Я вошла в гостиничный номер. Сняла мокрые замшевые туфли и поставила их под струю теплого воздуха просыхать. Расстегнула лифчик, приподнимающий грудь, и сунула в мусорное ведро.

За окном лежал Онкведо, вид сверху, здания выглядели аккуратными и еще более непримечательными, чем с земли. Мне, вообще-то, не нужен был этот номер, я жила всего в трех милях, но не отказываться же, раз уж мне его предложили вместе с пятьюдесятью долларами гонорара и бесплатной бутылкой воды, которую я опрокинула.

Я наполнила длинную гостиничную ванну горячей водой и растянулась в ней. Судебное заседание должно было состояться на следующий день. Расставила по краю ванной бутылочки из плетеной корзинки с разной косметикой. Рядом с ванной на стене висел телефон. Я прислонилась к фарфоровой спинке и позвонила Марджи. Голос ее звучал умиротворенно. Я спросила, что она делает. Оказалось — вышивает крестиком подушку Биллу на день рождения. Я поинтересовалась, что на ней будет написано.

— «Узнать меня — значит полюбить». Уинстон Черчилль. Коричневым шелком по кремовому фону.

Прямо про Билла сказано.

Марджи спросила, как прошел коллоквиум. Я ответила, что продала все книги. Она аж запищала. Про двиганье ушами я решила промолчать. Агенту совершенно не обязательно знать про все ваши недостатки. Открыла одну из бутылочек с шампунем, понюхала. Добавила, что закрываю дом свиданий.

— Вот и хорошо, — отреагировала Марджи. — Тебя пронесло, но, черт возьми, Барб, затея была не для слабонервных.

Про то, что я опять сужусь с Джоном, я говорить не стала, пока рано, слишком уж страшно, что все провалится. Когда мы распрощались, я перепробовала все отельные косметические продукты, в том числе и «полирующий скраб», который, похоже, состоял из духов, дегтя и песка. Я втерла его в кожу, а потом не смогла смыть ни мылом, ни водой.

Перепачкала все отельные полотенца, но кожа так и осталась жирной и шершавой. Отели мне по вкусу не меньше, чем Набокову: никакой тебе стирки.

В том же липком виде я позвонила Руди. Поймала его в закрепленном за сборной автобусе — они ехали на регату в Принстон. На заднем плане звучала музыка из коллекции Сида.

— Как жизнь сутенерская? — осведомился Руди.

Я шикнула на него и попросила передать телефон Дженсону. Он передал.

— Алло? — Милый, сильный дровосек Дженсон.

Я поговорила со всеми членами университетской гребной сборной по очереди — с моими прекрасными, благородными, талантливыми, добросовестными секс-работниками. Известие о закрытии дома свиданий они приняли мужественно: они и в этом были чемпионами. Последним оказался Сид Уокер.

— Эй, — сказал он. — Можете не говорить почему, мне все равно. Скажите одно: вам самой это нравилось?

— Да, Сид, — ответила я. Очень нравилось. Вы все мне нравились. — И добавила не очень кстати: — Понадобятся рекомендации — звони.

Я заказала завтрак в комнату, хотя время было ближе к ужину. Сервировка оказалась безупречной: тарелки под серебряными колпаками, вазочка с бутоном нарцисса. Я отпихнула к краю тарелки жирный жареный картофель и остывшую яичницу. Откусила кусочек холодного тоста и поняла, что не могу его проглотить. Думала я о завтрашнем суде.

Поняв, что поесть мне не суждено, я легла в гостиничную кровать, напряжение не спадало. Перед мысленным взором проходили близкие люди. Но на сей раз не те, кого уже нет, а те, кто сейчас близко: Дарси и Сэм; Марджи, Билл. Я подумала о человеке, в которого не хотела влюбляться, — о Греге Холдере. Вспомнила слова, которые Марджи сказала при знакомстве, много месяцев назад: «Кто-нибудь замечательный на свете точно есть. Вселенная подготавливает его ко встрече с вами». Я представила себе абстрактного бедолагу — жену убило молнией, или придавило на магазинной парковке, или — теперь-то я знала наверняка — она сбежала с лесбиянкой на «харлее». Я уснула.