Утром я начала понимать, что меня ждет. Поскольку я легла очень рано, я была уже на ногах, одета и готова начать день, когда постучала Одетта. Она прямо-таки молотила в дверь – полагала, что я еще в постели. Я открыла и встала в дверях, пресекая всякую попытку Одетты войти.

– Слуги уже позавтракали, – сказала она. – Вы будете завтракать на кухне, и не вздумайте доложить об этом. В этом нет ничего худого, если вас не заставят есть с прислугой.

Я сказала:

– Мадам, я никогда не давала повода думать, что мне не нравится делить стол с кем бы то ни было. Это идея миссис Дункан, а не моя.

– Ну что ж, тогда не мешкайте. Хозяйка ждет вас к себе сразу после завтрака. Так что спускайтесь тотчас же.

Я ела мой завтрак в обществе одной лишь веселой чернокожей поварихи с Ямайки. Она сообщила, что ее зовут Сильвиана и что она самая лучшая в мире повариха, – мнение, которое я вскоре с нею разделила.

Я не съела еще и половины, как в кухню ворвалась Одетта, чтобы поторопить меня. Оставив часть завтрака, я последовала за нею снова наверх. Там она, постучав в одну из дверей, открыла ее и пропустила меня в гостиную Селины Дункан, затем в ее опочивальню. Комната была большая, и в ней легко дышалось, несмотря на задернутые портьеры и плотно закрытые ставни. В комнате было так темно, что миссис Дункан зажгла три большие лампы, хотя снаружи стоял ясный и солнечный день.

На кровати перед нею стояла подставка для письма, на которой лежала солидная пачка бумаг – похоже, писем. Селина указала на них.

– Я запустила свою корреспонденцию и теперь предоставляю ее вам. На каждом письме я сделала заметки, обозначающие, как хочу ответить. Ваше искусство, без сомнения, позволит составить очень хорошие и должные ответы. Когда покончите с этим делом, я найду вам другие занятия.

Упомянутые «другие» занятия заключались в подрезании цветов и их расстановке, чтении вслух, задергивании штор, когда она укладывалась вздремнуть днем, передаче распоряжений поварихе и Одетте, подготовке списка всевозможных покупок, кроме связанных с кухней.

Три дня я трудилась с раннего утра до часа, когда Селина решала отойти ко сну, и каждый вечер я чувствовала такое же изнеможение, как в тот вечер после трагедии. До сих пор Клод Дункан держался от меня в стороне, а Уолтер вроде бы провел последние три дня в городе. Человек по имени Лаверн Кейвет еще не почтил нас визитом. Я надеялась, что он и Уолтер не будут мне навязываться, ибо теперь целиком была поглощена поручениями Селины.

Моя рука уставала от возложенной на меня писанины. На все надо было отвечать, даже на самые пустые записки. Я не имела понятия, что меня ждет, но наверняка знала, если когда-либо эта работа принесет отдачу, она будет заслуженной.

На четвертое утро Уолтер ворвался в кухню, когда я ела. На нем были бриджи для верховой езды и бледно-желтая рубашка. Он был в сапогах, держал плеть и похлопывал ею по сапогам точно на манер своего отца.

– Вы не очень ранняя пташка, – сказал он. – Надевайте костюм для верховой езды. У Мари он был. Жду вас внизу через двадцать минут.

– Кататься верхом? – воскликнула я.

– А что же еще, женщина? Кататься, само собой.

– Но я должна узнать, что желает от меня ваша мать…

– Она желает от вас, чтобы вы ехали со мной. Шевелитесь же. Ненавижу верховые прогулки, когда солнце становится слишком жарким.

Мне опять не удалось как следует позавтракать, но я поспешила наверх, чтобы отыскать амазонку и влезть в нее. Я подумала, что Мари обладала превосходным вкусом в одежде, в отличие от вкуса в мужчинах, ибо экипировка была прелестной. Она состояла из довольно тяжелого облегающего бедра длинного твидового двубортного жакета с широкими лацканами. Под него я надела белую блузку с крахмальным, плотно облегающим воротничком. Юбка была пышной, но совсем простой. Все это увенчивалось блестящим цилиндром, который мне пришлось надежно пришпилить к волосам.

Сапоги сияли так же, как у Уолтера, и имелся арапник, тоже входивший в комплект. Когда я спускалась по лестнице, Уолтер, ждавший в вестибюле, казался ужасно раздраженным, но его лицо просветлело, едва он увидел меня, что я восприняла как комплимент. И не ошиблась.

– Ей-Богу, – сказал он, – вы необыкновенно привлекательная женщина. Костюм Мари смотрится на вас чрезвычайно хорошо. Лучше, чем на ней.

– Спасибо, – сказала я.

– Надеюсь, вы хорошая наездница, потому что мне нравится нечто большее, чем просто легкий галоп по пастбищам. Если не будете поспевать за мной, я больше вас не приглашу.

У меня имелись некоторые сомнения относительно моих способностей как всадницы, но я лишь наклонила голову в знак того, что приняла предупреждение. Мы двинулись к конюшне по вымощенной дорожке, изящно извивавшейся между строго распланированными цветниками. Работавшие в имении мужчины не обратили на нас внимания, когда мы проходили мимо. Я было хотела похвалить их за великолепные цветы, но удержалась, усомнившись в том, что Уолтер это одобрит.

Лошади были готовы: лоснящаяся симпатичная кобыла для меня и красновато-коричневый каурный жеребец для Уолтера. Мы сели в седла – я слегка неуклюже, ведь уже прошло время с тех пор, как я ездила верхом. Уолтер врезал арапником по конскому боку, и жеребец с места в карьер рванул по равнине. Я пятками стронула свою лошадь с места и не заставляла ее набирать полную скорость. Уолтер, придержав свою, ждал меня.

– Вы слишком медлите, – сказал он. – Боитесь?

– Не вижу смысла изнурять свою лошадь, – ответила я.

– Ах, вы не видите смысла!

С этими словами он изо всей силы вытянул арапником мою лошадь по боку. Кобыла рванулась, Уолтер поехал следом. Приблизившись вплотную, он ударил мою лошадь арапником и свою тоже, смеясь над моими отчаянными усилиями удержаться в седле.

Я подумала, что Уолтеру крайне необходимо преподать урок. Краем глаза я видела, как он поднимает плетку, чтобы еще раз стегнуть мою лошадь. Прежде чем он опустил плетку, я резко бросила кобылу вправо, прямо наперерез ему, испугав жеребца и заставив его вдруг встать на дыбы. Теперь уже я воспользовалась плеткой, правда, слегка, чтобы только кобыла поняла, чего я от нее жду. Она вроде бы действовала со мной заодно, ибо мы помчались, намного опередив Уолтера.

Он с криком последовал вдогонку, но моя лошадь была меньше и резвее, и мы оставили Уолтера далеко позади; тут я увидела каменный забор – превосходную преграду для прыжка. Я направила кобылу прямо на забор. Она изящным прыжком преодолела барьер, а вскоре то же сделал неповоротливый жеребец Уолтера.

Я круто повернула свою лошадь, преградив Уолтеру путь. Крупный жеребец уже устал, между тем как моя кобыла по-прежнему шла хорошо. Минуя Уолтера, который придерживал коня, как поначалу, я крикнула ему, чтобы он следовал за мной, если отважится. Моя лошадь хорошо справилась с прыжком, сумев даже на этом коротком расстоянии как следует приготовиться к преодолению препятствия. Я придержала ее, чтобы посмотреть, как справится с ним жеребец Уолтера, но у него вышло неуклюже, и, приземляясь после прыжка, он так ударился о землю, что Уолтера вышибло из седла. Похоже, его сбрасывало не впервые.

Я направила свою лошадь к жеребцу. Я подвела ее к месту, где Уолтер отряхивался, глядя на меня едва ли не волком.

– Вы плоховато ездите на лошади, мистер Дункан, – сказала я. – Это был нетрудный прыжок.

Прежде чем он смог ответить, я уже направлялась в сторону конюшни.

Он догнал меня, только когда я уже спешилась и передала лошадь конюху.

Он спешился и вплотную подошел ко мне.

– Это, – сказал он, – не было забавно. Если вы посмеете насмехаться…

– Я и думать об этом не думала, мистер Дункан, – сказала я. – С вами произошел несчастный случай, вот и все. Благодарю вас за интересную прогулку. А теперь я должна заняться делами вашей матери. Всего доброго, сэр.

Он не проводил меня к дому. Я не стала тратить время на переодевание и прямиком проследовала в покои миссис Дункан. Она еще лежала в постели; она редко поднималась раньше одиннадцати. У нее было много записок и писем, которыми я должна была заняться, а также длинный перечень других дел, в большинстве своем пустячных. Я заподозрила, что она затратила немало времени на их выдумывание.

Если она и обратила внимание на мой костюм для верховой езды, то не показала виду. Она просто дала задание написать письмо и вручила список прочих дел.

– Ваш сын и я сегодня утром славно покатались верхом, – сказала я.

– Надеюсь, вам понравилось, – она проницательно посмотрела на меня. – Он вышиб вас из седла?

– Ну зачем же, – сказала я. – На самом деле он сам свалился.

– И, разумеется, к вашему большому удовольствию?

Я позволила себе широкую улыбку.

– Боюсь, что я смеялась. Само собой, он не пострадал.

– Можете идти, – сказала она.

Я думала, ее рассердило, что Уолтер не заставил меня слететь с лошади. Сделать это явно входило в его намерения, если бы удалось подстрекнуть кобылу, – а я предоставила ему все возможности ехать рядом, чтобы он мог завершить развлечение, которое, без сомнения, страстно любил. Я чувствовала, что на сей раз Уолтер был поставлен на место. Чем бы это мне ни грозило, сожалеть я не стану.

Остаток дня я усердно трудилась. К вечеру Аугуста Флорес зашла в библиотеку, где я писала большинство писем. Сев, она взяла одно из написанных мною.

– Отличный почерк, моя дорогая. Ей-Богу, лучшего я не видела. Вашим образованием определенно не пренебрегали.

– Спасибо, – сказала я. Похвала в этом доме была делом достаточно редким, чтобы не принять ее близко к сердцу.

– У меня для вас сообщение от моей сестры. Сегодня вечером вы будете ужинать вместе с нами. Непременно оденьтесь к этому случаю. Думаю, бледно-зеленое будет хорошо смотреться, и я припоминаю, что Мари предпочитала этот цвет, так что найдете из чего выбрать.

– В чем причина этого приглашения? – спросила я, чувствуя, что могу свободно держать себя с Аугустой, ведь до сих пор она выказывала по отношению ко мне только благожелательность и дружелюбие.

– Скоро приедет Лаверн.

– Лаверн Кейвет, – сказала я. – Я его еще не видела. Я удостоена большой чести.

– Грядут перемены, моя дорогая. Они вызваны распоряжениями Клода, и никто не может их отменить. Не уверена, что моей сестре это по душе, но она вынуждена подчиниться и следовать приказам. Вы можете отложить оставшуюся работу и подняться со мной наверх. У меня есть кое-что показать вам.

Я последовала за нею наверх, где она привела меня в один из пустовавших покоев. Когда она открыла дверь, я увидела, что все мои вещи перенесены сюда. Теперь в моем распоряжении две просторные, превосходно обставленные комнаты с окнами на фасад усадьбы. Эти апартаменты наверняка предназначались для важных гостей.

– Отныне вы будете жить здесь, – сказала она, улыбаясь моему изумлению.

– Похоже, моя дорогая, вы уже приняты как член семьи, а не как прислуга. Что тому причиной, не имею понятия. А если бы и знала, не сказала бы вам. Надеюсь, здесь вы будете счастливы, Джена. Я, например, очень рада.

– Спасибо, – сказала я. – Я совершенно ошеломлена.

– Не позволяйте мне задерживать вас, – предупредила она. – Ужин будет в семь, и у вас не так много времени. Я и сама отправляюсь готовиться.

Закрыв дверь, я обследовала свои апартаменты. Гостиная была выдержана в бледно-голубых тонах. Ковер был толст и роскошен. Было два легких кресла, маленькая софа с накидкой, вышитой голубым и желтым.

В спальне я обнаружила кровать с белым пологом на четырех столбиках, длинный комод, туалетный столик, стулья и очень милую ванную комнату с большим зеркалом – настолько гладким, насколько волнистым было зеркало в моей прежней комнате.

Я не стала терять времени на размышления о причинах происшедшего. Возможно, я составила себе неверное мнение об этой семье, а они просто испытывали меня, желая посмотреть, обладаю ли я манерами и должным характером, чтобы быть причисленной к их семье. Я не питала ни малейших иллюзий, что теперь у меня станет меньше работы, ибо уже знала: ни один член этой семьи не уступит ничего, не рассчитывая это тем или иным образом многократно возместить.

Сначала я причесалась, потом подобрала себе вечернюю одежду. Нижняя юбка была богато отделана кружевами; поверх нее я надела бледно-зеленое платье, которое было гораздо более тонкой работы, чем я ожидала, ибо оно было из тонкого атласа, расшитого цветочным узором. Оно было выкроено крестом – новый способ шитья, благодаря которому платье хорошо сидело, особенно на бедрах.

Осмотрев себя в высокое зеркало, я была удовлетворена тем, что не буду плохо выглядеть за этим, да вообще за каким бы то ни было столом. Я слегка подкрасила щеки и губы, затонировала их рисовой пудрой, подколола несколько выбившихся прядей и ровно за пять минут до семи часов была готова.

Итак, я должна была появиться последней, ибо они все ждали меня в гостиной. Я медленно спускалась по лестнице, чтобы произвести возможно лучшее впечатление. Я видела, как Аугуста сзади улыбается и усиленно кивает, – знак того, что я действительно выгляжу очень хорошо. Из остальных только один сделал одобрительный жест. Уолтера, направлявшегося к подножию лестницы, чтобы встретить меня и сопроводить в столовую, грубо оттолкнул в сторону мужчина, которого я прежде не видела, но которого сочла за Лаверна Кейвета. Он был высок, строен, с почти седыми волосами, хотя они и были густыми. Ему шел костюм в стиле Ван Дейка, и он любезно предложил мне руку, продев под нее мою ладонь.

– Замечательно, – тихо сказал он.

– Могу ли я осведомиться, что вам кажется замечательным? – спросила я.

Быстро подошедший Клод помешал ответу.

– Моя дорогая Джена, это друг всей моей жизни и доверенное лицо Лаверн Кейвет, который почтил нас в этот вечер своим присутствием.

– Рада с вами познакомиться, – я склонила голову перед моим партнером.

– Как я только что собирался сказать, – Лаверн говорил достаточно громко, чтобы все слышали, – на мой взгляд замечательно, что родственница этой семьи, даже и дальняя, как вы, может быть столь привлекательной.

На такой комплимент я не сумела найти ответа, который бы не выглядел поддержкой этого намека на внешность Дунканов.

– Однако чему тут, в самом деле, удивляться, – продолжил Лаверн. – Я знал вашу мать, а вы выглядите совсем как она, когда отвергла меня ради человека, ставшего вашим отцом. Представьте себе, мое разочарование было столь велико, что я так никогда и не женился, предпочел остаться одиноким, дабы сохранить нерушимой память о вашей матери.

– Как вы любезны, – улыбнулась я.

– Ну, комплименты розданы, – сказала Селина. – Полагаю нам пора к столу.

Она явно не одобрила комплиментов Лаверна. Он проводил меня в столовую и усадил. Одетта вышла во главе девушек, которые будут прислуживать. Она бросила на меня быстрый взгляд, исполненный томного гнева, но и только. Приказ Клода принять меня в члены семьи, похоже не встретил единодушного одобрения.

Аугуста так начала беседу, что сразу вовлекла меня в нее.

– Вам нравятся ваши новые апартаменты, Джена?

– Они чудесны, – сказала я, и глянув на Селину, перевела глаза на Клода: – От всего сердца благодарю вас.

– Рада, что вы довольны, – холодно сказала Селина. Клод же был весьма оживлен.

– В конце концов ваш отец был моим кузеном, и мы открыли для себя, что вы достойны войти в нашу семью. Я хочу объявить, что заказал наши кресла в опере на завтрашний вечер. Сначала мы пообедаем в отеле. Пожалуйста, к трем часам будьте готовы выйти отсюда. – Он обвел глазами стол. – Все понятно?

Мы все сказали, что будем готовы. Тогда он сделал еще один сюрприз – такой, к которому, подозреваю, не была готова даже его жена.

– И скоро здесь, в Дункан-Хаус, мы дадим торжественный обед и бал. В честь нашей очаровательной Джены.

Я была так поражена, что оглушенно молчала, пока Селина тоже оправлялась от шока, вызванного этим заявлением. Наконец я обрела дар речи.

– Мистер Дункан, я здесь так недавно; нет нужды во всех этих хлопотах.

– Это не хлопоты, девочка моя. Мы любим официальные обеды и танцы. Они у нас часты. Это для вас лучшая возможность познакомиться с нашими друзьями. Бал состоится в следующую субботу.

– Тогда я благодарна, – сказала я тоном, в котором звучала точно отмеренная доля смирения.

– Великолепная идея, – одобрил Лаверн.

– Думаю, это чудесно, – сказала Аугуста.

– Непременно раздобудьте настоящую музыку, – посоветовал Уолтер. – Последнее камерное трио звучало, как из прошлого столетия.

Последнее слово на эту тему было за Селиной.

– Вам всем хорошо давать советы, но подготовка ляжет на мои плечи. Мне придется действовать быстро. Времени – то совсем мало.

– Миссис Дункан, – сказала я. – Могу ли я помочь? Таким делам меня хорошо обучили.

– Я вполне рассчитываю на вашу помощь, – раздраженно сказала она. – С чего вы взяли, что я должна заниматься этим одна? От Аугусты помощи никакой.

– Была бы, если бы ты не критиковала все, что я делаю, – резко ответила Аугуста.

Клод положил конец пререканиям.

– Итак, решено. Обязательно позаботьтесь, чтобы прием вышел роскошным.

После еды Клод, Лаверн и Уолтер отправились, как обычно, в гостиную, где их ждали бренди и сигары. Дамы остались за столом, хотя беседа между ними текла особенно лениво. Селина все еще, казалось, злилась на то, что о танцах ее не предупредили заранее, а Аугуста страдала от неуместных колкостей сестры. Я изо всех сил старалась поддержать беседу, рассуждая о возможном убранстве для приема.

Меня как следует научили этому в старших классах пансиона, где обучали всему, что относилось к благополучию и приятной жизни, и ничему о том, как такой жизни достичь. Стало быть, мои идеи были хороши достаточно, чтобы завладеть вниманием Селины, и вскоре мы все втроем увлеклись этим обсуждением.

Когда я отправилась к себе, я все еще пребывала в удивлении неожиданной переменой моего положения в этой семье. Тщательно подготовленный бал и ужин в мою честь? Селина намеревалась пригласить пятьдесят пар – почти предельное для этого дома число. Завтра мне предстоит писать приглашения, и до захода солнца рассыльный их доставит.

По крайней мере сегодня моя скорбь, которая возвращалась каждый вечер, когда я ложилась спать, смягчилась предвкушением приема. Неделя будет хлопотной. Писать приглашения и следить за приготовлениями. Выбрать платье и удостовериться, что оно подходит. Опера завтра вечером, которая требует официального наряда. Обед в городе. Едва ли у меня будет время на размышления.

Однако я, как обычно, не успев сомкнуть глаз, подумала о Дэвиде. Надо бы что-то сделать, чтобы он тоже присутствовал на этом приеме, но, конечно же, его имя никак не могло попасть в список гостей. В Новом Орлеане он такой же чужак, как и я. Я хотела снова увидеть его, ведь он столько для меня сделал. И он мне нравился. Он был остроумен и обаятелен, он обладал хорошими манерами. Я гадала, беспокоится ли он обо мне, не имея возможности узнать, что же все-таки со мной произошло.

Я хотела снова увидеть его так же сильно, как ждала оперы и бала. Возможно, так же. Я с удовольствием думала: а может, есть большая причина для моего желания снова быть с ним?

Может быть я влюбилась в него? При этой глупой мысли я свернулась калачиком и приготовилась уснуть.