Губернатор Иль-де-Франса Дюма, человек с повадками провинциального купца, встретил Беньовского и его заместителя Ковача настороженно. Особой радости по случаю прибытия экспедиции не высказал. Казался он этаким тугодумом, который не сразу постиг цель миссии экспедиционного корпуса. С первых же шагов общения с ним Морис Август пришёл к убеждению, что господин Дюма разыгрывает роль тугодума, озабоченного лишь прибытием фрегата с солдатами, внёсшего нежелательные заботы и осложнения в спокойную, размеренную жизнь Порт-Луи. На самом же деле это был хитрый, себе на уме человек. Беньовскому пришлось несколько раз повторять:
— Я уполномочен его величеством королём Людовиком осуществить военную экспедицию на Мадагаскар. Задача сей экспедиции — захват прибрежного плацдарма и в дальнейшем расширение на этом острове французских колониальных владений.
— Так-так. Серьёзная миссия, полковник. Желаю вам всяческого успеха.
— Успех или неуспех разделим мы с вами, господин Дюма.
— Я-то тут при чём? Ваше дело завоёвывать новые земли, моё — управлять островами Иль-де-Франс.
— На вас возлагается материальное обеспечение экспедиции, её финансирование.
— Кто же так распорядился? — недовольно буркнул губернатор.
— Королевское правительство. Вот извольте ознакомиться с письмом, адресованным вам. Его подписали их сиятельства — главный министр герцог д’Эгильон и морской министр граф де Бойн. Министры, подписывая этот документ, выполняли волю его величества.
Дюма не спеша ознакомился с письмом, потом дважды перечитал его. Лицо его приняло брезгливое, недовольное выражение.
— Так-так. Министрам там в Париже легко рассуждать... — проворчал губернатор. — Где я возьму потребную для экспедиции сумму?
— Не наше с вами право, мосье Дюма, обсуждать волю его величества.
— Я и не обсуждаю. Я лишь спрашиваю вас — где я возьму такую фантастически огромную сумму?
— Это уж ваша забота. Правительство считает, что у вас такие деньги есть. Налог с плантационных хозяйств, оптовых торговцев, таможенные пошлины...
— Но я вложил свободные средства колониального бюджета в торговую компанию. Прибыльная отдача от этих вложений ожидается не в ближайшие месяцы. Можете рассчитывать на небольшой аванс.
— Нет уж, увольте от авансов.
— Но в письме министров не сказано, что я буду обязан незамедлительно предоставить вам потребную сумму.
— В письме министров не сказано, однако, и обратное, — запальчиво сказал Ковач, чтобы поддержать Мориса Августа. — Не сказано, чтобы вы откладывали выплату денег на неопределённый срок. Денег, необходимых нам на выплату жалованья офицерам и солдатам, на закупку продовольствия, строительных материалов.
— Мой заместитель прав, — сказал Беньовский. — Без своевременного финансирования экспедиция обречена на неудачу.
— Повторяю вам, в казне колонии нет таких денег, — стоял на своём Дюма.
— Тогда фрегат не покинет Порт-Луи и останется на рейде до тех пор, пока я не получу потребную сумму.
— Оставайтесь на здоровье.
— Как бы вам не пришлось потом раскаиваться.
— Что вы имеете в виду? — вскинул брови Дюма.
— Я не могу держать моих солдат на корабле, не давая права побывать на берегу после многомесячного плавания.
— Ну и что?
— Вы знаете, что такое экспедиционный корпус? Это всякий случайный сброд, бесшабашные головы, беглые сервы, бывшие каторжники, уголовники. Они доставят вам много хлопот. У вас не хватит полицейских и гарнизона, чтобы усмотреть за каждым, — спокойно произнёс Морис Август.
— Это угроза?
— Нет. Скорее дружеское предостережение. В ваших интересах, мосье губернатор, чтобы фрегат поскорее отплыл к берегам Мадагаскара.
— Я должен посоветоваться с моими коллегами. Ведь я не единственный владелец торговой компании, которая располагает деньгами. Приезжайте завтра в это же время, и мы продолжим наш разговор.
На следующий день Беньовский прибыл в резиденцию губернатора, и снова в сопровождении Ковача. На веранде губернаторского дома прибывшие увидели кроме самого губернатора шестерых купцов-компаньонов.
Разговор с ними получился трудный, малорезультативный. Дюма и купцы жаловались на нехватку наличных денег, на трудности торговли с индийцами и арабами, которых переманивают англичане, и упорно отказывались финансировать экспедицию. Их крайне раздражало также предписание министров предоставить главе военной экспедиции монопольное право торговли с Мадагаскаром.
— Вы же военный человек, а не коммерсант, — горячился Дюма. — Зачем вам монополия? У нас сложились надёжные связи с малагасийскими вождями.
— Монополия не исключает вашего права торговать с малагасийцами, — ответил Беньовский. — Но поскольку представляю французскую корону на Мадагаскаре я, а не вы, торговые операции на этом острове будут вам дозволены по уплате пошлины.
— Кому?
— Мне, разумеется.
— Ну это уж слишком! — воскликнул один из купцов.
— Успокойся, братец, — остановил его другой. — У меня есть компромиссное предложение. Мосье полковник может стать акционером нашей торговой компании. И никаких пошлин.
— Подобный вариант в инструкции королевских министерств никак не предусмотрен, — жёстко сказал Беньовский. — Монополия принадлежит мне. Вы можете арендовать у меня право торговли.
Так ни о чём не дотолковались и на этот раз. Беньовский встречался с Дюма и его компаньонами ещё дважды. Но и эти встречи не привели к каким-либо результатам. Дюма и его компаньоны были неумолимы. Губернатор твердил своё: денег в казне нет. А купцы пытались убедить Мориса Августа вступить в число акционеров компании, отказавшись от монопольного права торговли с малагасийцами.
— Придётся проучить упрямцев, хотя я и не хотел бы этого, — сказал Морис Август Ковачу, когда они возвращались на фрегат. — Терпение моё иссякло.
— Что задумал, пан региментарь?
— Увидишь, пан Ковач.
На корабле назревало недовольство. Вот уже несколько дней, как «Орлеан» стоял на рейде, но на берег никого не отпускали.
Лишь небольшая команда матросов во главе с боцманом время от времени съезжала с фрегата пополнить запасы пресной воды и закупить свежей зелени.
Возвратившись от губернатора, Беньовский собрал офицеров.
— Господа, разделяю недовольство солдат корпуса, которые хотели бы поскорее попасть на берег. Объясните им, что задержка с отпусками была вынужденной, подозревали эпидемию холеры. Но сегодня мы с капитаном Ковачем с удовлетворением узнали, что подозрение не подтвердилось. Завтра отпускаем на берег первую роту и инженерную команду.
— Прикажете выдать отпускные деньги на расходы? — спросил казначей.
— Деньги выдавать повремените. Я ещё не урегулировал свои финансовые дела с губернатором. Положимся на гостеприимство местных жителей. А если иной молодец полакомится бананом с чужого сада — не велика беда.
— Я поручу капралам строго надзирать за солдатами, — сказал командир роты.
— А вот этого делать не нужно, милейший. Никакого надзора. Разве не надоели нашим солдатикам за долгий путь все эти капральские выволочки, зуботычины. Пусть почувствуют себя на берегу вольными птицами.
— Как бы чего не вышло, полковник.
— А если и выйдет, не велика беда.
— Эх, наделают хлопот господину Дюма ребятушки, — сказал Ковач и многозначительно ухмыльнулся. Хитёр полковник.
На следующий день Беньовский предусмотрительно остался на фрегате, задержав и всех офицеров. А шумная, никем не управляемая ватага солдат первой роты и инженерной команды погрузилась в шлюпки и устремилась к берегу. Вернулись солдаты под вечер. Некоторые были навеселе. А вслед за ними прибыл гость — начальник местного гарнизона в чине капитана.
— Капитан Потье, — представился он начальнику экспедиции. — По поручению губернатора я с серьёзной жалобой на ваших людей.
— Что они такого натворили? Рассказывайте.
— Они вели себя как неприятель в оккупированном городе.
— Бог с вами, капитан. Преувеличиваете.
— Ничуть не преувеличиваю.
Потье бесстрастно рассказывал о бесчинствах солдат с фрегата, захлестнувших тихий городок. Пример подала компания бесшабашных парней, по-видимому, бывших бродяг или уголовников, накинувшихся на местный базарчик. Они хватали с лотков фрукты и всякую снедь, не думая расплачиваться. Когда же торговцы пытались протестовать и требовать оплаты, молодчики со смешками отвечали: «Спрашивай с короля Людовика». Двум-трём торговцам крепко намяли бока. Опрокинули несколько лотков с товарами и потоптали их содержимое. Дурной пример заразителен. Солдаты группками заходили в харчевни, требовали вина и, не расплатившись, выходили. В одном кабачке хозяин-индиец собрал полдюжины слуг и соседей и попытался выставить непрошеных гостей. Солдаты надавали хозяину тумаков, разогнали его людей и разгромили заведение. Кое-кто забрался в сады местных обывателей и лакомился там бананами. Увидев солдат, женщины и девицы в страхе разбегались и прятались по домам. По слухам, были и случаи изнасилования. Белых солдаты не трогали, а приставали к темнокожим. Полиция пыталась было призвать безобразников к порядку, но солдаты крепко избили одного из полицейских. Открывать огонь стражи порядка не решились.
— Очень сожалею, что так всё получилось, — сказал с притворной грустью Беньовский, выслушав капитана. — Виновных в избиении полицейского строго накажем.
Оба понимали, что это только пустое обещание.
Уже наступили сумерки, когда на фрегат прибыл чиновник из губернаторской канцелярии.
— Господин Дюма убедительно просит вас незамедлительно прибыть к нему, — сообщил он Морису Августу.
Несмотря на поздний час, Беньовский отправился на берег. Дюма ждал его. Морис Август входил на знакомую веранду не без злорадной мыслишки, что упрямство губернатора сломлено. Теперь-то он станет сговорчивее, покладистее.
— Господин барон, отправляйтесь ради Бога с вашей разбойной командой на Мадагаскар, в преисподнюю, куда угодно. — Этими словами встретил Дюма Беньовского. И в голосе его слышалась мольба.
— Но мне нужны деньги.
— Я выплачу вам половину потребной суммы. Это всё, что удалось собрать. Остальное получите через два месяца. Это вас устраивает?
— Предпочёл бы получить всю сумму сразу. Но готов пойти вам навстречу. Поверьте в моё искреннее желание сохранить наши самые добрые, дружественные отношения.
— Вот и договорились, и продовольствие получите.
В последующие дни Беньовский отпускал на берег солдат небольшими партиями под надзором капралов и сержантов, снабдив их карманными деньгами. Прежние бесчинства на берегу больше не повторялись. Для порядка и в назидание другим начальник экспедиции приказал высечь одного солдата, возвратившегося в тот злополучный день пьяным и затеявшим на палубе драку с матросом фрегата. Вскоре солдаты экспедиционного корпуса подключились к ремонтным работам на судне в помощь экипажу. Казначей в сопровождении конвоя из личных охранников Беньовского отправился в канцелярию губернатора за деньгами.
Морис Август вспомнил об отце Антуане, бывшем миссионере на Мадагаскаре, и его служке Филиппе-Ратолани, крещёном малагасийце. Он решил, что настало время показать город жене и заглянуть вместе с ней к священнику. Пусть Фредерика посмотрит замечательную коллекцию отца Антуана, изделия рук малагасийских мастеров, и увидит забавного бабакоту, если зверёк ещё жив. Фредерика давно хотела побывать на берегу. Она редко выходила из каюты и общалась только с денщиком Андреяновым и его женой камчадалкой Агафьей, теперь её горничной. На солдат она смотрена с презрительным высокомерием и опаской и старалась держаться от них подальше. Мужу жаловалась, что солдаты, от которых так дурно пахнет, с жадным любопытством, словно раздевая, разглядывают её.
— Что ты хочешь от этих грубых парней, если на фрегате нет других баб, кроме моей красуленьки да этой уродины камчадалки? На кого же ещё им заглядываться? — успокаивал он жену.
Офицеры, даже соплеменники-поляки, невзлюбили необщительную Фредерику, считая её высокомерной гордячкой. Долгий утомительный путь, тоскливое ожидание конца плавания казались ей невыносимыми.
Городок Фредерике понравился. В центре богатые дома с верандами тонули в тропической зелени. Встретились карета и пара экипажей. Значит, есть в Порт-Луи своё маленькое светское общество. Морис Август сводил жену в лавку ювелира-араба, где Фредерике приглянулась большая серебряная брошь, украшенная чеканкой. Словоохотливый араб на все лады расхваливал товар. Морис Август, изрядно поторговавшись, купил брошь в подарок жене.
В доме священника их ждало разочарование. Не выбежал навстречу забавный бабакота. Здесь обитал теперь другой хозяин. Навстречу Беньовским вышел аскетически худой монах-доминиканец, длиннющий, неулыбчивый.
— Чем могу служить, господа?
— Я хотел бы видеть моего старого знакомого, отца Антуана, — ответил Морис Август.
— О, отец Антуан теперь далеко. В Индии. Мы, солдаты святого престола, подчиняемся его воле. Мой предшественник за усердную службу удостоен сана каноника.
— Жаль, что мы не встретились. Помнится, у него была великолепная коллекция предметов малагасийского быта.
— Он дорожил коллекцией и увёз её с собой.
— И ещё помню, был у него служка-малагасиец.
— Вы имеете в виду Филиппа? Мы не сработались, и я уволил его.
— Подумайте! Он мне казался таким приятным молодым человеком.
— Филипп оказался слишком светским. Я надеялся заняться его духовным образованием и сделать из него сельского священника. А он увлёкся девушками.
— Естественно для молодого человека.
— Но не для слуги Господнего.
— Где он теперь?
— Меня это мало интересует. Но если он вам так нужен... Филипп работает приказчиком у индийского торговца Рамеша Чандра. Его лавка недалеко отсюда.
— Благодарю вас, падре.
— Бог вам в помощь, сын мой. Да не оставит Он вас своими милостями.
Бывшего церковного служку Беньовские встретили за прилавком захудалой лавки индийца. Он отвешивал рис покупательнице.
— Не будь я Филипп, если вы не тот самый господин, который года два тому назад, когда я ещё служил у отца Антуана, приходил к нам на Маврикий.
— Тот самый.
— Вспомнили-таки горемычного Филиппа, порадовали. Вот только имя ваше позабыл. Помню только, большой господин.
— Имя — это не важно. Теперь я для тебя просто господин полковник.
— Понимаю. Всё равно большой господин. А эта красивая женщина кто?
— Жена моя. Красавица, говоришь? Ты наблюдателен. Рассказывай, как живёшь.
— Плохо живу, мосье полковник. Не то что у отца Антуана.
Филипп стал жаловаться на скупость хозяина Рамеша.
Платит совсем мало. Иногда кое-что перепадает с хозяйского стола.
— Поступай ко мне на службу, — предложил Беньовский. — Не прогадаешь. Положу тебе хорошее жалованье. Станешь членом нашей экспедиции, научишь меня малагасийскому языку. Ведь мы отправляемся в землю твоих соплеменников. Нам нужен хороший переводчик.
— Так вы поплывёте на мою родину?
— Именно так. Соглашайся с моим предложением.
— Подумать надо. А как насчёт жалованья?
Беньовский назвал сумму. Филипп ответил довольной улыбкой.
— Надо же! Вы назвали сумму, в три раза большую, чем мне платит этот скряга-лавочник. Нет, в четыре раза.
— Вот видишь. Соглашайся.
— Подумать надо. На Большом острове неспокойно. Враждующие племена проливают кровь.
— Затем мы и пойдём к твоему Большому острову, чтобы прекратить кровопролития, установить там мир и спокойствие, поддержать друзей, наказать врагов.
— Подумать бы.
— Думай, да не долго. Завтра дашь ответ.
Филипп, он же Ратолани, поступил на службу к Беньовскому и перебрался на фрегат, получив аванс в счёт будущего жалованья. С лавочником расстался без всякого сожаления. На корабль малагасиец явился франтом, в новой пёстрой рубахе, соломенной шляпе и сандалиях.
С первых же дней пребывания Филиппа на фрегате Морис Август стал брать у него уроки малагасийского языка. Занимался языком настойчиво, с яростным упорством, по два-три часа ежедневно.
Учителем Филипп, надо отдать ему справедливость, оказался довольно бестолковым. Преподавать, естественно, он не умел, а делать замечания такому важному ученику считал неудобным. Фактически вёл урок сам Беньовский. Он спрашивал у Филиппа названия разных предметов и понятий, старательно записывал их в тетрадь и пытался строить фразы. Филипп поощрительно кивал головой и улыбался.
— Да не улыбка мне твоя нужна, чёрт бы тебя побрал! — сердился Морис Август. — Поправляй меня, где ошибаюсь. Сам чувствую, что говорю что-то не то.
— На Большом острове поймут господина. Но лучше бы сказать вот так...
Беньовский убеждался, что грамматика малагасийского языка не отличалась сложностью. Словарик Мориса Августа непрерывно пополнялся: он уже знал, что белого европейца малагасиец назовёт «вазиха». В джунглях обитают вазимба — лесные жители, которые отличаются от обычных малагасийцев, скотоводов и земледельцев. В каждой деревне большим влиянием пользуются знахари-хамбиаса и колдуны-мпамозави.
После занятий с Филиппом Беньовский знакомился с ходом ремонтных работ на фрегате. Дело подходило к концу. Вечерами Морис Август собирал офицеров фрегата и экспедиционного корпуса в кают-компании и обсуждал с ними планы предстоящей высадки на Мадагаскаре. Надёжных карт острова в его распоряжении не было.
По поручению начальника экспедиции офицеры опрашивали купцов, посещавших восточное побережье Мадагаскара с торговыми целями, шкиперов арабских шхун. Сам Беньовский постоянно спрашивал у Филиппа об удобных гаванях Большого острова. Обобщая все полученные таким путём сведения и совещаясь с офицерами, Беньовский сперва склонялся к мысли создать опорный пункт несколько севернее двадцатого градуса северной широты, там, где впоследствии возник портовый город Таматаве. Но потом возобладало мнение, что лучше воспользоваться для высадки устьем какой-либо реки, по которой можно в случае необходимости подняться на шлюпках вверх по течению. Остановили выбор на устье реки Антанамбаланы, которую местные жители называли ещё Большой рекой. Этот пункт находился значительно севернее того, который намечался первоначально.
— Принимаем решение, господа. Идём к устью Большой реки, — подытожил Беньовский.
За несколько дней до отплытия он имел серьёзный разговор с женой.
— Коханочка моя, ты останешься с Агафьей в Порт-Луи. Господин Дюма предоставляет тебе прекрасный домик с садом. Нам придётся на первых порах не сладко. Что нас ждёт на Мадагаскаре? Болотная лихорадка, житьё в палатках, неустроенный быт. Возможны и столкновения с враждебными племенами. Я не могу подвергать мою любимую жёнушку опасности, рисковать твоим здоровьем.
—Разве ты не будешь подвергаться опасностям?
— Моё дело солдатское. Приедешь ко мне, когда возведём постройки, соорудим дом, достойный нашего с тобой положения.
Фредерика из приличия всплакнула и сделала мужу выговор. Как он может, такой бесчувственный, оставлять её одну среди чужих людей! Но скоро успокоилась, так как в глубине души была рада такому решению Мориса. Бивачное житьё в джунглях и болотах, на берегу какой-то кишащей крокодилами реки, никак ей не улыбалось. Предпочтительнее остаться в тихом, уютном городке. Она непременно войдёт в круг местной знати, станет устраивать приёмы. Морис, конечно, прав, оставляя её в Порт-Луи.
Фрегат с арабским лоцманом на борту выходит в море, держа курс на северо-запад. Губернатор Дюма с чувством облегчения взирает с веранды своего дома на уменьшающийся силуэт корабля.