Стоял лёгкий зимний морозец. Погода ясная, безветренная. Встречные обозы, направляющиеся из Ярославля или Вологды в Москву, часто попадаются на пути. О приближении встречных подвод возвещает звон бубенцов.
После отдыха в Ярославле на постоялом дворе снова в путь. Наконец добрались до Вологды, сюда, как утверждает молва, Иван Васильевич Грозный задумал было перебраться из Москвы и сделать Вологду стольным городом, да замысел сей не осуществил.
Опять обоз сделал в Вологде трёхдневную остановку. Диомид в эти дни устраивал какие-то свои, неведомые Ерофею Павловичу торговые дела, а вечером выстоял богослужение в Софийском соборе. Три дня отдыха быстро прошли. Обоз спустился с берега на лёд реки Вологды, недолго двигался по льду, достиг Сухоны. Останавливались на короткий отдых в городишке Тотьма и ещё в каком-то прибрежном селении.
Дорогой братья Хабаровы вели нескончаемые разговоры, обсуждали планы на будущее. Ерофей Павлович в который раз пересказывал брату слова и напутствия Андрея Фёдоровича Палицына.
— Он бывалый человек. Зряшные советы давать не станет, — говорил брату Ерофей Павлович, — подайтесь, говорит, на великую реку Лену. Край покуда не обжит. И неописуемо богат.
— Предлагаешь последовать его совету?
— А почему бы не податься на Лену? И ты со мной. Попробуем ещё сговориться с племянником Артюшкой. Чем не ватага?
— Но ты, Ерофей, семейный человек. О жене Василисе, о детках подумал?
— Василисушка видела, за кого шла. Я человек непоседливый. И не век же будет продолжаться наше житие на Лене. Думаю, года два-три, не более. А коли приживусь на Ленских берегах, возьму жёнку с малыми детьми к себе.
— Согласится ли она в такую даль отправиться?
— Почему бы не согласиться? Муж я ейный аль не муж?
Подобные разговоры продолжались до самого Великого Устюга. К концу пути Ерофей Павлович убедил себя, что должен отправиться на Лену. Смог убедить он и брата Никифора.
В Великом Устюге братья первым делом нанесли визит родителям. Одарили их подарками. Детворе привезли кулёк медовых пряников московской выпечки, матери узорчатый шерстяной платок, а Павлу Хабарову Библию, не рукописную, а печатную в кожаном переплёте с медными застёжками. Отец принял подарок, но восторга не выразил, а буркнул желчно:
— Ну, вот... Поп я, что ли.
Из разговоров с родителями Ерофей Павлович понял, что отношения старых Хабаровых с невесткой не заладились. Василиса почти обособилась от мужниной родни и после какого-то недружелюбного разговора перестала посещать дом свёкра.
— Гордячка твоя баба, — неодобрительно отозвался о ней старый Хабаров. — Не приемлю такое. Ну дай Бог с ней. Что далее намерен делать?
— Решили с братом податься в Сибирь, на Лену-реку.
— Где ж такая река протекает?
— А считай, что на самом краю света.
— И что тебе она втемяшилась в башку?
— Ленский край богат пушным зверем и ещё плохо освоен. А пригодна ли тамошняя земля для выращивания хлебов, овощей — это ещё надо проверить.
— Ну, ну... — неопределённо проговорил Павел Хабаров.
Ерофей Павлович отправился к жене в пригородную слободу. Дочь Наталья узнала отца и бросилась ему навстречу с радостными возгласами. Маленький Андрей нахмурился, смутился и никак не решался подойти к отцу.
Хабаров осторожно обнял жену, из-за беременности она заметно располнела.
— Молодец ты, Василисушка, — сказал поощрительно Ерофей Павлович и ласково похлопал её по вздувшемуся животу. — Кого бы хотела, жёнушка, на этот раз?
— Кого Бог пошлёт... — уклончиво ответила жена.
Василиса принялась накрывать на стол, не прерывая беседы с мужем.
— Что надумал, Ерофеюшка? Снова хочешь в дальние земли податься?
— Долго думал, да вот и надумал... На промысел хочу отправиться.
— Опять на край земли?
— Можно и так сказать. На великую реку Лену.
— Не слышала о такой. И надолго?
— Это уж как Бог позволит. Думаю, годика на три.
— Опять разлука долгая.
— Знала, за кого выходила. За промысловика и непоседу.
— Ей-богу, не знала. Теперь послушай, что я тебе скажу.
— Говори, слушаю.
— Как ни тяжело об этом говорить, но не сложились мои отношения с твоей роднёй. Сожалею, отец твой ни разу не соизволил наведаться. Не то что меня — а я ведь невесткой ему прихожусь, всё-таки, женой его старшего сына, — но даже внучат проведать. Раза два пыталась навестить его сама. Встретил меня твой батюшка неприветливо, как нахохлившийся сыч, вот я и перестала бывать у твоих.
— Не обижайся на старика. У него свои причуды, но и ты баба с норовом. Видишь, обиделся, что не поселилась у него в доме.
— Когда собираешься в путь, Ерофеюшка?
— Когда вскроются реки и закончится ледоход.
— Вот тогда и меня с детками малыми возьмёшь с собой до Соли Вычегодской. Хочу переехать к моим родным. В случае какой нужды они в беде не оставят.
— Я же тебе дом в слободе купил. Денег не пожалел. Разве плох дом?
— Нашла я надёжного человека, он служит приказчиком у одного сольвычегодского купца и согласен обменять свой дом в Соли Вычегодской на наш здешний дом. Видишь ли, тот купец хочет иметь своего человека в Устюге.
— Твёрдо решилась на переезд, Василиса?
— А что мне ещё остаётся делать? Другого такого случая не предвидится.
— Воля твоя. Коли ты так привязана к тамошней родне...
— Наверное, привязана...
— А коли я приживусь в Сибири, заведу там хозяйство, освою угодья, поедешь ко мне?
— Почему бы не поехать? Люди-то ведь и там живут.
— И ради далёкой Сибири не пожалеешь покинуть родню сольвычегодскую?
— Не пожалею, только был бы ты рядом, мой суженый. Бог скрепил нас узами священного брака. И Всевышнему угодно, чтобы мы жили вместе. Я бы тебе ещё много-много деток нарожала.
Ерофей Павлович потом сам удивился, как же он так легко согласился с намерениями жены возвратиться в Соль Вычегодскую. Близости Василисы с его роднёй никак не получилось, там же в своё время проживали родители жены, ныне уже покойные, а теперь обитали её многочисленные дядья и тётушки, двоюродные братья и сёстры, племянники. Намереваясь отправиться в дальнюю и, вероятно, многолетнюю поездку в Восточную Сибирь, Ерофей Павлович не стал препятствовать возвращению Василисы в родной город, теперь оно для него значения не имело.
Тем временем Хабаров старался убедить своих соратников пуститься с ним в дальний путь. Брат Никифор, хотя высказывал сомнения, дал своё согласие ещё по дороге из Москвы. Последние его сомнения рассеялись по прибытии в Великий Устюг, когда Никифор испытал на себе властный и крутой характер отца.
— Еду с тобой, Ерофеюшка, хоть на край света, — сказал он брату, — не хочу быть в доме батюшки мальчиком на побегушках, терпеть его постоянные окрики. А с тобой, брат, у нас самые добрые отношения. Так ведь?
— Тебе виднее, — сдержанно ответил Ерофей, который всегда щадил самолюбие младшего брата и относился к нему по-товарищески.
Вскоре братья Хабаровы смогли уговорить и племянника Артемия Петриловского. Он приходился семье Хабаровых близким родственником по женской линии.
Северная весна, как обычно, не спешила очистить реки от весеннего паводка. Тёплые солнечные дни сменялись ночными заморозками. Наконец-то послышался зычный треск и грохот ломающихся льдин. Начался весенний ледоход. На извилинах рек образовались ледяные заторы. Льдины громоздились одна на другу. Заторы постепенно разваливались. Крупные льдины превращались в мягкое крошево и исчезали в водоворотах. Наконец ледоход завершился. Последние крупные льдины устремлялись к низовьям Северной Двины, но они не доплывали до двинского устья, крошились и таяли в речной воде.
Ерофей Павлович собрал своих подвижников и сказал решительно:
— Время. Выходим, други мои, в плавание.
— Наняли большой и вместительный дощаник. Кроме вещей погрузили на него скарб семейства Ерофея и скотину. Плавание до Соли Вычегодской было непродолжительным и несложным. Стояла высокая весенняя вода, скрывавшая все отмели и перекаты.
Купеческий приказчик, прежний владелец дома, который теперь по обмену поступал в собственность Василисы, торжественно передал ей ключ. Дом был достаточно просторным, состоял из нескольких жилых помещений, имел обширную подклеть и ничем не уступал прежнему дому Хабаровых в Великом Устюге.
— Владей, матушка, сим жилищем. Желаю тебе, чтоб в нём не переводилось богатство, — высокопарно произнёс приказчик, который, собрав все свои пожитки, в тот же день намеревался отправиться в Великий Устюг.
Василиса задумала справить новоселье и пригласить всю проживающую в городе родню. Таковой набиралось добрых два десятка человек. Ерофей Павлович не стал спорить с женой, хотя, по его мнению, расходы на угощение гостей были слишком велики. Отправляясь в дальний поход, Хабаров нуждался в деньгах, и в больших деньгах.
Всё же Ерофей Павлович уступил жене. Кто знает, долго ли придётся пребывать ей в томительном ожидании мужа. К новоселью он заколол кабана и передал жене остатки тех денег, с которыми отправлялся в Москву.
— Вот тебе на пиршество, — сказал он. — Распорядись сама. И пусть твоя родня возрадуется.
Новоселье прошло шумно, весело. Собственно говоря, веселились только гости, вся Василисина родня. Сама Василиса, предчувствуя длительную разлуку с мужем, печалилась. Выглядел озабоченным и её супруг. Мысли о том, что предстоят большие расходы и неизбежно придётся влезать в долги, не давали покоя, заставили его сосредоточенно хмуриться.
Ерофея Павловича и его спутников одолевала одна неотступная дума, где раздобыть денег на дорогу. Если какой-нибудь купец-толстосум и расщедрится снабдить Хабарова и его спутников достаточной суммой, это будет означать неизбежную долговую кабалу, из коей нелегко выкарабкаться. Но что поделаешь?
Через родных жены Ерофей Павлович разузнал, что богатый сольвычегодский купец Кожухов охотно ссужает деньгами промысловиков, но требует с должников высокие проценты. Прежний владелец их теперешнего жилья как раз служил приказчиком у этого самого Кожухова. И ещё стало известно Ерофею, что Кожухов близок к семейству Строгановых, имеет с этим всесильным семейством какие-то общие дела. Собрал сведения Хабаров и о других местных купцах, сужавших деньги промысловикам, однако в конце концов остановил свой выбор на Кожухове.
— Пойдём на поклон к Кожухову, — сказал Ерофей Павлович спутникам.
Пришли они вместе к купцу, обитавшему в самых богатых палатах, уступавших, пожалуй, только Строгановским.
— С чем пожаловали, люди добрые? — выжидающе встретил их купец.
— Решили податься на Лену, — ответил ему Хабаров.
— Хорошее дело. И что же вы ждёте от меня?
— Да вот... Люди говорят...
— Мало ли что людишки гуторят.
— Промысловых людей деньгами якобы ссужаешь.
— Бывает и такое. Ссужаю, коли мне от того выгода. Какова мне от тебя выгода?
— Тебе виднее. Купец ты, говорят, в таких делах опытный.
— Собственность-то в Соли Вычегодской имеешь, чтоб смог заложить её под долговую сумму?
— Есть изба с надворными постройками.
— Не та ли самая, что досталась тебе от моего Матюшки обменом на твою усадьбу под Великим Устюгом?
— Та самая.
— Коль оставишь мне дом в залог, дам тебе в долг потребную сумму.
— Но в доме живёт жена моя Василиса с детьми малыми.
— Это уж твоя забота. Коли хочешь, чтоб я дал тебе в долг потребную сумму, отдай дом с усадьбой в залог. О сроке залога договоримся.
— А без залога никак не обойтись?
— А как иначе можно поручиться, что я долг получу с тебя сполна, да ещё и с прибылью?
Ерофей Павлович и купец Кожухов долго торговались и рядились. Всё же сторговались. Купец был готов предоставить взаймы хорошую сумму, достаточную для того, чтобы снарядить промысловую экспедицию. И ещё купец согласился ждать возврата долга в течение пяти лет. За это время Хабаров надеялся выкарабкаться из долговой кабалы и полностью рассчитаться с кредитором. И ещё Хабарова привлекло одно обстоятельство: Кожухов снаряжал торговый караван во главе с одним из своих сыновей, Евлампием, и конечной целью этого каравана был Енисейский острог, который был основан совсем недавно, в 1618 году. Сперва в остроге размещался казачий отряд, а потом туда хлынули торговые люди, промысловики. Мало-помалу он сделался исходным пунктом для дальнейшего продвижения русских первопроходцев на восток, в частности, в бассейн Лены, в Якутию. Несколько выше острога в Енисей впадала бурная и порожистая Ангара. По ней, преодолевая стремнины и пороги, смельчаки подымались вверх до впадения в Ангару её притока, Илима-реки, коварной, порожистой. Мелкие илимские притоки близко подходят к мелким притокам верхней Лены, короткое расстояние между ними нетрудно преодолеть волоком.
Это всё Ерофей Павлович Хабаров узнал от купца Кожухова и его сына Евлампия, которому уже однажды довелось плавать до Енисейского острога, чтобы основать там торговую факторию.
Наслышавшись от обитателей острога о пути на Лену, Евлампий на свой страх и риск попытался подняться вверх по Ангаре, но достиг только первого порога, устрашился его клокочущей водяной массы и, не решившись его преодолеть, повернул обратно к Енисею.
Кожухов сам предложил Хабарову:
— Ежели сговоримся, присоединяйся к каравану Евлампия. А будешь в состоянии вернуть долг, так можешь возвратить его сыну в Енисейском остроге. И дай Бог тебе удачи, ведь и у нас есть свой интерес в твоём промысле. По рукам, что ли?
В конце концов Хабаров согласился с условиями купца. Располагая теперь деньгами, Ерофей Павлович обзаводился припасами и охотничьим снаряжением.
Плавание по рекам, большим и малым, преодоление волоков, Каменного пояса, Тобольск... Этот долгий и нелёгкий путь был уже известен Ерофею Павловичу. Знаком был и главный город Западной Сибири, только теперь казался Тобольск более оживлённым и многолюдным. В нём ещё более интенсивно велось строительство, громче стучали топоры. Выросло число купеческих лавок, стало больше изб и храмов. Город превратился в главный торговый центр Западной, да и не только Западной Сибири.
В Тобольске задержались на неделю, делали закупки. Евлампий не был уверен, что в Енисейском остроге можно найти всё необходимое.
Плыли далее вниз по Иртышу до впадения его в Обь. От слияния этих великих рек повернули по Оби на юг, вверх по её течению. Река здесь растекалась на множество рукавов, проток, образуя островки, поросшие лесом, кустарником. Часто встречались селения остяков и вогулов, известных ныне под именами хантов и манси. Люди добродушные, приветливые, они охотно вступали в контакты с русскими, зазывали в свои жилища, обменивали рыбу, икру, оленину на всякую полезную в хозяйстве мелочь.
Из Оби свернули в извилистую протоку, которая привела в реку Кеть. Сначала река была обрамлена лесистыми, обычными для Сибири берегами, но постепенно тайга становилась всё более редкой, чахлой, берега — болотистыми и топкими, а река — извилистой. Кочковатую мшистую равнину покрывала бедная растительность: почти везде багульник и чахлая осока. Вода в болотистых лужицах казалась ржавой и издавала резкий, неприятный запах.
Лето было на исходе. Извилистая река обмелела. Постоянно встречались мели и перекаты. Временами дощаники задевали днищем илистый грунт или вовсе застревали, не сдвигаясь с места. Дощаники с усилиями сдвигали с мели или проталкивали вручную и плыли далее.
В конце концов унылые болота сменились тайгой. Вскоре повстречались два-три небольших поселения из юрт каких-то местных жителей. И вот наконец укреплённый городишко — Кетский или Маковской острог, обнесённый бревенчатым частоколом. В остроге размещается небольшой отряд казаков и возвышается не то церквушка, не то часовенка, а у его стен примостилась торговая слободка с лавками и амбарами.
К востоку от острога надлежало преодолеть волок, чтоб попасть в Енисей. Начальник отряда казаков выделил проводника и посоветовал:
— Слушайтесь моего человека. Он в таких делах дока. — И добавил уверенно: — А дощаники-то придётся вам здесь оставить. С таким грузом и такими дощаниками застрянете. Перебирайтесь-ка в лодки. Это надёжнее.
Пришлось перегружать весь груз в лодки. Взялся за дело и Ерофей Павлович со своими спутниками.
Волок между обским притоком Кетью и енисейским притоком Касом не слишком продолжителен. Всего вёрст пять. Кое-где эти пять вёрст прерываются болотной трясиной. Поэтому на протяжении всего волока была выстелена бревенчатая гать. По ней легко передвигать лодки с грузом, навалившись на них всем скопом. Однако прежде чем достичь волока, пришлось ещё преодолевать мелкие речушки, притоки Кети и Каса.
Под дружные возгласы людей лодки преодолевали мели, перекаты и бревенчатый настил гати. Только слышалось: «Раз-два, взяли! Ещё раз взялись, братва!» Достигли с усилиями Каса, неглубокой извилистой речки, впадавшей в широкий Енисей.
Описывая это плавание Ерофея Павловича Хабарова, мы не можем не упомянуть, что в конце XIX века мёду Кетью и Касом был прорыт канал, связавший бассейны Оби и Енисея. Однако использовался он для судоходства недолго и вскоре был заброшен. Только туристы иногда рискуют плавать по нему на моторных лодках. Причина того, что канал так быстро забросили, состояла в том, что он оказался неудачным инженерным сооружением, не приспособленным для плавания крупных речных судов. Сыграло свою роль и то, навигационный сезон, пригодный для их плавания, здесь непродолжителен.
Кас впадает в мощный Енисей несколько ниже Енисейского острога. Пришлось взяться за вёсла и проплыть небольшой участок реки против её течения, пока на левом берегу не показались бревенчатые стены острога с башнями, маковки церквей, лавки, амбары, жилые строения. На подступах к нему местность выглядела оживлённой. Встречались селения, возделанные поля и пашни, хлебные скирды и пасущийся скот. Сибирь медленно заселялась.
От Евлампия Ерофей Павлович узнал, что город, ещё официально называвшийся Енисейским острогом, был сравнительно молодым. Его основали немногим более двух десятков лет назад — в начале царствования Михаила Фёдоровича Романова — сын боярский Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рушин, подчинявшиеся на первых порах тобольскому воеводе. Они занялись укреплением города, обнесли его бревенчатой стеной с башнями. Вслед за казаками потянулись сюда и промышленники, торговые люди, ремесленный люд, пашенные крестьяне, преимущественно выходцы из Русского Севера. Некоторые первопроходцы не засиживались долго в Енисейске, а устремлялись далее на восток, на Лену. Путь туда лежал по бурной, порожистой Ангаре, о её коварном нраве и бурных порогах можно было услышать много рассказов. Всё это предстояло испытать Ерофею Павловичу и его спутникам.
С Евлампием Хабаров попрощался внешне дружелюбно, даже тепло.
— Бог тебе в помощь, Ерофеюшка, — сказал Евлампий и даже обнял Хабарова. — Присмотрись, что за река, Лена, что Ленский край. Коли он привлекателен, открой там контору с приказчиком. Говорят, Ангара зело норовистая река. Немало жертв поглотила. Береги себя.
— На всё Божья воля, Евлампий.
К Ерофею Павловичу и его родичам присоединились ещё три покрученика, выразившие готовность принять участие в промыслах. Один присоединился ещё в Тобольске, и два других — в Енисейске. Так что образовалась ватажка из шести человек.
Хабаров дождался, когда из Енисейска вышел на Лену большой караван лодок с людьми и грузами. На средней Лене основывался Якутский острог, который со временем должен был стать административным центром обширного края. Туда для пополнения направлялся казачий отряд. К нему присоединились первые купцы и промышленники, священник.
Караван поднялся вверх по Енисею до впадения в него Ангары. Её ширина здесь достигала двух вёрст, а местами в низовьях была ещё шире. Гребцам, чтобы преодолеть быстрое течение, приходилось затратить немало усилий.
К речному берегу вплотную придвинулся густой лес, там, где он кое-где расступался, можно было заметить вдали на горизонте горные массивы.
По пути изредка встречались небольшие поселения тунгусов. Их жилищами служили остроконечные чумы, крытые древесной корой. Рядом с чумами на прибрежных лугах паслись стада оленей. Тунгусы иногда наведывались в Енисейск для того, чтобы выменять путные товары у купцов, и теперь, увидев русских, встречали их приветливо, зазывали в чумы, угощали олениной, лесными ягодами. Однако всё же поселения встречались крайне редко. Почти на всём своём протяжении берега Ангары представляли собой глухую лесную опушку, подступавшую к самой воде. Иногда можно было видеть, как дикие звери подходили к реке, чтобы напиться.
Ерофей Павлович знал от бывалых спутников, что плавание по Ангаре считается трудным, он разговорился с одним из попутчиков, казачьим десятником, не раз плававшим этим путём, поинтересовался у него, почему здесь обходятся лодками, а не большими дощаниками.
— Пытались и на дощаниках по Ангаре плавать, — отвечал десятник, — и что же получилось? На первом же пороге от них остались одни щепки и могильные кресты на берегу.
— И много ли было таких жертв?
— Немало. Сам увидишь по берегам Ангары могильные кресты. А сколько сгинуло в пучине Ангары судёнышек! Не сосчитаешь. Зело коварная река. Убедишься сам, — говорил десятник.
— А не знаешь ли случаем, где начинается Ангара? Где её исток?
— Говорят, вытекает она из большого и глубокого озера. Сам на этом озере не был — люди рассказывали. А вот Лена, куда мы путь держим, река спокойная, без порогов, многоводная и для плавания удобна. Плавать на ней — одно удовольствие. Только добраться до неё трудно, зело трудно.
На стоянках разжигали костры из сухого валежника. Отужинав, укладывались на охапку лапника поближе к огню, чтобы обезопасить себя от прожорливого гнуса. Утихало кряканье уток и гусей. А Хабаров воспользовавшись случаем всё расспрашивал бывалого человека о Ленском крае, о его обитателях. И слышал от него:
— Здешний народ тунгусы, — сказал тот. — Я видел их. Оленей разводят, кочуют по краю. На Лене они тоже встречаются. А главный народ в Ленском крае — народ саха. Это тебе не бродячие тунгусы. У них жизнь по-другому устроена.
— Это как же?
— Живут саха не в чумах. Их жилища из брёвен, почти изба. И держат саха коров и лошадей, едят и молоко и творог. У тунгусов-то кроме оленей и ездовых, собак никакой скотинки не встретишь. Вот и получается — саха по жизненному укладу ближе к нам, русским. Наверное, поэтому русские мужики охотно женятся на девицах из этого рода.
— Но саха же бусурмане? — с удивлением спросил Никифор. — Как же наша церковь может одобрить женитьбу на басурманке, язычнице?
— Церковь всегда придёт на помощь. Язычницу можно окрестить в Христову веру и закрепить брак венчанием по православному обряду. Крещёная жена уже не язычница.
— Ишь ты...
— Давайте помолчим, братцы, — взмолился кто-то, кому беседа мешала спать. — Дорога ещё длинная, наговоритесь.
Вот и первый ангарский порог. Назывался он Тунгусским, или Стрелочным. О его приближении свидетельствовал нарастающий гул. Он всё усиливался и наконец превратился в зычный, оглушительный рёв какого-то огромного сказочного существа. На реках Русского Севера таких порогов Ерофей Павлович никогда не встречал. Русло Ангары оказалось перегороженным грудой камней, между которыми, проявляя большую сноровку, надо было провести караван, преодолевая извилины и нащупывая дорогу. Большая часть путников высадилась на берег, взвалив на плечи мешки с наиболее ценным грузом: деньгами, оружием, запасами пороха. В лодках осталось лишь по паре гребцов, самых сильных и опытных.
Казачий сотник долго напутствовал гребцов:
— Бог вам в помощь, братцы. Внимательно следите, чтоб попасть в верные ворота меж камнями, не сбиться с правильного пути.
Для подстраховки люди, что шли берегом, тянули лодки за верёвки, одну за другой.
Не обошлось без досадного происшествия. Одна из лодок, по недосмотру гребца, ударилась о камень. Гребец не удержался и свалился в бурный водоворот. Его товарищ немедленно бросил оказавшемуся в воде конец верёвки. Тот одной рукой успел ухватить верёвку, а другой — смог вцепиться в край лодки. До берега лодка добралась благополучно. Только побывавший в воде казак вынужден был обсушиваться у костра.
Благополучно прошли и второй порог, Мурский, лежавший напротив левого ангарского притока, реки Муры. На протяжении примерно двух вёрст русло реки загромождали груды камней, вокруг которых пенилась и клокотала вода. Учитывая опыт преодоления предыдущего порога, участники плавания приняли некоторые дополнительные меры предосторожности и прошли порог благополучно.
— Те пороги, что остались позади, ещё не самые страшные, — услышал Хабаров голос десятника. — Вот если бы довелось миновать Падун...
— Это что за «Падун»? — полюбопытствовал Ерофей Павлович.
— Зело лютый порожец. Это тебе не Стрелочный, не Мурский. Чудовище пострашнее будет!
— Стращаешь раньше времени.
— Зачем мне тебя стращать? Через Падун не поплывём. Наш путь по Ангаре сейчас кончится. Выйдем в Илим.
За Мурским порогом Ангара круто поворачивала на юг и за поворотом принимала правый приток, Илим. Но и на Илиме путников поджидали трудности и опасности. Река встречала лодки стремнинами и перекатами. Не без труда дошли до небольшого Илимского острожка, основанного только год тому назад казаком Галкиным. Здесь успели возвести только несколько построек. В большой избе располагался небольшой отряд — всего с десяток казаков. Ещё только строились купеческие жилища и амбары. Однако уже возвышалась над другими строениями небольшая церквушка с луковичной главкой.
В Илимском острожке, называвшемся также в те времена Ленским волоком, путники двое суток отдыхали после трудного плавания, а затем продолжили свой путь. Главный из казаков выделил сведущего проводника из своих людей, который должен был указать дальнейший путь. Сперва подымались вверх по малому притоку Илима, речке Индирме. Далее уже начинался собственно волок, короткий по своей протяжённости. Он выводил к верховьям мелководной, извилистой и неудобной для плавания речки Муки. Здесь лодки часто садились на мель, и стоило больших усилий сдвинуть их с места. Для этого приходилось разгружать лодки, часть груза перетаскивать вручную. Из Муки выходили в другую мелководную и неудобную для плавания реку Купу. Она впадала в Ленский приток Куту, или Кут.
Волок был невелик и обычно его удавалось миновать за один день, хотя и приходилось для этого затратить немало усилий. Речки, протекавшие рядом с волоком, были мелководны и неудобны для плавания. Скальный грунт создавал свои трудности... Сил на то, чтобы сдвинуть лодку с места и перетащить до ближайшего омута, уходило немало. Значительную часть груза вновь вытаскивали из лодок и перетаскивали на своих плечах.
Вот наконец и Лена. Здесь она была ещё не широка, но уже достаточно полноводна и вполне доступна для крупных речных судов.
— Друзья мои, вглядитесь в Лену и возлюбите её всем сердцем вашим! — воскликнул десятник.
— За какие же её прелести возлюбить? — недоверчиво спросил Хабаров.
— Оглянись окрест себя, тогда поймёшь. Ты Ангарой плыл?
— Ну, плыл. Что ж из того?
— Убедился, что скверная, препоганая река Ангара?
— А то как же. Конечно, убедился.
— Так вот, теперь убедись сам, какова Лена. Ни порогов, ни стремнин. Спокойная и добрая река. И всякой рыбой зело богата. И красотища, какая... Убедишься сам.
— Посмотрим, — недоверчиво сказал кто-то из казаков. — У нас глаголят, всякий кулик своё болото хвалит.
— Поживёшь на Лене, казак, приживёшься — не то вымолвишь.
В устье Куты расположился небольшой казачий отряд, появились лавки, амбары, избы купцов и промысловиков. Хабаров узнал, что здесь устраивались торги, на которые съезжались не только русские, но и якуты-саха и тунгусы. Здесь даже появился лодейный двор, где бойко стучали топорами плотники-корабелы, мастерившие ладьи, дощаники, струги, лодки.
Ерофей Павлович решил распрощаться с казаками, плывшими дальше, на среднюю Лену.
— Обоснуемся здесь, други мои, — сказал он спутникам, — начнём здесь промышлять пушнину. Ленский край, как я погляжу, освоен промышленниками слабо. Сбывать шкурки попытаемся в Усть-Куте или Илимске. Коли это большой выгоды не принесёт, подадимся в Енисейск. Не принесёт сие место большой добычи, подберём другое. Ленский край зело обширен.
Спутники Хабарова согласились с ним. Артель промысловиков расширилась ещё на несколько человек и достигла на первых порах десятка. Ерофей Павлович позаботился о том, чтоб приобрести в Усть-Куте три лодки, пяток охотничьих собак-лаек, лыжи на каждого участника ватаги и пополнить запас съестных припасов.
— Купчина здешний никакой удержи не знает, — посетовал он при этом, — подымает цену безбожно. За что мы в нашем Устюге платили рубль, здесь не обойдёшься и трёшницей. Особенно дорог хлеб.
— Напрашивается мысль, Ерофеюшка... — начал Никифор и запнулся.
— Какая ещё мысль? — пытливо спросил его Ерофей.
— А не пригодна ли здешняя землица для выращивания ржи, овса, ячменя, гороха? Зерно, что здесь вырастить, обходилось бы покупателю намного дешевле, чем продукты, привезённые издалека. И землевладелец был бы не внакладе.
— Серьёзный вопрос задаёшь, Никифор. Подумать надо. Присмотреться к здешней землице, постичь её. А коли она способна дать хороший урожай, нам от того великая выгода.
После совещания всей артелью решили спуститься по Лене до впадения в неё первого значительного притока Киренги. Там и решили разместиться, срубили невдалеке от русла Лены избушку. Приближалась суровая сибирская зима. Можно было отправляться на зимний лов пушного зверя.