Я собрал распечатки и сложил их в папку. Кент видел все это, но ничего не сказал.

На нем был шлем, что было довольно странно в помещении и говорило о том, что человек вооружен и готов применить оружие. И в самом деле, на боку у Кента висела на ремне кобура.

Мы с Синтией тоже были вооружены, но не выставляли напоказ свои пистолеты и не носили демонстративно головных уборов в помещении.

В кабинете было довольно темно, горели только две настольные лампы, и мне плохо было видно лицо Кента в полумраке, но почему-то все же подумалось, что оно было хмурым и унылым, возможно, после посещения часовни, где стоял гроб с покойной.

— Почему специалист Бейкер пыталась здесь шпионить? — спросил Кент негромким бесстрастным голосом.

— Она не шпионила, — ответил я, встав со стула. — Она собирала по моему поручению некоторые сведения.

— Здесь командую всем я. Так что прошу обращаться ко мне, если у вас возникнет такая необходимость.

Он был, конечно, прав, если не учитывать того, что в данном случае меня интересовала информация о нем самом.

— Не хотелось вас беспокоить по пустякам, полковник, — сказал я.

— В этом учреждении не бывает пустячных дел.

— Я имею в виду пропуска для машин и талоны на парковку.

— Зачем они вам вдруг понадобились?

— Обычная формальность. Вы же знаете сами, что полагается проверять все автомобили, которые могли оказаться где-то рядом в интересующее следствие время.

— Да, знаю. Но вам зачем-то понадобились рапорта патрульных экипажей, записи в журнале дежурного сержанта, магнитные записи переговоров по рации в ту ночь. Вы разыскиваете какую-то конкретную машину?

Конечно же, полковник, я разыскивал конкретную машину, а точнее — вашу. Но об этом я умолчал, а сказал лишь, что нет, никакая конкретная машина меня не интересует, но любопытно было бы узнать, где теперь Бейкер.

— Я отстранил ее от ее обязанностей и приказал покинуть это здание, — сообщил Кент.

— Понятно. В таком случае я вынужден буду официально просить вас отменить свое распоряжение.

— Я заменил ее новым секретарем. Я не потерплю ни малейшего нарушения внутреннего порядка ни с чьей стороны в этом здании! Вы нарушили правила и даже, возможно, закон! Завтра же об этом будет поставлен в известность гарнизонный прокурор.

— Это ваше право, полковник. Хотя лично мне кажется, что у полковника Уимса в настоящий момент достаточно и других забот.

Кент, похоже, смекнул, к чему я клоню, и сказал:

— Военный дисциплинарный устав обязателен и един для всех военнослужащих, все мы равны перед законом и должны неукоснительно его выполнять. И вы тоже не являетесь исключением.

— Все это совершенно справедливо. Я беру на себя полную ответственность за действия Бейкер, — заявил я.

— Вообще-то виновата в этом я, полковник, — вмешалась Синтия, тоже встав из-за стола. — Я приказала Бейкер заняться этим.

— Вам нужно было сперва спросить у меня, — сказал Кент, взглянув на нее.

— Так точно, сэр.

Начав наступление, Кент стал его развивать, хотя и без видимого энтузиазма, насколько я успел заметить. Он излагал мне:

— Я не стал возражать, когда вы арестовали полковника Мура и поместили его в камеру, но я непременно подам официальный рапорт по поводу вашего отношения к нему. Так с офицерами не обращаются. — Несомненно, Кент действовал с дальним прицелом, и его недовольство было вызвано вовсе не моим нетактичным обращением с Муром.

— Офицеры так обычно не поступают, — резко возразил я. — Он опозорил свое звание, профессию и своих коллег.

— Тем не менее можно было ограничиться и домашним арестом до завершения расследования и предъявления обвинения, если они вообще были бы ему предъявлены.

— Знаете, полковник, лично я полагаю, что чем выше звание, тем тяжелее должно быть наказание. Оступившихся юнцов в звании лейтенанта, например, можно было бы судить и не столь строго, а вот зрелых старших офицеров надлежит примерно наказывать, в назидание другим.

— Однако высокий чин дает определенные привилегии, — возразил мне Кент, — и одна из них — освобождение офицера от предварительного заключения до суда, мистер Бреннер.

— Однако если вы нарушили закон, то и наказаны должны быть соответственно вашему рангу, должности и осведомленности в законе. Помимо прав и привилегий на каждом офицере лежит еще и бремя ответственности, и любое нарушение обязанностей и дисциплины должно строго караться. Я о тебе говорю, Билл, и ты это знаешь.

— Но нельзя сбрасывать со счетов и прошлые заслуги солдата, — продолжал он. — Если человек достойно отслужил в армии двадцать лет, как, например, полковник Мур, он заслуживает почета и уважения. А степень вины его может определять только военный суд, как и выносить ему наказание, если он того заслуживает.

— Я полагаю, — произнес я, смерив Кента долгим взглядом, — что офицер, присягнувший с честью исполнять свой служебный долг и наделенный особыми привилегиями, обязан чистосердечно признаться в содеянном преступлении и избавить трибунал от малоприятной обязанности проводить открытый процесс. Я думаю, что офицер, совершивший особо тяжкое преступление или запятнавший себя и свой мундир позором, должен, по крайней мере, задуматься, не лучше ли ему застрелиться.

— Мне кажется, вы сошли с ума! — воскликнул Кент.

— Возможно. Может быть, мне стоит обратиться к психоаналитику. Чарли Мур вправил бы мне мозги на место. Вам будет, наверно, приятно услышать, что я подписал ордер о его освобождении, и сейчас он, скорее всего, уже подыскивает себе местечко для ночлега. Вы найдете его, как мне кажется, в школе психологических операций, если он вам понадобится. Между прочим, он уверен, что Энн Кэмпбелл убил ее отец. Но я знаю, что это не он. Так что теперь настоящий убийца должен решить, позволить ли ему, чтобы Мур поделился своими подозрениями с ФБР, и, таким образом, допустить, чтобы подозрение пало на достойного, в принципе, человека, или же спасти хотя бы свое имя и во всем покаяться.

Кент вытаращился на меня, но я выдержал его тяжелый взгляд, и он наконец сказал:

— Я полагаю, что кто бы ни убил ее, он не считал это преступлением. Вы, я вижу, большой любитель порассуждать о чести, старинных воинских традициях, правах и обязанностях офицера. А знаете, я готов побиться об заклад, что сам убийца не видит особых причин беспокоить трибунал подобным самоотверженным жестом раскаяния во имя торжества справедливости. У него иная точка зрения на данную ситуацию, и мыслит он совершенно иначе.

— Справедливое замечание, полковник, — кивнул я. — К несчастью, мы с вами живем во времена законности, и наши личные эмоции вряд ли приемлемы. Я занимаюсь убийствами вот уже десять лет, полковник, да и вы их немало повидали. В большинстве случаев преступник — будь то мужчина или женщина — уверен, что он был прав. Присяжные в гражданских судах в последнее время нередко соглашаются с ними. Дело упирается лишь в одно: если вы полагали, что ваши действия оправданны, скажите об этом прямо.

Кент настороженно взглянул сперва на меня, потом на Синтию и сказал:

— Я побывал сегодня в часовне. И хотя я и не религиозный человек, я все же помолился за нее. Она выглядела вполне умиротворенной, между прочим. Конечно, это постарались гримеры, но мне хотелось бы думать, что ее душа обрела наконец свободу, а дух блаженство… — С этими словами он повернулся и ушел.

Мы с Синтией некоторое время сидели молча в мрачной тишине кабинета, затем Синтия нарушила ее:

— Что ж, теперь мы знаем, куда переселились страдания и муки Энн Кэмпбелл.

— Да.

— Полагаешь, он признается?

— Не знаю пока. Все будет зависеть от того, кто победит в последнем сражении, которое должно завершиться к рассвету.

— Я не признаю самоубийства, Пол, и у тебя не было права даже намекать ему на него.

— Люди порой находят в мысли о самоубийстве свое последнее утешение, — пожал плечами я. — Она избавляет их от многих бессонных ночей.

— Чепуха!

— Нет, это Ницше.

— Безумие. — Она встала. — Пошли искать Бейкер.

— Кайфер, — поправил ее я и тоже встал с места, сунув под мышку папку с распечатками. Мы покинули кабинет и здание и вышли наружу, в душную ночь.

На ступенях перед входом в штаб-квартиру начальника военной полиции я остановился, привлеченный всполохами зарниц. Ветер набирал силу.

— Будет гроза, — заметил я.

— Это же Джорджия, — сказала Синтия. — Лучше бы ей разыграться на две ночи пораньше…

— Вот именно. Но говоря ближе к делу, должен отметить, что если бы мужчины не насиловали женщин, если бы ведомства не пытались любым способом отмежеваться от преступлений и если бы родители находили со своими детьми общий язык, а месть не казалась бы столь притягательной, да вдобавок если бы единобрачие являлось биологическим императивом и все обращались бы с другими так, как им бы хотелось, чтобы обращались с ними самими, тогда мы с тобой остались бы без работы, а тюрьмы бы пустовали.

Синтия взяла меня под руку, и мы спустились по лестнице к моему «блейзеру».

Едва мы сели в машину, как на нее упали первые капли дождя, и Синтия спросила меня:

— Где мы будем искать Кайфер?

— Она сама нас найдет.

— А где она нас найдет?

— Там, где ей известно, что мы наверняка будем: в гостинице для офицеров. — Я повернул ключ зажигания, включил передачу и фары и тронул автомобиль с места. Дождь усиливался, и вскоре мне пришлось запустить дворники. Мы молча ехали по опустевшим улочкам гарнизона. Часы показывали без десяти двенадцать ночи, но, несмотря на позднее время и почти бессонную предыдущую ночь, я чувствовал себя великолепно. Когда мы спустя несколько минут заехали на парковочную площадку перед гостиницей для офицеров, я едва слышал за шумом дождя собственный голос.

— Может, донести тебя до самой двери? — спросил я.

— Нет. Может, это тебя донести до самой двери, — отозвалась Синтия.

Все-таки у современных женщин есть некоторые хорошие качества: они, например, не тают под дождем. Мой костюм выглядел дороже ее наряда, и выходить из машины я не торопился. Но ливень и не думал стихать, так что мы в конце концов решились и выскочили наружу.

Благодаря умельцам из армейского инженерного корпуса площадка была затоплена водой, и мы промочили ноги и промокли насквозь, пока добежали до входной двери, а до нее было не менее пятидесяти метров. Но признаться, это было здорово.

В вестибюле дежурный, молодой капрал, сообщил мне:

— Тут мидлендские полицейские оставили для вас кое-какой багаж, сэр.

— Правильно, — кивнул я, отряхиваясь. Мой приятель Берт демонстрировал мне, что он умеет держать слово. — И где же он? — поинтересовался я. — Наверное, в моем номере, распакованный, а все вещи, надеюсь, выглажены и развешаны в шкафу?

— Нет, сэр, они вон там, на полу.

— Сколько звездочек у вашей гостиницы, капрал?

— Если добавят еще одну, то будет ноль, сэр.

— Это точно. Для меня есть какие-нибудь записки?

— Целых две, сэр. — Он передал мне два свернутых листка. Записки оказались от Кайфер и Сивера. С помощью Синтии я перенес в номер свои пожитки, занимавшие два чемодана и две сумки, и мы наконец смогли перевести дух.

— Я пойду переоденусь, — сказала Синтия. — Ты будешь им звонить?

— Да, — ответил я, стягивая с себя мокрый пиджак и вешая его на спинку стула. Присев на кровать, я сбросил мокрые ботинки и набрал номер Кайфер, который она указала.

— Пятьсот сорок пятая рота военной полиции, дежурная слушает, — отозвался женский голос.

— Говорит полковник Хелльманн, — представился я шутки ради, — мне нужна специалист Бейкер. Позовите ее, пожалуйста.

— Одну минуту, сэр!

Синтия вышла из комнаты, и, зажав трубку между ухом и плечом, я стянул с себя мокрую сорочку и галстук, а также носки и брюки. Бейкер-Кайфер предпочла жить в казарме, что было хорошо с точки зрения конспирации, но плохо с точки зрения комфорта. Например, телефонные аппараты в комнатах заменял там вестовой.

Наконец раздался щелчок, и я услышал ее голос:

— Специалист Бейкер у телефона, сэр!

— Вы можете говорить?

— Нет, сэр, но я перезвоню вам позже из автомата. Вы в гостинице?

— Да, — сказал я и положил трубку, после чего сел на пол, открыл чемоданы и начал откапывать из-под вещей свой халат: этот подонок Ярдли свалил в одну кучу грязное белье, обувь и бритвенные принадлежности. — Вот мерзавец! — в сердцах выругался я.

— Кто?

Я поднял голову и увидел вернувшуюся в мой номер Синтию. На ней было шелковое кимоно, а в руках — полотенце, которым она вытирала голову.

— Не могу найти халат! — посетовал я.

— Давай этим займусь я, — предложила она и принялась ловко рассортировывать содержимое сумок и чемоданов, что-то развешивая на плечиках в стенном шкафу, что-то складывая и так далее.

У женщин всегда все выходит очень быстро и аккуратно с вещами, мне же с трудом удается правильно повесить брюки на вешалке.

Я чувствовал себя слегка неловко в трусах, пока не нашел наконец халат: он был скомкан и засунут в пакет. Едва я накинул его на плечи, как раздался телефонный звонок.

— Это Кайфер, — кивнул я Синтии. — Бреннер слушает, — произнес я, подняв трубку.

Но это был Кэл Сивер, а не Кайфер. Он сказал:

— Пол, я едва не ослеп, изучая слепки и фотоснимки следов ног, но никаких других доказательств присутствия полковника Кента на месте преступления раньше указанного им времени я не обнаружил. Я рассчитывал, что утром мои люди еще раз съездят на стрельбище, но после такого ливня это бессмысленно.

— А разве брезент и навес оттуда убрали?

— Дело в том, что полковник Кент пообещал мне позаботиться о сохранности следов и охране места преступления. Но я лично недавно побывал там и не заметил ни брезента, ни часовых. Так что теперь все размыто и разрушено.

— Ясное дело.

— Мне очень жаль.

— Ничего страшного. Тот слепок уже отправили в Окленд?

— Да, вертолетом до Джиллема, а оттуда его переправят военным самолетом на побережье. Утром у меня уже будут какие-то новости.

— Замечательно.

— Так посылать на стрельбище бригаду экспертов или нет?

— А сам-то ты как считаешь?

— Я думаю, там сплошное месиво.

— О’кей, тогда плюнь на это. Будем довольствоваться тем, что есть. Где Грейс?

— Прилипла к компьютеру. Она просила передать тебе, что ей попалось любопытное письмо Энн Кэмпбелл к миссис Уильям Кент. Ты ведь интересовался Кентом?

— Да, и сейчас интересуюсь. Что там говорится?

— В общем, там говорится, что полковник Кент вышел за рамки платонической дружбы с Энн Кэмпбелл и поэтому она просит его супругу поговорить с ним, чтобы не доводить дело до официальной жалобы. Не хотелось бы мне, чтобы моя жена получила бы подобное послание.

— Когда было отправлено это письмо?

— Сейчас уточню, не клади трубку, — сказал Кэл.

Пока он бегал за справкой, я наблюдал, мысленно проклиная Ярдли, как Синтия отделяет мое нижнее белье от туалетных принадлежностей.

— Десятого августа, — услышал я вновь голос Кэла в трубке.

То есть это было уже одиннадцать дней тому назад, следовательно, миссис Кент оставила Бетани-Хилл как раз после того, как получила это письмо. Не вызывало сомнений и то, что оно было написано после неожиданного визита Кента, сопровождавшегося вышвыриванием за дверь любовника хозяйки дома и последующим изнасилованием самой Энн Кэмпбелл. Веселенькие дела. Значит, Энн Кэмпбелл все-таки предприняла в отношении Кента решительные меры, но не учла, что имеет дело с опасным взрывчатым веществом, и сама же и ускорила взрыв своим письмом, послужившим своеобразным детонатором.

— Сделай для меня копию, — попросил я Кэла. — Я потом за ней заеду.

— Договорились, — сказал он. — Да, вот еще что: примерно спустя полчаса после вашего отъезда сюда нагрянуло трое господ из Федерального бюро расследований.

— Надеюсь, они были достаточно любезны?

— Просто образец вежливости. Засыпали меня комплиментами за умелую организацию экспертизы и поздравлениями с каждым удачным отпечатком пальца. Они обхаживали меня не менее часа, попутно повсюду суя свои носы. Грейс притворилась спящей на раскладушке. Один из этих ребят попытался было что-то делать с ее компьютером, но диск был при Грейс. Они пообещали утром вернуться со своими собственными судмедэкспертами.

— О’кей, — сказал я. — Можешь в полдень передать им все дела. Что-нибудь еще?

— Нет. Если не считать того, что уже очень поздно, хлещет дождь, пахать нельзя, потому что слишком сыро, а танцевать я не могу, потому что чертовски устал.

— Все верно. Нажми на своего парня в Окленде, от этого отпечатка двух сапог зависит все дело. Мне важно знать, кто на чей след наступил. Поговорим завтра. — Я положил трубку и стал помогать Синтии наводить в моем номере порядок.

Насколько я успел заметить из своего опыта совместного временного проживания с женщинами, они делятся на две категории: на организаторов и нерях. Есть, правда, еще и третий тип — придиры. Эти норовят заставить тебя самого все делать, но мне, к счастью, такие не попадались. Как это ни странно, я способен терпеть в равной мере и организаторов, и нерях, но лишь до тех пор, пока они не начинают по собственному вкусу подбирать мне одежду. Все женщины по своей природе воспитатели и няньки, а мужчины в разной степени страдают слабоумием. Когда люди играют уготовленные им судьбой роли, все идет нормально. Но в жизни так не бывает, поэтому-то в один прекрасный день, после, как правило, полугода совместного существования, вы окончательно выясняете, что именно не можете больше терпеть в своей партнерше, в результате чего прокручивается назад сцена с прибытием любимой и распаковкой чемоданов, и дверь за ней навсегда захлопывается.

Синтия сложила последнюю пару носков и сказала:

— Кто тебе все стирает и гладит?

— Одна женщина, милая провинциалка, она присматривает за моей квартирой, пока меня нет, и помогает мне по хозяйству.

— Ты такой беспомощный?

— Во всем, что связано с тряпками, иголками и нитками. Зато я могу с завязанными глазами разобрать и собрать винтовку «М-16» за три минуты.

— Это я тоже умею.

— Замечательно. У меня дома как раз есть одна, которую нужно почистить.

Зазвонил телефон, и я кивнул Синтии, чтобы она взяла трубку. Звонила Кайфер, и, пока Синтия с ней разговаривала, я пошел в ванную и просушил волосы полотенцем. Синтия предусмотрительно выложила на полочку мои туалетные принадлежности, так что я причесался, почистил зубы и снял с себя влажные трусы, испытав при этом необыкновенное удовольствие.

Я сунул трусы в металлический ящик для мусора и вернулся в спальню. Синтия слушала, что ей говорит Кайфер, сидя на кровати и почесывая свободной рукой пятку. Как я заметил, у нее были стройные ноги.

При моем появлении она улыбнулась и сказала в трубку:

— О’кей, спасибо! Отличная работа. — Она положила трубку и встала. — Кайфер выведала одну пикантную новость. Похоже, что у миссис Кент имеется черный джип «чероки», который коллеги ее мужа окрестили «бэтмобилем», по аналогии с автомобилем Бэтмена. Так вот, как узнала Кайфер, прослушивая пленку с записями радиопереговоров полицейских патрулей, кто-то из них передал предупреждение: «Бэтмобиль с озабоченным самцом шесть стоит на площадке у библиотеки. Будьте внимательны!» Между прочим, библиотека находится через дорогу от здания штаба.

— Понятно. И в котором часу это было?

— В тридцать две минуты первого ночи. А в час Энн Кэмпбелл выехала из штаба в направлении стрельбища номер шесть. Что, интересно, делал Кент в машине своей жены возле библиотеки в такое время?

— То же, что и любой влюбленный болван: просто сидел и глядел на свет в окне.

— Может быть, у него в голове были не такие уж и безобидные мысли?

— Может быть. А может, он никак не решался зайти и поздороваться с ней. Или ждал, пока Сент-Джон куда-нибудь отлучится. А возможно, он ожидал от предмета своей страсти чего-то такого, что она в конце концов и выкинула.

Синтия подвернула под себя ноги, приняв нечто вроде «позы лотоса». Я никогда не мог понять, как это люди умудряются сидеть подобным образом. Я сидел в единственном кресле лицом к кровати, так что успел заметить, что трусики все еще на ней. Она стыдливо поправила кимоно, и я сказал:

— Если бы моя жена получила такое письмо от моей подружки, я бы очень разозлился и с подружкой порвал. Но, с другой стороны, если бы моя жена из-за этого письма уехала из города, а моя любовница подолгу засиживалась бы на работе, как Энн, я бы вряд ли устоял перед соблазном снова встретиться с ней.

— Можно подумать, что такое с тобой случалось.

— Знаешь, мы оба прошли через нечто подобное.

— Со мной такого не случалось, — заявила Синтия, — если не считать того парня в Брюсселе, который почему-то все время оказывался на моем пути. Так что и болван в конце концов все бы вычислил.

— Может быть, он все понял даже раньше, чем ты думаешь, но не хотел устраивать сцену.

— Ладно, оставим этот разговор, — она немного подумала и сказала: — Он, несомненно, проследил за ней.

— Согласен. Однако не исключено, что между ними состоялся малоприятный разговор уже на парковочной площадке напротив штаба. Мы этого не знаем.

— И как же он потом остался незамеченным, когда они ехали по шоссе вдоль стрельбищ?

— Он же был на машине своей жены!

— По-твоему, Энн знала, какая у миссис Кент машина?

— Безусловно, всякая любовница знает, на какой машине ездит жена ее любовника, — согласился я. — Но в гарнизоне полно машин этой модели, так что эта ничем не выделялась. Мы знаем наверняка только одно: у Фоулеров есть «чероки», хотя и красного цвета.

— Но ведь она не могла не обратить внимания на едущий позади нее автомобиль с включенными фарами.

— Возможно, в какой-то момент он свернул. — Я достал маркировочный карандаш из сумки и стал рисовать на стене между окнами план: — О’кей, шоссе идет от гарнизона на юг вот так и заканчивается вот здесь, у последнего стрельбища. Общая протяженность этого участка дороги около десяти миль. Ответвлений всего два: возле шоссе Генерала Першинга — налево и спустя милю — направо, где начинается дорога на Джордан-Филд. Допустим, Кент следует за ней на нормальном расстоянии с включенными фарами, видит, что она не сворачивает на шоссе Генерала Першинга, и они едут дальше. Возле поворота на Джордан-Филд она не сворачивает, но он вынужден это сделать, чтобы она не поняла, что ее преследуют. Правильно?

— Пока да.

— Итак, Кент поворачивает на Джордан-Филд, и ей видно в зеркале, что за ней больше никто не едет следом, и она вздыхает с облегчением. Однако и Кент теперь знает, что впереди у нее отрезок дороги вдоль стрельбищ и тупик, так что она может только доехать до конца и вернуться обратно. Я логично рассуждаю?

— Похоже, что да, — кивнула Синтия, взглянув на чертеж. — И что же он делает потом? Продолжает движение с выключенными фарами? Или идет пешком? Или ждет?

— Ну, что бы я сделал на его месте? Светит луна, так что машину видно на расстоянии нескольких сотен метров. К тому же слышен звук двигателя и виден свет в салоне, если открыть дверь. Видны также и сигнальные огни при торможении. Так что лучший выход в такой ситуации — пойти пешком или пробежаться. Поэтому Кент оставляет машину в сосновой роще на пересечении двух дорог, вылезает из нее и направляется на юг пешком, вдоль стрельбищ.

— Это всего лишь предположение.

— Отчасти. А отчасти — моя интуиция и логика, обычное решение боевой задачи. Мы же участвовали в ночных учениях, когда были еще курсантами. Требуется определить задачу, погодные условия, расстояние, время, учесть факторы риска и обеспечить безопасность и соответственно обстановке либо продолжать двигаться на транспортном средстве, либо идти пешком.

— Пусть так, значит, он решает оставить машину и далее идти пешком или же бежать трусцой.

— Вот именно! А время тоже не стоит на месте, уже где-то между часом пятнадцатью и половиной второго ночи. Полковник Мур уже поджидает Энн Кэмпбелл в условленном месте. Это мы знаем наверняка. Генерал еще ничего не знает, ему пока не позвонили. Кент идет по шоссе, высматривая, нет ли впереди света автомобильных фар. Но Энн Кэмпбелл уже выключила фары и встретилась возле шестого стрельбища с полковником Муром. — Я пометил крестом стрельбище номер шесть.

Мои картографические изыски не произвели на Синтию, все еще сидящую в той же позе на кровати, никакого впечатления.

— И что же теперь на уме у Билла Кента? — спросила она. — Чего он хочет добиться?

— Мне думается, он заинтригован поведением Энн. Ему любопытно, что она делает одна в столь поздний час на стрельбище, хотя он и допускает, что она просто может проверять посты. Если это действительно так, он сможет поговорить с ней, когда она будет возвращаться назад. Не исключено, что он вошел во вкус после того, как изнасиловал ее несколько недель тому назад, и был намерен повторить это еще раз.

— Но она вооружена.

— И он тоже, — уточнил я. — Навряд ли у него было в мыслях запугивать ее пистолетом, он надеялся как-то обойтись без крайностей, может быть, просто хотел выяснить отношения.

— Может быть, — согласилась Синтия. — Но попадись мне на пустынном шоссе мой бывший любовник, я бы просто сбила его машиной.

— Я это учту. Но он ведь не знаток женской психологии. Он не задумывается над тем, понравится ли ей, что он за ней следит. Он знает одно: что они любовники, и это для него главное. Жена уехала из городка, его обуревает томление плоти, он влюбленный осел. Ему хочется с ней поговорить. Хотя на самом деле его мучит желание заняться с ней любовью, он сексуально озабочен, так сказать.

— И вот он идет по пустынному шоссе и обнаруживает ее джип.

— Верно. И еще он подозревает, что у нее назначена встреча с любовником. Это в стиле Энн Кэмпбелл, и Билл Кент просто изнемогает от ревности и сходит с ума при одной лишь мысли, что застанет ее с любовником врасплох в пикантном положении.

— Допустим, что так оно все и было.

— О’кей. На часах уже почти пятнадцать минут третьего. И к этому времени полковник Мур уже позвонил генералу Кэмпбеллу, дал тому прослушать записанное на пленку сообщение, привязал к колышкам Энн Кэмпбелл и теперь ждет возле уборной появления генерала. Билл Кент следует своим маршрутом, зная, что в темноте на прямом шоссе огни фар автомобиля видны уже за полмили, так что, если машина движется со скоростью сорок пять миль в час, в его распоряжении останется еще почти минута. Поэтому каждые тридцать секунд он оборачивается и проверяет, не идет ли машина. И вот в два пятнадцать он действительно замечает свет фар на шоссе за своей спиной и прыгает в канаву на обочине дороги, где и пережидает, пока машина проедет.

— Думая, что это проехал ее любовник.

— Возможно. И ему хочется застать их вместе в самый деликатный момент, потому что он уже вкусил извращенное наслаждение, выгнав майора Боуэса из дома Энн и изнасиловав ее затем. Он вбил себе в голову, что Энн Кэмпбелл понравится его агрессивное поведение, его образ рыцаря — победителя драконов, героя в сияющих доспехах. У него нарушены психика и поведенческие реакции. Я прав?

— Это именно такой тип, — кивнула она. — Половина насильников, которых я допрашивала, полагали, что женщины в восторге от подобного обращения с ними. Но женщины почему-то не желали испытать такое во второй раз.

— Верно, но, положа руку на сердце, нужно признать, что в отношении Билла Кента Энн Кэмпбелл как бы и не возражала против такого его поведения.

— Это так. Но ведь после того, как она написала письмо его жене, он должен был понять, что между ними все кончено. Ладно, допустим, что у них обоих поехала крыша. И вот он видит, как мимо него ночью проезжает автомобиль.

— Верно. Автомобиль проехал по шоссе приблизительно в четверть третьего с включенными фарами. Их-то и заметила со своего поста рядовая Роббинс. Мур последнюю милю проехал, выключив фары, как и сама Энн Кэмпбелл. А генерал об этом не думал. И вот, заметив его «бьюик», Кент пригибается, хотя не исключено, что он и не узнал генеральскую машину.

— Таким образом, мы имеем дело с двумя старшими офицерами, полковником Кентом и генералом Кэмпбеллом, которые разъезжают в ночное время в районе стрельбищ на автомобилях своих жен, — заметила Синтия.

— Вот именно. Если в гарнизоне всем известна твоя служебная машина и тебе не хочется, чтобы о твоем перемещении переговаривались по рации коллеги, называя тебя «озабоченным самцом шесть», то не лучше ли воспользоваться другим автомобилем.

— А еще лучше — остаться дома. Ладно, вернемся к делу. Кент прибавляет шагу. Мур тем временем возвращается бегом по бревенчатому настилу к машине, которую он оставил на пятом стрельбище, и мчится в северном направлении по шоссе вдоль стрельбищ, то есть назад в гарнизон. Но Кента он не замечает.

— Да, — кивнул я. — Либо Кент уже миновал шестое стрельбище к этому моменту, либо он заметил фары машины Мура, когда та разворачивалась на гравийной площадке, и снова спрыгнул в канаву. Он, возможно, решил, что его любовница назначила встречу нескольким любовникам, с интервалом в пятнадцать-двадцать минут, и слегка смущен этим открытием.

— Так или иначе, — сказала Синтия, — он готов к худшему. Он не думает, что она оказалась там по службе, или же что она в опасности, или же что эти две машины вообще не имеют к ней никакого отношения. Он уверен, что она там предается разврату. А что бы ты подумал на его месте?

— То же самое. Я ведь тоже мужчина. Так что чаще думаю головкой, а не головой.

— О’кей, довольно! — расхохоталась Синтия. — Поехали дальше.

Я сел в кресло и задумался.

— Ладно, именно на этом этапе мы не знаем, что там происходило. Кент подходит к границе пятого стрельбища и видит впереди при свете луны на шоссе две машины — джип и «бьюик», который его обогнал. Нам известно, что к этому времени разговор Энн с отцом, скорее всего, закончился.

— Но Кент остается там, где он стоит, — уточнила Синтия.

— Да, мы знаем наверняка, что Кент пока еще не понял, кому принадлежит этот «бьюик», на котором приехал на шестое стрельбище генерал Кэмпбелл. Кент все наблюдает издалека, с расстояния, скажем так, двухсот-трехсот метров. Возможно, что он и слышал кусок разговора между отцом и дочерью, потому что ветер дует с юга. Однако он достаточно благоразумен, чтобы не выставляться полным идиотом и не встревать в столкновение с неизвестным мужчиной, который может быть вооружен.

— Нет, — возразила Синтия, — к этому времени генерал уже достаточно услышал от дочери и сел в машину.

— Возможно и такое, — согласился с ней я. — Значит, генерал тронул машину с места, и Кент опять спрятался в канаве. Иначе быть не могло, раз ни Мур, ни генерал не видели чужой машины. Кент пришел туда пешком.

— А когда генерал уехал, он вылез из канавы и подошел к джипу Энн Кэмпбелл.

— Правильно. И действовал он решительно, не теряя времени, готовый ко всему — к изнасилованию, любовному разговору, примирению и даже убийству.

Мы помолчали, она — сидя на кровати, я — в кресле, прислушиваясь к звуку дождя снаружи. В этот момент оба мы размышляли наверняка об одном и том же: не примериваем ли мы петлю на шею невиновного человека, расслабившись в этой комнате. Но даже если мы и ошибались в каких-то деталях, этот человек уже многое сказал о себе, или же намекнул, и сомнений в том, что именно он это сделал, у нас уже не оставалось. Об этом говорили его манеры, его тон разговора, его глаза. Мало того, он утверждал, что она заслуживала этого, хотя у нас пока еще и не было доказательств его вины. Он допустил двойную ошибку.

Синтия наконец свесила ноги с края кровати и сказала:

— И вот Кент обнаруживает Энн Кэмпбелл привязанной к палаточным колышкам на стрельбище, в слезах, но при этом он не может понять, изнасиловали ее или же она дожидается здесь своего следующего любовника.

— Это трудно точно сказать, — заметил я. — Но он наверняка медленно приблизился к ней, как сказал нам Кэл Сивер, наклонился над ней, и она вряд ли обрадовалась этой встрече.

— Мне кажется, она испугалась.

— Мне лично думается, что ее не так-то просто испугать. Но она находилась в заведомо проигрышном положении. Он что-то ей сказал, она что-то ответила. Она решила, что отец ее снова предал, и приготовилась ждать до семи утра, пока не появится грузовик с часовыми, и мысленно смирившись с этим, даже радуясь, что таким образом отомстит ему за предательство: только представь себе — генеральскую дочь видят голой двадцать солдат!

— Но она понимает, что до отца в конце концов это тоже дойдет, и он вынужден будет вернуться, чтобы предотвратить столь позорную ситуацию. Так что в любом случае она хочет, чтобы Кент убрался.

— Возможно. Он ей нарушает все планы. Он замечает штык, воткнутый в землю, если, конечно, считать, что генерал не взял его с собой, и хочет разрезать веревки. Или же осознает, что в таком положении ей не отвертеться от разговора с ним, и спрашивает ее, что происходит, а может быть, предлагает ей выйти за него замуж, короче говоря, завязывается диалог, и Энн, не раз побывавшая в роли привязанной к столбикам кровати у себя в подвальной комнате, не столько напугана или смущена, сколько раздражена и нетерпелива. Мы просто не знаем, что она ему говорила и как развивались события.

— Это так, зато нам известно, чем этот разговор закончился.

— Правильно. Возможно, он закрутил веревку, чтобы она его выслушала, не исключено и то, что он как-то ласкал ее, одновременно вызывая сексуальную асфиксию — чему она же его, скорее всего, и научила… но в какой-то миг он затянул петлю потуже, и ему расхотелось ее ослаблять.

Мы оба надолго замолчали, мысленно проигрывая эту ситуацию, потом Синтия встала и сказала:

— Приблизительно так все и случилось. Потом он пешком вернулся на шоссе, осознал, что натворил, и побежал назад к своему джипу. Может быть, он добежал до машины даже раньше, чем чета Фоулеров выехала из дому, помчался на бешеной скорости домой и добрался до Бетани-Хилл, когда Фоулеры только еще выезжали на стрельбище. Возможно, что они с ним даже где-то разминулись на улице. Кент приехал к себе домой, поставил машину жены в гараж, потом вошел в дом, вымылся, скорее всего, и стал ждать телефонного звонка от своих подчиненных. Не уверена, что он заснул.

— Я тоже этого не знаю, но, когда спустя несколько часов я его видел, он выглядел вполне собранным, хотя, как теперь мне вспоминается, несколько подавленным. Он отрешился от этого преступления, как обычно и поступают преступники в первые часы после содеянного, но теперь весь ужас случившегося вновь преследует его.

— И мы можем что-нибудь из всего этого доказать?

— Нет.

— Тогда что же нам делать?

— Вступить с ним в схватку: время пришло.

— Он от всего будет отказываться, и нам придется подыскивать себе другую работу.

— Возможно. И знаешь, что я тебе скажу? Может быть, мы с тобой заблуждаемся.

Синтия принялась расхаживать по комнате, рассуждая вслух.

— А что, если попробовать отыскать то место, где он поставил свой джип? — предложила вдруг она.

— Сегодня светает в пять тридцать шесть. Мне тебя разбудить?

— Конечно, следы от покрышек смыло дождем, — продолжала рассуждать она. — Но он мог помять кусты, и мы можем найти то место, где он съехал с шоссе.

— Правильно. И тогда кое-что прояснится. Но все равно сомнения остаются, а нам нужно исключить всякие сомнения.

— Возможно, к машине прилипли сосновые иголки или веточки кустарника, и можно будет «привязать» их к тому месту с помощью экспертов.

— Это могло бы быть так, если бы он был полным кретином. Но он не дурак, наверняка вымыл машину, как для осмотра в транспортной инспекции.

— Проклятье!

— Нам придется с ним поговорить, важно лишь выбрать правильный психологический момент… завтра, например, после похоронной церемонии. И это будет наш первый, последний и единственный шанс получить его чистосердечное признание.

— Да, если он вообще станет разговаривать, то только в этот момент. Если он захочет сбросить с сердца свой камень, то покается нам, а не ФБР.

— Согласен.

— Пора спать. — Синтия позвонила дежурному по гостинице и попросила его разбудить нас в четыре утра, так что на сон мне оставалось три часа, если упасть на кровать в течение следующих десяти секунд. Но у меня возникла другая мысль.

— Давай примем душ и заодно сэкономим время, — предложил я.

— Ну, не знаю…

Слабый ответ. Мне кажется, мы с Синтией чувствовали некоторое смущение, как все бывшие любовники, решившие восстановить прежние отношения. Да и все эти милые разговоры об изнасиловании не способствовали соответствующему настроению. То есть, хочу я сказать, не хватало музыки, свечей и шампанского. Вместо всего этого незримо присутствовал дух Энн Кэмпбелл, тяготила мысль о ее убийце, спящем на Бетани-Хилл, — многовато для двух измученных и невыспавшихся людей в гостиничном номере за много миль от своего дома.

— Пожалуй, сейчас не время, — сказал я.

— Мне тоже так кажется, — согласилась Синтия. — Лучше подождем, пока сможем устроить себе маленький праздник. Например, в твоем доме в этот уик-энд. Нам будет самим же вдвойне приятнее.

С этим я был не совсем согласен, но спорить мне не хотелось, а соблазнять я не очень-то и умел. Поэтому я зевнул и по-французски пожелал ей спокойной ночи, как это мы когда-то практиковали в Брюсселе.

— Спокойной ночи… — она направилась было в ванную, но возле двери обернулась и добавила: — Во всяком случае, у нас обоих есть чего ждать.

— Вот именно, — сказал я, выключая лампу и забираясь в постель.

Засыпая, я слышал шум воды в ванной комнате, звуки дождя за окном и какие-то веселые голоса, скорее всего, влюбленной парочки, в коридоре.

Телефонного звонка в четыре утра я так и не услышал.