Проснувшись утром, побрела в ванную и онемела от ужаса… Ну и видок! Из зеркала на меня смотрело бледное изможденное лицо, со спутанными, торчащими в разные стороны волосами, от выпитого вчера шампанского во рту сухость и желание испить холодной водицы прямо из под крана. Срочно исправлять ситуацию!

Две минуты простояла я под прохладным душем, затем энергично растерлась полотенцем, закапала в глаза голубые капли, привезенные знакомой шереметьевской стюардессой из Каира. Теперь, если я кому-то поклянусь на голубом глазу, то не совру ни капли – белки глаз от этого средства и в правду становятся голубыми.

Два мазка губной помады, два пшика польского освежителя для полости рта – больше нельзя, у освежителя спиртовой привкус и сослуживцы могут подумать, что я похмелялась после вчерашнего. Надела любимые джинсы, одной рукой застегивая кнопки на блузке, другой набирая Аллочкин номер.

– Здравствуйте дядя Костя, Аллочка уже готова?

– Готова, готова. Здравствуй Неле. От сковороды с яишней не могу оторвать, вот прорва, не гляди что худенькая. Алка, тебе Неле звонит, что сказать?

В трубке послышался Аллочкин голос, кричащий отцу с кухни.

– Спасибо, дядя Костя, я слышала, – опередила я Аллочкиного отца, чтобы не слушать ее речь с начала, да еще и с комментариями.

Аллочкин отец называл меня не иначе как Неле. Дело в том, что у Аллочкиной семья есть домашняя любимица, брехливая болонка по кличке Гелька, и уменьшительно-ласкательный вариант моего имени напоминал ему собачье. Для себя же я решила, что он меня просто уважает.

Неле меня назвал мой папенька, в прошлом профессиональный музыкант, нынче "лабух", зарабатывающий деньги в заводском оркестре, сопровождающем советские праздники, демонстрации, партийные собрания и прочую коммунистическую агитку. Но более доходной статьей считалось музыкальное обслуживание похорон и свадеб, о котором с нуждающимися работягами завода договаривался руководитель оркестра Папенька мой был человеком образованным, разносторонним и начитанным. Когда он был свободен от репетиций, похорон и свадеб, а соответственно трезв, я всегда видела его с книгой в руке. В последнее время, правда, это случалось все реже и реже. То ли жители нашего района чаще стали жениться и умирать, то ли оркестрик стал чаще репетировать. Для этого, в просторном чехле папенькиного баса Б-2, всегда хранился дежурный стаканчик и собрана кое-какая закусочка. В теплое время года "репетировали" они в близлежащем парке "Таганский" и после "репетиций" всем составом искали утерянные валторны, кларнеты или какую-нибудь другую духовую мелочь, в кустах зеленых насаждений.

Тем не менее, своим именем я была обязана героине известного романа бельгийца Шарля де Костера "Тиль Уленшпигель". Когда я была маленькая, папенька обещал мне, что, став молодой девушкой, я обязательно найду своего Тиля, и мы будем жить долго и счастливо и никогда не состаримся.

Положив телефонную трубку, прихватив сумочку и бросив на ходу заспанной Леркиной мордашке "Пока!", я покинула отчий дом.

Три минуты ожидания запаздывающей Аллочки я провела, подставив лицо утреннему, июльскому солнцу. Наконец состоялся выход королевы нашего двора.

– Привет нашим доблестным борцам за дело мира! Как крепнет советско-французская дружба? – Аллочка имела на зависть выспавшийся вид и собиралась вытряхнуть из меня все детали вчерашнего свидания с Анри.

– Имей жалость, чувствую себя как та лягушонка, что попала под асфальтоукладочный каток.

– Эх, мальчики-мальчоночки помяли мне юбчоночку! – чуть ли не пошла в присядку Аллочка. – Часом, не Анрюша ли тебя так укатал?

– Анрюша?!

– А что, все ж по православному, а то Анри, Анри, ровно как собака лает.

Басурмане! – веселилась моя подруга.

– Нет сил, с тобой препираться, Анрюша так Анрюша, – согласилась я.

– Ладно, бежим, по дороге расскажешь, как развлекалась, пока подруга в оконце все глаза проглядела. – Аллочка потянула меня за руку к подъезжающему к тротуару троллейбусу.

– Уже наслышана про твое оконце, – сказала я – И надо было тебе во двор высунуться, не могла вечер дома, у телевизора, посидеть, – мы встали на подножку и подождали пока пассажиры пройдут в салон.

– Скучно мне у телевизора, не могу больше про прокатный стан смотреть или чернуху какую-нибудь, вот и вышла воздухом подышать.

– Предположим, дышала ты не воздухом, весь двор видел, как такая кобыла, как ты, с Леркиными пацанами курила, – поймала я ее.

– Девушка я совершеннолетняя, даже предки знают, что я курю. Чего мне бояться? – протискиваясь к поручням, бросила Аллочка. – Зубы ты мне, Нелька, заговариваешь, давай с самого начала и подробней. Я хочу знать все отвратительные, извращенные, и интимные подробности твоего рандеву.

Не в бровь, а в глаз!

Сочинять экспромтом цензурную версию свидания у меня не было сил, боялась завраться и попасться на мелочах. Решила сказать полуправду, то есть кое-что опустить.

Держась за поручень троллейбуса, затем, спускаясь по эскалатору и прижимаясь к соотечественникам в более чем интимной тесноте вагона московского метро, я поведала Аллочке каким прекрасным собеседником, кавалером, и джентльменом проявил себя Анри по отношению ко мне. Только объятья, поцелуи, и… ничего более. Аллочка явно расстроилась.

– Ну, что-нибудь! Типа, его крепкая, волосатая рука ласкала нежную девичью грудь…

Ну, хотя бы соври, кайфоломка! – умоляла она.

"Нет, Аллочка, врать я тебе не стану, – подумала я, – но и правду пока не скажу.

Сама еще не знаю, чем все это может обернуться. Молюсь, что бы так, как я задумала".

С детства я мечтала о прекрасном Тиле, и точно знала, что в нашей Советской стране Тили не рождаются. Моя детская интуиция к подростковому возрасту преобразовалась в уверенность. Она была основана на просмотрах голливудских кинокартин, прочтении романтических произведений в журнале "Зарубежная литература" и глянцевых журналах, покупаемых мною на сэкономленные на школьных обедах рубли в книжном магазине на улице Горького.

Стрелец по гороскопу, я еще больше убеждалась в том, что мне предопределена отличная от моих сверстников судьба, когда читала прогнозы, описание характера и любовных отношений своего знака. Стрельцы обожают путешествия, у них складываются прекрасные отношения с зарубежными партнерами. Стрельцы неутомимы в поисках любви, причем география таких отношений не сковывается государственными границами. Подсознательно, я готовила себя к главному роману моей жизни.

Интересовалась модой, изучила правила этикета и умела подать себя с наилучшей стороны. Все это очень пригодилось мне для устройства на престижную работу в "Интуристе", да и в личной жизни тоже.

Познакомившись с молодым и перспективным инженером рижского завода "ВЭФ", я было решила, что это и есть моя судьба. Хоть и не заграница, а все-таки республика Латвия. Там мне очень понравилось, а Рига была просто европейским городом. Мне полюбились маленькие уютные кафе старой Риги, большие сувенирные магазины в центре города вокруг площади и парка с искусственными ручьями. Памятник свободы, изображающий женщину, держащую три звездочки, символизирующие три прибалтийских республики, в народе назывался просто – памятник коньяку.

В те дни я потеряла девственность. Что говорить, я сознательно и без сожалений пошла на такую "жертву", поскольку не считала, что она должна быть непременной в качестве свадебного подарка жениху.

Янис был внимательным и чутким любовником, но имел свои фантазии насчет сексуальных отношений мужчины и женщины. В портовом городе Риге давно уже не были диковиной видеомагнитофоны, и по рукам ходил очень популярный у столичной молодежи эротический опус Эдриана Лайна "Девять с половиной недель". Так вот, в наших отношениях, Янис изображал этакого Мики Рурка латышского разлива. Я не возражала, в конце концов, он никогда не стремился сделать мне больно, а аксессуары, привнесенные им в наши сексуальные игры, даже подстегивали мое воображение. Я ему благодарна за мое сексуальное развитие, но жизнь не стоит на месте, Янис не стал моей "единственной" любовью.

Интересно, придется ли впору Анри столь взлелеянный мною образ Тиля?

Пока Аллочка сожалела о "стоическом поведении этого капиталистического недобитка" и "героя Сопротивления", как она в сердцах назвала Анри, я выбрала линию своего поведения. Анри безоговорочно капитулировал, и одержанную победу нужно закрепить, решила я.

Анри находится в Москве в командировке и скоро улетит в Париж. Значит, мне нужно провести оставшиеся дни около него. До отъезда во Францию он должен почувствовать, что не сможет жить без меня и примет решение единственно правильное в этой ситуации – сделать предложение руки и сердца. Ну, а возможностей для этого, я ему предоставлю достаточно!

Итак, что мы делаем?

Во-первых, берем на работе часть неиспользованного мною отпуска. Что бы без проволочек оформить его, необходимо достать флакон французских духов для нашей начальницы Амалии Ивановны. Духи поможет достать наша приятельница Ольга, трудившаяся стюардессой в Аэрофлоте.

Во-вторых, постараться выдернуть Анри из цепких объятий бизнеса и приятелей типа Мишеля, с которым он видится практически ежедневно – дружеское влияние тоже нужно учесть. Лучше всего предложить Анри прокатиться в Ленинград, где он очень хотел побывать, но из-за меня отложил поездку на следующую командировку.

В-третьих, дать понять Анри, что я очень в нем нуждаюсь, что без любимого жить здесь уже не смогу.

В-четвертых, познакомить его с семьей. Это покажет мое доверие и серьезное отношение к нему. К тому же он увидит, в каких условиях я живу – неплохих, по российским меркам, но не идущих ни в какое сравнение с французскими.

Планируй – действуй.

Прервав поток Аллочкиных упреков к мужской нерешительности, я рассказала ей о моих планах. Ее реакция, еще раз, убедила меня в правильности затеянного мною.

– Ну, ты даешь, подруга. Не отвертеться ему, голубчику. Так и надо. Отомстим за сожжение Москвы армией Наполеона! Постой-ка брат, мусью!

И тут же предложила свою помощь.

– Позвоню Ольге, пусть в Шереметьево хорошие духи купит. Да не скупись, сложимся.

Надо, что бы Амалия палок в колеса не вставляла, зарядит: "работать некому". Я ведь тоже буду иметь дивиденды с твоей свадьбы. Может, познакомлюсь с каким-нибудь миллионером или же Мишель, глядя на товарища, тоже надумает жениться, а я тут, как тут!

Аллочка дала мне отличный положительный заряд и к тому же перестала ныть о том, какие мы с Анри сволочи, не дали бедной женщине возможности послушать "про ЭТО".

Вечером, лежа в постели Анри, я ненавязчиво попыталась узнать, какие у него планы на дни, оставшиеся до отъезда в Париж. В планах у моего любимого дословно значилось: времяпровождение с любимой любовницей.

"В горизонтальном положении", про себя добавила я.

Любимой любовницей… В переводе на русский звучит не очень, к тому же делаем вывод, что есть и нелюбимые. О них узнаем позже, остановила я себя. Нереально отсутствие личной жизни у такого молодого, красивого и интересного мужчины, не девственником же он мне достался!

Спустившись из заоблачных высот на землю, я обнаружила, что Анри внимательно смотрит на меня своими голубыми, сейчас кажущимися даже синими, глазами.

– О чем ты думала? – спросил он.

– Ничего серьезного, – улыбнулась я.

– Ты наморщила свой носик, – и он показал, как я это сделала.

Мы засмеялись. Я подумала, что лучшего случая мне сегодня еще не представлялось и начала:

– Анри, у меня будет несколько выходных, и я хотела бы провести их вместе с тобой.

Он даже подпрыгнул на постели. Глаза в пол лица, прядь волос упала на лоб.

– Я хотел попросить тебя, но, зная как это непросто… я не мог даже мечтать…

– Может у нас получиться съездить в Ленинград? – рукой я поправила его всегда идеальную, но сейчас взлохмаченную стрижку.

– Поедем завтра же! – он ожег мою щеку горячим дыханием.

– Нет, дай мне день на подготовку. Тебе тоже надо кое-кого поставить в известность, – моя рука легла на его загорелое плечо.

– Какая ты у меня умница! Я не дождусь, когда мы сядем в самолет, – он возбуждался от моих прикосновений, и дыхание его становилось не только горячим, но и прерывистым.

– Нет, милый, мы поедем на поезде, – своим перламутровым ноготком я подразнила его сосок.

– Это долго! – нетерпеливо проговорил он и обхватил меня руками.

– Слушай… – я зашептала Анри на ухо, -…поезд отправляется в полночь, мы купим билеты в спальный вагон, всю ночь мы будем заниматься любовью, а утром уже будем в Ленинграде. Как тебе такой план?

Театр мимики и жеста. Что бы Анри понял меня, я показала это на пальцах "чух, чух, чух…" Анри обладал хорошо развитым воображением и мое обещание, в поезде всю ночь заниматься любовью, он тут же начал претворять в жизнь. Мне очень нравилось, как его глаза загорались страстью, на лице появлялась медово-хитрая улыбка, тело становилось гуттаперчевым, как будто состоящее из одних, оплетающих меня как лианы, рук и ног. После того, как я ощутила себя невесомой частичкой взорванной и рассыпавшейся гроздьями фейерверка Вселенной, дивное удовольствие наблюдать за тем, как он, приближаясь к пику наслаждения, меняется, пропадает сосредоточенность, и лицо его приобретает детско-беспомощное выражение.

Буквально через секунду он снова станет прекрасным иноземцем, волею судеб оказавшимся в далекой Московии, попавшим в плен серых глаз и наслаждающимся своим негаданным счастьем. Для меня же, было бы счастьем сейчас просто уснуть, обнимая друг друга. Просто вместе спать.