Порт-Луи — административный центр французских островных владений в Индийском океане, небольшой прибрежный город, расположенный несколько севернее Южного тропика, к востоку от Мадагаскара. Городок чистенький, уютный, утонувший в зелени кокосовых пальм и ещё каких-то неведомых тропических растений.
В центре католическая церковь, резиденция губернатора, казарма. Их окружают особняки с черепичными крышами и открытыми верандами, здесь живёт европейская знать, приближённые губернатора, плантаторы, офицеры гарнизона. Пёстрый квартал лавок, принадлежащих арабским и индийским торговцам, оглашается зычными выкриками зазывал. Дальше от центра начинаются хижины бедноты, мало отличающиеся от хижин в Восточной Азии. Главный строительный материал здесь бамбук. Кровля кроется камышом. К городу подступают плантации — сахарные, кофейные, чайные. На плантациях трудятся индийцы и африканцы, поставляемые вербовщиками рабочей силы.
Население Порт-Луи и всего острова Маврикий пёстрое, многоязычное. Белые европейцы, преимущественно французы, составляют незначительное меньшинство. Много рослых сухопарых индийцев, которых зовут здесь малабарцами, и чернокожих африканцев, выходцев из Мозамбика и юга Африки. Этих без различия их племенной принадлежности называют кафрами. Попадаются и арабы, и малагасийцы, выходцы из Мадагаскара. Немало можно встретить и метисов всех оттенков — от белого до чёрно-шоколадного. В них, вероятно, смешалась кровь всех рас и народов, обитавших в бассейне Индийского океана.
4 марта 1772 года фрегат «Дофин» бросил якорь в гавани Порт-Луи. Тотчас корабль был атакован целой флотилией лодок с торговцами, крикливыми, стремившимися перекричать друг друга. Предлагали ананасы, бананы, живых попугаев и черепах, кораллы, плетённые из соломки шляпы и корзиночки и ещё всякую всячину. Некоторые из торговцев, наиболее прыткие и сноровистые, вскарабкались на фрегат, проникли на палубу и разложили там свои товары. Команда и пассажиры окружили торговцев, и пошла бойкая торговля. На попугаев и черепах дивились, а покупали свежие фрукты.
Морис Август попросил у капитана шлюпку, чтобы съехать на берег и нанести визит губернатору.
— В этом нет необходимости, — ответил Сент-Илер. — Убеждён, что милейший кавалер Дерош с минуты на минуту пожалует к нам на фрегат. Ведь заход французского корабля в гавань Порт-Луи — событие для его жителей.
— Маврикий такое колониальное захолустье?
— Я бы этого не сказал. Порт-Луи лежит на оживлённом морском пути, связывающем Капстад с Коломбо и Батавией. Сюда заходят все европейские корабли, которые держат путь из Европы в Восточную Азию. Здешнего губернатора я давно знаю. Он имеет обыкновение наведываться на каждое французское судно.
— Что представляет из себя этот Дерош?
— Прирождённый галльский аристократ. Обходителен, любезен. Убеждённый сторонник идеи — Франция должна колонизовать Мадагаскар, пока это не сделали другие державы. Не раз писал в Париж свои представления на сей счёт. Но наше королевское правительство что-то осторожничает.
— Интересно, очень интересно. Я, кажется, понимаю Дероша.
— А вот и он. Видите, его лодка отчаливает от берега.
Губернатор прибыл на фрегат в сопровождении двух французских офицеров. Дерош был невысоким моложавым человеком, лёгкий полотняный сюртук подчёркивал неофициальность визита.
С капитаном он поздоровался как со старым знакомым. Сент-Илер представил ему Беньовского.
— Рекомендую, барон де Бенёв. Учёный, путешественник, исследователь Восточной Азии.
— Весьма рад, барон, — сказал Дерош, протягивая Морису Августу руку.
— И я рад, ваше высокопревосходительство.
— Давайте без громких титулов, барон.
— Как вам угодно, мосье. Надеюсь на вашу помощь. Многие из моих людей тяжело больны. Цинга. На судне нет условий для их излечения.
— Барон справедливо заметил, — вмешался Сент-Илер. — Четверых похоронили за время перехода через Индийский океан.
Капитан хотел бы избавиться от цинготных пассажиров и поэтому поддержал Беньовского. Он также заметил, что де Бенёв намеревается поступить на французскую королевскую службу и поэтому вправе рассчитывать на помощь достойного представителя Франции.
— Сколько у вас тяжелобольных? — спросил губернатор.
— Наиболее тяжёлых пятеро.
— Возьмём всех в военный госпиталь.
Губернатор отдал распоряжение одному из офицеров позаботиться о больных и незамедлительно переправить их с корабля на берег.
Разговор продолжился в каюте капитана и скоро переключился на дорожные события, потом на обстановку в Китае. Беньовский попросил позволения у губернатора нанести ему визит в любое удобное для него время.
— Когда вам будет угодно, дорогой барон, — радушно отвечал губернатор. — Хотя бы завтра.
И вот жители Порт-Луи были привлечены необычным зрелищем. По улице, соединяющей гавань с резиденцией губернатора, шагал, слегка прихрамывая, человек в парадном мундире, разукрашенном золотым шитьём, — по меньшей мере генерал или высокий сановник. На груди его сверкали ордена. На почтительном отдалении от него шли шестеро сопровождающих. Тоже в расшитых золотом мундирах, но поскромнее.
Весь этот спектакль Морис Август подготовил ещё в Макао. Он отыскал превосходного портного-китайца, умевшего шить и европейское платье. Оставил ему в качестве образца свой мундир, похищенный в доме убиенного большерецкого воеводы, и наказал сшить по этому образцу восемь мундиров — один для себя и остальные для своей свиты — Винблада, Хрущова, Софронова, лекаря Мейдера, канцеляристов Рюмина и Судейкина и штурманского ученика Бочарова. Нарисовал эскиз нагрудного и нарукавного золотого шитья. Китаец мобилизовал всех своих подмастерьев и выполнил заказ быстро и пунктуально, заломив за него немалую цену. Беньовский согласился со всеми его условиями. Именно в это время произошло его примирение с командой, и мундиры как бы символизировали восстановление добрых отношений между главноначальствующим и его ближайшим окружением.
Когда состоялась примерка у портного, Бочаров, облачившись в раззолоченный мундир, запротестовал против такого подарка. На кого он похож? На попугая, а не на доброго моряка. По его чину штурманского помощника не пристало носить сей маскарадный костюм. Закапризничали было и канцеляристы. Не по чину это. Беньовский всё же уговорил их принять мундиры. Втолковал им, что-де сие — суть облачение, не зависящее от чина, выдаваемое за особые заслуги. Он, барон де Бенёв, как особа, уполномоченная цесаревичем Павлом Петровичем, своей властью награждает каждого почётным мундиром. Давно уже ни штурманский помощник, ни канцеляристы не верили в высокие полномочия барона, но перечить ему не стали. Почётный так почётный.
Вышла неожиданная заминка и со шведом. Винблад выговорил Беньовскому без свидетелей:
— Пусть я наёмник, ландскнехт. Но я не авантюрист и не ряженый обманщик. Не пристало мне рядиться в чужой мундир.
Беньовский нашёлся и здесь. Он втолковал Винбладу, что это парадная офицерская форма его отряда. Господину майору, очевидно, известно, что руководство конфедерации ещё не ввело единой формы для своих офицеров. Вот каждый отряд и действовал произвольно, устанавливая свои образцы мундиров, отличные от королевских. На самом же деле конфедераты носили форму королевской армии — у кого была — или же ходили в цивильном платье.
Морис Август не ограничился мундиром, но позаботился ещё и об орденах. В торговых кварталах Макао он отыскал искусного мастера, который умело покрывал металлическую поверхность вазы, чаши или медальона разноцветной эмалью, создавая сложный узор. Умелец с помощью своих подмастерьев скопировал орден Святой Анны для Винблада, Хрущова и Софронова. А также изготовил для самого Беньовского по его рисунку ещё три ордена. Один из них был копией польского ордена Белого Орла. Вернее, отдалённо напоминал этот сложный по рисунку орден с распростёртым на восьмиконечном кресте орлом. Другой копировал военный орден Марии-Терезии, учреждённый ещё во время Семилетней войны. Рассказывая собеседникам о своих мнимых военных подвигах, Беньовский иногда скромно упоминал о награждении крестом Марии-Терезии. И наконец, третий был бесхитростным изобретением самого Мориса Августа — крестом красной эмали, увенчанным короной. Он мог сойти за награду какого-нибудь немецкого герцогства. Поди разберись в этом обилии герцогств, великих герцогств, княжеств, входящих в Германию.
Дополнением к этому маскараду послужила и хромота Беньовского, которая отнюдь не была последствием боевого ранения. Ещё во время злополучного плавания из Охотска к берегам Камчатки, когда в Охотском море разыгрался жестокий шторм, с Морисом Августом, находившимся в трюме вместе с другими ссыльными, случилась беда. При очередном ударе мощной волны о борт судна его резко отбросило в сторону, и Морис ударился ногой об опорный столб. Он почувствовал нестерпимую боль. Нога распухла, и некоторое время Беньовский не мог передвигаться без посторонней помощи.
В Большерецке его осмотрел ссыльный лекарь Магнус Мейдер и, определив трещину в берцовой кости, велел делать примочки и париться в бане. Нога вскоре зажила. И теперь после долгого, утомительного плавания старая травма дала о себе знать. Беньовский сознательно подчёркивал свою хромоту — боевые раны украшают ветерана войны.
Губернатор принял гостей на открытой веранде, распорядился, чтобы слуги-индийцы подали бургундского вина и лёгкую закуску. Сохранилось свидетельство некоего аббата Ротана, который либо был участником этого приёма, либо описал его со слов кавалера Дероша. Он рассказывает, что Беньовский был одет в генеральскую форму с многочисленными орденами, а штаб его состоял из многих офицеров, одетых в богатые мундиры.
— О, я вижу, у вас много наград, — сказал Дерош, разглядывая орденские кресты на расшитом золотом мундире Мориса Августа. — За боевые доблести или за гражданскую службу?
— За воинские заслуги. Ведь я участвовал в Семилетней войне и в кампании польских конфедератов.
— Имеете военный чин?
— Полковник. А может быть, и генерал. Сам не знаю.
— Как не знаете? Любопытно.
— Всё очень просто. Командование представило меня к генеральскому чину. А вскоре после этого я оказался в русском плену. По всей вероятности, Совет конфедерации утвердил представление. Для этого были все основания.
— Вы, кажется, ранены?
— Хромота с тех пор, как в бою под Белостоком зацепила вражеская пуля. Были и другие ранения. Последнее получил в том роковом бою, который завершился пленением. Если бы не проклятая рана, не оказался бы в плену у русских.
— Капитан Сент-Илер рекомендовал вас как учёного, путешественника, исследователя Восточной Азии.
— К наукам я всегда имел склонность. А путешественником и исследователем Японии стал поневоле.
— Вы перешли на русскую службу?
— Отнюдь нет. Раскрою, мосье, все мои секреты. Ведь я хочу послужить Франции. Поэтому от достойного представителя французских властей у меня не может быть никаких секретов. В Макао я вынужден был представиться тамошнему губернатору руководителем русской научной экспедиции. Я сделал это из опасения, что беглого каторжника власти Макао выдадут китайцам, а те — русским соседям.
— Так вы бежали из русского плена?
— Вот именно.
— Как это вам удалось?
— Бог помог. И ещё отвага вот этих людей. Они сторонники свергнутого императора Петра и его законного наследника цесаревича Павла Петровича, кровные враги Екатерины, узурпировавшей трон. Судьба свела нас всех вместе на далёкой, холодной Камчатке. Мы смогли вооружиться и штурмом взять Большерецкую крепость. Это был тяжёлый и кровопролитный бой. Но стремление к свободе и справедливости придавало нам силы. И вот мы отдаёмся под покровительство короля Людовика. Я уверен, что мы все, и я, и мои достойные сподвижники, усердно послужим Франции.
Беньовский умолк, отпивая из бокала бургундское вино. Его спутники помалкивали. Из них лишь Хрущов и Мейдер кое-как владели французским. Вслушиваясь в разговор и улавливая основной смысл слов Беньовского, они дивились его безудержной фантазии и наглому, беспардонному бахвальству, хотя эти качества главноначальствующего и были для его сподвижников не новы.
Выдержав паузу, Морис Август принялся с жаром рассказывать о большерецких событиях. В его рассказе изба начальника камчатской администрации становилась мощной крепостью с бойницами в толстых стенах, рвами и пушками в крепостных амбразурах. А разбойное нападение кучки заговорщиков на дом злополучного капитана Нилова преобразилось в кровопролитный штурм, стоивший обеим сторонам десятков убитых и раненых. Не ограничиваясь воспоминаниями участника и очевидца, Беньовский пустился в пространные рассуждения о штурме крепостей, ссылаясь при этом на военные авторитеты прошлого.
— Принц Евгений Савойский, состоявший на австрийской службе, считал штурм крепостей наиболее сложным видом военных операций. Эту же мысль проводит в своих трудах маршал Франции Себастьян Вобан, полководец, военный теоретик и писатель.
— Это была одна из ярких фигур времён царствования короля Солнце, — сказал губернатор, не читавший сочинений Вобана.
— Я убеждён, мосье, что доживи маршал до наших дней, Большерецкая операция непременно заинтересовала бы его.
— Вы отважный человек, барон.
— Не мне судить о моей отваге. Однако же разгрызли орешек, и крепкий.
От камчатской эпопеи Беньовский перешёл к рассказу о Японии, дополняя свои небогатые, отрывочные наблюдения щедрой фантазией. Дерош с интересом слушал его, иногда перебивая вопросами. Другие гости томились от скуки и позёвывали. Исчерпав японскую тему, Морис Август рассказал о кровавых событиях на Формозе, стоивших жизни нескольким членам его команды. В его рассказе операция против кучки аборигенов, вооружённых луками и стрелами, превращалась в грандиозное сражение с целой регулярной армией островитян.
— Так вы хотели бы послужить Франции? — спросил Дерош, когда Морис Август наконец умолк.
— Давно вынашиваю эту мечту.
— Такие люди, с вашей энергией и опытом военачальника, путешественника и исследователя, нужны моей стране. Убеждён, что правительство заинтересуется вами. А как, позвольте спросить, вы представляете себе службу Франции?
— Я мог бы возглавить корпус волонтёров, который отправится на завоевание заморских территорий, Формозы например. Разве французская корона не хотела бы приумножить свои владения? Большая часть Формозы заселена дикими воинственными племенами, не признающими ничьей власти. Этот остров мог бы стать форпостом французского влияния в Восточной Азии. Формоза превосходный трамплин для дальнейшего проникновения в Китай и Японию.
И Беньовский принялся горячо доказывать, какие выгоды сулит для Франции перспектива овладения таким стратегически важным островом. Здесь могли бы быть созданы постоянные фактории для торговли с Китаем. Отсюда могло бы оказываться давление на Японию, отгородившуюся от внешнего мира занавесом изоляционизма. Почему бы не добиваться права торговать с Японией, заходить в её порты, чтобы это не было привилегией только голландцев?
— Превосходная идея, но трудноосуществимая и поэтому преждевременная, — сказал Дерош. — Формоза далека. Китай считает её своей провинцией. Есть более реальная и близкая цель.
— Какая же?
— Мадагаскар. Пока это ничейная земля. Я не беру в расчёт десяток мелких и соперничающих туземных королевств.
— Что ж, и Мадагаскар — отличная цель.
— Преотличная. Гигантский остров, богатый ценной древесиной, металлами, тропическими культурами. Прекрасные условия для развития плантационного хозяйства, выращивания хлопка, чая, кофе, сахарного тростника, риса. Ёмкий рынок для сбыта французских товаров.
— Веские соображения.
— Как вы себе мыслите экспедиционный корпус?
— Для начала несколько сотен человек. Мои люди составляют его ядро. Остальные — завербованные волонтёры, добровольные искатели славы, дерзкие, отважные люди, с которыми можно в самое пекло. И конечно, батарея лёгких пушек.
— Я вижу, барон, нам есть о чём поговорить приватно. Мой дом всегда открыт для вас. Приходите ко мне в любой день и в любое время. «Дофин» задержится в Порт-Луи для ремонта и пополнения припасов недели на три.
Распрощались тепло, довольные друг другом. Хрущов и Мейдер хмуро переглядывались. На лицах остальных улавливалась тревога. Не новую ли авантюру затевает их главноначальствующий?
По прибытии на корабль Беньовский ушёл к себе. Хрущов пригласил остальных в свою каюту. Пересказал им содержание разговора Мориса Августа с Дерошем.
— Вы видите, друзья, барон собирается прославиться завоеванием Мадагаскара, — сказал он в заключение. — А мы будем, как говорят французы, таскать для господина барона горячие каштаны из огня.
— Не бывать этому! — воскликнул Бочаров.
— Чёрт бы его побрал, нашего барона! — выругался Винблад. — Я думаю, он такой же барон и полковник, как я — апостол Павел.
Швед, обычно уравновешенный и немногословный, разразился потоком брани, мешая русские и шведские слова, и долго не мог успокоиться. В яростном порыве он схватил фальшивый орден Святой Анны, вырвал его с куском мундирного сукна и швырнул в оконце. Булькнула вода. Винблад объявил, что твёрдо решил покинуть Беньовского и его компанию, потребовать с него свою долю денег, вырученных от продажи в Макао галиота и пушнины, и вернуться в Швецию. На рейде стоит немецкий корабль под гамбургским флагом, и он переберётся на него. Хрущов насилу отговорил шведа отказаться от этого намерения. Беньовский скорее всего денег не даст, дабы неповадно было другим. Надо добраться до Парижа, а там он, Винблад, сможет рассчитывать на помощь шведского посольства. Сам же Хрущов признался, что намерен поступить на французскую службу, но не связывая себя с Беньовским, не ввязываясь в задуманную им авантюру.
— А я вернусь в Россию, — убеждённо сказал Бочаров. — Перед матушкой-императрицей не грешил. В бунте не участвовал, на корабль меня забрали силой. Доберёмся до Парижа, брошусь в ноги российскому послу.
— И я поступлю так же, — сказал Судейкин. — Сколько унижений претерпел от проклятого супостата! Всё ему припомню. И как приказал на судно силком доставить, и как кухонным мальчишкой подрядил. Вишь, красивым мундиром хотел те обиды замазать. О всех его непотребных делишках расскажу.
Рюмин колебался. Он тоже был не прочь возвратиться на родину, да опасался наказания. Пока ничего не решил для себя и поэтому отмалчивался бывший сенатский секретарь Софронов.
— А что думает медицина? — спросил Хрущов Магнуса Мейдера.
— Я старый человек, — ответил лекарь. — Самый старый среди вас. Скоро предстану перед Всевышним. Поступлю так, как подсказывает мне совесть. Знаю одно: с Морисом мне не по пути. Дрянной, лживый человек. Да и ему от меня, старика, прока было бы мало.
А на следующий день Беньовский, на этот раз один, снова посетил губернатора. Был он теперь не в парадном мундире, украшенном орденами, а в добротном цивильном камзоле, сшитом всё тем же искусным портным-китайцем из Макао.
Дерош всячески старался заинтересовать Беньовского идеей колонизации Мадагаскара и увлечённо рассказывал ему об этом острове. В течение своего губернаторства он кропотливо и неуклонно собирал сведения о Мадагаскаре и его населении, расспрашивал малагасийцев, переселившихся на Маврикий, арабских и индийских купцов, плававших к мадагаскарским берегам, миссионеров.
В центре острова лежит горный массив Анкаратра, окружённый прибрежным лесистым поясом, низменным и болотистым. Только на юге этот пояс переходит в степную равнину. Растительность разнообразна и богата. Самое примечательное из местных деревьев — равенала, или «дерево путешественников». В его листьях скапливается целительная влага, которая помогает путнику утолить жажду. Стоит лишь проткнуть остриём нижнюю часть листа у стебля, и из отверстия польётся струйка холодной сладковатой воды.
— Одна такая равенала растёт в саду у отца Антуана, — сказал Дерош. — Это наш миссионер, знаток Мадагаскара. Негостеприимные туземцы выдворили его с острова. Но он не теряет надежды когда-нибудь вернуться туда, чтобы принести неверным язычникам слово Божие. Рекомендую вам побывать у отца Антуана.
— Непременно побываю.
— У него в доме живёт презабавный бабакота.
— Кто?
—Зверёк с Мадагаскара. Фауна острова своеобразна и существенно отличается от фауны соседней Африки. Среди диких животных нет крупных особей, если не считать кабанов и кровожадных и агрессивных крокодилов, которыми кишат реки. Зато водится большое семейство так называемых лемуров, или полуобезьян, как определяют их учёные. По некоторым свойствам они похожи на обезьян. Бабакота их представитель.
— Расскажите, мосье, о королевствах малагасийцев. Насколько это серьёзная политическая сила?
— Самое могущественное из королевств — Имерина. Оно занимает центральную гористую часть острова, населённую народом гова. Короля окружает знать, владеющая стадами крупного и мелкого рогатого скота. Скот там показатель богатства. Правители Имерины стремятся подчинить своей власти весь остров и время от времени воюют с другими королевствами.
— Раздробленность острова на десяток мелких королевств увеличивает наши шансы на успех. Надо спешить, пока король Имерины не опередил нас.
— Вы правы, малагасийцы неплохие воины и умеют владеть оружием, — согласился Дерош.
— Луками и копьями?
— Не только, смею вас заверить. Есть у них и огнестрельное оружие.
— Откуда оно?
— Привозят арабские купцы и португальские контрабандисты из Мозамбика.
— Я вижу, Мадагаскар крепкий орешек. Тем заманчивее и желаннее цель, — напористо произнёс Морис Август.
— В прошлом веке Франция уже пыталась закрепиться в юго-восточной части острова. Восточное общество смогло основать поселение у бухты Святой Люции. Позже его перенесли на полуостров Толангару. Там поселенцы основали форт Дофин. Но часть гарнизона вымерла от злокачественной лихорадки, часть была перебита в схватках с туземцами. Остатки поселенцев в 1672 году покинули форт.
— Горький урок. Надеюсь, мы будем действовать осмотрительнее.
По рекомендации губернатора Морис Август посетил отца Антуана, неудавшегося миссионера. Жил он в маленьком домике при церкви, исполняя пока обязанности второго священника.
Отец Антуан, плотный мускулистый человек лет сорока, мало походил на священнослужителя. Скорее ему пристало бы носить военный мундир. Он и был воином, воином церкви, терпеливо готовившимся к новому миссионерскому рейду в джунгли Мадагаскара. Об этом острове и его жителях он собрал немало сведений и мог бы поведать Морису Августу немало интересного. Рассказывал он живо, увлекательно, демонстрируя острый, проницательный ум.
— Если вы заинтересовались Мадагаскаром, то сперва постарайтесь постичь, кто такие его обитатели, — начал свой рассказ отец Антуан. — У малагасийцев сохранились предания о трудном, полном опасностей плавании через океан. Они утверждают, что их далёкие предки приплыли с востока. Видимо, в этих туманных преданиях заложена какая-то правда. По своему облику, культуре, языку жители Мадагаскара напоминают обитателей островов Малайского архипелага, откуда они, по всей вероятности, и переселились много веков назад.
— Они встретили Мадагаскар незаселённым?
— Нет. Остров к тому времени населяли какие-то темнокожие племена, родственные африканцам. О схватках с этими племенами также сохранились предания. У некоторых жителей острова, особенно на его западном берегу, явно проступают негроидные черты, встречается несвойственная яванцам или суматранцам курчавость. Дальнейшую историю малагасийцев мы знаем плохо. Уже несколько веков назад у них существовали туземные государства со своими правителями, аристократией, свободными земледельцами и рабами.
Рассказ отца Антуана был прерван странным криком. Было похоже, будто лай собаки чередуется с плачем ребёнка. В комнату вбежал через раскрытую дверь из сада черно-бурый с белыми подпалинами зверёк величиной с крупную кошку, остромордый, пушистый.
— Это мой бабакота, проказник. Мой любимец, — сказал священник, глядя с нежностью на зверька.
Бабакота заметил незнакомого гостя, привстал на задние лапки, вытянул острую мордочку, вдыхая чужой запах, и принялся сверлить маленькими глазками-буравчиками незнакомца. Закончив исследование, он бесцеремонно прыгнул Морису Августу на колени и стал ласкаться.
— Какая фамильярность, Баба! — нарочито прикрикнул на любимца отец Антуан, не скрывая своего умиления, и протянул ему банан. Бабакота проворно спрыгнул с колен гостя на пол и схватил банан передними лапками, напоминающими человеческие ладони. Довольно урча, он забился под стол и занялся там лакомством.
— Ловок, словно белка, — сказал отец Антуан. — Целые дни проводит на деревьях, охотится на птичек.
— Почему этих и родственных им животных прозвали так странно — лемурами? — спросил Беньовский. — У древних римлян лемуры — это души умерших предков, которые призраками странствуют по ночам и пугают живущих.
— Малагасийцы верят, что в бабакоту и других полуобезьян переселяются души предков, и поэтому почитают их. Особенным уважением пользуется бабакота. Попробуйте убить зверька, и вы рискуете навлечь гнев туземного населения. Вас не накормят, вам не предоставят крова, на вас будут смотреть как на убийцу. Познакомившись с верованиями островитян, европейцы прозвали полуобезьян, ночных животных, лемурами.
— Вы, отец Антуан, изучали верования жителей Мадагаскара?
— Изучал, разумеется. Верования их просты. Малагасийцы поклоняются силам природы, предкам. Каких-либо сложных религиозных ритуалов я у них не наблюдал. На могилах умерших, как я мог заметить, иногда ставят вырезанные из дерева изображения покойного, фигуры птиц или просто столбы, разукрашенные растительным орнаментом. В художественном вкусе малагасийцев можете убедиться сами.
Отец Антуан пригласил Мориса Августа заглянуть в свой крохотный кабинет, набитый книгами и всякими изделиями малагасийских мастеров. Домашний музей отца Антуана ничем не напоминал роскошный музей губернатора Макао, набитый дорогими антикварными сокровищами. Не напоминал ни размерами, ни содержанием. Здесь были простые соломенные циновки, украшенные красивым орнаментом, корзиночки и шляпы, плетённые из камыша, деревянные маски, изображающие людей, птиц, животных, нарочито удлинённые, экспрессивные, выразительные в своём бесхитростном примитивизме, с подчас устрашающими личинами. Стол покрывала зелёная орнаментированная скатерть из пальмового волокна. Это небольшое собрание дополняла коллекция бабочек в коробке под стеклом, пёстрых, самых необычных расцветок.
— Вот что такое малагасийцы, — сказал отец Антуан, когда они возвращались в гостиную.
— Вы владеете их языком?
— Единого малагасийского языка не существует. Малагасийцы составляют целую группу племён или народов, говорящих на своих языках или диалектах — не знаю, как их правильно определить с точки зрения науки. Я владею более или менее свободно языком бецилисарака, на котором говорят жители восточного побережья. Немного владею и языком имерина, или гова. Но есть ещё языки бецилео, сакалава, антандуруи и другие.
— Трудно ли овладеть одним из этих языков?
— Языки эти не принадлежат к числу слишком трудных. Если у вас есть постоянный собеседник, носитель языка, вы легко им овладеете за несколько месяцев. Мой церковный служка Ратолани, в крещении Филипп, представитель народа бецилисарака. С ним я имею постоянную разговорную практику.
— Как это интересно и поучительно! Посетив ваш дом, я приоткрыл завесу над загадочным для меня миром обитателей Мадагаскара. Но позволю себе задать вопрос чисто практический.
— Задавайте, — добродушно согласился отец Антуан.
— Вы побывали на Мадагаскаре, столкнулись с его жителями, интересовались его культурой и историей. Если бы я выступил в роли предводителя отряда французских волонтёров, намеревающихся закрепиться на острове, какой бы совет вы мне подали?
— Высаживайтесь на восточном побережье — вот мой первый совет.
— Но почему на восточном? Это нездоровая болотистая местность. Она унесёт многие жизни.
— Возможно, что и унесёт. Серьёзное предприятие не обходится без риска, без жертв. Восточное побережье имеет то преимущество, что невдалеке отсюда находятся французские островные владения в Индийском океане, острова Маврикий и Реюньон, объединённые общим названием Иль-де-Франс.
Отсюда вы сможете получить необходимую подмогу и поддерживать через губернатора связь с Парижем.
— Это единственное преимущество восточного побережья?
— Нет, не единственное. Здесь находятся независимые малагасийские общины, не подчиняющиеся королям. И вы не встретите сильного противодействия. Здесь же вы сможете выступить в роли союзника и защитника вождей одной из таких общин в их противостоянии с соседними королевствами. С помощью щедрых подарков вы склоните этих вождей к союзу и вассалитету.
— Мудрый совет, отец Антуан.
— Подсказанный моим опытом. Бог вам в помощь. Возможно, мы ещё встретимся с вами на Мадагаскаре.
— Хотел бы этого, падре.
Познакомился Морис Август и с церковным служкой Филиппом, носившим до крещения имя Ратолани. Филипп, невысокого роста, коренастый и смуглый малагасиец с симпатичными чертами лица, свободно болтал по-французски. Удовлетворяя любопытство Беньовского, он рассказал ему о верованиях, образе жизни и семейных отношениях соплеменников. Сам он происходил из одной из независимых прибрежных общин. По его словам, правитель соседнего королевства не раз посылал в его селение вооружённый отряд, чтобы склонить общинников к покорности и наложить на них обременительную дань. Но добраться до побережья через джунгли и болота, преодолеть широкие реки, кишащие крокодилами, не так-то просто. Только один раз королевские солдаты добрались до поселения, но встретили здесь дружный отпор. К жителям пришли на помощь люди из соседних независимых общин.
Беньовский поинтересовался, что представляет собой такая община, как она управляется. Филипп толково объяснил, что во главе её стоит выборный староста. При нём общинный совет, состоящий из наиболее уважаемых старейшин. Староста лицо влиятельное, но не обладающее полной единоличной властью. Решая важные вопросы, ему приходится советоваться со старейшинами.
Имеются ли у общины какие-нибудь торговые связи с внешним миром? Филипп пояснил, что такие связи очень нерегулярны. Изредка приплывают арабские купцы с Занзибара и Маската. Они привозят ткани, металлическую утварь, ножи, топоры. Вывозят кожу крокодила, ценные породы древесины, черепаховые панцири, кофейные зёрна. И всегда одаривают подарками старосту и старейшин. Поэтому купцы всегда желанные гости.
Продолжались и беседы с губернатором. Дерош был согласен с отцом Антуаном, что французский опорный пункт нужно создавать на восточном побережье Мадагаскара. Беньовский вновь и вновь пускался в пространные рассуждения, блистая красноречием. По его мнению, когда весь остров станет французским, колониальные власти должны заняться развитием плантационного хозяйства и строительством дорог. В этом он видит залог процветания острова. Прибрежные низменные и болотистые земли — отличное пространство для выращивания заливного риса. Сама природа создаёт естественное орошение. Гористая часть острова подходит для выращивания чайного куста, кофейного дерева, хлопка, сахарного тростника. Владея островом, Франция заполонит весь мировой рынок этими культурами, а в государственную казну и в карманы негоциантов потекут прибыли.
— У вас глубокие познания в области агрономии, — польстил Беньовскому Дерош.
— Владея большим имением, я поневоле был вынужден заниматься агрономией, читать специальную литературу, переписываться с учёными-агрономами. Попутно заинтересовался и тропической агрономией, выращиванием риса, кофейных деревьев.
Велеречивый и бойкий на язык Беньовский ухитрился произвести на Дероша, педантичного служаку, самое благоприятное впечатление. У губернатора сложилось мнение, что перед ним человек эрудированный, широко образованный, сведущий во многих отраслях знаний, к тому же израненный герой войн. В письме правительству, рекомендуя Мориса Августа в самых лестных выражениях, Дерош писал: «Он покрыт ранами, и иные из них обезображивают его походку, которая сильно затруднена. Тем не менее он сохранил здоровье и физические силы и обладает приятной наружностью, отражающей большой ум. Он очень рассудителен и сдержан... Мне кажется, что он естественно склонен к гордости и властности, но раз он кого-нибудь дарит доверием, он относится к тому с величайшей любезностью... Поверхностно он знаком чуть не со всеми науками, и знания, вполне чуждые его первоначальному военному ремеслу, несомненно, помогли ему в трудных обстоятельствах его жизни».
Приближался день отплытия «Дофина» из Порт-Луи. Во время одной из последних встреч Дерош протянул Беньовскому пакет, украшенный фамильным гербом.
— Вот рекомендательное письмо к герцогу д’Эгильону, министру иностранных дел и фактическому премьер-министру. Рекомендую вас герцогу с самой лучшей стороны.
— Премного благодарен вам, мосье.
— Не надо благодарности. Стараюсь не столько ради вас, сколько ради Франции. Пусть моя страна обретёт такого полезного и опытного человека. Постарайтесь попасть на аудиенцию к герцогу и ещё к морскому министру графу, де Бойну. Влиятельные люди.
Дерош помолчал и глубоко вздохнул.
— Наш славный король Людовик Пятнадцатый — фигура своеобразная, должен вам заметить. Слишком предан удовольствиям. И слишком добр и доверчив к окружающим. Нет, я ни в чём не хочу упрекнуть его величество. Это достойнейший из королей, преемник короля Солнце. Но его добротой пользуются его близкие, особенно некоторые дамы... Вы меня понимаете?
— Я наслышан о влиянии маркизы Помпадур.
— После смерти маркизы её место заняла новая пассия короля, госпожа Дюбарри. Она влияет на назначения министров. Ей обязан своим возвышением сам д’Эгильон. Учтите это, любезный барон.
24 марта фрегат «Дофин» покинул гавань Порт-Луи и взял курс на Капстад у южной оконечности Африки. Вскоре умерли от цинги четверо из оставленных в военном госпитале на острове Маврикий русских. Все они были работными людьми купца Холодилова. Пятый, Козьма Облупин, выздоровел и с попутным судном добрался до Франции, где и присоединился к команде Беньовского.