Намистины подолгу не выходили у меня из головы. Дни шли; я вела уроки.

Аромат весенних цветов вперемешку со сладкими восточными духами Вероники наполнял её дом. В приоткрытое окно влетал легкий ветерок, принося с собой пьянящий запах белых абрикос, балеринами выстроившихся на заднем дворе поместья. Из детской комнаты были видны их пышные наряды — легчайшие, как фата невесты, и омытые свежими каплями слепого дождя. В росинках отражались солнечные лучи, и абрикосы-балерины за прозрачным занавесом гипюровых гардин блистали как в лучах прожекторов. Я вела уроки, не упуская возможности смотреть в окно, но думала не о том, как красива природа, а о «великолепной четверке».

Вероника, постоянно чем-то недовольная, вела себя крайне непредсказуемо. То делала всё возможное, чтобы я чувствовала себя белой вороной, то наоборот старалась увлечь в круговорот интриг, обсуждая в моём присутствии свои любовные похождения. Слышали бы вы, с каким жаром она говорила о Хосе Игнасио однажды, когда после окончания уроков Эмма опять пригласила меня на чашечку кофе!

Отпивая по глотку кофе с коньяком, вальяжно развалившись в белом кресле, застеленным желто-молочной накидкой с узорами тропических пальм, Вероника, как царица смотрела сквозь меня с довольной улыбкой, потом вскакивала и, закрывая глаза, массировала виски, отложив чашку, словно страдала от мигрени. Определенно, понять Веронику было невозможно. Не буду повторяться и описывать одно и то же событие (о том вечере, когда Семён стрелял в Хосе Игнасио) дважды: версия Вероники звучала более фривольно — с подробностями эротического характера, но, по сути, ничем не отличалась от представления Каллисты Зиновьевны.

— Дарья Леонардовна! — Вероника всякий раз тормошила меня, когда я никак не реагировала на её реплики. На этот раз я опять отвлеклась. — Что вы думаете о супружеской неверности? — она повернулась ко мне лицом, сдерживая хитрую улыбку.

— В вашем случае, — я наградила её выразительным взглядом, — это лекарство от скуки! Не так ли?! Вам бы направить свободную энергию в освоение какой-нибудь профессии, заняться полезным делом! — не знаю, что на меня нашло, но я вслух сказала о том, что подумала.

Вероника расхохоталась, привстав с кресла:

— Тоже мне еще! — сказала она. — Для освоения профессий и полезных дел есть те, у кого недостаточно денег для того, чтобы жить так, как им хочется! Я не говорю о детях — им необходимо учиться. Я надеюсь, что мои сыновья станут прокурорами, судьями; у них будет стимул к чему-то стремиться. А я… у меня всё есть, и эта жизнь меня вполне устраивает. Устраивает, когда есть пища для ума: новости, сплетни, тайные свидания, вот такие разговоры обо всём и ни о чем.

— Да, это и есть лекарство от скуки, — в разговор влилась Эмма, соглашаясь с моей точкой зрения. Как это они на меня не набросились за это сравнение и попытку поучать, кому что делать? — Я тоже задумывалась об этой поселковой жизни, — продолжила Эмма, — но кто знает, возможно, в городе нам потребовалось бы лекарство от других недугов.

— Лекарство от людей! — выпалила Вероника. — Их там столько, что хочется галопом бежать назад в эти скучные стены. Дарья Леонардовна, — она снова устремила на меня хитрый кошачий взгляд, — вам Каллиста Зиновьевна уже всё рассказала о моих любовниках?

Всё? Как можно рассказать всё?

— А у вас есть любовник? — прикинулась я чайником.

— Неужели самой старой сплетнице посёлка сорока на хвосте еще не принесла это известие?! — с сарказмом произнесла Вероника. — Дарья Леонардовна, вы лукавите!

— А разве можно верить каждой сороке?

— Можете поверить мне! Мэр Элфи любит меня и хочет стать моим законным мужем. Он настаивает на разводе, а я вожу его за нос. Дело в том, что я не хочу ничего менять, если не считать мужчин — некоторые из них приедаются уже через пару месяцев, не говоря о том, чтобы не приесться за долгие годы. Элфи — пылкий любовник, — она прямо расцвела, говоря о нём, — темпераментный, щедрый, с чувством юмора. Мы давно дружим, а после того, как его истеричка-жена уехала к родителям в город и подала на развод, наши отношения приняли другой поворот. Мы встречаемся три раза в неделю во время обеденного перерыва! — её распирало от чувства восторга. Глаза сверкали как у кошки в ночи.

Что за женщина! Зачем она всё это рассказывает мне — неужели хочет вовлечь в свою компанию? Я мысленно вернулась к списку друзей Намистиных (если отталкиваться от истории с Хосе Игнасио): брат Семёна с семьей покинули поместье; Хосе Игнасио оказался искалеченной игрушкой и после одного вечера в их обществе больше с ними не контактировал; Джеймс Бонитетов из друга стал недругом, а вместе с ним и поэтесса Лилия Оливер отгородилась от старых друзей; мэр Элфи из друга перекочевал в любовники. Из прежней компании осталась лишь «великолепная четверка»: Семён, Вероника, Эмма и Фаина. Элфи приходил лишь тогда, когда Семёна не было дома, предпочитая не смотреть ему в глаза.

Одиночество. Вероника утверждала, что ей одиноко в двухэтажном шикарном доме с четырьмя ванными комнатами, библиотекой из трехсот книг, с богатым мужем и двумя замечательными активными мальчиками, с Эммой, из которой она сделала прислугу, с Элфи, который, похоже, околдован её духами больше, чем её красотой и нравственностью. Мне тоже раньше было одиноко, но я оставалась в однокомнатной квартире наедине с тетрадками, у меня не было ничего кроме форума с виртуальными друзьями, но обо мне, как и о Веронике, распускали чудовищные слухи. С одной лишь разницей — Вероника гордилась тем, что о ней говорят, словно разговоры были напоминанием, что она еще жива.

— Элфи решительно настроен, — повторила она, нарушив воцарившееся молчание. Мне показалось, что Эмма была озадачена её словами; я и сама не понимала, к чему она клонит. — Разве я могу покинуть это имение? Нет!

Стало быть, в её душе нарастал бунт — одна часть боялась перемен, а другая — боялась прожить в золотой клетке до конца своих дней.

— Дарья Леонардовна, — продолжала Вероника, — если бы я по-настоящему любила Элфи, то уехала бы с ним хоть на край света; забрала бы детей; Семён перечислил бы на мой счет кругленькую сумму — у нас контракт; я бы… — она замолчала. Я увидела Веронику другой, и эта Вероника вызывала сочувствие. Не столько, сколько Хосе Игнасио со своим увечьем, но я её понимала чисто по-женски. Она несчастна.

Долив в остывший кофе немного коньяка, она обратилась к Эмме:

— Нет! Я не брошу тебя, моя девочка, — она коснулась её руки, и была в этом жесте и нежность, и страсть, будто с Эммой Веронику связывает не только дружба. — Элфи перебесится; он не посмеет всё решать за меня.

Что решать? Почему Элфи бесится? — Вероника сразу не уточнила, а я спросить не осмелилась, но позже мне всё стало ясно. Мы продолжили пить кофе, завели разговор об уроках, о фотографиях — Вероника попросила в следующий раз принести флешку для просмотра снимков на мониторе. Потом разговор прервался — Веронику явно что-то беспокоило.

— Я хочу попросить вас об одной услуге, — сказала она взволнованно. — Вам не составит труда помочь мне; от вас требуется только одно — рассказать Каллисте Зиновьевне о том, что я вам сейчас скажу, а для лучшего результата убедите её вечером выйти на прогулку — она со своими больными ногами что-то совсем не выходит сплетничать с местными старухами.

Я похолодела от таинственного тона, а Эмма и вовсе покусывала губы вся белая, как мел.

— Вы ведь понимаете, что я не хочу ничего менять? — спросила меня Вероника. Я кивнула. — Элфи превосходный человек, но я не хочу разводиться с мужем! Я не люблю этого тощего слюнявого бульдога, но не хочу, чтобы после развода он достался другой женщине; не хочу, чтобы моё место заняла другая; я хозяйка поместья Намистиных и пока я жива никто не будет здесь хозяйничать вместо меня. Но Элфи вбил себе в голову, что мы должны узаконить отношения. Ну, не чудак ли?! Он не поддается уговорам, и боюсь, как бы он не решился на убийство. Понимаете меня? Элфи замышляет сделать меня вдовой, чтобы сохранить и мои интересы, и свои! Но я не хочу менять шило на мыло.

— Вы думаете, если сплетни разлетятся по посёлку, то ваш любовник откажется от своего замысла? — спросила я. Странно, что Вероника и Эмма сами не распустили эти слухи и с помощью меня решили воспользоваться Каллистой Зиновьевной, — подумала я в ту минуту.

— Я не вижу другого способа вразумить Элфи, — ответила Вероника. — Пусть всё остается как есть — на чужом несчастье счастья не построишь, так ведь?! У Каллисты Зиновьевны язык как помело — если она сегодня выйдет с этой новостью к своим подружкам-сплетницам, то завтра в посёлке все будут знать о намерении Элфи, и он не посмеет запятнать свою депутатскую репутацию. Только ни слова старушке, что это моя просьба, договорились?

— Договорились, — согласилась я, считая, что не лишним будет предотвратить убийство, если Элфи действительно всерьёз задумал избавиться от соперника.