Очереди за билетами исчезли к тому времени, как мы подъехали к Французской опере, но там все еще толпились люди в ожидании, когда их впустят внутрь, а тротуар был занят танцорами, певцами и бродячими музыкантами, старавшимися заработать по несколько пикаджунов.

Для нас быстро расчистили дорогу, мы прошли через переполненное фойе и были препровождены в ложу Клода. Оркестр уже начал настраиваться, и спустя десять минут после того, как нас усадили, театр начал постепенно погружаться в темноту.

Появился Дэвид, приветствуемый громкими непрерывными аплодисментами, – его слава в Новом Орлеане была уже велика. Он поднял свою палочку и, бросив через плечо взгляд на меня, склонил в коротком поклоне голову, потом палочка опустилась, и началась музыка.

Прошла, должно быть, треть увертюры, когда из секции язычковых инструментов донеслась фальшивая нота. Она была столь пронзительной, что испортила весь лад арии. Фальшь быстро подхватили литавры, тем, что как бы пришли в полное замешательство, и вот уже палочка Дэвида пыталась управлять совершенно расстроенным оркестром. Из публики донеслись сердитые возгласы и шиканье. Дэвид отчаянно пытался обрести управление оркестром, но уже все смешалось. Некоторые музыканты перестали играть и лихорадочно листали ноты, разыскивая, в каком они месте. Другие продолжали играть, но либо выбились из ключа, либо слишком нервничали, чтобы играть хорошо.

Громко прозвучал взрыв, и на сцене поднялся клуб дыма. Я увидела, как какой-то предмет пронесся с третьего яруса и тоже взорвался. Новые взрывы раздавались один за другим. Шиканье и сердитые выкрики звучали все громче.

– Петарды, – сурово сказал Лаверн. – Они швыряют петарды в знак неодобрения.

– Что случилось? – в ужасе спросил Клод. – На репетициях они играли так хорошо…

Мне пришлось кричать, чтобы быть услышанной в этом шуме.

– Вы уверены, что не знаете, что случилось, мистер Дункан?

– Что? – Он наклонил голову. – Не слышу вас. Глупцы! Проклятые идиоты! Дайте же человеку… – Он встал и покричал, прося внимания, но никто этого даже не заметил.

Лаверн близко поднес губы к моему уху.

– Я слышал, что вы сказали. Я подумал о том же.

– Пожалуйста, выведите меня отсюда, – взмолилась я. Оркестр поспешно покидал яму, уклоняясь от петард, которые теперь рвались посреди музыкантов. Шиканье и вопли были еще громче. Когда Лаверн и я повернулись, чтобы выйти из ложи, я увидела Дэвида, уходившего за оркестром, а яма была пуста.

Публика теперь осознала, что оперы не будет, и еще более обезумела. Люди принялись рвать сиденья, срывать драпировку, хлынули к сцене. Клод все еще призывал публику к спокойствию и терпению, но с тем же успехом. Мы с Лаверном поспешно выходили, пока толпа не повалила из театра. В ее теперешнем опасном настроении неистовство обязательно выплеснется на улицу.

Лаверн торопливо увел меня от театра, и мы наконец остановились, едва переводя дух, кварталах в четырех от него.

Французская опера еще никогда не видела такого вечера и вряд ли увидит в будущем. Одни хотели, чтобы представление возобновилось, другие шумно требовали назад свои деньги, третьи вопили, требуя скальпа дирижера.

– Контракт Дэвида и его удача только что пропали, – грустно сказал Лаверн. – Ему уже никогда не позволят войти в театр. Нам остается лишь надеяться, что его не вываляют в дегте и перьях и не вывезут из города. Нанести оскорбление опере – это в Новом Орлеане тяжкое преступление.

– Даже если все эти неприятности были хладнокровно подстроены? – гневно спросила я. – Это сделал Клод.

– Видите ли, – в голосе Лаверна вдруг зазвучало сомнение, – он ценитель оперы… Один из самых глубоких. Трудно поверить, что он это организовал…

– Публика, посещающая оперу, приходит, вооруженная петардами? Их было брошено штук пятьдесят. Все это было организовано. Одному оркестранту заплатили за фальшивую ноту, другим за то, что поддержат его и расстроят весь оркестр, пока все не запутаются настолько, что играть станет невозможно. Это не случайно произошло, а было рассчитано.

– Джена, не торопитесь с выводами…

– Как это вышло, что сегодня только я была приглашена в оперу, больше никто? Или их предупредили, что лучше остаться дома? Вы когда-нибудь видели, чтобы Селина пропустила премьеру? Или Аугуста? Все было подготовлено к тому, чтобы погубить Дэвида и сделать меня свидетельницей его гибели, чтобы я должным образом смягчилась для принятия требований Клода.

– Я знаю. Знаю, что это выглядит очень дурно, – сказал Лаверн. – Но мне все еще трудно убедить себя в том, что и Клод может быть за это ответствен.

– Но кто же тогда? Уж не вы ли?

– Нет, клянусь, я был так же удивлен и поражен, как и вы. Это постыдно. Это ужасный способ пресечь карьеру молодого музыканта.

– Особенно если сам он ни в чем не повинен. Вы не хуже меня знаете, что если бы репетиции не прошли отлично, Дэвид настоял бы на отсрочке премьеры. Он был готов, оркестр тоже, но кто-то все разрушил. Дэвид не виноват в случившемся.

– Может быть, Клоду что-то стало известно…

– Пожалуйста, – сказала я, – отвезите меня домой. Я не хочу видеть Клода. Не хочу слушать его ложь и возражения. Все, чего я хочу, это собрать кое-какие вещи и покинуть плантацию Дунканов. Я хочу уехать к Дэвиду. Теперь я нужна ему.

– Все, что хотите, – сказал Лаверн. – Мы найдем экипаж и сразу отправимся.

В экипаже, по обе стороны которого были установлены масляные лампы, горевшие желтым светом, мы с Лаверном в темноте отправились в обратный путь на плантацию.

– Теперь вы вернетесь к Дэвиду? – спросил Лаверн, когда мы выехали из города и двигались по пустынной темной дороге к усадьбе.

– Да, как можно скорее.

– Вам нелегко будет уехать, когда Клод вернется домой. Я должен вас об этом предупредить.

– Я не уеду, не сообщив ему о своих намерениях. Если он попробует удержать меня, я найду способ вырваться. Если он оставит меня в трудном положении, в котором я находилась, когда он меня нашел, сделаю все возможное, чтобы справиться и с этим, на сей раз при помощи Дэвида. Они не смогут арестовать меня как бездомную бродяжку.

Лаверн помолчал, потом взглянул на меня.

– Есть одна возможность. Одна-единственная и небольшая, но есть. Я в этом уверен.

– Возможность чего? – без воодушевления спросила я. Я не видела никакой надежды ни для Дэвида, ни для себя.

– Каждый человек имеет право на второй шанс. Клод известен тем, что в это не верит, но большинство людей в Новом Орлеане верят. До этого происшествия Дэвид имел большой успех. Не думаю, что какого-либо дирижера встречали такими аплодисментами, как его. Стало быть, некоторые члены совета директоров Опера Хаус дважды задумаются.

– Без сомнения, Клод в этом совете, – сказала я.

– Он его возглавляет, – сардонически рассмеялся Лаверн. – Влияние Клода велико, а взносы еще больше. Это не в нашу пользу. Если он откажет в поддержке, Опера Хаус не выживет.

– Но опера переполнена на каждом представлении, – возразила я.

– Верно, но это дело дорогое. Артистов приходится привозить издалека. Они знают, насколько популярна опера в нашем городе, и требуют большого вознаграждения. У нас есть дополнительный оркестр, который тоже обходится очень недешево. Следовательно, обычно мы оказываемся в дефиците, который Клод безропотно покрывает.

– Значит, для нас с Дэвидом все потеряно, – сказала я. – Пока он не найдет другого города и другого благоприятного случая.

– С этим тоже не так просто. Клод ни за что не даст ему положительной рекомендации. Возможно, единственный шанс Дэвида состоит в том, чтобы уехать за границу, куда не достигнет влияние Клода. Этому есть всего одна альтернатива.

– Что за альтернатива? – спросила я. Я слишком запуталась, чтобы заставить себя задуматься, что имеет в виду Лаверн.

– Выйти за Уолтера, выносить его ребенка.

– Нет.

– Если вы не уступите Клоду, для Дэвида все пропало. Стало быть, у вас ясный выбор, Джена. Одно из двух, и решение принимать вам придется быстро. Пока Дэвида не изгнали навсегда.

– Я должна поговорить с Дэвидом, – сказала я.

– Конечно. Повидайтесь с ним завтра. Если он считает, что у него есть возможность уехать куда-то и это ужасное сегодняшнее происшествие не помешает ему найти хорошее место дирижера, то уезжайте с ним во что бы то ни стало.

– Успех для Дэвида значит очень многое, – сказала я. – Он посвятил ему свою жизнь, и он хорош. Он мог бы стать одним из самых знаменитых руководителей оркестров в мире. Неужели я лишу его всех шансов этого добиться?

– Если вы спрашиваете о прямом и честном ответе, – отозвался Лаверн, – то я думаю, что вам нужно выйти за него, уехать и дать ему начать снова. Если вы будете рядом, он с его талантом должен добиться успеха. Ему потребуется время, и вы оба станете испытывать лишения, но я уверен, что Дэвид преодолеет случившееся сегодня вечером.

– Хотела бы я быть так же уверенной в этом, – заметила я.

– Джена, вы с Дэвидом отлично подходите друг другу. Теперь я не богат, но если вы решите уехать с ним, я в качестве свадебного подарка дам вам денег достаточно, чтобы вы не оказались в настоящей нужде, пока Дэвид заново создает себе репутацию.

– Вы милый, – сказала я, и его предложение несколько укрепило мой дух. – Уверена, что Дэвид никогда не примет вашего предложения, но очень его ценю.

– Я страдаю, видя двух славных молодых людей с блестящим будущим, у которых отняли все из-за личной жажды славы одного человека. Клод хочет внука, чтобы не пресекся род и продолжилась династия. Вероятно, он полагает, что сам возродится в личности этого внука. Не знаю, но меня бы это не удивило. Вот почему я сделал свое предложение и почему оно навсегда останется в силе.

– Сегодня вечером я буду говорить с Клодом, если он приедет домой, – сказала я. – Завтра я увижу Дэвида. До тех пор у меня нет ответов и чувствую, что не могу ни на что решиться. Будьте со мной терпеливы, мистер Кейвет.

– Если вы отклоните его предложение, – упорствовал Лаверн, – он пойдет на все, чтобы над вами назначили опеку. Все будет устроено. Клод предпримет те или иные шаги, дабы принудить вас к согласию. Я его знаю. Таково мое предупреждение. Вы поймете, что сопротивляться ему нелегко, но я убеждаю вас попробовать.

– Я буду знать, как быть, завтра в это же время, – сказала я. – Что бы я ни решила, я всегда буду благодарна вам.

После этого мы разговаривали мало. Я была больна от тревоги, устала, отчаялась найти ответ, страстно желала увидеть и, если смогу, утешить Дэвида. Я знала, какое разочарование он должен был сейчас переживать.

Когда мы свернули к усадьбе Дунканов, большой дом стоял перед нами в темноте, и только один слабый огонек был оставлен прямо за парадной дверью.

– Отгоню экипаж вокруг дома к конюшне и разбужу конюха, – сказал Лаверн. – Хотите, чтобы я был рядом, когда будете разговаривать с Клодом?

– Нет, благодарю вас. Я предпочитаю в это время быть одна, если вы не возражаете.

– Я действительно не возражаю, – невесело улыбнулся он. – Пожалуй, лучше, если меня там не будет, потому что уверен, что потеряю самообладание и скажу Клоду все, что о нем думаю. Не стоит злить его еще больше. Но я буду неподалеку на случай, если понадоблюсь вам.

– Я всего лишь намерена выслушать, что он имеет сказать. Не будет никаких хлопот. Спасибо вам еще раз.

Он высадил меня, и я направилась в темный дом, останавливаясь, чтобы зажечь несколько ламп. Одну я принесла по лестнице в мои комнаты. Там я попыталась сосредоточиться на том, как может обернуться разговор с Клодом. Сев у окна с видом на подступы к дому, я попыталась – как оказалось, тщетно – найти какой-то способ избежать прямого требования Клода о том, чтобы я вышла за Уолтера, и еще как-то уберечь Дэвида от забвения, которое сделало бы его неудачником.

Я слышала, как Лаверн вернулся и ушел в свои комнаты. Я просидела у окна с час. Когда кабриолет Клода свернул с главной дороги, я взяла лампу, освещая себе путь вниз по лестнице. Я подождала, пока он вернется из конюшни, и открыла ему дверь.

– Не ожидал увидеть вас на ногах, моя дорогая Джена, – удивился он.

– Я должна поговорить с вами сегодня. Сейчас! Пожалуйста, мистер Дункан. Это для меня очень важно.

Он взял меня за локоть и провел через гостиную в библиотеку.

– Для меня это тоже важно. Уверен, что мы сможем решить эту проблему.

Он поставил мою лампу на письменный стол, зажег еще одну, стоявшую на нем, и третью, которая стояла на другом столе позади меня. Прежде чем сесть, он удостоверился, что дверь плотно закрыта.

– Я буду говорить первым, – сказал он. – Знаю, что вы станете обвинять меня в организации сегодняшнего фиаско в Опера Хаус. Я это сделал или нет, вопрос этот не имеет отношения к тому, который нам следует решить. Теперь я могу сообщить вам, что у Дэвида большие неприятности. О, у него есть защитники. Каждый, у кого неприятности, обычно их имеет. Но против него больше, чем за него. Опера в Новом Орлеане жизненно важна. Мы не имеем возможности предоставлять контракты людям посредственных талантов.

– Дэвид далеко не посредственность, и вы это знаете, – гневно возразила я.

– Скажем, я это допускаю. Дэвид, разумеется, не получит своего контракта. Завтра ему будет предложено покинуть Новый Орлеан, и он не возьмет с собой никаких писем, удостоверяющих его способности. Скорее, известия о происшедшем будут опубликованы во многих газетах, возможно, по всему миру. Я бы прямо сказал, что карьера Дэвида кончена.

– Тогда зачем обо всем этом толкуем? – спросила я.

– Затем, моя дорогая девочка, что я, если сочту необходимым, могу восстановить его в прежнем положении. Совет ко мне прислушается. Он даст Дэвиду еще один шанс, и если вы так уверены в его способностях, вы очень хорошо знаете, что он им воспользуется и сразу сможет снова принять управление оркестром во Французском Опера Хаус.

– Вы уверены, что можете это сделать? – спросила я.

– Знаю, что могу, Джена, дорогая моя Джена, признаюсь, что я имею некоторое отношение к происшедшему. Это был единственный способ заставить вас выслушать меня. Я должен был это сделать и сделал бы опять.

– Другими словами, если я соглашусь выйти за Уолтера, Дэвид получит свой шанс и воспользуется им. Если откажусь, с карьерой Дэвида покончено.

Клод медленно наклонил голову.

– Боюсь, вы почти правы. Теперь, прежде чем проклясть за содеянное, выслушайте меня. Постарайтесь отыскать в вашем сердце толику сочувствия ко мне. Мне нужен внук. У меня он должен быть. Если один только Уолтер будет после моей смерти носить мое имя, все, ради чего я трудился, пойдет прахом. С кончиной Уолтера умрет и имя. Я должен сохранить его, увековечить, ведь оно столь многое олицетворяет. Я оставлю своему внуку состояние в деньгах и в могуществе больше, чем ему когда-либо понадобится. Я оставлю ему плантацию, которая будет постоянно возрастать, богатство, с помощью которого он может сделать много добра. Я сам не эгоистичен и не думаю, что он вырастет эгоистом. Я внушу ему, что он никогда не будет испытывать недостатка в деньгах и узнает, что они дают влияние, но ими и надо делиться. Часть состояния надо обращать в дела, которые радуют всех.

Я подавила почти неудержимое желание молча выйти от него, потребовать кабриолет, уехать в Новый Орлеан и сразу остаться с Дэвидом.

– Уолтер не хочет на мне жениться, – сказала я.

– Уолтер понятия не имеет, что для него хорошо. Он женится на вас.

– А если предположить, что нет? – спросила я.

– Дорогая моя, говорю вам, он сделает все, что я скажу.

– А если, предположим, вдруг появится Мари?

– Не появится. Она слишком давно уехала. Больше года. Нет… нет, как раз через день или два будет год. Она не хочет возвращаться. Думаю, у нее был тайный любовник, и она сбежала с ним. Я уже предпринял шаги, чтобы ее официально объявили умершей. Это скоро должно быть улажено. Сразу после этого вы выйдете за Уолтера.

– К тому времени репутация Дэвида будет уничтожена без всякой надежды на восстановление, – сказала я.

– Совершенно верно. Но если вы дадите мне слово… и я приму его… что выйдете за Уолтера, я позабочусь о том, чтобы Дэвиду предоставили другой шанс. Вы знаете, что я могу это сделать.

– Почему я? – спросила я, в глубине души потеряв всякую надежду. – Почему не какая-нибудь другая девушка, которая не любит другого?

– Мой внук должен быть хорошей крови. Род с исключительной кровью найти нелегко. С вашими предками, с вашим воспитанием я знаю, что получу. Другой такой не может быть. Я решил это уже давно.

– Я хочу поговорить с Дэвидом, прежде чем принять решение, – сказала я.

– Разумеется. Все, что пожелаете. Непременно сообщите молодому человеку, что он будет руководить оркестром, когда мы опять поставим новую оперу. Скажите ему, что у него будет чуткая и благожелательная публика и что начнется его карьера как большого дирижера.

– Есть еще одна проблема, сказала я. – Не отнеситесь к ней несерьезно, мистер Дункан, поскольку она действительно существует. Моей жизни угрожает опасность с тех пор, как я здесь живу. Не знаю, почему и кто стоит за этим, но дважды меня чуть не убили.

– Обещаю вам принять все возможные меры, чтобы вы были в безопасности и счастливы.

– Вы должны пообещать мне, что если Мари вернется до того, как я выйду за Уолтера, наше соглашение перестанет действовать.

– Очень хорошо. Мари не может вернуться по прошествии столь долгого времени. Я согласен.

– Я отвечу вам завтра вечером, – сказала я. – Завтра я поеду в Новый Орлеан и поговорю обо всем с Дэвидом.

Клод покачал головой.

– Дорогая моя, это будет ваше решение, а не Дэвида. Он станет умолять вас не уступать мне, но я уверен, что вы видите в этом смысл. Чем больше вы об этом думаете, тем лучше знаете, что я прав. Выносите сына Уолтера, и на этой земле будет мало такого, чего вы не сможете иметь. И не будет ничего, чего бы я не сделал для вас.

Я поднялась.

– Покойной ночи, мистер Дункан.

Я выбежала из комнаты и поднялась в свои покои, прежде чем потерять самообладание и разрыдаться. Я не хотела, чтобы он это видел. Ни Клод, ни кто-либо еще. Я уже знала, что скажу Дэвиду. Решение было принято после разговора с Лаверном Кейветом. Предложение Клода только укрепило меня в нем. Я должна убедить Дэвида посмотреть на это моими глазами – ради него самого.