Страшен был год 2005-й, но год 2006-й был ещё страшнее. Зимою падал снег, белый и пушистый, словно гвардия; летом землю нагревало солнце. Словно чёрные вороны, темнели на улицах вывески на ужасном малороссийском наречии — «мове». Но семья Деникиных словно бы и не замечала этого. Преданные своему горю, Деникины хранили молчание. А кручинить было чему.
Вот уже 15 неполных лет город Харьков был отрезан от России, осквернён, привинчен к так называемой «Украине». 15 лет Деникиных не пускали в Москву. И 15 лет слышался отовсюду стон и плач русскоязычных людей.
Тучи сгустились над головой внезапно. Однажды весенним днём, когда природа пробуждается, а деревья на улице Ленина покрываются листьями, профессора Ивана Деникина выгнали из университета. Кафедру научного коммунизма, где долгие годы преподавал он, расформировали. Вместо привычной ему истории КПСС появился чудовищный предмет — «украинознавство». Малороссия погружалась в варварство.
Деникины стойко перенесли удар. Но впереди их ждало нечто более страшное. Однажды утром, проходя по площади Дзержинского, профессор заметил незамысловатую табличку с невероятной надписью: «майдан Свободи». Неужели переименовали? Но нет, не может быть! Это же Дзержинский! Он знал по опыту, что для малороссов нет ничего святого. Но это, это… Весь день Ивана било лихорадкой. К вечеру он слёг. Даром жена Елена ставила ему водочные компрессы — профессор так и не вышел из оцепенения. Лишь ценой огромных усилий заставлял он себя говорить и даже писать.
Однажды вечером Елена вновь пришла в его спальню.
— Я ухожу, — тихо сказала она. — Так надо…
Деникин понял без слов.
— Куда? — спросил он тем не менее.
— К нашим, — вырвалось у неё. — Ты помнишь?
О, он помнил! Он очень хорошо помнил! Это Елена надоумила его в 1991 году проголосовать за новый союзный договор (будто старый был плох!). И та же Елена в 1994 голосовала за Кучму, который, будто бы, клялся собрать воедино раздробленные НАТО русскоязычные земли. Елена же отговорила его бежать в Москву, когда ещё туда выпускали…
— По шпалам? — только и спросил он.
— Да. — её губы скривились, словно от боли. — А там и по буеракам.
— Пограничники спустят собак, — спокойно предупредил Деникин.
— Не смейте называть этих тварей «пограничниками»! — возмутилась Елена. — «Прыкордонныкы» — вот их истинное название! Что общего у малороссийских предателей с героями вроде Карацупы и Индуса?!
Она ушла, хлопнув дверью. Деникин остался один.
Охолостевшая квартира сделалась своего рода клубом — последним оплотом тех, кто не отрёкся ещё от русского имени.
— Уверяю вас, господа, что Янукович ещё силён, — пыхтел Иваненков, разливая горькую от холода водку. — Он ещё покажет!
— Нужды нет, — возразил Деникин. — Янукович давно уж продался украинствующим. Даже «мову» выучил!
— Не отрёкся он ещё от корня! — вырвалось у Петренкова. — Не забыл ещё поэтессу Анну Ахметову!
— Он выучил, кто такой «Гуляк-Артемовский», — сухо оборвал Деникин. — А такое простить нельзя.
— Это какой же Гуляк? — удивился Иваненков. — Не тот ли, который Архипелаг? Как есть, помню: «Архипелаг Гуляк».
— Не знаю, — осуждающе наклонил голову Деникин. — И, признаться, знать не хочу.
— Да как же так? — вырвалось у Иваненко.
— Я русскоязычный человек! И мне ни к чему эти малороссийские «гуляки» и «архипелаги»!
— Врага следует знать, — произнёс Иваненков. — Об этом и Ленин наущал.
— А не отведаете ли водочки-с? — предложил молчаливый обычно Сидоренков.
— Вы хотели сказать «горилки»? — сплюнул Деникин.
— Да как можно? — возмутился Сидоренков. — Водка «Русский размер». Московская.
— Как? — с недоверчивой радостью удивились собравшиеся. — Да откуда?
— Из российского посольства, от Черномырдина-батюшки. Да только молчок-с!
Подпольщики накинулись на водку.
— Всё-таки дико, господа, — не удержался Иваненков. — Российское посольство в Малороссии! Кого ж нам из России в Россию посылать?
— Правильно, — поддержал Сидоренков, — не заслуживают этого младшие братья!
— Ну, вздрогнули?! — добавил он, опустошая второй ящик «Русского размера».
— Да ведь геноцид, — вернулся Деникин ко прерванному разговору.
— Точно, геноцид, — поддержал Иваненков. — Еду вчера в метро. Глядь! А план-то на «украинском»!
— Какой план? — не сообразил Сидоренков.
— План метрополитена.
— Геноцид, — согласился Сидоренков. — Откуда у них столько ненависти ко всему русскому?
— Это всё Европейский Союз, — пояснил Деникин. — От него ветер дует.
— И Америка! — поддержал Иваненков.
Все согласились с ним.
— А меня лишили русского имени, — пожаловался Петренков. — Был Андрей, а в паспорте записали «Андрій».
— Мне не лучше, — покачал головой Деникин. — Меня вот тоже записали «Іван» вместо Ивана.
— Нелюди! — вырвалось у всех.
— Гитлера вот за каких-то евреев ругают, — сказал Иваненков, — а тут вон как над людьми издеваются! И ничего, сходит с рук!
— Поплатятся! — побагровел Петренков. — Прорвутся ещё к нам освободительные танки!
— Да кто ж их поведёт-то?
— Сталин, — сказал Петренков.
Все замолчали.
— С-сталин у-умер, — прошептал побледневший Иваненков, — Е-его от-травили б-бандеровцы.
— Не спешите с выводами, — прокричал Петренков. Руки его дрожали. Глаза пылали огнём. — Вы, друзья, не знаете всей информации. Клянётесь хранить тайну?
— Честное русскоязычное! — сказали все.
— Знаете ли вы про секретный визит Януковича в Москву?
Все кивнули.
— А знаете ли, что сказал ему Путин, когда они остались наедине? «Я говорил с Вами, как с коллегой, — сказал он. — Но настал час представить Вам самого Хозяина!». С этими словами он трижды постучал по кремлёвской стене и оттуда вышел… кто бы вы думали?
— Дед Мороз? — предположил Сидоренков.
— Нет! Из стены вышел сам товарищ Сталин!
— Ура! — закричали подпольщики. — Близок час нашего избавления!
В комнату чуть дыша вошла Елена. Она шла пошатываясь. На теле её словно кровь алела вышитая малороссийскими узорами «сорочка». В руках она держала тяжёлый том Лэси Украинки.
— Варвары! — зарыдал Деникин. — Что они с тобой сделали?!
— «А мы ж нашу чэрвону калыну розывъе-е-мо» — дрожащими губами пропела она.
— Они ответят, — зло и отрывисто произнёс Петренков. — За всё ответят!
***