Поначалу общение с Тариком было утомительным. Я с трудом понимал его английский, да и не замечал у него проблем со здоровьем. Консультации казались мне несколько бессистемными, к тому же он никогда не торопился уходить. «Еще десять минут, потраченных впустую», – думал я, когда он наконец покидал мой кабинет.

Однако постепенно я начал узнавать, что он за человек. Тарику было около двадцати пяти; у себя на родине, в Судане, он развернул политическую деятельность, за что его арестовали и подвергли пыткам.

Он прибыл в Великобританию, спрятавшись в грузовике, и теперь добивался получения политического убежища. Он обитал в ночлежке для бездомных вместе с алкоголиками и героиновыми наркоманами и большую часть свободного времени бесцельно бродил по городу.

Он был одним из тех людей, мимо которых я прохожу каждый день, даже не замечая их, но за его понурым выражением лица скрывались живой ум и отчаянное желание работать, учиться, чего-то достичь в жизни. Увы, статус беженца не предоставлял такой возможности.

Придя в третий или четвертый раз, Тарик признался, что за всю неделю ни с кем, кроме меня, не разговаривал. Не будь я терапевтом, не поверил бы, что в многонациональном Лондоне можно провести целую неделю, ни с кем не заговорив.

Большинство людей по возможности избегают визитов к врачу, но для Тарика я был единственной связью с внешним миром. Только со мной он мог поделиться чувствами или просто обсудить погоду. В промежутках между нашими консультациями я общался с сотнями людей. С коллегами, с друзьями, с родными и даже с немногословными ребятами, с которыми мы вместе играем в футбол. Тарик же не говорил ни с кем. Это, должно быть, тоже стало своего рода пыткой для умного и общительного человека.

Тарик с завистью смотрел на алкоголиков и наркоманов, рядом с которыми жил, понимая, что, как подданные Великобритании, они имеют право и на работу, и на учебу, и на многое другое из того, что ему было недоступно. При этом вернуться домой он не мог, несмотря на убогое существование, которое здесь влачил. Он до ужаса боялся, что в Судане его снова станут пытать, а потом убьют. Таким образом, он застрял между неприятным молотом и ужасающей наковальней.

В сериале, который являла собой жизнь Тарика, я был не одним из множества второстепенных персонажей. Не считая самого Тарика, в этой серии я был единственным героем, а потому играл в ней важную роль. Физически с ним все было в порядке, и все же я – врач – оказался необходим ему. Он доверял мне, а я охотно слушал о его проблемах. Он поделился со мной ужасами, которые происходили с ним в прошлом, а я помог ему заполнить бумаги для получения жилья и финансовой помощи.

Помогая Тарику, я не лучшим способом использовал медицинские знания и навыки, приобретенные за долгие годы учебы. Но то, что я работал врачом, а также то, что благодаря НСЗ мои услуги ничего пациенту не стоили, позволило изменить жизнь Тарика к лучшему. Я перестал жаловаться на то, что человеку с моей квалификацией приходится опускаться до возни с дурацкими бумажками, поскольку в полной мере осознал, какая это все-таки честь и привилегия – быть врачом НСЗ, работающим на передовой.