнул Сэм. – Убирайся с глаз моих!

– Простите меня...

– Вам все хорошо известно, Руни, – вмешалась Лиза. – И вы знаете, какая это чудовищная система. Вы все знаете, и вам нет оправданий. Вы – ничтожество. Убирайтесь!

Вокруг них столпились молодые парни и девушки.

– Простите, – повторил Руни. – Я действительно... я не могу понять, почему полковник Буров...

– Тогда почему вы не можете собрать курсантов и заявить Бурову организованный протест? – спросил Холлис.

– Нам нельзя... Мы не можем...

– Да, вы не можете, потому что из вас такие же американцы, как из Чингисхана или из полковника Бурова. Вы никакого понятия не имеете о том, что значит быть свободным человеком с правами и обязанностями.

– Нет, я знаю об этом. Меня этому здесь учили!

– Вы не могли этому научиться здесь. – Лиза ткнула Руни пальцем в грудь. – Вы должны жить этим изо дня в день. Ну же, Руни, покажите, как вас научили отстаивать свое право на свободу слова, гарантируемое обеими нашими конституциями. Подобная тренировка пойдет вам только на пользу. – Она оглядела собравшихся. – Да и всем вам тоже.

Курсанты молчали. Холлис видел, что некоторые из них сейчас задумались над Лизиными словами. Но большинство стояли с таким видом, который бывает у людей, когда они слышат призыв вооружаться и притворяются, что оратор обращается к кому-то другому.

– Разве вы не понимаете, что у вас права на жизнь, свободу и поиски счастья не больше, чем у любого здешнего заключенного? – спросил Сэм. – Вы никогда не задумывались о том, что происходит с курсантами, отчисленными из школы?

– Вы стараетесь совратить нас вашей типичной западной пропагандой! Мы не поддаемся на эти провокации! – выкрикнул курсант Джон Флеминг.

– Если собираешься спорить с ними, так спорь как американец, а не как русский тупица! – осадил его Марти.

– Что происходит с курсантами, которых отсеивают? – спросила Лизу Сьюзи Трент.

– Заткнись! Неприятностей захотела? – рявкнул на Сьюзи Руни.

– Я хочу знать, – ответила она.

– Я буду говорить как американец, – обратился ко всем курсант Сонни. – Эти двое злоупотребляют своими правами на свободу собрания и свободу слова. Они подстрекают нас к мятежу и выдают себя за праведников и миротворцев. Предлагаю арестовать их и доставить в штаб.

– Ваш хозяин, Петр Буров, собирается устроить незаконную казнь... – сказал Сэм.

– Ничего незаконного в ней нет! – заорал Сонни. – Здесь существуют свои законы, Холлис, и Додсон нарушил один из них. Он знал, что этот проступок карается смертью.

– А что ты скажешь по поводу тех десятерых, выбранных наугад, которых тоже собираются казнить? В цивилизованном обществе такое называют репрессиями и считают абсолютно незаконным действием.

Сонни приблизил лицо почти вплотную к лицу Холлиса.

– Не хочешь ли ты сказать, что мы – нецивилизованные люди? – угрожающе спросил он.

Лиза оттолкнула Сонни.

– А как ты называешь казнь военнопленных, которые исполняли свой долг и осуществляли свое право бежать из места заключения согласно Женевской конвенции?

– Она права. По международной конвенции казнь – незаконное действие, – сказал негромко кто-то из курсантов.

– Большинство из нас служит в Советских ВВС. Нам известно, что нельзя казнить офицера. Может быть, нам составить письменную ноту Бурову... – предложил Эрик Ларсон.

– Не стоит беспокоиться, – раздался голос Бурова. За его спиной стояли шесть пограничников. Он оглядел собравшихся. – Итак, вы пытаетесь повторить здесь американскую революцию? У нас уже была собственная революция, спасибо.

Холлис подошел к Бурову и произнес:

– Я думаю, что эта группа курсантов никогда больше не будет прежней, полковник.

– Полагаю, вы правы.

– Отмените казнь.

– Нет, я более, чем когда-либо, убежден, что она необходима. Вам всем необходима. – Буров обратился к Марти, Джефу Руни, Сьюзи Трент и другим курсантам. – Я одобряю ваши действия. Профану, вероятно, показалось бы, что вы и вправду верили в то, о чем говорили.

– Я поверила всему, что услышала об этом ужасном завтрашнем убийстве, – прошептала Сьюзи.

– Кто-нибудь хочет что-либо добавить к словам этой молодой леди?

– Да, полковник, по-моему, она и раньше скрывала предосудительные и оскорбительные мысли о нашей социалистической отчизне, – сказал Джон Флеминг.

На этот раз никто не посоветовал Флемингу не говорить как русский тупица.

– Ты просто кусок дерьма, – рявкнул на него Холлис.

Буров посмотрел на часы.

– Сейчас двенадцать двадцать пять, полковник. Если вы и мисс Родз немедленно не покинете помещение, то, вероятно, не успеете попасть домой до наступления комендантского часа. В таком случае вас просто пристрелит патруль. Спокойной ночи.

Холлис взял Лизу под руку и повел к выходу.

– Я прошу вас, измените решение для нашего общего блага, – сказала Лиза Бурову.

– Лучше поспешите. Мне бы хотелось увидеть вас завтра у себя в кабинете, а не в морге, – усмехнулся Буров и обратился к курсантам: – Продолжайте праздновать Хэллоуин.

Лиза и Холлис заторопились к своему коттеджу.

– Боже мой, я горжусь тобой, Сэм Холлис, – сказала Лиза.

– Ты тоже держалась просто молодцом.

Как только они вошли в дом, Лиза закрыла дверь на засов и рухнула в кресло. Она бессмысленно уставилась в погасший камин.

– Знаешь, я просто не понимаю этих людей. Их, наверное, никто не понимает.

– Это потому, что они сами не понимают себя, – ответил Холлис. – Но если наступит день, когда они разберутся в себе и наконец осознают, кто они на самом деле, тогда первая русская революция станет всего лишь прологом ко второй революции.

– Но когда?

– Когда они будут готовы. Когда они больше не смогут отвернуться от окружающей их реальности.

– Я надеюсь дожить до этого. – Лиза мрачно улыбнулась. – Надеюсь также дожить и увидеть завтра. – Она встала. – Пошли в постель.

– Иди сначала ты. Мне надо немного побыть одному.

– Хорошо. – Она поцеловала его и ушла в спальню.

Холлис погасил свет и остался сидеть в темноте наедине со своими мыслями. Он думал о том, что Айлеви, наверное, просто предал их, бросил на произвол судьбы. У Сэза были для этого причины – и личные, и профессиональные. Как бы то ни было, Сэм был уверен в одном: близок последний день «школы обаяния».

 

Глава 39

– Я приручил эту штуковину! – воскликнул О'Ши.

– Рад слышать это, – улыбнулся Сэз. – Возьмите немного южнее Москвы-реки. Нам нужно найти автостраду.

– Билл и Берт, следите за другими летающими машинами, – сказал О'Ши. – Они могут не заметить нас, без опознавательных огней.

– Теперь все о'кей. Вот она – автострада Минск – Москва. Видите? – показал Айлеви.

О'Ши наклонился вперед.

– Отлично, – кивнул он и направил вертолет на запад, придерживаясь шоссе.

– Эй, смотрите прямо! – крикнул Миллз.

На них двигались мерцающие навигационные огни. Они были совсем рядом. Скорость сближения двух машин оказалась очень большой и грозила неминуемым столкновением. О'Ши резко подал Ми-28 вправо, и совсем близко, слева от них пронесся вертолет – гигантский грузовой Ми-8.

– Боже! – простонал О'Ши. Он перевел дыхание и повернулся к Айлеви. – Если они засекли нас без опознавательных огней, то обязательно сообщат об этом. Мы бы не вызвали подозрение, если бы шли с включенными огнями. – Он глубоко вздохнул. – Если нас разыскивают, Сэз, то засекут радиолокатором.

– Надеюсь, что они ищут наш вертолет где-нибудь в лесу под Шереметьевом, – сказал Айлеви. – Огни не включать.

Индикатор скорости показывал 120 километров в час.

– Скоро мы должны увидеть Можайск.

Через несколько минут они увидели цепочку огней, которая, казалось, пересекала Москву-реку.

Это мог быть можайский мост.

– Спускайтесь до пятисот метров и следуйте вдоль реки, капитан.

Вертолет спустился к реке и пролетел над мостом.

– Сбавьте скорость.

О'Ши снизил скорость до девяноста километров в час.

– Скоро будем садиться, джентльмены.

Все молчали. Айлеви взглянул на Бреннана и Миллза. Они никогда не говорили ему о том, почему добровольно соглашаются участвовать в подобного рода рискованных предприятиях. Он лишь кратко объяснял им обстановку и спрашивал, хотят ли они отправиться с ним. Оба всегда отвечали «да». А там будь что будет. Они были профессионалами, и каждый из них неоднократно искушал судьбу. И, конечно же, они чертовски боялись, но опасность их чертовски возбуждала. Он и сам почувствовал прилив сил в предвкушении предстоящей операции.

Сэз внимательно разглядывал южный берег Москвы-реки.

– Где-то там тот самый сосновый бор, – сказал он О'Ши: – Пониже и помедленнее, Эд. Так, а теперь – к лесу.

О'Ши повернул от реки и снизил скорость, опустившись до двухсот метров.

За лесом открылось огромное темное пространство. Бородинское поле...

– Мы немного промахнулись. Поворачивайте, капитан, – сказал Сэз.

О'Ши сначала завис над полем, затем развернул вертолет на 180° и полетел обратно, к лесу.

Миллз заметил это первым.

– Вон, смотрите.

Они увидели светлую полосу земли и сторожевую вышку. По периметру лагерь не освещался прожекторами. Сейчас, в эпоху электронных датчиков, улавливающих каждое постороннее движение, звуковых детекторов, радаров и приборов ночного видения, в этом не было необходимости.

– Нужно определить направление ветра, – сказал Айлеви Бреннану.

– О'кей.

Он достал из сумки дымовой индикатор, немного отодвинул створку иллюминатора, проколол индикатор булавкой и выкинул его за борт вертолета. О'Ши снова заставил вертолет зависнуть на высоте двухсот метров и наблюдал за белым дымом, поднимающимся над деревьями.

– Ветер дует с севера со скоростью около пяти узлов. Это примерно восемь километров в час. Охранники на вышках могут уже слышать нас. Поэтому, если мы идем к ним, пора зажечь огни, Сэз.

– Хорошо, – ответил Айлеви и включил навигационные огни. – Вы знаете, что вам делать, Эд.

– Разумеется, – кивнул О'Ши.

Вертолет перестал парить на одном месте и двинулся вперед. Капитан поддерживал постоянное количество оборотов двигателя в минуту, лопасти направил под большим углом к земле, чтобы удержаться в воздухе при столь низкой скорости и не застопорить мотор. Вертолет накренился вправо и приближался к северной границе лагеря. Теперь они видели сторожевые вышки, стоявшие через каждые двести метров.

– Приготовьте канистры, – попросил Айлеви Бреннана.

– Все в порядке. Я могу сделать это сам.

– Передайте их мне.

Бреннан достал из большой сумки четыре канистры без маркировок и завел на каждой часовой механизм. Сэз отодвинул вентиляционную отдушину и сбросил вниз первую канистру так, чтобы она упала примерно в полукилометре от лагеря. Через несколько секунд он сбросил вторую, за ней последовала третья, и наконец – четвертая, которая упала рядом с северо-восточной угловой сторожевой вышкой.

– О'кей, капитан. А теперь в лагерь, – сказал Айлеви.

Вертолет сделал круг и пролетел над сторожевыми вышками и колючей проволокой на высоте ста пятидесяти метров.

– Взлетно-посадочная площадка для вертолетов находится в западной части лагеря. – Сэз включил прожектор в нижней части фюзеляжа, и яркий луч осветил верхушки деревьев.

Сейчас русские наверняка пытаются связаться с ними по рации, но Сэз не знал их частоты. Оставалось надеяться, что сначала они попытаются выяснить, что это за вертолет, а уж потом начнут стрелять.

Внезапно перед ними в небо взметнулся яркий луч света и медленно прошелся по фюзеляжу.

– Это, наверное, прожектор взлетно-посадочной полосы, – сказал капитан О'Ши.

– Отлично. – Айлеви просигналил огнями международный код, означающий «неполадки с рацией, разрешите посадку».

– Садимся, Эд.

Свет прожектора ушел от них в сторону, и его яркий луч стал прочесывать взад-вперед заросшую травой полянку, указывая место приземления.

– На поле никого нет, – сказал Бреннан. – Я вижу бревенчатый дом на краю поля. Прожектором водит какой-то парень на площадке. У него автомат. Больше ничего не могу разглядеть.

О'Ши снизил скорость и пролетел над бревенчатым строением на высоте пятьдесят метров, направляясь к центру большой поляны. У Айлеви страшно билось сердце и пересохло во рту.

– Джентльмены, предупреждаю, что вас не ожидают ни деньги, ни медали, ни слава, ни официальное признание, ни перспективы попасть в Белый дом. Всех нас ждут лишь неприятности там, внизу, а возможно, и безымянная могила где-нибудь в чаще русского леса. Так что огромное вам спасибо за то, что вы снова добровольно вызвались отправиться со мной.

Никто не ответил Сэзу.

Вертолет на какое-то мгновение завис в воздухе, а потом плавно приземлился на заросшую травой взлетно-посадочную площадку «школы обаяния».

– Неплохо приземлился, Эд, – сам себе сказал капитан.

 

Глава 40

Вертолет сел прямо на середину площадки. Бреннан с Миллзом спрыгнули вниз.

Сэз взглянул на часы. Ровно 2.05 ночи. Он повернулся к О'Ши:

– Капитан, взлетаете не позже 3.45, с пассажирами или без них. Это касается любого из нас или всех вместе. Вам ясно?

– Ясно.

– А сейчас выключайте двигатели.

Луч света пропрыгал над вертолетом, выхватил из темноты кокпит, иллюминаторы и осветил регистрационный номер Р-413 на хвосте машины.

– Ну, желаю удачи! – сказал Бреннан.

Айлеви спрыгнул на землю, надел офицерскую фуражку, и уверенно направился к бревенчатому строению.

Человек, стоящий за прожектором, выключил его и направился навстречу Сэзу. Это был молодой пограничник, державший наизготове АК-47.

– Стой! Ваши документы! – резко крикнул он.

Айлеви остановился.

– Я майор Воронин, – по-русски сказал он. – Мне надо увидеться с вашим полковником. Вы что, оглохли, молодой человек? Я прилетел сюда, чтобы увидеться с вашим полковником!

– Так точно!

– Он выслал за мной машину?

– Никак нет! У меня нет никаких указаний по поводу вашего прибытия, майор.

– И очень плохо для вас, – проговорил Айлеви. – Ваша фамилия, рядовой?

– Фролов.

– Что ж, Фролов, позвоните и достаньте мне машину.

– Есть! – Фролов повернулся кругом и пошел к радиорубке.

Айлеви последовал за ним. Радиорубка находилась в бревенчатом доме, крытом листовым железом.

Фролов открыл дверь и посторонился, пропуская Айлеви вперед. Комната освещалась только одинокой лампочкой без абажура. Внутри Сэз увидел еще двоих – на одного больше, чем он рассчитывал.

Один пограничник спал на раскладушке у стены. На его мерно вздымающейся груди покоился томик «Детей Арбата» Рыбакова. Второй, сержант, склонился над шахматами.

– Внимание! Смирно! – крикнул Фролов.

Сержант мигом вскочил из-за стола, скатился с раскладушки спящий, и оба тут же встали по стойке «смирно».

Айлеви огляделся вокруг: в углу печь с изразцами, на которой стоял чайник, на столе – рация, коротковолновый радиоприемник и два телефона. Сэз подошел к шахматной доске и, разглядывая фигуры, спросил Фролова:

– Вы играете белыми? Как вам удалось загнать себя в такое неудачное положение?

Фролов учтиво улыбнулся. Сержант, человек средних лет, прокашлялся и сказал:

– Простите, майор...

– Да, сержант? – в упор посмотрел на него Айлеви.

– Сожалею, но я ничего не знал о вашем прибытии.

– Сержант, это майор Воронин. Он прибыл к полковнику Бурову. Ему нужна машина, – объяснил Фролов.

Сержант кивнул и обратился к Айлеви:

– Товарищ майор, мы не смогли связаться с вами по рации.

– А мой пилот – с вами. Вам надо будет вместе с ним проверить связь. Вы доложили дежурному офицеру о нашем вертолете?

– Нет, товарищ майор, но сейчас доложу. Канавский, позвони лейтенанту Челцову.

Канавский кинулся к телефону. Сердце в груди Сэза стучало, как барабанная дробь. Пока все шло как надо. Долгие годы, проведенные им в этой стране, научили его просчитывать подобные ситуации. Сержант не позвонил дежурному офицеру потому, что боялся разозлить его своим звонком, на который тот скорее всего ответил бы: «Ну и чего ты от меня хочешь? Чтобы я прицепил себе крылья и преградил путь этому вертолету? Узнай, кого там еще принесло, а потом доложишь».

Айлеви с равнодушным видом отошел в сторону, держа всех троих в поле зрения. Канавский поднял трубку и протянул руку к тумблеру.

Айлеви незаметно вытащил автоматический пистолет с глушителем и выстрелил прямо в грудь Фролову, по-прежнему стоявшему у двери. Фролов вздрогнул, но, казалось, так и не понял, что в него попала пуля. Вторую пулю Айлеви, развернувшись, выпустил в Канаве кого. Тот удивленно вскрикнул, выронил трубку и схватился за грудь.

Сержант среагировал быстро и выхватил из кобуры револьвер. Сэз опередил его и выстрелил первым. Сержант схватился за живот и рухнул на стол, рассыпав шахматные фигуры. Айлеви выстрелил в него еще раз, в голову. Тот свалился на пол. Фролов пытался подняться с пола, но Сэз добил его выстрелом в висок.

Потом он повесил телефонную трубку и снял с печи чайник. Шерстяной перчаткой, валявшейся на полу, Айлеви вытер влажную рукоять пистолета и стер кровь с сапог. Вставив в пистолет новую обойму, он вышел из радиорубки.

Бреннан и Миллз ждали его, Бреннан – со снайперской винтовкой Драгунова, а Миллз – с черной сумкой.

– Билл, приберись там и жди нас, – приказал Сэз.

– Вы уверены, что справитесь без меня?

Бреннан нравился Айлеви, он был очень смелым человеком, но не отличался предусмотрительностью.

– Капитана О'Ши надо будет заранее предупредить, если что пойдет не так, – сказал ему Айлеви. – К тому же мы не знаем, обязаны ли эти парни периодически звонить кому-нибудь или, наоборот, кто-нибудь должен созваниваться с ними. Так что, если кто-нибудь, не дай Бог, позвонит и попросит доложить ситуацию, просто отвечай: «Ничего». – Сэз перевел Бреннану это слово на английский. – Это стандартный ответ, если докладывать не о чем. Итак, «ничего».

– Ничего, – повторил Бреннан.

– Говори так, словно тебе все надоело и ты страшно устал. Да еще зевни при этом.

Бреннан громогласно зевнул и произнес:

– Ничего.

– Вот, теперь отлично, – похвалил Сэз. – А если кому-нибудь вздумается поболтать с тобой, снова произнеси это слово, но уже с раздражением. Погрубее. И тут же дай отбой. Думаю, что звонить могут только из штаба, я сниму связиста с поста. Потом позвоню тебе оттуда, а ты отвечай «да». Нет, не «алло», а «да».

– Да. Ничего.

– Превосходно. А если кто-нибудь зайдет проверить этот пост – впусти, но не дай выйти.

– Если услышишь, что поднялся адский шум, без рассуждений быстро в вертолет, – добавил Миллз.

Бреннан промолчал.

– Ну, желаю удачи, Билл. – Айлеви похлопал его по плечу.

– Вам тоже.

Айлеви и Миллз двинулись по узкой тропинке между соснами прочь от избы и взлетно-посадочной полосы.

– Прежде чем выходить из вертолета, вам следовало дождаться моего сигнала, – сказал Сэз.

– Вы очень долго отсутствовали. Они звонили в штаб?

– Сказали, что нет.

– Считаете, что Бреннан справится с ответами по телефону?

– Ну, думаю, примерно так же, как О'Ши справился с вертолетом. – Айлеви мрачно хмыкнул.

С ним был пилот, не умеющий управлять советским вертолетом, человек на телефоне, не говорящий по-русски, и Берт Миллз, ни внешним видом, ни манерой держаться не похожий на русского и тоже не знающий русского языка. Но они были лучшими из всех, кого Айлеви, принимая во внимание необычность операции, мог выбрать.

– Итак, девиз этой ночи – «импровизация», – произнес Сэз.

– И блеф, – добавил Миллз.

Они пересекли асфальтированную дорогу, Айлеви достал из кармана шинели компас. Справа, как он знал, должны быть главные ворота, за которыми простиралось Бородинское поле. Слева должен быть центр лагеря, где располагался штаб. Они повернули налево.

Через несколько минут они увидели освещенные окна большого деревянного дома и услышали доносящуюся из здания музыку. Айлеви указал на вывеску над дверью. «ВИВ. ПОСТ ООО». Миллз кивнул и жестом показал на автомат с кока-колой.

Поднявшись на крыльцо, они увидели в окно длинную гостиную, в которой расположились человек двадцать молодых мужчин и женщин.

– Курсанты, – прошептал Айлеви.

– Праздник. Хэллоуин, – проговорил Миллз.

Айлеви кивнул. Этого он не учел, хотя, судя по всему, вечеринка подходила к концу. Его взгляд привлек огромный американский флаг на стене.

– Удивительно, – прошептал он.

Только они собрались уйти, как входная дверь отворилась, и на пороге появился мужчина средних лет в белом лыжном костюме. Он остановился и уставился на Айлеви и Миллза. Несколько секунд все трое молча разглядывали друг друга, потом на чистом английском языке мужчина спросил:

– Вы говорите по-английски?

Айлеви кивнул. Мужчина хмыкнул и пьяным голосом сказал:

– Ну, идите, стреляйте!

– Стреляйте? – переспросил Айлеви.

Дверь открылась снова, и на крыльцо вышел молодой парень.

– Майор, я возьму всю ответственность за этого американца на себя, – обратился он к Сэзу.

Айлеви старался понять, что все это означает и на каком языке ему следует отвечать. Оба его собеседника были не трезвы.

– Меня зовут Марти Бомбах. А это – Том Лэндис.

Я у него квартирую. И сам отведу его домой, – говорил молодой человек.

– Я просто потерял счет времени, – пробормотал Лэндис. – Да... невелика важность, твою мать...

Айлеви начинал понимать. Лэндис был американцем. И Айлеви обратился к Марти по-русски:

– Если вы отвечаете за него, то я посмотрю на нарушение комендантского часа этим человеком сквозь пальцы.

– Спасибо вам, майор, – сказал Марти. Он разглядывал Айлеви в тусклом свете. – А вы здесь новенький?

– Да. Почему бы вам не войти в дом? Мне бы хотелось поговорить с этим человеком.

– Он не говорит по-русски.

– Идите в дом.

– Есть, – Марти повернулся к Лэндису и сказал на безупречном английском, что удивило Айлеви и Миллза: – Все о'кей, Тим. Он просто хочет поговорить с тобой. А потом я отведу тебя домой. – Он вошел в дом.

Лэндис, пошатываясь, стоял на крыльце, опираясь о перила. Не стесняясь, он расстегнул молнию на брюках и помочился.

– Е... я эту школу. – Он застегнул молнию и нетвердо шагнул к двери.

Айлеви взял его за руку и сказал по-английски:

– Сядьте-ка здесь.

– Отпусти руку!

– Послушайте меня. Полковник Холлис здесь? Холлис и Лиза Родз. Они здесь? – спросил Айлеви.

– Холлис... Мне очень жаль... он ушел домой. – Лэндис отрицательно покачал головой.

– Ну, продолжайте.

– Сорвался по пьянке... но он здесь с нашими бедными ублюдками... двадцать лет опоздания... но он здесь. – Лэндис вдруг поднял руку и отдал честь. – Капитан Тимоти Лэндис, ВВС США, к вашим услугам, майор.

– Где Холлис?

– Моя жена Джейн считает, что он очень привлекательный мужик.

– Жена?

– Но он притащил с собой женщину, – продолжал Лэндис. – Чертова баба. Они собираются расстрелять ее. Она слишком много болтала.

– Кто? Кого они собираются расстрелять?

– У?

– Лизу Родз? Они собираются расстрелять Лизу Родз?

– Возможно. Наверняка... Она слишком много болтает. Расстрелять. Ее и мою жену. Обе они чересчур шустрые. – Лэндис безвольно рухнул в кресло-качалку и бессмысленно уставился вверх.

– Где Холлис?

– О... – Лэндис тупо рассматривал все вокруг, словно вспоминая, где он находится. – О... его поселили в доме Додсона. Вон там, за этим зданием. Да это в двух сотнях ярдов отсюда.

– А женщина с ним? Лиза Родз?

Лэндис посмотрел мутными глазами на Айлеви и Миллза.

– Зачем вам это? Эй, эти двое достаточно наглотались вашего дерьма.

– Какого дерьма?

– Карцер!.. Все вы тут... И вы, и Буров, и все кагэбэшное дерьмо!

– Буров здесь?

– А где же ему еще быть, вашу мать?

Миллз положил руку на плечо Айлеви и прошептал:

– Нам надо спешить.

– Погоди, – сказал Сэз и снова повернулся к Лэндису: – Скажите, эта женщина... Лиза. Она вместе с Холлисом? В доме Додсона?

Тот с трудом поднялся с кресла.

– Оставьте их в покое! – крикнул он и вдруг так двинул Айлеви в челюсть, что того качнуло. – Ну, сволочь, вперед, давай, стреляй в меня! Стреляй, ублюдок! Я хочу умереть! – Лэндис облокотился на перила и закрыл лицо обеими руками. Он заплакал. – Боже, помоги мне выбраться отсюда!

– Господи... Сэз, скверно все это, – тихо сказал Миллз.

– Конечно, не слишком хорошо, – согласился Айлеви. – Ну, теперь ты понимаешь?

– Начинаю. Я не жалею о том, что пришел сюда. Пошли.

Они спустились по тропинке в небольшой овражек.

– Жена. Что еще за жены? – говорил Миллз.

– Лагерные шлюхи, наверное, – пожал плечами Айлеви.

– А тот второй парень. Марти Бамбах. Он русский. А его английский безупречен. И он защищал Лэндиса.

Сэз вытащил из кармана шинели маленький радиоприемник, включил его и выдвинул антенну.

– Так, у нас сигнал. Это где-то рядом. Сигнал становится громче. – Он огляделся вокруг и заметил в низине среди деревьев крытый гонтом коттедж с темными окнами.

– Похож на американский домик под щипцовой крышей, – прошептал Миллз. – Просто жуть берет.

Чем ближе они подходили к дому, тем сигнал становился сильнее. В двери не было замка, только ручка. Айлеви повернул ее, но тщетно. Тогда Сэз надавил на дверь плечом, и она немного поддалась. Тяжелый металл царапнул по полу.

– Стойте здесь, – шепнул он Миллзу.

Айлеви открыл дверь и скользнул в темноту дома, закрыв ее за собой. Включив фонарик с красным фильтром, он начал водить лучом света по стенам и мебели, потом заметил справа от себя открытый дверной проем, за которым мерцал электрический обогреватель. Он прошел внутрь и оказался в спальне. Свет его фонарика выхватил икону над кроватью. Осторожно ступая, Айлеви подошел к кровати и увидел спящую Лизу. Невольно он протянул руку, чтобы дотронуться до ее щеки.

Вдруг его горло сжала чья-то сильная рука и прямо под сердце ткнулся нож.

– Хэлло, Сэм, – еле прохрипел Айлеви.

Холлис ослабил хватку.

– Хэлло, Сэз, – ответил он и кивнул ему на дверь.

Они прошли в гостиную. Холлис включил настольную лампу и потер большой палец об указательный в условном знаке. Айлеви кивнул. Сэм поставил пленку с негритянскими церковными песнопениями.

– Хорошо же вы встречаете друзей, черт возьми! – прошептал Сэз.

– А вы одеты не так, как мои друзья.

– Вы хладнокровный тип, полковник.

– Очень рад видеть вас, Сэз, – он протянул руку, и Айлеви пожал ее. – Я уже заждался.

– Я прибыл так быстро как мог, Сэм. Я потратил пять суток в Вашингтоне, выбивая у них согласие на эту операцию.

– Ну и каков ваш план?

– Расскажу обо всем вкратце по дороге. Почему бы вам не разбудить Лизу?

Холлис вернулся в спальню и закрыл за собой дверь. Айлеви подошел к входной двери и сказал Миллзу:

– Они здесь, подождите несколько минут. – Он закрыл дверь и стал ходить по комнате, внимательно изучая все вокруг.

– Невероятно, – прошептал он, увидев журналы, кассеты и книги.

– Она идет, – сказал ему Холлис, выходя из спальни.

– Неплохо вы тут устроились.

– Нет, плохо. Все очень плохо, Сэз.

– Слышал, вам тут крепко досталось, верно?

– Где это вы слышали?

– От капитана Лэндиса. Знакомы с таким?

– Да.

– Он конченый человек, Сэм.

– Они все конченые. Потеряли веру в себя. А как вы встретились с Лэндисом?

Айлеви коротко объяснил.

– Я, наверное, неделю мог бы рассказывать вам об этой психушке, но подозреваю, у нас крайне мало времени. Как вы сюда попали? – спросил Холлис.

– Пришлось угнать аэрофлотовский Ми-28 из Международного центра торговли.

– Отлично. Тот самый вертолет, о котором я вам рассказывал. Кто управляет им?

– Ваш помощник. Он в некоторой степени боготворит вас и хотел бы попросить вас пересмотреть служебную характеристику, которую вы ему дали.

– Я подумаю об этом. А кто-нибудь еще с вами есть?

– Да. Мой человек, Берт Миллз. Он сейчас снаружи. И еще Билл Бреннан.

– Бреннан? Он вернулся?

– Исключительно ради вас.

– Расскажите мне о вашем плане.

– Мы сбросили четыре канистры с ТНХ. Это снотворный газ...

– Дрема, – уточнил Холлис.

– Да, таково его кодовое название. На канистрах установлены часовые механизмы. Поэтому у нас осталось всего около часа с четвертью.

– На что?

– На то и на это.

– Кого вы берете с собой отсюда?

– Вас, Лизу и еще двоих. Больше Ми-28 не способен принять, и этих улик мне хватит, чтобы осуществить освобождение всех остальных.

– Я бы хотел остаться здесь, – сказал Холлис.

– Я знаю, что хотите, Сэм. Но вам слишком многое известно, и я не могу оставить вас им. Они допрашивали вас с пристрастием?

Холлис кивнул.

– Буров. Это не нанесло большого ущерба. А вот тяжелую артиллерию доставят с Лубянки завтра. Я имею в виду детектор лжи и электрошок.

– Значит, я прибыл как раз вовремя.

– Совершенно верно. Суриков и его внучка выбрались из страны?

– Да. В прошлую субботу. Они отправились для начала в Ленинград.

Холлис пристально посмотрел на Айлеви.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Лэндис упомянул про свою жену. Кто они такие, эти жены?

– Русские женщины. В основном политические. И еще здесь около шестидесяти детей...

– Боже!.. – Айлеви покачал головой. – Я догадывался про женщин. Просто женщин для них... Но жены... дети?.. И они привязаны к... Ну, конечно же, полагаю, они должны быть привязанными к ним.

– Вдобавок ко всему здесь еще шесть похищенных американок и женщины из ГУЛАГа, работающие врачами и медсестрами. Отсюда выпущено примерно три тысячи секретных агентов, которых нам придется обменять на наших людей.

– Знаете что, Сэм. Вы – настоящий американец. И вы действительно страстно желаете спасти этот грешный мир, или по крайнее мере тех его обитателей, с кем вы познакомились и кто вам понравился.

– И как далеко вы намерены улететь на Ми-28 с восемью пассажирами на борту? – поинтересовался Холлис.

– Все зависит от ветра.

– Не думаю, что посол или Бенкс обрадуются при виде угнанного советского вертолета, приземляющегося на территории посольства.

– Обсудим это во время полета.

– Сэз, вам не удастся переправить отсюда Ми-28 с восемью пассажирами в другую страну. У вас что, есть заправочная станция или сменный вертолет?..

В гостиную вошла Лиза в голубом спортивном костюме и кроссовках. Увидев человека в форме КГБ, она тут же отпрянула, но, узнав Айлеви, подбежала к нему и обняла.

– Сэз! О Боже...

– Нам надо спешить, – сказал он.

Она кивнула и сняла с крючка куртку.

– Я хочу взять мою икону...

– Это не твоя икона, – удержал ее руку Сэз.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Это копия, Лиза. В ней установлен миниатюрный передатчик. Поэтому мы и нашли вас.

Лиза удивленно посмотрела на Айлеви, затем перевела взгляд на Холлиса.

– Это было сделано на случай непредвиденных обстоятельств, – говорил Сэз. – Ну, если произойдет что-нибудь такое... И я надеялся, что с вырезанными на иконе серпом и молотом тебе разрешат взять ее с собой. Наверное, они считают, что это святотатство совершили Келлумы. А подлинная икона в целости и сохранности в безопасном месте.

Лиза подошла к Айлеви ближе.

– Знаешь, что они тут делали со мной?

– Боюсь, что да. В этом-то и суть – в том, что они делают с людьми, – ответил он и добавил: – Берт Миллз ждет нас за дверью. Я, Миллз и Сэм должны тут кое-чем заняться. Тебе придется добраться до посадочной полосы самой. Там в радиорубке сидит Бреннан. Если ему кто-нибудь позвонит, то у него будет шанс усовершенствовать свой русский. На площадке в вертолете ждет капитан О'Ши. А мы скоро придем.

– Забудь об этом, Сэз. Мы с Сэмом попали сюда вместе и не станем разделяться.

– Даже не пытайся спорить с ней, – кивнул Холлис.

– Понятно, – вздохнул Айлеви и достал из внутренних карманов шинели два пистолета с глушителями для Лизы и Сэма.

Холлис надел куртку и подошел к двери. Айлеви задержал его за руку.

– Еще одно. Полагаю, мы можем потратить на это минуту. – Айлеви вытащил из кармана кожаную коробочку и протянул ее Холлису.

Сэм открыл ее и увидел внутри серебряную звезду бригадного генерала.

– Еще есть приказ, подписанный президентом, но я, к сожалению, не смог захватить его с собой. Поздравляю, генерал.

Холлис закрыл коробочку. «Интересно, это поощрение перед смертью или посмертная награда? – подумал он. – А может, это просто взятка?»

– Благодарю, Сэз, за то, что доставили ее сюда, – ответил Сэм.

– Поздравляю, – сказала Лиза, целуя его в щеку. – Генерал Холлис.

– Спасибо.

Лиза выключила магнитофон и лампу, и они тихо вышли из коттеджа.

– Привет, ребята, – сказал Берт Миллз. – Ну как, готовы отправиться домой? На этот раз по-настоящему.

– Привет, Берт.

– Лиза идет с нами, – произнес Айлеви.

Они быстро зашагали по тропинке, ведущей на главную дорогу.

– Направленные микрофоны, – шепотом напомнил Холлис. – Говорите как можно тише и только по-русски.

– Здесь есть патрули? – спросил Айлеви.

– Сегодня ночью – да, – ответил Холлис. Он кратко рассказал о том, что произошло в лагере вечером и о намеченной на утро казни.

– Ах, ублюдки, – простонал Айлеви. – Одиннадцать человек... Да, мы прибыли как раз вовремя.

Они вышли на главную дорогу.

– Куда вам надо? – прошептал Холлис.

– К штабу, – ответил Сэз.

Холлис указал направо.

– Что у вас не уме, Сэз?

– Мы должны вывести из строя штаб, все их коммуникации и подслушивающие устройства, если получится. Потом возьмем еще двух пассажиров на вертолет.

– Сложно, Сэз, – сказал Холлис. – Однако у меня есть несколько кандидатов.

– Я упрощу вам дело, Сэм. Буров в лагере?

Холлис взглянул на Айлеви и кивнул.

– Полагаю, это дело для профессионалов, Сэз.

– Конечно, черт возьми. У всех нас есть к нему личный счет.

– Это не вендетта, Сэз, – заметила Лиза. – Но если он вам нужен, то мы знаем, где он находится.

– И еще мне нужен человек с высоким чином.

– Им может быть генерал Остин, – ответил Холлис.

– Знаете, где его найти?

– Да.

– Превосходно. – Они подошли к штабу. – Расскажите мне об этом штабе.

– Вон в той будке наверняка сидит охранник.

Внутри должен находиться дежурный офицер. Как только войдете, увидите его за столом. Помещение связиста – справа. – Холлис описал Айлеви и Миллзу расположение комнат. – В центре цокольного этажа в задней части здания расположены камеры. В одной из них Джек Додсон. Он тот американец, которого я бы хотел взять с нами.

– Нет, – возразил Айлеви. – Мы берем генерала Остина.

– Очень плохо.

– Ты не сумеешь найти Остина или Бурова без нашей помощи, Сэз, – сказала Лиза. – Если Сэм хочет, чтобы Додсон отправился с нами, тебе придется взять его.

– Я не возьму его с собой, если он не в состоянии передвигаться, – разозлился Айлеви.

– Нет возьмете, даже если он едва дышит, – проговорил Холлис. – Я не знаком с ним, как и вы, Сэз, но этот человек заработал себе право выбраться отсюда с нами. Вот так. Разговор окончен.

– Ладно, – согласился Айлеви. – Как вы думаете, сколько человек находится в штабе в это время?

– Там сейчас дежурный офицер, связист, сержант охраны, один или два пограничника и два водителя. Кроме того, там шесть-семь человек в комнате для прослушивания. Если мы хотим свободно передвигаться по лагерю, нам надо вырубить все эти датчики и устройства к чертовой матери.

– Мы разнесем все здание, – сказал Айлеви. – Вы явно не сойдете за офицеров КГБ, так что оставайтесь...

– Зато мы прекрасно сойдем за заключенных, – перебила Лиза. – Пошли, Сэз.

Айлеви взглянул на Миллза, тот утвердительно кивнул. Они быстро обсудили план действий и направились к зданию. Лиза с Холлисом шли впереди, держа руки за спиной, за ними – Айлеви и Миллз.

– Эти двое – в камеры. Открывайте, – безапелляционным тоном приказал Сэз пограничнику, охранявшему вход в штаб.

Тот поколебался, но подошел к двери и открыл ее. Он явно не узнал в Айлеви и Миллзе своих батальонных офицеров. Сэз сделал охраннику знак войти в здание, а Миллз, замыкая конвой, закрыл за ними дверь.

Дежурным офицером оказался лейтенант Челцов. Он встал из-за стола по стойке «смирно», посмотрел на Сэма и Лизу и спросил:

– Опять?

Челцов вопросительно взглянул на охранника, который лишь недоуменно пожал плечами.

В этот момент Миллз выстрелил охраннику прямо в голову. Лейтенант Челцов тупо посмотрел на труп, лежащий на полу, и повернулся к Айлеви. Сэз не раздумывая всадил пулю ему в лоб. Челцов рухнул на стул, раскинув руки. Его широко раскрытые глаза безжизненно уставились в потолок.

Лиза в ужасе приложила ладонь ко рту и отвернулась.

– Закройте входную дверь на щеколду, сосчитайте до пяти, а потом тащите трупы в помещение связи, – приказал Сэз. Он прошел в коридор и распахнул дверь в другую комнату. Связист сидел у телефонного пульта и читал журнал. Он посмотрел на Айлеви и встал:

– Слушаю вас!

И только потом он заметил в руке Сэза пистолет. Айлеви дважды выстрелил ему в грудь.

Миллз и Холлис втащили в комнату трупы лейтенанта Челцова и пограничника.

Осмотрев пульт, Айлеви отыскал на нем сокращение «ВЕРТО» – вертолет. Он воткнул в гнездо штекер, нажал на кнопку и надел наушники. Ему ответил голос, как ему показалось, усталый и раздраженный:

– Да. Ничего.

– Билл, это я.

– Отлично.

– Кто-нибудь звонил?

– Слава Богу, нет...

– Есть что сообщить?

– Нет. Все спокойно. Ничего, – по-русски добавил Бреннан.

– О'кей, больше звонков не будет, кроме наших.

– Обе рации постоянно стрекочут.

– Погодите-ка. – Айлеви включил рацию. – Обычные переговоры транспортных самолетов. Пусть тебя это не беспокоит.

– Хорошо. Вы сейчас где?

– В штабе.

– Нашли их?

– Да, они с нами.

– Великолепно! Передайте от меня привет.

– Ладно. Слушайте, Билл, если у вас там что-нибудь случится, вы с О'Ши удирайте. И если нас не будет там в 3.45, все равно убирайтесь, пока вас не достал газ. Все ясно?

– О'кей.

– Здесь на пульте останется Лиза до дальнейших указаний.

– Хорошо.

– До встречи, – сказал Айлеви и повернулся к Лизе: – Держи связь с Бреннаном. Соединяй любые звонки на этом пульте и слушай их. А еще постоянно следи за передачами по тем двум рациям. Мы будем отсутствовать не более четверти часа. Если услышишь что-нибудь скверное, передай Бреннану, затем как можно быстрее выбирайся отсюда и дуй к взлетно-посадочной полосе. Мне бы хотелось, чтобы хоть один свидетель этой чертовщины уцелел и довел дело до конца. Понятно?

Она посмотрела на Холлиса и кивнула.

– Вот и прекрасно, – сказал Айлеви. – Сэм, теперь пошли туда, откуда они управляют подслушивающими устройствами.

Холлис подошел к двери и медленно приоткрыл ее.

– Чисто...

Айлеви и Миллз последовали за ним в коридор. Они подошли к двери, на которой висела металлическая табличка «ОПЕРАТОРСКАЯ». Холлис осторожно начал поворачивать ручку двери.

– Заперто, – прошептал он, но тут заметил на дверном косяке кнопку. Сэм нажал на нее.

Через несколько секунд изнутри раздался голос:

– Кто там?

– Челцов, – ответил Холлис. – Открывайте.

– Есть, товарищ лейтенант.

Холлис отошел немного в сторону, чтобы его не было видно из-за двери, а Айлеви и Миллз спрятали пистолеты в кобуру. Сэз повернулся к Сэму и прошептал:

– Стойте здесь и следите за всем.

Дверь медленно открылась, и на пороге появился молодой человек. Он взглянул на Айлеви и Миллза, тут же сделал шаг назад и отдал честь, но его взгляд искал лейтенанта Челцова.

Айлеви с Миллзом вошли в операторскую, небольшое помещение без окон. В нем находилось шесть человек. Каждый сидел в наушниках за своим пультом. На стене висела огромная карта-схема лагеря, испещренная пометками. Как предположил Сэз, они обозначали места расположения подслушивающих устройств.

– Чем могу помочь, товарищ майор? – спросил парень, открывший им дверь.

– Продолжайте работать.

Молодой человек вернулся к своему пульту и надел наушники. Айлеви с Миллзом стояли в центре комнаты, разглядывая все вокруг.

– Значит так, ты, Берт, делаешь этих троих, а я возьму на себя вон тех, встретимся мы в середине. Итак, начинаем на счет три... Раз, два, три! – Айлеви с Миллзом выхватили пистолеты с глушителями.

Холлис из коридора слышал гулкий грохот падающих тел.

Через минуту из операторской вышел бледный Миллз, за ним Айлеви и захлопнул дверь операторской.

– Теперь к камерам, – сказал Сэз.

Холлис повел их дальше по коридору. Они подходили к камерам, проверяя замки, пока не обнаружили ту, которую искали. Холлис отодвинул засов и заглянул внутрь. На полу лежал человек. Подойдя ближе, Сэм увидел, что одежда на нем разорвана, а сам он зверски избит.

– Думаю, это Додсон, – произнес Айлеви.

Холлис проверил его пульс.

– Отнесите его в радиорубку и ждите нас там вместе с Лизой, – приказал Холлису Сэз.

– А вы куда?

– Где можно достать машину?

– За штабом должны стоять один или два «ЗИЛа».

– Отлично, мы подгоним машину к входу. Сэм, если через десять минут нас не будет, то вместе с Лизой как можно скорее смывайтесь к вертолету. Хорошо? И даже не вздумайте тащить с собой Додсона. Если мы разминемся, где я могу найти Бурова?

– Идите на запад по главной дороге, – ответил Холлис. – Увидите огромную дачу. Там пограничники и собаки. Внутри тоже есть охранник.

Сэм наклонился к неподвижно лежащему Додсону и взвалил его на плечи.

* * *

Айлеви и Миллз пошли дальше по коридору к комнате с табличкой «Охрана». Айлеви распахнул дверь. Посередине стоял стол с телефоном, у стен – шесть коек. Все койки были пусты, кроме одной, на которой лежали обнаженные мужчина и женщина. Форма сержанта КГБ и одежда женщины валялись на полу. Сержант спрыгнул с койки и как был, голый, встал по стойке «смирно». Женщина натянула простыню на голову.

– Где остальные охранники и водители, сержант? – спросил Айлеви.

Сержант, казалось, смутился, услышав незнакомый голос, но ответил:

– Двое обходят посты вместе с разводящим. Еще двое – у заднего входа в штаб.

– Еще кто-нибудь есть в здании?

– Дежурный офицер, связист и люди в операторской. Товарищ майор, можно я объясню.

– Кругом!

Сержант повиновался, и Айлеви выстрелил ему в затылок. Тот, раскинув руки, упал на ворох одежды. Миллз выстрелил в женщину под простыней. Она дернулась и затихла. Миллз и Айлеви выскочили в коридор.

Они направились в задний вестибюль и открыли металлическую дверь, ведущую к пандусу. На площадке стоял «ЗИЛ-6». На подножке автомобиля сидел кагэбэшник и курил сигарету. Рядом с ним с автоматом на плече стоял здоровенный пограничник.

Увидев Сэза в форме офицера, оба встали по стойке «смирно».

– Я майор Воронин из Москвы, а это – капитан Молев. Мы проверяем охрану этого объекта, – сказал Айлеви.

– Слушаю вас, товарищ майор, – отчеканил один из них.

– Это ваш постоянный пост?

– Так точно.

– Ваша фамилия?

– Страхов, товарищ майор.

– И каковы ваши обязанности?

– Я и рядовой Филенко охраняем штаб и обеспечиваем транспорт.

– Когда вернется второй водитель?

– Скоро, товарищ майор.

Страхов настороженно разглядывал Айлеви, и Сэз понял, тот что-то подозревает. Сэз обратил внимание, что Филенко уже не стоит по стойке «смирно», а внимательно рассматривает Миллза.

– Дайте-ка я проверю ваше оружие, – обратился Айлеви к Филенко. Тот снял с плеча автомат. Сэз взялся за оружие, однако Филенко не ослаблял хватки. Оба какое-то время пристально смотрели друг на друга, и вдруг Филенко спросил:

– Товарищ майор, могу я спросить у вас ночной пароль?

Миллз не понял сказанного, но его рука медленно потянулась к кобуре.

Внезапно дверь, через которую вышли Айлеви и Миллз, распахнулась, и на пороге появилась голая женщина. Ее тело было в крови. Она подняла руку, указывая на Айлеви с Миллзом.

– Убийцы! Убийцы! – простонала она по-русски. Прежде чем Айлеви успел отреагировать, автомат Филенко вырвался из его пальцев и дулом уперся Сэзу в живот.

– Руки вверх! – крикнул Филенко.

Айлеви поднял руки, Миллз то же самое, поскольку Страхов выхватил револьвер.

Женщина несколько секунд постояла на площадке, затем, пошатываясь, подошла к ним ближе и бессильно упала на колени, цепляясь за полу шинели Миллза.

– Кто вы такие? – рявкнул Страхов.

Миллз, не понимая ни слова, уставился на него.

– Отвечайте, иначе пристрелю на месте! – угрожающе произнес Страхов, целясь Миллзу прямо в лицо.

– Он не может говорить, – ответил Айлеви за Миллза. – Перенес операцию на горле.

– На колени! – заорал Страхов.

Айлеви опустился на колени, и Миллз последовал его примеру. Страхов повернулся к Филенко:

– Не спускай с них глаз. Я приведу лейтенанта Челцова. – Он вошел в штаб.

* * *

Холлис тащил на плечах Додсона по коридору, дойдя до радиорубки он постучал в дверь и крикнул:

– Лиза, выходи!

– Сэм... это Джек Додсон?

– Думаю, да.

– Он... его пытали... Он будет жить?

– Буров оставил в нем сил ровно столько, чтобы вывести на казнь. Но пульс и дыхание у него в порядке. – Холлис опустил Додсона на пол. – Возможно, его крепко накачали наркотиками, чтобы не смог покончить с собой. Он выйдет из этого состояния. Мы отправим его домой.

Лиза упала Холлису на грудь.

– Сэм, давай выбираться отсюда!

– Уже скоро, милая. Как Бреннан?

– Я только что с ним говорила. У него все в порядке.

– Прекрасно. А что там передавали? – он кивнул на рацию.

– Да ничего особенного. Вызывает друг друга охрана на сторожевых вышках, переговариваются патрули.

– А никто не пытался связаться с тобой?

– Нет, штаб никто не вызывал.

Холлис вздохнул с облегчением. Обычно посты связывались со штабом только в том случае, если возникали какие-либо проблемы.

– А кто-нибудь звонил по телефону? – спросил он.

– Нет.

– Отлично. – Сэм подумал, что в этой операции пока присутствовали С-элементы, необходимые для успеха – сюрприз, скорость, спокойствие и секретность.

– Ты просто молодец, Лиза.

– Спасибо, – вымученно улыбнулась она. – А где Сэз с Бертом?

– Пошли за машиной. Они будут здесь с минуты на минуту. Пойду посмотрю еще раз, что там в коридорах. А ты оставайся здесь. Просто вдохни поглубже и думай об осени в Нью-Йорке.

– Вместе с тобой.

Холлис погладил ее по щеке, вышел в коридор и отодвинул засов на входной двери. Вдруг он услышал шаги и резко обернулся. По коридору бежал человек с пистолетом. Не заметив Холлиса, он завопил:

– Лейтенант Челцов!!

Кагэбэшник остановился у стола Челцова, и его взгляд упал на забрызганный кровью стул и кровавый след, тянувшийся по полу там, где Челцова и охранника волокли в комнату связи. Он резко повернулся и только теперь увидел Холлиса. Тот наставил на него пистолет с глушителем и спокойно приказал по-русски:

– Брось револьвер.

Но кагэбэшник бросился от него в обратную сторону. Холлис дважды выстрелил ему вслед, но обе пули угодили в бетонную стену прямо над его головой.

Холлис побежал за ним. Кагэбэшник пальнул ему в ответ и исчез в смежном коридоре.

Он влетел в комнату охраны, и Сэм услышал его дикий вопль:

– Сержант! Сержант!

Холлис ворвался туда вслед за ним и рухнул на пол.

Кагэбэшник, обернувшись, выстрелил в открывшуюся настежь дверь. Сэм выпустил оставшиеся три пули прямо в грудь противнику, и тот упал на спину, словно его сильно толкнули. Он попытался поднять руку с пистолетом, но потерял сознание и затих.

Холлис встал с пола и осмотрел помещение. У кровати лежал совершенно голый мужчина. Вокруг его головы растекалась кровь. На полу была разбросана женская одежда и сержантская форма.

Холлис нагнулся и выдернул из руки раненного им кагэбэшника пистолет. «Судя по всему, этот человек только что с улицы, – подумал Сэм. – Он вошел через заднюю дверь, в которую вышли Айлеви и Миллз. Значит, он видел их и сумел уйти от Сэза».

Раненый открыл глаза. Холлис узнал его. Это он охранял камеру, в которой сидел Сэм. Холлис вспомнил его слова: «Жить будешь. Но трахать не захочешь».

– Простите... мне очень жаль... Простите... – прохрипел раненый. В глазах его стояли слезы.

– Мне тоже очень жаль, – произнес Холлис, понимая, что теперь не может его добить.

* * *

Филенко опустился на колени перед голой женщиной и перевернул ее на спину.

– Черт побери, да это же баба сержанта! За что вы пристрелили ее? Эй ты! – крикнул он Айлеви. – Отвечай! Ты не русский. Кто ты такой?

– Эстонец.

– Тогда говори по-эстонски. Я немного понимаю...

– Хорошо. – Айлеви взглянул на Миллза и сказал по-английски: – Берт, считаю до трех... Раз, два...

За спиной Филенко открылась дверь, и, не сводя глаз с Сэза и Миллза, он громко спросил:

– Иван, это ты?..

Вдруг его тело дважды дернулось, Филенко выронил автомат и упал на землю.

На пороге стоял Холлис.

– Один из них побежал в здание, – сказал Сэз.

– С ним покончено.

– Отлично. Давайте затащим этих внутрь.

Берт взвалил Филенко на плечи и потащил в здание.

Холлис подошел к женщине, лежавшей без сознания на бетонной площадке, и опустился перед ней на колени.

– Джейн Лэндис... – прошептал он.

– Вы знаете ее? – спросил Айлеви.

– Да. Это жена одного из американских пилотов, Тима Лэндиса. Вы стреляли в нее?

– Она была в постели с сержантом охраны, – ответил Сэз.

– Нет...

– Да!

– Может быть, она шпионила за ними.

– Или для них.

– Может быть, она сделала это, чтобы помочь своему мужу... не знаю.

– Я тоже не знаю, Сэм.

Джейн Лэндис открыла глаза и посмотрела на Холлиса. Она с трудом разжала губы и прошептала:

– Сэм... помогите мне...

– Боже, мне очень жаль...

Холлис поднял ее на руки.

– Что тут вообще происходит, черт возьми! Сэм?

– Все из-за побега Додсона. Буров собирался утром казнить его и еще десять человек.

– Мне нужен этот парень! – кивнул Айлеви.

Холлис отнес Джейн в одну из камер.

– Вам придется ее запереть, Сэм, – сказал Айлеви. – Я не знаю, кто она на самом деле, и меня это сейчас не волнует.

– Она же умирает, Сэз.

– Меня это не волнует.

Холлис опустил Джейн на холодный пол.

– Не бросайте меня, Сэм, – простонала она.

Айлеви положил Холлису руку на плечо.

– Нам пора.

– Вот здесь они и держали меня. А Лиза находилась за стеной.

Айлеви промолчал. Они вышло из камеры, и Сэз задвинул засов снаружи.

– Если она выживет, включите ее в операцию по обмену, – попросил его Холлис, хотя уже сомневался и в том, и в другом.

– Спасибо, что выручили нас, полковник, – сказал подошедший к ним Миллз.

– Берт, возвращайтесь в комнату связи и свяжитесь с Бреннаном, – приказал Айлеви, – затем создайте помехи на рациях и разбейте коммутатор. Сэм, вы пойдете со мной, и мы подгоним «ЗИЛ» ко входу в штаб. Поторапливайтесь.

«ЗИЛ» стоял на бетонной площадке, освещенный фонарями.

– Я пойду первым, – сказал Айлеви. – Прикрывайте меня. – Он подбежал к машине и прыгнул на водительское сиденье. Как и большинство военных автомобилей, «ЗИЛ» заводился без ключа зажигания. Айлеви нажал на кнопку стартера и завел двигатель. Холлис вскочил в кабину рядом с Айлеви. Машина поехала вокруг здания.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы или Лиза остались недовольны проведением этой операции. – Айлеви попытался улыбнуться.

– Полагаю, что мы можем сомневаться лишь в вашем здравом рассудке, – отозвался Холлис.

– Я знаю, что делаю, Сэм.

– Я тоже знаю, что вы делаете. Только занимайтесь этим без меня.

– Тогда уходите. Мне никто из вас не нужен.

– Я уйду, если вы позволите захватить с собою Миллза. Он не должен погибнуть ради вашего бессмертия. Он не заслужил этого.

– Что за чертовщину вы несете?

– Я имею в виду ваше намерение вписать новую главу в тайные истории Лэнгли и Лубянки.

– Вы считаете, что раскусили меня, не так ли?

– Раскусить не раскусил, однако близок к этому.

– Знаете, я не самоубийца. И очень хочу завтра оказаться в Лондоне.

Холлис промолчал.

* * *

Миллз постучал в дверь.

– Лиза, это Берт.

– О'кей, Берт. – Она впустила его в радиорубку.

– А где Сэм?

– Он с Сэзом. Они подгоняют машину ко входу.

Миллз опустился на колени возле Додсона и осмотрел его изуродованное побоями лицо.

– Боже мой... – прошептал он и проверил у Додсона пульс. – Он жив. Я понимаю, почему Сэм хочет взять его с собой, Лиза, но этот парень связывает нам руки, ведь он совершенно беспомощен.

– Тем не менее, если Сэм хочет взять его с собой, значит, мы так и сделаем, – твердо сказала Лиза.

Миллз пожал плечами и встал.

– Что вас там задержало? – спросила она.

– Да влипли в кое-какие неприятности, – ответил Берт, решив не упоминать о Джейн Лэндис. – Все в порядке.

– Берт... все эти убийства... меня просто выворачивает от этого.

– Поговорим об этом, когда окажемся подальше от кагэбэшников. Меня выворачивает от них.

Миллз подошел к телефонному пульту, надел наушники и нажал кнопку. В наушниках раздался голос Бреннана:

– Да. Ничего.

– Билл, это Берт Миллз.

– О... все в порядке?

– Пока да. Как там у тебя?

– Не знаю...

– Возникли проблемы?

– Ну, как тебе сказать... один из охранников с вышки несколько секунд освещал прожектором наш вертолет. О'Ши пришлось понервничать. Однако ничего не произошло. Я по-прежнему слушаю рацию, но для меня это все равно, что древнегреческий язык.

– Дай-ка мне частоты раций.

Бреннан сообщил Миллзу частоты.

– Теперь они молчат, Берт.

Миллз настроил штабные рации на те же частоты.

– О'кей, Билл, я собираюсь создать помехи на обоих радиопередатчиках, и ты сделай то же самое. Потом я разнесу коммутатор, так что это последний мой выход на связь. Встретимся позже. Будь начеку.

Миллз прицелился в пульт и выстрелил в разъемы. Во все стороны полетели искры, в комнате запахло горящей изоляцией. Он подошел к рациям и повернул до отказа ручки громкости.

– О чем они говорят? – спросил Берт Лизу.

– Вышка № 1 вызывает взлетно-посадочную полосу для вертолетов.

– Вот этого я и опасался.

Миллз достал из кармана моток клейкой ленты и, соединив микрофоны с передающими ключами, крепко обмотал их.

– Это заглушит передачи?

– Только на этих частотах. – Он указал Лизе на металлическую табличку. – Что там написано?

– Автоматический поиск... что-то в этом роде, – перевела Лиза.

– То, что надо. – Берт щелкнул тумблером, расположенным над табличкой, и указатель частоты побежал по шкале, сканируя диапазон. – Это используется для того, чтобы поймать самые мощные передачи на участке, ну как в автомобильном радиоприемнике. Когда микрофон постоянно замкнут на ключ, получается отличная широкополосная глушилка. – Он проделал то же самое с коротковолновым передатчиком. – Это создает полную неразбериху в их радиопередачах.

– Но это встревожит их, – заметила Лиза.

– Мы и так уже немного нашумели здесь.

– Немного?

– Ну почти чуть-чуть, – сказал он и посмотрел на часы.

* * *

Холлис и Айлеви остановили «ЗИЛ» у входа в штаб и направились в комнату связи. Лиза бросилась обнимать Сэма. Айлеви наклонился над Додсоном и поднял ему веки.

– Да, действительно, он в плохой форме.

– Две недели он пробирался в Москву, а потом несколько дней подряд его зверски избивали, – сказал Холлис. – Но хуже всего, его накачивали наркотиками.

– Ладно, пошли, – произнес Айлеви.

– Мы идем к вертолету? – спросила Лиза.

– Нет. Мы собираемся захватить Бурова.

– Зачем, Сэз?

– Потому что именно за этим я сюда и прибыл.

Она схватила его за руку.

– Так ты прибыл сюда за этим?

– Ну... конечно, за тобой и Сэмом. Но...

– Сэз, здесь полным-полно русских. – Она посмотрела на Холлиса. – Сэм, сколько их здесь? Шесть или семь сотен?

– Какая разница? – раздраженно проговорил Айлеви. – Я не собираюсь устраивать с ними перестрелку. Я только хочу выбраться отсюда, прежде чем они проснутся. И у меня нет времени на споры. Почему бы тебе и Сэму не отвезти Додсона к вертолету?

– Мы останемся с вами, – сказал Сэм и взглянул на Лизу. – Ты в порядке?

– Я до смерти боюсь.

– Ладно, – махнул рукой Айлеви. – Я тоже боюсь. Так что давайте закончим со всем этим и вернемся домой.

Миллз и Холлис потащили Додсона к выходу. Айлеви открыл дверь и выглянул наружу.

– Все чисто.

Они сбежали по ступенькам. Миллз опустил задний откидной борт «ЗИЛа» и помог Холлису уложить Додсона на свободное место за сиденьями. Затем Берт сел в машину рядом с Айлеви, а Холлис и Лиза сзади.

– Вы оба ложитесь, – приказал им Айлеви.

Холлис с Лизой упали на пол, а Сэз вывел «ЗИЛ» на дорогу и повернул прямо к даче Бурова.

 

Глава 41

– Сэз, нам не нужен Буров, – говорила Лиза, – Давай лучше возьмем еще одного американца. Как раз у дороги дом генерала Остина. Ты хотел взять его с собой.

– Но вы предпочли Додсона. Осталось только одно место, и его займет полковник Буров. Ясно, Сэм?

Холлис не ответил.

– Сэз, у нас возникли кое-какие проблемы на взлетно-посадочной полосе. С Бреннаном пытались связаться со сторожевой вышки, – сказал Миллз.

– Давай не будем суетиться. Мы очень близки к завершению лучшей операции за последние десять лет. А вы что думаете, Сэм?

Холлис подумал о том, что благоразумный человек признал бы очевидное и заключил бы, что операция близится к развязке. Но Айлеви был человеком одержимым. А Холлис не доверял одержимым.

– Ну как, Сэм?

– Я думаю, что мы сейчас все живем на время, взятое взаймы, – ответил Холлис и повернулся к Миллзу. – А вы, Берт, что на это скажете?

Миллз, похоже, разрывался между здравым смыслом и преданностью Айлеви, и оба понимали, что одно исключало другое.

– Сэз... Сэм и Лиза с нами, американец тоже... в вертолете очень мало места. Может, и правда, пора сваливать?

Айлеви оглянулся на Холлиса и произнес:

– Ну что ж, Сэм, выбор за вами. Хотите вы захватить Бурова сами или оставите его благополучно здравствовать? Возможно, завтра, очнувшись после Дремы, он расстреляет двадцать американцев.

– Это вам не бейсбольный матч, – сказал Холлис.

– Я знаю, что вы взвинченны до предела. Я хочу знать, замешаны ли здесь ваши личные счеты, которые вы намерены свести. В нашем деле непозволительно принимать оперативные решения, исходя из личных соображений. Что скажете?

Холлис посмотрел на Лизу и ответил:

– Ведите машину.

– Полагаю, мы во всем разобрались, – одобрительно заметил Айлеви.

Холлису припомнилась поездка в Новодевичий монастырь, когда они с Лизой вот так же сидели на полу машины, позади Джейн Эллис и Бетти Эшман.

По сравнению с тем, что происходило сейчас, то приключение казалась Сэму детской забавой.

Лиза легонько пнула его ногой и выдавила улыбку:

– Вспомнил Новодевичий?

Холлис кивнул. У них была своя короткая, но незабываемая история.

– Сэз, держите скорость пятнадцать километров в час, иначе привлечете внимание, – сказал он.

– А это что еще за чертовщина? – спросил Айлеви.

Холлис приподнялся и посмотрел в окошко.

– Это торговый центр «Сосновый уголок». Разве вы никогда прежде не видели торгового центра?

– Бог ты мой! – воскликнул Миллз и рассмеялся.

Айлеви посмотрел вверх на камуфляжную сетку, закрывавшую ночное небо, свернул на стоянку и медленно повел машину мимо киосков и магазинчиков.

– Черт побери, «семь-одиннадцать», – произнес он.

– Всем этим их снабжает «Мосфильм».

– Вот как? Недурно они это делают.

– Я потом все расскажу, – прервал его Холлис. – В Лондоне.

Внезапно дорогу осветили фары военного транспортера «ЗИЛ-131», направлявшегося к штабу.

– Если он остановится у штаба, им не понравится то, что они там увидят, – проговорил Миллз.

Айлеви нажал на акселератор и снова выехал на дорогу, оказавшись позади транспортера. Пристроившись следом за покрытым брезентом кузовом машины, Айлеви дал сигнал и одновременно включил фары. Водитель транспортера высунул руку из окна и остановился. Он вылез из кабины и направился к ним.

– Страхов? – позвал он.

– Ложитесь, – приказал Айлеви Холлису и Лизе, открыл дверцу. – Берт, садитесь за руль. – Сэз вышел из машины и пошел к водителю транспортера, который жмурил глаза от яркого света фар.

– Кто вы? – спросил тот.

– Майор Воронин.

Водитель встал по стойке «смирно» и отдал честь.

– Куда вы везете этих людей? – спросил Айлеви.

– На смену постов, – ответил водитель.

– Каких?

– Вышка № 1 и № 2, главные ворота, штаб и взлетно-посадочная полоса, товарищ майор. Только что я сменил охрану дачи.

– Полковника Бурова?

– Так точно.

– Сколько человек ее охраняют?

– Трое.

Айлеви прикинул, что в кузове транспортера было человек двадцать солдат.

– Охрана штаба и взлетно-посадочной полосы останется на своих постах еще на два часа в наказание за неряшливый вид.

– Есть, товарищ майор. По чьему приказу?

– По моему, старшина. Отправляйтесь к вышкам и главным воротам, а потом отвезете остальных в караульное помещение.

– В бараки, товарищ майор.

– Вот именно, в бараки. – Айлеви прошиб пот. – Вы свободны.

Водитель поколебался, затем отдал честь и развернулся кругом. Айлеви вернулся к «ЗИЛу».

– Разворачивайтесь, Берт.

Миллз с трудом переключил передачу, но «ЗИЛ» застопорило.

– Черт! – выругался он. Транспортер все еще стоял на дороге перед ними. Миллз снова завел двигатель, резко, в три приема развернулся на узкой дороге, и только тогда транспортер медленно двинулся с места. Они снова вернулись на дорогу, ведущую к даче Бурова.

– Я не понимаю по-русски и не въехал, что там произошло, – сказал Берт.

– Я слышал ваш разговор, Сэз, – проговорил Холлис, – и не думаю, что он полностью купился на ваши слова.

– Мне кажется, что все прошло как надо. Вы хотите вернуться?

– Вперед, – отозвался Холлис.

– Вон там впереди – это будка с охраной Бурова? – спросил Айлеви.

Холлис приподнялся и посмотрел в окно.

– Да, это она. Дача окружена колючей проволокой. Между проволокой и домом носятся собаки. В будке должны находиться двое охранников, и один – в самом доме.

– Значит, так, вы берете охранника, который подойдет к машине, а я займусь вторым, – сказал Айлеви Миллзу.

– Ладно.

– Ну что ж, с Богом. Тормозите.

«ЗИЛ» остановился у ворот дачи.

К дверце со стороны водителя подошел солдат и заглянул в открытое окно.

– Слушаю вас, капитан?

Миллз выстрелил точно между глаз охранника. Айлеви распахнул дверцу и встал на подножку автомобиля. Второй солдат все еще оставался в будке. Сэз увидел, как тот крутит ручку полевого телефона. Айлеви прицелился и выпустил всю обойму по будке. Стекло разлетелось вдребезги, в воздух взметнулись щепки разбитого дерева, а солдат рухнул на пол. Миллз выключил фары, и Сэз двинулся к воротам. Сэм выскочил из «ЗИЛа» и схватил его за плечо.

– Он мой.

– Ладно. Только не убивайте его. – Сэз посмотрел на часы. – У нас осталось тридцать четыре минуты.

– Можно, я пойду с тобой? – спросила Лиза. – Я помогу тебе отвлечь охранника в доме.

Холлис кивнул и открыл ворота.

– Слева от дома стоит «Транс Ам» Грега Фишера. Мы уедем отсюда на нем, – сказал он Айлеви.

– "Транс Ам" Фишера? – удивленно переспросил тот. – Здесь?..

– На нем ездит Буров. Весьма вероятно, что ключи в замке зажигания.

– Прекрасная мысль, Сэм. Наверное, сейчас они будут высматривать «ЗИЛ-6». А «Транс Ам» Бурова не вызовет никаких подозрений.

– К тому же теперь многое будет зависеть от скорости и нормального управления автомобилем, – добавил Миллз. – А этот «ЗИЛ-6» – редкая сволочь.

– Все правильно, – произнес Сэм. – Но мне нужен «Транс Ам», потому что... мне нужен этот «Транс Ам». – Он взял Лизу за руку, и они побежали по асфальтированной дорожке по направлению к даче.

Вдруг навстречу им выскочили немецкие овчарки. Холлис упал на землю, выбросив вперед руку с пистолетом, прицелился и выстрелил в ближайшую собаку. Пистолет тихо кашлянул, и овчарка громко заскулила. Холлис перекатился на правый бок как раз вовремя. Вторая собака почти настигла Лизу. Холлис даже почувствовал запах этого огромного пса, прежде чем выпустил пулю в его открытую пасть.

– Ты в порядке?

Сэм встал и помог подняться Лизе.

– Все о'кей.

Они подошли к входной двери. Лиза повернула ручку двери, та оказалась незапертой. Она сунула пистолет в карман куртки и вошла в дом.

В просторной прихожей, освещенной тусклым светом, сидел охранник и целился в Лизу из автомата. Лиза немного прикрыла за собой дверь и замерла на месте.

– Кто такая? – спросил он.

Лиза приложила палец к губам и прошептала по-русски:

– Я – Лиза Родз, американка, из новеньких. Полковник очень хотел увидеться со мной.

– Он ничего мне не говорил.

– Он обо всем предупредил людей снаружи.

Охранник ухмыльнулся.

– Как ты думаешь, зачем ты понадобилась полковнику в такое время?

– Он хочет переспать со мной.

Охранник положил автомат на стол и сказал:

– Нужно тихонько подняться наверх и разбудить его. – Он снял сапоги. – Давай проходи в гостиную и раздевайся. Как раз там он занимается этим со своей старухой, она сейчас наверху.

Лиза резко распахнула до конца дверь и отскочила в сторону. В прихожую ворвался Холлис. Не успел охранник дотянуться до своего автомата, как Сэм выстрелил в него и тут же подбежал подхватить тело, прежде чем оно упало на пол. Холлис усадил охранника на стул. В уголках губ раненого появилась розовая пена, он хрипел, пытаясь вдохнуть. На груди расплывалось кровавое пятно. Холлис схватил Лизу за руку и развернул к двери.

– Уходи, скорее! И не спорь со мной!

– Пожалуйста... Сэм, будь осторожен!

Холлис открыл дверь и вытолкнул ее на улицу. Он вернулся к охраннику, который тупо уставился на него остекленевшим взглядом, схватил его за плечо и выстрелил ему в затылок, крепко удерживая на стуле. Потом Сэм медленно начал подниматься по лестнице. Ступени жалобно скрипели под его ногами.

– Наталия, это ты, дорогая? – раздался наверху женский голос.

Холлис остановился.

– Наталия в своей комнате, – ответил Буров. – Это дежурный. Иди спать, мама.

Холлис услышал шаги и звук закрывающейся двери. Он преодолел оставшиеся ступеньки и оказался в просторном верхнем холле. Слева он увидел две полуоткрытые двери. Это комнаты дочери и матери Бурова. Закрытая дверь справа – комната хозяина дома. Холлис подошел к ней и прислушался. Потом повернул ручку, резко распахнул дверь и ворвался в комнату. Он навел пистолет на кровать и приказал:

– Не двигаться!

Комната была погружена в темноту, если не считать маленькой красной, тускло мерцающей лампочки. Когда глаза Сэма привыкли к этому освещению, он увидел, что красный свет исходил от звезды, венчающей деревянную модель кремлевской Спасской башни. Это выглядело странно, но еще более странной казалась пустая односпальная кровать. Холлис все понял, но было уже слишком поздно.

Он услышал щелчок взводимого курка.

– Брось оружие! – тихо сказал Буров.

Холлис повиновался.

– Встань на колени и повернись ко мне лицом.

Холлис медленно обернулся на голос. Зажглась люстра. Буров стоял в дверном проеме босиком и во фланелевой пижаме. Его револьвер смотрел прямо на Сэма.

– Вы, Холлис, видимо, считаете, что все русские непроходимые болваны. А на самом деле болван тот, кто стоит на коленях, уставившись в дуло револьвера. – Буров с любопытством разглядывал Холлиса. – Ну, и что вас привело сюда?

– Я пришел, чтобы убить тебя!

– Нет, для тебя это слишком просто. Ты сказал: «Не двигаться». Значит, хотел захватить меня. Откуда у тебя оружие?

– Не твое дело.

– Ты один?

– А как ты думаешь?

– Думаю, что нет. Вы убили охрану?

– Ты угадал.

– И моих собак тоже?

– Именно так.

Буров задумчиво кивнул.

– Мой телефон не работает, вот я и подумал, что у тебя внизу люди. Так что мы оба в скверном положении. Это бунт? В таком случае это безумие. Здесь шестьсот вооруженных пограничников. А может, ты пришел поторговаться насчет жизни Додсона?

– Мне бы хотелось прочитать тебе лекцию о том, велика ли сила, исходящая из дула револьвера. Она зависит от иных факторов. Власть никогда еще не исходила из дула револьвера. Мы правильно выучили урок?

– Встань на четвереньки и выползай отсюда! – рявкнул Буров.

Холлис встал на четвереньки и пополз из комнаты. Буров следовал за ним.

– Теперь направо! Я покажу тебе, у кого здесь власть и сила! – злобно проговорил он.

Таким манером Буров привел Холлиса в свою спальню.

– Ложись на спину! – приказал он.

Холлис перевернулся на спину, и тут Буров со всей силы ударил его ногой в лицо.

– Снимай куртку, рубашку и спусти штаны до лодыжек!

Сэм снял куртку и рубашку, затем спустил брюки.

– А теперь ложись, руки подложи под задницу!

Буров обыскал куртку Холлиса и отбросил ее в сторону.

– А это еще что? – он сорвал с груди Сэма серебряную генеральскую звезду.

Холлис не ответил. Буров снова ударил его по голове.

– А что у тебя в этих алюминиевых трубках, Холлис? Так, имена, список инструкторов, живых и умерших. Куда ты собирался передать его?

– Один экземпляр в Вашингтон, другой – в Москву.

– Неужели?

Холлису показалось, что голос Бурова звучал как-то напряженно, неестественно. В нише у окна стоял радиопередатчик.

– Я собираюсь собрать по тревоге все подразделение охраны из караульных помещений, – сказал Буров и надел наушники.

– А где твоя жена, дочь и мать?

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Дом окружен и будет обстрелян. Я гарантирую им безопасный выход отсюда.

– Ты не можешь ничего гарантировать, дерьмо!

– Им позволят уйти сейчас, не дожидаясь твоего вызова охраны.

Буров, не снимая наушников, подошел к Холлису.

– Дом не окружен, – сказал он и пнул Сэма ногой в висок.

– Тебе известно, что это так. Охранники убиты, а твой телефон перерезан.

– Телефон, но не рация.

Буров вернулся к рации и начал искать нужную частоту. Но слышались только обрывки разговоров, заглушаемые помехами. Он посмотрел на Сэма и сказал в микрофон:

– Всем станциям, всем станциям, говорит полковник Буров. Полная боевая готовность! Немедленно пришлите отряд погранохраны к моему дому! Остерегайтесь вооруженных заключенных!..

– Тебя же никто не слышит. Неужели непонятно, что рация выведена из строя, ты, дерьмо собачье? Или русские ни черта не смыслят в радиоэлектронике?

Буров сбросил наушники и подбежал к Сэму, намереваясь снова ударить его. Сэм быстро откатился, и нога Бурова пролетела мимо. Он потерял равновесие. Холлис резко приподнялся и сбил Бурова с ног. Правой рукой Сэм схватил его револьвер, крепко зажав барабан и не давая повернуть его, а пальцы левой руки он вонзил Бурову в глаза. Тот заревел от боли, но не выпустил револьвер. Он ухитрился дважды рубануть Холлиса по шее, но тому удалось схватить его за запястье. Сэм скинул брюки вместе с ботинками и со всей силы коленом двинул Бурова в пах.

Сцепившись, они катались по полу. Оба были не новички в искусстве смертельной борьбы. Холлис двинул Бурова лбом в нос и услышал, как тот хрустнул. Буров вцепился зубами в его щеку и прокусил ее. Холлису едва удалось оттолкнуть его голову. Сэм впился ногтем большого пальца в запястье Бурова и распорол ему вену. Во время схватки ни один из них не издал ни звука, ни стона.

Буров физически уступал Холлису, однако Сэм был в худшей форме, чем несколько недель назад, к тому же он устал, и ему никак не удавалось перевернуть Бурова на спину. Сэм чувствовал, что тот постепенно высвобождает руку, держащую револьвер. Тогда Холлис внезапно ослабил захват на его запястье и свободной рукой рубанул противника ребром ладони по шее. Потом он схватил Бурова за подбородок и начал поворачивать ему голову до тех пор, пока не послышался хруст. Буров поднял руку, чтобы ослабить захват Холлиса, пока тот не сломал ему шею.

Холлис, по инерции продолжая сжимать шею Бурова, увидел, что язык полковника высунулся изо рта, а левый глаз начал вылезать из своей орбиты. Одной рукой Буров все еще тянулся к руке Сэма, а в другой крепко сжимал револьвер, который Холлису никак не удавалось вырвать.

Тогда Буров, спасая свою шею, разжал пальцы, сжимающие револьвер, и перекатился на спину, высвободившись из хватки противника. Ему удалось встать на ноги.

Холлис тоже поднялся, и теперь они стояли друг против друга, шатаясь и тяжело дыша. Холлис выбил револьвер Бурова, и тот упал на пол.

– Ну, давай же... – проговорил Сэм.

Буров не двигался, и Сэм понял, что с ним покончено. Он перевел дыхание и сказал:

– Вот тебе за Додсона, Фишера, за летчиков, за их жен и детей.

Сэм двинул Бурова кулаком в лицо, услышав хруст выбитых зубов. Бурова откинуло назад, он упал на пол и затих. Холлис опустился на колени и перевернул его лицом вниз, чтобы не испачкаться кровью. Оторвав воротник от пижамы, он перевязал ему вскрытую вену на запястье.

Потом Сэм сел на пол, чтобы перевести дух и привести в порядок мысли. Рана на щеке резкой болью отдавалась у него в голове.

В дверном проеме Сэм увидел пару сапог. Он поднял лицо и встретился взглядом с Сэзом Айлеви. За его спиной стояла Лиза. Холлис попытался подняться, но Айлеви положил руку ему на плечо и не дал ему встать.

– Посидите немного, – сказал Сэз, поднял с пола револьвер и остановился над Буровым.

– Сэм, с тобой все в порядке? – бросилась к нему Лиза.

Он кивнул и повернулся к Айлеви.

– Рация, – прошептал он.

Сэз подошел к рации, вырвал все провода и с размаху ударил по ней ногой.

– Ему удалось связаться с кем-нибудь? – спросил он Сэма.

– Не думаю, – ответил Холлис, натягивая на себя спортивные брюки. Лиза помогла ему надеть рубашку и куртку и завязать шнурки на кроссовках. Затем Холлис с трудом поднялся на ноги и рассовал по карманам высыпавшиеся из сигарных трубочек листки бумаги. Лиза протянула ему генеральскую звезду.

Айлеви перевернул Бурова на спину и посмотрел на его лицо.

– Да, ребята, крепко же вы недолюбливаете друг друга, – сказал Сэз.

Холлис промолчал.

И вдруг в комнате раздался голос:

– За что вы избили моего папу?

Все повернулись к двери. На пороге стояла в ночной рубашке испуганная девочка лет десяти. За ней они увидели довольно нескладную женщину средних лет в стеганом халате и старуху, которую Буров представлял Лизе и Холлису как свою мать.

– Да нет же, мадам, он просто потерял сознание, – ответил Айлеви.

Женщина всхлипнула.

– Я не понимаю, что происходит.

Айлеви и Холлис переглянулись. Лиза обратилась к ним по-английски:

– Вы не должны убивать их.

– А мой папа поправится? – спросила девочка.

– Конечно же, – ответила ей по-русски Лиза.

Старуха, оттолкнув сноху и внучку, вбежала в комнату, опустилась возле сына на колени и с плачем начала гладить его.

– О, Боже, мой бедный мальчик! Петя, Петя, Бог любит тебя, мой мальчик.

– Нам нельзя взять их с собой, и мы не можем оставить их... – сказал Айлеви по-английски.

– Нет, Сэз! – перебила его Лиза.

– Пусть Буров знает, что они живы, – сказал Холлис. – Это может пригодиться нам позже.

– Ладно, – кивнул Айлеви, повернулся к жене Бурова и сказал ей по-русски: – Оставайтесь в доме, иначе на вас нападут собаки. Через некоторое время сюда прибудут солдаты.

Айлеви хотел поднять Бурова, но Холлис отстранил его и взвалил тело себе на плечи.

– Мы отвезем его в больницу, – сказала Лиза девочке, погладив ее по голове.

Жена и мать Бурова попытались последовать за Холлисом по лестнице, но Айлеви остановил их.

– Не волнуйтесь. Все будет в порядке.

Лиза и Айлеви спускались за Холлисом по лестнице.

– Ты был очень добр с ними, – сказала она Сэзу.

«Транс Ам» уже стоял у входа в дом с открытой задней дверцей. Миллз и помог Холлису положить Бурова на заднее сиденье рядом с Додсоном. Глядя на этих изуродованных до неузнаваемости людей – пленного американского летчика в порванном спортивном костюме и полковника КГБ в пижаме, со связанными проволокой руками, – Сэм думал, что круг замкнулся.

– Я поведу машину, – сказал он Айлеви. – Берт, отдай мне шинель и фуражку и садись назад к Лизе.

– У нас еще двадцать две минуты. Куча времени, – отметил Сэз.

– Значит, теперь мы можем улететь? – спросила Лиза.

– Совершенно верно. Вертолет полон.

– Чертовски полон, – добавил Холлис и нажал на газ.

«Транс Ам» выехал за ворота.

Когда они подъезжали к штабу, воздух разорвал звук сирены.

– Ну вот они и очнулись, – сказал Айлеви.

Впереди они увидели несколько «ЗИЛов-6», а вокруг них – пограничников. Один из них махал Холлису руками, делая знаки завернуть на стоянку.

Холлис увеличил скорость, и штаб пролетел мимо них темным расплывчатым пятном.

– Следите за подъездом к взлетно-посадочной полосе, – предупредил Сэм. – Пока они еще не во всем разобрались, но очень скоро сообразят, что произошло. – Он взглянул в зеркало заднего обзора. – Вижу две машины.

Айлеви оглянулся через плечо и встретился взглядом с Лизой.

– Ты держишься отлично, – подбодрил ее Сэз. – Потерпи еще немного. Мы взлетим через несколько минут.

– Они все еще сзади, – напомнил Холлис.

– Взорвите их к чертовой матери, – сказал Айлеви Миллзу.

Берт завернул штанину и достал прикрепленную на лодыжке фосфорную гранату. Установив часовой механизм на ноль, он положил гранату в фуражку Сэза и приоткрыл дверцу машины.

Ближайший «ЗИЛ», догонявший их, находился примерно в двухстах метрах от «Транс Ам». Берт сосчитал до четырех и выбросил фуражку с гранатой на дорогу.

– Пять, шесть, семь...

Фосфорная граната разорвалась прямо под первым «ЗИЛом», он завертелся на дороге и врезался в дерево. Второй «ЗИЛ», большой транспортер, продолжал преследовать их, но они не стали взрывать его.

– Они не могут понять, откуда эта бомба, – сказал Берт. – И не рискуют открывать огонь по машине полковника.

– Сэм! – Лиза тронула его за плечо. – Вот эта дорога ведет к вертолетной площадке.

Холлис притормозил и резко свернул направо, на узкую, покрытую гравием дорогу.

Сирена не умолкала, а со сторожевых вышек весь лес освещался прожекторами. Уже виден был тусклый свет окон радиорубки, и до вертолета, казалось, теперь рукой подать.

– Нам надо забрать Бреннана из радиорубки, а этот чертов транспортер не отстает. Давайте остановимся здесь и блокируем дорогу, иначе они будут следовать за нами до самого вертолета, – предложил Сэз.

«Транс Ам» резко остановился, перекрыв дорогу поперек. Холлис вынул ключи зажигания и выключил фары. Они выскочили из машины и вытащили Додсона и Бурова.

– Лиза, быстро беги вперед и передай Бреннану, что мы уже здесь! – приказал Айлеви.

«ЗИЛ» затормозил метрах в ста от «понтиака». Человек десять пограничников выпрыгнули из транспортера и бросились за ними.

– Задержи их на несколько минут, Берт, – попросил Сэз.

– О'кей.

Он перезарядил свои пистолеты и откатился от машины.

Холлис и Айлеви потащили Додсона и Бурова в радиорубку. Автоматные очереди прорезали воздух у них за спиной. Берт остался один против взвода солдат...

Лиза первая вбежала в радиорубку.

– Билли. Билл Бреннан!

– О'кей! Все в порядке! Отдышись! – приговаривал он. – Что случилось?

Она показала на дорожку.

– Там... Сэз и Сэм... они тащат Додсона и Бурова...

– Кого? Ах да... А Миллз?

– Он прикрывает их. Нас преследуют!

– Я так и думал. О'кей, иди к вертолету...

– Нет, я подожду...

– Ну тогда... Я скоро вернусь.

Бреннан выбежал навстречу Сэму и Айлеви. Автоматная очередь срезала сосновую ветку прямо над их головами, и они одновременно упали на землю. Бреннан взглянул на Бурова и Додсона и спросил:

– Убиты?

– Нет, – ответил Сэз. – Без сознания. Лиза?..

– Да, она в радиорубке.

– О'кей, возьмите Додсона и возвращайтесь туда.

Бреннан встал на одно колено, и Айлеви переложил Додсона ему на спину. И снова автоматная очередь прошлась над их головами.

Бреннан, пригнувшись как можно ниже с ношей на спине, помчался в радиорубку.

– Теперь вы, Сэм. Убирайтесь отсюда! За Миллза отвечаю я.

Холлис взвалил на себя Бурова.

– Сэз, постарайтесь остаться в живых хотя бы затем, чтобы потом забрать у меня это дерьмо, – сказал Холлис и последовал за Бреннаном.

Айлеви сел под сосной и начал наобум стрелять во все стороны. Вдруг раздался взрыв, и Сэз увидел разорвавшийся на дороге огненный шар. Это «Транс ал!» взлетел на воздух. Сэз позвал Миллза, но ответа не последовало. Он вставил в пистолет последнюю обойму и начал пробираться к радиорубке, продолжая палить наугад во все стороны.

Холлис одолел последние несколько футов до рубки и обессиленный ввалился через порог. Бреннан принял у него Бурова и положил его у двери рядом с Додсоном.

– Ты как, в порядке? – тяжело дыша, спросил Сэм Лизу.

– Прекрасно.

В радиорубке было темно. Бреннан взял винтовку Драгунова с оптическим прицелом, подошел к окну и разбил стекло.

– Я не вижу ни Айлеви, ни Миллза, – проговорил он. – Только пограничников. – Билл прицелился и выстрелил.

– Превосходное оружие, только прицел не такой четкий, как у наших.

Холлис увидел у стены три АК-47, а рядом с ними ящик с обоймами.

– Я собираюсь сходить за Сэзом и Бертом, – сказал он Лизе.

Она схватила его за руку.

– Разве ты мне кое-что не должен?

Бреннан посмотрел на них и вздохнул.

– Эй, почему бы одному из вас или обоим не убраться отсюда и не посмотреть, уцелел ли там О'Ши? Заодно объясните ему, что тут происходит.

Сэм взял Лизу за руку и потащил из радиорубки.

– Пригнись, – приказал он.

Они присели в кустарнике.

– Видишь его?

Вертолет находился всего метрах в ста от них.

– Да.

– Предупреди О'Ши, что с нами все в порядке и мы скоро будем.

– Ты пойдешь со мной, – сказала Лиза, вцепившись в его запястье.

– Позже.

– Нет, сейчас!

Холлис крепко обнял ее за плечи и посмотрел прямо в глаза.

– Мне нужно, чтобы ты ушла отсюда и передала ему, что мы идем, иначе он может улететь. Я должен вернуться к остальным, Лиза.

– Так, Сэм, – твердо сказала она. – Если ты не пойдешь со мной, то я возвращаюсь и... – Из ее глаз вдруг хлынули слезы, и она задрожала всем телом.

Холлис повернул ее лицом к вертолету.

– Беги! И пригнись!

Она оглянулась на него и побежала к вертолету.

Сэм проводил ее взглядом и повернулся к радиорубке. Он чуть не столкнулся с Сэзом лицом к лицу. Айлеви посмотрел в ту сторону, где в темноте исчезла Лиза, и вздохнул с такой тоской, что Холлису стало не по себе.

– По крайней мере она слушается вас, – произнес Айлеви. – Меня она никогда не слушалась.

Холлис промолчал.

Звуки выстрелов слышались все ближе. Зеленые трассирующие очереди прорезали теперь все пространство вокруг.

Сэм и Айлеви, согнувшись, пробежали до радиорубки.

– Их тут теперь чертова уйма, – сказал Бреннан. – Они прочесывают лес и теперь ведут себя очень осторожно. Наверное, появятся здесь минут через десять. Если они доберутся до вертолета, нам не поздоровится.

– Надо отвлечь их.

Айлеви схватил АК-47 и выставил дуло автомата в окно. Он поливал длинными очередями близстоящие деревья до тех пор, пока не кончилась вся обойма. На несколько минут в лесу стало тихо. Но когда стрельба возобновилась, стало ясно, что пограничники вычислили их и вели теперь прицельный огонь.

Айлеви вставил новую обойму.

– Билл, берите этого ублюдка Бурова и отправляйтесь к вертолету, – приказал он.

– Нет, первым будет Додсон, – возразил Холлис. – А Бурова возьму я. – Айлеви кивнул Бреннану, и тот отдал ему винтовку с инфракрасным оптическим прицелом.

– Пользуйтесь ею, пока они не подойдут поближе. А уж потом сгодятся автоматы и всякие наши штучки. И все же, Сэз, лучше нам всем убраться отсюда к чертовой матери да побыстрее.

Айлеви поднял винтовку над подоконником, прицелился и выстрелил.

– Я должен еще немного подождать Берта, – сказал он. – Встретимся позже.

Бреннан опустился на колени возле Додсона.

– Пульс-то у него нормальный, однако он и в самом деле очень плох.

Он взвалил Додсона на плечо и двинулся к двери.

– Ладно, до встречи на борту, – не очень уверенно произнес Бреннан. Он толкнул дверью и растворился в темноте.

Сэм присел на корточки рядом с Буровым. Тот зашевелился и попытался поднять голову.

– Ах, это ты... – сказал он, открывая глаза. – Ты... Холлис... Я убью тебя... А твою бабу...

– Знаете, куда вы отправитесь, полковник? В Америку. Вы просто счастливчик, – сказал ему Айлеви.

– Нет... нет... – Буров поднял связанные проволокой руки и с трудом повернулся к Сэзу.

Айлеви приблизился к Бурову и показал ему шприц.

– Вы сможете посылать из Америки открытки Наталии.

– Ты ублюдок!

– На себя бы посмотрел.

Сэз вкатил ему хорошую дозу пентотала натрия.

– Слышишь, сволочь? Они идут за вами, – прохрипел Буров.

Айлеви повернулся к Холлису.

– Ну, Сэм, теперь ваша очередь. Тащите свой приз домой.

– Почему бы вам не отправиться со мной? – спросил Холлис. – Миллз убит.

– Неважно.

– Пойдемте вместе. Вы заслужили возвращение домой. Вам положен ленч в Белом доме.

– Здесь приказываю я, генерал Холлис. Поторапливайтесь.

Несколько секунд Холлис и Айлеви смотрели друг на друга, наконец Айлеви сказал:

– Через несколько минут взорвутся канистры с усыпляющим газом. Со мной все обойдется. А вам надо идти.

Они услышали за дверью звуки шагов и схватились за оружие.

– Это я, Миллз! – раздался крик.

Берт буквально нырнул в радиорубку головой вперед и, прокатившись по полу, свалился прямо на Бурова. Он сел на пол, привалившись к стене и еле перевел дыхание.

– Они совсем близко. – Берт посмотрел на часы. – У нас почти не осталось времени.

Он был весь в крови, от него пахло бензином, а вся одежда обгорела.

– Вы ранены? – спросил Сэм.

– У меня все отлично. Я успел отбежать от машины, прежде чем она взорвалась. Ну, чего же мы ждем?

– Мы ждали только тебя, – ответил Сэз. – Ты берешь Бурова. А мы прикроем тебя дымовой завесой.

– Хорошо.

Пока Холлис поднимал Бурова и взваливал его на спину Миллзу, Айлеви достал из сумки канистру. Встав у косяка двери, он осторожно выглянул.

– Они действительно близко.

Сэз проколол канистру и швырнул ее наружу. Из нее вырвался черный дым и начал рассеиваться к югу, куда дул ветер. Дымовая завеса двигалась прямо на пограничников. Айлеви достал из сумки еще одну канистру со слезоточивым газом и также выбросил ее за дверь.

– О'кей, Берт, встретимся через минуту, – сказал Сэз.

– Удачи, – пожелал Миллз и, придерживая Бурова, выбежал из радиорубки. Дымовая завеса стелилась у него за спиной.

Холлис лег у двери с АК-47 и выпустил всю обойму по движущимся силуэтам среди деревьев. Сэм оглянулся на Миллза и уже не увидел его. Айлеви, присев под окном, длинными очередями поливал все пространство, затянутое черным дымом. Вокруг стоял запах горелого кордита.

– О'кей, Миллз и О'Ши сейчас уже на борту, – сказал Холлис. – Теперь идите вы, Сэз. Я прикрою.

Айлеви взглянул на часы.

– Нет, идите вы. У вас есть еще несколько минут.

Холлис шагнул к двери, но остановился и оглянулся на Айлеви.

– Ну идите же, идите, – улыбнулся тот.

Они услышали звук турбин вертолета.

– Они собираются улетать, – сказал Сэм. – Пойдемте со мной.

Айлеви сидел, привалившись спиной к стене, и молчал. Холлис подумал, что Сэз выглядит расслабленным, умиротворенным. Он никогда еще не видел его таким.

– Значит, вы сбросили с вертолета не усыпляющий газ. Я прав?

– Угадали, Сэм, – кивнул Айлеви.

– Нервно-паралитический?

– Совершенно верно. Это зарин.

– Но почему? Зачем, Сэз?!

– Вы прекрасно знаете, почему, черт побери.

– Но... Боже, Боже, Сэз... почти триста американцев... женщины, дети...

– Им нельзя возвращаться домой, Сэм. Они никогда не вернутся. У них нет дома. Их дом здесь, в этой школе. И вы знаете это.

Холлис посмотрел в окно и увидел, что дымовая завеса начала рассеиваться. Он достал из кожаной сумки последнюю дымовую шашку и последнюю канистру со слезоточивым газом. Проколов обе, он швырнул их за дверь. В ответ раздалось несколько беспорядочных выстрелов, но они становились все реже и глуше. Сэм повернулся к Айлеви и сказал:

– Значит, Госдепартамент и Белый дом все-таки настояли на своем. Это место никогда не существовало. И вы с этим согласились, не так ли?

Айлеви посмотрел на часы.

– Идите, Сэм. Я не прошу вас умирать здесь.

– А вы собираетесь умереть здесь?

– Сейчас, совсем скоро, я убью тысячу человек.

– Это была моя идея. Я имею в виду отравляющий газ. Это принесет большую пользу Америке.

– Каким же образом?

– Мы пошли на компромисс. В обмен на то, что ЦРУ и Пентагон обязались не срывать переговоры в верхах, нам разрешили оставить себе из почти трех тысяч выпускников «школы обаяния», которых ми в конце концов отловим, столько, сколько нам надо. Остальные будут ликвидированы без суда и следствия. Это стало возможным благодаря сведениям, полученным от вас и генерала Сурикова. Таким образом, мы выходим из этой тупиковой ситуации. Мы откроем нашу собственную «школу обаяния» в Америке. Улавливаете?

– Боюсь, что да.

– Только не стройте из себя чертового бойскаута. Мы откроем первоклассную школу для нашей агентуры, а Буров с Додсоном станут своего рода деканами в ней.

– Это ваша идея?

– Разумеется, – ответил Айлеви и добавил: – Однако скажу вам еще кое-что. Ни вас, ни Лизу не предполагалось оставлять в живых. Ваши люди из военной разведки, в том числе и ваш босс, генерал Вандермюллен, согласились с этим, хотя и неохотно.

– Тогда почему?..

– О, я не настолько бесчеловечен, Сэм. Подумайте, разве мог я и в самом деле оставить ее умирать здесь?

– Ни один из ваших поступков уже не сможет удивить меня, Сэз.

– Благодарю. Однако именно этого я бы делать не смог. А что касается вас... ну, вы мне нравитесь, и я даю вам шанс выбраться отсюда.

– А что с Суриковым и его внучкой, Сэз? Значит, вы солгали мне?

– Боюсь, что да. Они на некоторое время останутся в Москве. Так нужно, иначе КГБ узнает о том, что Суриков заложил выпускников «школы обаяния». А нам нельзя допустить этого, пока ФБР не захватит всех их. Вы прекрасно понимаете это.

– Вы ублюдок.

– Я патриот.

Стрельба снаружи возобновилась настолько прицельно, что Холлису пришлось упасть на пол. Теперь радиорубку поливали из тяжелого пулемета.

– Ложитесь! – крикнул он Айлеви.

Несколько очередей вдребезги разнесли рацию. Печка с изразцами треснула, и в комнату повалил дым. Пол был усеян пеплом. От стен летели во все стороны щепки. Сэм перекатился поближе к двери. Айлеви, казалось, было все равно. Он даже не шелохнулся. Немного помолчав, Сэз заговорил снова:

– Мои люди тайно вывезут Келлумов. Они будут инструкторами в нашей американской «школе обаяния». Когда мы им предложили это, они с радостью согласились.

– Какая мерзость, – процедил Холлис, вставляя в автомат следующий магазин. – Все эти люди здесь надеялись на спасение, а вместо этого умрут...

– Совершенно верно. И умрут совершенно безболезненно. Зарин очень эффективный газ.

– Предполагалось, что мы с Лизой погибнем. А садист Буров будет жить и Келлумы тоже. Суриков с внучкой, рисковавшие жизнью ради нас, застряли здесь, а Додсон, смерти которого вы все так желали, из живого покойника в этой стране превратится в живого покойника в Америке, в новой «школе обаяния»...

– Примерно так. Идея взять Додсона была ваша, Сэм. Мне же был нужен генерал Остин. Как бы там ни было, Чарлз Бенкс весьма доволен. Ваши люди тоже в некотором роде удовлетворены, поскольку слава пропавших без вести пилотов останется незапятнанной. Было бы очень сложно оправдать всех этих предателей...

– Они не...

– Нет, предатели! Не говоря уже о том, что ЦРУ получило все, что хотело.

– А вы? Вы-то получили то, что хотели, Сэз?

– Наверное. Может быть, я просто получил то, что выпало мне на долю.

– Вы что, Сэз, не понимаете, насколько все это чудовищно?

– Конечно, понимаю. А вот вы понимаете, насколько это блестяще? Это классический поворот огромного шпионского наступления на нас против них. Мы купили для раскормленного, разлагающегося Запада еще несколько десятилетий, чтобы он мог без помех разрабатывать новые фасоны джинсов, играть в демократию, вести разговоры о мире и взаимопонимании, писать книги по диетическому питанию...

Холлис прыгнул от двери прямо на Айлеви и двинул его ногой. Он навалился на Сэза всем своим весом и прижал к полу.

– Да вы понимаете, что вы наделали? Неужели все в этом Вашингтоне совершенно рехнулись?

– Да все они перепуганные засранцы, вот они кто! – заорал Айлеви. – Спуститесь же с облаков, генерал Холлис! Это борьба за существование. – Он отпихнул Холлиса и сел.

– Значит, вы все сошли с ума, черт побери! – крикнул Сэм. – Мы не сможем выжить, если станем такими, как они! Ведь такие люди, как Суриков и его внучка... Мы для них луч света во тьме... вы что, не понимаете этого, Сэз? Мы с вами прожили в этой стране два года. Боже, Сэз, неужели это вас ничему не научило?

Айлеви выхватил пистолет и направил его Холлису в лицо.

– Мне не нужны ваши идиотские лекции! Я отлично знаю, что сделал, черт побери! По крайней мере, признайте, что это было вынужденной мерой. Или немедленно заткнитесь!

– Ладно... я все понимаю. – Сэм подумал о Джейн и Тиме Лэндисах, о их сынишке. Он вспомнил свежие страдания генерала Остина, скромную храбрость Льюиса Пула и трагедию всех американцев, с которыми ему довелось познакомиться здесь, а также их русских жен и детей. Политзаключенные, курсанты, пограничники, семья Бурова – все они стали жертвами этого безумия.

– Черт возьми! – выругался он.

Айлеви отшвырнул пистолет и схватил с пола АК-47. Он встал у окна и стрелял до тех пор, пока автомат не перегрелся.

Холлис подошел к другому окну и выбили остатки стекла вместе с рамой.

– Куда вы? – спросил Айлеви.

– Домой.

– Ну нет, – заревел Сэз и навел на Холлиса автомат. – Вам слишком много известно.

– Поэтому я и собираюсь домой. Идемте со мной, Сэз.

Айлеви выпустил очередь в стену над головой Холлиса.

– Стоять!

– Нет. Я пойду своим путем. Не вашим.

– Вы мой должник, Сэм. За спасение жизни Лизы. Прикройте меня.

– Я ничего вам не должен.

– Что?

– Вы прикроете меня. О'кей?

– Конечно. Я всегда это делаю.

– Спасибо, Сэз, – кивнул Холлис.

– Вам тоже. Я пойду сразу за вами, Сэм. До встречи на борту.

Холлис вывалился из окна и лег на землю. Автоматные очереди беспрерывно били по радиорубке. Вокруг раздавались крики и кашель задыхающихся от газа людей. Сэм вскочил на ноги и побежал к вертолету.

Справа и слева свистели пули, но он не обращал на них внимания, сосредоточившись только на поле впереди себя.

За спиной послышались шаги. Оглянувшись, он увидел бегущего за ним Айлеви. Вдруг Сэз, словно споткнувшись, упал, исчезнув в высоком кустарнике. И тогда все вокруг превратилось для Холлиса в волны хайфонской бухты, а человек, пытающийся подняться, был не Сэзом Айлеви, а Эрни Симмзом.

– Сэм! Сэм! – звал голос. Сейчас Холлис и вправду не мог сказать, чей это голос, Айлеви или Симмза. Он повернулся и побежал обратно.

Айлеви полз сквозь пожелтевшую жухлую траву. Он вцепился в ногу Холлиса, заставив упасть его рядом.

– Сэм...

Холлис расстегнул на Айлеви шинель и увидел, что на его белоснежной рубашке расплывается темное пятно.

– Ох, черт, Сэз...

Айлеви перевернулся на спину, и Холлис зажал его рану ладонью.

– Лежи и не двигайся, Сэз. И не дыши глубоко, – говорил Холлис. Но кровавые пузыри уже выступали на губах Айлеви. – Успокойся. Все в порядке, – приговаривал Сэм.

Глаза Айлеви затуманились, а дыхание стало неровным, но все же он сумел отчетливо произнести:

– Уходи... уходи... они ждут тебя... не заставляй их ждать...

– Нет, только не сейчас. Будь что будет, приятель. – Он схватил Айлеви за подмышки и начал поднимать, но почувствовал, как его тело свело судорогой, и оно тут же обмякло. Холлис посмотрел в открытые безжизненные глаза Сэза и осторожно опустил его на влажную русскую землю. – Думаю, теперь я могу оставить тебя, – прошептал он.

Вдруг Холлис услышал над головой звук пропеллера. Он посмотрел на часы: 3.48. Они ждали его, но не слишком долго. Конечно, О'Ши, Бреннан и Миллз не позволили бы Лизе покинуть вертолет. Но учитывая ее характер, она могла остаться там, в поле. Сэм поднялся и побежал туда, где еще минуту назад стоял Ми-28.

За спиной он услышал шум и оглянулся на радиорубку. Она полыхала огнем. В оранжевых отблесках пламени Холлис увидел бегущих за ним пограничников. С каждым шагом он все больше убеждал себя, что Лиза не осталась ждать его. И Сэм был бы несказанно рад этому. Ему было просто очень больно от того, что уже никогда не увидит ее. Холлис остановился на том месте, где только что стоял вертолет. Он поднял глаза вверх, но ночное небо было пусто. Один из прожекторов поймал Холлиса лучом света. Сэм увидел силуэты людей, цепочкой окружавших его со всех сторон.

– Ты окружен. Сдавайся! – донеслось до него.

Холлис припал на колено и выпустил очередь вокруг себя. Пограничники попадали на землю, но не стали открывать ответный огонь, чтобы не попасть друг в друга. Сэм наблюдал, как они короткими перебежками, пригнувшись приближались к нему. Яркий луч прожектора слепил Сэму глаза. Он выпустил очередь в прожектор и стрелял до тех пор, пока тот не потух.

– Сдавайся! Бросай оружие! – снова услышал Холлис.

Патроны в магазине кончились, и он замер в ожидании с пистолетом в руке. Теперь пограничники находились метрах в пятидесяти от него. Сэм разрядил в них всю обойму и приготовился умереть.

– Я не сдамся вам, сволочи! Подойдите и возьмите меня!

Но никто ему не ответил. Сэм услышал, как кого-то рвет, потом раздался стон, и он все понял. Нервно-паралитический газ, идущий с севера, уже настиг первую группу его преследователей, но пока не добрался до него. Лучи прожекторов со сторожевых вышек тоже больше не двигались.

Он оглянулся назад. С подветренной стороны к нему по-прежнему приближались пограничники. Теперь Сэму стало совершенно безразлично, кто доберется до него первым: преследователи или газ. Он не испытывал страха перед смертью. Ведь если бы не те считанные минуты в хайфонской бухте, то последние пятнадцать лет своей жизни Холлис мог бы провести здесь. Судьба просто одолжила ему еще несколько лет, которые теперь придется оплатить сполна. Он всегда знал, что это рано или поздно случится.

Его могила на Арлингтонском кладбище уже была занята, и не имело никакого значения, что там покоился не его прах, а какого-то несчастного русского. Его жизнь уже стала чем-то лишним, точно так же, как и лишними стали жизни находящихся здесь пилотов. С самого начала Сэм знал, что, играя в игру Айлеви, приближал именно этот конец, и он подумал, что совершенно справедливо для него оказаться сейчас здесь, вместе с этими людьми, которые никогда не вернутся домой.

И еще он знал, что мог бы выскочить из радиорубки двумя минутами раньше. Но задержался там вполне сознательно, углубившись в постижение человеческого безумия.

Холлис простил Айлеви, поскольку тот добровольно пошел на смерть за свои убеждения. Но такие, как Чарлз Бенкс, и те, кто разыгрывает подобные партии в Вашингтоне и Москве, – это совсем другое дело. Неплохо бы им оказаться здесь, в этом лагере, чтобы вернуться к реальности.

Холлис закрыл глаза и мысленно вызвал образ Лизы, такой, какой он впервые увидел ее в рабочем кабинете на дежурстве в ночь исчезновения Фишера. Именно той ночью какая-то ниточка протянулась между ними, и он сразу понял, чем это кончится. Поэтому Сэм и попытался тогда отдалить ее от себя. Если он и сожалел о чем-то, то только о том, что лишь теперь понял, что должен был любить ее сильнее.

Ветер усилился, и Холлис глубоко вздохнул. Сосны и влажная земля пахли все еще приятно, чем-то своим, по крайней мере их еще не поразили ядовитые миазмы. Он почувствовал слабую тошноту и странное раздражение на коже. Кто-то резко вскрикнул вдалеке и застонал. Сэм удивился, что газ настигает русских с подветренной стороны.

Он посмотрел в небо. Огромная черная тень опускалась прямо на него. Затем Сэм увидел крылья и понял, что это вовсе не галлюцинация, а вертолет, расчищающий воздушное пространство над его головой, создавая тем самым крошечный оазис жизни в смертельной зоне. Холлис тряхнул головой.

– Нет! Убирайтесь! – Это был второй вариант хайфонской бухты. Ладно, он заслужил один подарок судьбы, однако не заслужил этот второй. – Убирайтесь!

Вертолет немного накренился на бок, и Сэм увидел ее. Лиза стояла на коленях у открытой дверцы. Она была в десяти футах над ним, ее рука тянулась к нему. Рядом с ней – Бреннан, а в иллюминаторе он увидел Миллза. О'Ши управлял вертолетом с таким мастерством, что превзошел самого себя.

Холлис замотал головой и отмахивался от них руками.

– Сэм! Я прошу тебя! – Она еще дальше высунулась из двери, а Бреннан, придерживая ее сзади, скинул вниз веревку с петлей на конце.

Вертолет завис, и Холлис понял, что машина сейчас борется с собственной силой тяжести. Он знал, что О'Ши будет висеть над ним до тех пор, пока либо вертолет не упадет, либо все они не отравятся газом. Холлис продел петлю веревки у себя под мышками и тут же почувствовал, как его тело оторвалось от земли и взлетело в воздух. Потом он уже ничего не чувствовал.

 

Глава 42

Холлис открыл глаза в темноте. Далекие огоньки приблизились и обрели знакомые очертания приборной доски. Было почти шесть часов утра. Сэм повернулся и взглянул на О'Ши.

– Куда вы направляетесь, черт возьми?

– Привет! Нормально себя чувствуете? – улыбнулся он.

– Превосходно. Отвечайте, капитан, – сказал Сэм.

Лиза наклонилась к нему сзади и поцеловала в щеку.

– Привет, Сэм.

– Привет тебе. Привет всем, кто там, позади. Так куда же мы летим, черт возьми? Посольство всего в двадцати минутах...

– Нам нельзя в посольство, генерал, – проговорил Берт Миллз. – Капитан О'Ши, Билл и я официально находимся в Хельсинки. Вы с Лизой – официально мертвы. Додсон погиб уже лет двадцать назад, а главная наша трудность – это Буров.

– Я понимаю, – кивнул Холлис. – Мы летим к заливу.

– Да, сэр, – сказал О'Ши. – К Финскому заливу. На встречу с кораблем. Поздравляю с повышением по службе.

Сэм хмыкнул.

– Благодарю вас.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Миллз. Холлис пошевелил ногами и руками. Он почувствовал запах рвоты, исходящий от спортивного костюма. Правая сторона его лица онемела, и, коснувшись пальцами щеки, Сэм нащупал марлевый тампон на том месте, куда его укусил Буров.

– Я в полном порядке, – заключил он, повернулся на сиденье и испытующе посмотрел на Миллза. – Вы применили пралидоксим?

Миллз кивнул, подтверждая, что они оба имели в виду антидот нервно-паралитического, а не усыпляющего газа.

– У меня были конвульсии?

– Совсем немного. Но раз вы себя чувствуете нормально, значит, все в порядке. Значит, лекарство действует.

– Не думала, что усыпляющий газ может вызвать у тебя такую рвоту, – сказала Лиза.

Все промолчали.

– Додсон выкарабкается. – Миллз решил прервать неловкую паузу. – Ему нужно лишь несколько раз плотно пообедать. Буров же... ему придется подправить физиономию. Надеюсь, что мозги у него остались в порядке.

– У него и раньше с мозгами было не все в порядке, – заметил Сэм и почувствовал, как Лиза крепко сжала его руку. – Как я рад видеть тебя. – Он поцеловал ее в ладонь.

– Мы ждали тебя, но... – начала она.

– Вообще-то предполагалось, что вы не будете ждать и тем более возвращаться, рискуя всем.

– Мы голосовали, и я проиграл, – сказал Миллз. – Туг ничего личного не было, генерал. Я действовал по плану. Правда, по плану вы с Сэзом тоже не должны были дожидаться меня. Но огромное вам спасибо.

Холлис снова взглянул на приборную доску.

– Далеко мы от залива? – спросил он.

– Я думаю, что осталось около ста пятидесяти километров. У меня есть навигационная карта, но я не могу разглядеть никаких наземных ориентиров. Мы направляемся в сторону Ленинграда. Когда увидим огни города, изменим курс.

Холлис посмотрел на индикатор скорости и высоты. Они летели со скоростью 150 км в час на высоте 1600 метров. Сэм проверил все показатели и убедился, что вертолет действовал исправно. Единственной проблемой было горючее: похоже, его не хватит.

О'Ши заметил его беспокойство и сказал:

– Наверное, последние сто ярдов нам придется преодолевать вплавь.

– Вы сожгли часть горючего, возвращаясь за мной, – заметил Холлис.

О'Ши промолчал. Холлис повернулся к Миллзу.

– Если я вас правильно понял, то вы, Бреннан, и мой бывший помощник находитесь сейчас в Хельсинки, и, видимо, вы больше не возвратитесь в Москву.

– Верно.

– А Буров с Додсоном навсегда исчезнут в американской «школе обаяния», – добавил Сэм.

Миллз задумчиво кивнул.

– А нас с Лизой ожидает торжественная встреча в Нью-Йорке.

Миллз некоторое время помолчал, затем спросил:

– Ну... разве Сэз ничего не рассказал вам?

– Да. Мне известно, что не предполагалось, что мы с Лизой окажемся в этом вертолете. Но раз мы здесь...

– Ну... полагаю, мы сможем заявить, что при катастрофе вашего вертолета было допущено ошибочное опознание. Думаю, что можно разработать версию вашего воскрешения из мертвых.

– Благодарю вас. Что вы отлично разработали, так это – версию нашей гибели.

Миллз смущенно улыбнулся. Лиза переводила взгляд с одного на другого.

– Как всегда, я что-то не совсем вас понимаю.

Холлис посмотрел ей в глаза.

– Это был не усыпляющий газ, – сказал он. – Это был нервно-паралитический газ. Яд.

– Что?

– Переговоров об обмене пленными не будет. Все, кто остался там, погибли. И Сэз вместе с ними.

– Нет!

– Да. Предполагалось, что мы с тобой погибнем тоже.

– Но почему?.. – Она посмотрела на Миллза. – Сэз... мертв? Нет, он не может быть мертвым. Берт сказал, что его захватят, а потом обменяют на Бурова. Да, Берт?

– Это очень трудно объяснить, Лиза. – Миллз взял ее за руку.

– Нет, Берт, вовсе не трудно, – возразил Холлис. – Все очень просто. Госдепартамент, Белый дом, Пентагон и ЦРУ заключили сделку. «Школа обаяния миссис Ивановой» закрылась навсегда, и скоро откроется «Школа обаяния миссис Джонсон».

– Не думаю, что вам стоит говорить еще что-нибудь, генерал, – произнес Миллз. – Полагаю, Сэз не хотел, чтобы она это знала.

Холлис, не обращая на него никакого внимания, продолжал:

– Было две на вид неразрешимых проблемы: первая – каким образом разоблачить русских в Америке, и вторая – как поступить с пленными американцами, которых тайно держали в России. И вот некий человек, генерал Суриков, помог решить первую проблему, что позволило Сэзу разобраться и со второй. – И Холлис пересказал Лизе все, что ему поведал Айлеви. Когда Сэм закончил, она на удивление твердым голосом спросила:

– И все это была идея Сэза?

– Да. Но к его чести должен сказать, что перед смертью его мучили угрызения совести. И он не смог убедить себя в том, что тебе необходимо погибнуть. В самом конце он испытывал ко мне двойственное чувство. Я говорю все это тебе, потому что ты имеешь право знать все. Тебе ведь всегда этого хотелось, Лиза.

– Не думаю, что это сразу изменит мое отношение к нему. Я даже представить себе не могу всех этих людей мертвыми... этих мужчин, их жен, детей... Джейн, похищенных американок... – Она в ужасе затрясла головой. – Я не могу поверить, что он лгал насчет усыпляющего газа и обмена пленными. – Она посмотрела на Холлиса. – Ты знал, что это ложь, не так ли?

– Это казалось слишком правильным, слишком хорошим, и совсем не соответствовало тому, что случилось в действительности.

Холлис повернулся к Миллзу.

– Я полагаю, что моя жизнь и жизнь Лизы по-прежнему в опасности.

Миллз, казалось, чувствовал себя неловко.

– Во всяком случае, я вам не опасен. Мы что-нибудь придумаем.

– Например? Пожизненное заключение в новой «школе обаяния»?

– Я думаю, единственным требованием Сэза к вам обоим было ваше обещание никому не рассказывать об увиденном.

«Так возникает легенда», – подумал Сэм.

Лиза закрыла лицо руками. По ее щекам текли слезы.

Холлис повернулся к О'Ши:

– Вы сделали все возможное, чтобы сжечь максимальное количество топлива. Уменьшите скорость.

– Не могу.

– Почему?

– Наше рандеву с кораблем должно состояться до рассвета. Корабль не должны обнаружить. В этих водах могут находиться советские военные и торговые суда.

– Понятно.

– Восход солнца в семь двадцать две. И даже на этой скорости мы рискуем опоздать.

Небо сверху затянуло облаками. Внизу не было видно ни единого огонька.

Холлис взялся за штурвал со своей стороны.

– Отдохните немного. Расслабьтесь, – сказал он капитану.

О'Ши потянулся и с облегчением вытянул ноги.

– Не хотите пересесть на правое сиденье? – спросил он.

– Нет, мне не хотелось бы никуда переходить, даже в лучший мир.

Холлис знал, что управление вертолетом выматывает одного пилота за час. О'Ши был буквально приклеен к штурвалу почти два часа.

– Давайте поднимемся, – сказал Холлис. Он перевел вверх ручку на медленный подъем, прибавил мощности и установил нужный циклический шаг. – Похоже, он неплохо слушается. Однако мне не хотелось бы выполнять на нем какой-нибудь сложный маневр, например, садиться на корабль во время качки и при сильном ветре.

На высоте трех тысяч метров Холлис прекратил подъем, и скорость снова упала до 150 километров.

– Вот так-то лучше, – заключил Сэм.

– Может быть, мне следовало раньше подняться? – спросил О'Ши.

– Возможно. Но раньше встречный ветер мог оказаться сильнее.

– Трудно определить это, когда нельзя позвонить и справиться о сводке погоды.

– Совершенно верно. – Холлис уже прекрасно освоился с управлением и приборами. Он сопоставил скорость, высоту, нагрузку, горючее, время в полете, предположительное расстояние до места посадки, но все же не мог сказать с уверенностью, увидят ли они Финский залив до рассвета. А может быть, они вообще не увидят ни Финского залива, ни рассвета.

Мысли О'Ши, похоже, работали в том же направлении.

– Если мы хотя бы увидим какой-нибудь наземный ориентир, то можно будет определить, сколько нам еще лететь. Но меня беспокоит горючее.

– Послушайте, а не стоит ли нам сбросить часть груза? – спросил Миллз.

– Уверен, вы уже сделали это.

– Да, – сказал О'Ши. – Одежду, багаж, питьевую воду, кое-какие железяки, всего фунтов на сто.

– Я имел в виду кое-что иное, – произнес Миллз.

– Кто у вас на уме, Берт? – спросил Холлис.

– Ну... Додсон или Буров...

– Они нужны вам. Не хотите, чтобы выпрыгнул я?

– Нет. Я не хочу, чтобы вертолет вел капитан О'Ши. Он действует мне на нервы, – улыбнулся Миллз и добавил: – Послушайте, если нужно, мы можем избавиться от Бурова.

Холлис и О'Ши промолчали.

– Ладно, забудем. Я не играю в игру «спасайся кто может». Здесь решаете вы, вот и решайте, – сказал Миллз.

Холлису, в общем-то, нравился Миллз, когда он был самим собой. Но вот когда Миллз старался стать Айлеви, результат получался один: показной цинизм, без изящества и уверенности в себе, присущих его боссу.

– Ради Бога, умоляю, я не желаю больше слышать об убийствах, – проговорила Лиза.

Холлис решил сменить тему.

– Самолетов не видно? – спросил он капитана О'Ши.

– Нет, сэр.

– И как вы собирались избежать советских радиолокаторов?

– Ну, парни из ВВС, с которыми мы консультировались, полагали, что когда в Москве сделают какие-либо выводы, мы будем уже вне их досягаемости. Нас нельзя засечь визуально, с выключенными опознавательными огнями. Правда, предполагалось, что я полечу достаточно низко, чтобы избежать авиационных радиолокаторов, смешавшись с наземными радиопомехами, и не сразу возьму курс на залив. Но мне и тогда казалось, что запаса горючего не хватит дотянуть до залива.

– Вам правильно казалось, – заметил Холлис. – Даже если нас пока не разыскивают, все равно мы покажемся на чьем-нибудь экране, стоит войти в воздушное пространство Ленинграда.

– Поэтому нам придется лететь низко, ниже радара, – сказал капитан. – Мы рискуем лишь тем, что в это время нас просто увидят над населенным пунктом, поскольку мы полетим буквально над крышами домов. Надо сесть до того, как они выйдут на перехват.

– Я думаю, что вы не учли советский морской радар, контролирующий пространство над заливом. Если будет организован специальный поиск, то нас наверняка обнаружат. Пока же они, видимо, не связали пропажу вертолета Аэрофлота Ми-28 с событиями под Бородином.

– Мы рассчитывали, что никто не узнает об уничтожении школы до утра. А что касается вертолета, я же сменил его номер, и, возможно, они все еще разыскивают место катастрофы Р-113. В этой стране каждое ведомство действует независимо друг от друга, и информация здесь передается не так просто. И это нам только на пользу, – сказал Миллз.

– Возможно, вы и правы. Каким образом вы намерены встретиться с кораблем в проливе? – спросил его Холлис.

– Сначала мы находим аэропорт Пулково. Его мы с вами узнаем с воздуха. Потом снизимся до двухсот метров, чтобы нас не засек радар. Примерно в километре к югу от контрольной вышки мы возьмем курс 310 градусов. Пролетим над берегом западнее Ленинграда до тех пор, пока на длинной дамбе не увидим маяк. Прямо над ним мы возьмем курс 340 градусов и на десять минут снизим скорость до 80 километров. Если мы выполним все это, то скоро внизу, на главном морском пути, увидим треугольник желтых противотуманных огней. Они будут находиться на корме грузового судна, выходящего из Ленинграда. Огни не будут мигать или ярко вспыхивать, чтобы не привлечь внимания. Однако они должны гореть достаточно ярко, чтобы мы смогли разглядеть их с высоты двухсот метров и даже в тумане. Мы приземлимся в центр треугольника, потом утопим вертолет, а судно доставит нас в Ливерпуль. Когда доберемся до Лондона, я угощу всех обедом.

Они летели еще пятнадцать минут на север.

Холлис увидел, что путевая скорость падает, значит, снова подул встречный ветер. Стрелка индикатора горючего застыла на красной черте.

Спустя пять минут замигала предупредительная лампочка. А еще через несколько секунд по радио раздался голос:

– Запасы горючего на исходе. Приготовьтесь к завершению полета.

Холлис и О'Ши переглянулись, а Миллз спросил:

– Что он там говорит?

– Что до Рождества осталось всего сорок два дня, как раз успеете сделать покупки, – ответил Холлис.

– Кончилось горючее, – объяснила Миллзу Лиза.

– Я так и понял, – кивнул Миллз.

Они продолжали лететь на север, каждое мгновение ожидая, что двигатели вот-вот заглохнут. Лиза наклонилась вперед и положила руку Сэму на плечо.

– Ну, как ты? – спросила она.

– Превосходно.

– Сколько еще топлива осталось после предупреждения?

– Важнее то, сколько нам удастся протянуть без горючего. А это зависит от температуры, груза, влажности, ветра, высоты, скорости, режима работы двигателей, маневрирования и Господа Бога.

– Может, мне стоит помолиться?

– Это не повредит.

– Я разрешу тебе летать.

– О'кей. Ты молишься. Я буду летать. А потом мы поменяемся местами.

Лиза посмотрела на его руки на штурвале. Сейчас перед ней был другой человек, совсем не тот, с которым она познакомилась в Москве, а потом жила в «школе обаяния». Ей вдруг пришло в голову, что он здорово смотрится за штурвалом. Она вспомнила, как Сэз говорил ей в Шереметьеве, что летчики принадлежат к совершенно другой, особенной категории людей. Но сейчас Лиза поняла, что смогла бы любить Сэма таким, каков он есть.

– Запасы топлива на исходе. Приготовьтесь к завершению полета, – повторил голос по радио.

Холлис взглянул на часы на приборной доске. 6.59. Через двадцать три минуты наступит рассвет, и грузовое судно выключит опознавательные огни. На той скорости, с которой сейчас они летели, они смогли бы покрыть до рассвета примерно шестьдесят километров. Но на последние десять минут полета необходимо снизить скорость до восьмидесяти километров в час.

– У нас есть выбор: либо сбавить скорость и сберечь топливо, тогда мы, возможно, доберемся до места встречи с судном уже после рассвета. Или увеличить скорость и расход горючего. Это единственный способ успеть на рандеву до рассвета. Конечно, увеличивается риск, что мы не долетим так далеко. Ну и каково будет ваше мнение, капитан? – спросил Холлис.

О'Ши ответил так, словно он уже обдумывал это:

– Могу поспорить, что горючего у нас осталось больше, чем мы думаем. Просто нутром чувствую. Я бы на всей скорости пошел вперед.

– А я за то, чтобы уменьшить скорость и сберечь топливо, – возразил Миллз. – Главное не в том, чтобы добраться до рассвета до судна, а в том, чтобы убраться из СССР и оказаться вне досягаемости КГБ. Я скорее предпочту свалиться в воду, чем попасть к ним в лапы.

– В данной ситуации у вас нет права голоса, Берт, – заметил Холлис. – Это чисто технический вопрос. Тем не менее, ваше мнение принято к сведению. Лиза?

– Я согласна с Бертом. Я предпочитаю утонуть, нежели задохнуться от газа на суше.

– Ну что ж, пусть теперь Бреннан выскажется.

Сэм услышал щелчок лопнувшего пузыря жвачки.

– Мы еще не сдохли? – спросил Билл.

– Как раз обсуждаем этот вопрос, – откликнулся Миллз.

Бреннан потянулся и откашлялся.

– Эй, полковник, рад видеть вас в полном здравии. Как дела?

– Отлично. Кстати, я генерал.

– Ах да, верно. Прошу прощения. Ну как, мы расплатились с ними, не так ли? Я хотел сказать, что мы надрали кое-кому задницу!

– Надрали. Вы слышали наш разговор?

– Ага. Крутовато нам приходится. Чего бы вы там, парни, не решили, я всегда за. Ненавижу летать. Хотелось бы поскорее приземлиться.

– Вам решать, генерал, – сказал О'Ши.

Бесстрастный механический голос снова напомнил о себе:

– Горючее на исходе. Приготовьтесь к завершению полета.

– Полный вперед! – Холлис подал вперед рычаг оборотов винта, от чего машина нырнула носом вниз, и одновременно прибавил мощность и отрегулировал ручку «шаг-газ». Стрелка указателя воздушной скорости достигла 180 км и совместилась со стрелкой путевой скорости.

– Никогда не верь русским, – заключил Холлис.

Они по-прежнему летели на север.

– Смотрите! – крикнул вдруг О'Ши.

Справа на темном далеком горизонте они увидели едва различимый свет.

– Ленинград, – сказал Холлис.

– Примерно в двадцати километрах. Минут семь лета.

Он посмотрел на часы: 7.04. Восемнадцать минут до рассвета. Если они за семь минут доберутся до Пулкова и сменят направление, то долетят до маяка еще минут через пять. Затем – десятиминутный полет до места встречи с грузовым судном. Похоже, на все им понадобится двадцать две минуты.

– Сейчас мы состязаемся в скорости с солнцем, генерал, – мрачно усмехнулся О'Ши.

Холлис увеличил скорость до 200 километров.

– В конце длинного полета мы идем на полной скорости, – заметил капитан. – Вы доверяете этим турбинам?

Холлис взглянул на приборы. Уже три стрелки находились на красной черте.

– Никогда не верь русским, – повторил Холлис и повернулся к Бреннану. – Так все же зачем ты вернулся сюда, Билл?

– Сам не знаю. Сэз Айлеви сказал, что вы в беде. Поэтому и капитан О'Ши добровольно вызвался на это дело. Верно, капитан?

– Точно. Сколько вы налетали на вертолетах, генерал? – спросил О'Ши.

Холлис посмотрел на часы.

– Учитывая последние полчаса, всего час.

– Я серьезно.

– А серьезно... не знаю точно... часов десять-двенадцать. Это что, проверка?

– Нет. Я просто думаю, кто будет сажать его.

– Если нам придется садиться с заглохшим двигателем на воду, то это сделаете вы. Если же с включенным двигателем и на палубу грузового судна, то я и сам справлюсь.

– О'кей.

Ми-28 продолжал снижаться. Путевая скорость становилась все меньше и меньше. Значит усилился встречный ветер. Они летели на высоте 500 метров.

Ленинград. Самый нерусский город в России. Город культуры, изящества и претензий на свободу. Этот город всегда нравился Холлису.

– По-моему, вон там, видите, московская магистраль. Значит, Пулково должно быть левее, – сказал О'Ши.

– Чего-то я больше не слышу мерзкого голоса по радио, – проговорил Миллз.

– Наверное, он уже плюнул на нас, – отозвался Сэм.

– А это что такое? – воскликнул О'Ши и показал в левый иллюминатор.

Холлис увидел знакомые ему голубовато-белые опознавательные огни самолета.

– Вот образцовый пример захода на посадку, капитан.

– Благодарю вас, сэр. Я пытался определить направление ветра, но у меня нет уверенности, что мы можем долго продержаться в выбранном направлении.

Высотомер показал двести метров над землей, и Сэм выровнял машину. Он прикинул, что теперь находится южнее на километр от диспетчерской Пулкова, и взял курс 310°. Теперь они летели так низко, что Холлис мог разглядеть пассажиров ехавшего под ними автобуса.

– Вижу залив, – сказал О'Ши.

– Еще несколько минут. Ищите в конце дамбы маяк, – проговорил Холлис.

Следующие минуты пролетели в полной тишине. Внизу под ними плавно проскользил берег, и они вылетели к морю. Миллз взглянул на часы: 7.14.

– Все. Теперь возврата нет, – вздохнул он. – Если мы упадем в воду, то прожить сможем только четверть часа.

– Маяк! – крикнул О'Ши, указывая вперед.

– Вижу, – сказал Холлис и взял курс 340°. На часах было 7.17. – Капитан, следите за временем, – приказал он.

– Есть, сэр.

– Берт, я бы хотел посмотреть в глаза тем парням из ВВС, которые консультировали вас по подготовке этого полета.

– А... в чем проблема? Я хочу спросить, помимо горючего?

– Навигация. Два движущихся объекта. Судно должно бороться с волнами, нам же приходится сопротивляться ветру, да еще в темноте.

Вдруг раздался хриплый голос:

– Я вас всех убью!

– Это что, новая запись? – спросил Холлис.

– По-моему, это подает голос наш пассажир сзади. Что он там еще бормочет? – ответил Бреннан.

– По-моему, он просит ввести ему еще одну порцию пентотала натрия. Берт, сделайте так, чтобы он заткнулся.

Миллз пробрался к Бурову.

– Он и так уже в плохой форме, генерал. Я не хочу убивать его.

Буров неразборчиво пробормотал сквозь распухшие губы:

– Я вас всех отправлю обратно в камеры!

– Заткни свой поганый рот, Буров, – обернулся Сэм. – Или я выкину тебя отсюда к чертовой матери.

Буров замолчал. Миллз внимательно осмотрел Додсона.

– Ас нашим вторым пассажиром, похоже, все в порядке, – заметил он.

– Время семь девятнадцать, – сказал капитан. – Прошло две минуты. Солнце всходит. Они не возьмут нас на борт, если оно взойдет.

Снова послышался голос Бурова.

– Послушайте меня! Слушайте! – Сквозь выбитые зубы он еле выговаривал английские слова. – Посадите вертолет и отпустите меня. Я гарантирую, что не причиню никакого вреда тем, кто остался в школе. Даю вам слово.

В салоне на минуту наступила тишина, потом Холлис попросил О'Ши:

– Примите управление.

Сэм направился к креслу, в котором сидел Буров.

– Вам не хочется принять что-нибудь обезболивающее?

Буров отрицательно покачал головой.

– Вас мучает жажда?

– Да. Сильная.

– У нас осталось что-нибудь выпить?

– Только это, – ответил ему Миллз, протягивая флягу. – Коньяк. Хороший, настоящий коньяк.

Холлис взял фляжку и поднес ее к кровоточащим губам Бурова. Тот не сводил с Холлиса глаз, приоткрыл рот, и Сэм вылил в него полфляги. Буров закашлялся и сплюнул свернувшуюся кровь.

– У нас нет воды, – объяснил Холлис. – Через несколько минут вы или будете пленником на корабле, или погибнете в водах залива. Иного вам не предопределено.

Буров молча кивнул.

– Вы молитесь Богу? – спросил Сэм.

– Нет. Никогда.

– Но ведь мать учила вас, как это делается?

Буров молчал.

– Можете подумать об этом.

Буров тяжело обмяк в своем кресле, голова его бессильно опустилась вниз.

– Поздравляю, – произнес он разбитыми губами. – Поздравляю всех вас. А теперь, прошу вас, оставьте меня в покое.

Холлис вернулся на свое место.

– Я поведу, – сказал он капитану.

На часах было 7.21. До места встречи с судном осталось около шести минут лета, а до рассвета – всего одна-две минуты.

"По крайней мере я увидел рассвет, – подумалось Сэму. – И несмотря на все случившееся, лучше встретить рассвет здесь, чем в «школе обаяния».

– Семь двадцать семь. Мы летим от маяка уже десять минут, – объявил О'Ши.

– Думаю, они погасили свои огни, – сказал Бреннан. – А может, просто сядем на любой корабль? Вон видите там – огромный танкер? Примерно в полукилометре от нас.

Холлис уже давно заметил массивную плоскую палубу в сером утреннем свете.

– Это судно может оказаться советским или принадлежащим Восточному блоку.

За несколько минут небо преобразилось на глазах.

Наступил рассвет. Белая пелена тумана обволокла залив. Сквозь густые облака еле пробивались солнечные лучи. Обычное пасмурное утро.

– Ну, теперь-то они уж точно погасили огни, – тяжко вздохнул Миллз.

– Однако я не вижу ничего даже отдаленно напоминающего грузовое судно, – заметила Лиза. – Вон танкер, военный корабль. Мы, наверное, пропустили его.

– Возможно, он уже сменил курс.

Холлис взглянул на приборную доску.

– Вы оказались правы насчет горючего, – сказал он капитану.

– Однако теперь я считаю, что «пустой» означает на самом деле «пустой», – ответил тот.

– Что ж, несмотря ни на что, попытка была неплохой. – Миллз отвинтил колпачок фляжки и хлебнул коньяку.

Холлис смотрел вниз на воду. С двухсотметровой высоты он мог охватить взглядом достаточно большую площадь. Вряд ли Сэм пропустил грузовое судно, даже если оно отклонилось от курса на два или три километра. Что-то тут было не так. «А вдруг это еще одна уловка Сэза? – подумал Холлис. – Может быть, он хотел, чтобы вместе с ним навсегда замолчали О'Ши, Бреннан и Миллз. Правда, Сэз обещал доставить Бурова и одного американца. И кроме того, он не хотел гибели Лизы». Холлис готов был биться об заклад, что те же самые мысли сейчас мучили всех его спутников.

– Вон видите бакены? – спросил О'Ши. – Мы пересекли морской путь.

Холлис кивнул. Он вдруг изменил курс и направил вертолет на юго-восток, назад к Ленинграду.

– Что вы делаете? – воскликнул Миллз.

Холлис начал резко снижаться. Впереди, километрах в пятнадцати, показались огни Ленинграда.

– Возможно, наше грузовое судно не успело к месту встречи вовремя и все еще идет из гавани. Если мое предположение верно, то шкипер, увидев нас, обязательно придет на помощь. – Холлис опустился ниже ста метров и теперь летел над пенящимся заливом со скоростью сорок километров в час.

Ни с того ни с сего, О'Ши вдруг сказал:

– А я чувствую себя превосходно. Мы все делали правильно.

– Мы преодолели столько препятствий и добрались сюда, – согласился Миллз.

– Мы украли вертолет, попали в «школу обаяния», спасли Додсона, похитили Бурова, с трудом вырвались оттуда, пролетели над Россией и вот – добрались туда, куда следовало. Черт, что касается меня, то я считаю, что мы справились с этим, – заключил Бреннан.

– Да, это невозможно опровергнуть, Билл, – заметил Холлис. – Я бы с удовольствием открыл за это бутылочку шампанского.

– Ах черт. Сэз как раз собирался купить шампанское в Международном центре торговли, – воскликнул Миллз.

– Поменяйтесь со мной местами, – попросила Лиза Миллза и, встав со своего сиденья, присела на корточках на полу возле кресла Холлиса.

– Я возьму управление на себя, – сказал О'Ши, – сделайте передышку, генерал.

Холлис отпустил штурвал и взял Лизу за руку. Все молчали. Ровный рокот турбин наполнял салон. Теперь они слушали только этот звук, ожидая каждую секунду, что он умолкнет.

О'Ши прокашлялся и, стараясь сохранять спокойствие, произнес:

– В километре отсюда. Посмотрите.

Бреннан, Миллз и Лиза проследили за его взглядом. Навстречу им шло небольшое грузовое судно. На его корме все увидели три желтых прожектора.

Холлис отпустил руку Лизы и взялся за штурвал. Через полминуты вертолет окажется прямо над этим треугольником. Однако если двигатели заглохнут, они рухнут прямо на корабль.

Он наклонил машину вправо, уходя от судна. Потом повернул на север и стал приближаться к кораблю под прямым углом, держась в сильном попутном ветре, чтобы увеличить подъемную силу. Прожекторы погасли, значит, на судне их заметили.

Теперь отпущенное им время измерялось секундами.

– Спокойно, – сказал всем и себе Холлис.

– Покажите им класс, генерал, – подбодрил его О'Ши. – Путевая скорость – сорок.

Холлис поднял нос вертолета повыше, чтобы снизить скорость.

– Высота – пятьдесят метров, – говорил О'Ши.

До корабля оставалось около ста метров. Сэм теперь рассчитывал угол скольжения, который привел бы его вертолет на корму в режиме авторотации.

– Путевая скорость – тридцать, высота – тридцать. Давление горючего на нуле. Нам придется вырвать провод подачи горючего или сальник.

– Полная остановка двигателя, – сообщил механический голос по радио. – Приготовьтесь к посадке на винтах.

Они находились в десяти метрах от верхней палубы. Холлис поднял нос вертолета, снизив путевую скорость почти до нуля. Судно проскользнуло мимо, и перед ними оказалась кормовая палуба. Ее подкидывало и качало, но никогда еще посадочная площадка не казалась Холлису такой желанной. Он осторожно повел вертолет к отступающей палубе, но когда оказался прямо над ней, вертолет угодил в воздушную подушку и резко подпрыгнул вверх.

– Черт возьми!

Палуба ушла из-под них, и вертолет опять оказался над водой. Без воздушной подушки он начал падать в воду.

Холлис нажал на газ, заставив МИ-28 подняться. Еще бы секунда, и хвост вертолета угодил бы в пенящийся кильватер. Сэм повернул нос машины к корме и последовал за судном, пытаясь удержаться на встречном ветре.

Механический голос заговорил снова:

– Остановка двигателя. Приготовьтесь к посадке на винтах.

Холлис толкнул вперед общий рычаг, увеличил скорость и буквально нырнул на палубу. Потом подал рычаг назад, и вертолет отлетел на несколько метров от высокого юта.

Лишь только задние колеса вертолета коснулись палубы, О'Ши вырубил двигатели, и «Ми-28» подпрыгнул в воздухе. Капитан рванул вверх тормозной рычаг, блокируя колеса. Все!

Холлис взглянул вверх на мачту и увидел там развевающийся «Юнион Джек». В первую минуту никто не мог проронить ни слова.

– Не люблю я корабли. У меня сразу начинается морская болезнь, – прошептал О'Ши.

– А я, вашу мать, чертовски люблю корабли! – воскликнул Бреннан.

Тут Лиза бросилась Холлису на шею.

– Я люблю тебя. Ты сделал это, Сэм. Я тебя так люблю! – Она обняла О'Ши и крепко поцеловала его в щеку. – Я вас обоих люблю!

Капитан покраснел и тихо сказал Холлису:

– Прямо перед тем, как вырубить двигатели...

– Я слышал.

– Что? – спросил Миллз.

– Один из них полностью отключился, – объяснил О'Ши. – Горючего там не хватило бы, чтобы заправить обыкновенную зажигалку.

– Ну же, хватит об этом чертовом горючем. Все сработано отлично! – Миллз сунул руку под сиденье и вытащил пластиковый пакет. Он раздал всем черные лыжные маски.

– Вот, наденьте это. И никаких разговоров с командой, никаких имен.

Миллз перебрался в заднюю часть салона и надел маски на Додсона и Бурова.

Бреннан открыл дверцу, и они спрыгнули на качающуюся палубу.

– Я позабочусь о Додсоне и Бурове, – сказал Миллз. Он взглянул вверх на «Юнион Джек». – Как я и предполагал, это оказались британцы. У нас в НАТО не так много союзников, на которых можно положиться.

– В этой операции я не доверился бы даже нашим друзьям в Вашингтоне, Берт, – заметил Холлис.

– Так мы можем вздохнуть с облегчением или нет? – спросила Лиза.

Холлис подумал, что они никогда уже не вздохнут с облегчением, пока живы.

Дверца юта отворилась, и появились шестеро моряков в темных свитерах. Они с любопытством разглядывали прибывшую компанию: трое мужчин в советской военной форме, один – в спортивном костюме, на женщине тоже спортивный костюм и наброшенная поверх него куртка. Миллз кивнул им головой на вертолет. Моряки вытащили из салона одного в пижаме, второго в лохмотьях.

Холлис залез назад в кабину и отпустил тормоза. Потом, толкая вертолет в заднюю часть фюзеляжа, подкатили его к мерам левого борта и сбросили в море. Когда весь «Ми-28» исчез в темных волнах, за ним последовали три противотуманных прожектора. Капитан принял меры предосторожности на случай, если судно будет осмотрено советскими властями.

Додсона и Бурова положили на носилки и отнесли в судовой госпиталь. Остальных проводили в штурманскую рубку.

– Подождите здесь капитана, – сказал сопровождавший их моряк и удалился.

Холлис вздохнул и стянул с лица черную маску. Другие тоже последовали его примеру.

– Ну что ж, друзья, следующая остановка в Ливерпуле, – бодро объявил Миллз.

– Мы сделали это! – во всю глотку заорал Бреннан и бросился целовать Лизу.

– Генерал, вы чертовски здорово управляете вертолетом! Где вы научились этому? – О'Ши расплылся в улыбке.

– Где-то между Новгородом и Ленинградом, – ответил Холлис.

– Вы разыгрываете меня, Холлис, – засмеялся Миллз. – Эй, взгляните, здесь есть кофе и бренди. – Он налил бренди в кофейные чашки и произнес: – Друзья, предлагаю выпить за...

– За Сэза Айлеви, – перебил его Холлис. – А также за мужчин, женщин и детей, которых мы оставили там.

Все молча выпили.

Открылась дверь, и в рубку вошел рыжебородый человек лет пятидесяти в вязаном свитере и синих джинсах. Ни слова не говоря, он налил себе чашку кофе и небрежно присел с ней на край стола.

– Добро пожаловать на борт «Люсинды», – спокойно сказал он. – Меня зовут капитан Хьюз. А ваши имена меня не волнуют.

– Благодарю вас, капитан, что не выключили прожектора после рассвета, – произнес Холлис.

Капитан Хьюз посмотрел на Сэма и ответил:

– Честно говоря, мы их выключили; но я оставил наблюдателя, и он засек вас, мы их снова зажгли.

Капитан Хьюз внимательно оглядел всех присутствующих.

– Бьюсь об заклад, что вам есть что рассказать. Я, правда, еще не решил, была ли эта посадка вертолета на корабль самой лучшей или самой худшей из всех, которые мне когда-либо приходилось наблюдать. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, – добавил он. – Мы везем древесину, если это вас интересует. Сосны, березы и осины. У них растет хороший лес, поскольку этим управляет Бог, а не они. А выгрузили мы свежие овощи. Не могу сказать, что я лично одобряю торговый обмен с ними, но работа есть работа. Но перейдем к делу. Я получил десять тысяч фунтов за то, что сказал «да», и получу еще пятьдесят тысяч, когда доставлю вас на место. Так что вы – очень ценный груз.

– Надеюсь, что мы не обойдемся вам дороже своей цены, – заметил Сэм.

– Я тоже надеюсь на это. Но за нами очень пристально наблюдают с кронштадтской военно-морской базы. Когда мы минуем ее, я вздохну свободно.

– И мы тоже.

– Вообще-то нет таких денег, чтобы соблазнить меня на подобное дело. Но мне сказали, что это очень важно для наших стран, – сказал Хьюз.

– Это действительно так, капитан.

– Перед отплытием из Ленинграда стивидорвсучил мне вот эту бумажку. – Капитан протянул ее Холлису.

Холлис развернул листок. В нем была указана дата и частота и написано следующее: «Донес, об. обет. Внимание Ч.Б.»

Холлис вернул листок Хьюзу.

– Вы не будете столь добры, чтобы приказать своему радисту зашифровать следующее сообщение: «Внимание Бенксу. Приземлились в указанном месте. Донесение об обстановке последует». Оставьте это сообщение без подписи. И отошлите его на указанной частоте.

Хьюз кивнул.

– Двое ваших приятелей сейчас в нашем госпитале, отдыхают со всеми удобствами. Врач хотел бы хоть в общих чертах знать, что с ними случилось.

– Обоим нанесены внешние физические повреждения, – ответил Миллз. – Недавно им ввели пентотал натрия. Тот, что в спортивном костюме, – друг. Тот, что в пижаме, – нет. На время этого путешествия его следует изолировать.

Хьюз направился к двери.

– Я прикажу стюарду принести вам завтрак и распоряжусь подготовить для вас каюты. А пока располагайтесь здесь как дома.

– Спасибо.

Хьюз вышел из рубки.

– Все мы великолепно поработали, – произнёс Холлис. – Мне не нравится то, что мы сделали, однако сделали мы это отлично.

Миллз налил себе еще бренди.

– Да, и поскольку для всех нас это было очень важно, я скажу. Я был бы очень рад, если бы все эти летчики вернулись на родину... со своими новыми семьями. Я человек не религиозный, но, наверное, там, где они сейчас, им лучше. Не думаю даже, что им действительно хотелось когда-либо вернуться домой... Может быть, только сейчас их души обрели покой. – Помолчал немного, а потом обратился к Холлису.

– Напишите-ка письмо Чарли. Но, пожалуйста, будьте с ним вежливы. Он, наверное, не спал всю ночь, беспокоясь за нас.

Холлис взял листок бумаги и начал писать:

"Дорогой Чарлз.

Это послание пишет вам Сэм Холлис, и не из могилы, а с борта «Люсинды». Рядом со мной Лиза Родз, Билл Бреннан, Берт Миллз и капитан О'Ши. Также с нами находятся майор Джек Додсон ВВС США и полковник КГБ Петр Буров, наш пленник. Сэз Айлеви погиб. Перед смертью он рассказал мне о вашей договоренности с ЦРУ, Белым домом, министерством обороны и проч. В соответствии с этой договоренностью «школа обаяния» закрыта навсегда. Должен вам сказать, Чарлз, что, по-моему, вы и ваше окружение гораздо вероломнее и хладнокровнее меня или Айлеви, а также любого бригадного генерала или шпиона, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Мне бы очень хотелось как-нибудь взять вас с собой на операцию, чтобы немного расширить ваш кругозор. Но из-за отсутствия подобной возможности я требую личной встречи с вами в Лондоне через четыре дня. Люди, которые находятся со мной, – это уцелевшие свидетели убийства почти трех тысяч американцев их собственным правительством. Мы должны обсудить это, чтобы согласовать наше личное нравственное чувство с законными требованиями государственной безопасности.

Холлис".

Холлис дал прочитать письмо Миллзу и всем остальным.

Затем он обратился к О'Ши:

– Эд, отправляйтесь в радиорубку и зашифруйте это. И оставайтесь с радистом и дождитесь ответа.

– Есть, сэр.

Миллз зевнул и, словно обращаясь к самому себе, сказал:

– За последние двадцать пять часов я побывал в московском такси, в автобусе Аэрофлота, в вертолете, в «ЗИЛе», в «понтиаке Транс Ам», и вот, слава Богу, теперь я на британском торговом судне.

Бреннан достал из кармана пачку жвачки.

– Сэз Айлеви купил ее мне в Международном центре торговли. Он был веселым парнем. Вы всегда считали его чересчур холодным. Но если вам доводилось заглянуть к нему в посольстве, он называл вас по имени и помнил все ваши просьбы. Начальство не любило общаться с ним, однако все ребята из службы безопасности, морские пехотинцы, секретарши, все высоко ценили его. – Бреннан повертел в руках пластинку и положил ее в карман.

Через несколько минут в рубку вернулся О'Ши и протянул Холлису листок бумаги.

Сэм прочитал вслух:

– От Чарлза Бенкса. «Очень рад получить весть от вас. Примите мои поздравления за отлично проделанную работу. Весьма сожалею о гибели Сэза. Нам будет его очень не хватать. Встретимся в Ливерпуле. С огромным нетерпением ожидаю нашей встречи и очень многое предвкушаю от нее. Выпейте там за меня. Мой особый поклон Лизе. Чарлз».

Холлис посмотрел на О'Ши, Миллза, Бреннана и Лизу. Все они разразились истерическим смехом. Этот ответ был так типичен для Чарлза Бенкса.

– Какой обаятельный сукин сын! Мне так хочется набить ему морду, черт возьми, но никак не могу собраться. Поэтому давайте-ка вместо этого выпьем за него, – предложил Миллз.

– Мне он всегда нравился, – проговорила Лиза. – Но я больше не верю ему.

Раздался стук в дверь, и на пороге появился пожилой стюард с огромным подносом. Он поставил его на стол и сказал:

– Это – завтрак для вас, господа. Первый помощник капитана уступил леди свою каюту. А для вас, джентльмены, приготовлены койки в офицерской кают-компании. Капитан Хьюз просил передать, что никаких сигналов от радара не поступило. Если вам понадобится что-нибудь еще, сообщите на капитанский мостик.

Миллз поблагодарил стюарда, и когда тот ушел, заметил:

– Иногда здесь, в России, мы забываем о том, за что и за кого сражаемся. И только вернувшись на Запад в отпуск или по делам, мы вспоминаем слово «цивилизация».

Все устроились за столом и дружно принялись за закуски.

– Настоящий апельсиновый сок, – сказал восхищенно О'Ши.

– А мне нравится Лондон. Мне нравится, как там разговаривают женщины, – рассуждал жующий Бреннан.

– А меня беспокоит допрос Додсона и Бурова. Это будет чертовски интересно, – говорил Миллз.

Лиза обвела взглядом сидящих вокруг стола.

– Только не смейтесь, но однажды я вернусь в Россию. Клянусь, я сделаю это.

Никто и не думал смеяться.

– Я тоже, – тихо сказал Холлис.

О'Ши встал и многозначительно посмотрел на Миллза и Бреннана.

– Не пойти ли нам в кают-компанию и не вздремнуть чуток? – предложил он.

– Верно, Эд, – согласился Миллз. – Пойду взгляну, как там наши подопечные – Додсон и Буров, – и отправлюсь спать.

– И я с вами, – сказал Бреннан. – Да и вам, Сэм и Лиза, тоже пора отдохнуть.

Они надели свои маски и вышли из шкиперской рубки.

Лиза и Холлис остались вдвоем.

– Я знаю, что ты очень огорчен, Сэм, – сказала она. – Нам всем очень грустно. Конечно, мы спасли свои головы, но радоваться-то нечему.

– Это было элементарным предательством, – кивнул Холлис. – Наше правительство предало своих граждан.

Лиза достала из кармана атласную коробочку и вынула из нее янтарные бусы. Она обмотала их между пальцами и тяжело вздохнула.

– Сэз подарил мне это, когда мы ждали тебя на улице возле дома Бурова. Можно я сохраню их?

– Конечно, – ответил Сэм. – Только не надевай их.

Она положила бусы обратно в футляр.

– Я хочу тебе кое-что показать, Лиза.

Холлис разложил на столе несколько скомканных листков бумаги.

– Здесь имена людей... живых и мертвых... теперь все они уже мертвы. Это имена тех, кто с самого начала находился в «школе обаяния».

– Этот список передал тебе Лью Пул?

– Да. Симмз... вот он... здесь Симмз. – Холлис оторвал взгляд от листка, посмотрел куда-то вдаль и заговорил: – На вьетнамском мемориале рядом с именами пропавших без вести стоят кресты.

– Да, я их видела.

– А если смерть пропавшего без вести подтверждена, то вокруг креста вырезают круг. – Он взглянул на Лизу и продолжал: – Я хочу, чтобы эти люди были официально признаны погибшими, а их семьи извещены об этом.

– Этот список опасен?.. Я хочу сказать, ведь «школы обаяния» никогда не существовало.

– Полагаю, опаснее для нас было бы не иметь его, – ответил Холлис. – Это – единственное подлинное доказательство существования «школы обаяния», которым мы располагаем. Это – наш с тобой страховой полис. Пока мы владеем этим списком, ни твоей, ни моей жизни ничего не угрожает. Я отошлю его с письмом в Японию моему отцу. Попрошу какого-нибудь матроса послать его по почте из Ливерпуля, прежде чем мы сойдем с корабля. В Лондоне мы обсудим это с нашим общим приятелем, мистером Бенксом. – Сэм посмотрел ей в глаза. – Так чего бы тебе хотелось получить за все это?

– Я уже получила, – улыбнулась Лиза, – тебя.

В дверях появился матрос и сказал:

– Капитан Хьюз просил сообщить, что мы миновали Кронштадт. Сейчас мы находимся в нейтральных водах.

– Благодарю вас, можете идти.

– Еще один шаг домой, Сэм?

– Мы доберемся туда, – произнес Холлис, встал из-за стола и подошел к иллюминатору. Лиза подошла к нему и положила руки на его плечи.

– О Боже, Сэм! Я так устала!.. Мои родители похоронили свою дочь... Они сойдут с ума, увидев меня снова... Возьми меня с собой домой... Мне хочется познакомиться с твоей семьей... Сэм, могу я поплакать о Сэзе? Это правильно, а?

– Ну, конечно же. Давай я отведу тебя в каюту.

– Нет, обними меня, – тихо попросила она.

Они долго стояли обнявшись, слушая плеск волн и самих себя. Корабль уносил их все дальше на запад, прочь из России.