Вырулив со стоянки перед штабом гарнизона, я проехал несколько сотен метров и затормозил на обочине, чтобы немного успокоиться и унять дрожь во всем теле.

— Что ж, теперь понятно, откуда взялись эти следы слез на ее щеках, — сказал я.

— Меня тошнит, — отозвалась Синтия.

— А мне нужно выпить чего-нибудь, — заявил я.

— Нет. Сначала закончим дело. Где Мур?

— Лучше ему быть где-нибудь в гарнизоне, — произнес я, трогаясь с места. Мы поехали в школу психологических операций.

По пути Синтия сказала, словно бы рассуждая вслух:

— Но в конце-то концов, на этот раз генерал не отказался от своей дочери, как тогда в Уэст-Пойнте. Пусть он и бросил ее в ярости на стрельбище, но потом, направляясь к полковнику Фоулеру, он все-таки понял, что это для них с Энн последний шанс.

Она подумала немного и продолжала:

— Возможно, он даже готов был тотчас же вернуться, но, вспомнив, что ему нужен нож, чтобы разрезать веревки, и какая-то одежда, и женщина-помощница, эти мысли о мелочах вытеснили из его сознания главное, и он, поборов стыд и смущение, поехал на Бетани-Хилл, к единственному в гарнизоне человеку, которому доверял. — Синтия помолчала и спросила: — Вот интересно, когда Фоулеры добрались до стрельбища, возникла ли у них мысль, что это генерал задушил собственную дочь?

— Вполне возможно, что такое и пришло им в голову, — ответил я. — Но когда они вернулись домой и сообщили генералу, что Энн мертва, они не могли не видеть по его изменившемуся лицу, насколько он потрясен услышанным и не желает этому даже верить.

— А не следовало ли им разрезать веревку и забрать труп? — спросила Синтия.

— Нет, — покачал головой я. — Полковник Фоулер понимал, что трогать труп не следует, это лишь осложнило бы ситуацию. Я не сомневаюсь, что полковник, человек опытный, был в состоянии определить, что Энн Кэмпбелл мертва. И наверняка он мысленно поблагодарил Господа за то, что миссис Фоулер рядом с ним в этот момент, иначе подозрение в убийстве пало бы в первую очередь на него.

— Да, окажись полковник Фоулер там один, он был бы в незавидном положении, — согласилась Синтия.

— Итак, нам теперь известно, что там побывало, если не считать жертвы, четверо: полковник Мур, генерал Кэмпбелл, полковник Фоулер и его жена. Но никого из них мы не считаем убийцами, — подумав немного, проговорил я. — Следовательно, мы должны установить пятое действующее лицо этой драмы — человека, побывавшего там в те самые полчаса, когда рядом с Энн больше никого не было. Разумеется, этот человек и убил ее, — добавил я.

— Может быть, нам следовало бы узнать мнение на этот счет генерала Кэмпбелла? — спросила Синтия.

— Мне кажется, он уверен, что убийца — полковник Мур, — ответил я. — В противном случае он сам бы сказал нам, кого подозревает. Не думаю, чтобы ему приходило в голову, что Мур всего лишь соучастник заговора против него, а не убийца. В этой роли я лично его себе не представляю.

— Я тоже. Знаешь, не выношу допрашивать родственников погибшей. Я всегда потом нервничаю и долго не могу успокоиться… — пожаловалась Синтия.

— У тебя все прекрасно получилось, — ободрил я ее. — И я тоже молодец. И генерал держался молодцом.

Я подъехал к школе психологических операций, но машины полковника Мура не оказалось на обычном месте на парковочной площадке. Я объехал вокруг школы, мимо столовой при ней, но серого «форда» нигде не было видно.

— Если этот сукин сын покинул пределы гарнизона, — пробормотал я охрипшим от злости голосом, — то я пропущу его задницу через мясорубку.

В этот момент к нам подкатил патрульный джип, и наш старый приятель капрал Страуд, сидящий рядом с водителем, спросил меня:

— Ищете полковника Мура, шеф?

— Кого же еще!

— Он поехал в военную полицию просить снять с него ограничения, — улыбнулся Страуд.

— Спасибо, — поблагодарил я капрала за подсказку и поехал в направлении центра. — Я приколочу его задницу гвоздями к стене, — объявил я Синтии.

— А как же мясорубка? — улыбнулась она.

— Это позже, — ответил я.

Подъезжая к зданию военной полиции, я увидел толпу газетчиков: похоже, они и не думали расходиться. Я остановил машину прямо напротив парадного входа, и мы с Синтией вышли и стали подниматься по лестнице. Войдя в здание, мы направились прямо в кабинет Кента. Его секретарь сообщил нам, что полковник занят.

— У него полковник Мур? — спросил я.

— Да, сэр.

Я распахнул дверь и увидел в кабинете его хозяина, полковника Мура и еще одного человека в форме капитана.

— Хорошо, что вы пришли, — сказал Кент.

Незнакомец встал, и по его знакам различия я догадался, что он юрист.

— Уоррент-офицер Бреннер? — обратился ко мне капитан.

— Здесь вопросы буду задавать я, капитан, — отрезал я.

— Я сразу так и подумал, — произнес юрист. — Полковник Мур обратился ко мне с просьбой представлять его интересы, поэтому в качестве его адвоката я бы попросил вас все адресованные ему вопросы задавать мне.

— Вопросы я задам ему самому, — заявил я.

Мур, сидящий напротив письменного стола полковника Кента, демонстративно смотрел в пол, не поднимая головы. Я обратился к нему:

— Полковник Мур, вы арестованы. Следуйте за мной.

Капитан Коллинс сделал своему клиенту рукой знак оставаться на месте и спросил меня:

— По какому, собственно говоря, обвинению?

— Поведение, недостойное офицера и джентльмена.

— Вы шутите, наверное, мистер Бреннер. Это несерьезно!

— Плюс статья 134-я — нарушение порядка и вызывающее поведение. Плюс участие в сговоре с целью запутать следствие и лжесвидетельство. И еще, капитан, вы сами рискуете быть привлеченным к ответственности по статье 98-й — воспрепятствование соблюдению правил процедуры.

— Да как вы смеете!

— У вас найдется две пары наручников? — спросил я у Кента.

Полковник Кент, обеспокоенный происходящим в его служебном кабинете, с тревогой заметал:

— Пол, мы тут как раз обсуждали кое-что важное, имеющее прямое отношение к данному делу. Вы, конечно, имеете полное право арестовать полковника, но я еще не закончил беседу с подозреваемым и его адвокатом…

— Полковник Мур не является подозреваемым в убийстве, — перебил его я, — так что я не вижу причин продолжать этот разговор. Теперь с ним хочу поговорить я, полковник, а вам лучше помолчать.

— Бреннер, вы забываетесь, черт подери!

— Полковник, я забираю у вас арестованного, — заявил я. — Встаньте, полковник Мур!

Мур встал, даже не взглянув на своего защитника.

— Следуйте за мной!

Мы с Синтией вывели бедного полковника Мура из кабинета начальника военной полиции, после чего сопроводили его в изолятор временного содержания. Большинство камер пустовало, и я завел Мура в свободную камеру рядом с той, в которой сидел Далберт Элкинс, и запер его в ней.

Далберт Элкинс взглянул сперва на Мура, потом на меня и с удивлением воскликнул:

— Послушайте, шеф, ведь это полковник!

Я проигнорировал его замечание и сказал Муру:

— Обвинение вам уже известно. Вы имеете право молчать и выбирать адвоката по своему усмотрению.

— Но у меня уже есть адвокат, — возразил он. — И вы только что грозились его арестовать.

— Правильно. И все сказанное вами может быть в суде использовано против вас, это вам также следует знать.

— Я не знаю, кто это сделал.

— А разве я говорил, что вы знаете?

— Нет, но…

Далберт Элкинс внимательно следил за нашим разговором.

— Полковник, вам не нужно брать адвоката. Это его просто бесит, — сообщил он через прутья Муру.

Мур покосился на Элкинса, потом вновь обернулся ко мне и сказал:

— Полковник Кент велел мне не покидать гарнизона, поэтому я вынужден был обратиться к юристу…

— Теперь вы не просто ограничены в передвижении, а под арестом.

— Меня выпускают, — похвастался Далберт. — Буду сидеть в казарме. Спасибо, шеф!

Я пропустил замечание Элкинса мимо ушей и сказал Муру:

— У меня имеются веские доказательства, говорящие о том, что вы были на месте преступления, полковник. Обвинений на вас наберется лет на десять, а то и двадцать тюрьмы.

Мур отшатнулся от меня, словно бы я его ударил, и тяжело плюхнулся на койку.

— Нет… Я не совершал ничего дурного. Я сделал лишь то, о чем она меня сама просила.

— Но это была ваша задумка!

— Нет! Она сама все это выдумала! Это была ее идея!

— Но вам же было известно, черт бы вас подрал, как поступил с ней в Уэст-Пойнте ее отец!

— Я узнал об этом всего неделю назад, когда он предъявил ей ультиматум.

— А что он вам сделал? — спросил Синтию Элкинс.

— Заткнись, — приказал я ему.

— Слушаюсь, сэр, — вздохнул он.

— Вам следует уйти в отставку, — сказал я Муру. — Я дам вам шанс уйти без особого шума. Но это будет зависеть от вашего поведения в ходе расследования.

— Я готов оказать вам помощь!

— Мне наплевать, готовы вы или нет, полковник. Вы будете со мной сотрудничать и откажетесь от услуг адвоката. Понятно?

Мур молча кивнул.

— Во что вы были одеты, когда очутились на стрельбище?

— В свой мундир. Мы решили, что так будет лучше, если нам встретится патруль…

— И на вас были эти же ботинки?

— Да.

— Снимите их!

Он не без колебаний разулся.

— Отдайте ботинки мне!

Он просунул ботинки сквозь прутья.

— Я еще навещу вас, полковник, — сказал я ему и спросил у Элкинса: — Как дела, приятель?

— Отлично, сэр! — вскочил он с койки. — Утром меня выпустят отсюда.

— Хорошо. Но не вздумай убежать: я тебя убью.

— Слушаюсь, сэр!

Мы с Синтией ушли из изолятора. Она спросила:

— Кто этот второй парень там?

— Мой дружок, тот самый, из-за которого я и очутился здесь. — Я в общих чертах рассказал ей суть этого дела. Затем мы вошли в кабинет дежурного по изолятору, я ему представился и сказал:

— Я поместил в камеру полковника Мура. Обыщите его и на ночь дайте только воды. Читать ему ничего не положено.

— Вы посадили в камеру офицера? — вытаращился на меня сержант. — Полковника?

— До утра не допускайте к нему адвоката, — распорядился я. — А завтра утром я свяжусь с вами.

— Слушаюсь, сэр.

Я поставил ботинки Мура на стол перед ним.

— Повесьте на них бирку и отправьте в ангар номер три на Джордан-Филд.

— Есть, сэр.

Мы вышли из дежурки и пошли к нам в кабинет.

— Я не ожидала, что ты его посадишь в камеру, — сказала Синтия.

— Я тоже, пока не увидел адвоката. Ничего, все равно всем хотелось, чтобы я его арестовал.

— Да, но за убийство. Кадрового офицера обычно не сажают в камеру.

— Глупая традиция. Ему полезно немного пообвыкнуть в камере перед тюрьмой. Кроме того, люди становятся более сговорчивыми, понюхав койку.

— Верно. Не говоря уже о личном обыске и лишении пищи. По уставу ему полагается к воде хлеб.

— В течение двадцати четырех часов. А сам я, между прочим, вот уже двое суток не ел ничего приличного.

— Тебе влепят выговор за такое своеволие.

— Меня это меньше всего волнует в данный момент.

Мы вошли в кабинет, и я стал просматривать поступившие в наше отсутствие телефонные сообщения. Среди прочих я обнаружил сообщения от обеспокоенного майора Боуэса, встревоженного полковника Уимса из военной прокуратуры и крайне взволнованного полковника Хелльманна. Я позвонил шефу домой в Фоллс-Черч, и его жена, взявшая трубку, сообщила, что я отрываю его от ужина.

— Привет, Карл, — сказал я.

— Привет, Пол, — пророкотал он.

— Спасибо за факс, — сказал я.

— Рекомендую об этом забыть, — посоветовал он. — Навсегда.

— Понял. Мы беседовали с генералом и его женой, — сообщил ему я. — А также с миссис Фоулер. Теперь нам ясна почти вся картина того вечера, начиная с момента, когда капитан Кэмпбелл ела в ресторане офицерского клуба на ужин цыпленка, и кончая утром следующего дня, когда ее обнаружили мертвой.

— Замечательно. И кто же ее все-таки убил?

— Этого мы пока не знаем.

— Ясно. Завтра к полудню узнаете?

— Надеемся.

— Хорошо бы нашей службе завершить это дело.

— Так точно, сэр. С нетерпением жду повышения и прибавки к жалованью.

— Ты не получишь ни того ни другого. Но я изыму из твоего личного дела тот выговор, о котором ты столь вежливо меня попросил.

— Потрясающе. Просто великолепно. Можете вложить вместо него новый. Я арестовал полковника Мура. Сейчас он в камере, обыскан с ног до головы и лишен пищи.

— Может, достаточно было ограничить его в перемещении пределами гарнизона, мистер Бреннер?

— Я так сперва и сделал, но он воспользовался этим и нанял себе адвоката.

— Это его право.

— Совершенно верно. В его присутствии я его и арестовал, а потом чуть было не засадил в камеру и самого адвоката. Чтобы не вмешивался.

— Понятно. Но если он не убийца, какое же вы предъявили ему обвинение?

— Попытка скрыть преступление, недостойное поведение, ослиная глупость, упрямство и тому подобное. Может, не будем все это обсуждать по телефону, шеф?

— Хорошо, не будем. Почему вы не отправили мне факсом рапорт?

— Никаких рапортов больше не будет. Может, рапорт вам отправит уоррент-офицер Кайфер, а я нет.

— Надеюсь она вам помогает.

— Мы и не знали, что нам добавили в группу еще одного человека.

— Так знайте. Кстати, я звонил вам, потому что начальник службы криминальных расследований гарнизона звонил в Фоллс-Черч и выражал свое неудовлетворение. Вы знаете майора Боуэса?

— Мы с ним не знакомы.

— И тем не менее он грозится доставить вам кучу неприятностей.

— Карл, не менее тридцати женатых офицеров этого гарнизона состояли в интимной связи с убитой. И все они готовы меня запугивать, просить, умолять, заискивать передо мной и выделывать прочие подобные номера.

— Сколько их, вы сказали? Тридцать?

— По меньшей мере. Точно не знаю.

— Тридцать? Что же там происходит, черт подери?

— Я думаю, все дело в местной воде. Я ее не пью.

Синтия фыркнула со смеху, и Карл тотчас же отреагировал:

— Мисс Санхилл? Это вы?

— Да, сэр. Но я только что взяла трубку.

— Откуда известно, что тридцать женатых офицеров находились в интимной связи с погибшей?

— Мы обнаружили ее дневник, сэр, — пояснила Синтия. — Компьютерное досье. Грейс удалось подобрать к нему пароль. В число этих офицеров входят почти все ближайшие подчиненные генерала.

— Мне думается, все можно взять под контроль, если этого хотят от нас в Пентагоне. Я бы предложил сперва перевести всех на другие места службы, а затем постепенно уволить в отставку. Никто бы не обратил никакого внимания. Впрочем, это не моя забота, — заметил я.

Ответа не последовало, трубка молчала.

— Генерал Кэмпбелл намерен завтра подать рапорт с просьбой о своей отставке, — добавила Синтия. — После траурной церемонии и панихиды.

— Сегодня вечером я срочно вылетаю к вам, — наконец проговорил Карл.

— Почему бы вам не подождать до завтра? На сегодня плохая метеосводка, возможна гроза.

— Хорошо, завтра. У вас есть ко мне еще что-нибудь?

— Нет, сэр.

— Поговорим завтра утром.

— С нетерпением ждем нашей встречи. Приятного аппетита, сэр.

Он положил трубку, и мы сделали то же самое.

— Похоже, он тебя обожает.

— Этого-то я и опасаюсь. Ну, как насчет того, чтобы выпить?

— Не теперь, — она нажала на кнопку внутренней связи и вызвала к нам в кабинет мисс Кайфер.

Мисс Кайфер вошла со своим стулом, тем самым лишний раз подчеркивая, что теперь мы все здесь равны, и села на него.

— Как идут дела, ребята? — поинтересовалась она.

— Прекрасно, — ответила Синтия. — Спасибо за то, что вы всегда под рукой.

— Но ведь именно здесь разворачиваются главные события.

— Вы правы. Я хочу попросить вас просмотреть все сообщения патрулей военной полиции в течение ночи, когда было совершено убийство. Прослушайте пленки с записями переговоров по рации, просмотрите журнал дежурного сержанта, проверьте, выдавались ли спецпропуска той ночью, и побеседуйте с дежурившими в ту ночь сотрудниками. Но без лишнего шума. Вы знаете, что нам нужно.

— Да, мисс Санхилл, — кивнула понимающе Кайфер. — Автомобили и люди, побывавшие там, где им не следовало быть, примерно после полуночи. Неплохая мысль.

— Она, между прочим, принадлежит вам, мисс Кайфер, — заметила Синтия. — Вы подали ее мне, когда рассказывали, как потешаются между собой подчиненные полковника Кента над своим боссом. Обратите на этот момент особое внимание. Нам нужно идти, увидимся позже.

Оставив мисс Кайфер в кабинете, мы с Синтией вышли в коридор, где я сказал ей:

— Может быть, здесь нам улыбнется удача.

— Надеюсь. Нужно же хотя бы за что-нибудь зацепиться.

— Не промочить ли нам горло?

— Мне кажется, сперва тебе лучше поговорить с полковником Кентом. Ты был слишком груб с ним в последний раз. Пригласи его выпить вместе с нами. Договорились, Пол?

Я посмотрел на Синтию, и наши глаза встретились. По тону ее голоса и всему поведению я догадался, что она хочет от Кента чего-то большего, чем просто доброжелательности.

— О’кей, — кивнул я и направился к его кабинету, в то время как Синтия пошла в направлении вестибюля.

Я медленно приближался к двери кабинета Кента, лихорадочно вспоминая и суммируя все, что мне было известно об этом человеке, и пришел к выводу, что при многих преимуществах у полковника Уильяма Кента было слабое алиби.

Как известно, лицом к лицу лица не разглядеть. То, что вы видите, во многом зависит от того, где вы стоите. Я стоял не там, где нужно: слишком близко от полковника Кента. Мне следовало бы сделать хотя бы шаг назад и посмотреть на Кента под иным углом зрения.

Все это вертелось у меня в глубине подсознания в последние двое суток, но я упорно гнал от себя эту мысль. Кент сам предложил мне вести расследование, что и предопределило мое умонастроение. Кент был моим единственным союзником из всех должностных лиц в этом гарнизоне, все остальные входили в число подозреваемых, свидетелей, скомпрометировавших себя или косвенно заинтересованных. С некоторым запозданием, но Кент тоже признался, что и у него рыльце в пушку, потому что подумал, что я раскопал кое-что о его отношениях с Энн Кэмпбелл, и, возможно, также заподозрил, что нам с Синтией удалось найти потайную комнату. Скорее всего, это Берт Ярдли выдвинул такую версию, заподозрив неладное во время обыска, и они решили, что, кроме меня, обнаружить комнату в подвале никто не мог. И хотя все в ней оставалось вроде бы нетронутым, ни Ярдли, ни Кент не могли знать наверняка, что я там нашел и увез с собой: уж очень подозрительным было то, что дверь за плакатом была заклеена.

Этот пройдоха Берт Ярдли, сделавший удивленное лицо, когда я сообщил ему о своем открытии, не мог не знать, что Энн Кэмпбелл не имела привычки заклеивать дверь. Естественно, он сразу же заподозрил меня. Своими опасениями Берт Ярдли поделился с Кентом, и тот решил покаяться в своем аморальном поведении, ни слова не проронив, однако, о потайной комнате. Теперь все, что было в ней, хранилось у Ярдли, а какие между ним и Кентом отношения, кто кого из них двоих держал за яйца, я не знал. Одно лишь не вызывало у меня сомнений: если один из них убийца, другому об этом неизвестно.

Мне вспомнилось, как Кент всячески препятствовал тому, чтобы я немедленно произвел обыск дома Энн Кэмпбелл. Тогда это представлялось мне вполне понятным, поскольку шло вразрез с законной процедурой подобных мероприятий. Но теперь мне пришло в голову, что Кент хотел позвонить рано утром Ярдли, а может быть, уже и пытался связаться с ним до или после того, как позвонил мне, и сказать ему что-то вроде: «Шеф, Энн Кэмпбелл нашли в гарнизоне убитой. Так что постарайтесь поживее заполучить санкцию на обыск в ее доме. Нужно собрать вещественные доказательства». И Ярдли тотчас бы смекнул, от каких улик и вещественных доказательств нужно как можно быстрее избавиться. Но, к сожалению, в это время Ярдли, как он сам об этом заявил мне, находился в Атланте, и Кент попал в неприятный переплет.

С этим все ясно. Итак, я оказался в доме убитой первым, и Кенту пришлось уже употреблять иные выражения, когда он звонил Ярдли в Атланту и сообщал о том, что здесь стряслось. Потом Кенту и Ярдли оставалось лишь уповать на то, что я не обнаружил комнату. Впрочем, мы с Синтией тоже напрасно тешились надеждой, что все обойдется, не подозревая о том, что и шеф мидлендской полиции, и начальник военной полиции гарнизона Форт-Хадли посещали этот милый уголок.

Кроме того, Кент не торопился оповестить о случившемся генерала и миссис Кэмпбелл. Это можно было, конечно, посчитать естественной человеческой реакцией, нежеланием стать горе-вестником, хотя для начальника военной полиции подобное поведение вряд ли типично. Но если представить себе, что именно он убил Энн Кэмпбелл, тогда малодушие Кента при исполнении своего служебного долга становится совершенно понятным.

Кент также не позвонил майору Боуэсу, поскольку знал, что тот знает о комнате в подвале, так как тоже развлекался там. И ему вовсе не хотелось, чтобы шеф местного отделения СКР прибрал к рукам компрометирующие материалы на него, начальника гарнизонной военной полиции. Сам же Кент никак не мог упредить всех, проникнув в подвал Энн Кэмпбелл, так как ему нужно было мчаться домой с места преступления и ждать там сообщения от своих подчиненных об обнаружении трупа.

Я почти во всех деталях представлял себе всю эту картину. Но кое-кого в ней еще недоставало. По неизвестным мне пока причинам, Кент, видимо, оказался где-то рядом с шестым стрельбищем. Я не знал, в курсе ли он был, что там происходит, однако мог представить себе, как после ухода генерала Кэмпбелла крупный и высокий Билл Кент, скорее всего, в своем мундире, идет от шоссе к лежащей на земле голой и связанной Энн Кэмпбелл. Вот он останавливается, они глядят друг на друга, и он понимает, что судьба сделала ему редкий подарок. Стоит лишь затянуть потуже веревку на шее той, что доставляла ему и многим другим столько неприятных хлопот, и со всеми проблемами будет раз и навсегда покончено.

Он мог знать и не знать, для чего все это представление было затеяно, мог слышать и не слышать разговор Энн с ее отцом, а мог и по ошибке посчитать то, что видел, подготовкой к встрече с другим любовником и прийти в ярость, поскольку был ревнив. Но в любом случае они должны были поговорить, и вполне возможно, что Энн Кэмпбелл сказала ему нечто резкое и неуместное.

А может быть, ее слова уже и не играли в данной ситуации никакой роли — Кент и без того был сыт всем по горло. Он понимал, что вокруг полно следов других людей, и знал, что уже спустя несколько часов снова окажется здесь как официальное лицо, так что его следы получат вполне разумное объяснение. Как профессионал, он все это моментально просчитал. Это преступление рисовалось ему не только безупречным, но и необходимым, вполне оправданным. Оставалось лишь нагнуться и затянуть веревку. Но было ли у него мужество сделать это? Умоляла ли жертва пощадить ее? Неужели у него не дрогнуло сердце и не шевельнулось сомнение? Или же ярость затмила ему разум и чувства?

Что, собственно, было мне известно об этом человеке, с которым мне приходилось не раз сталкиваться за последние десять лет? Я напряг свою память, но вспомнил о нем лишь то, что он всегда больше пытался казаться приличным человеком, чем был им на самом деле. Он весьма дорожил репутацией незапятнанного полицейского, установившейся за ним, не допускал сальных шуток или двусмысленных намеков с сексуальным подтекстом и строго спрашивал со своих подчиненных, не отвечающих его пониманию норм поведения и внешнего вида. Но потом его вдруг совратила генеральская дочка. Он стал посмешищем, упал в глазах своих подчиненных, но вынужден был молча мириться с позором, отлично понимая при этом, что генералом не становятся, переспав с генеральской дочкой.

А что, если где-то в самых темных глубинах его сознания копошилась мыслишка о том, что кое-кто в гарнизоне, не говоря уж о его подчиненных, может статься, и догадывается, что это полковник Кент убил Энн Кэмпбелл, что именно он, начальник военной полиции Форт-Хадли, избавил от забот не только самого себя, но и тридцать старших офицеров и их жен? У нормального человека к убийце возникает вполне естественное отвращение, но убийца также может и внушать к себе страх и уважение, особенно если бытует негласное мнение, что он совершил не такое уж и плохое дело.

Но даже принимая все это, допуская, что эти выводы и рассуждения обоснованны и реальны, можно ли с полной уверенностью предъявить обвинение в убийстве начальнику военной полиции полковнику Уильяму Кенту? Почему именно ему? Разве мало других людей имели все основания покончить с Энн Кэмпбелл раз и навсегда — из мести, ревности, из страха перед расплатой за свои грехи, из боязни позора и унижения, из маниакальной тяги к убийству, наконец? И даже если убийца Кент, то как это доказать? Нелегкая задача — изобличить преступника, если это один из полицейских, побывавших на месте преступления.

Я постоял немного перед дверью кабинета Кента, собрался с духом и постучал.