Два транспортных самолета «С-130» летели на запад над иракской пустыней.

Исаак Бург сидел в брезентовом кресле, тихонько переговариваясь с майором Бартоком, составлявшим отчет об операции. Голые руки и торс Бурга были в пятнах йода, шею стягивала тугая белая повязка, до которой он постоянно дотрагивался, словно проверяя, все ли в порядке.

Слушая ответы Бурга на свои вопросы, Барток изумленно качал головой. Профессиональный военный, он силился понять, как мирная делегация смогла уничтожить целую роту вооруженных автоматами и хорошо подготовленных солдат.

— Наверное, нам надо будет создать в армии несколько батальонов из делегатов мирных конференций, — пошутил майор.

Бург улыбнулся.

— Я думаю, они так сильно верили в наступление мира, что, когда кто-то попытался разрушить этот мир, делегаты разозлились так, что стали вести себя, как львица, защищающая своих детенышей. Я понимаю, что это парадокс, но лучшего объяснения предложить не могу.

— Звучит неплохо, — заметил Барток. — Но я просто напишу в отчете, что победа явилась сочетанием отличного руководства, благоприятных условий местности и изобретательности обороняющихся.

— Тоже звучит неплохо, — согласился Бург.

Он взял из рук стюарда новую чашку кофе и откинулся на спинку кресла. Это был короткий полет, но самый длинный в его жизни.

Майор начал перечитывать строчки, которые предпочитал называть «графа 1», «графа 2» и «графа 3». Убитые. Раненые. Пропавшие без вести.

Бург оглядел громадный отсек. Многих людей не было в этом самолете. Они, которые заслуженно должны были находиться здесь, летели в другом самолете в зеленых мешках для перевозки трупов.

— Люди из службы безопасности понесли огромные потери, — заметил Барток.

Бург кивнул. Пятеро из шести сотрудников службы безопасности были мертвы. Брин, Каплан, Рубин, Алперн и Маркус. В живых остался только Яффе, да и тот был ранен. Придворная гвардия Хоснера. Они были преданы друг другу. Они были профессионалами, а профессионалам всегда суждено нести наибольшие потери.

И экипаж «Эль Аль». Они тоже профессионалы и тоже понесли страшные потери. Это был их самолет, и, где бы он ни находился — в Лидде или в Вавилоне, — они несли ответственность за своих пассажиров. Дэниел Якоби и Рашель Баум получили очень тяжелые ранения, но Бург видел, что они все еще лежат на операционных столах, а это все же было лучше, чем в хвостовом отсеке под зеленым брезентом. Положение Питера Кана было тяжелым, но стабильным, его уже сняли с операционного стола. Хирург показал Бургу залитую кровью карту, которой он, Бург, заткнул рану в груди Кана.

— Это спасло ему жизнь, — сообщил хирург. — Будет в долгу перед вами, когда выйдет из госпиталя. — Хирург скомкал карту и швырнул ее в мусорную корзину.

Были погибшие и среди секретарей, переводчиков и помощников. Четверых мужчин и женщин ашбалы убили на постах наблюдения и подслушивания, некоторым раненым не суждено было долететь живыми до Иерусалима. Бург не знал их всех, и это даже радовало его, потому что в его сердце уже не осталось места для скорби.

Но самая жестокая статистика — это пропавшие без вести. Оплакивать ли их смерть или надеяться, что они лежат где-нибудь, страдают, но все же живы? Будет ли лучше, если арабы упрячут их в какой-нибудь страшный лагерь? Лучше других на этот вопрос могла бы ответить Мириам Бернштейн. Теперь ей будет неизвестна судьба уже двух близких мужчин.

Пропала без вести и Ноеминь Хабер. И никто не знал, что с ней случилось. Кто-то предположил, что, может быть, она спустилась вниз по склону, подобралась поближе к ашбалам и застрелила Моше Каплана, оборвав его мучения. Ведь все слышали выстрел, и вряд ли можно было надеяться, что это арабы неожиданно проявили милосердие и застрелили Каплана. Но где же она? Коммандос ее не нашли.

Исчез неприметный и загадочный Макклур. Бург знал мир Макклура, потому что это был его собственный мир. В этом мире все было возможно, но бегство от спасителей выглядело довольно странно даже по меркам этого мира. Он ли убил Ричардсона? Бург подозревал, что это сделал Макклур, и знал почему. Врачи из второго транспортного самолета сообщили, что не нашли пулю, убившую Ричардсона, а значит, она была выпущена с очень близкого расстояния и прошла навылет.

Но где же сейчас Макклур? Возможно, уже в американском посольстве в Багдаде, а может быть, дома у агента ЦРУ в Хилле. В один прекрасный день он появится, скажем, в качестве работника архива в библиотеке информационной службы США в Бейруте. Такие вещи — обычное дело.

Майору Бартоку захотелось выяснить, хорошо ли Бург знал Хоснера.

— Он действительно был настоящим лидером?

— Безусловно. — Хоснер. Где же Иаков Хоснер? Возможно, мертв. Узнают ли они когда-нибудь об этом?

Это была настолько сложная натура, что его смерть — или исчезновение — вызывала противоречивые чувства. Остался он на холме не просто потому, что хотел лично отомстить Ахмеду Ришу, хотя в его поступке наверняка присутствовал и этот мотив. И все же здесь было нечто большее. Хоснер хотел умереть, но он хотел и жить. Беспроигрышный вариант. Хоснер остался победителем до конца. Возвращение в Иерусалим грозило ему массой вопросов, на которые любой человек с обостренным чувством гордости не стал бы отвечать. И он остался в Вавилоне.

Мириам Бернштейн сидела на полу, прижавшись спиной к перегородке, согнув ноги и положив голову на колени. Приглушенный шум двигателей убаюкивал оцепеневшее тело. Министр иностранных дел уселся рядом с ней на откидное брезентовое кресло. Эйфория уже прошла, некоторые люди дремали, и лишь несколько человек приставали ко всем с расспросами. Даже коммандос, похоже, не хотели ни слушать, ни разговаривать и поэтому уединились в хвосте самолета. В отсеке стоял запах человеческих тел и лекарств.

Мириам посмотрела на Давида Бекера, который тоже сидел на полу невдалеке от нее. Он не спал, но мысли его, похоже, витали где-то далеко. «Как много героев, — подумала Мириам, — но если бы надо было выбрать из них одного, то им, безусловно, стал бы Давид Бекер». Профессиональную похвалу от капитана Гейса и лейтенанта Штерна он выслушал с каким-то смущением и мальчишеской застенчивостью. Превосходный пилот. Настоящий герой. В Иерусалиме к нему будут относиться по-королевски. Поможет и американское происхождение. Мириам поймала себя на мысли, что не сводит глаз с Бекера. Он выглядел таким одиноким.

Мысли Бекера вернулись к действительности, когда он заметил пристальный взгляд Мириам. Он попытался улыбнуться, но понял, что вышло это у него плохо. Бекер покашлял, прочищая горло, и тихо произнес:

— Мы потеряли наш бортовой журнал.

Мириам улыбнулась.

— А мою хронику, наверное, разнесло в клочья бомбой.

— Плохие мы писатели.

— Это уже точно.

— Да. — Бекер улыбнулся и закрыл глаза.

Увидев, что он спит, Мириам почувствовала, что ее тоже клонит в сон. Она закрыла глаза.

Министр иностранных дел наклонился к ней и похлопал по плечу.

— Нам необходимо подготовить общее заявление, которое мы сделаем, когда приземлимся. Главное не связывать произошедшие события с мирной конференцией. Нам надо восстановить те атмосферу и дух, которые царили до… — он помахал рукой, — … до того как все это случилось.

Мириам подняла голову и посмотрела на него.

— Я не поеду с вами в Нью-Йорк.

Изумленный министр уставился на нее.

— Почему?

— Я не верю в эту конференцию.

— Чушь.

Мириам пожала плечами. А что бы сказал Иаков Хоснер? Он всегда был настроен цинично по отношению к миссии мира, но, может быть, он бы посоветовал ей поехать на конференцию и дать всем понять, что она будет занимать чертовски жесткую позицию. Если арабы рассчитывают на нее, как на слабое звено в делегации Израиля, то им придется пересмотреть свои взгляды.

— Вы измените свое мнение через день или два, Мириам.

— Возможно. — Ей не хотелось сейчас спорить. Откуда-то из середины отсека донесся голос Эстер Аронсон. Она читала из Книги Пророка Иеремии: «… ибо вот, Я спасу тебя из далекой страны и племя твое из земли пленения их; и возвратится Иаков…» Племя? Его племя? Его племя, вынесенное из Вавилона? Может быть. Мириам инстинктивно прижала ладони к животу.

Министр иностранных дел снова похлопал ее по плечу.

— Я бы сказал, что это был акт истинного самопожертвования и альтруизма… с его стороны, я имею в виду то… что он остался и сдерживал ашбалов.

Мириам через силу улыбнулась.

— Альтруизм? Да Иаков Хоснер не знал даже значения этого слова. Нет, уверяю вас, это было чистое самопожертвование. Он не желал отвечать на вопросы… связанные не только с этими бомбами в «Конкордах», но и с его командованием… со всеми убитыми во время этого командования. Думаю, он предпочел умереть, только бы не попасть на скамью подсудимых. — Она снова попыталась улыбнуться, но по щекам потекли слезы.

Ариэл Вейзман смутился и погладил Мириам по руке.

— Успокойтесь, может быть, он еще жив.

Мириам подумала о муже. Ей то же самое постоянно говорили и о нем. И вообще в Европе было еще много евреев, печатавших полные горечи объявления в надежде после всех этих ужасных лет отыскать своих мужей, жен, сыновей и дочерей. Она посмотрела на Ариэла Вейзмана, на ее лице появилось такое суровое выражение, которого министр никогда раньше не видел. Мириам процедила сквозь стиснутые зубы:

— Он мертв, черт побери. Мертв. И будь он проклят за то, что наплевал на свою жизнь. — Она закрыла лицо руками и заплакала.

Они оба были мертвы, а она даже не могла навестить их могилы, как не могла навестить могилы и своих родителей, сестры или отчима. От ее прошлого не осталось ничего осязаемого, что она могла бы потрогать, куда могла бы прийти. Как будто эти люди никогда и не существовали. А главные места, связанные с ними, находились за пределами ее мира. Европа. Вавилон. Мириам захлестнуло ощущение потерь, чувство невыносимой печали. Иаков говорил, что нужно кричать всему миру о своих страданиях, но она не может, да и не будет этого делать. А если и сделает, то боль не станет легче. Если бы только он не сказал ей, что любит ее. Тогда ей было бы гораздо легче все пережить, считая их связь внезапно вспыхнувшей страстью, или легкомысленным поступком, или чем-нибудь еще, но только не тем, чем она была на самом деле.

Кто-то похлопал ее по плечу, и Мириам подняла голову. Над ней стоял улыбающийся член экипажа, он протянул Мириам сложенную записку.

— Сообщение для вас по радио.

Несколько секунд Мириам удивленно разглядывала записку, потом развернула ее и прочитала про себя строчку, написанную карандашом: «Я люблю тебя. Тедди».

— Отвечать будете?

Мириам вытерла ладонями глаза, замялась, потом покачала головой.

— Нет, спасибо.

Удивленный молодой человек повернулся и ушел.

Мириам снова прочла записку, потом сунула ее в карман. Сначала ей нужно выяснить, беременна ли она от Иакова, а уж потом думать о Тедди Ласкове.

Тедди Ласков сделал последний заход над Вавилоном. На земле не было видно никакого движения, лишь ветер гнал песок да какой-то одинокий человек ехал на осле на запад по покрытой грязью равнине, глядя при этом в небо. Огромный бело-голубой «Конкорд» лежал полузатопленный у причала деревни Уммах. Ласков отметил про себя, что «Конкорд» должен выглядеть здесь более неуместно, чем выглядел на самом деле. Деревню и самолет разделяли почти две с половиной тысячи лет, и все же их связывала общая ниточка.

Резко развернув истребитель, Ласков взял курс на запад, подальше от колыбели цивилизации, от земли пленников, от пустыни Шамиях. На запад — в Иерусалим. Крылья самолета, выдвинутые для боевых заходов, сложились, и истребитель взмыл вверх.

Через несколько минут он догнал оба транспортных самолета.

Мириам не ответила на его публичное объяснение в любви, и Ласков чувствовал себя несколько глупо, но понимал, что должен поднять настроение людей, находящихся на борту транспортных самолетов. Он проскочил между двумя «С-130», развернулся, снизил скорость и раздвинул крылья, чтобы лететь медленнее. Снова пролетая между «С-130», он помахал рукой.

Из всех иллюминаторов транспортных самолетов люди замахали в ответ.

Мириам Бернштейн нехотя встала и подошла к людям, выглядывавшим в иллюминаторы. Она запоздало взмахнула рукой, когда истребитель Ласкова снова пролетел мимо, потом отошла от иллюминатора, опустилась на пол и уснула, не успев даже как следует вытянуться. Давид Бекер укрыл ее одеялом.

Ласков решил, что хватит воздушной акробатики, не стал больше разворачиваться, набрал высоту и взял курс на запад, исчезнув из поля зрения транспортных самолетов. Его истребитель преодолел звуковой барьер. Он встретит их на земле. Примет душ и переоденется в гражданское, а они все еще будут в вавилонской пыли. В современном мире ситуация меняется с невероятной скоростью. Похоже, в нем нет таких неизменных ориентиров, как Полярная звезда, которых можно было бы придерживаться. Интересно, сильно ли изменилась Мириам в Вавилоне. Нет. Только не Мириам. Она стойкая, почти беспристрастная. Конечно, не обойдется без первоначальной отчужденности и холодности, так бывает с любовниками, когда они встречаются после разлуки. Но это пройдет.

Ласков поднял истребитель в тропосферу и сделал это только потому, что захотел увидеть внизу округлость земли, а вверху вечные звезды на черном небе. Здесь, вверху, менялась чья-то судьба. Вавилон. Иерусалим. Бог. Мириам Бернштейн. Тедди Ласков. Они все начали перемешиваться между собой в этой холодной, безвоздушной пустоте, и Ласкову нужно было во всем этом разобраться, прежде чем он увидит купола и шпили Иерусалима.

В Нью-Йорке было десять часов вечера. Делегации арабов и израильтян собрались в здании ООН. Сообщения об обстановке в Вавилоне поступали из Багдада и Иерусалима каждые пятнадцать минут. И наконец самые последние телетайпные сообщения принесли радость собравшимся делегатам.

Кто-то вытащил бутылку араки, и она пошла по кругу. Разговоров было мало, но напряжение спало, и между двумя делегациями начало возникать чувство уверенности и даже дружбы. Делегат от арабов провозгласил тост, и вскоре уже все предлагали тосты, арака и сладкое вино лились рекой.

Саул Эзер, постоянный представитель израильской миссии в ООН, отметил про себя, что еще не видел такой доброжелательной группы по подготовке конференции. Для прибывающих делегатов из Израиля и арабских стран будет создана благодатная почва. Саул встал и, не привлекая внимания, вышел в соседнюю комнату к телефону. Он позвонил в отель и вновь забронировал номера для мирной делегации Израиля.

Шир-яшуб потерял самолет из виду, развернул своего осла на восток и направился по равнине назад к деревне Уммах. Странное событие произошло в вечной и неизменной жизни Евфрата.

Часть Израиля снова возвращается домой, а другая часть снова решила остаться. Шир-яшуб представил себе, какой грандиозный праздник будет устроен в Иерусалиме, а вот его деревне грозят неприятности. Но даже если не выживет деревня Уммах, то выживут общины в Багдаде и Хилле. А если и они не выживут, то выживет Иерусалим или какое-нибудь другое место. В один прекрасный день Господь перестанет подвергать испытаниям детей своих, и тогда все разбросанные по миру остатки смогут вернуться в землю обетованную, и будут они уверены, что нет необходимости диаспоре жить за пределами Сиона, сохраняя свой род.

Вдалеке солнце поднялось над холмами Вавилона. Шир-яшуб вскинул голову и запел чистым голосом, который понесся через опустошенные равнины и через воды Евфрата к руинам Вавилона:

— «Ибо так говорит Господь: соберу вас из всех народов и из всех мест, куда Я изгнал вас, и возвращу вас в то место, откуда переселил вас. И дам вам стада, которые будут кормить вас, и не будете вы больше бояться, пребывать в смятении и терпеть лишения».