1773 год. Группа испанских инспекторов, работавших в городке Тумбала, находящемся на территории самого южного федерального штата нынешней Мексики, направила Антонио де Солису, духовному куратору округа, донесение о том, что в окрестностях городка ею обнаружены своеобразные каменные «дома», так называемые касас де пьедра. Куратор не обратил на это донесение никакого внимания, видимо, посчитав, что эти «дома» — не более чем примитивные хижины индейцев, живших в том регионе.

Между тем это донесение породило немало слухов, которые спустя некоторое время достигли ушей его преподобия Рамона Ордоньеса, священника, служившего в Сиудад Реал. Он приказал нескольким своим клирикам съездить и осмотреть эти «каменные дома», а также попытаться собрать сведения о местных индейцах. После возвращения участники этой маленькой экспедиции поведали его преподобию об удивительных постройках: башнях, пирамидах и дворцах, расположенных всего в двух лигах (8,76 км) отсюда, в окрестностях деревушки Санто-Доминго де Паленка.

Ордоньес незамедлительно составил донесение, которое после долгого и нелегкого окольного пути было доставлено в Королевскую комиссию, так называемую Аудиенсия, работавшую в Гватемале. И Аудиенсия приказала одному из своих служащих, некоему Антонио дель Рио, отправиться на место и лично осмотреть древние руины. К дель Рио был прикомандирован рисовальщик, в обязанности которого вменялось делать подробные зарисовки всего странного и любопытного, что могло им встретиться в девственных лесах.

От Санто-Доминго до цели их экспедиции было всего чуть более 6 км, но непроходимые заросли и сезон дождей превратили продвижение через зеленые дебри в настоящую пытку и опасное приключение. И вот 3 мая 1787 г. дель Рио оказался наконец у цели своего «похода». Так было положено начало открытию знаменитой Паленки, изучение которой за два с лишним века, прошедших с того дня, принесло немало сенсационных открытий, хотя самая главная загадка о возникновении этого удивительного города по-прежнему остается без ответа.

В начале мая 1787 г. капитан дель Рио со своим отрядом прибыл к таинственным древним развалинам, поросшим густыми зарослями тропического леса. Его людям потребовалось целых две недели, чтобы вырубить и выжечь кустарники и проложить просеку в сплошных зарослях. И тогда капитан, стоя на расчищенном пространстве, «с восторгом и изумлением взирал на руины некоего дворца, бывшего некогда настоящим садом чудес, вознесенным высоко над землей на платформе из грунта и щебня». Со стен, сплошь покрытых непонятными знаками и таинственными фигурами, на непрошеных гостей сумрачно смотрели грозные лики странных изваяний. Дождь лил как из ведра. Дель Рио и его людям не давали покоя личинки москитов-кровососов. Доблестный капитан считал своей главной задачей как можно скорее выполнить возложенное на него поручение. Без лишних колебаний он приказал срыть несколько насыпей и почти ворвался на первый этаж древней башни. При воспоминании о варварских методах «исследований» дель Рио археологов и сегодня бросает то в жар, то в холод.

Экспедиция вывезла из дебрей 32 предмета и вместе с 25 рисунками и отчетом, собственноручно написанным дель Рио, представила их в Аудиенсию. Дело было направлено в Мадрид, и там досье вместе с ящиками, где хранились находки, затерялось в недрах бездонного Государственного архива. При дворе никого не интересовали какие-то там руины в Новой Испании, как в те времена называли завоеванные заморские земли.

Но не зря говорится, что судьбой правит случай.

Спустя 45 лет донесение дель Рио невесть каким путем попало в руки Генри Бертауда, лондонского книготорговца и любителя старины, который сразу же оценил находку и издал ее в 1822 г. в виде отдельной книжечки. Увы, книжечка эта не вызвала ни малейшего интереса. В те времена археологии как серьезной научной дисциплины еще попросту не существовало. Изучение старины и всевозможных древностей считалось экзотическим хобби, уделом эксцентричных оригиналов, а то и просто погоней за древними сокровищами. У мира в те дни были другие заботы, и на открытия, сделанные где-то на краю света, в далекой Мексике, попросту никто не обратил внимания. Однако, несмотря на это, книжечке, изданной в Лондоне, еще предстояло сыграть видную роль.

Наконец, в правящих кругах самой Мексики возник интерес к изучению бесчисленных руин древних городов. Француз Гильом Дюпэ, в недавнем прошлом — артиллерийский офицер, получил поручение провести осмотр «некоторых развалин». В числе пунктов, которые Дюпэ собирался посетить, значилась и Паленка. Правда, он ничего не знал об экспедиции Антонио дель Рио, получившего такое же поручение, но в числе его спутников тоже был художник — профессор живописи Хосе Лусиано Кастанеда. Работа этой экспедиции, организованной по тем временам весьма основательно, продолжалась целых три года — с 1805 по 1808 г. К участию в археологических раскопках были привлечены местные жители, по большей части — индейцы.

Дюпэ прибыл в Паленку в 1807 г. Проштудировав массу литературы и проникнувшись глубоким интересом к древним культурам Мексики, он был поражен и очарован зрелищем полуразрушенных, но по-прежнему величественных сооружений. И, отправляясь в экспедицию, предложил своему другу, Кастанеде, проиллюстрировать на месте свои основательные познания в области мексиканских древностей. Компендиум о мексиканской старине, созданный ими совместными усилиями, заставил маститых членов правительства Мексики вскочить со своих кресел. Но и здесь, на родине многих загадочных древностей, бюрократия не упустила шанса лишний раз продемонстрировать свое влияние. Бюрократы решили засекретить доклад Дюпэ. Впрочем, возможно, что это оказалось даже к лучшему, ибо если бы результаты его исследований получили широкую огласку, испанцы и мексиканцы подвергли бы эти места беспощадному хищническому разграблению. Однако Паленка не была предана забвению. Путешественники и ученые, в числе которых был и Александр фон Гумбольдт, посетивший эти места в 1816 г., по-прежнему проявляли интерес к ней. А четверть века спустя настал долгожданный час X.

Поистине судьбой правит случай!

 

Статист, сыгравший главную роль

В истории открытия Паленки одна из главных ролей по праву принадлежит Жану-Фредерику графу фон Вальдеку. В свое время он считался человеком подозрительным и своенравным, из тех, что в кругах добропорядочных бюргеров принято считать «слегка помешанным*. Никто толком не знал, кто таков этот Вальдек и откуда он родом. Сам он своим родным городом называл столицы разных стран: то Прагу, то Париж, то Вену. И если его титул кое у кого вызывал сомнения, то его талант живописца и графика сразу же получил всеобщее признание.

И вот в 1821 г. по воле случая этот граф встретил уже знакомого нам лондонского книготорговца Генри Бертауда, который как раз собирался выпустить в свет отдельной книжкой отчет капитана Антонио дель Рио. Бертауд сразу же заказал Вальдеку иллюстрации к своей книжке. И художник быстро создал 16 офортов, которые, как мы знаем, не смогли предотвратить финансовый крах этого злополучного издания.

После прочтения отчета дель Рио у Вальдека волосы поднялись дыбом. Он должен отправиться в Мексику, и немедленно!

И вот в марте 1822 г. Вальдек действительно отправился в дальний путь. Семью свою он предпочел оставить в Лондоне. Он приступил к сбору пожертвований на исследование Паленки, получил от мексиканского общества шахт — для которого он создал планы и карты местности — финансовую поддержку, выступал в роли лектора и портретиста, а в свободное время, будучи поистине неутомимым тружеником, делал зарисовки мексиканских древностей. При всем том он и впрямь держал себя как «слегка помешанный».

Жан-Фредерик граф фон Вальдек сделал в Паленке более 100 рисунков.

Правительство Мексики дало гостю из Европы официальное задание: исследовать древности Паленки. «От имени правительства Мексики» он упрашивал индейцев помочь ему в проведении работ по расчистке развалин, но индейцы хотели получить деньги, а не обещания далекого правительства, находящегося неизвестно где.

3000 мексиканских долларов, все, что было при себе у Вальдека, мигом растаяло под пылающим солнцем Мексики, словно кусочек масла, даже не успевший попасть на ломоть хлеба. Тем не менее Вальдек не отчаивался и продолжал свой труд. Часто, покинутый всеми своими спутниками, претерпевая мучения от тропического климата, он просто брел к какому-нибудь храму, поросшему буйной тропической растительностью, и, положив блокнот на колени, целыми днями под палящим солнцем Паленки делал все новые и новые зарисовки, число которых перевалило за 100. Чтобы хоть немного спастись от ядовитых болотных туманов, неистовых ливней и безжалостных насекомых, граф обосновался на развалинах одного из храмов, выбрав один из залов, похожий скорее на тюремный каземат. Он стал первым человеком, подобравшим себе квартиру в одном из «каменных домов» с тех пор, как майя покинули Паленку! Сегодня здание, в котором решил обосноваться Вальдек, ласково-иронично называют «храмом графа».

Граф Жан-Фредерик, у которого древности Паленки вызвали восторг и восхищение, первым обнаружил на резных рельефах изображение головы слона. После этого открытия он решил, что древняя Паленка была построена каким-нибудь народом, переселившимся на эти земли из Африки или Азии. Слоны, открытые Валь-деком, и сегодня не дают покоя ученым. Дело в том, что на протяжении последних 12 000 лет в Центральной Америке не было ни слонов, ни мамонтов! Итак, остается одно из двух: либо Паленка была основана народом, переселившимся сюда и видевшим слонов у себя на родине… либо она гораздо старше 12 000 лет…

Смею заметить, что дебаты и споры о происхождении слонов, обнаруженных Вальдеком, продолжаются до сего дня. Некоторые специалисты, наделенные особым видением, склонны усматривать в головах слонов стилизованные «маски бога дождя». А ничего не смыслящие дилетанты, как и сам Вальдек, видят в них всего лишь головы слонов.

Итак, на древних рельефах Центральной Америки, вне всякого сомнения, изображены именно головы слонов. На стене храма в Монте-Альбан, древнем комплексе, лежащем сегодня в руинах, который находится в 250 км к юго-востоку от Мехико-сити, мне удалось сфотографировать голову слона с расправленным хоботом, которую просто невозможно принять за «маску бога дождя». Чтобы увидеть в головах слонов, открытых Вальдеком, пресловутые «маски бога дождя», надо обладать поистине галлюциногенным воображением, но это уже вопрос не археологии, а психиатрии. Но возникает вопрос: а каким же образом в Монте-Альбан могли появиться изображения головы слона? Монте-Альбан, лежащий в долине Оаксака, и Паленку, расположенную в дебрях тропических лесов в Чиапасе, разделяют как минимум 500 км; при этом оба города, по мнению ученых, были возведены примерно в одну и ту же эпоху — между 500 г. до н. э. и 600 г. н. э.

Для Вальдека два года, проведенных им на развалинах Паленки, стали настоящим испытанием. Он выходил из себя, когда видел, как местные жители нередко сбивают со стен фрагменты рельефов, чтобы продать их туристам. С явной неприязнью встречал он и заезжего визитера, опасаясь, что тот тоже начнет делать зарисовки «его», Вальдека, находок.

Вальдеку удалось передать характерные черты искусства майя куда ярче и выразительнее, чем многим современным фотографам.

Вконец обнищавший, расстроенный, но по-прежнему преисполненный надежд, Вальдек весной 1834 г. отправился в Кампече, в бухте в окрестностях которого испанцы впервые высадились в этих краях в 1517 г. Там он рассчитывал продать свои рисунки за хорошие деньги. Прибыв туда, граф узнал, что правительство, по поручению которого он работал в Паленке, давно свергнуто, а новым хозяевам Мексики он не доверял. Поэтому он решил на всякий случай сделать копии своих рисунков, а оригиналы передал одному британскому чиновнику. Увы, чутье не обмануло Вальдека. Очень скоро к нему явился посланник местного мэра, который арестовал багаж Вальдека и забрал все его рисунки — к счастью, копии! Мексиканские газеты неожиданно, как по команде, опубликовали статьи, в которых Вальдека обвиняли в том, что он будто бы действовал в Паленке как вандал и пытался похитить национальные сокровища Мексики. Никаких опровержений не последовало.

С гневом и досадой граф покинул Мексику, которую успел полюбить. Возвратившись в Европу, он поселился с семьей в Париже. В 1838 г. Вальдек опубликовал книгу «Романтическое путешествие на Юкатан», поместив в этом издании 21 рисунок, оригиналы которых оставались у него.

Увы, эта книга, как и отчет Антонио дель Рио, не вызвала особого интереса. Будь то отчет о таинственных находках в Новой Испании или рассказ аристократа, побывавшего в далеких земля, в светских салонах Парижа стало модным обращаться друг к другу с вопросами типа: «Вы слышали, мадам? В ужасных лесах Новой Испании найдены удивительные каменные развалины!» И хотя ученые тоже были наслышаны о книге Вальдека, надо признать, что практически никто из них не проявил интереса к разгадке тайны Паленки.

 

Два сапога — пара

В числе немногих, заинтересовавшихся этой находкой, был и Джон Ллойд Стивенс. Этот высокоодаренный человек, родившийся 18 ноября 1803 г. в Шрюсберри, Нью-Джерси, США, в 19 лет защитил диплом об окончании Колумбия-колледжа, а затем, после нескольких поездок, два года спустя поступил на службу в качестве адвоката в одну из контор на Уолл-стрит в Нью-Йорке. Стивенс произвел самое благоприятное впечатление на одного видного юриста, которому довелось слушать его заключительную речь и видеть, как она подействовала на присяжных. Итак, перед ним открылась перспектива самой блистательной юридической карьеры, но этому помешала внезапная болезнь голосовых связок. Стивенс весьма охотно последовал совету врачей, рекомендовавших ему отправиться для лечения в Европу. В самом деле, дальние путешествия еще со студенческой скамьи неудержимо влекли Стивенса. Этапами его нового маршрута стали Россия, Греция, Турция, Польша, Египет и Святая Земля. Он изучал французский и арабский языки, некоторое время проработал в Египте гидом, с юмором и завидной наблюдательностью описывая свои приключения в письмах, которые он отправлял своим друзьям в Америку. Один из них решил опубликовать их — без ведома самого Стивенса — в своей статье, и молодой адвокат на следующее утро проснулся известным автором приключенческого жанра.

В Лондоне Стивенс посетил выставку «Панорама Иерусалима», на которой была представлена серия живописных работ художника Фредерика Кэтервуда. Он тотчас захотел познакомиться с художником, работы которого произвели на него столь сильное впечатление. И вот через несколько дней они встретились на приеме за чашкой чая. Кэтервуду тоже удалось немало поездить по свету, и он привез с собой из Средиземноморского региона целые папки совершенно фантастических рисунков, запечатлевших всевозможные древности. Любовь к путешествиям быстро сделала молодых людей друзьями. Они начали строить планы совместных путешествий, решая, куда бы им отправиться на сей раз.

Как оказалось, Кэтервуд читал и отчет капитана дель Рио, и книжечку Вальдека. Стивенс тоже был знаком с сочинениями по истории Юкатана; ему довелось прочесть служебную записку об исследованиях, осуществленных политическим авантюристом и археологом-любителем, полковником Хуаном Галиндо, настоящее имя которого — Джон, поскольку он был уроженцем Ирландии, появившимся на свет в 1802 г. Этот сорокатрехлетний искатель приключений подробно описывал в своем отчете храмы и развалины древних зданий, которые ему довелось повидать в Центральной Америке.

Обоим молодым людям, обуреваемым жаждой приключений и страстным интересом к исчезнувшим цивилизациям, не давала покоя мысль о том, что все это — следы некой высокоразвитой древней культуры. Но что же это могла быть за культура? Эти величественные дворцы явно были возведены не предками нынешних индейцев. Но кто же в таком случае воздвиг все эти башни, храмы и пирамиды, о которых сообщали капитан дель Рио, граф Вальдек, Дюпэ и Хуан Галиндо? Новые друзья были преисполнены решимости разгадать эту тайну.

Джон Л. Стивенс вернулся в Нью-Йорк и вновь занялся адвокатской практикой; вскоре он получил пост дипломатического уполномоченного Соединенных Штатов при совете стран Латинской Америки в Гватемале. Тут сыграли свою роль и удача, и связи. Стивенс стал дипломатом высокого ранга. Он получил международный паспорт, открывавший многие двери в зарубежных странах, имел в своем багаже рекомендательные письма влиятельных персон и, что не менее важно, имел теперь возможность списывать значительную часть расходов на организацию экспедиции за счет государственного бюджета. Тем временем Фредерик Кэтервуд тоже приехал в Нью-Йорк. Стивенс незамедлительно принял его на должность главного художника экспедиции и оплатил все расходы по переезду семейства Кэтервуда в Америку.

И вот 3 октября 1839 г. друзья наконец отправились в путь. Цель их путешествия была проста — отыскать руины неведомой культуры в Центральной Америке.

 

Начало научного изучения культуры майя

В ходе двух длительных, богатых всевозможными приключениями путешествий друзья-исследователи побывали на развалинах 44 древних городов и культовых центров. Они получили возможность найти подтверждение свои взглядам. Два их труда, увидевших свет в 1841 и 1843 гг., получили признание научных кругов и широкой публики. Первая из этих книг за первый же год выдержала целых 12 изданий и была переведена на все основные языки мира. Стивенс написал первый бестселлер в истории археологии, в котором на скромных 60 страничках рассказывалось об открытиях, сделанных в Паленке.

Турист, сидящий в такси или отдыхающий в автобусе с кондиционером в салоне, направляясь к прекрасно отреставрированным руинам древних памятников, и понятия не имеет о тех невероятных трудностях, с которыми 150 лет назад пришлось столкнуться Стивенсу и Кэтервуду.

Фредерик Кэтервуд. «Идиллия».

 Этот рисунок навеян воспоминаниями о жизни среди древних руин.

Сезон дождей уже начался, когда два друга, в сопровождении нескольких местных жителей из ближайшей деревушки Санто-Доминго де Паленка, прибыли на место будущих раскопок. Тропический лес буквально утопал в потоках ливня. Пробираясь сквозь болота и густые заросли джунглей, друзья не сразу заметили, где находятся знаменитые «каменные дома».

Стивенсу и Кэтервуду, как в свое время эксцентричному графу Вальдеку, не оставалось ничего другого, как обосноваться в первых мало-мальски подходящих руинах. После первой же ночи, проведенной ими под крышей и ставшей настоящим адом из-за несметных полчищ москитов, весь их багаж и одежда промокли до нитки; под проливными ливнями обувь и кожаные ремни размякли и стали скользкими, а инструменты, в том числе кирки, лопаты и ножи, покрылись слоем ржавчины. Тем не менее Стивенс с присущим ему юмором замечал: «Мы поняли, что забронировали себе местечко среди страдающих ревматизмом».

А вот топора, которым можно было бы расчистить тропу к развалинам, у них при себе не оказалось; единственным подходящим орудием был мачете, заточенный с одной кромки и слегка изогнутый на конце большой нож, который всегда имели при себе местные индейцы. Стивенс платил им по 18 центов в день (немалые деньги по тем временам), но они были очень ленивы, являлись на работу поздно, а уходили очень рано: «Иногда к нам приходили двое или трое индейцев, и редко кто из них приходил во второй раз, так что за время, что мы провели там, у нас успели поработать едва ли не все индейцы деревни».

Кроме комаров, «этих убийц всякого отдыха», днем людей на каждом шагу подстерегали ядовитые змеи, пауки и прочая нечисть, которой кишмя кишит тропический лес. Не менее опасными были и ночи. Разводить огонь и даже зажигать свечи было нельзя, ибо на пламя тотчас слетались целые тучи безжалостных мотыльков-кровососов. Насекомые издалека чувствовали даже дым от сигарет.

Когда же исследователи, преодолев кустарники, болота и заросли лиан, добрались наконец до платформ и пирамид, они увидели камни, тронутые губительной рукой самой природы, или стены, разбитые в недавние времена по приказу капитана дель Рио. Стивенс тотчас заметил места, рельефы и прочее убранство которых были сбиты и похищены любителями легкой наживы. Затем его взору предстали изваяния неведомых богов, на которых ярко сверкали остатки красной, синей, желтой, черной и белой красок. Но главной удачей первооткрывателей стали фрески с изображениями демонов — бесчисленных фигур, украшенных стилизованными перьями и мехом. Исследователи изумленно замерли перед стенами, с которых на них взирали грозные лики неведомых богов, и молча пытались проникнуть в смысл таинственных знаков. Особое восхищение вызвали у них статуи: «Мы были просто поражены этим зрелищем и отсутствующим выражением их лиц, а также сходством с древнеегипетскими статуями, сразу бросающимся в глаза». Несмотря на кажущееся сходство с творениями древних мастеров Египта, где ему тоже довелось побывать, Стивенс тем не менее подчеркивал своеобразие культуры неведомого народа, построившего Паленку. «Все, что мы видели, было поистине великолепно, загадочно и достойно внимания».

«Мы были просто поражены этим зрелищем…» Один из рисунков Кэтервуда, запечатлевших памятники, открытые в Паленке.

Стивенс считал Паленку грандиозным памятником некоего народа, который возник и сформировался здесь и — без какого бы то ни было внешнего влияния или иноземных учителей — достиг высокого расцвета своей уникальной культуры. По его словам, «во всем обширном романе всемирной истории ничто не производило на него впечатления более сильного, чем этот прекрасный, огромный и живописный город». Здесь Стивенс, как и всегда, в свойственной ему шутливой манере и с характерной для него наблюдательностью передает свои впечатления от увиденного.

Справедливость его слов подчеркивают замечательные иллюстрации Кэтервуда, выполненные с особой тщательностью и любовью к предмету. Кэтервуд стал первым художником, сумевшим передать особенности искусства майя в стиле, свойственном только ему одному. Даже современные исследователи считают его рисунки непревзойденными видеодокументами, поскольку мелкие детали этих произведений, переданные им тонкими штрихами, не в силах запечатлеть никакая фотография. Таким образом, Стивенсу и Кэтервуду по праву принадлежит почетное название «основоположников научного изучения культуры майя».

Когда Стивенс и Кэтервуд шаг за шагом пробирались сквозь дебри, они и понятия не имели о подлинных чудесах, ожидавших их. Древние иероглифы еще не были расшифрованы, а удивительный календарь пребывал в неизвестности.

 

Паленка сегодня

Паленка. Дворец, таинственный комплекс древних зданий. 　

Недавно отреставрированный церемониальный центр расположен на холмах и искусственных возвышениях-«платформах», которые делит на западный и восточный секторы речка Отулум, протекающая через Паленку. Эта речка или, точнее сказать, ручей — тоже одно из чудес древнего комплекса.

Дело в том, что Отулум протекает по подземному каналу, в котором могут свободно пройти рядом друг с другом четыре человека. Продуманная канализационная система обеспечивала сток дождевой воды с крыш храмов. В нескольких метрах от Храма Надписей вода сбрасывалась в акведук и по подземным каналам поступала во «дворец».

Дворец, или Элъ Паласио, представляет собой величественный комплекс зданий, возведенных на ступенчатой трапециевидной платформе. Он настолько сложен, что туристы легко могут заблудиться в нем.

Грандиозный комплекс разделен на множество больших и малых внутренних двориков, расположенных на разном уровне относительно горизонта. Сегодня они носят выразительные названия: Главный двор, Западный двор, Восточный двор и Двор башен; нижняя часть Южного двора получила элегантное прозвище: субтерранеум.

На западном фасаде дворца, имеющем наибольшую протяженность, доминирующее положение занимают пять квадратных столбов двухметровой толщины, сплошь покрытых резными изваяниями причудливых фигур. На одном из рельефов изображен «индеец» в сандалиях, прикрепленных к ногам ремешками. А под подошвами этих сандалий хорошо видны крошечные колесики. Тот, у кого хватит воображения, без труда узнает в этих сандалиях… обыкновенные ролики!

В стенах проделаны многочисленные Т-образные отверстия, представляющие собой символ бога солнца. На Восточном дворе найдена каменная плита размерами 2,40 × 2,60 м, на которой вырезано ни много ни мало 262 иероглифических знака майя. Видимо, они представляют собой запись дат, изображения голов богов, мифологические сцены, символы людей и животных в телесном облике.

Этот поистине гигантский дворец делится каменными террасами на три основных уровня, расположенных один поверх другого. Размеры самого нижнего из них, лежащего прямо на земле, составляют примерно 100 × 80 м.

При виде Паласио, возвышающегося над раскаленной тропическим солнцем Паленкой, возникают неотвязные, как москиты, вопросы: когда и зачем он был построен? «Спроси разумное — разумное услышишь», — считал мудрый оптимист Еврипид (около 480–406 гг. до н. э.), знаменитый древнегреческий трагик. Однако на эти разумные вопросы обычно можно услышать невразумительные ответы: здесь якобы было жилище жрецов, женская обитель или дворец правителей.

Немало разумного довелось мне услышать из уст Белого Медведя — вождя индейцев хопи, живущих в резервации в штате Аризона. В частности, он рассказывал о некоем «университете», находившемся в древности на прародине их предков в Палаткапи. При виде Паленки мне сразу вспомнились его слова. В самом деле, ведь Паласио занимает в городе центральное место; в нем сохранились «аудитории» разной величины; там была «проточная вода» и целый ряд каменных туалетов, расположенных, так сказать, в «стратегических пунктах» комплекса. Туалеты были связаны с канализационными трубами, и экскременты отводились по подземным каналам.

Во всех строениях дворца имелись каменные ватерклозеты, связанные с канализационными трубами.

На первом этаже, как рассказывал Белый Медведь, ученики изучали историю своего народа; на втором они знакомились с основами естествознания и химии, а на третьем постигали тайны астрономии и математики. Все эти описания вполне соответствуют сохранившемуся Паласио.

Миновав настоящий лабиринт комнат и двориков, поднимаемся на древнюю башню, высота которой — 15 м, а площадь основания — 7 * 7,5 м. Башня стоит на массивном цоколе; в ней, помимо первого, — три этажа, высота потолков в которых достигает 2,5 м. Широкие окна позволяют наблюдать небо во всех направлениях, а найденные здесь и уверенно идентифицируемые иероглифические символы планеты Венеры указывают на астрономическое назначение этого объекта.

Любопытно, что само архитектурное решение этой башни не вполне типично для майя. Более того, можно сказать, что эта башня — уникальное явление во всей архитектуре майя. Сегодня ее обычно называют обсерваторией, а некоторое время назад ее считали дозорной башней. Дело в том, что для роли наблюдательных пунктов больше подходят пирамиды, расположенные на холмах, ибо они намного превосходят по высоте эту загадочную башню. Но дело в том, что майя вообще не знали дозорных башен; их города были практически беззащитными и не имели ни стен, ни прочих укреплений. Весьма любопытно, что внутри башни вообще не было входа на первый этаж, а на второй и третий вела очень узкая лестница.

В подземном своде, поверх которого возведен Паласио, были проложены переходы, ведущие в камеры. Самый длинный из таких переходов (протяженностью более 200 м) заканчивается лестничным маршем, который через особое отверстие в почве ведет к центру дворца. Джон Э. С. Томпсон, видный специалист в области изучения культуры майя, полагает, «что эти переходы использовались для небольших мистификаций в религиозных целях»; однако они вполне могли «использоваться и для церемоний, во время которых имитировалась связь с потусторонним (подземным) миром». Второе объяснение Томпсон считает более правдоподобным, поскольку все переходы богато украшены рельефами, а потайные ходы, напротив, никаких украшений обычно не имеют. Куда более простое решение предлагает археолог Пьер Иванофф: «Вполне возможно, что в древности здесь размещались подземные этажи или, что еще более вероятно, погреба, не представлявшие собой ничего достопримечательного». Но если эти подземные переходы и в самом деле не представляли собой «ничего достопримечательного» — хотя на самом деле это совсем не так! — почему же они расположены с таким тщанием и даже украшены рельефами? Еще большей чепухой выглядят объяснения, утверждающие, будто эти небольшие камеры служили… своего рода «баней». Сауна в климате, где и без того при малейшем движении пот градом катится изо всех пор! О старина Еврипид, как ты заблуждался!

На мой взгляд, куда более разумной выглядит гипотеза о том, что эти камеры использовались в качестве небольших лабораторий; здесь вполне мог существовать некий древний университет, где преподавались естественные науки. Камеры расположены в столь укромном месте для того, чтобы ничто не могло помешать ходу научных экспериментов. Моя гипотеза о том, что эти подземные камеры выполняли роль лабораторий, — не более чем предположение, но версию о том, что они служили «баней», никто не принимает всерьез. Вполне возможно, что они служили и кладовыми или сейфами для хранения особо ценных вещей, взрывоопасных носителей энергии… или самых заурядных продуктов. Но баня? Нет, это просто нелепость.

Во дворце найдены трубы канализационной системы. Возможно, что в старину, когда Паласио еще использовался по прямому назначению, здесь работала и своеобразная система вентиляции. Система «проветривания» подземных помещений поистине впечатляет. Если допустить существование продуманной системы вентиляции, труднообъяснимый вопрос об освещении подземных помещений решается сам собой. Если кислорода там было достаточно, майя вполне могли использовать в качестве источника света смоляные факелы! О, это поистине квадратура круга: смоляные факелы необходимо было каким-то образом крепить к каменным рельефам, а никаких следов таких креплений не обнаружено. Мне кажется, уважаемые господа с факультета археологии упускают из виду возможность существования вентиляционной системы. Тогда наверняка найдется что-нибудь важное. А может, к таким поискам привлечь Скотленд-Ярд?

 

Имена — всего лишь прах и тлен

В научной литературе изобретенные ею названия храмов и пирамид обладают такой самоуверенной самостоятельностью, словно они были придуманы самими строителями. Между тем первоначальные названия всех этих знаний неизвестны; более того, даже само название «Паленка» явно не принадлежало древним создателям города.

Испанское слово паленка, означающее «огражденное место» или «площадка для турниров», можно также перевести как «место, огражденное палисадами». Специалисты — с полным на то основанием — полагают, что название «Паленка» происходит от одноименной ближайшей деревушки. Когда первые испанские поселенцы основали здесь свою деревню, это место называлось не просто Паленка, а Санто-Доминго де Паленка. В XVI в. дебри тропических лесов, разумеется, не могли именоваться «площадкой для турниров», да и значение «ограждение» тоже маловероятно. Не подходит и перевод «место, огражденное палисадами», поскольку это указывает на укрепление, а тогдашняя мини-деревня Паленка никак не походила на крепость.

Существует ли разгадка этой тайны? Я полагаю — да!

Для меня живым свидетелем славной истории майя был и остается Белый Медведь. Так вот, по его рассказам, во времена его далеких предков существовало некое таинственное место под названием Палатками, где среди простых индейцев жили легендарные катчина, пришельцы из Вселенной. Не естественно ли предположить, что индейцы перенесли это название на новую деревушку, построенную испанцами, а те, в свою очередь, несколько изменили его звучание согласно нормам своего языка? Так через некоторое время Палатка-пи превратилось в Паленку, а тривиальное Санто-Доминго приобрело колоритное уточнение — Санто-Доминго де Паленка.

В наши дни развалины древней Паленки находятся всего в десяти километрах от прежней деревни Санто-Доминго де Паленка, успевшей с тех пор превратиться в город, расположенный прямо на железнодорожной линии, связывающей Коацакоалькос с Кампече. От большого и шумного города Виллахермоса, столицы федерального штата Тобаско, до цели нашего путешествия, лежащей в 108 км от него, можно добраться на автобусе по широкому шоссе. Впрочем, гораздо быстрее туда можно попасть и на легком двухмоторном самолете.

Надеюсь, после этих объяснений читателю ясно, что такие названия, как Храм Креста, Храм Лиственного Креста и Храм Солнца, показались бы более чем странными строителям, не имевшим к ним никакого отношения.

 

Храмы и храмы, цифры и цифры

На самом верхнем из четырех уровней одной из пирамид высится так называемый Храм Солнца. Площадь его основания представляет собой квадрат со стороной 23 м. Толщина его стен в верхней части достигает 1 м; высота его — по гребню крыши — 19 м, а передний фронтон, как, впрочем, и боковые стены, украшен замечательными каменными рельефами. Во внутреннее святилище — санктуарий — ведут три входа. Здесь, в небольшой камере, находится плита Солнца, давшая название храму.

Плита Солнца представляет собой хорошо сохранившийся рельеф величиной 3 × 1,1 м; она напоминает щит, на котором высечены два скрещенных кинжала, украшенных перьями. Считается, что изображенный на нем лик — это солнце в ипостаси ягуара. Я долго пытался разглядеть солнце или ягуара, но, увы, мне это так и не удалось. Наверное, чтобы увидеть это, на него надо смотреть глазами специалистов, да еще вооружиться их комментариями. В композиции рельефа справа и слева изображены жрецы, стоящие «на поверженных телах рабов». А может быть, это — символические изображения богов, перемещавшихся по миру на хребтах простых смертных? Окончательного мнения на сей счет не существует.

Эту загадочную сцену дополняют несколько серий иероглифов. Всемирно известный исследователь культуры майя Герберт Шпинден сумел расшифровать эти надписи, и, помимо более поздних дат, таких, как 613 г. до н. э. и 176 г. н. э., обнаружил и удивительно раннюю, а именно — 14 октября 3373 г. до н. э. В ходе дебатов с другими учеными древнейшая дата была несколько скорректирована; теперь считается, что это — 11 августа 3114 г. до н. э. Эта дата и является точкой отсчета в календаре майя.

Храм в Паленке связан со многими датами, на что не раз обращали внимание специалисты. Так, например, бесспорными являются даты жизни Пакаля, повелителя майя, который родился в 603 г. н. э. и умер в 683 г. Удалось даже вычислить время упадка Паленки: последний из иероглифов-дат относится к 780 г. н. э.

Профессор Шпинден расшифровал следующие иероглифические даты:

— В Храме Креста:

7 февраля 3379 г. до н. э.

8 апреля 3371 г. до н. э.

21 декабря 2619 г. до н. э.

— В Храме Солнца:

25 декабря 2619 г. до н. э.

— В Храме Лиственного Креста:

8 января 2618 г. до н. э.

20 апреля 2584 г. до н. э.

Даже если новейшие научные взгляды, утверждающие, что от всех этих дат следует отнять ровно 260 лет, справедливы, все равно получаются даты, уходящие в глубины незапамятной древности, когда майя не могли воздвигнуть эти памятники. Дело в том, что в эпоху, к которой относятся эти иероглифические даты, самих майя еще просто не существовало!

Здесь мне остается лишь молча развести руками. Старый мудрый Белый Медведь, вождь индейцев племени хопи, рассказывает, что, по преданию, предки его народа переселились в Центральную Америку из Южной Америки. Интересно, не удержали ли индейцы в памяти хотя бы самую важную из всех древнейших дат своей истории? Быть может, таинственная и невероятная дата начала календаря майя — 11 августа 3114 г. до н. э. — это и есть тот самый день, в который катчина спустились с небес? Тогда следующая дата, 21 декабря 2619 г. до н. э., возможно, представляет собой день, когда предки будущих майя, покинув свой родной континент — Касскара, — высадились на побережье Южной Америки? А дата 20 апреля 2584 г. до н. э., возможно, показывает начало великого переселения народов с юга на север. Кто знает?

Увы, этого мы не знаем. Однако мы вполне можем с высокой степенью вероятности утверждать, что числа, указанные в надписях, вовсе не являются плодом вымысла. Дело в том, что они слишком точны и к тому же их слишком много. Я еще мог бы допустить подобное, если бы существовала одна-единственная дата, которую предполагаемые изобретатели календаря взяли за отправную точку отсчета. Но здесь перед нами — целый венок загадочных дат, охватывающий несколько тысячелетий, что заставляет решительно отвергнуть всякую мысль о вымышленных датах, «сочинительство» которых некоторые специалисты приписывают жрецам майя.

В Паленке найдены и расшифрованы астрономические таблицы лунных циклов. Наиболее типичными являются циклы, состоящие из 7260 и 144 000 дней, но известны и циклы продолжительностью 18 700 или 370 000 лет. Путем расчетов установлен поистине невероятный период — 455 393 401 день, что составляет — без учета високосных годов — фантастическую цифру: 1 247 653 года.

Разумеется, столь громадные циклы в рамках человеческой истории попросту невозможны. С периодами продолжительностью в сотни тысяч и миллионы лет людей могли познакомить только боги.

 

Сенсационная находка

под храмовой пирамидой

Храм Надписей.

Среди множества прекрасных и уникальных зданий так называемый Темпло де лас инскриптионес, то есть Храм Надписей, по праву считается самым загадочным. Он расположен в юго-восточном углу Паласио, возле холма, который археологи считают природным тектоническим образованием. Холм этот имеет четкое членение и делится на четыре террасы. На вершине его сохранился храм и развалины трех небольших построек, расположенных по одной оси. Линия, служащая их мысленным продолжением, идет параллельно нижнему уровню (террасе) храма и направлена прямо на западный фасад большого, вытянутого в длину здания. Холм, поросший густым лесом, закрывает комплекс с юга. Между тем пирамиды майя свободно просматривались со всех сторон. Мне лично кажется, что именно в этом холме, считающемся естественным природным образованием, ученых могут ожидать поразительные археологические находки.

Храм Надписей венчает собой 16-метровую пирамиду, состоящую из девяти стоящих друг на друге цоколей. С площадки перед храмом вниз, к главному святилищу, ведет крутая лестница, состоящая из 60 ступеней; пять открытых входов перемежаются с шестью колоннами, сплошь покрытыми резными рельефами. В интерьере храма сохранились замечательные плиты с резными рельефами, украшенными 617 иероглифами, которым храм обязан своим нынешним названием — Храм Надписей. А глубоко внизу под храмом находится объект, открытый в 1949 г. и по праву считающийся величайшей археологической сенсацией Центральной Америки.

 

Таинственный грот, скрытый под пирамидой!

Доктор Альберто Руз Луильер, мексиканский археолог, родившийся в Париже, распоряжением Национального института антропологии и истории Мексики был назначен руководителем раскопок в Паленке. В сухой сезон, продолжающийся с апреля по июль, он лично возглавлял работы в здешних местах.

Особенно большой интерес проявлял Руз к Храму Надписей. С одной стороны, это объяснялось тем, что храм расположен на большой высоте на самой вершине пирамиды; с другой — тем, что исследователи — предшественники Руза не уделили этому святилищу должного внимания.

Руз работал здесь с раннего утра до позднего вечера. Однажды он наблюдал за раскопками, проводившимися внутри храма. Внезапно он заметил на полу какой-то стык и велел осторожно расчистить этот участок. Стык оказался одной из сторон правильной прямоугольной плиты. В этой массивной плите было сделано двенадцать отверстий, расположенных шестью парами по внешнему краю. Руз попытался выяснить, куда ведет задняя стенка, и установил, что она не кончается на поверхности и уходит под плиту.

Доктор распорядился принести рычаг и поместить его между стыком и отверстиями. Поначалу его рабочие выбивались из сил, но все было напрасно; однако затем тяжеленная плита сантиметр за сантиметром начала подниматься. Теперь им больше не мешали ни полчища москитов, ни болотные испарения. Ученый и его спутники с волнением и любопытством вглядывались в темноту, зиявшую под полом. Постепенно их глаза привыкли к тьме, и они увидели каменные плиты. Это было начало лестницы, которая вела куда-то вниз… Придя в себя после шока, они догадались, что внутри пирамиды находилась некая лестница с прекрасно обтесанными ступенями. Осмотрев стены, исследователи с удивлением обнаружили, что они выглядят как полированные. Однако спускаться вглубь мешали земля и камни. Оказалось, что лестница засыпана землей и галькой.

Работы по расчистке стали настоящим мучением. Чем глубже спускались археологи, тем плотнее была спрессована земля и тем массивнее были каменные глыбы. Рабочие принесли было керосиновую лампу, но воздух был спертый, и кислорода в нем оказалось слишком мало. В узкой шахте рабочие, скорчившись в три погибели, передавали друг другу из рук в руки камень за камнем, которые затем поднимались на поверхность; каждая лопата и каждое ведро земли давались с большим трудом.

Чтобы расчистить эту крутую, почти вертикальную лестницу, Альберто Рузу потребовалось три года упорного труда.

К концу первого сезона раскопок удалось расчистить 23 ступени. Альберто Руз был твердо убежден, что на следующий год им удастся завершить работы и разгадать тайну древней пирамиды. Он высказал предположение, что лестница могла вести во внутренние камеры пирамиды или служить потайным ходом, идущим в соседний храм.

На протяжении следующего сезона раскопок археологам удалось расчистить еще 21 ступень. Тот факт, что каменный марш лестницы вел на запад, служил аргументом в пользу гипотезы о подземном ходе: он вполне мог соединять этот храм с другим храмом или зданием. Но затем — дело происходило уже в 1950 г., — когда ученые расчистили 45-ю ступень, им встретилось нечто неожиданное: там оказалась площадка, на которой ход делал U-образный разворот. Далее ход направлялся… на восток, в сторону геометрического центра пирамиды.

Электрическое освещение существенно облегчило работы. Воздух внизу стал еще более спертым, так что было трудно дышать. Древний лестничный марш высотой целых 15 м стал единственным связующим звеном с внешним миром.

1951 год. Рабочие проникли еще глубже в толщу земли. Внезапно в одной из стен было обнаружено квадратное отверстие. И поскольку оно вело в толще стены куда-то наверх, из него повеяло свежим ветерком, и рабочие смогли, что называется, перевести дух и отдышаться. Отверстие это оказалось выходом древней вентиляционной шахты, которая шла сквозь восьмиметровую толщу стены от западной грани пирамиды. Благодаря притоку свежего воздуха работа пошла быстрее, и рабочие откопали остальные 13 ступеней лестницы. На уровне 66-й ступени располагался маленький узкий коридор. Но сезон раскопок на этом пришлось завершить. На этот раз доктор Руз высказал твердую уверенность в том, что в следующем году им удастся достичь цели: ведь до уровня горизонта пирамиды оставалось всего 3 м.

1952 год. На пути археологов вновь встретилась стена камней и цемента, серьезно затруднившая работы. Исследователи в отчаянии остановились перед второй стеной, в которую был вмурован глиняный сосуд. В нем были найдены две серьги и семь украшений из нефрита, три маленькие раскрашенные глиняные таблички и прекрасная огромная жемчужина диаметром 13 мм. Быть может, обе эти стены прикрывают вход в древнюю сокровищницу?

В 1952 г. Руз и рабочие его экспедиции изумленно замерли перед этой странной треугольной дверью.

Однако этот поистине сизифов труд еще далеко не был окончен. Были расчищены еще несколько ступеней, и на пути археологов вновь встретилась еще одна стена, на этот раз — четырехметровой толщины. На ее устранение потребовалась еще целая неделя. Стена скрывала главную святыню — саркофаг, в котором находились останки пяти мужчин и одной женщины.

И вот 15 июля 1952 г. доктор Руз со своими сотрудниками подошел к странной каменной плите, похожей на треугольную дверь размерами 1,6 * 2,45 см. Она была приокрыта; в просвет шириной не более ладони были направлены мощные электрические светильники. Руз, подойдя, прижался щекой к влажной поверхности камня, пытаясь заглянуть внутрь, и действительно увидел нечто невероятное:

«Поначалу я увидел большую пустую камеру, похожую на ледяной грот, стены и своды которого были отполированы до блеска, или карстовую пещеру, с потолка которой свисали целые гирлянды сталактитов, похожих на огромные оплывшие свечи».

На поверхности стен, сплошь покрытых резными рельефами и изваяниями, сверкали кристаллы соли, похожие на снежинки, а весь пол в крипте был закрыт монолитной плитой, испещренной загадочными иероглифами.

Когда дверь удалось приоткрыть настолько, что в нее смогли протиснуться люди, восхищенные и недоуменные взоры вошедших обратились к потолку, точнее — к сталактитам, свисавшим с него.

Если бы это был некий единый массивный сталактит, можно было бы сравнительно легко подсчитать, каков примерный возраст этой камеры и как давно в нее не ступала нога человека! Дело в том, что сталактиты, каповые образования, свисающие с потолка (или сталагмиты, растущие от земли вверх), каждый год увеличиваются на несколько миллиметров или сантиметров. Известковые сталактиты растут куда быстрее, чем гранитные. Подземная крипта, открытая доктором Рузом, имела девять метров в длину, четыре в ширину и семь — в высоту. На протяжении многих веков и тысячелетий, пронесшихся над Паленкой, влага тропических лесов проникала сквозь стены. Однако мне так и не удалось получить от специалистов, разбирающихся в подобных вещах, ответ на вопрос о том, с какой скоростью могут расти многослойные сталактиты.

Пол в крипте.

На протяжении тех веков, когда этот храм активно использовался древними жрецами, никакой дождь, разумеется, не мог проникнуть сквозь стены пирамиды, ибо майя весьма заботились о своих церемониальных зданиях. Все беды этой крипты начались с тех пор, когда майя по непонятным причинам внезапно покинули город храмов. А поскольку выдергивать сорняки со стен и сводов зданий теперь было уже некому, семена и ростки всевозможных тропических растений тотчас набросились на святилище, начав свою разрушительную работу и быстро превращая величественные сооружения в руины. Дожди в Паленке идут часто и подолгу, полуостров Юкатан расположен в одной из самых низменных, болотистых зон Мексики; однако и в этих местах бывают сравнительно засушливые месяцы. Вообще говоря, в пирамиде много плит из известняка.

На мой взгляд, трудно понять, почему геологи, метеорологи и физики совместными усилиями никак не могут определить, на сколько миллиметров или сантиметров в год растут сталактиты при подобных условиях. Быть может, подобная датировка рано или поздно поможет определить возраст Храма Надписей и даже истинный смысл календарных дат, до сих пор остающихся нерасшифрованными.

В этом саркофаге, вес которого превышает 20 тонн, покоятся останки неизвестного мужчины.

Крипта, расположенная по оси север — юг, расположена на два метра ниже уровня платформы, на которой стоит Храм Надписей, и, следовательно, на два метра ниже горизонта основания пирамиды. На резных рельефах на стенах изображена процессия жрецов в богатых одеждах, шествующих куда-то. А пол в крипте накрывает огромная плита длиной 3,8 м, шириной 2,2 м и толщиной 25 см, выполненная из монолитной глыбы. Вес плиты, по оценкам археологов, составляет около 9 тонн.

Когда плита была поднята, взорам ученых предстал массивный 20-тонный саркофаг, в котором покоились останки неизвестного мужчины. Возле скелета были найдены украшения из яшмы, серьги с выгравированными на них иероглифами и жемчужное ожерелье. Странная деталь: из саркофага в коридор пирамиды вела глиняная трубка. Для чего? Вероятно, для того чтобы позволить духу умершего покинуть саркофаг. Но не столь же резонно предположить, что трубка эта предназначалась для отвода ядовитых газов, образующихся при разложении трупа?

Сегодня в научной литературе часто можно прочесть о том, что останки, покоящиеся в саркофаге, якобы принадлежат Пакалю, повелителю Паленки. Но сколь бы громкими ни были подобные голоса, это утверждение не соответствует действительности.

Сохранились иероглифы с датами, ясно показывающие, что правитель, погребенный в саркофаге, правил на удивление долго — с 603 г. н. э. по 683 г. н. э. Получается, что Пакаль вступил на трон примерно в двенадцатилетнем возрасте и правил около семидесяти лет. Достигни он такого возраста, Пакаль с полным основанием мог бы считаться среди майя настоящим Мафусаилом, поскольку средняя продолжительность жизни у них была совсем короткой, составляя около 35 лет.

Доктор Руз утверждает, что даты, указанные на надгробной плите, «нельзя понимать буквально, поскольку они повторяются через каждые 52 года». Ученые попытались отыскать иероглифы, имеющие прямое отношение к текстам в погребальной камере, и действительно нашли их в Паласио. Вскоре в научных кругах появилось мнение, что на надгробной плите указаны другие даты: 603 и 633 гг. н. э. Однако это неверно. На самом деле иероглифы с датами, высеченные на надгробной плите, представляли собой, как подчеркивает доктор Руз, всего лишь циклические знаки, и их необходимо проверить по другим датам, сохранившимся вне этого храма. И оказалось, что данные расчетов не совпадают. Если речь идет о циклических данных, то даты правления Пакаля — 603–683 гг. н. э. — неверны, и датой его кончины следует считать 633 г. Но тогда получается, что надгробная плита была сделана за 50 лет до смерти Пакаля и на ней указана мнимая дата смерти. Боже правый!

Помимо этих иероглифов-дат, на надгробной плите сохранилось и весьма любопытное изображение. Если плита действительно должна увековечить память правителя Пакаля, вполне естественно предположить, что на ней будет изображен именно он. Или?.. Нет, уверенно говорят ученые, это не Пакаль, а Йюм Кокс, бог маиса! Так кто же на самом деле изображен на надгробной плите?

 

Прощание с Паленкой

Кажется, с 1965 г., когда я в последний раз побывал в Паленке, здесь изменилось все или почти все! В Виллахермосе появился новый аэропорт, а шоссе, соединяющее Виллахермос с Кампече, наконец-то заасфальтировано. Там, где каких-нибудь 20 лет назад шумели сплошные тропические леса, раскинулись луга и поля процветающих фермерских хозяйств. А Пакалю, последнему индейскому правителю Паленки, при подъезде к городу, служившему некогда его резиденцией, поставлен памятник. Каменный лик владыки пристально вглядывается в небо, словно Пакаль хочет первым заметить возвращение богов.

Этот памятник Пакалю, последнему правителю Паленки, и в наши дни пользуется особым почитанием у индейцев.

Санто-Доминго де Паленка в наши дни выглядит чистеньким, уютным городком, старающимся развлечь туристов, приезжающих в эти места, привычными забавами, и в первую очередь — дискотеками. При некоторых отелях устроены плавательные бассейны со «спокойной» (отель «Лас Руинас») или проточной (гостиница «Натутун») водой, однако по-прежнему нерешенной остается главная проблема — чистота кухни. Тех, кто не желает сам чистить местные фрукты и питаться тщательно проваренными овощами, телятиной, говядиной или свининой, незамедлительно настигает месть Монтесумы. Проголодавшиеся могут отвести душу цыплятами гриль или жареной рыбой.

Пабло Суттер, мой земляк-швейцарец, который вот уже более четверти века живет в Паленке, свободно владеет шестью языками и считается здесь самым большим полиглотом среди гидов. Мы разговорились с ним на верхней площадке Храма Надписей. Внизу, вокруг храма, не иссякал поток туристов. Мы же обсуждали весьма важную тему: откуда именно могли прийти сюда майя?

Мой земляк Пабло Суттер проводит экскурсии на шести языках.

— На прошлой неделе я проводил экскурсии с группой русских туристов, и мы тоже затронули этот вопрос. Я рассказал им, что существует мнение, что Американский континент был заселен выходцами из Азии, перебравшимися сюда через Берингов пролив, который в древности был совсем узким. Услышав это, русские рассмеялись. В прошлом году, заявили они, в Северном ледовитом океане температура воздуха достигала -64 °C, а несколько лет назад опускалась даже до отметки -74 °C. При таких морозах все живое, передвигающееся на двух или четырех ногах, мигом промерзнет до костей и превратится в глыбу льда.

Затем герр Суттер поглядел на меня задумчивым взглядом и продолжал:

— Люди по доброй воле никогда не пойдут навстречу смертельной опасности и губительной стуже, не имея представления о конечной цели пути. Предполагаемые доисторические переселенцы, якобы пересекшие Берингов пролив, не имели и не могли иметь ни малейшего понятия о том, куда приведет их этот путь. Нет и еще раз нет! Пора наконец покончить с этими бреднями о переселении через Берингов пролив!.. — Помолчав немного, он добавил: — Знаете ли, я не хочу упоминать об этой теории даже в шутку; предпочитаю придерживаться более серьезных взглядов…

— Но тогда откуда же, по-вашему, майя пришли в эти места?

— Из Азии! — как нечто само собой разумеющееся, отвечал Пабло Суттер. — Они высадились на тихоокеанском побережье Гватемалы, перебрались через древние вулканические горы и основали свое первое крупное поселение в Тикале.

— В Тикале? Почему же именно в Тикале?

Вместо ответа уважаемый знаток местных древностей извлек из кожаной сумки, висевшей у него на плече, карту и разложил ее прямо на земле. Взглянув на карту, я заметил, что на ней нанесены странные концентрические круги.

— Видите, Тикаль находится в самом центре, в колыбели культуры майя. Если установить один конец циркуля в Тикаль, а другим очертить круги, то у вас получатся точки, соответствующие самому северному, самому южному, самому западному и самому восточному пунктам расселения майя. Именно из Тикаля империя майя распространялась во всех направлениях.

Мне сразу же вспомнился вопрос, который, взирая с вершины пирамиды на панораму Тикаля, задал мне Хулио Чавес: «Почему именно здесь, дон Эрик?» Да, Тикаль действительно расположен в самом центре империи майя, и тем не менее утверждение Суттера представляется не вполне корректным. Если бы Тикаль с самого начала был задуман как центр и ядро будущего государства, то непременно существовали бы «указатели», показывающие, что тот или иной город находится там-то и там-то, на таком-то расстоянии от него. Более того, переселенцам из Азии, приди они сюда, наверняка было бы известно колесо. Между тем майя, как мы знаем, колесом не пользовались.

Во время нашей беседы я обратил внимание на поток любопытных посетителей, теснившихся у входа в погребальную камеру. Самой собой разумеется, я тоже захотел попрощаться с «богом астронавтов». Воздух был в прямом смысле слова душным и спертым; к тому же лестница, ведущая в шахту пирамиды, была едва освещена. Спустившись вниз, я испытал сильное разочарование: оказалось, что погребальная камера закрыта толстой железной решеткой и даже забрана — разумеется, из соображений безопасности — проволочной сеткой, сквозь которую очень трудно было что-нибудь разглядеть. Кроме того, там было установлено и толстое защитное стекло, которое в душном и сыром воздухе было покрыто испариной, мешавшей заглянуть в камеру… Увы, мне так и не удалось сфотографировать наиболее интересный артефакт Паленки и едва ли не самый ценный памятник культуры майя…

Туристы разочарованно останавливаются перед железной решеткой.

Ясно, что такие уникальные памятники, как надгробная плита из Паленки, необходимо защищать от рук беззастенчивых посетителей. Однако это можно сделать как-то иначе и обойтись без железной решетки. Не означает ли подобная тройная защита нечто большее, чем простая забота об охране памятника? Основанием для подобной подозрительности послужило одно наблюдение. Дело в том, что в местах, где индейцы обычно продают всевозможные художественные сувениры, чаще всего — изображения жрецов или иероглифы, вырезанные из стеатита, 19 лет тому назад были обнаружены сувениры, представляющие собой… копии фрагментов рельефов с надгробной плиты. Неужели началась тотальная распродажа древних реликвий? Получается, что смекалку индейцев явно недооценивали; они сумели в кратчайшие сроки в мелких семейных мастерских создать эти сувениры и обеспечить их постоянные поставки на рынок. Блуждая по улочкам Паленки, я отыскал нескольких камнерезов. Они работали, что называется, не покладая рук: вырезали, гравировали, обтачивали, полировали всевозможные рельефные поделки. Образцами для них служили рельефы на стенах культовых зданий древних майя, и над воссозданием подобных «репродукций» надгробной плиты трудилось немало ремесленников. Не исключено, что моя интерпретация — какая честь для меня! — положит основу для новой школы… В Антропологическом музее Мехико-сити представлена на удивление точная художественная реплика надгробной плиты, но сфотографировать ее мне не позволили. В музее, видите ли, запрещены фотокамеры со вспышкой; более того, запрещено даже становиться на скамеечку и класть камеру на парапет, ограждающий место, где хранится плита. Право, разглядеть рельефы и скопировать их по силам разве что акробату, обладающему поистине резиновой гибкостью… Мне рассказывали, что каких-нибудь два года назад в магазинчиках и сувенирных лавках при отелях продавались каменные поделки-копии плиты, а также афиши и календари с ее полным изображением. Поскольку мне хотелось увидеть ее своими глазами, я заказал одному торговцу достать мне хорошую копию одного из фрагментов плиты. «Видите ли, я уже больше не имею права делать то, что хочу», — таков был ответ. Торговец доверительно поведал мне, что, хотя спрос на подобные копии очень велик, он получил «от верхов» распоряжение прекратить изготовление ходких сувениров, поскольку из-за них в массах якобы возникают всякие нелепые слухи и догадки. А раз так, то необходима детальная дискуссия об этом «опасном» и интереснейшем памятнике культуры майя.

Попасть в погребальную камеру можно, только спустившись в нее из Храма Надписей.

 

Надгробная плита из Паленки

В своей первой книге, «Воспоминания о будущем», я с восторгом описывал странное существо, представленное в самом центре этой плиты, считая его изображением астронавта, сидящего в своеобразной космической капсуле и управляющего всевозможными приборами. Позади него, считал я, показаны языки пламени, символизирующие в данном контексте огонь, вырывающийся из сопла ракеты.

Реакция на подобное заявление оказалась весьма неожиданной. Поначалу почтенные специалисты попытались обойти молчанием гипотезу какого-то там профана. Но после того как моя книга получила всемирное признание и на ее основе был создан одноименный фильм, а толпы туристов устроили настоящее паломничество в Паленку, чтобы собственными глазами увидеть моего астронавта, «башня из слоновой кости», где вдали от мирской суеты трудятся светила науки, вдруг превратилась в подобие потревоженного пчелиного улья. И хотя мне не доводилось слышать, чтобы хоть один археолог публично высказал согласие с моими «еретическими» взглядами, тем не менее в 1973 г. в Паленке состоялся научный конгресс, на котором всезнающие ученые мужи попытались дать связное объяснение тому, что же, собственно говоря, по мнению академической науки, изображено на этой загадочной надгробной плите. Удовлетворительного объяснения найти так и не удалось. Я же был подвергнут дисквалификации.

Со дня появления моей первой и во многом спонтанной книги прошло 20 лет. Десять лет спустя, в книге «Мой мир в рисунках», я немного поумерил свои восторги. Я научился сдерживать себя, но, как видно, недостаточно. Увы, я по-прежнему видел в существе, изображенном на надгробной плите, подобие астронавта, сидящего в некоем летательном аппарате, оборудованном по последнему слову техники. А что же сегодня?

Сегодня я знаком со всеми основными публикациями, посвященными надгробной плите, знаю, что означают отдельные иероглифы, высеченные на ней. Более того, я приобрел основательные познания в календаре майя и даже попытался — by the way, как говорят американцы, — освоиться с представлениями, бытующими в области трактовок древних пиктограмм. И в конце концов я понял, что колосс археологических толкований стоит на шатких глиняных ножках.

Нет никакого сомнения в том, что на надгробной плите из Паленки присутствуют иероглифы и картинки-пиктограммы — которые были известны и в других центрах культуры майя — с изображением птицы кецаль (сегодня эта таинственная птица красуется на гербе Гватемалы) или так называемого Креста Жизни. Поистине, для того чтобы увидеть в изображении сидящего человека голову птицы кецаль, надо обладать специальными очками, которыми пользуются археологи. В Кресте Жизни иногда видели древо жизни, а иной раз — Крест — символ четверичного деления Вселенной. При подобной трактовке совершенно ясно, что в той школе, где учились ее приверженцы, истинным считалась только одна точка зрения, естественно, принадлежавшая ее профессору. Тем не менее самые разные школы единодушно сходятся во мнении, что письмена, высеченные по краям надгробной плиты, еще почти не расшифрованы и что их окаймляет некая полоса. Расшифрованы только отдельные иероглифы — знаки дат, астрономические символы Венеры, Солнца, Полярной звезды и Луны. А относительно того, кого изображает фигура сидящего человека в центре композиции, существует немало самых фантастических предположений. Чего стоит хотя бы «борода бога грозы»!

Против предположения, что на плите изображен бог маиса Йюм Кокс, выступает Марсель Брион. Он пишет:

«В центре надгробной плиты представлено изображение некоего человека, возможно, это портрет покойного. На нем — множество украшений; туловище отклонено назад; неизвестный сидит на огромной маске, изображающей бога земли и смерти».

Пьер Иванофф видит в этом рельефе нечто совсем иное:

«Символическое значение этого интереснейшего рельефа… во многом остается загадкой. Согласно верованиям майя, бог смерти благодаря своей связи с потусторонним миром считался и богом плодородия земли. Человек, изображенный над ним, своей устремленной вперед позой выражает пробуждающуюся жизнь. Его лицо напоминает лик бога маиса, поэтому его можно считать воплощением плодородия природы. Авторитет и могущество выражает особый церемониальный жезл, символизирующий четверичное деление Вселенной — крест, служащий одновременно и символом мира, времени и круговращения бытия. Наконец, птица моан символизирует смерть».

Мирослав Стингл видит этот образ через свои собственные очки:

«…обращает на себя внимание фигура молодого человека, в котором преставлен образ не некоего конкретного лица, а человека вообще, то есть персонификация рода человеческого. Из его туловища вырастает крест, символизирующий пробудившийся к жизни маис. Из листьев маиса по обеим сторонам спускаются двухголовые змеи… Тело юноши — символ пробуждающейся жизни, но сам он восседает на маске смерти — отрубленной голове некоего фантастического зверя, из пасти которого торчат острые клыки».

А доктор Альберто Руз Луильер видит здесь:

«…молодого мужчину, сидящего на огромной маске чудища-Земли… перед его туловищем расположен крест, практически идентичный знаменитому кресту из другого храма в Паленке. Из двухголовой змеи вырастают некие мифологические образы, наверху — изображение птицы кецаль с маской бога дождя. Смеем предположить, что эта сцена отражает основные положения религии древних майя…» Новейшие публикации придерживаются мнения, что на плите, скорее всего, изображен индейский жрец или царь майя, возможно даже — сам правитель Пакаль, во всяком случае, некая влиятельная фигура, выпадающая из оскаленной пасти чудовища. А то, что я по наивности принимал за языки пламени, вырывающиеся из сопла, на самом деле представляет собой «четко идентифицируемое хтоническое (связанное с силами земли) чудовище». Что ж, видно, мне придется сходить к врачу-окулисту, но в таком случае мне должен составить компанию знаменитый археолог Поль Риве, ибо он усматривает в этом изображении «стилизованную бороду бога грозы»!

И вот, после пересказа всей этой чуши и чепухи, высказанной учеными мужами, мне хотелось бы вновь поговорить о надгробной плите из Паленки. Поскольку плиту, как мы уже знаем, больше не разрешают фотографировать, я хочу воспользоваться своим правом обсудить детали ее очень близкой к оригиналу копии — каменного рельефа, который один индейский мастер-камнерез, проживающий в Паленке, изготовил специально по моему заказу несколько лет назад. Для этого ему потребовалось несколько месяцев кропотливого труда.

Я не утверждаю, что на надгробной плите представлено технически достоверное изображение капсулы космического корабля. Я могу с уверенностью сказать лишь, что на плите изображено некое человекообразное существо, наклонившееся вперед, на голове которого красуется сложный головной убор, имеющий, по-видимому, техническое назначение, от которого по обеим сторонам отходят двойные шланги, в которых большинство археологов склонны видеть самые заурядные пряди волос. Существо это, можно сказать, уткнулось носом в странный прибор, взявшись за него обеими руками (как если бы на нем были кнопки или рукоятки). По мнению археологов, существо склонилось перед стилизованным «Крестом Жизни». На мой взгляд, здесь явно можно говорить о стилизованном изображении ракеты, которое трудно заметить, если смотреть на надгробную плиту по горизонтали, а не по вертикали. Если же «развернуть» плиту вертикально, станет ясно, что в самом низу композиции (под предполагаемой капсулой) показаны… языки пламени, что совершенно естественно для ракеты, стремительно уносящейся в небо. А вот ни «хтонического чудовища», ни тем более «птицы кецаль» на этой плите мне так и не удалось разглядеть.

Вполне резонно предположить, что некий мудрый жрец майя взглянул на прибытие инопланетян со своей точки зрения, увидев в этом явление бога. Разумеется, этот проницательный муж не имел никакого представления о технике со всеми ее сложнейшими аппаратами и двигателями и тем более — об одноместном космическом корабле, в котором неизвестный гость прибыл на Землю с базового корабля, находившегося на околоземной орбите. Это произвело сильное впечатление на жреца, человека каменного века, и он, как умел, перенес увиденное на загадочный рельеф, естественно, с помощью единственно доступных для него средств — пиктограммы и иероглифов. Поэтому меня нисколько не удивляет, что на надгробной плите помимо несколько наивного изображения древнего чуда техники представлены астрономические символы. Доктор Альберто Руз склонен видеть во фризе, обрамляющем неизвестное существо, «своего рода космическую раму, окружающую человеческое бытие, — раму, звезды на которой властвуют над неизменным течением времени».

Право, с меня хватит. Пора покончить со всеми этими беспочвенными фантазиями. В самом деле, к чему эта игра воображения: стилизованная борода бога грозы, хтоническое чудовище, некое чудище, початки кукурузы и птица кецаль, когда здесь явно изображены технические детали? Привычка подавать на гарнир к смехотворным «находкам» всевозможные нелепые басни, не раз отвергнутые наукой, ничуть не помогает и ни на волос не приближает к выявлению истинного смысла изображения.

Просто удивительно, то и дело слышу я, что в Паленке не найдено каменных стел, которыми буквально кишат прочие древние города. Ведь Паленка считается одним из самых крупных и древних церемониальных центров культуры майя. Меня лично странный факт отсутствия в Паленке подобных стел нисколько не удивляет. В Тикале и Копане стелы царских и жреческих родов служили символами богов; считалось, что от них сильные мира сего черпают божественное могущество.

А в Паленке-Палаткапи боги присутствовали, так сказать, собственной персоной, и жители могли ежедневно видеть их в залах «университета». Поэтому никакие стелы, служившие портретными изваяниями богов, в Паленке были просто не нужны.

Альберт Эйнштейн писал:

«Большинство основополагающих научных идей сами по себе очень просты и, как правило, могут быть изложены на понятном для каждого языке».

После всего, что сказано о Паленке, остается только надеяться, что когда-нибудь убедительные интерпретации объектов и памятников, найденных в ней, будут изложены языком, доступным для восприятия каждого. А пока таких интерпретаций нет, афоризм Эйнштейна можно истолковать и наоборот, в том смысле, что сегодняшние версии не принадлежат к числу основополагающих научных идей. Кому охота разбираться в путанице наукообразных словес?

Пабло Суттер как-то сказал мне, что с помощью новейших технических средств под одной из пирамид Паленки было найдено еще более древнее захоронение и что можно говорить о новой научной сенсации.

— Но почему же оно до сих пор не раскопано?

— Видите ли, в Мексике всему свое время, ибо ни у кого обычно нет денег. Если бы нашелся какой-нибудь университет или меценаты, готовые выделить на раскопки, ну, скажем, 100 000 долларов США, нам от этой суммы досталось бы в лучшем случае 10 000! Знаете, мексиканцы ведь считают по-своему. Умножим 6 на 4, получим 24. А у них — 4 пишем, а 20 — в уме!

Да, путешествия могут многому научить! Кроме того, мне удалось узнать, что в Мексике не так-то просто организовать раскопки даже при наличии достаточного финансирования.

В парламенте индейцам теперь принадлежит весьма веское, если не сказать — решающее слово; и если они не желают, чтобы в их древних святилищах проводились раскопки, работы немедленно прекращаются. Археологи давно мечтают поработать в Паленке, Чичен-Ица и других древних культовых центрах майя, но все их попытки начать раскопки встречают упорное сопротивление индейцев. Они ревниво оберегают свои святыни, и к тому же у них уйма времени. И если где-то все же ведутся раскопки, то там трудятся только индейские рабочие.

 

Космический расизм

Американский археолог У. Рэти весьма сердит на меня. Он полагает, что «дискредитация достижений майя» господином фон Дэникеном и его «однозначная уверенность в невероятных духовных и технических возможностях неких сверхчеловеков из Вселенной — не что иное, как новая форма расизма, а именно — космический расизм».

Его рассуждения выдержаны в таком тоне, словно речь идет о заведомых происках фашиствующих молодчиков. В этой связи мне вспоминается одно изречение Людвига Тика (1773–1853): «Я взял себе за правило руководствоваться своими внутренними правилами, нисколько не заботясь о том, в каком свете я буду при этом выглядеть и не буду ли превратно понят».

Но — вернемся к нашей теме.

Право, мне никогда не приходило в голову заниматься «дискредитацией» и впрямь невероятных достижений майя, ибо именно они, майя, а вовсе не «сверхчеловеки из Вселенной» создали все эти грандиозные храмы и пирамиды. Моя точка зрения заключается в том, что в древности пришельцы из космоса передали самим майя или их предкам некие высшие знания. Того, в чем меня обвиняет уважаемый археолог Рэти, нет ни в одной из моих книг, и я никогда не утверждал ничего подобного. Меня скорее можно отнести к числу самых прилежных и самых внимательных читателей книг по археологии, и в этом смысле права цюрихская газета «Вельтвохе»: «Как только появляются новые материалы об археологических раскопках, так фон Дэникен сразу же тут как тут». Поистине я всем сердцем любил бы археологов, если бы они действовали чуть расторопнее и чуточку смелее преодолевали обветшалые барьеры традиционных мнений, поднимаясь на новую высоту, чтобы их интерпретации более отвечали широте взглядов нашего времени — эпохи научно-технической революции.

Впрочем, пока они не утратили способность удивляться, для них еще не все потеряно. Линда Шил, профессор университета штата Алабама, США, считает Храм Надписей подлинным «чудом»! Она пишет, что 21 декабря, в день зимнего солнцестояния, солнце на закате садится точно «в» Храме Надписей. А весной, начиная с дня весеннего равноденствия, здесь имеет место обратная картина: солнце восходит прямо «из» Храма Надписей. Подобное зрелище в лучшем случае можно наблюдать с крыши Храма Солнца, расположенного к востоку от Храма Надписей. Подобные факты свидетельствуют о том, что здание храма стоит на этом месте отнюдь не случайно, а отсюда следует естественный вывод: массивный 20-тонный саркофаг вместе с надгробной плитой, вес которой превышает 9 тонн, был установлен здесь раньше, чем началось строительство пирамиды. Видимо, надгробная плита обречена навечно оставаться на этом месте, ибо извлечь ее из подземелья на свет божий по узкой и крутой лестнице совершенно невозможно.

По всей вероятности, первоначально это была гробница (или святилище) некоего царя, жреца или одного из катчина; быть может, эта крипта существовала за много веков до того, как над ней была воздвигнута пирамида. Впрочем, когда бы она ни была построена, она подчинена строгому плану и в астрономическом отношении явно ориентирована с учетом ожидаемого возвращения богов… Право, это уж слишком для народа, жившего в каменном веке и помимо уже упоминавшихся астрономических познаний обладавшего представлениями о созвездии Плеяд и прочих звездных божествах. Именно о них говорится в «Книге жреца Ягуара»:

«Они спустились со Звездного пути…

Они говорили на волшебном языке звезд небесных…

Да, оставленный ими знак — это символ нашей уверенности в том, что они спустились с неба…

И когда вновь сойдут на землю эти тринадцать богов и девять богов, они обустроят по-новому все то, что некогда создали».