В первый же вечер, проведенный мной в Гватемала-сити, я был весьма раздосадован тем, что меня и в этой далекой стране не оставляют в покое. В холле отеля «Эльдорадо» то и дело упоминали мое имя: оказывается, 3-й канал местного телевидения передавал интервью со мной.

Я не бывал в Гватемале более пяти лет. С тех пор столица этой небольшой латиноамериканской страны разрослась ввысь и вширь. И хотя центральный район с его световой рекламой и привычными контурами высотных зданий почти не претерпел изменений, сам город, расположенный, кстати сказать, на плато между двумя вулканами, Агуа и Фуэго, на высоте 1493 м над уровнем моря и насчитывающий свыше 600 тысяч жителей, живет сегодня совсем иной, наполненной жизнью. Республика Гватемала не хочет вечно оставаться в положении развивающейся страны, она стремится вырваться из кольца изоляции. В стране медленно, но неуклонно происходят позитивные изменения. Примерно 60 % населения составляют индейцы, 25 % — потомки смешанных браков, а остальные — потомки белых переселенцев, обосновавшися на этих землях много поколений назад.

Гватемала имеет все шансы на то, чтобы стать в будущем настоящей Меккой для туристов, стремящихся побывать в древних городах народа майя и в первую очередь — в Тикале. На следующий день на небольшом самолете компании «Авиатека» мы совершили перелет во Флорес, расположенный на берегу озера Петен-Ица. В недавно построенном здании аэровокзала мы буквально изнемогали от жары, поскольку крыша этого громадного здания, весьма напоминающего ангар, раскалилась от зноя, как настоящая духовка. Никакого местного транспорта здесь не оказалось, и мне не оставалось ничего другого, как взять в аренду автомобиль «Датсун», выслушивая уверения хозяина, что дорога на Тикаль находится в превосходном состоянии.

Признаться, мне частенько приходилось совершать подобные путешествия. Преодолевая километр за километром, я с опаской ждал, когда же наконец оборвется полотно и впрямь отличной асфальтовой дороги, но она, как и было обещано, все тянулась и тянулась среди зарослей джунглей, мимо так называемых финкас, многокилометровых плантаций маиса и кофе. На всем протяжении пути до Тикаля — а это без малого 60 км — дорога была ровной, как стол, и если бы не тропические ливни, то и дело закрывавшие видимость, мы добрались бы до Тикаля менее чем за час. И вот наконец, когда уже совсем смеркалось, мы остановились перед шлагбаумом, служившим границей национального археологического заповедника Тикаль.

Ральф, химик по специальности, вызвавшийся быть моим проводником, так же, как и я, искал «Джангл Лодж» — своего рода отель, состоявший из бунгало, в котором мне 17 лет тому назад довелось провести несколько дней. Мне почему-то казалось, что на пути наверняка должны были стоять указатели или таблички, подсказывающие дорогу. Но их почему-то не оказалось. Ни одной.

— Сеньоры! — крикнул я, обращаясь к трем индейцам, сидевшим у обочины дороги. — Скажите, пожалуйста, где находится «Джангл Лодж»?

Они недоумевающе поглядели на меня. Может быть, мой испанский был для них непонятен или они говорили только на каком-то из шестнадцати индейских диалектов, на котором сегодня разговаривают туземцы в Гватемале? Я прибавил газу, мой «Датсун» рванул с места, и индейские «сеньоры» мигом остались далеко позади.

Черно-сизые облака быстро бежали по небосклону; надвигалась ночь. Тут и там в узких окошках начали загораться уютные огоньки красноватых ламп, а в хижинах бедняков чадили масляные факелы. Наши ноздри слегка пощекотал приятный запах древесного угля… В тот же миг наш «Датсун» неожиданно свернул на грунтовую дорогу, петлявшую в девственных зарослях кейба, и мне не оставалось ничего другого, как направиться прямо на огонек, маячивший в зарослях. Там под навесом небольшого деревянного домика сидел старик, невозмутимо покуривавший трубку. Как видно, ему ничуть не мешал тропический ливень, отчаянно барабанивший по крыше нашей машины, превращая дорогу в настоящее болото.

— Не скажете ли вы, как проехать к «Джангл Лодж»? — обратился я к старику с вопросом, повторив то же самое по-испански и по-английски. Старик покачал головой, но он делал это и прежде, так что этот жест никак нельзя было принять за ответ. Собравшись с мыслями, я попытался вспомнить, и в моей памяти всплыл небольшой пригорок, на котором когда-то стоял «Джангл Лодж».

На следующее утро я убедился, что «Джангл Лодж», который мы так долго искали, представлял собой не слишком привлекательное зрелище.

Струи воды под колесами нашей машины вскоре превратились в настоящие ручьи. «Вода течет сверху!» — пробурчал Ральф со свойственным ему сарказмом. Наш «Датсун», продвигаясь вперед, запрыгал по камням и корневищам, и наконец свет одной из фар уткнулся в потертую деревянную табличку с красными буквами: «Джангл Лодж». Между деревьями тут и там стояли автомобили, за которыми виднелся «главный корпус» и бунгало.

Я остановил «Датсун» и выключил фары. Когда глаза немного привыкли к темноте, нашим взорам предстал неосвещенный длинный барак или, лучше сказать, хижина, крытая связками пальмовых листьев. Внутри слышались громкие мужские голоса. Стараясь придать своему голосу как можно более любезную интонацию, я крикнул «Хэлло!», а затем «Buenos tardes!».

Послышались шаги. За дверью щелкнула зажигалка, загорелась свеча. Два слабых язычка пламени, танцуя на ветру, бросили слабый отсвет на наши лица. Перед нами возник громадный, как шкаф, мужчина, поглядевший на нас приветливым взглядом.

— Bienvenidos, сеньор фон Дэникен? — произнес он полувопросительным тоном. Затем, оглядев и узнав меня, великан продолжал: — Бьенвенидос, дон Эрик! — Он произнес эти слова мрачным и, как мне показалось, немного меланхоличным тоном. На столе горела лампа. Я увидел перед собой честное, открытое лицо с длинным, узким носом; на вид великану было лет 50. На нем была коричневая, в желто-красную клетку рубашка, надетая поверх зеленых вельветовых брюк, давно не стиранных и столь же давно ставших непомерно тесными своему владельцу.

— Откуда вы меня знаете? — поинтересовался я.

И тогда, все еще стоя под навесом, с которого ручьями стекали потоки дождя, великан представился:

— Меня зовут Хулио Чавес. Впрочем, можете называть меня Хулио. — Он произносил «х» с характерным резким придыханием. — Можно, я буду звать вас «дон Эрик»?

— Да называйте меня просто Эрик! — поспешно откликнулся я, но он стоял на своем и предпочел более почтительную формулу «дон Эрик». Затем в нескольких словах он рассказал мне, что по происхождению он — гуатемальтеке, потомок европейских переселенцев, по профессии — инженер-строитель, питает давнюю страсть к археологии. Оказывается, он вот уже много лет ведет изучение комплекса Тикаль и других центров древней культуры майя, хорошо знает все испаноязычные издания моих книг, где, естественно, опубликованы мои фото, а также вчера видел интервью со мной, транслировавшееся 3-м телеканалом.

— А почему нигде не включен свет? — недоумевающе спросил я.

— О, все из-за этих проклятых москитов, — отвечал великан, передернув плечами, и тотчас, как бы в подтверждение его слов, отвратительное бурое насекомое величиной с майского жука запуталось в моих волосах. Хулио осторожно коснулся моей головы, проговорив «Пардон», щелчком отправил злополучного москита прямо в потоки дождя и, наконец, жестом пригласил меня войти в свой «отель». Один из трех мужчин, беседовавших с Хулио, поспешно зажег старинную лампу.

— А где же ваши постояльцы? — поинтересовался я, окинув комнату быстрым взглядом и заметив явные следы запустения.

— Да, кроме нас с вами, здесь никого нет. Здесь чаще всего ночуют те, кому больше некуда деваться.

При всем том «Джангл Лодж» прежде был вполне обжитой гостиницей. Раньше здесь останавливались археологи, студенты и туристы. Но с тех пор, как Флорес соединило с Тикалем отличное асфальтированное шоссе, туристы обычно стараются попасть в город, чтобы переночевать в более приличном городском отеле, а приток археологов из-за недостаточного финансирования раскопок в Тикале тоже иссяк. Отели, испытывающие недостаток постояльцев, во всем мире закрываются куда быстрей, чем строятся. А уж во влажных тропических лесах костлявая рука времени горит желанием уничтожить и стереть с лица земли все, что только возможно. Вот и в «Джангл Лодж» москитные сетки на окнах давным-давно дырявые, матрацы и кровати сырые, а душ в заброшенной ванной никогда не работает.

Как бы там ни было, мы вместе с Хулио и его парнями уселись в «столовой» за стол, на котором чадила свеча. Внезапно лампочки начали помигивать; видимо, кто-то где-то запустил электрогенератор, и голые, засиженные мухами лампочки загорелись мутным светом.

Да, ничего не скажешь — интерьер из разряда тех, которые вдохновили бы Альфреда Хичкока на очередную драматическую картину! Сумрачный свет. За столом — шестеро мужчин, у троих из которых лица покрыты давно не бритой щетиной, то и дело прикладываются к бутылке с ромом. На стене позади стойки бара — связка давно заржавевших ключей от комнат да пожелтевший, трехлетней давности настенный календарь какого-то страхового общества. Огромная желтая простыня, на которой еще угадывается изображение какой-то древней стелы майя, делит узкое, длинное помещение на две части. Множество пустых, заросших грязью столиков. Между крышей и стенами — большой просвет для чистого воздуха и беспрепятственного доступа всевозможных видов насекомых, какие только водятся в здешних местах. Москиты то и дело мелькают рядом с нами, облепляют все вокруг и ощупывают своими хоботками стены, пол и потолки, пытаясь найти что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее человеческую плоть.

Молоденькая девушка-индианка — и откуда только она взялась? — подает нам бифштекс с переваренным рисом. Мы, порядком проголодавшись, набрасываемся на угощение. С голоду, как говорится, и черт мухой не побрезгует. (Кстати о мухах. Когда я на следующий день заглянул на кухню, меня едва не стошнило. На столах, кастрюлях и сковородах, покрытых толстым слоем грязи, были разложены сырые ломти мяса, овощи и фрукты, в которых кишмя кишели мухи и целые колонии муравьев. После этого мы целых четыре дня питались в Тикале только орехами и кока-колой.)

Ранним утром древний Тикаль похож на настоящий город-призрак.

Хулио и его бородачи предложили нам расположиться в бунгало № 3. Мы договорились встретиться в девять часов утра, но сон упорно отказывался заглянуть к нам. От гнетущей дневной усталости еще можно было бы как-то смириться с узкой, неудобной койкой, если бы не полчища москитов, от которых ее надо было защитить и превратить в настоящую крепость. Я поспешно заклеил щель под дверью и прорехи в москитной сетке на окнах скотчем, который я специально для этого постоянно вожу с собой целыми рулонами, но против более мелких паразитов, таких, как клопы и клещи, это испытанное средство оказалось бессильным, и все эти кровожадные звери набросились на наши бедные тела, впиваясь в икры, бедра и прочие части тела. Казалось, более всего на свете они любят швейцарские окорока. Мы поспешно натянули джинсы и застегнули и зашнуровали все, что только возможно. А на улице вилась и кружилась всевозможная насекомая живность джунглей, так что мы вздрагивали при каждом новом пируэте. В нашем мозгу то и дело отдавалось болезненной дрожью — фррр… фррр… фррр… В сетку бешено врезались какие-то неведомые жуки. Неужели нам так и не удастся заснуть? Увы, наркоз усталости действовал лишь очень ненадолго. А при первых же лучах рассвета мы поднялись на ноги, позавтракали, как всегда, орехами и кока-колой, торопливо погрузили свой нехитрый багаж и свои так и не отдохнувшие телеса в «Датсун» и двинулись по руслу вчерашнего потока, которое вывело нас на шоссе, ведущее в Тикаль.

 

Тикаль, древнейший из городов майя

В этот ранний час Тикаль казался настоящим городом-призраком. Через весь центр города — своего рода акрополь — протянулись серебристо-серые вершины пирамид. Услышав звук наших шагов, врассыпную бросились бесчисленные ящерицы. В кустах зашевелилась огромная гремучая змея, так что нам пришлось отогнать ее камнями.

Тикаль — древнейший город народа майя; есть данные, позволяющие отнести его возникновение к VIII в. до н. э. Кстати, в том же VIII в., точнее — в 753 г. до н. э. был основан и Древний Рим. Но дело даже не в датах, ибо древний Тикаль вполне смог бы выдержать сравнение с этим крупнейшим городом дохристианской эпохи.

Площадь этого парка, объявленного правительством Гватемалы национальным археологическим заповедником, составляет ни много ни мало 576 км2. На этой громадной территории сохранилось множество заросших буйной растительностью руин и фрагментов построек, этих каменных следов некогда «ультрасовременных» строений. В самом «сити», обширной зоне особо плотного скопления руин общей площадью 12 км2, на сегодня обнаружено и локализовано более 3000 строений, лишь немногие из которых раскопаны. Это жилые здания и дворцы, культовые центры, резиденции правителей, террасы, платформы, пирамиды и жертвенники, соединенные между собой мощеными улицами, на пути которых нередко встречаются обширные каменные площадки для игры в мяч. Данные аэрофотосъемки позволили выявить существование разветвленной канализационной и оросительной системы, охватывающей практически всю территорию полуострова Юкатан. Эта обширная инфраструктура водных каналов особенно поразительна, поскольку Тикаль расположен вдали от моря и рек. Она образует грандиозный водопровод, сооруженный по тщательно продуманному плану, из которого на сегодняшний день во внутренней зоне локализовано семь фрагментов, а во внешней — три. Специалисты оценивают численность населения Тикаля в дохристианскую эпоху примерно в 50 000—90 000 жителей, но это число, судя по масштабам метрополии, явно следует пересмотреть в сторону увеличения.

— Но почему же, дон Эрик, Тикаль был возведен в самой глуши непроходимых джунглей, а не на берегу озера Петен-Ица, расположенного в 40 км от него? Не могли бы вы объяснить мне, почему они, то бишь древние строители, решились на это?

Увы, дон Эрик и сам не знает ответа на этот вопрос.

— Может быть, это произошло случайно, по ошибке… — проговорил я, чтобы хоть что-то ответить на вопрос великана. Но Хулио темно-бурой тыльной стороной ладони стер со лба капли пота и решительно возразил:

— Чепуха! Такое не могло быть случайностью! Ти-каль — это своего рода астрономическо-математический монстр… — Тут Хулио вскочил и от избытка эмоций прибег к языку жестов, то есть принялся размахивать руками. Резким жестом он указал на 70-метровую пирамиду, высившуюся справа от нас. — Это — IV храм! — воскликнул он. А затем указал рукой налево, где высилась пирамида поменьше — «всего-навсего» 44 м. — А это — I храм. Если провести от центра IV храма прямую линию к центру I храма, она будет указывать прямо на азимут точки захода солнца в день 13 августа. А вон там, прямо перед нами, высится III храм. Прямая между I и III храмами укажет на точку солнца в дни весеннего и осеннего равноденствия. А если провести такую же прямую между III и IV храмами, она будет указывать точку восхода солнца в первый день зимы. Ну, что вы скажете об этом, дон Эрик?!

Дон Эрик скромно молчал, и на лице Хулио заиграла скептическая усмешка.

— Пойдем дальше. Запомните: V храм вместе с I и IV храмами образует правильный прямоугольный треугольник! — выпалил он.

— Ну и что же? Существует множество зданий, расположенных под прямыми углами друг к другу. Что в этом особенного?

Хулио ошарашенно поглядел на меня:

— А у вас есть при себе компас?

Вместо ответа я порылся в своем чемодане и достал компас. Хулио тотчас схватил его и повертел на ладони, следя за стрелкой. Затем он с гордым видом предложил мне взглянуть на красную стрелку, указывающую строго на север.

— Приходилось ли вам когда-нибудь открывать пирамиду, ориентированную на север, юг, восток или запад? — спросил он.

— Нет, — честно признался я.

Хулио засмеялся тихим, довольным смехом:

— Отлично. А теперь давайте попробуем взобраться на первый храм!

Мы достали камеры и послушно последовали за великаном. Хулио направился прямо к нижней ступени храма. За долгие годы работ в этом комплексе он привык и поднимался уверенно, держа в руках компас и прочие приборы. Для нас же этот урок скалолазания оказался очень нелегким. Ступени оказались очень высокими, почти достигая нам до колен, и к тому же шли очень круто вверх, буквально громоздясь друг на друга, так что мне сразу же вспомнились скальные стенки в наших Швейцарских Альпах. Внизу под нами осталась поросшая травой площадка, окруженная со всех сторон пирамидами и храмами. Пятеро туристов, предусмотрительно облачившихся в пестрые плащи-дождевики, казались сверху крохотными, словно муравьи, получившие от своей муравьиной царицы задание самым тщательным образом сфотографировать все эти каменные стелы, храмы, ступени и прочие объекты, древнее назначение которых уже невозможно понять.

С трудом переводя дух, мы поднялись на верхнюю площадку самой высокой пирамиды, которую археологи окрестили I храмом.

Но и здесь, высоко над землей, нас тотчас окружили москиты. Они вились над нами жужжащим серебристо-голубоватым роем. Пятеро туристов, запрокинув головы, поглядели на нас. Один из них крикнул:

— How is it up there?

— Дурацкий вопрос! — пробормотал Ральф и крикнул в ответ: — Почти как на вершине Маттерхорна! — Он стоял, крепко вцепившись руками в массивную железную цепь, которой на всякий случай была обнесена площадка. — Тому, кто грохнется отсюда вниз, вряд ли захочется подниматься сюда еще раз, верно, дон Хулио?

— Да, пожалуй, что и костей не соберешь, — важно протянул Хулио. — Что уж и говорить о тех, кого угораздит свалиться с IV храма. В прошлом году там насмерть разбились двое туристов и местный проводник.

— А на Маттерхорн каждый год поднимаются сотни скалолазов, и ничего, — заметил Ральф, опять вспомнив о горах далекой родины.

— Да, но в альпийских башмаках с шипами! — бросил я. Меня только что осенила мысль, насколько легче был бы подъем, если бы я догадался запастись альпийскими шиповками.

Хулио, сменив тон, обратился ко мне:

— Дон Эрик! Поглядите отсюда на V храм! Как по-вашему, он расположен под прямым утлом к I или IV храму, а?

Для начала я сообразил, что на I храме стою я сам. Я взглянул на лестницы и каменные стены, обращенные прямо к V храму, а затем перевел взгляд на видневшийся вдали IV храм. Компас показывал то же самое, что я мог наблюдать собственными глазами: IV, I и V храмы образовывали прямоугольный треугольник. Ну, и что в этом особенного? Почему эти храмы не могли быть расположены так по чистой случайности? Я так и сказал Хулио.

— Да нет, об этом не может быть и речи, — осадил меня Хулио. — Не забывайте о том, что каждый из храмов ориентирован по одной из сторон света. Имейте в виду, что IV, I и V храмы образуют в плане прямоугольный треугольник, отмечая собой его вершины. Как по-вашему, под каким углом расположены V и I храмы относительно оси север — юг?

Сказав это, Хулио с улыбкой вернул мне мой компас. Я направил его на IV храм и заметил:

— Что-нибудь между 15° и 17° относительно северо-восточной оси. — Помолчав немного, я продолжал: — Впрочем, компас у меня старый, и эта цифра, возможно, не вполне точна…

— Нет-нет, именно 17°! — воскликнул дон Хулио Чавес, инженер-строитель, отлично разбиравшийся в подобных вещах. — Я же вам говорил: это не могло быть простым совпадением!

Я ничего не понимал. Ну, и что из того, что компас и впрямь показывает отклонение 17° от северо-восточной оси?

— Дон Эрик! — Голос Хулио стал спокойным и властным. Я пристально посмотрел на великана. — Да ведь это же — Тула, Чичен-Ица, Майяпан, Теотиуакан… Знаменитые культовые центры-города майя, упоминаемые в любом мало-мальски приличном туристическом путеводителе. Дело в том, что во всех этих городах главная ось зданий отклоняется от северо-восточной оси ровно на 17°. Что же, и это тоже — случайное совпадение?

Сообщив эту поразительную весть, Хулио сделал небольшую паузу, да так удачно, что лучшей мизансцены не смог бы придумать никакой самый искушенный режиссер. Загадка этих 17° произвела на меня сильное впечатление. Хулио явно хотел показать этим, что в основе всех культовых центров и городов Мезоамерики лежит один и тот же проект, строительный план, если хотите, задающий единую пространственную ориентацию всех этих грандиозных построек. Города, которые упомянул Хулио в своей тираде, были сооружены в разные исторические эпохи, но их архитекторы и строители, оказывается, неизменно стремились воплотить один и тот же таинственный замысел. Странно.

Древний Тикаль (реконструкция). Этот снимок мне удалось сделать в Антропологическом музее Гватемала-сити.

IV храм — ступенчатая пирамида высотой 70 м.

 I, IV и V храмы образуют прямоугольный треугольник.

Утреннее солнце светит прямо над вершиной I храма.

 

Монументальные реликвии

Ясно одно: как бы там ни было, дальновидные зодчие той далекой эпохи возводили свои храмы и пирамиды явно не в расчете на то, чтобы привлечь сюда в XX в. массы туристов, жаждущих сфотографировать их. Другими словами, о фальшивке и речи быть не может.

Итак, пирамиды и храмы с самого начала находились на тех же самых местах, где сегодня высятся их величественные руины. Нет никаких сомнений в том, что планировщики, выбиравшие место для этого удивительного комплекса, о чем-то думали и отнюдь не случайно остановили свой выбор на площадке, расположенной в гуще девственных лесов. Окончательное решение о выборе места, естественно, принял правитель. А затем уже были определены источники финансирования.

Тикаль в древности представлял собой совершенно уникальную строительную площадку. Археологические раскопки показали, что многие «новые сооружения» были возведены на куда более древних фундаментах. Видимо, земля здесь стоила очень дорого, и постройки на протяжении многих веков не раз отстраивались заново… Совсем как на знаменитом острове Манхэттен в Нью-Йорке, где старые небоскребы со временем будут снесены, а на их месте появятся новые. Почему? Да потому что ядро Манхэттена строго распланировано раз и навсегда.

Тикаль в древности представлял собой совершенно уникальную строительную площадку.

Вот и в Тикале городское ядро по неизвестной причине было распланировано в незапамятной древности. Единственное исключение — пирамиды: они были возведены раз и навсегда, на девственной почве. Они стояли здесь всегда, пережив и блистательный расцвет этой древней столицы майя, и ее упадок, и полное запустение.

Пирамиды имели особое значение. Какое? Увы, ученым пока что не удается прийти к единому мнению относительно назначения этих громадных каменных монументов.

Быть может, они служили обсерваториями? Но тогда зачем их так много и притом — в одном и том же месте?

Может быть, это гробницы? Да, во многих пирамидах действительно обнаружены склепы, однако сохранилось множество надгробий — даже для царей и жрецов! — возведенных с несравнимо меньшими затратами труда. Самое главное, если пирамиды действительно должны были служить усыпальницами и гробницами, то вполне естественно ожидать, что погребальные камеры должны были существовать во всех без исключения пирамидах. А это далеко не так.

Быть может, пирамиды служили этакими пространственными ориентирами и учебными аудиториями, помогавшими определять расположение сторон света? В высшей степени маловероятно. Где же могли преподавать древние доценты? Где размещались их гипотетические слушатели? Ведь на вершине самих пирамид места очень и очень мало.

Остается предположить, что внутри этих мощных каменных башен находились жертвенники, на которых жрецы, совершавшие мрачный и кровавый ритуал, вырезали у рабов и пленников сердца, чтобы принести их богам солнца? Но в ту эпоху, когда были воздвигнуты пирамиды Тикаля, еще не существовало практики человеческих жертвоприношений, поскольку первые документальные свидетельства о них относятся к рубежу нашей эры. К тому же для жертвоприношений, пускай даже и массовых, вовсе не требовалось такое огромное количество жертвенников, как пирамиды Тикаля. Археологические экспедиции университета штата Пенсильвания, США, которым мы во многом обязаны столь масштабными раскопками в Тикале, обнаружили в одной только центральной зоне Тикаля более 60 остовов пирамид и цельных пирамид всевозможных размеров, вплоть до самой большой — 70-метровой храмовой пирамиды.

А может быть, пирамиды служили мемориальными комплексами царствующих фамилий? Быть может, различие их размеров как бы символизировало разницу во влиянии и значении семейств, чью память они должны были увековечить? Эти предположения несут в себе некое рациональное зерно. Действительно, в Тикале были воздвигнуты стелы в честь наиболее выдающихся правителей. Судя по роскоши и великолепию величественных пирамид, жрецы-цари должны были обладать весьма основательными познаниями в математике, астрономии и строительном искусстве, воплощенными в некоем грандиозном плане. Но как же они могли передавать эти знания? В конце концов, вряд ли стоит принимать всерьез предположение, будто самая высокая пирамида служила своего рода «троном» для верховного правителя.

Возникает множество вопросов. Быть может, под этими пирамидами некогда были погребены древние боги? Может быть, под ними древнейшие жители этих мест хранили свои удивительные орудия, таинственные аппараты и тому подобное? Может быть, в так называемых усыпальницах жрецов постоянно жили стражи и хранители богов? Быть может, это были существа, которые привели в эти места древний народ и научили его всевозможным знаниям? Может быть, «боги» повелели возвести эти мощные каменные «замки» и «крепости», чтобы передать некое послание грядущим поколениям? Все эти предположения следует решительно отвергнуть. Дело в том, что до сих пор ни под одной из пирамид не обнаружено никаких штолен и ходов, ведущих к центру! Такие штольни должны были проходить глубоко под землей.

В Голландии, в музее г. Лейден, представлена удивительная нефритовая пластина, известная в научной литературе под названием Лейденской пластины. Она относится к числу древнейших находок, сделанных в Тикале. На этой пластине вырезаны 15 древних иероглифических знаков майя. Помимо нескольких знаков, смысл которых расшифровать не удалось, на ней сохранилась надпись, гласящая: «…Здесь благоволят лежать владыки небесного рода Тикаль…» Небесный род? Какие же владыки покоились здесь? Опять возникают вопросы, на которые пока нет ответа. Остается лишь строить догадки и предположения. Строители, возводившие Тикаль, владели развитой системой письменности, а также имели удивительно точный календарь. Между тем все известные нам народы развивались медленно и долго, постепенно накапливая и совершенствуя свой опыт и знания. И никогда и нигде знания не падали им прямо с неба, что называется, в готовом виде. Или все же бывали исключения?

Тикаль — древний сакральный центр, все сооружения которого возведены в строго определенных местах. Да, все эти постройки впоследствии могли быть доработаны и расширены, но — на том же самом месте. Со временем Тикаль стал этаким притягательным центром, чем-то вроде объекта паломничества, если говорить на языке более привычных для нас понятий. Город быстро рос и развивался. Появились просторные площади, множество храмов, дворцы. Особенно богатым убранством отличались святилища. Однако, в какую бы эпоху ни возводились все эти объекты, их взаимное расположение определялось астрономическими законами, раз и навсегда установленными древними зодчими. Вот, собственно, и все, что нам известно о Тикале.

Я вполне разделяю восторги специалистов, у которых все эти шедевры древнего зодчества вызывают нескрываемое восхищение. Разумеется, давно известно, что майя были искусными архитекторами и превосходными строителями. Разумеется, они вполне могли воздвигнуть эти изумительные сооружения, вздымающиеся в лазурное небо, без чьей бы то ни было помощи. При всем том остаются без ответа вопросы: как и, главное, откуда и от кого они могли получить подобные знания? Но их придется стыдливо ad acta [8]Ad acta (лат.) — приобщить к делу, положить под сукно. (Прим. перев.)
. Короче,

писал Гете в своем бессмертном «Фаусте». То же самое он вполне мог бы сказать и о Тикале.

Что это? Усыпальницы? Обсерватории? Древние жертвенники?

 

Да ведь это же смеются сами боги!

Общепринятый международный стандарт размеров футбольной площадки — 105 × 70 м. Размеры большой Плаза (площади) между I и И храмами — 130 × 75 м. Главный акрополь, расположенный к югу от Плаза, имеет вдвое большие размеры. Причудливый комплекс или, лучше сказать, конгломерат из 42 зданий образует группы, обрамляющие шесть внутренних дворов, причем высота горизонта у каждого их этих дворов различна. Сотни крытых помещений соединяются друг с другом посредством лестниц и дверей, образуя причудливый лабиринт, в котором легко заблудиться.

До сих пор никто еще не дал убедительного объяснения тому, что же, собственно, мог символизировать и выражать собой столь сложный комплекс построек. Здесь могли размещаться и жилища жрецов, и административные учреждения, и даже хранилища для «священных предметов». А колоссальные размеры комплекса акрополя, его невероятная продуманность и упорядоченность позволяют утверждать, что основатели Тикаля обладали поистине огромными познаниями. Расположение комплекса на равнине само по себе весьма примечательно; он представлял собой сплошную сеть помещений, залов и переходов, которая при необходимости могла быть расширена и пополнена. Вся совокупность зданий сгруппирована вокруг дворов, лежащих на площадках на разной высоте. Эти площадки ценой огромных усилий были превращены в платформы. Для создания подобных объектов необходим продуманный план. Необходима строгая организация работ. Необходимы транспортные средства, инструменты, механизмы, позволяющие выполнить задуманное. И все это сумели осуществить люди каменного века…

— Люди каменного века! — произнес я вслух, да так громко, что Хулио даже вздрогнул. Затем, смерив меня настороженным взглядом, он успокоился и даже рассмеялся своим обычным беззвучным смехом. Он никак не мог взять в толк, в чем же, собственно, дело. Затем он сложил рупором свои почерневшие от земли руки, прижал их к губам и крикнул:

— Stone-age-people! Stone-age-people! — И расхохотался, теперь уже во все горло. Его голос эхом откликнулся на каменных площадках и внутренних покоях акрополя. Хулио, видимо, ужасно нравилось, когда раскаты его смеха возвращались к нему в виде этаких вокальных залпов.

— Дон Эрик! — обратился он ко мне. — Слышите? Да ведь это же смеются сами боги!

Ученые установили общую особенность, позволяющую охарактеризовать всех людей каменного века: им якобы были неизвестны металлы. Все, что создали древние, все их удивительные постройки, полированные стелы и резные рельефы они создали без применения металлических орудий. Считается, что работали орудиями из заостренной кости, а также зубилами из базальта, диорита, обсидиана, именуемого также вулканическим стеклом, и других твердых пород камня.

— Нет, дон Эрик, им не удастся заставить меня поверить в эту чепуху! — ироническим тоном воскликнул Хулио.

— А почему бы и нет? Ведь в Тикале до сих пор не найдено никаких следов металла, никаких руин, свидетельствовавших об обработке или плавке бронзы или железа…

— И что это доказывает? Ведь когда в этих местах начались раскопки, руины Тикаля вот уже более 1000 лет были покрыты толстым слоем земли, на которой буйно разрослись джунгли и каждый год обрушивались тропические ливни? Да здесь, в этих местах, всего за одно поколение безнадежно проржавеет даже нож из самой лучшей стали. Что уж говорить о каких-то там примитивных сортах металлов — разумеется, за исключением благородных, которые слишком мягки и непригодны для обработки камня, — пролежавших в земле многие тысячи лет?..

— Да ведь дело не ограничивается одним Тикалем. Ведь ни в одном из поселений майя до сих пор не обнаружено никаких следов.

Хулио присел на одну из каменных ступеней; я протянул ему сигарету, и он механически поднес ее к губам, не обращая внимания на зажигалку, которую я также подал ему.

— Меня много лет занимала одна мысль, и я в конце концов решил остановиться на ней. Видите ли, майя, скорее всего, считали металлы священными! Вполне возможно, что они считали их даром богов, ниспосланным жрецам и ученым, короче, посвященным, и поэтому оберегали и всячески скрывали изделия из них. Жрецы, видимо, знали — опять-таки от тех же богов! — что из металла можно сделать практически все. Ну, например, кинжалы, мечи, щиты, доспехи и прочее смертоносное оружие. Они прекрасно понимали, что народ необходимо держать в узде, в повиновении, силой принуждая выполнять всевозможные тяжелые работы. Долгие годы рабского труда не могли не вызвать бунта, восстания, переворота, наконец. Поэтому мудрые жрецы всячески избегали давать в руки подневольным оружие из металла. И тем не менее я просто убежден, что у многих простолюдинов майя были металлические орудия!

Помните тонкие резные детали на их каменных рельефах? Неужто все это сделано с помощью примитивных каменных зубил, не говоря уж о костяных ножах? Дон Эрик, да ведь вы же знаете, что найдены головы из горного хрусталя удивительно тонкой работы! Они наверняка были выполнены с помощью металлических орудий. А тут еще эти удивительные колесики!..

— Какие колесики? — прервал я его тираду и чиркнул зажигалкой, опять предлагая Хулио закурить. — Я ведь не раз читал, что цивилизация майя вообще не знала колеса…

Хулио сделал глубокую затяжку и неспешно отвечал:

— Неплохо бы вам хотя бы разок побывать в нашем «Мусео де арте преиспанико» в Оаксака! Там вы смогли бы собственными глазами увидеть колеса из горного хрусталя. А в витринах антропологических музеев в Мехико-сити и Халапе выставлены детские игрушки на колесиках! Одна из этих игрушек напоминает нечто вроде собаки… И все они найдены при раскопках селений майя.

Да, беседа с Хулио весьма пополнила мои познания. Заехав в Копан, древний город майя на территории нынешнего Гондураса, я, естественно, сфотографировал эти зубчатые колеса — немые свидетели давно утраченных технологий. Там, в Копане, блоки с резными колесами находятся на углу огромной площади. Мне удалось запечатлеть на пленке колеса, явно имеющие ступицу. Тогда у меня возникла мысль, что майя, вполне возможно, знали колесо, но на практике никогда им не пользовались. Эта версия выглядела бы вполне убедительной, если бы не дороги…

42 здания расположены группами вокруг шести внутренних дворов, лежащих на разной высоте.

Совершенный образец искусства людей каменного века.

Тончайшая резьба. Неужели она выполнена без металлических инструментов?!

 Детская игрушка майя, найденная в Халапе. Она свидетельствует о том, что майя не только знали колесо, но и умели им пользоваться.

Копан. Зубчатые колеса — «шестерни» майя!

 

Дороги, по которым никто не ездил?

Из Тикаля в разных направлениях расходятся пять дорог с твердым покрытием, прорезающих дебри девственных лесов. Дороги со светлым покрытием в научной литературе обычно называют маршрутами для процессий или церемониальных шествий. Просто удивительно, сколько способна сделать археология, чтобы опровергнуть заблуждения, бытующие в научных кругах!

Благодаря данным аэрофотосъемки мы знаем, что древние города майя были связаны между собой разветвленной сетью дорог. Шестнадцать(!) таких дорог берут свое начало или заканчиваются в Коба, что на севере современного федерального штата Квинтана Роо. Одна из таких дорог, ведущих в Коба, проходит мимо Яксуна, небольшого селения, возле которого находится один из самых знаменитых комплексов, лежащих ныне в развалинах, — легендарный Чичен-Ица. На аэрофотоснимках четко видны светлые полосы, пересекающие густую зелень буйной растительности девственных джунглей. Они позволяют предположить, что 100-километровый путь из Коба в Яксуна, пролегавший мимо Чичен-Ица, шел дальше — в Майяпан и Уксмаль. Да это же настоящий хайвэй каменного века протяженностью добрых 300 км! На аэрофотоснимке хорошо видно, что это шоссе переходило в другую дорогу, тянущуюся из Джибилхатуна, что возле Мериды, столицы Юкатана, вплоть до восточного побережья Карибского моря у берегов острова Козумель.

Строители этих дорог сумели решить труднейшую задачу. Все дороги выложены из мощных скальных плит и имеют светлое, устойчивое к эрозии покрытие. Отрезок пути между Коба и Яксуна имеет ширину около 10 м — слишком много для какого-то там церемониального шествия.

Дорога общей протяженностью около 100 км поделена на семь прямых, как стрела, отрезков разной протяженности, самый большой из которых составляет около 36 км; при этом каждый последующий идет несколько под углом относительно предыдущего.

Данные раскопок не обнаружили у майя никаких следов компаса. Но каким же образом они могли так точно ориентировать эти дороги? Какими геодезическими приборами пользовались?

Быть может, они прокладывали трассы своих дорог, ориентируясь по пламени или дыму огромных костров? Действительно, рельеф местности в здешних краях плоский, как стол, и к тому же представляет собой сплошные непроходимые заросли девственных лесов. Никаких гор или холмов, откуда такие знаки были бы видны издалека, здесь нет. Костер, разложенный в сумеречном полусвете джунглей, трудно заметить даже на расстоянии полутора-двух километров. Ученые устроили нечто вроде «круглого стола» для обмена мнениями, пытаясь найти решение этой проблемы, которая казалась совсем простой. Древним строителям достаточно было сделать разметку строго по прямой линии и пометить этапы этой трассы какими-нибудь вехами, столбами и т. п.

Однако все подобные предложения исходили из предположения о том, что в чаще девственных лесов уже были проложены просеки! В таком случае действительно можно было бы установить вехи, зажечь костры-ориентиры и т. п. Однако для этого необходимо было четко представлять, где именно находится цель, и выбрать точное направление, ведущее к ней…

Чтобы довести подобную логику абсурда до ее естественного завершения, можно упомянуть еще один аргумент. Почему бы не предположить, что майя определяли трассу дороги по звездам? Однако вся беда в том, что звезды светят только по ночам, перемещаются по небосводу и к тому же здесь, в зоне влажных тропических лесов, добрых две трети года вообще не видны. Поэтому их никак не отнесешь к вехам, по которым можно проводить геодезические замеры.

Для педантов, попавших под огонь моей критики, я хотел хотел бы внести некоторые уточнения. Рельеф местности, являющийся в этих местах ровным, как стол, имеет, однако, незначительные перепады, обусловленные такими факторами, как долины рек или болотистые низменности. Так вот, майя, оказывается, проводили специальную нивелировку и выравнивание местности и при необходимости поднимали уровень горизонта. В некоторых местах сохранились насыпи высотой до пяти метров! Нет, для церемониальных процессий ничего подобного просто не потребовалось бы, да и паломники преодолели бы без всякого ропота такие низины. И все же факт остается фактом: рельеф сохраняет явные следы нивелировки!

А если мы сделаем остановку в некоторых пунктах этого пути, нас ждет удивительное зрелище — громадные катки или валики, применявшиеся для выравнивания дорожного полотна…

В Экале, на отрезке пути между Коба и Яксуна, обнаружен громадный, расколотый пополам каменный каток весом порядка 5 тонн! Этот каток, длина которого составляет около 4 м, не имеет в центре ступицы, напоминая собой этакую гигантскую скалку. Полнейший абсурд! Неужто люди каменного века, сумевшие отделить от скалы столь массивный блок и обработать его, превратили его в валик длиной 4 м, а сделать колесо, форма которого, кстати сказать, была им отлично известна, так и не додумались?!

Но ради чего, собственно, майя с такой тщательностью выравнивали свои дороги, если по ним не ездили ни колесницы, ни фуры? Зачем древние зодчие те отрезки дороги, которые проходят по болотистым местностям, уложили на столь прочные каменные подушки, что они не ушли в грунт и до сего дня? Если у них и впрямь не было скоростных колесниц, то к чему же тогда столь ровные и тщательно выполненные дороги? Для того чтобы таскать волокуши на жердях? Но последние наверняка бы оставили следы на каменных плитах. Быть может, их повозки передвигались на манер парусников в пустыне? Вряд ли, ибо в таком случае они должны были иметь полозья или колеса. Остаются животные. Однако современные ученые единодушны в мнении о том, что майя не знали вьючных животных. Может быть, они передвигались по воздуху, то есть летали? Но в таком случае им тем более не нужны были дороги. Впрочем, может быть, я не назвал какую-нибудь еще возможность практического использования столь разветвленной сети дорог? Быть может, я — как, впрочем, и археологи — упустил из виду какую-нибудь важную деталь?

Колеса! Опять колеса! Эти фото сделаны в Антропологическом музее Мехико-сити.

Колеса! Колеса и еще раз колеса! Фото, сделанные на «вокзале колесниц» в Копане. Колеса со ступицей!

 

Разговоры над крышами Тикаля

Мы не спеша поднялись на вершину одной из пирамид. Солнце палило немилосердно, буквально обжигая кожу на открытых участках тела, несмотря на патентованный солнцезащитный крем. На большой Плаза уже толпились любопытные туристы. Объективы их камер, вспыхивая на солнце, то и дело посылали в нашу сторону ослепительные солнечные зайчики.

— А как по-вашему, Хулио, зачем и для кого майя построили эти дороги? — Услышав мой вопрос, могучий Хулио Чавес вздрогнул, словно при нем было нарушено некое древнее табу, и поспешно отвечал:

— Для богов!

— То есть во славу своей религии?..

— Нет, именно для богов! — решительно настаивал Хулио. — У них были колесницы! А еще эти боги были настоящими владыками майя, которые построили эти загадочные дороги, владыками, которые толпами сгоняли рабов и рабочих на строительство, чтобы воплотить в жизнь свои грандиозные планы…

— Но ведь до сих пор не найдено никаких следов колесниц богов, никаких изображений подобных транспортных средств!

— Дело в том, что мы не вполне понимаем, что, собственно, изображено на рельефах майя. Так, на одной из надгробных плит, обнаруженных в Паленке, вполне возможно, изображена именно колесница богов. Известны иероглифы-пиктограммы с изображением бога, курящего трубку, который сидит на странной повозке. Я готов поклясться, что в искусстве майя изображения колеса и колесницы отсутствуют только потому, что колесо было для них сакральным, табуированным предметом.

— Но ведь дороги возникли в разные века, а боги, скорее всего, появились тут в самом начале эпохи майя, а может быть, и раньше, еще при их далеких предшественниках, — возразил я.

— Ну, хорошо, дон Эрик. Если боги действительно появились здесь в незапамятной древности, это означает, что затем они исчезли или, в крайнем случае, были погребены под пирамидами. И когда началось активное строительство дорог, они были, образно говоря, реанимированы и возвращены в земной план. Майя последующих эпох следовали первоначальному замыслу, прокладывая новые и новые дороги в точном соответствии с «планом», намеченным богами — теми самыми, возвращения которых они ожидали со дня на день. Именно готовясь к этому неведомому «дню X», они и возводили свои дороги, пирамиды и храмы.

Произнеся эти слова, Хулио поглядел на меня с состраданием, достойным Авраама из Санта-Клара, знаменитого проповедника эпохи барокко. А мне тотчас вспомнились грандиозные линии и рисунки на равнине Наска в Перу, где местные индейцы, готовясь к прибытию неведомых богов, нанесли на обширном плато громадные геоглифы-сигналы, различимые только с огромной высоты.

На вершине нашей пирамиды стало совсем тесно. Вокруг зазвучала иноязычная речь… Американец, несколько японцев, европеец… Туристические экскурсии в древние города майя с недавних пор привлекают сюда массу гостей. Добиваясь разрешения на турпоездки в составе групп, с которыми мне довелось побывать во многих районах Центральной и Южной Америки, я на собственном опыте убедился в том, что эти земли быстро распродаются… Выбравшись из толпы зевак, мы уселись в наш «Датсун» и помчались по грунтовым дорогам. Все эти дороги носят имена знаменитых ученых, производивших исследования в районе Тикаля. Так, здесь есть дорога Модели, названная в честь Альфреда Персиваля Модели, посетившего Тикаль в 1895 г., а также дороги Малера и Тоззера — в честь Теоберта Малера и Альфреда Мэрстона Тоззера, которые побывали в здешних краях в начале XX в., и дорога Мендеса — в честь Модесто Мендеса, проводившего раскопки на развалинах древнего Тикаля еще в 1848 г.

Древние памятники, встречавшиеся по обеим сторонам дороги, были настолько впечатляющими, что я, сидя за рулем, вертел головой во все стороны, а Хулио и Ральф преспокойно сидели на заднем сиденье, то бишь багажнике бедного «Датсуна». А панорама величественных монументов тянулась все дальше и дальше. Пирамиды-близнецы, на вершинах которых не было ничего похожего на храмы, гордо возвышались над пирамидами-карликами, едва-едва поднимавшимися над пышными кустарниками. В Тикале сохранилась 151 стела, большинство из которых находятся на большой Плаза перед акрополем. На развалинах древних памятников давно пустила корни буйная растительность, и прямо над ними высятся могучие лесные великаны с раскидистыми кронами, на которых благоухают и переливаются всеми цветами радуги сочные тропические цветы. На побуревших от времени каменных стелах хорошо видны лица владык и странные головы богов. Взбираясь на небольшие пригорки, мы часто с удивлением обнаруживали, что это — древние храмы и развалины зданий, короче, жертвы разрушительной десницы времени. Казалось, Тикаль будет тянуться без конца, будоража воображение своими загадочными руинами. Этакий фрагмент человеческой истории, увековеченный в камне.

Благодаря наплыву туристов Тикаль в наши дни поистине обрел новую жизнь.

Величественные монументы высятся прямо посреди джунглей.

На этих побуревших от времени стелах изображены головы богов. 　

 

Путешествие в далекое прошлое

А спустя три дня Хулио тоже покинул «Джангл Лодж». Он пообещал мне непременно найти нас в Финкас Лас Иллюзионес, Лос Тарросе или Бильбао; там, по его рассказам, сохранились следы присутствия богов — огромные каменные объекты, которые до сих пор пользуются особым почитанием у местных индейских племен как «камни богов». Некоторые из них настолько велики по размерам, что просто не смогут уместиться ни в каком музее и поэтому лежат там же, где и в древности. Однако великан предупредил меня, что я ни в коем случае не должен расспрашивать, где находятся археологические объекты, а спросить, где я могу видеть пьедрас антигуас, то есть древние камни. Хулио самым детальным образом описал дорогу к столь любопытным достопримечательностям, отметил их крестиками на карте. Именно там, наставлял он нас, и спросите о камнях.

Надо сказать, что гватемальцы — народ приветливый и радушный, что иной раз выглядит довольно комично, но — не любящий выдавать чужакам свои секреты.

Мы двинулись в путь на видавшем виды «Фольксвагене», знаменитом «жучке», держа курс на глубинные районы провинции Эсквинтла, лежащей на южной окраине гватемальской возвышенности, и далее, к побережью Тихого океана. Не доезжая километров 50 до берега океана, наставлял нас многоопытный Хулио, мы непременно увидим те самые пъедрас антигуас, то бишь древние камни.

В Санта-Люсия мы наткнулись на нечто вроде общественной прачечной, расположившейся под навесом. Множество девушек и женщин, сновавших вокруг печей и то и дело бегавших к колодцам, стирали и полоскали здесь целые груды белья. Остановившись, мы уставились на колодец, и молодые девушки тотчас прикрыли свои прелестные груди, а пожилые женщины надели фартуки.

— Не могли бы вы сказать, как нам найти древние камни? Ну, Лас Иллюзионес, Лос Таррос, Бильбао?

В ответ послышались смешки и хихиканье, девушки оживленно защебетали о чем-то, и деревенские красотки принялась указывать самые разные направления.

— Милые дамы, — произнес я, стараясь придать своему тону как можно больше галантности, — не могли бы выбрать какую-нибудь одну сторону?

И тогда из круга развеселившихся дев вышла черноволосая красавица, решительно направившаяся в нашу сторону. Смуглая от загара, в джинсах, красиво облегавших ее изящные округлости, она стояла, скрестив руки на груди. Она поинтересовалась, откуда мы и кто такие. Да, видно, в этих краях каждый может потребовать у вас предъявить документы…

— Из Европы, милая, из одной далекой, доброй страны, где много красивых гор и зеленых лугов. Из Швейцарии, — отозвался я.

Ах вот как, отвечала черноволосая нимфа. Это название ей уже доводилось слышать. Кажется, это там недавно тайно причалила к берегу русская подводная лодка. О, если бы не традиционная европейская галантность в общении с дамами, я расхохотался бы во все горло. А так мне пришлось терпеливо объяснять красавице, что этот неприятный инцидент произошел у берегов Швеции, а не Швейцарии, и что моя родина не имеет выхода к морю. Тогда чернокудрая фея, явно проявляя интерес к политической жизни старушки Европы, задала мне следующий вопрос: а к какой Германии — Западной или Восточной — относится моя бедная Швейцария. Мне пришлось вновь разочаровать мою прелестную собеседницу. Швейцария, заявил я, — это вполне самостоятельное государство, представляющее собой самую древнюю демократию из ныне существующих в мире. А затем, как бы в продолжение этого геополитического ток-шоу, я задал девушке встречный вопрос, поинтересовавшись, где находится Финкас.

Чернокудрая собеседница указала руками сразу в три стороны:

— Вон здесь, тут и там.

— А что находится здесь?

— Бильбао. Поезжайте прямо на деревенскую площадь, у перекрестка сверните вправо, а затем — влево. А там опять спросите у кого-нибудь…

— А Лас Иллюзионес и Лос Таррос?

— Тогда поезжайте в сторону Мазатенанго, в соседнюю деревню!

Больше я от нее ничего не смог добиться. На прощание я еще раз полюбовался ее округлыми формами, туго обтянутыми джинсами, и прелестной девической грудью, по которой скользили лучи палящего солнца. Право, в такой компании ночь в «Джангл Лодж» показалась бы мне куда более приятной… И как они только могут терпеть москитов? Наверное, издревле научились сосуществовать с ними…

Фото, сделанные во время поездки к «пьедрас антигуас».

Общественная прачечная в Бильбао.

 

Финкас, обладатели несметных сокровищ

помимо маиса и кофе

В Бильбао, казавшемся совершенно пустынным и вымершим от полуденной жары, нам встретился тяжелый трактор. За его рулем восседал сеньор с острой бородкой, рядом с которым виднелись двое детей-индейцев; при виде иноземцев они вздрогнули и поспешно схватились за свои мачете. Мы обратились к сеньору:

— Мы ищем пъедрас антигуас! Не могли бы вы подсказать, где мы можем их увидеть?

Погрузившись в раздумье и окинув критическим взором наш бедный «Фольксваген», сеньор после долгой паузы пробурчал:

— Вы что же, археологи? — Сам тон его ответа свидетельствовал о том, что у него с археологами, мягко говоря, неприязненные отношения.

Нет, отвечал я. Мы приехали из Швейцарии и хотели бы просто сфотографировать древние камни. При упоминании о Швейцарии его лицо расплылось в добродушной улыбке:

— А, так вы, значит, швейцарец! Я знавал двоих швейцарцев-инженеров. Ничего не скажешь, порядочные люди!

Я сухо поблагодарил его за комплимент в адрес моих соотечественников и попытался понять, что же мой собеседник мог сказать детям на каком-то загадочном индейском диалекте. Затем один из мальчишек соскочил с трактора и преспокойно забрался в наш «жучок», по-прежнему не выпуская из рук мачете. Мы тронулись, и мальчишка, выполняя роль лоцмана, на ломаном или, лучше сказать, исковерканном испанском объяснял мне, как лучше пробраться по узким проселочным дорогам, петляющим между полями маиса и плантациями кофе. Наконец наш проводник тоном приказа крикнул «стоп!» и, поднявшись на сиденье, принялся лихо прорубать своим мачете настоящую просеку в зарослях дикого маиса, стебли которого достигали добрых двух с половиной метров в высоту, а листья норовили хлопнуть нас по ушам. Затем, приглядевшись, он крикнул: «Туда!» Выйдя из машины, мы сделали буквально несколько шагов и очутились на небольшой светлой просеке, служившей изысканной рамой для одного из пьедрас антигуас величиной 3,4 × 4 м, четко контрастируя своей зеленью с иссиня-черным базальтом последнего.

Приводя далее фото замечательного рельефа, я хотел бы предварить его несколькими замечаниями. В центре рельефа, изображающего мифологическую сцену, изображен мужчина огромного роста, воздевший руки кверху; в одной руке он держит нечто вроде колющего оружия, а в другой — некий предмет округлой формы, похожий на мяч или череп, плод какао или гнездо шершней. (Не исключено, что майя во время сражения могли метать такие гнезда шершней в ряды врагов. Впрочем, если это так, то как же им самим удавалось спастись от опасных жал?) Неизвестный одет в облегающую рубаху, подпоясанную широким поясом, к которому огромным узлом крепится толстый канат, спускающийся между ног до самой земли. Весьма современно выглядит и сама эта облегающая рубаха, и полоса материи, напоминающая бахрому, — вспомните традиционные одежды индейцев. Штаны на неизвестном тоже довольно узкие, совсем как джинсы, а на ногах невысокие, до лодыжек, башмаки с весьма экстравагантными пряжками. Слева от него изображен некий босоногий человек, на котором нет никакой одежды, кроме набедренной повязки. Он, подняв указательный палец, указывает главному персонажу на что-то, словно желая привлечь его внимание. Справа от главного персонажа на высоком табурете восседает босоногий индеец в некоем шлеме, жонглирующий шарами или, во всяком случае, какими-то круглыми предметами, напоминающими предмет, который держит в руке главный персонаж. Эту динамичную сцену со всех сторон обрамляют изображения птиц, маленьких фигурок, профилей и неких символических знаков. Да, чтобы рассмотреть странный предмет овальной формы, который держит в правой руке главный герой, необходимо приглядеться. Но это очень важно, поскольку практически с такими же атрибутами обычно изображались боги народов, живших буквально на другом конце света — в стране Аккад и в Вавилоне на берегах Евфрата. Интересно, насколько глубоко в землю ушел этот камень? Нет ли на его обратной стороне не менее интересного.

Так выглядит этот рельеф. рельефа? Увы, любопытство археологов пока что не находит удовлетворения.

На центральной площади деревушки Санта-Люсия Котцумальгуапа находится еще один камень с аналогичными изображениями, выполняющий здесь роль этакого памятника. По мнению археологов, высеченные на нем рельефы изображают сцену ритуального облачения игроков перед игрой в мяч — этой любимой народной забавой майя. Относительно такой трактовки я могу высказать вполне убедительные сомнения, продиктованные здравым смыслом. Дело в том, что голову главного героя венчает головной убор, весьма затрудняющий движения, развевающийся канат явно будет мешать при игре, обтягивающий пояс будет сковывать движения игрока, а странные башмаки не позволят быстро двигаться, что опять-таки совершенно необходимо в игре. Кроме того, трудно представить себе игру в мяч, игроки которой вооружены странными острыми предметами. Зато эти предметы в точности повторяют предметы, изображенные на изваяниях богов в г. Тула, столице богов империи тольтеков.

В 1860 г., во время работ при прокладке дорог, здесь прямо из-под земли были извлечены на свет божий эти прекрасные стелы. Слухи об этих открытиях долетели и до австрийского ученого Хабеля, который в 1862 г. отправился в Мексику и провел раскопки в этих местах, а также выполнил первые копии и прориси изображений на стелах, которые вскоре по возвращении в Берлин представил доктору Адольфу Бастиану (1826–1905), директору Королевского этнографического музея. Бастиан в 1876 г. отыскал Санта-Люсия Котцумальгуапа, приобрел у владельца финкас все до сих пор найденные древние камни и, так сказать, сделал предварительный заказ на все будущие находки для Берлинского музея. Именно поэтому мы сегодня можем видеть в Этнографическом музее Западного Берлина восемь древних резных стел. Согласно договору о приобретении этих стел, заключенному в 1876 г., музею передавались и права собственности на каменный рельеф, лежащий до сих пор на просеке между маисовыми полями, но никакие другие древности более уже не покинули землю майя. Государства Центральной Америки очень гордятся своей историей и древнейшими культурными памятниками. И если бы правительства этих стран хоть немного заботились о защите этих поистине бесценных сокровищ от пагубного воздействия стихий, ничто не омрачало бы радость от созерцания этих уникальных памятников истории…

На стелах, представленных в залах Берлинского этнографического музея, изображены культовые сценки ритуальной игры в мяч. Так божеству солнца подносят сердце победителя. Но что же это за бог, спускающийся с небес на это торжество? На рельефе представлено странное существо в шлеме, увенчанное пучками расходящихся лучей и как бы нисходящее с неба на землю. Лапидарная запись в каталоге — бог Солнца — ничего не дает. Если говорить на более современном археологическом жаргоне, нас куда более интересует, кто конкретно изображен в облике бога Солнца, какое предание или легенда стоят за изображением на стеле и, наконец, почему богу Солнца требовалась высшая из всех возможных жертв — живое человеческое сердце.

— Вы хотите купить эти камни? — поинтересовался водитель трактора, когда мы вместе с индейским мальчиком вернулись на дорогу.

— Да нет уж, лучше не надо! — отозвался я. Дело в том, что всякий, у кого на таможенной границе страны в багаже будут найдены какие-нибудь древности или исторические ценности, независимо от того, знал он о них или не знал, будет подвергнут штрафу, а сами памятники будут конфискованы, так что шансы на то, что этот прекрасный солнечный бог с маисового поля возле Санта-Люсия Котцумальгуапа когда-нибудь сможет украсить собой мой сад в Фельдбруннене, что в окрестностях Золотурна, практически равны нулю. Что касается доктора Бастиана, сумевшего вывезти в 1876 г. эти знаменитые стелы, то ему были предоставлены государственные санкции и транспортные средства для решения почти неразрешимой задачи — перевозки многотонных каменных плит. И два инженера, приглашенных для технического обеспечения работ, нашли весьма смелое решение, позволившее переместить многотонные каменные плиты по бездорожью на расстояние более 80 км, к ближайшему морскому порту Сан-Хосе: стелы, имевшие резные рельефные изображения только на одной стороне, было решено распилить на две части, а оборотную сторону, на которой никаких изображений не было, стесать, насколько то возможно, для уменьшения веса. После этого плиты, вес которых многократно уменьшился, но оставался, однако, весьма внушительным, уложили на повозки, в которые было запряжено несколько пар быков, и повезли к порту. При погрузке на корабль одна из плит сорвалась и упала прямо в море, где лежит и до сих пор… А в последующие дни мне представилась возможность увидеть немало тех самых древних камней.

Увы, черноволосая красавица дала нам не вполне точный адрес: она заявила, что Финкас Лас Иллюзионес находятся в соседней деревне. Между тем водитель трактора, хорошо знавший все дороги в этих местах, уверенно утверждал, что находятся на противоположной окраине деревни, так что нам лучше проехать туда и прямо на месте выяснить все поточнее.

В тени, на ступенях церкви, возведенной в эпоху колониального владычества Испании, сидели трое индейцев, игравших в карты. Когда мы попытались разузнать у них дорогу, один из этой троицы, ухмыляясь во весь рот, отвечал мне, что он принесет нам сколько угодно древних камней. Признаться, перспектива изучения камней небольшого размера не слишком меня обрадовала. Микроскопа у меня с собой не было, а без него весьма сложно решить, действительно ли эти камни являются древними или только кажутся такими, являя собой новейшую подделку. Местные жители научились делать превосходные подделки под старину. Мастера, прекрасно владея ремесленными навыками, вырезают на плитах сценки и мифологические сюжетные композиции, пользуясь при этом подлинными древними образцами, затем кладут их резьбой прямо на раскаленные древесные уголья, обильно мажут сапожной ваксой и оставляют на пару-другую дней прямо под тропическим ливнем. Именно такие предметы, помимо маиса и кофе, разумеется, и служат основными статьями экспорта для всевозможных туристов и путешественников, которые охотно приобретают их, пополняя свои домашние коллекции диковин и сувениров.

Под раскидистым деревом, переливающимся многоцветной листвой и увешанным странным плодами, яркими, как смородина, которые идут на корм скоту, маячила фигура полицейского, сидевшего, прислонившись к стволу. Когда я направился в его сторону, чтобы, так сказать, заручиться официальной поддержкой властей предержащих, молодой полицейский спешно поднялся на ноги и достал из-за пазухи свисток — видимо, единственно ради того, чтобы продемонстрировать, что в случае чего он готов поддержать нас оглушительной трелью. И, непонятным образом сразу догадавшись, что же именно может служить целью наших поисков в здешних местах, он сделал каменное лицо и обратился к своему коллеге. Тот преспокойно выслушал наши расспросы и, не говоря ни слова, направился к коменданту, кабинет которого находился рядом. Я последовал за ним. Комендант с дружелюбной улыбкой заглянул в мой паспорт и, перелистывая его страницы, скорчил неприязненную гримасу при виде штампов-виз некоторых стран, где мне также довелось побывать. Интересно, на каком основании он мог меня задержать? За скупку антиквариата? Впрочем, его строгая служебная мина сразу же превратилась в любезную улыбку, как только он наткнулся на наш знаменитый швейцарский крест. Он вскочил, вытянулся по струнке и на каком-то невообразимом диалекте приказал вошедшему в кабинет новобранцу проводить нас в Финкас Лас Иллюзионес.

Мы отправились в путь. Через некоторое время полицейский-новобранец неожиданно вытянул руку вперед, так что я едва успел притормозить. Наш бедный «Фольксваген» остановился перед дверью, обитой железом.

— Лас Иллюзионес! — пояснил ретивый новобранец.

Выйдя из машины, мы увидели прямо перед собой настоящий двойник каменного изваяния, которое мне доводилось видеть и сфотографировать лет этак пять тому назад в Эль Бауль — деревушке, расположенной в нескольких километрах от Санта-Люсия Котцумальгуапа. В Эль Бауль, как и здесь, сохранилось изваяние могучего, как медведь, мужчины в воинственном головном уборе, причем весьма любопытно, что шлем этот очень плотно облегает голову, совсем как у ныряльщика. В одном из «окошек» можно различить профиль человека; «трубка» соединяет «шлем ныряльщика» с «резервуаром», или «баллоном», находящимся у него на спине. Разумеется, в этом изображении, как мне уже приходилось читать, принято видеть победителя игры в мяч… Изображение «игрока в мяч» в Эль Бауль, стоящее на заднем дворе, под навесом сахароперерабатывающей фабрики, смогло противостоять разрушительной деснице времени ничуть не лучше, чем его двойник, скучающий на автостоянке…

Памятник из Эль Бауль занесен в археологический каталог под названием «монумент № 27», но нигде нет никаких упоминаний о том, что в Финкас Лас Иллюзионес сохранился его точный двойник. Или, быть может, монумент № 27 с тех пор просто перевезли сюда? (Замечу в скобках: в тот же день я не преминул побывать и в Эль Бауль. Так вот, гордый воин по-прежнему стоит на том же месте, и деревянный навес защищает его разве что от дождя, но никак не от ветра и перепадов температуры.)

Итак, мы приоткрыли тяжеленную дверь. На дворе встревоженно захрюкали свиньи, две тощие собаки нехотя подошли и уставились на нас. Я угостил их горсточкой орехов из нашего походного НЗ. В двери напротив показался сутулый пожилой человек, как видно, сторож, куривший самокрутку из листьев коки. А вокруг на внутреннем дворе, открытые, что называется, всем стихиям, красовались экспонаты этого удивительного собрания древностей: огромные, тщательно отделанные головы, взиравшие на нас своими выпученными глазами, стелы, сразу же напомнившие мне аналогичные памятники из Сан-Августина в Южной Америке. Удивительно, но по меньшей мере четыре рельефа явно были делом рук одного мастера или, по крайней мере, одной художественной мастерской. При виде этих древних памятников мне в голову пришла мысль о том, что некогда древнейшие обитатели Южной Америки по каким-то причинам решили перебраться далеко на север, в Мексику. И гватемальские археологи сами не подозревают, обладателями каких сокровищ они являются. Ведь эти следы далеких веков поистине бесценны.

Полицейский-новобранец предложил проводить нас на следующий день и в Финкас Лос Таррос; впрочем, наш местный проводник тоже не захотел отставать от нас. И когда он принялся расспрашивать местных индейцев, работавших на плантации, те, как мне показалось, пытались сбить нас с толку и указать неверный путь. Неожиданно налетел тропический ливень, хлынувший словно из ведра, окатив джунгли очередной порцией влаги, и следом за ним на небе вновь как ни в чем не бывало засияло солнце. Воздух был настолько влажным, что мне показалось, что ноздри у меня буквально полны воды и слиплись от сырости. Москиты тоже, видимо, считали себя участниками нашей экспедиции, и как только в окне появлялась хоть малейшая щель, несколько представителей это грозного вида немедленно проникали внутрь и со всем остервенением набрасывались на беззащитную жертву.

В полдень мы оказались в густой тени каких-то раскидистых деревьев. Где-то поблизости слышались негромкие голоса. Мы сняли с плеч камеры, приготовились и двинулись прямо на звук речи, взбираясь по склону пологого холма, сплошь поросшего буйной тропической растительностью. Наконец показалась просека, а на ней — четверо индейцев-мужчин, три женщины и двое детей, то есть целая семья из девяти человек. Они расположились полукругом вокруг какого-то каменного изваяния, точнее, головы, возвышавшейся над землей на высоту более 1 м, а вокруг на небольших каменных плитах, совсем как на христианских алтарях, горели свечи, и горячий воск прямо перед священным ликом капал на какие-то древние рельефы, служившие подсвечниками. Маленькая компания, погрузившись в молитвенное созерцание, обращалась к своему богу и была преисполнена благоговейного трепета. Поэтому мы старались двигаться бесшумно, чтобы не нарушить молитвенную сосредоточенность людей. И тем не менее они вскоре заметили нас и настороженно покосились на наши камеры, как если бы мы застали их за неким постыдным делом. Тогда мы направились прямиком к ним, словно единственной целью нашего появления здесь было тоже подойти и поклониться их древнему каменному богу.

Лик бога, на который были обращены взоры индейцев, взирал на нас весьма дружелюбно. На его каменном лице застыла приветливая улыбка; по обеим сторонам крепкого, решительного носа улыбались овальные глаза, и даже рот древнего бога, казалось, вот-вот дрогнет и расплывется в улыбке. В самом центре высокого лба было вырезано изображение крошечного личика. «Наконец-то нам попался хоть один улыбающийся бог», — подумал я. Индейцы тем временем молча наблюдали за нами. Они мгновенно собрали амулеты, разложенные на плитах перед древними изваяниями, и мигом убрали их в кожаную сумку.

— На этом камне изображен бог? — обратился я с вопросом к самому старшему индейцу, которого все семейство понимало почти без слов и который был единственным, кто мог дать ответ на подобный вопрос.

— Да, сеньор, — едва слышным голосом отвечал старик.

— И что же это за бог?

Ответа старика я уж не понял; все его слова составляли бесконечно длинное имя, одну из типично индейских идиом. Затем на приличном испанском старик кратко пояснил: «Это бог счастья и удачи».

— А его изваяние давно находится здесь?

— Оно находилось здесь вечно, — гордо отвечал индеец. — Бог помогал нашим далеким предкам, помогает он нам и сегодня.

Пока старик беседовал со мной, его семейство постаралось поскорее незаметно ускользнуть. Возможно, бедные индейцы опасались, что, вернувшись в деревню, я расскажу местному духовенству о том, как они поклонялись языческим идолам. Правда, затем они немного успокоились, услышав, что я приехал сюда из дальних краев и сегодня же уезжаю. После этих слов индейцы принялись вновь извлекать из сумок свои странные амулеты, зажгли свечи и поставили на камень перед изваянием курильницу, где дымились какие-то благовония, издававшие сладковатый, пряный аромат. И когда вся группа вновь погрузилась в сосредоточенную молитву, мы тихонько удалились.

Новобранец был вне себя от возмущения. Ему, выросшему в Санта-Люсия Котцумальгуапа, и в голову не могло прийти, что крестьяне, живущие совсем рядом от его родной деревушки, могут поклоняться какому-то там древнему богу счастья и удачи. Мы попытались успокоить нашего рассерженного полицейского, щедро вознаградив его за усердие и непредвиденное беспокойство, что доставило ему изрядное удовольствие. А поздно вечером мы уже вернулись в Гватемала-сити. Признаться, впечатления столь напряженного дня порядком утомили нас.

В Бильбао мы нашли древние камни на какой-то просеке.

Так выглядит этот рельеф

Боги спускаются с небес! Резные рельефы на стелах, хранящихся в Берлинском этнографическом музее.

Уникальные культурные сокровища высятся по соседству с автостоянкой.

Так хранятся археологические сокровища, открытые всем стихиям.

Наконец-то нам попался хоть один улыбающийся бог: бог счастья и удачи.

 

Notturno

[13]

Ноктюрн. Будучи швейцарцем, я, видно, не слишком фотогеничен и не гожусь для «драматического снимка».

На столике в своем номере гостиницы «Эльдорадо» я обнаружил записку, где говорилось, что меня приглашает местный университет и лично профессор Диего Молина. Портье пояснил, что Молина — один из лучших фотографов Гватемалы; он преподает в университете, знакомя студентов с азами своего искусства.

А через несколько часов состоялась наша встреча с профессором, который оказался высоким, крупным мужчиной лет тридцати с небольшим. В уголке рта у него всегда торчала хав-а-тампа, небольшая сигара, по большей части даже не раскуренная. Он не расставался с ней ни при каких обстоятельствах. Затем профессор пригласил нас к себе домой. По пути в свою фотостудию Молина рассказал, что он провел в Тикале добрых полтора года, чтобы как можно подробнее увековечить на пленке все сколько-нибудь интересные памятники и объекты древней столицы майя во все времена года, в любое время дня и при любом освещении. Снимки, которые он показал нам, произвели на меня огромное впечатление. Молина сотрудничал в немецком журнале «Geo» и американском издании «National Geographic». Очень жаль, что большинство его просто поразительных снимков, сделанных в Тикале, пока еще не опубликованы.

Молина поинтересовался, не буду ли я возражать, если он сфотографирует меня, так сказать, в «драматическом контексте». Почему бы и нет? Я согласился, и он усадил меня на вращающееся кресло. Целая батарея прожекторов и рефлекторов направила мне прямо в лицо целые потоки света. Следуя указаниям мэтра, я принял самую что ни на есть неудобную позу. Тем временем на город опустились густые сумерки. Маэстро выключил свет. В наступившей темноте единственным ориентиром для меня служил красноватый огонек хав-а-тампы во рту маэстро. Он докурил одну сигару, взял другую…

Наконец, Диего Молина согнулся в три погибели на крохотном табурете за своей камерой, пытаясь устроиться поудобнее. Мы оба рассмеялись. Затем Молина придвинул другой табурет и, устроившись на нем, сделал наконец долгожданный снимок. Объектив щелкнул, и в тот же миг в углу студии лопнула лампа, и осколки так и брызнули над моей головой. Я мигом зажмурился, а затем, чуть-чуть приоткрыв глаза, внимательно оглядел остальные светильники, но Молина заверил меня, что такое случается крайне редко и поэтому сегодня нам решительно нечего бояться.

Не успели его умиротворяющие слова хоть немного успокоить мою перепуганную душу, как из трансформатора, где, видимо, пробило кабель, фонтаном брызнули искры, похожие на раскаленные докрасна спагетти. Мы опять погрузились во тьму. Диего Молина, не зря считавшийся истинным мастером импровизации, достал батарейки, осмотрел изоляцию, проверил проводку и, перегнав свою знаменитую тонкую сигару в левый угол губ, правым принялся объяснять мне, что же произошло. Затем он встал, подошел ко мне и предложил взять в руки какой-нибудь аллегорический предмет, ну, например, доисторическую фигурку. В конце сеанса позирования этот древний камень все-таки выпал у меня из пальцев и шлепнулся на пол.

После этого сеанса «фотомодельничания» я вынес твердое убеждение в том, что профессия фотомодели: а) очень напряженная; б) опасная и в) явно мне не подходит. Увы, я так до сих пор и не знаю, удалось ли ему издать свою фотосерию «Тикаль» до выхода в свет моей книги. Во всяком случае, Диего Молина мне это обещал.

 

Объездной путь в Копан

Собственно говоря, мы даже не собирались заглядывать в Тегусигальпу, столицу Гондураса. Целью нашего пути был Копан, а он расположен куда ближе к Гватемала-сити, чем к Тегусигальпе. И тем не менее нам пришлось добираться туда кружным путем, поскольку отрезок шоссе между Гватемала-сити и Копаном перерезает заросли девственных лесов и ехать по нему без охраны в плохоньком авто достаточно опасно. Поэтому нам не оставалось ничего другого, как купить билет на один из самолетов гондурасской авиакомпании «Сахса» и вылететь в Тегусигальпу.

По правде сказать, и в этом вынужденном кружном пути нас поджидал целый ряд приятных развлечений. Так, попутно мы заглянули в отель «Гондурас Майя», на первом этаже которого шумит и процветает казино. Мы с Ральфом лихо взялись за дело.

Второй игрок, сидевший за рулеткой напротив нас, вскоре привлек наше внимание. Справа от крупье сидел, обливаясь потом от духоты, толстый негр. Он настолько был поглощен игрой и так нервничал, что не замечал, как пот ручьями стекал с его лба и темени, капая на светлый и когда-то опрятный пиджак. Шеи у этого великана вообще не просматривалось, и весь его вид так и излучал счастье и довольство всегдашнего победителя. Практически после каждого запуска рулетки крупье аккуратно пододвигал к нему стопки жетонов — выигрыш. А напротив этого улыбчивого толстяка-негра сидел сухопарый, давно небритый белый, после каждого сеанса скаливший в усмешке свои желтые прокуренные зубы — вернее, жалкие их остатки. Эта пара работала как отлаженный тандем.

Как только стрелки и шарик рулетки начинали вращаться, эта парочка, словно бывалые воры-карманники, начинали осматривать каждое из 36 полей от 1 до 36, да плюс к тому зеро (0) и двойное зеро (00), характерные для американской рулетки, то есть всего 38 цифр. Вполне логично, что дружная команда при каждом вращении рулетки выигрывала и проигрывала. 36-й жетон, победитель, неизменно оставался на столе, а зеро и двойное зеро неизменно оказывались пустышками. Толстяк-негр и худощавый белый не спускали глаз с игрового поля. И когда выбранный ими номер наконец выпадал, они радостно поднимали руку, сложив два пальца в виде V — знак, скорее всего, изобретенный сэром Уинстоном Черчиллем в годы Второй мировой войны. Итак, V означало Victory (победа).

Крупье, элегантные, как и все представители этой профессии, украшающие своим присутствием игровые столы во всем мире, действовали умело и расторопно, краешками глаз зорко наблюдая за всем происходящим. Игроки, не умевшие считать, были для них в прямом смысле слова источником легкой наживы; они преспокойно наблюдали за тем, когда на троне удачи воцарится очередной калиф на час.

 

В Копане, самом южном

из крупнейших городов майя

И вот вместо того чтобы совершать двухдневный путь по дебрям тропических джунглей, мы предпочли довериться авиации, и маленький самолетик, которым управлял пилот-индеец, всего через час доставил нас на посадочную полосу аэродрома в Копане. Климат здесь оказался точно таким же, как и в Тикале, лежащем отсюда в каких-нибудь 270 километрах.

Испанский хронист Диего Гарсия де Паласио так описывал в 1576 г. Копан:

«…Там находятся развалины красивого храма, свидетельствующие о том, что в тех местах некогда находился большой город, от которого теперь мало что осталось, ибо примитивные люди, населяющие окрестности, явно не способны воздвигнуть ничего подобного… Между этими развалинами… высятся весьма примечательные объекты. Как только войдешь туда, сразу же натолкнешься на весьма толстую стену и громадного каменного орла, на груди которого изображен квадрат. Длина стороны этого квадрата составляет не менее четверти испанского локтя, и на нем вырезаны непонятные письменные знаки. Войдя во внутренний двор, видишь перед собой громадное каменное изваяние некоего великана; по словам индейцев, это — страж святилища…»

Увы, от «громадного каменного орла» сегодня ровным счетом ничего не осталось. Специалисты называют Копан, эту крупнейшую археологическую достопримечательность Гондураса, «Александрией Нового Света». Силванус Грисуолд Морли (1883–1948), знаменитый американский исследователь культуры майя, говорил, что Копан — это город, в котором древние астрономы совершали свои наиболее выдающиеся открытия. Он по праву считался центром научных познаний майя.

Руины древнего города, полностью заросшие лесом, впервые были открыты в 1839 г. Спустя примерно 100 лет начались более или менее планомерные раскопки, в ходе которых были обнаружены 38 стел высотой около 4 м и шириной около 1,5 м, на которых сохранились богатые сюжетные резные рельефы.

Литературные отклики на эти замечательные находки столь же многочисленны и богаты, сколь и противоречивы. Так, один из авторов научных работ усматривает на «стеле В» хобот слона, тогда как другой склонен видеть в том же изображении стилизованный клюв попугая ара, широко распространенного в тех краях. Хотя большинство лиц мужчин, высеченных на стелах, обычно являются безбородыми, встречаются стелы с настоящими бородачами. Так, на той же «стеле В» изображены сразу два бородатых лица.

Центральная часть г. Копан с его многочисленными древними дворцами и пирамидами, храмами и террасами расположена несколько выше остальных городских кварталов, и поэтому ее обычно называют акрополем, или верхним городом. В самом центре этого древнего акрополя расположена площадка для игры в мяч, длина которой составляет 26 м, а ширина — 7 м.

Мне очень посчастливилось иметь рядом такого замечательного «экскурсовода», как Тони. Этот крупный, внушительного роста мужчина в разговоре часто употреблял такие формулировки, какие подобают истому члену AAS; более того, у него есть даже членский билет этой организации. AAS — это аббревиатура от Ancient Astronaut Society, общества, основанного в 1973 г. в Чикаго. AAS — общество, ведущее обширную работу, главная цель которой — сбор всевозможной информации и фактов, подтверждающих справедливость теории о посещении Земли в доисторические времена представителями инопланетного разума.

Именно Тони обратил наше внимание на один любопытный памятник, который туристы обычно обходят стороной. Он остановил нас возле стелы, на которой были видны несомненные следы штукатурных работ. Эта стела весьма напоминала знаменитый Ангкор Ват, древний кхмерский храм в Камбодже. Археологи часто предпочитают закрывать глаза на этот факт. Они обходят молчанием это и множество других параллелей и прямых перекличек между храмами Копана и Камбоджи. В самом деле, куда мы можем зайти, внося хаос и неразбериху в столь тщательно рассортированные представления о мире!

Помимо всего прочего, Тони показал нам камень с зубчатыми колесами и круглыми объектами, на которых явно просматриваются ступицы. Показал он нам и алтари, украшенные символами календарных дат. Просто удивительно, как они похожи на мотоцикл!

Но абсолютной сенсацией можно считать лестницу с иероглифами, состоящую из 63 ступеней. Лестница эта вела к давно разрушенному храму. Ступени этой лестницы, ширина которой достигает 10 м, украшены резными рельефами; изображения сидящих персонажей чередуются с иероглифическими композициями.

Всего здесь изображено свыше 2500 иероглифов; это — самая большая из известных на сегодняшний день надписей на языке майя, большая часть которых по-прежнему ждет дешифровки и прочтения… Тони обратил наше внимание на алтарный камень, лежащий у подножия одной ступенчатой пирамиды. На нем изображены 16 жрецов-астрономов, на головах которых красуются тюрбаны. Сидят жрецы тоже совсем по-восточному, обсуждая ритуальный календарь, состоящий из 260 дней.

Копан, в отличие от Тикаля, расположен в длинной — протяженностью более 13 км — долине Мотагуа, прямо на берегу реки Копан. И тем не менее майя и здесь проложили свои знаменитые каналы для воды и устроили обширные резервуары! Открытие широко разветвленной системы каналов стало возможным только благодаря современным методам радарной геодезии.

И хотя тот факт, что майя были неутомимыми строителями каналов, известен достаточно давно, никто из ученых не задавался целью проследить особенности трассы хотя бы одного из каналов. И лишь в 1975 г. группе американских исследователей пришла в голову счастливая мысль установить в археологических заповедниках Центральной Америки радар. Они хотели выяснить, не скрываются ли в непроходимых дебрях тропических лесов этого региона другие древние города майя. И тогда Патрик Калберт и Ричард Э. У. Адамс, археологи из университета штата Аризона, обратились за помощью в НАСА. После этого Национальное управление по аэронавтике и исследованиям космоса в 1977 г. предоставило в полное распоряжение исследователей специальный радар «Галилео-II», сконструированный прежде для изучения поверхности планеты Венера.

Радар «Галилео-II» способен направлять волны не только строго вниз; он может посылать радиосигналы и воспринимать их отражения под углом до 75° по горизонтали относительно самолета. И вот во время полета продолжительностью более двух с половиной часов, выполненного в октябре 1977 г., ученым удалось произвести радарно-картографическое обследование обширной территории общей площадью более 20 тысяч км2. В 1979 и 1980 гг. были выполнены новые полеты, во время которых использовались более совершенные приборы.

И ученым действительно удалось обнаружить то, что они искали: громадные каменные массивы, руины древних сооружений, обширные площадки, покрытые развалинами. Все эти пункты были связаны между собой тонкими извилистыми линиями. В ходе этой разведки была открыта сеть тщательно спланированных каналов, представлявших собой, так сказать, побочный продукт некоего более грандиозного замысла.

У меня тотчас возникли вопросы, на которые я и сегодня не могу найти удовлетворительного ответа. Кто является автором этого замысла? Кто разработал столь масштабные планы? Откуда взялись поистине огромные массы строителей, необходимых для возведения всех этих дворцов, храмов, пирамид, дорог и каналов? Кто и как подвозил продовольствие и все необходимое для строителей и их семей? И если неведомым «главным архитекторам» удалось с легкостью разрешить все эти вопросы, нам не остается ничего иного, как восхищаться достижениями зодчих каменного века.

Мы возвращались в гостиницу, когда день уже клонился к вечеру, заливая древние памятники золотистым сиянием. От деревьев и зданий протянулись громадные сизые тени, да и фигуры людей в этой причудливой игре света казались настоящими призраками…

Посадка в Копане.

Тони обратил наше внимание на стелу, покрытую особенно богатой резьбой, которую туристы, как правило, не замечают.

Лестница с иероглифами

Копан. Площадка для игры в мяч.

 

Уникальный Хочикалько

В такой огромной стране, как Мексика, площадь которой достигает 2 млн. км2, городок Хочикалько представляет собой всего лишь крошечную точку на географической карте, однако значение этого пункта для всей Центральной Америки поистине огромно. Именно такого пункта и недоставало в моем собрании.

Сама поездка из Мехико-сити на юг Мексики, по живописным сосновым лесам, прериям, поросшим кактусами, гибискусами и бугенвиллеями, мимо роскошных орхидей всех видов и сортов, встречающихся по обеим сторонам дороги, взбегающей на горное плато высотой до 2800 м над уровнем моря, похожа скорее на сказочный сон или грезу о дивной красе божьего мира. О небольшой субтропической долине Куэрнавака, по которой нам довелось проехать, местные жители рассказывали, что в этих местах небо соприкасается с землей… В самом деле, климат здесь мягкий, земля плодородная, люди — во многом благодаря всему этому — отличаются дружелюбием и добротой.

Путешественнику здесь приходится быть особо внимательным к дорожным щитам и указателям, приглашающим полюбоваться древними пиктограммами, заглянуть по пути к той или иной достопримечательности, например, осмотреть карстовые пещеры в Какахуамильпа, семь удивительно живописных озер в Земпоала, берега которых покрыты зарослями девственных тропических лесов, и новые пиктограммы древности — знаменитые ступенчатые пирамиды.

На высоте 1500 м путников ждет придорожный щит, указывающий дорогу на Хочикалько, расположенный на разрушенном склоне потухшего вулкана Ахуско. Строители этого древнего города срыли вершину горы и провели основательную перепланировку местности. Мы не знаем, когда это произошло; известно лишь, что уже в IX в. н. э. здесь существовал один из самых мощных укрепленных городов Центральной Америки. Другие исследователи утверждают, что несколькими веками раньше на этом месте располагался крупный астрономический центр со своеобразной каменной обсерваторией. Каково же было первоначальное название Хочикалько? Как это можно узнать? Хочикалько в переводе с языка индейцев нахуа означает «место цветников». Это название, как и многие другие столь же светлые имена окрестных урочищ и селений, вполне отвечает природе здешних мест. Достаточно лишь поглядеть вокруг.

Увы, до сих пор раскопана лишь очень небольшая часть этого обширного комплекса. В панораме окрестностей доминирующее положение занимает главная пирамида — Ла Малинче и дворец, а также площадка для игры в мяч (размеры ее 69 × 9 м), расположенная зодчими несколько ниже горизонта дворца. Все здания и объекты, разместившиеся на обширной территории размером 1300 к 700 м, ориентированы строго вдоль оси север — юг. Две главные пирамиды, взаимно дополняющие и уравновешивающие друг друга, свидетельствуют о том, что в их сооружении принимали участие астрономы: дело в том, что в дни весеннего и осеннего равноденствия солнце располагается точно над вершинами пирамид.

На почти квадратной в плане площадке высится пирамида Ла Малинче. Эта главная пирамида комплекса имеет строгую ориентацию по четырем сторонам света. На западной ее грани находится лестница шириной 9,6 м, 14 ступеней которой ведут к первому ряду монументов высотой 16,6 м. Наружные стены пирамиды украшены резными рельефами, изображающими восемь переплетающихся змеев. При внимательном рассмотрении нетрудно заметить, что они весьма и весьма напоминают летящих драконов, тела которых как бы прижимаются к сооружению. (Головы этих чудовищ очень похожи на головы драконов, украшающих интерьеры храма Владыки Неба в Запретном городе в Пекине!) На почтительном расстоянии между переплетающимися змеями-драконами изображены фигуры людей; они преклонили колена, склонили головы. Между тем эти люди облачены в богатые одежды, на них множество украшений. Разумеется, на всех этих рельефах в изобилии присутствуют и иероглифы, по большей части остающиеся нерасшифрованными. Рельефы вырезаны на андезитовых плитах и настолько тщательно подогнаны друг к другу, что держатся без всякого раствора. Первоначально, в древности, пирамида была расписана красками всех цветов радуги. Об этом свидетельствуют найденные цветные фрагменты.

Но одна из главных и в своем роде уникальных достопримечательностей Хочикалько находится… под землей. Там в скальной породе пробиты особые ходы-штольни. В своде прямо над подземной камерой сделано отверстие. Эти подземные туннели представляют собой обсерваторию с одним-единственным наблюдательным пунктом. Странная обсерватория, ничего не скажешь.

Штольни уходят под землю на глубину 8,5 м; на этой глубине, прямо под штольней, расположена камера с боковым входом. В потолке этой камеры имеется узкое отверстие, напоминающее ствол шахты. Шахта, плиты которой образуют почти правильный шестиугольник, идет почти вертикально вверх. И когда в полдень 21 июня солнце как бы зависает точно над отверстием шахты, в подземной камере совершается настоящее чудо игры света. И поскольку мне ни разу не посчастливилось присутствовать в Хочикалько в этот знаменательный день, предоставляю слово мексиканскому инженеру Герардо Левету:

«В подземной камере, высеченной в толще скалы, вплоть до полудня царит глубокий полумрак. Ближе к полудню в камеру спускаются индейцы, держа в руках зажженные свечи. В центре, прямо на полу, они раскладывают всевозможные амулеты и сосуды с водой, принесенные с собой, ожидая явления божественного света. Наконец медленно поднимается солнце, и его лучи начинают проникать через шахту в подземную камеру. И вот ровно в 12.30 пополудни чудо начинается. Первые лучи как бы ощупью скользят по стенам; сноп лучей становится все шире и шире, заполняя собой всю шахту и освещая камеру. Внезапно потоки лучей, отражаясь от пола, начинают разлетаться во всех направлениях, протягивая светящиеся стрелы, напоминающие лучи лазера. Ни я, да и никто другой не возьмется объяснить, каким образом достигается этот эффект. Удивительная световая феерия продолжалась минут 20. Все пространство камеры напоминало собой сплошной светящийся кристалл, напоенный светом. Индейцы с безмолвным трепетом взирали на световую шахту. И как только свет погас, они собрали свои амулеты и сосуды с водой и выбрались наружу. Там, наверху, они смеялись и пританцовывали, благодаря своего бога за это чудо».

Что же должно было означать это чудо? Кто сумел рассчитать эксцентриситет солнечных лучей? Кто смог вычислить угол наклона шахты с учетом положения солнца ровно в 12.30 пополудни 21 июня? Кто сумел в глубокой древности архитектурными средствами устроить феерическое шоу, которое майя — без всяких изменений — сохранили на протяжении всей своей истории? Они жили в темных помещениях с крошечными окошками и могли у себя дома любоваться игрой солнечных лучей. Давайте не будем спешить с ответом и немного пофантазируем. А вдруг в подземной камере, к которой ведет глубокая штольня, было скрыто некое божество, обладавшее чудесным зеркалом? Быть может, древние астрономы придали этой шахте шестигранную форму для того, чтобы символически обозначить шесть цветов спектра, то есть все те же цвета радуги?

А может быть, здесь, под землей, обрабатывали некий особый материал, рассмотреть который можно только в поляризованном свете? Или во время раскопок был найден некий флуоресцирующий камень, которому старейшины приписывали магические свойства?

Джон Стивенс и Фредерик Кэтервуд во втором томе своего знаменитого труда приводят странный факт: свидетельство испанского хрониста Франсиско Антонио де Фуэнтеса, относящееся примерно к 1700 г., то есть за 140 лет до Стивенса и Кэтервуда. Фуэнтес описывает свою поездку в Патинамит, древний город майя, центр владений индейцев племени качикуэль:

«К западу от этого города высится холм, с которого хорошо виден весь город, а на холме том находится небольшое строение высотой около 1,8 м. В центре этого строения стоит небольшой цоколь из странного дымчатого материала, по виду напоминающего стекло, но на самом деле состав этого материала неизвестен. Вокруг этого здания постоянно заседают судьи, выносящие самые разные приговоры, которые тотчас приводятся в исполнение. Но прежде чем изречь такие приговоры, у них принято обращаться за ответом к оракулу. Для этого трое судей встают со своих мест и направляются к некой расселине. Там находится место вопрошения, где расположен черный прозрачный камень, на поверхности которого является некое божество и дает ответы. С этим же камнем принято советоваться по всем вопросам относительно объявления войны и заключения мира. Об этом камне услышал и епископ Франсиско Маррокин, повелевший разбить его на мелкие куски. Самый большой из осколков служит алтарной плитой в церкви Тепкан Гватемала. Камень этот доныне сохраняет удивительную красоту. Длина его около 1,35 м».

Когда Стивенс и Кэтервуд, проводившие исследования археологических объектов майя, специально приехали в церковь Тепкан Гватемала, чтобы собственными глазами увидеть камень-оракул, его на алтарной плите уже не оказалось. Настоятель церкви поведал им, что у него хранится лишь небольшой осколок священного камня, который пользуется у местных индейцев особым почитанием, а затем извлек со дна своей огромной сумы кусок самого обыкновенного сланца!

Что же получается? Либо у почтенного хрониста Фуэнтеса слишком разыгралось воображение, когда он описывал загадочный камень-оракул, либо священник показал гостям не тот камень, возможно, опасаясь лишиться его или попросту потому, что его у него уже давным-давно не было?

Впрочем, «чудо» отражения солнечных лучей в подземной камере, происходящее каждый год 21 июня, скорее наводит на мысль об инсценировочных способностях маститого падре. Однако это — одно из возможных объяснений, никак не проясняющее истинного назначения удивительной подземной обсерватории. Как бы там ни было, у нас нет никаких сомнений в том, что эта камера — настоящий шедевр астрономического зодчества.

Загадочный и, по-видимому, незаконченный монумент майя.

Ла Малинче, главная пирамида.

 Что это? Пернатые змеи? Летающие драконы?

Стенки этой шахты образуют шестиугольник.

 

Четверо летающих индейцев из Эль Тахина

Меня всегда интересовали так называемые воладорес, или летающие индейцы, и я давно собирался побывать в Эль Тахине. И вот, когда я оказался в Акапулько, мне предоставилась возможность отправиться туда, совместив посещение фольклорного праздника с обычной туристической поездкой. На этот раз все складывалось удачно.

В 16 часов совершил посадку самолет, на котором прилетел Ральф, мой спутник, немецкий журналист, и мы помчались на машине в Веракрус, первый из портов, основанный испанцами еще в 1519 г., а сегодня являющийся одним из крупнейших портовых городов Мексики. После трехчасового пути на машине по дорогам, пролегающим среди рощ цитрусовых деревьев и банановых пальм вдоль побережья Карибского моря, мы сочли вполне уместным позаботиться о том, где бы нам переночевать.

На пути нам встретился небольшой городок Текольтла. Здесь каждый год проводится так называемая «Фиеста мексикана». По улицам движется торжественное шествие музыкальных оркестров. На всех площадях и даже перекрестках жители и гости танцуют, предаваясь чарам завораживающего ритма так, как это умеют делать только в Мексике. Толпа веселящихся превращается в совершенно непреодолимую стену. Все сколько-нибудь приличные отели и гостиницы давно переполнены, так что нам пришлось остановиться в какой-то второсортной гостинице. Гостиница эта называлась «Мар и Соль», то есть «море и солнце», существовала довольно давно, и, по всему видно, ее лучшие времена остались позади. Комната оказалась большой, просторной и даже вполне опрятной. Зато в номере практически ничего не работало. Духота была поистине невыносимой. Делать было нечего, и мы поплелись в ресторан, расположенный прямо в саду.

Нам встретился весьма любезный пожилой мужчина. Про себя я подумал: и как только он терпит такую духоту, да еще в галстуке? Сразу видно, истинный джентльмен. Мы разговорились, вежливо поинтересовавшись, почему гостиница находится в столь плачевном состоянии? Ведь она, вне всякого сомнения, знавала куда лучшие времена. Услышав наш вопрос, пожилой джентльмен рассмеялся.

— Мне уже 64 года, и я — прирожденный мексиканец. Смею вас уверить: в этой стране никогда ничего не меняется. Видно, это связано с нашим образом жизни, да и климатом тоже. Мексика — дивная, поистине сказочная страна; в наших недрах есть и нефть, и золото, и серебро, и драгоценные камни, и даже урановая руда, и все это — что называется, в изобилии. Да, мы очень богаты. У нас есть и сказочные пляжи, и непроходимые дебри, и высокие горы. Вы найдете здесь все — от вечных снегов до огнедышащей жары. Есть, правда, и один недостаток: нас, мексиканцев, слишком много!..

Господин сверкнул на нас своими острыми глазами и задумчиво налил себе полный бокал текилы — водки из кактуса агава, посолил и опустил в бокал дольку лимона. Мы тоже отведали текилы и вскоре отдали должное этому прекрасному, терпкому и весьма доступному по цене национальному напитку.

— Но почему же здесь почти ничего не работает? Холодильник в нашем номере не работает бог знает с каких пор; в нем уже пауки успели завестись! Лампочка в ванной не горит, так что мы едва шею не свернули. Я заглянул в добрую дюжину киосков и нигде не смог найти обыкновенной зубной пасты!..

Господин изящным жестом поправил галстук и улыбнулся:

— Если позволите, я расскажу вам подлинную историю. Быть может, она поможет вам лучше понять особенности нашего менталитета. Видите ли, поезда на участке Виллахермоза — Кампече каждый день опаздывают; так уж повелось, и это никому не мешает. Мексиканцы, как белые, так и индейцы, проявляют на станциях завидное терпение; они мирно болтают, курят, попивают текилу, посылают по e-mail (электронной почте) весточки своим домашним. И вот однажды произошло настоящее чудо: поезд в Кампече пришел на целых два часа раньше расписания. Все принялись изумленно спрашивать друг у друга: а где же женщины? Где дети? Где, наконец, багаж? А все объяснялось очень просто: это был вчерашний поезд!

Гельмут, журналист и фоторепортер, собрался было запечатлеть Эль Тахин в лучах восходящего солнца. Было уже около пяти утра, и мы сочли, что ложиться спать все равно уже слишком поздно. Когда мы подъезжали к археологической зоне Эль Тахин, первые лучи утреннего солнца заскользили по небу. Гордые возможностью полюбоваться в столь ранний час восходящим солнцем, мы строевым шагом прошли через железную дверь и собрались было идти дальше, но нас остановил дежурный, заявив, что доступ посетителей разрешен лишь с девяти часов утра. Мы попытались было спорить, и я решил прибегнуть к своему обычному красноречию, нередко помогавшему в подобных обстоятельствах. Увы, все было напрасно. Гельмут тем временем решил пощелкать затвором и сделал несколько снимков панорамы, открывавшейся за спиной упрямого дежурного. Он сфотографировал Эль Тахин в лучах восходящего солнца. А нам оставалось терпеливо ждать девяти часов.

Я не люблю стереотипов, но на этот раз просто не могу удержаться от них. Ученые не знают, кем были древние зодчие, воздвигнувшие Эль Тахин. Существует en masse всевозможных гипотез, однако с уверенностью можно утверждать лишь то, что древние жители Эль Тахина имели контакты и с культурой майя, и с культурой Теотиуакана. Свое название это место получило от расположенной поблизости нишевой пирамиды, так называемой Тахин. Название Тахин заимствовано из языка тотонаков, индейского племени, издревле обосновавшегося на побережье Мексиканского залива. На их языке Тахин означает «вспышка», но может переводиться и как «гром» или «дым».

В Тахине расположены две площадки для игр в мяч; одна из них окружена со всех сторон мощными стенами, украшенными эффектными резными рельефами. Но самая большая достопримечательность здесь — это, конечно, семиступенчатая пирамида, имеющая 365 ниш и крутые лестницы. Пирамида эта не имеет себе равных. Считается, что каждая из ниш этой пирамиды посвящена особому дню календарного солнечного года, а каждый из дней года, в свою очередь, посвящен своему особому божеству. Эта пирамида возведена поверх более раннего, загадочного сооружения, выполненного из вулканического камня. Храм, расположенный на вершине пирамиды, украшен изображениями пернатых змеев. В зависимости от положения солнца на небосводе в нишах возникают короткие или длинные тени; в полдень стенки ниш сверкают горчично-желтым цветом, а вечером их окрашивает закатный румянец.

Даже сегодня, когда археологи раскопали не более одной десятой (!) комплекса Эль Тахин, совершенно ясно, что под толщей земли и зарослей джунглей скрыто еще не менее сотни древних сооружений. Тотонаки, обитающие в наши дни на этих землях, верят, что Эль Тахин был воздвигнут их предками. Это далеко не так. На самом деле комплекс Эль Тахин был построен за много веков до прихода в эти места первых тотонаков.

Охранник, которому мы рассказали о цели нашего приезда и который упорно отказывался пропустить нас, подойдя к нижней ступени пирамиды, крикнул: «Los voladores, senores!» — А затем любезно проводил нас к летающим индейцам.

В центре большого круга было воздвигнуто нечто вроде железной мачты высотой около 50 м. Перед ней стояли пятеро индейцев, в красных штанах, украшенных красочными нашивками, белых рубашках и ярких капюшонах. Четверо из них, прижав к губам небольшие флейты, исполняли какую-то монотонную мелодию, а пятый ударами в небольшой барабан задавал нечто вроде ритмического рисунка. То опуская головы, то, наоборот, запрокидывая их в небо, индейцы пританцовывали в экстазе; все их движения отличались особой ритмичностью, подчиненной некому такту… Наконец инструменты умолкли, а исполнители образовали нечто вроде крута и низко, до земли, поклонились.

Затем, резко выпрямившись, индейцы один за другим принялись быстро взбираться на мачту, на самый ее верх, к небольшому клотику. Поднявшись наверх, они уверенными движениями привязали крепкий канат к своей правой ноге. Наконец пятый индеец тоже поднялся наверх. У него при себе была флейта, и он принялся наигрывать на ней ту же мелодию, покачиваясь на шатком клотике в такт таинственному танцу и даже совершая некие движения, насколько то позволяла его крошечная «танцплощадка». Затем флейта издала совершенно иной звук; по всей вероятности, это был сигнал к началу, ибо, услышав его, четверо других индейцев тотчас бросились с клотика на вершине мачты вниз. Это было поистине свободное падение. Клотик, к которому были привязаны канаты, начал плавно поворачиваться вокруг оси мачты. Индейцы, раскинув руки и вися вниз головой, как бы парили в воздухе, и каждый из них «облетел» вокруг мачты 13 раз. Число это было выбрано не случайно. Дело в том, что четверо индейцев облетели вокруг мачты по 13 раз каждый, что в сумме дает 52 оборота, а 52 — это символическое число, лежащее в основе календаря майя! Каждые 52 года майя с трепетом ожидали возвращения богов, каждые 52 года с ужасом вглядывались во все концы небосвода, пытаясь заметить их приближение. Таким образом, четверо отважных индейцев своими полетами как бы символически воспроизводили это мифическое событие.

Странный народ эти майя. Кто они были? Кем были их предки? Каким богам они поклонялись? К ним с полным правом можно отнести слова, сказанные более века назад: «Бесспорных истин вообще не существует, а если бы таковые и были, они были бы невероятно скучны». Так писал Теодор Фонтэн (1819–1898).

В этой пирамиде — 365 ниш, по одной на каждый день года.

Воладорес — летающие индейцы

Дворец изящных искусств в Мехико-сити.