Действительно становится как-то не по себе, когда вторгаешься в дом умершего человека. Ощущение подавленности не покидает тебя ни на минуту, когда ты обходишь комнаты, которых покойному уже никогда не увидеть, роешься в чужих шкафах, кладовых и столах, рассматриваешь личные вещи умершего, читаешь корреспонденцию и слушаешь записанные автоответчиком голоса его знакомых. Одежда, книги, видеозаписи, продукты, напитки, косметика, счета, лекарства… Целая жизнь вдруг оборвалась в этом доме, и больше никого в нем не осталось, только вещи, свидетельствующие, показывающие, объясняющие оборвавшуюся жизнь; и кроме них некому больше подсказать, что именно эта картина на стене была для хозяина самой любимой, этот альбом с фотографиями он показывал гостям; и никто уже не предложит что-нибудь выпить и не скажет, почему цветы высохли и погибают.

Синтия заметила в кухне закрытую на засов дверь, и я пояснил ей, что она ведет в подвал, который мы осмотрим в последнюю очередь, поскольку оттуда нам не грозит опасность.

Она кивнула в ответ.

Осмотр кухни дал нам мало нового, кроме того что Энн Кэмпбелл была не только аккуратисткой, но и питалась исключительно здоровой пищей — йогуртом, проросшей фасолью, лепешками из отрубей и тому подобной снедью, от которой меня бы стошнило. Холодильник и кладовка были забиты бутылками дорогих вин и пива лучших сортов.

В буфете я обнаружил запас крепких напитков, тоже дорогих, причем купленных не в гарнизонной лавке, со скидкой, а где-то на стороне, как явствовало из ценников на бутылках.

— Почему она платила за напитки полную стоимость? — спросил я у Синтии.

— Может быть, она не хотела, чтобы ее видели в гарнизонном винном магазине, — предположила она. — Все-таки незамужняя женщина, генеральская дочь. Это мужчинам на все наплевать. — Синтия была утонченной натурой.

— Я могу ее понять, — сказал я. — Как-то раз я купил в лавке пакет молока и три упаковки йогурта, так после этого еще долго стеснялся показаться в столовой офицерского клуба.

Синтия никак не прокомментировала мою реплику, только закатила глаза в знак того, что я начинаю действовать ей на нервы. Подчиненный мужского пола не позволил бы себе подобного неуважения, и новая сотрудница, пожалуй, тоже. Такая фамильярность явно объяснялась только тем, что мы когда-то были любовниками. С этим нужно было что-то делать.

— Давай осмотрим другие помещения, — предложила Синтия.

Мы так и поступили. Туалет на первом этаже содержался безупречно, хотя сиденье и было откинуто вертикально, из чего я, основываясь на некоторых полезных сведениях, почерпнутых у полковника в офицерском клубе, сделал вывод, что здесь недавно был мужчина. Синтия угадала мои мысли и дополнила их, стоя за моей спиной:

— По крайней мере, он не натряс тут капель, как все вы обычно имеете привычку делать на старости лет.

Этот спор представителей разных полов и поколений начинал выводить меня из себя, и я уже было раскрыл рот, чтобы должным образом ответить, но передумал, вспомнив, что часы отсчитывают секунды и в любую из них может нагрянуть мидлендская полиция, что чревато куда более серьезным расхождением во мнениях, чем то, что возникло между мной и мисс Санхилл.

Как бы то ни было, мы тщательно осмотрели жилую комнату и примыкающую к ней столовую, поразившую нас своей идеальной чистотой, множеством оригинальных сувениров, привезенных хозяйкой со всего мира — японские лаки, баварские пивные кружки, итальянское стекло и тому подобные забавные вещицы, — и яркими авангардистскими картинами на стенах. Глядя на все эти кубы, круги, линии, овалы и тому подобные фигуры, я подумал, что им самое место в классной комнате для занятий геометрией. Мне они, во всяком случае, ничего не говорили, и это было главное, как мне кажется. Пока что я не мог составить себе представления об Энн Кэмпбелл. Я имею в виду, это был не тот случай, чтобы за десять минут понять человека, как это мне когда-то удалось при осмотре дома одного убийцы. Порой бывает достаточно самой незначительной детали, вроде коллекции пластинок, или рисунков кошечек на стене, или грязного нижнего белья на полу. Это могут быть и книги на полках (или отсутствие таковых), и альбом фотографий, и — предел мечтаний — дневник. Но в этом доме я пока чувствовал себя так, словно по ошибке ворвался в экспозиционный зал агентства по продаже недвижимости.

Последней комнатой, которую мы осматривали на первом этаже, был кабинет. В нем мы обнаружили множество книг, письменный стол, диван и кресло, телевизор, проигрыватель и видеомагнитофон. На письменном столе стоял также телефонный автоответчик, призывно подмигивающий нам красной лампочкой, но мы пока решили оставить его в покое.

Кабинет мы обыскали с особым усердием: перелистали все книги, проверили все ящики, заглянули под мебель, после чего принялись изучать корешки книг и названия дисков. Интересы Энн Кэмпбелл были весьма разнообразными, в ее библиотечке мы обнаружили книги не только художественные, но и по военной тематике, кулинарии, физкультуре и здоровью. Особенно привлекла мое внимание подборка произведений Фридриха Ницше и монографий по психологии, и это напомнило мне о том, что я имею дело не просто с психологом, но специалистом в области психологической войны, что могло иметь к данному расследованию непосредственное отношение.

Но оставим внутренний голос и предчувствия: что ни говори, а первую скрипку в любом расследовании играет рассудок. Все преступления и преступные повадки зарождаются в голове, сигнал к действию поступает из мозга, и только в нем созревает мысль, как скрыть содеянное или уйти от ответственности. Так что нам поневоле предстояло проникнуть в мысли многих людей, и только так мы могли составить себе полное представление о генеральской дочери и узнать, почему ее убили. В таком деле, как это, узнав причину, несложно вычислить и убийцу.

— Возбуждающие мелодии, несколько дисков «Битлз» и популярных исполнителей прошлых лет, классическая музыка, в основном австрийских композиторов, — сказала Синтия, просматривая пластинки.

— Вальсы Штрауса в исполнении Зигмунда Фрейда на гобое?

— Что-то в этом духе.

Я включил телевизор, ожидая увидеть выпуск новостей, но оказалось, что он настроен на просмотр видеофильмов. Бегло пробежав глазами по корешкам видеокассет, я остановил свой выбор на надписи: «Психология. Курс лекций» — и, вставив кассету в видеомагнитофон, нажал на кнопку воспроизведения.

— Взгляни! — позвал я Синтию.

Она обернулась, и мы оба увидели на экране капитана Энн Кэмпбелл, стоящую в полевой форме на кафедре. Она действительно была очаровательной женщиной, но, помимо этого, у нее были умные и живые глаза, — несколько секунд они не мигая смотрели в камеру, прежде чем она улыбнулась и произнесла: «Доброе утро, господа. Сегодня мы с вами обсудим несколько возможных способов применения приемов психологического воздействия, или психологической войны, если вам так будет угодно, в боевых условиях с целью ослабить моральный дух и боеспособность противника. Конечная цель такого воздействия — максимально облегчить выполнение возложенной на вас как командиров пехотных подразделений боевой задачи. А задача довольно сложная: войти в соприкосновение с противником и уничтожить его, взаимодействуя с артиллерией, авиацией, бронетанковыми частями и разведкой. И тут вам может весьма пригодиться еще одно оружие, малопонятное и слишком редко используемое, а именно — психологическое воздействие».

Она продолжала: «Единственный важнейший фактор, который вам следует учитывать при разработке планов боевой операции, это боевой дух противника. По сравнению с его готовностью противостоять атаке и сражаться, все его стрелковое оружие, вся его артиллерия и бронетехника, его навыки и снаряжение, и даже численность состава играют лишь второстепенную роль. — Она оглядела свою аудиторию и, сделав многозначительную паузу, заговорила снова: — Никто не хочет умирать. Но многие способны подвергнуться риску ради защиты своей страны, своей семьи и даже во имя какой-то идеи или религиозной философии. Мотивом к риску могут служить также угроза для демократии, веры, чести, национальная гордость, преданность какому-то лидеру или группе лиц, корыстные побуждения и, увы, женщины, тяга к насилию. Таковы исторически сложившиеся побуждения солдат на передовой линии фронта».

Пока она говорила, за ее спиной на экране появлялись спроецированные сцены баталий со старинных гравюр и картин известных художников. Одну из картин, «Похищение сабинянок», принадлежащую кисти да Болоньи, я узнал, чем был приятно удивлен.

«Цель психологической войны, — между тем продолжала Энн Кэмпбелл, — ослабить эти побудительные мотивы, не пытаясь прямолинейно развенчать их, поскольку порой они слишком сильны и слишком глубоко сидят в сознании, чтобы их можно было сколько-нибудь серьезно изменить посредством пропаганды или психологического воздействия. Самое большое, на что мы можем надеяться, это заронить семена сомнения. Но это, однако, не вызовет массового дезертирства и сдачи в плен и не сломит боевого духа врага. Это лишь заложит основу для перехода ко второму этапу психологического воздействия, конечная цель которого — посеять в рядах врага страх и панику. Да, страх и панику. Страх умереть, страх получить ужасное ранение, страх перед страхом. Паника — наименее изученное психологическое состояние рассудка. Паника — это ничем не сдерживаемое бесконтрольное чувство опасности, часто не обусловленное какой-либо объективной причиной и не имеющее логического объяснения. Наши предки использовали барабаны, горны, леденящие кровь выкрики, насмешки ради того, чтобы посеять панику в лагере врага, и даже стучали себя в грудь и издавали животные крики».

На экране за спиной капитана Кэмпбелл появилась картина, изображающая паническое бегство римской армии, преследуемой ордой свирепого вида варваров.

«Заботясь о совершенствовании техники и технологии, мы абсолютно забыли о таком простом приеме военного искусства, как дикий крик, — говорила Энн Кэмпбелл. Она нажала на кнопку пульта, и комнату потряс пронзительный и оглушающий дикий крик, леденящий кровь в жилах. — От такого крика поневоле наделаешь в штаны», — с улыбкой заметила она. Кое-кто из слушателей в аудитории рассмеялся, а один даже сказал в микрофон: «Точно так же визжит моя жена, когда у нее от удовольствия глаза лезут на лоб». Последовал взрыв хохота, и капитан Кэмпбелл рассмеялась вместе со всеми, причем как-то странно, почти вульгарно, что совсем не вязалось с ее характером. На мгновение она опустила глаза, словно бы на свои записи, и, когда вновь подняла их, на лице у нее вновь было строгое деловое выражение, и смех тотчас же стих.

У меня складывалось впечатление, что она играет аудиторией, завоевывая ее симпатии в духе инструкторов-мужчин с помощью грубых шуток или саркастических реплик. Ей, безусловно, удалось расшевелить слушателей и коснуться их самых чувствительных струнок. Я выключил видеомагнитофон, заметив:

— Интересная лекция.

— Кому же могло прийти в голову убить такую женщину? — спросила Синтия. — Я хочу сказать, она была такая живая, такая уверенная в себе…

Вот как раз поэтому кому-то и захотелось ее убить, подумалось мне. Мы помолчали, отдавая дань уважения памяти покойной, словно бы дух Энн Кэмпбелл все еще витал в комнате. Признаться, я находится под большим впечатлением от нее. Она была из тех женщин, которые непременно привлекают к себе внимание и долго не забываются. И дело здесь не только во внешности, но и в манере держаться и влиять на окружающих. Она обладала также хорошо поставленным повелительным голосом, глубоким и четким, но одновременно женственным и сексуальным. Речь ее была приправлена типично армейским жаргоном, свойственным военнослужащим американских баз, разбросанных по всему свету, с характерными для южан нотками и манерой произносить некоторые слова. Короче говоря, это была женщина, способная вызвать уважение и внимание мужчин или ввергнуть их в экстаз.

Синтия, похоже, тоже находилась под сильным впечатлением от нее, но я подозреваю, что многие женщины могут посчитать ее опасной, особенно если Энн Кэмпбелл имела какие-то контакты с их мужьями или приятелями. Отношение же самой Энн Кэмпбелл к другим женщинам оставалось пока, увы, загадкой.

— Давай закругляться, — прервал я затянувшуюся паузу.

Мы продолжили осмотр кабинета. Наше внимание привлек теперь альбом фотографий, обнаруженный на книжной полке. Фотографии были чисто семейные: генерал Кэмпбелл с супругой, юноша, возможно, их сын, снимки на память об Уэст-Пойнте, о каком-то пикнике, рождественские снимки и так далее. У меня возникло чувство, что их подбирала для дочери миссис Кэмпбелл: это было документальное свидетельство царящего в семействе Кэмпбелл счастья, благополучия, общественного признания и успеха. Ну вылитое Святое семейство — Бог Отец, Бог Сын, Бог Святой Дух и Дева Мария.

— Показуха, — сказал я. — Но кое-что она нам говорит, не так ли?

— Что именно? — спросила Синтия.

— Похоже, все они терпеть не могут друг друга.

— Ты циник, — изрекла она. — Просто завидуешь им, потому что у самого у тебя нет такой семьи.

— Скоро мы узнаем, что́ прячется за их приторными улыбочками, — заявил я и захлопнул альбом.

В этот момент Синтия, словно бы опомнившись, озабоченно воскликнула:

— Пол, а ведь нам надо допросить генерала Кэмпбелла и миссис Кэмпбелл!

— Убийство — штука малоприятная, — ответил я. — А когда это убийство плюс изнасилование, да еще и умышленное, а папаша жертвы — национальный герой, тогда идиотам, которые ввязываются в расследование, следует прежде подумать, чем все это для них закончится. Понятно?

— Знаешь, я действительно хочу расследовать это дело, — обдумав мои слова, произнесла Синтия. — Она мне чем-то стала близка. И хотя я ее совершенно не знала, я понимаю, что жизнь не казалась ей сладкой в армии, где балом правят мужчины.

— Пощади меня, Синтия.

— Нет, правда, Пол, почему так мрачно?

— Постарайся быть белым человеком.

— А ты дай мне шанс.

— Теперь я вспоминаю, из-за чего мы ссорились.

— Все, разошлись по углам.

Мы разошлись не по углам, а по разным сторонам комнаты и продолжили обыск. Я осмотрел все, что висело в рамках на стене: диплом Энн Кэмпбелл об окончании академии в Уэст-Пойнте, ее патент на офицерский чин, различные свидетельства, грамоты и сертификаты, включая благодарность командования за участие в боевой операции в Персидском заливе «Буря в пустыне», хотя характер ее личного вклада в успех операции не уточнялся. Я прокашлялся и спросил мисс Санхилл:

— Ты слышала что-нибудь об операции «Чокнутые» во время «Бури в пустыне»?

— Что-то не припоминаю, — наморщила лоб Синтия.

— Так вот, кое-кто из этих хитроумных психологов надумал разбросать над позициями иракцев порнографические фотографии. Ведь большинство этих несчастных выродков не видели женщину месяцами, а то и годами, вот эти садисты-психологи и решили засыпать их снимками жаркой розовой плоти, которая свела бы их с ума. Эта идея нашла поддержку, и дело дошло до высшего руководства и наверняка бы выгорело, не запротестуй в самый последний момент саудовцы: они ведь, как сама знаешь, приверженцы строгих нравов и не столь просвещены по части голых сисек и задниц, как мы, американцы. Так что номер не прошел, но оценка ему была дана блестящая. Поговаривали, что это гениальная идея, которая могла бы сократить продолжительность наземной операции с четырех суток до пятнадцати минут. — Я не сдержал улыбки.

— Это отвратительно, — холодно ответила Синтия.

— В принципе, я с тобой согласен, — сказал я. — Но если бы это спасло жизни, то операцию можно было бы и оправдать.

— Не понимаю, к чему этот разговор?

— А что бы ты сказала, если бы узнала, что идея порнобомбардировки принадлежит женщине?

— Ты хочешь сказать, Энн Кэмпбелл?

— Ясно, что эта мысль родилась в школе психологических операций. Это мы можем выяснить.

— Ты что, был с ней знаком? — пристально посмотрела на меня Синтия.

— Я о ней слышал.

— И что же ты о ней слышал?

— То же, что и все остальные, Синтия. Она во всем была совершенна, так сказать, сделано в США, прошла специальную обработку в отделе общественной информации и в свежем виде была доставлена прямо к порогу потребителя — кушайте на здоровье! Вот вам ваш идеал женщины в армии США!

— А у тебя есть сомнения в ее идеальности?

— Да, есть. И если выяснится, что я ошибаюсь, значит, я занимаюсь не своим делом и мне пора в отставку. Ты только подумай, как она умерла, насколько эксцентрично это выглядело, и как вообще можно было рискнуть напасть на незнакомую женщину, прошедшую военную и специальную подготовку, умную, решительную и вооруженную.

— Я вот что подумала, — сказала Синтия. — Конечно, женщины-военнослужащие порой живут двойной жизнью, на службе и дома. Но мне доводилось встречаться и с такими, замужними и нет, которые вели примерный образ жизни и становились жертвами насильников по чистой случайности. Я видела и таких, которые путались со всеми подряд, но оказывались изнасилованными совершенно не по причине своей аморальности. Так что все это дело случая.

— Я не сбрасываю со счетов такую возможность, — кивнул я.

— И не надо на себя много брать, Пол. Не суди других.

— А я и не берусь, я не святой. А как насчет тебя?

— Ты сам знаешь, — сказала она и, подойдя ко мне, положила свою руку мне на плечо. — Как ты думаешь, мы сможем с этим справиться? Мы распутаем эту головоломку? Я имею в виду, вместе?

— Мы ее решим, — ответил я.

Синтия ткнула меня указательным пальцем в живот, повернулась и пошла назад к рабочему столу Энн Кэмпбелл.

Я вновь занялся изучением стены, где мое внимание на сей раз привлекла заключенная в рамку благодарность от американского Красного Креста за успехи в кампании по привлечению доноров. Рядом с ней красовалась почетная грамота, врученная Энн Кэмпбелл местной больницей в знак признательности за ее работу с тяжелобольными детьми. Тут же висел диплом преподавателя добровольной организации по ликвидации неграмотности. Как этой женщине удавалось совмещать службу в армии и столь активную общественную деятельность? И при этом выкраивать время на личную жизнь? Возможно ли, чтобы у такой необыкновенной женщины вообще не было личной жизни? И почему так случилось, что я не оказался даже среди потенциальных ее участников? Неужели я был так далек от реальной жизни базы?

— Я нашла ее записную книжку, — объявила Синтия.

— Кстати, — вспомнил я, — ты получила мою рождественскую открытку? Где ты теперь обитаешь?

— Послушай, Пол, я уверена, что твои дружки в штаб-квартире нашей конторы изучили ради тебя всю мою подноготную.

— Я бы не посмел просить их об этом, это неэтично и непрофессионально.

— Ну, извини, — сказала она и положила записную книжку в свою сумочку. Потом подошла к автоответчику и нажала на кнопку.

«Энн, это полковник Фоулер, — произнес голос. — Вы должны были заглянуть к отцу сегодня утром после дежурства. — Голос полковника звучал довольно резко. — Миссис Кэмпбелл приготовила для вас завтрак. Сейчас вы, вероятно, спите. Будьте добры, позвоните, когда проснетесь, генералу или миссис Кэмпбелл». Он положил трубку.

— Может быть, она сама себя убила. Я бы на ее месте это сделал, — вздохнул я.

— Нелегко быть генеральской дочкой, — заметила Синтия.

— Кто этот полковник Фоулер?

— Полагаю, что гарнизонный адъютант, — сказал я. — Что ты думаешь об этом его сообщении?

— Звучит вполне официально, с легким оттенком фамильярности, но без особой теплоты. Словно бы он просто выполняет свои служебные обязанности, напоминая забывчивой дочери своего начальника о ее долге перед родителями. При этом он дает понять, что выше ее по званию, но уважает ее отца. А у тебя какое впечатление?

— Мне лично это сообщение показалось надуманным, — ответил я почти сразу.

— Ты подозреваешь, что это отвлекающий маневр?

— Может быть, я становлюсь мнительным, — вздохнул я. — Давай прослушаем запись еще раз.

Мы еще раз прослушали сообщение полковника, и Синтия сказала, что, может, я и прав, подозревая неладное.

Я поднял телефонную трубку и набрал номер служебного телефона полковника Кента.

— Мы все еще в доме убитой, — сообщил ему я, когда он взял трубку. — Вы уже говорили с генералом?

— Нет… еще пока… Я жду, когда подойдет капеллан.

— Билл, через несколько часов об этом будет знать весь гарнизон. Поставьте в известность семью погибшей. И никаких официальных уведомлений или телеграмм!

— Послушайте, Пол! Я знаю, что рискую своей задницей. Я уже позвонил капеллану, он направляется сюда…

— Отлично! Вещи из ее служебного кабинета привезли?

— Да. Я все сложил в пустом ангаре на Джордан-Филд.

— Замечательно! А сейчас пошлите сюда взвод своих ребят и несколько грузовиков. Нужно быстро и без шума забрать все ее имущество из дома. И пусть ваши ребята помалкивают. Я подчеркиваю, полковник, — именно все подчистую: мебель, ковровое покрытие, электрические лампочки, туалетные сиденья, холодильники продукты. Все сфотографируйте, а вещи запрячьте куда-нибудь в надежное место, в тот же ангар, к примеру. Но только постарайтесь сложить все в том порядке, в котором забирали из дома. О’кей?

— Вы спятили?

— Да, конечно. Кстати, не забудьте прислать эксперта, чтобы он снял отпечатки пальцев, а ваши люди пусть работают в перчатках.

— Но зачем вывозить весь дом?

— Билл, дом не в нашей юрисдикции, а местной полиции я не доверяю. Для нее мы оставим обои. Положитесь во всем на меня. Преступление совершено на территории военной базы США. Так что все законно.

— Нет, вы заблуждаетесь.

— Выбирайте, полковник: либо мы делаем, как я считаю нужным, либо я уезжаю.

Наступила долгая пауза.

— О’кей, — наконец выдавил из себя Кент.

— И еще: пошлите офицера на городскую телефонную станцию, пусть они переведут номер Энн Кэмпбелл на этот самый ваш ангар. Подключите к аппарату ее автоответчик, старую кассету сохраните у себя в сейфе, она пригодится как вещественное доказательство. Да, не забудьте поставить новую кассету для записи сообщений.

— И кто же станет ей звонить, хотелось бы мне знать? Ведь завтра же об этом сообщат все газеты!

— Всякое случается. Эксперты уже на месте?

— Да, на стрельбище. И труп тоже.

— А сержант Сент-Джон и рядовая Роббинс?

— Спят мертвым сном. Я поместил их в разные камеры, не запертые, разумеется. Ознакомить их с их правами в качестве подозреваемых?

— Нет, их никто не подозревает. Пусть дождутся меня, я хочу допросить их как свидетелей.

— Они военнослужащие и имеют определенные права, — объяснил мне полковник Кент. — А у сержанта Сент-Джона есть к тому же и жена, а командир рядовой Роббинс может подумать, что она сбежала с любовником.

— Так позвоните от их имени и предупредите, что они задерживаются по служебному делу. А пока никого к ним не допускайте! И что насчет медицинской карты и личного дела капитана Кэмпбелл?

— Все уже у меня в столе.

— Мы ничего не забыли, Билл?

— Конституцию.

— Не расстраивайтесь по пустякам!

— Знаете, Пол, мне предстоит еще работать с Ярдли. Вам все равно, вы приехали и уехали, а мне не хотелось бы портить с ним отношения.

— Я возьму вину на себя, не бойтесь!

— Да уж придется, никуда не денетесь. Так вы нашли там что-нибудь интересное?

— Пока нет. А вы?

— Так, кое-какой хлам, ничего серьезного.

— А собаки?

— Других жертв не обнаружено. Собакам дали обнюхать джип, и они привели прямо к телу. Потом они вернулись снова к ее машине, потом дошли до трибун и от них уже до сортиров в роще. Там они потеряли след и вернулись к машине. Чей след они взяли — убитой или убийцы, — мы не знаем, но кто-то, чей запах они учуяли, ходил в сортир. У меня такое чувство, — добавил он без колебания в голосе, — такое чувство, что убийца тоже был на машине, и раз мы не обнаружили следов от колес на почве, значит, он не съезжал с дороги. Следовательно, там он и поставил свою машину, либо до, либо уже после ее появления. И когда они оба вышли из автомобилей, он неожиданно набросился на нее, отвел на стрельбище и сделал свое дело. После он вернулся на дорогу…

— Прихватив с собой ее одежду.

— Да. Положил ее в свою машину и…

— Пошел в сортир, умылся, причесался, вернулся к своей машине и спокойно уехал.

— Возможно, все именно так и обстояло в действительности, — сказал Кент. — Но пока это только предположение.

— Позволю себе также предположить, что нам понадобится еще один ангар для складирования предположений. О’кей, пожалуй, шести грузовиков будет достаточно. Да, и пришлите для контроля какую-нибудь свою сотрудницу из офицеров, самую внимательную. И кого-нибудь из социологов: пусть успокаивает соседей, пока ваши парни будут выносить вещи. До встречи! — Я положил трубку.

— У тебя быстрый аналитический ум, Пол, — сказала Синтия.

— Благодарю покорно.

— Еще бы чуточку сострадания и жалости, и стал бы человеком.

— А вот это мне ни к чему. Кстати, в Брюсселе я всем был хорош, не так ли? Разве я не покупал тебе бельгийские шоколадки?

— Покупал, — потупившись, согласилась она. — Не подняться ли нам наверх, пока там еще есть что осматривать? Того и гляди нагрянут ребята из военной полиции.

— Неплохая идея!