В четверг утром мы с капитаном Пареси обсудили ночную операцию. Говорить особенно было не о чем, разве что о том, что прошла она хорошо. Однако цель операции не достигнута — Халил не появился.

Пареси сказал, что ему выделили людей, чтобы прочесать жилые дома и офисные здания на Восточной Семьдесят второй улице, начиная со здания прямо напротив моего дома. Он предупредил, что эта проверка закончится дней через десять, если, конечно, не повезет раньше.

— А ты готов погулять еще один вечер? — спросил он.

— Все что угодно, только бы из дому выйти, — ответил я.

— О’кей, сегодня вечером попробуем поступить иначе. Часам к шести ты придешь на Федерал-плаза, 26. Предположим, что за Федерал-плаза, 26, следят. Часов в девять вечера ты выйдешь из здания и пешком пойдешь к участку застройки Всемирного торгового центра. Когда темно, там довольно спокойно. Ты будешь там бродить, одинокий и печальный, размышляя о жизни и смерти. Потом свернешь к Баттери-парку. Мы будем нашептывать тебе в ухо, что там есть хорошего в такой поздний час.

— Ладно, — сказал я.

— В выходные эта операция проводиться не будет, — сказал он. — Слишком много народу она требует.

— Хорошо, но только надо сделать так, чтобы он мог меня достать.

— Он может достать тебя и дома, — заметил он. — Может, как раз в эти выходные и попробует.

Я позвонил Кейт. Она сказала:

— Ночью, около часа, пришла сестра и сказала, что получила для меня сообщение. Я подумала, что тебя убили.

— Я бы не послал тебе такое сообщение.

— Не смешно.

— Прости, но я не мог после полуночи звонить тебе через коммутатор.

Я сказал, что сегодня опять пойду в ночное, и мы еще поболтали.

Закончив разговор, я начал составлять обстоятельный меморандум об этом деле. В нем было все, что я знал, все, что было засекречено, а также кое-какие мои соображения, например, о роли ЦРУ в первом деле. Я понятия не имел, для кого пишу этот меморандум; может быть, для того, кто будет заниматься этим делом после моей смерти.

Под заголовком «Халил-2» я описал последнюю встречу с Борисом и вспомнил, что не имею от него вестей с тех пор, как оставил его в печальных размышлениях о грядущей встрече с его лучшим учеником. Возможно, это означает, что Бориса уже нет в живых, но вероятнее, что ему просто нечего мне сказать. Или что он уехал из города, что было бы разумнее всего.

Для звонка Борису я взял свой служебный телефон, чтобы он узнал номер, который я ему дал, и ответил на звонок. А вдруг я услышу совсем другой голос: Халила?

Однако заговорил Борис Корсаков:

— Добрый день, мистер Кори.

— И вам того же. Где вы сейчас? — спросил я.

— Там же, где мы встретились в последний раз.

— Где миссис Корсакова?

— В Москве.

— Повезло ей. Послушайте, давайте все-таки возьмем ваш клуб под наблюдение. Что вы на это скажете?

Он ответил без колебаний:

— Вы обещали мне неделю.

— Борис, я не обещал. А если и обещал, то сейчас пришел в себя. Послушайте, у вас мало шансов убить или захватить Халила. Я предлагаю взять ваш клуб под наблюдение и устроить в нем ловушку. — И я стал объяснять: — Вы покинете свою крепость, вернетесь к нормальной жизни, а мои люди будут вас охранять и схватят Халила, как только он покусится на вашу жизнь. Я проделывал это тысячу раз и пока не потерял ни одного человека.

— Можно задать вам вопрос? — сказал он вместо ответа.

— Конечно.

— Почему вы пришли ко мне один?

— Ну, я направлялся на Кони-Айленд и вдруг подумал, что вот, на Брайтон-Бич живет Борис Корсаков…

Он не поддержал шутки.

— Вы пришли один, неофициально, я думаю, потому что вы хотите его убить. Не захватить, а именно убить.

— Борис, кажется, вы слишком долго проработали в КГБ.

— Достаточно долго, чтобы знать, как решаются такие проблемы. В Лэнгли мне немного рассказали о ваших взаимоотношениях с Халилом во время его предыдущего визита, и я заключил, что у вас есть личные причины желать ему смерти. И он питает к вам те же чувства — так же как и ко мне. Так что давайте останемся при том, о чем мы договорились в моем кабинете.

Я стал думать. Что плохого в том, чтобы позволить Борису убить Халила? Ничего. Вот Борису будет плохо, если вместо этого Халил убьет его. Однако для меня в этом опять же не будет ничего плохого — не хочется об этом говорить, но Борис получит по заслугам, попав в руки монстру, которого сам же и создал.

— Ладно, пусть будет неделя. Значит, до вторника.

— Хорошо. Это правильное решение. Так лучше для нас обоих.

— Как вы думаете, что еще может быть в планах у Халила, кроме как убить нас с вами?

— Ну, я думаю, еще он должен расплатиться за эту поездку в Америку. Но могу сказать, что, когда Халил был здесь в последний раз, он не был обучен ни взрывному делу, ни обращению с химическими и биологическими материалами.

— Что ж, хорошо. Но за прошедшие три года он мог овладеть новыми знаниями.

— Конечно. Но это уже не моя сфера ответственности.

— Понятно. Если мы вдруг начнем загибаться от нервно-паралитического газа или от сибирской язвы, вы тут ни при чем.

— Именно.

— Ладно, но… есть у вас соображения о его возможной цели? Может, этот мерзавец когда-нибудь что-нибудь говорил?

— Хотел бы я вычислить его возможную цель. Но этот человек столько всего ненавидит! Он ненавидит женщин. Он ненавидит комфорт и все материальные ценности, кроме одежды и оружия.

— Какой же он скучный.

— Он действительно на удивление скучный. Но больше всего он ненавидит Америку. Он считает Америку продажной, декадентской и слабой. Так что цели его разнообразны.

— Да… Может, ему стоит провести вечерок в «Светлане»?

Борис засмеялся.

— Халил любил повторять: «У американцев так много золота, что они забыли, что такое сталь».

Что ж, в этом есть доля истины. Но Борису я говорить это не стал, а сказал:

— Позвольте задать вам еще один вопрос. Ваши друзья из Лэнгли имеют какое-то отношение к Асаду Халилу?

Он замолчал. Я ждал.

Наконец он заговорил:

— Я понятия не имею, были ли у Халила и ЦРУ какие-то точки соприкосновения тогда. Но вот что я вам скажу. Если на страну никто не нападает… ну, скажем, два года, народ забывает. Народ начинает критиковать правительство и методы, которыми оно борется с противниками. Так что может помочь правительству в такой ситуации? Правильно, еще одно нападение.

Теперь замолчал я, но я понял, о чем он говорит. Но ведь Борис был… ну, он служил в КГБ. Эти ребята всюду видят заговоры.

— Мистер Кори?

— Простите, вношу поправки в сценарий.

— Я могу вам еще чем-нибудь помочь?

— Не сегодня.

— Тогда спасибо за звонок. И за эту неделю.

— Пожалуйста. И не забудьте позвонить мне, если вы случайно пристрелите его в целях самообороны.

— Сразу после звонка адвокату.

— Борис, вы настоящий американец.

— Спасибо. — Он немного помолчал. — Что бы он для вас ни приготовил, мистер Кори, это будет весьма неприятно.

— Да. Так же как и для вас. И возможно, вы будете первым.

Он не ответил, и мы закончили разговор.

В половине шестого я вызвал такси и отправился на Федерал-плаза, 26. Перед этим я провел несколько часов за столом, читая электронную почту и слушая голосовую. Ни в той, ни в другой ни слова про Халила — это укрепило меня в убеждении, что дело находится под очень жестким контролем. И я не видел ни следа Тома Уолша — это укрепило меня в подозрении, что он решил дистанцироваться от меня и от этой операции.

В восемь я встретился с Пареси и Старком, и мы детально обсудили предстоящую операцию. В девять я вышел из здания и пошел к пустынному в этот час участку Торгового центра.

Я обошел практически квадратный участок размером шестьсот на шестьсот ярдов, остановившись несколько раз, чтобы заглянуть в громадный котлован. На дне ярко освещенной ямы высились горы строительных материалов и стояла строительная техника. Все завалы уже разобрали, но то и дело то там, то здесь находили все новые человеческие останки. Ублюдки.

Со стороны Либерти-стрит котлован представлял собой пологий земляной скат прямо до участка строительства. Подход к нему был закрыт высокими воротами, которые сейчас были заперты. За воротами я рассмотрел жилой трейлер — удобный пост для полиции, которая контролировала этот единственный вход в котлован.

Что ж, я и не ждал, что найду Асада Халила здесь, так что я двинулся по Уэст-стрит, которая пролегает между местом, где был Всемирный торговый центр, и зданиями Всемирного финансового центра, которые были так сильно разрушены падением Башен-близнецов, что в целях безопасности весь этот участок обнесли оградой. Он походил на зону боевых действий — каковой, в сущности, и являлся.

— За тобой никого нет, — послышался в наушниках голос Старка.

— Понял.

Я направился к Баттери-парку, расположенному в полумиле к югу от Граунд-Зироу. Вечер был ясный и теплый, и кое-какие люди любовались статуей Свободы — в их числе пара из группы наблюдения, которую я видел накануне в Центральном парке на скамье. Я мысленно пожелал им, чтобы они хоть чуть-чуть друг другу нравились.

— Безнадега, — сказал я в свой микрофончик.

— Может, еще рано, — ответил Старк. — Давай погуляем по темным тихим улочкам, а потом опять вернемся сюда.

Как мне это нравится: Старк употребил множественное число, словно он тоже гуляет со мной.

Гуляя по тихим улицам финансового квартала, я позвонил Кейт.

— Я ждала твоего звонка. Где ты сейчас?

— Переступаю через пьяных биржевых маклеров.

— Будь осторожен, Джон.

— Я тебя люблю. — Есть некоторые преимущества в том, что жена работает вместе с тобой. Она, конечно, беспокоится, но беспокоится с пониманием.

Я продолжал прогулку по безлюдным улицам Нижнего Манхэттена, вернулся в Баттери-парк, потом — к Торговому центру. Ближе к полуночи мы убедились, что никто за мной не следит, я сел в такси и поехал домой. Из такси позвонил Кейт:

— Не повезло. Еду домой.

— Хорошо. Не делай этого больше. Еще одного такого вечера мои нервы не выдержат.

— А впереди — свободные выходные, — сказал я. — Завтра увидимся.

Похоже, мысль поработать приманкой для Льва не оправдала себя. Это могло означать, что Халил и его местные приспешники так и не узнали, что я прогуливаюсь по вечерам. Или узнали, но почуяли ловушку. Или Халил уже уехал.

Нет, он не уехал. Я чувствовал, что он где-то здесь.

В пятницу утром солнце лилось сквозь балконные двери и день опять обещал быть прекрасным. Я поехал к Кейт в Бельвью. Она вбила себе в голову, что именно сегодня вырвется из больницы.

— Я не переживу эти выходные, если останусь здесь, — сказала она.

Я пока не хотел, чтобы она возвращалась в нашу квартиру.

— Вот что я тебе скажу, — ответил ей я. — Если до понедельника ничего не случится, мы с тобой улетим в… где живут твои родители?

— В Миннесоте.

— Улетим в Миннесоту. Но эти последние дни побудь здесь.

Она не ответила.

На самом деле я вовсе не стремился ни в какой Восточный коровий луг, штат Миннесота, но надеялся оставить Кейт с родителями и вернуться. Халил не знает, что Кейт жива, насколько мне известно. Но даже если так, я вытащил из кобуры револьвер и положил ей под подушку.

— С мистером Смитом и мистером Вессоном спится лучше, — сказал я. Она кивнула, но ничего не сказала.

Я пообедал с ней вместе — жареный голубь с горошком — и, когда мы поели, Кейт спросила, пойду ли я снова гулять в понедельник вечером.

— Я ничего насчет этого не слышал, — ответил я.

— Это пустая трата времени, — сказала она. — Халил не попадет в столь очевидную западню. — Она взяла меня за руку. — Джон, Халил наверняка раскусил это дело и приготовил собственную ловушку. Для тебя.

— Послушай, Кейт, я ведь тоже способен распознать ловушку.

— Я знаю, способен. А еще я знаю, что ты пойдешь прямо в нее, потому что решишь, что все понял и всех победишь. У тебя гипертрофированное эго, — сказала она.

Это главная причина смерти альфа-самцов.

— Значит, — сказала она, — два билета до Миннесоты на понедельник. Я закажу.

— Отлично. — Разумеется, я не собирался лететь с ней. Если только Асад Халил не умрет до понедельника. А если он умрет, тогда и совсем уже незачем лететь в Миннесоту. Я собрался уходить. — Не забудь, под подушкой у тебя револьвер.

— Может, он поможет улучшить здешнее обслуживание.

— До вечера.

— Не надо приезжать вечером, Джон. Я в порядке. Увидимся утром. Только не пытайся удрать от своей охраны, чтобы посмотреть, не ждет ли тебя где Халил.

Жены умеют читать мысли. Или, может быть, я стал слишком предсказуемым.

— Я не буду подвергать себя опасности, — ответил я.

— Вот именно, не подвергай.

Днем я писал и думал, а также строил планы. В здоровом теле здоровый дух, и с телом разобраться легче. Так что в шесть вечера я позвонил своим охранникам и заказал пиццу пеперони, что очень полезно для духа. В семь интерком зажужжал и парень из спецопераций сказал:

— Пицца прибыла.

Я отпер дверь и оставил ее приоткрытой, потом вытащил «глок» и отступил вглубь прихожей. Если пицца будет с анчоусами, убью разносчика. В дверь постучали, потом она открылась, и на пороге с коробкой пиццы возник Винс Пареси. Жаль, что у меня в руках был пистолет, а не фотоаппарат. Пареси заметил, что я убираю пистолет, но комментировать не стал.

— Я подумал, не составить ли тебе компанию, — сказал он. Сказал так, словно это была идея Кейт. Или Уолша. А может, ему самому пришла в голову та же мысль: надо бы присмотреть за Кори.

— Вы очень заботливы, — ответил я.

— Да уж. Вот пицца.

Я взял коробку и заметил у него под мышкой бутылку красного вина.

— Поужинаем на свежем воздухе? — предложил я.

— Тебе не следует выходить на балкон, — напомнил он.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Я вынес пиццу на балкон и поставил на журнальный столик, потом вернулся за штопором, бокалами и бутылкой виски.

Поскольку я настаивал, Винс вышел со мной на балкон, и мы стали есть мою пиццу и пить его вино. Погода была прекрасная, и улица под нами оживала: вечер пятницы, конец недели. Но он не сводил глаз с окрестных домов, и разговор тек как-то вяло. В конце концов он сказал:

— Эти ублюдки могут пристрелить нас обоих.

— Это вряд ли. Если бы Халил хотел убрать меня из снайперской винтовки, он бы давно это сделал. — И я добавил: — Он для меня приготовил что-то другое.

— Я сейчас думаю о себе, — ответил Пареси.

Он налил себе остатки вина и сказал:

— Отдел анализа коммуникаций засек включение телефона Кейт. На семь-восемь секунд, словно кто-то заглянул в записную книжку.

— Откуда шел сигнал?

— Откуда-то между Сорок четвертой и Сорок третьей улицами.

— Понятно… Вы послали туда машины?

— Послали, но сигнал шел из движущегося автомобиля.

— Что ж, по крайней мере мы знаем, что телефон Кейт на Манхэттене.

— Да. — Он кивком указал на город под нами. — Где-то там.

Я смотрел на высившиеся вокруг жилые дома и офисные здания. В каких-то окнах горел свет, какие-то были темны, и я подозревал, что есть там одно окно, из которого тоже пристально смотрят на нас.

— А как идет проверка Семьдесят второй улицы? — спросил я.

Он взглянул на здания.

— На данный момент мы проверили половину квартир и примерно восемьдесят процентов офисов. — И добавил: — Хорошо бы этот сигнал шел с противоположной стороны улицы.

— Они не так глупы. Не надо их недооценивать. И особенно не надо недооценивать Асада Халила.

Позвонила Кейт и очень обрадовалась, обнаружив меня дома и с гостем.

— Вы пили? — спросила она.

— Мы и сейчас пьем.

— Доброй ночи, Джон. Я люблю тебя.

— И я тебя.

Мы с Пареси уговорили полбутылки виски, и ближе к полуночи он ушел домой. А я пошел спать. Ночь прошла спокойно. Но у меня было такое чувство, что вот-вот что-то случится.

В субботу я вызвал служебную машину к десяти и поехал к Кейт в Бельвью. Поскольку она знала, что скоро выпишется, настроение у нее было хорошее.

— Как Том относится к тому, что ты выходишь отсюда?

— Нормально, поскольку я отправляюсь к родителям.

— А он знает, что я собираюсь с тобой?

— Да. И ему это нравится. — А вот это уже интересно. — Я очень серьезно поговорила с Томом, — объяснила она. — Я сказала ему, что, во-первых, он не может держать меня здесь против моей воли, а во-вторых, что в Вашингтоне могут и не одобрить то, что он использует тебя — агента на контракте — как приманку для захвата террориста.

— Подожди. Я ведь добровольно согласился. — Я подумал, что жить и работать было как-то проще, пока я не женился.

— Том считает, что это ни к чему не приведет, — сообщила она далее. И вот он, решающий довод: — Если с тобой что-то случится в городе и окажется, что половина группы наружного наблюдения следила за нашей квартирой, а половина — за тобой, Тому предстоят неприятные объяснения в Вашингтоне.

Кейт — женщина умная. Она умеет обращаться с Уолшем куда лучше, чем я.

— Джон, сотни людей, здесь и по всему миру, разыскивают сейчас Асада Халила. Его найдут и без твоей помощи. — А дальше еще хуже: — И еще я позвонила твоим родителям и сказала, что мы приедем к ним во Флориду, после того как съездим к моим родителям. Нам надо уехать на два месяца. Административная ссылка.

— Два месяца? С родителями? Одолжи мне, пожалуйста, револьвер!

Она взяла меня за руку и посмотрела на меня.

— Ты просто зациклился на этом деле, а это нездорово. Тебе нужно отвлечься. Уехать.

Я не ответил.

— Том хочет, чтобы до понедельника я оставалась в больнице. Он считает, что здесь мне безопаснее, и не хочет, чтобы меня здесь навещали, чтобы весть о том, что я жива, не дошла до кого не надо. — Она сменила кнут на пряник. — Джон, я люблю тебя. Ты спас мне жизнь, и я сейчас пытаюсь отплатить тебе тем же.

Я не уловил логической связи, но сказал:

— Ладно. В понедельник едем в Индианаполис.

— Миннеаполис, Джон. В Миннесоте.

— Да, конечно. Ладно, я пошел.

— Мне гораздо спокойнее, когда я знаю, что ты не пойдешь сегодня в ночное.

— Мне тоже.

— И еще до отъезда ты должен позвонить Тому и рассказать о Борисе.

— Есть, мэм.

— До вечера.

Мы поцеловались, и я ушел. Что ж, мой босс и моя жена разбили меня наголову. Это обидно. До момента, когда я отправлюсь в ссылку, оставалось меньше двух суток. За это время мне нужно завершить один сюжет — или два.

Вернувшись домой, я позвонил Тому Уолшу, но по субботам Том не отвечал на рабочие звонки — по крайней мере на мои. Я оставил сообщение с убедительными аргументами в пользу продолжения операции или, по крайней мере, разрешения мне работать в офисе по этому делу. Если бы он снял трубку, я рассказал бы ему и о Борисе. Ладно, расскажу во вторник, когда кончится срок, отведенный Борису.

Немного позже, когда я уже готовился к вечернему визиту в Бельвью, домашний телефон зазвонил, и на определителе высветилось: «номер не определяется».

Я снял трубку:

— Кори.

Молчание. Но я знал, кто это.

— Это я. Асад Халил.

— Я ждал твоего звонка, — спокойно сказал я.

— Знаю, что ждал. Я нашел твой номер в телефоне твоей жены и звоню, чтобы выразить соболезнования по поводу ее смерти.

— Это действительно печально.

— И смерти твоего друга и коллеги мистера Хайсама.

— Кроме того, ты убил его жену и дочь. Какой ты после этого мужчина?

— Не понимаю вопроса.

— Ты будешь гореть в аду.

— Нет, это ты будешь гореть в аду. А я буду вечно жить в раю.

Я не ответил. Молчание тянулось, на заднем плане я слышал шум уличного транспорта. Потом он сказал:

— Три года назад я обещал вернуться, и видишь, я сдержал обещание. Если я обещаю кого-то убить, то убиваю.

Я опять не ответил.

— В прошлый раз, когда я был здесь, ты имел что мне сказать. Что ж, я понимаю, ты скорбишь о потере жены, от этого люди становятся менее разговорчивыми. А также менее заносчивыми и агрессивными.

И снова я не ответил; молчание тянулось и тянулось.

Отдел анализа коммуникаций мои звонки не прослушивал, но мониторил мой номер и мог отследить все входящие. Словно поняв, о чем я думаю, он сказал:

— Я еду в машине, а этот телефон выброшу в окошко. У меня много телефонов, мистер Кори. Так вы меня не выследите.

— Значит, выслежу иначе. И убью. Обещаю.

— У тебя не хватит ума найти меня. И не хватит мужества убить меня. А вот я найду и убью тебя.

— Ты знаешь, где я живу, и знаешь, где я работаю. Если бы ты не был трусом, ты бы уже попробовал. Но ты убиваешь беззащитных женщин и своих соотечественников, которые тебе доверяют.

Он ничего не ответил; я подумал даже, что связь прервалась, но шум транспорта по-прежнему слышался на заднем плане.

Наконец он заговорил:

— Разве ты думал, что я трус, когда мы прыгали с самолета?

— Да ты чуть не обгадился от ужаса, когда я выпустил в тебя несколько пуль.

Этот выпад он оставил без ответа.

— Я сказал, что убью эту шлюху, и убил. А ты смотрел, как она умирает и кровь хлещет из перерезанного горла, как у ягненка.

Я глубоко вздохнул и сказал:

— Хватит. Нам надо встретиться…

— К сожалению, в этот раз мы не сможем встретиться. Однако обещаю, что я вернусь. И убью тебя.

— Нам надо встретиться и покончить с этим. Сейчас я выйду один…

— Перестань. Я не идиот. Когда мы встретимся, выбирать время и место буду я, и тогда уж я буду уверен, что ты один.

— Дурак, не упускай шанса убить меня сейчас.

— Сам дурак, мистер Кори, если ты думаешь, что я убью тебя сразу, как твою жену. Для тебя я придумал кое-что поинтереснее. Сначала я отрежу тебе гениталии и скормлю собакам. Потом я срежу твое лицо. Я сниму его с черепа, как делает «Талибан» в Афганистане. Вот что я с тобой сделаю, мистер Кори.

— Подожди-ка. Я хочу еще раз напомнить тебе, что твоя мать была шлюхой и трахалась с вашим великим лидером, который, как ты знаешь, убил твоего отца, чтобы удобнее было трахаться с твоей матерью.

Он тяжело дышал, и я решил, что он на меня немного обиделся.

— Мы еще встретимся. До свидания, мистер Кори, — сказал он наконец.

Телефон замолчал. Что ж, хорошо поговорили. Без экивоков.

Теперь я должен был бы позвонить Уолшу или Пареси, но я вместо этого набрал номер «Светланы», чтобы узнать, не закрыт ли клуб в связи со смертью владельца.

Мне ответил мужской голос с русским акцентом, а в трубке слышалась музыка и громкие голоса. Я попросил к телефону мистера Корсакова, и мужчина ответил, что сейчас он занят, но я могу оставить сообщение. Я сказал: «Попросите его перезвонить мистеру Кори. Это важно».

Я повесил трубку. Значит, Борис еще жив. Но Борис, подумал я, для него главный предатель, и только когда он умрет, придет черед Джона Кори. В конечном итоге Асад Халил никуда не денется, пока не сделает того, зачем он сюда приехал. Так что мне остается только ждать, когда он сделает следующий шаг.

В воскресенье утром мои стражи из Отдела спецопераций предложили, если я хочу, сопроводить меня в церковь, но я предпочел посмотреть кусочек мессы из Святого Патрика по телевизору, в халате. В полдень я поехал в Бельвью. Кейт была весела, как заключенные накануне освобождения из тюрьмы.

— Ты вещи уложил? — спросила она.

— Уложил, все готово, — ответил я. Нет, конечно.

Поскольку было воскресенье, в отделении было множество священников, которые предлагали святое причастие тем, кто нуждался в этом более всего: убийцам, насильникам, наркодилерам и другим уголовникам, пригодным для спасения, — всем, кроме политиков, у которых душа, которую можно было бы спасти, отсутствует.

Я остался на воскресный обед, который был положительно неплох, особенно кусочек фуа-гра. Мой визит завершился на высокой горьковато-сладкой ноте.

— Ты очень храбрый, Джон, — сказала Кейт, — я понимаю, ты не хочешь оставлять решение этой проблемы другим. Но если с тобой что-то случится… моя жизнь кончена. Так что подумай обо мне. О нас.

Если со мной что-то случится, моя жизнь тоже будет кончена. Но этого я говорить не стал, а ответил в том же сентиментальном духе:

— Впереди у нас долгая и счастливая жизнь. — Если только я не умру от скуки на семейном обеде у Мэйфилдов.

Я оставил Кейт в прекрасном расположении духа — ее духа, не моего, и вышел в вестибюль, где меня ждал шофер. Его звали Престон Тайлер — не знаю, достиг ли он совершеннолетия, чтобы получить законные права. Но это не важно. Когда мы выехали на шоссе, он спросил:

— Капитан Пареси до вас дозвонился?

— Нет.

Я проверил свой мобильный и обнаружил там новое сообщение, которое гласило: «Есть новости. Позвони».

Я позвонил.

— Что случилось?

— Мы нашли конспиративную квартиру, — ответил он.

— Где?

— Там, где и предполагали, — на противоположной стороне улицы.

Мы? А я думал, это моя идея.

— Сегодня утром, в десять восемнадцать, — продолжал Пареси, — в командный центр поступил анонимный звонок от мужчины, который заметил подозрительное оживление вокруг одной квартиры в доме номер 320 по Восточной Семьдесят второй улице. Ты где сейчас?

— Минутах в пяти езды.

— Хорошо. Я на месте. Квартира 2712.

Я велел Престону:

— Подбрось меня к дому 320 по Восточной Семьдесят второй, это между Первой и Второй авеню.

Это было красивое довоенное здание этажей в тридцать. Миллион раз я проходил мимо него, и мне почему-то никогда не приходило в голову, что где-то в квартире 2712 могут обосноваться террористы.

Я вошел в вестибюль — швейцар впустил меня — и в по-старинному роскошном вестибюле увидел четырех детективов нью-йоркской полиции. На случай если вдруг придут съемщики-террористы. Мы предъявили друг другу удостоверения. Потом один из них проводил меня в квартиру 2712. Он даже нажал для меня звонок, и дверь открыл капитан Пареси.

— Вытирайте ноги, — сказал он.

Шутка состояла в том, что в квартире было чудовищно грязно и воняло прямо с порога. Пареси был здесь один, он спросил:

— Ну как там Кейт?

— Здорова и счастлива.

— Это хорошо. Деревенский воздух пойдет вам на пользу.

Я решил отложить эту тему и спросил:

— Так что у нас здесь?

— Грязная квартира, как видишь. Однокомнатная студия, арендованная на два года Восточной экспортной корпорацией со штаб-квартирой в Бейруте, Ливан.

— И мы ни разу не видели, чтобы плохие парни сюда входили? — спросил я.

— Нет. Этой конспиративной квартиры нет в нашем списке.

— А что говорит швейцар? — спросил я.

— Говорит, здесь живут три или четыре парня, по виду иностранцы, и он их видел недели две-три назад. Их не видно, не слышно, они очень тихие.

— Не совпадает с показаниями информатора про подозрительных людей, постоянно входящих и выходящих, — заметил я.

— Не совпадает, — согласился он.

Я осмотрел квартиру, в которой была миниатюрная кухонька и две двери — одна в ванную, другая в кладовку, сейчас пустую. Из мебели здесь были только три сильно потертых кресла, четыре неприятного вида матраца и большой телевизор на дешевой стойке.

— Здесь еще осталась кое-какая еда, но ни одежды, ни других вещей. Похоже, отсюда съехали, — сказал Пареси.

— Ну да. А нет ли верблюжьего молока в холодильнике? — спросил я.

— Нет, но еда в основном средиземноморская.

— Когда приедут эксперты? — спросил я.

— Скоро. Я жду ордера на обыск. — Он пояснил: — Мы вошли на основании неотложных обстоятельств, с отмычкой, по подозрению в пребывании здесь мертвого или умирающего.

В наши дни ордер на обыск обязателен, даже если квартиру снимает Главное управление пустыни Аль-Каиды.

Я огляделся еще раз — в квартире не было ничего, что заставило бы считать ее чем-то кроме ночлежки для нелегальных иммигрантов. Я обошел матрацы и открыл одно из двух окон. Посмотрел налево и увидел собственный дом и даже собственный балкон. Так близко, что снайпер легко мог бы выбить бокал с коктейлем у меня из руки.

— Отсюда, — сказал Пареси.

Я подошел к другому окну, посмотрел на широкий крашеный наружный подоконник. В середине было пятно без пыли.

— А сюда они ставили ведерко для шампанского, — догадался я.

— Ага. И провода от ведерка шли к телевизору.

Мы подошли к телевизору дорогой новой модели, и, хотя от него не тянулось никаких проводов, в самом телевизоре был разъем для подключения видеокамеры. Джон Кори реалити-шоу.

— Значит, эти ребята смотрели, как мы ели пиццу и пили вино, — сказал Пареси.

— Да. — И решили ничего не предпринимать. Потому что у Халила другие планы. И еще они наблюдали, как по нескольку раз в день я сажусь в машину, правда, не знаю, проехали ли хоть раз за мной до Бельвью.

Пареси размышлял:

— Значит, мы имеем трех-четырех ребят иностранного вида, кушающих средиземноморскую еду, и так случилось, что окна их квартиры выходят на твой дом, при том, что мы знаем: Асад Халил хочет тебя убить. Так можем ли мы предположить, что люди, которые здесь жили, арабские террористы и они за тобой следили? Или это совпадение?

— Это совпадение, — согласился я, — как-то очень уж подозрительно. И вот еще совпадение: анонимный звонок поступил как раз тогда, когда эти ребята съехали. Следовательно — вот здесь, пожалуйста, внимательнее, — аноним — это один из ребят Халила.

— И теперь мы должны думать, что Халил и его приятели вернулись в свою родную пустыню?

— Правильно. Или что-то задумали.

Тут-то и следовало рассказать капитану Пареси, что я недавно говорил с Халилом по телефону. А также доложить о встрече с Борисом Корсаковым. Но если я сейчас это сделаю, то меня немедленно отстранят от дела за то, что не доложил своевременно. А так у меня остаются почти сутки до начала ссылки.

Через несколько минут прибыл детектив ОГБТ с ордером на обыск, а вслед за ним команда экспертов, которая и выставила всех посторонних.

Уже в вестибюле, внизу, Пареси сказал мне:

— Знаешь, Джон, Халил, наверное, и впрямь уехал. Так что не страдай по поводу отпуска.

— Я уверен, что это уловка, чтобы заставить нас потерять бдительность и прекратить охоту на него, — ответил я.

На это он ничего не ответил, просто протянул мне руку.

— Удачной тебе поездки. Остаемся на связи. — И он добавил: — Увидимся через пару месяцев.

Снова вернувшись к себе, с воскресным бокалом «Кровавой Мэри» в руке я вышел на балкон. Они ведь съехали, правильно? Но глупая уловка часто служит прикрытием крупного обмана.

Асад Халил проехал полмира, чтобы вычеркнуть имена в своем списке, а моего имени он еще не вычеркнул. Имени Бориса тоже.

И что там с грандиозным финалом, чего нам ожидать? Он уже отравил источники водоснабжения? Или где-нибудь уже тикает бомба?

Тот случай, когда молчание оглушает.

Я посмотрел на окно, из которого на меня смотрели в последние две или три недели. Где эти гады? И где Асад Халил?

Потом я собирал чемодан. Время летело незаметно, и я подумал, не позвонить ли Борису еще раз — если он еще жив, значит, Халил пока не начал свою завершающую операцию.

Борис не ответил по мобильному — но вместо него не ответил ни Асад Халил, ни детектив по расследованию убийств, — и я попросил метрдотеля передать, чтобы он позвонил мне. На сей раз я добавил: срочно.

В шесть вечера я вызвал машину, чтобы ехать в Бельвью.