После возвращения Мориса Августа в Париж в жизни его произошли два крупных события. Во-первых, приехала его супруга Фредерика, и не одна, а с младшей сестрицей Марысей и горничной Христей. Беньовский никак не ожидал, что Фредерика так быстро откликнется на его зов. Видать, надоело сидеть в литовской лесной глуши. Незадолго до того он снял подобающую его полковничьему чину просторную квартиру в центре города, обставленную тяжёлой дубовой мебелью. Обзавёлся камердинером и поваром, оставшимся ему в наследство от прежнего жильца, разорившегося нормандского дворянина. Тот решил покинуть Париж и попытать счастья в далёких заморских владениях.
Приезду жены Морис Август был рад, давно испытывая тоску по молодому женскому телу и женским ласкам. Скоропалительных случайных знакомств с парижскими красотками он избегал, боясь неприятных последствий от неразборчивых связей. Иногда к нему наведывалась Каролина, вдовушка не первой молодости, не отличавшаяся красотой. Дарила ему любовь скупо, деловито. Морис Август в знак благодарности подносил ей скромные подарки. Он никогда не был щедр с женщинами. Каролина была из простой семьи и служила прежде экономкой у нормандского дворянина, уехавшего служить за океан, на Гаити. Беньовскии решил обходиться без экономки, но чистенькая, аккуратная Каролина приглянулась ему, и он воспользовался её альковными услугами. Но, конечно, бывшая экономка не шла ни в какое сравнение со статной, миловидной Фредерикой, с которой не стыдно было показаться в большом свете.
Радость от приезда жены была несколько испорчена появлением свояченицы, .невыносимо болтливой и недалёкой девицы. Беньовский решил, что она будет лишней в добром семейном доме. Оказалось, что это Фредерика надоумила младшую сестру сопровождать её в Париж, чтобы развеять горькие думы и забыть о недавних неприятностях.
— Очень хорошо надумала, — сдержанно сказал Беньовский жене. — Что ещё за неприятности у Марыси?
Сёстры стали наперебой рассказывать, утомительно подробно, что в дом Генских зачастил сосед, молодой помещик. Вся семья смотрела на него как на возможного жениха. Год тому назад состоялась свадьба Зоей. Теперь бы и Марысин черёд. Полгода продолжались визиты. Сосед стал позволять себе всякие маленькие вольности е девушкой. Это не ускользнуло от зоркого внимания стариков родителей. Пан Болеслав Генский решил со свойственной ему прямотой без обиняков потолковать с молодым человеком. Какие у него дальнейшие намерения? Постоянные визиты к Генским и уединённые прогулки с девушкой кое к чему обязывают благородного и порядочного человека. Сосед смутился и ответил пану Болеславу что-то невнятное, невразумительное и больше в имении Генских никогда не появлялся. Через некоторое время семья узнала, что предполагаемый жених уехал в Варшаву и там поступил на королевскую службу. Марыся, разумеется, плакала и проклинала коварного обманщика.
— Надеемся, дорогой Морис, что ты непременно познакомишь девочку с достойным человеком, — сказала Фредерика. — У тебя в Париже, конечно, большой круг знакомств.
— Ты права, коханочка. Круг моих знакомств обширен, — ответил Беньовский и в душе чертыхнулся. Свалилась на его голову свояченица! Ещё не хватало — подыскивать жениха болтливой дуре! Однако возражать своенравной и упрямой жене он не стал. Знал, что это было бесполезно. Он окинул оценивающим взглядом Марысю и убедился, что по красоте она не уступает Фредерике и средней сестре Зосе. Пышные белокурые волосы и большие зелёные, как у всех сестёр, глаза выдавали в ней породу Генских.
— Это же прекрасно, — не унималась Фредерика. — Мы устроим грандиозный приём по случаю нашего с Марысей приезда. И ты пригласишь всех своих парижских друзей.
— Но... Может быть, повременим? В настоящее время я в стеснительном положении. Эта квартира мне обошлась... Владелец потребовал плату за несколько месяцев вперёд.
— Всё понимаю, дорогой. Но неужели ты поскупишься и не доставишь удовольствие твоей Фредерике? Деньги можно и занять.
И супруга настояла на своём. Морис Август пригласил Анджея Коханского и ещё одного из польских эмигрантов, Мечислава Ковача, двух военных чиновников из морского министерства с жёнами и Люсьена Бове. Приглашая племянника влиятельного Шарля Бове, Беньовский хотел польстить финансисту, выказать ему свою признательность. Послал он приглашение и послу конфедератов Вельгорскому. Посол на приём не пришёл, а прислал вместо себя секретаря, самого младшего.
— Ну и чёрт с ним, с послом, — сказал с чувством обиды Беньовский жене. — Подумаешь, обидчивая цаца! Конфедерация — это вчерашний день Польши.
Фредерика привезла с собой в Париж несколько сундуков нарядов. Долго перетряхивала она с помощью Христи весь свой гардероб и наконец остановила свой выбор на атласном платье вишнёвого цвета с горностаевой оторочкой. Из драгоценностей выбрала жемчужные серьги и тяжёлый золотой кулон на цепочке. Марысе посоветовала надеть платье из розового атласа с золотым шитьём.
— Ты у меня прямо королева, — сказал Морис Август, искренне восхищаясь женой и пытаясь обнять её.
— Помнёшь платье. Ласки потом, — ответила Фредерика, отстраняясь.
— Будешь королевой. Королевой Мадагаскара.
Провели вечер с гостями непринуждённо. Предварительно Беньовский договорился с владельцем отеля «Белая лилия», в котором прежде квартировал, и тот предоставил взаимообразно необходимый комплект лучшей посуды, прислал вина и изысканные закуски, а также двух вышколенных слуг в парадных ливреях. Жёны военных чиновников восхищались нарядными платьями хозяйки и её сестры, мужчины пустились в рассуждения об их тонком вкусе. Люсьен порадовал Мориса Августа приятной новостью. Дядя узнал, что герцог д’Эгильон имел продолжительную беседу с королём Людовиком и убедил его дать деньги на снаряжение экспедиционного корпуса. Король дал указание министру финансов изыскать необходимые средства. Барон может ожидать приглашения к герцогу в ближайшие дни.
— Виват будущему правителю Мадагаскара! — воскликнул захмелевший Корач. Он собирался вступить волонтёром в корпус Беньовского.
В центре застольной беседы была предстоящая экспедиция на далёкий остров в Индийском океане. Морис Август раскрывал перед гостями свои грандиозные планы, восхищавшие слушателей. Коханский подсел к Марысе и расспрашивал её о Польше, о том, дают ли о себе знать отряды конфедератов у них на Виленщине. Прожекты Беньовского мало интересовали его, Анджей всерьёз задумал возвращаться на родину.
Про конфедератов Марыся ничего определённого сказать не могла. Давно не появлялись в их краях конфедератские отряды. Возможно, все разбежались по домам. Ни с того ни с сего она вспомнила вдруг про свадьбу Зоей, какое было на ней подвенечное платье.
— А я решил возвращаться в Польшу. Одобряете, Марыся? — перебил её Анджей. Подвенечное платье Зоей его не интересовало.
— Коли решили, возвращайтесь, — ответила Марыся. — Говорят, что власти не трогают тех конфедератов, которые выходят из леса и складывают оружие.
— Наше движение выдохлось, — с горечью сказал Коханский не столько Марысе, сколько самому себе.
— Папа считает, конфедераты должны были договориться со Станиславом и не прятаться по лесам.
— Видать, умный старик ваш папа. Хотите, Марыся, я покажу вам Париж, Лувр, Нотр-Дам, мосты через Сену?
— Конечно, хочу.
— Тогда завтра зайду за вами.
В последующие дни Фредерика наносила ответные визиты жёнам военных чиновников из морского министерства. Французским языком благодаря гувернантке-француженке она, как и её сестра, владела сносно. Поэтому поддерживать светскую беседу с парижскими дамами могла. Марыся, сопровождаемая Анджеем Коханским, знакомилась с достопримечательностями Парижа. Прогулки по городу завершались посещением уютного недорогого кабачка, где неизменный бродячий скрипач исполнял для посетителей задорные мелодии. А Морис Август с нетерпением ожидал приглашения к герцогу д’Эгильону. Владелец «Белой лилии» прислал ему внушительный счёт, заставивший Беньовского невольно охнуть. Таких денег у него не было. А ещё он хотел порадовать жену подарками, какими-нибудь парижскими диковинками. А это требовало расходов, и немалых.
Фредерика стала раздобревшей зрелой женщиной, мало — похожей на ту юную провинциальную девочку, с которой он повстречался в доме соседей Генских.
— Марыся призналась мне, что ей нравится Анджей. Он, кажется, ухаживает за ней, — сказала Фредерика, когда они, утомлённые бурными ласками, лежали на широком супружеском ложе.
— Или домогается девчонки, — уточнил Морис Август.
— Фи, какой ты циник, Морис. Анджей производит впечатление Порядочного шляхтича.
— По правде говоря, я мало его знаю. Кажется, из мелкопоместных. В армии конфедератов был поручиком.
— Дай-то Бог девочке счастья.
— Поедешь со мной в экспедицию, моя коханочка?
— Куда же я без тебя? Горжусь тобой, Морис Август.
— Ещё бы ты не гордилась мною. Сам король Франции поручает мне великую миссию. Моё имя войдёт в историю.
— А ты самоуверен.
— Знаю себе цену.
И вот второе крупное событие в жизни Мориса Августа Беньовского после его возвращения в Париж из Лорьяна. За ним прислана карета герцога д’Эгильона.
— Свершилось! — произносит Морис Август. — Фредерика, пожелай мне удачи. Перекрести меня.
Уже находясь в карете, Морис Август предался размышлениям. Сейчас он предстанет перед герцогом, улыбчивым, любезным человеком отменных светских манер, от которого теперь во многом зависит его дальнейшая судьба. В морском министерстве Беньовский с живым интересом прислушивался к разговорам чиновников, касающимся высокой персоны герцога д’Эгильона. Его часто упоминали и знакомые поляки-эмигранты, постигавшие перипетии политической жизни Франции. Однажды высказал своё мнение о герцоге и Люсьен Бове. Оценки всесильного царедворца были нелицеприятны.
Пятидесятидвухлетний Арман Виньеро д’Эгильон Дюплесси Ришелье принадлежал к знатнейшему аристократическому роду Франции. Свою политическую карьеру он начал с поста губернатора Бретани. Управлял вверенной ему провинцией самовластно и деспотично, мало считаясь с буквой закона, занимался безудержным казнокрадством, не делая разницы между государственной казной и собственным карманом. И губернатор заслужил всеобщую ненависть и осуждение. Парламент обвинил герцога в растрате общественных сумм и настоял на его отзыве. Но тучи, нависшие было над казнокрадом, быстро рассеялись благодаря заступничеству Дюбарри. По её протекции Арман д’Эгильон был назначен командиром всей лёгкой кавалерии французской армии и участвовал во многих военных кампаниях. Попытки парламента затеять против герцога процесс, дабы пригвоздить казнокрада к позорному столбу, оказались тщетными. По инициативе канцлера Мопу парламент был распущен и наиболее рьяные недруги д’Эгильона были удалены с политической арены. Герцог же, никак не прославивший себя на кавалерийском поприще, получил новое высокое назначение. Он стал министром иностранных дел, ведавшим и военными делами, фактически первым министром в правительственном кабинете. По меткому выражению Люсьена, Францией, по сути дела, управлял триумвират, состоящий из герцога д’Эгильона, канцлера Мопу и мадам Дюбарри. Пожалуй, среди крупных европейских держав трудно было найти другую с подобным политическим режимом, который отличался бы такой степенью продажности, развращённостью, фаворитизмом. Сам Арман д’Эгильон вёл жизнь, во многом подражая королю: содержал фавориток, окружал себя роскошью, украшал свой дворец полотнами виднейших мастеров.
Карета остановилась перед величественным фасадом. Два услужливых лакея проворно раскрыли дверцы кареты и помогли Морису Августу выйти. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, застланной ковром, Беньовский подытоживал свои дорожные размышления. Конечно, этот д’Эгильон большая каналья. Но ему благоволит. И на том спасибо.
Как и ожидал Беньовский, министр встретил его самой приветливой улыбкой.
— Дорогой полковник, как вам идёт униформа офицера французской армии! Надеюсь когда-нибудь увидеть вас и в генеральском мундире.
— Если на то будет Божья воля и доброе расположение моего короля, — скромно ответил Морис Август на комплимент герцога.
— Порадую вас. Мне удалось убедить его величество, что было бы неблагоразумно не воспользоваться обширными познаниями, приобретёнными смелым путешественником в странах азиатского Востока. Человек такого практического опыта и таких познаний мог бы с успехом осуществить идею колонизации и экономического использования Мадагаскара.
— Тронут добрым расположением ко мне вашего сиятельства.
— Дело не в моём расположении, а в государственных интересах Франции. Его величество сперва заколебался. Короля смущала большая сумма расходов, которую требует экспедиция. Но мы с вами неожиданно обрели союзника, вернее, союзницу, в лице мадам Дюбарри. Графиня оказалась невольной свидетельницей нашего разговора с Людовиком и горячо вступилась за вас.
— Передайте, ваше сиятельство, мою нижайшую признательность графине Дюбарри за участие.
— Графиня заслуживает всяческой признательности. Но почему бы вам не отблагодарить вашу добрую фею лично? Дюбарри любит общаться с интересными людьми, писателями, музыкантами, учёными, покровительствует им. Уверен, что отважный путешественник её также заинтересует. Салон графини открыт для гостей каждый четверг. В один из прошлых четвергов наш знаменитый поэт и драматург Жан Расин читал свою новую поэму.
— Непременно воспользуюсь вашим добрым советом, герцог.
— И не прогадаете. Вам величайше предписано приступить к формированию корпуса волонтёров и по прибытии на Мадагаскар мирно внедряться в туземные территории и постепенно расширять французские владения, приводить туземцев под высокую руку нашего всемилостивейшего короля и обеспечить рынок для французских товаров. Это самая общая программа вашей деятельности. Более конкретные инструкции получите от морского министра.
Поддержав ещё короткий светский разговор с полковником, министр дал понять, что более не задерживает его.
— Навестите графиню Дюбарри, — сказал герцог напоследок. — И не забудьте — графиня принимает по четвергам.
С морским министром был более обстоятельный разговор. Граф де Бойн начал с того, что спросил Беньовского, какого размера жалованье ему было положено. За множеством дел министр этого не помнил.
— Жалованье мне было определено в восемь тысяч ливров в год, — ответил Беньовский и подумал, что при дороговизне парижской жизни, расходах на престижную квартиру, необходимость поддерживать реноме светского человека сумма не так уж велика. А тут ещё приезд Фредерики со свояченицей, затраты на подарки, приём гостей.
— Теперь ваше жалованье увеличится до девятнадцати тысяч ливров.
— Благодарю вас, граф.
Беньовский был несказанно обрадован приятной новостью. Теперь он сможет разделаться с долгами, обретёнными с приездом жены, и главное — выплатить задолженность владельцу «Белой лилии».
Говорили о формировании корпуса волонтёров. Его штатная численность была определена в двести пятьдесят человек. Волонтёры по мере их вербовки должны были сосредоточиваться в Лорьяне. Беньовский получил согласие министра привлечь поляка-эмигранта Мечислава Ковача в качестве своего заместителя. Ковач мог рассчитывать на получение звания капитана французской армии.
Потом де Бойн вручил Морису Августу письменную инструкцию и предложил здесь же ознакомиться с ней. Если у командира корпуса возникнут какие-либо вопросы или неясности, то их можно разрешить тотчас же. Инструкция была краткой и умещалась на нескольких листах. Она показалась Беньовскому туманной, неопределённой. Неясным был вопрос о его подчинённости. Согласно инструкции он вроде бы подчинялся губернатору Иль-де-Франса, островных владений в Индийском океане, охватывавших острова Маврикий и Реюньон. Но в то же время командир экспедиционного корпуса был фактически предоставлен сам себе, получая право непосредственно сноситься с морским министерством, отчитываться перед ним в расходах, а у властей Иль-де-Франса требовать необходимых для экспедиции припасов и денежных сумм. Беньовский не стал обращать внимание министра на противоречивую неопределённость инструкции в этом пункте. Он даже подумал, что эта неопределённость даёт ему свои преимущества и позволит создать себе на Мадагаскаре независимое положение, избежать какой-либо зависимости от губернатора Иль-де-Франса.
Все объективные исследователи едины во мнении, что морское министерство допустило серьёзный промах, предоставляя командиру корпуса волонтёров широкие полномочия, не определив при этом со всей чёткостью взаимоотношения и субординацию между ним, губернатором Иль-де-Франса и морским министром. Инструкция свидетельствовала о том, что министерство графа де Бойна не представляло себе, как произойдёт колонизация Мадагаскара при помощи двух с половиной сотен завоевателей, всякого случайно завербованного сброда. А это всё открывало перед Морисом Августом Беньовским самые широкие возможности для самовольных действий, корыстных поступков, злоупотребления своим положением.
В ближайший четверг Морис Август решился посетить салон Марии Жанны Дюбарри. Жене он сообщил, что удаляется для деловой беседы с министром. Фредерика непременно затеяла бы утомительный разговор о новом платье. К тому же он не знал, принято ли приходить в салон королевской фаворитки с жёнами.
— Полковник барон де Бенёв, путешественник, — отработанным голосом возгласил дворецкий, когда Беньовский вошёл в просторный зал, казавшийся из-за обилия зеркал беспредельным. Мария Жанна в платье-кринолине из серебряной парчи, с бриллиантовой диадемой полумесяцем, украшавшей пышный белокурый парик, покинула гостей и сделала два шага навстречу новому гостю.
— Рада вам, барон. Наслышана о вас от герцога д’Эгильона, — сказала Дюбарри певуче, протягивая Беньовскому руку для поцелуя.
— Вы замолвили за меня слово его величеству. Приношу вам, графиня, искреннюю благодарность и признательность. Навеки ваш покорный слуга, — сказал подобострастно Морис Август, целуя Марии Жанне руку в белой кружевной перчатке.
— Ах, его величество так занят государственными делами, что порой ему приходится напоминать то об одном, то о другом!
— Вы добрый гений его величества и мой тоже.
Дюбарри, привыкшая к лести, жеманно улыбнулась. Она произнесла какие-то малозначащие фразы. Заметила, что путешественника, должно быть, подстерегают на каждом шагу опасности, всякие там штормы, лихорадки, людоеды. Беньовский поддакивал собеседнице и оценивающе разглядывал её. В этой двадцатисемилетней красивой женщине, главной королевской фаворитке, преемнице знаменитой мадам Помпадур, угадывалась властолюбивая, хищная натура. Искусно наложенный грим скрывал морщинки, следы бурно прожитой молодости. Она благоухала самыми дорогими парижскими духами.
Морис Август заметил мраморную скульптуру в простенке между зеркалами. Она изображала античную богиню Диану с ланью. Очевидно, первоклассный французский скульптор воспроизвёл в образе божества хозяйку салона. Лицо мраморной полуобнажённой Дианы живо напоминало Марию Жанну Дюбарри.
Она заметила пристальный взгляд Беньовского, устремлённый на статую.
— Нравится?
— О да, превосходная работа!
— Работа большого мастера.
Дюбарри назвала имя известного ваятеля.
— Представьте, барон... Скульптор утверждал, что видит богиню Диану только в моём образе, и настоял, чтобы я позировала ему. Разумеется, не в этом платье, а в короткой античной тунике. Перед вами копия. А подлинник пожелал иметь в своей коллекции король. Она в Версале.
— Превосходная работа, — повторил Беньовский, — ибо превосходной оказалась натура.
Дюбарри игриво погрозила Морису Августу пальчиком. Барон-путешественник понравился ей. Напорист, нагловат и, как видно, знает толк в хорошеньких женщинах. Если бы только она захотела, дала знак... Но ей суждено нести крест королевской фаворитки, с которой Людовик давно уже не делит альковные утехи. Допусти она маленькую вольность, отдайся радостям жизни, к которым естественно тянется всякая молодая красивая женщина, и тогда конец её власти. И она более не первая дама Франции. Есть у неё недоброжелатели, а у этих стен есть глаза и уши, и среди её слуг наверняка найдутся соглядатаи королевской сыскной службы.
— Забыла про других гостей. Извините, покину вас, — сказала Дюбарри. — Жан, займите барона. Знаменитый путешественник по восточным странам, вам будет интересно.
Человек средних лет, одетый несколько небрежно, очевидно писатель или артист, подошёл к Беньовскому и представился:
— Жан Франсуа Дюси, поэт, драматург. А вы путешественник?
— В некотором роде.
— А я вот занимаюсь переложением Шекспира для парижской сцены. Англичанин Шекспир груб, вульгарен и не подходит для изысканных вкусов французской публики. Я очищаю пьесы Шекспира от грубости, наиболее кровавых сцен, дополняю античными сюжетами.
«Бедный Шекспир», — подумал Морис Август. Рассуждения модного драматурга были ему неинтересны. Беньовский перебил его вопросом:
— Не скажете ли, кто вон тот молодой человек в голубом камзоле?
— Чем он заинтересовал вас?
— Воинственным видом. Он напоминает боевого петуха, изготовившегося к атаке.
— Вы наблюдательны. Это маркиз Грильо, отъявленный дуэлянт. Он попал в одну скандальную историю, и ему грозит суд. Теперь маркиз ищет покровительства и защиты у графини.
— А кто полноватый господин в пышном жабо?
— Известный композитор. Будет исполнять свои новые пьесы для клавесина.
— Я вижу среди гостей две категории людей. Просителей, ищущих покровительства, и знаменитостей, украшающих салон.
— Вы правы. Завтра парижские газеты в светской хронике напишут: «В традиционный четверг в салоне мадам Дюбарри среди гостей находился известный путешественник барон де Бенёв». Я правильно называю вас? И весь Париж заговорит о вас как об одной из знаменитостей, вхожих в салон графини.
«Неплохо», — подумал Беньовский. Он поддержал светский разговор с каким-то господином, побывавшим в Канаде, познакомился с молодым дуэлянтом и посоветовал ему не унывать и положиться на великодушную доброту хозяйки салона, не спеша выпил несколько бокалов вина. Когда первые гости стали расходиться, Морис Август подошёл к графине попрощаться.
— Покидаете нас? — с сожалением сказала Дюбарри.
— Дела, любезная графиня. Формирую корпус.
— Помните, я всегда готова замолвить за вас доброе слово его величеству.
— Вы мой добрый ангел.
Возвращался Беньовский домой с лёгким чувством. Ещё одно полезное знакомство. С первой дамой Франции, всесильной мадам Дюбарри. Он, Морис Август, кажется, понравился избалованной королевской фаворитке.
О вербовке добровольцев в экспедиционный корпус напечатали парижские газеты. О том же сообщали огромные объявления, развешанные на парижских рынках и в других людных местах. Были оповещены полицейские участки французской столицы и власти ближайших к Парижу провинций. Военное ведомство предоставило помещение в одной из столичных казарм для вербовочного пункта.
С претендующими на офицерские должности беседовал сам Беньовский. С остальными — Мечислав Ковач, утверждённый в звании капитана французской армии и заместителя командира корпуса. Военный лекарь осматривал каждого претендента. Если физических изъянов не находилось, писарь заносил данное лицо в конторскую книгу, указывая также его последнее занятие, место жительства и знание военного дела.
Первым посетил Беньовского маркиз Грильо, с которым Морис Август имел случай познакомиться на приёме у графини Дюбарри и которого ему отрекомендовали как заядлого, заносчивого дуэлянта.
— А мы с вами встречались, полковник, — развязно сказал маркиз. — Прочитал в «Парижском вестнике» о вербовке волонтёров в ваш корпус. Не рискнуть ли? Тем более что обстоятельства вынуждают меня покинуть страну годика на два.
— Вы имеете в виду обстоятельства, связанные с той злополучной дуэлью?
— Именно. Тот бездельник, которого я проткнул шпагой, оказался, как на грех, родственником самого д’Эгильона.
— Вы хорошо знаете военное дело?
— Кого вы спрашиваете, полковник? Весь Париж подтвердит вам, что маркиз Грильо превосходно владеет и шпагой, и пистолетом.
— В этом я нисколько не сомневаюсь, мой маркиз. Но ротный командир — ведь вы претендуете на не меньшую должность — должен иметь познания и в тактике боя, знать все боевые построения, систему фортификационных сооружений. Вы участвовали в военных действиях?
— Не приходилось. Но коль голова на плечах, освоим и тактику, и все остальные премудрости военной науки.
Самоуверенность маркиза Грильо раздражала Беньовского. Он вовсе не горел желанием видеть среди офицеров корпуса этого светского задиру.
— Ваши способности не собираюсь оспаривать. Но я был бы не прав, если бы не предупредил вас заранее обо всех опасностях, которые нас будут подстерегать. Это тяжёлый, тропический, можно сказать, убийственный климат, воинственные туземцы. Вас может настигнуть отравленная стрела, выпущенная из засады. Вы рискуете схватить жёлтую лихорадку. Из этой изнурительной экспедиции возвратятся далеко не все. Не спешите с решением и подумайте, дорогой маркиз. И последуйте моему доброму совету. Положитесь на доброту Дюбарри, чтобы замять последствия вашей дуэли. Д’Эгильон многим обязан графине и не станет вам мстить, если она замолвит за вас словечко.
Грильо обещал подумать и больше к Беньовскому не приходил, чему тот был несказанно рад.
Вслед за маркизом-дуэлянтом к Морису Августу наведался Франциск Жоффруа, скромный на вид молодой человек. Из разговора с ним Беньовский уяснил, что перед ним разорившийся дворянин, желавший укрыться куда угодно, хоть на край света, от преследовавших его кредиторов. И хотя ни в каких баталиях Жоффруа не участвовал и в армии никогда не служил, Морис Август сказал ему категорично:
— Вы нам подходите. На Мадагаскаре, куда направляется экспедиция, вас не настигнет ни один ваш кредитор, будьте в этом уверены.
Пришли два двоюродных брата, носившие одинаковую фамилию — Вердье. Оба уже не первой молодости, они были участниками Семилетней войны и имели лейтенантские звания. Эти просто стосковались в деревенской нормандской глуши по приключениям.
— Вы правильно поступили, придя к нам, — сказал им поощрительно Беньовский. — Будете ротными командирами.
Пытался Морис Август привлечь знакомых поляков. Он опасался, что с французами его неминуемо будет разделять полоса отчуждения, а поляки, какие бы они ни были, всё же свои, к тому же люди с военным опытом. Но кроме Ковача и вахмистра Качорека, никого сагитировать не удалось. Большинство конфедератов-эмигрантов, находившихся в то время в Париже, были твёрдо настроены на возвращение на родину. Среди них был и Анджей Коханский. Его ухаживания за Марысей становились всё более и более настойчивыми и, кажется, находили отклик.
Однажды Марыся сказала сестре:
— Я решила возвратиться в Польшу... С Анджеем, мы любим друг друга.
— Это серьёзно, Марысенька?
— Анджей намерен просить у папы моей руки.
— Коли так, желаю тебе, сестра, счастья. Поедешь с Христей. Неприлично ехать в обществе мужчины, который пока ещё тебе не муж.
— Пусть с Христей. Но как же ты без горничной?
— Подберу какую-нибудь француженку.
Супруги Беньовские совещались по этому поводу. Морис Август был рад избавиться от свояченицы. Не тащить же её с собой в далёкое плавание. Одобрил он и намерение жены отправить Марысю в сопровождении Христи. Против Анджея он ничего не имел — заурядный шляхтич, не хуже других. Коли нашла девочка в нём своё счастье, дай Бог.
По случаю отъезда Анджея с Марысей Беньовские устроили небольшую домашнюю вечеринку, на которую пригласили всех знакомых поляков. Фредерика передала с сестрой письмо к родителям, в котором делилась парижскими впечатлениями.
Качорек не был шляхтичем. Он происходил из семьи торговца и поэтому не смог в армии конфедератов подняться выше вахмистра. Беньовский пообещал представить его к званию прапорщика и возложил на него хозяйственную часть.
Вспомнил Морис Август и о Збигневе Лихницком, который отсиживался где-то в провинции, командуя небольшим крепостным гарнизоном. Почему бы не привлечь к экспедиции и его? Своим намерением Беньовский поделился с женой.
— Я бы мог договориться с министром, чтобы Збигнева откомандировали в моё распоряжение.
— На твоём месте я бы не стала этого делать.
— Ты меня удивляешь. Чем тебе не угодил твой родич?
— Видишь ли, Морис... Это трудно объяснить в двух словах. Я бы не хотела, чтобы рядом с нами находился этот человек.
— Он чем-то обидел тебя?
— Он был бестактен и дерзок со мной, навещая меня в нашем именье на правах родственника и соседа. Он, видимо, решил, что это даёт ему основание... Ты понимаешь меня, Морис?
— Я проучу этого самонадеянного мерзавца!
— Дай мне слово, что Збигнев никогда не узнает о нашем разговоре.
— Ну хорошо. Пусть будет по-твоему.
— Ведь и Збигнева можно понять. Ему приглянулась молодая красивая соседка, жена не жена, вдова не вдова. Но я всегда была верна моему Морису и указала нежданному гостю на дверь.
— Никогда не сомневался в тебе, моя коханочка. Забудем о Лихницком.
Фредерика осталась со своими тайными мыслями. То было маленькое, мимолётное озорство. Вынужденное. Теперь рядом молодой муж. Присутствие Збигнева Лихницкого могло бы нарушить размеренный покой супружеской жизни, внести смятение в её душу, подтолкнуть дерзкого шляхтича к непредсказуемым выходкам и домогательствам. Она мудро поступила, отговорив мужа от привлечения к экспедиции этого родственника.
Десяток офицеров Морис Август смог подобрать без больших затруднений. Хуже обстояло дело с рядовым составом. На вербовочный пункт толпами шли бродяги, люди без определённых занятий, бывшие явно не в ладах с законом, беглые сервы — крепостные. Крепостное право — серваж — ещё оставалось кое-где во Франции, преимущественно в её восточных провинциях. С ним покончит Великая французская революция. Полиция устраивала в своих околотках облавы на бродяг и всяких подозрительных лиц и сама направляла их на вербовочный пункт, чтобы избавиться от хлопот. Перед ними ставился со всей прямотой вопрос: либо служба в экспедиционном корпусе, либо тюрьма или каторга. В подавляющем большинстве все эти люди не были знакомы с военным делом.
Однажды Беньовского посетил какой-то высокий полицейский чин в сопровождении офицера из морского министерства.
— Полиция располагает сведениями, что среди ваших волонтёров укрывается крупный уголовный преступник, грабитель и убийца, — сообщил полицейский чин.
— Вполне допускаю, — невозмутимо ответил Беньовский. — Среди этого сброда много молодцов самого разбойного облика. Вы можете сообщить его приметы?
— Могу. На левой щеке преступника широкий шрам. На указательном пальце правой руки отсечена фаланга.
— Достаточные приметы. Найдём.
Ковач и лекарь подтвердили, что через их руки проходил человек со шрамом на щеке и повреждённым указательным пальцем. Назвался он бывшим матросом. Его задержали в казарме и сдали в руки полиции.
— Что ждёт этого парня?
— Суд и виселица, — ответил полицейский.
В тот же день из казармы исчезли трое. Их недосчитались на вечерней перекличке. Видать, побоялись, что и их постигнет судьба товарища.
Наконец весь так называемый корпус был укомплектован. Качорек, ставший прапорщиком, занялся обмундированием волонтёров. Вся команда пешим маршем была направлена в Лорьян. Ещё раньше морской министр послал начальнику Лорьянского порта Бюисону письменное распоряжение приготовить для временного размещения корпуса волонтёров казармы и по прибытии вооружить его ружьями из местного арсенала. Вслед за волонтёрами выехали Беньовские, погрузив в карету домашний скарб.
В Лорьяне не обошлось без чрезвычайного происшествия. На следующий день после того, как волонтёров вооружили, недосчитались двоих. Они бежали в бретонские леса, прихватив с собой и ружья. Беньовский распорядился всё оружие у волонтёров отобрать и держать под замком в цейхгаузе, а Бюисона упросил выставить у ворот казармы вооружённых часовых из числа надёжных старослужащих солдат лорьянского гарнизона. «Так-то будет лучше», — сказал он офицерам. Те согласились с ним.
Всё это время, пока Беньовский находился в Париже в ожидании высочайшего решения короля, а потом формируя корпус, одиннадцать большерецких беглецов, остатки его былой команды, терпеливо ждали решения своей участи. Одиннадцать человек, десять мужчин и одна женщина, не присоединились к тем, кто отважился возвратиться на родину, уповая на милость власть предержащих. Эти оставшиеся решили до конца следовать за своим предводителем, всё ещё на что-то надеясь. Авось этот дерзкий человек, называющий себя главноначальствующим, приведёт их к неведомой и безбедной счастливой жизни, которую они себе весьма смутно представляли. Пока же местные военные власти сносно содержали их и не досаждали мелочной опекой, кормили по-солдатски и давали кое-какую мелочь на карманные расходы. На эту мелочь можно было купить мыла и табаку да иной раз пропустить в таверне кружечку горького бретонского пива.
Беньовский оценил долготерпение этих одиннадцати и выделил их из общей массы волонтёров. Бывшего холодиловского приказчика Чулочникова он назначил каптенармусом и помощником Качорека. По представлению Мориса Августа ему было присвоено унтер-офицерское звание. Бывший матрос Андреянов стал капралом и денщиком корпусного командира, а его жена Агафья, камчадалка, — горничной Фредерики. Остальные восемь составили отряд телохранителей Беньовского, нечто вроде его личной гвардии.
Морское ведомство выделило для экспедиции фрегат «Орлеан», стоявший у причала. Волонтёры грузили в трюмы корабля бочонки с порохом и питьевой водой, сухари, солонину, муку, строительный инструмент. Корпусу придавалась батарея лёгких полевых пушек. Губернатору Иль-де-Франса предписывалось снабжать экспедицию необходимыми припасами и денежными суммами. Беньовский вёз с собой письмо с соответствующими указаниями, подписанное именем короля двумя министрами — д’Эгильоном и де Бойном. Перед самым отъездом из Парижа, нанося прощальные визиты министрам, Морис Август добился для себя монопольного права на торговлю с правителями Мадагаскара. Он считал это большой своей победой. До сих пор таким правом пользовались французские торговцы Иль-де-Франса, связанные с властями этой островной колонии. Беньовский мог ожидать, что предписание министров губернатор прочтёт без особого восторга и, пожалуй, станет чинить ему всякие препятствия. А в мире местных купцов он обретёт заклятых врагов. Пусть будет так. Он, Морис Август, постарается с самого начала проявить себя независимым и требовательным военачальником, действующим именем короля, и он поставит на своё место этих колониальных чинуш и купчишек.
Проводить фрегат прибыл из Парижа помощник морского министра. Министр де Бойн положился на него. Сам он не любил дальних поездок и обычно не выезжал дальше Версаля или Фонтенбло.
К отплытию на палубе фрегата был выстроен весь корпус — все двести пятьдесят человек. Сбежавших успели заменить безработными матросами, которых подобрали в кабаках Лорьяна. Облачённые в новые мундиры, волонтёры выглядели вполне прилично. Перед всеобщим построением Морис Август приказал каптенармусу Чулочникову выдать каждому по чарке крепкого вина. Он произнёс перед строем зажигательную речь:
— Друзья мои, мы отплываем в дальнюю военную экспедицию, на другой конец земного шара, в жаркие тропики, чтобы приумножить славу французского оружия. Впереди нас ждут подвиги и славные дела. Цель нашей экспедиции — остров несметных, сказочных богатств, пышной растительности. В его лесах обитают неведомые звери и птицы. Его жители выращивают полезные растения, дающие вкусные плоды и хлебные колосья, выращивают прекрасный скот. В недрах острова имеются всякие металлы, и среди них золото и серебро. Мы приведём диких воинственных туземцев под высокую руку короля Людовика, приобщим их к великой французской культуре и к вере в нашего христианского Господа Бога, отвадив от языческих идолов. Мы придём к этим сынам природы с добротой и любовью. Если же слова добра и любви не дойдут до сердец этих язычников, вспомним, что в наших руках оружие. Слава великому королю Людовику! Да хранит вас Бог!
Выпитое перед построением вино благодушно подействовало на волонтёров. Речь корпусного командира была встречена одобрительными возгласами и рукоплесканиями. А Фредерика, наблюдавшая за церемонией отплытия с верхней палубы, потом сказала мужу:
— Ты был великолепен, Морис.
— Я должен быть великолепным, чтобы этот сброд слушался меня, — ответил Беньовский.
После его речи корпусной капеллан отец Огюст отслужил краткий молебен. 22 апреля 1773 года фрегат «Орлеан» вышел из бретонского порта Лорьян и пустился в дальнее плавание.