Когда–то тут был Русский культурный центр. В первые дни «нэзалэжности» его окружили танками и расстреляли их гранатомётов. Теперь остались одни руины. На обгоревших стенах чернели националистические надписи. Посреди некогда роскошного актового зала стояла изуродованная статуя Пушкина: вандалы одели её в вышитую «сорочку» и вложили в рот кусок сала.

Именно сюда привёл Гундырева номер 337.

— Смотри, родимый, — прошептал он.

Кулаки Гундырева невольно сжались. Он выхватил походный блокнот и стал писать. Правда! Вот, что он должен сказать в Москве! Родину нужно предостеречь.

— А–а–а! — выкрикнул вдруг номер 337.

Из тёмного угла разрушенного здания на них надвигался бандеровец и шароварах и «вышиванке». Длинные «вуса» и «осэлэдэц» свисали до пояса.

— Назад! — в ужасе крикнул Гундырев, прячась за сломанной колонной.

— Ребята, я это, — раздался знакомый голос. Гундырев просиял — перед ним стоял Семёнов. Друзья обнялись.

— Что за маскарад? — не перестал удивляться журналист.

— Нам, чекистам, иначе нельзя, — пояснил работник органов. — Врага надо усыпить.

— П–предатель х–хохлятский! А говорил, б–будто Н–НАШ! — обрёл дар речи номер 337. — Н–ну, м–муч! Р–реж!

— Полноте, — от души рассмеялся Гундырев. — Это наш парень, московский. Просто переоделся.

— Сотрудник российских органов Василий Семёнов! — отдал честь переодетый бандеровцем чекист.

— А–а–а… — облегчённо протянул 337, падая без чувств.

Но Семёнов привёл его в чувства.

— Ты — информационный источник, — пояснил Василий. — От твоих показаний зависят миллионы людей. Говори!

И бедняга заговорил. Шаг за шагом, открывались москвичам новые ужасы. Пытки, допросы, унижения.

— А коменданткой в гетто была Мэри Кристмес.

— Кристмес? — уточнил Гундырев. — Американка, что ли?

— Вроде того. Феминистка.

— Ну, это одно и то же, — понимающе кивнул Василий.

— За каждое слово на русском языке она отрубала палец. Вот!

Он показал изуродованные руки. Пять с половиной пальцев отсутствовали.

— Это — за русизм, — пояснил номер, указывая на половинку пальца, — Я сказал «прыйматы участь» вместо «браты участь».

Москвичи поморщились при звуках «мовы».

— А что делали, когда не хватало пальцев? Что рубили тогда?

Номер тяжело вздохнул. Москвичи поняли: о некоторых вещах лучше не спрашивать.

— Я ещё хорошо отделался, — пояснил 337…