Храню у себя, в старых бумагах, одну замечательную афишу. Привез её из северного города – не то из Сургута, не то из Нижневартовска, не помню. Афиша самодельная. Разрисована она цветными карандашами, цветной гуашью – с разного рода искусными завитушками, розочками, колокольчиками, едва ли не целующимися голубками. А по центру ватманского листа витиеватым, ручным шрифтом надпись: «ВСТРЕЧА С НАРОДНЫМИ ПОЭТАМИ».
Проводили мы эту встречу с писателем из Москвы в одном солидном строительном тресте. Дело было в обеденный перерыв. Из списочного состава конторы треста на встречу с «народными» сошлись женщины из бухгалтерии, несколько заведующих отделами тоже женщины, секретарша из приемной. Отвечал за мероприятие председатель профкома. Мужчина.
После окончания встречи, которая проходила в просторном кабинете отсутствующего начальника треста, довольный, что все прошло чинно и ладно и даже очень лирично, и теперь можно ставить жирную галочку о том, что проведено столь важное культурное мероприятие, председатель профкома, проштамповав нам с удовольствием оплачиваемые Бюро пропаганды «путевки», провожал нас до крыльца конторы, все извиняясь за малое количество публики.
А я, тормознув у этой замечательной афиши в широком трестовском коридоре, очень вежливо попросил профкомовца подарить мне это произведение на память! Мол, оно все равно больше не пригодится!
«Может, что не так?» – испуганно спросил председатель, насторожившись. Мы улыбнулись: «Да нет, всё так! Только, знаете, народные – это Расул Гамзатов, ну Кулиев, Турсун-Заде, а мы, знаете, простые советские…»
Я уже решительно нацелился отколупнуть канцелярские кнопки, которыми было пришпилено «заветное» объявление, как профкомовец, еще больше перепугавшись, сказал почти шепотом: «Знаете, я хотел как лучше… Берите… А мне ничего не будет? Вы уж там…как-нибудь поосторожней, не разглашайте…»
Он еще долго стоял в раздумье на крыльце, провожая нас, уходящих, грустным, потускневшим взором.
Где он нынче, этот товарищ, и как? А вот афишку я сохранил.
Разные были моменты на этих литературных встречах. Собственно, разного «плана» были и сами литературные деятели, отважно и самоуверенно выходившие на народ!
Газетный репортер Борис Галязимов, напористо стремившийся попасть в писатели, издавший несколько тоненьких книжек, выходил на народ с рассказами о встречах с некоторыми героями космоса, что заезжали в ту пору в Тюменскую область, о бывших красных партизанах, о подпольщиках, о пионере-герое Павлике Морозове и его матери, о разведчиках. В частности, козырем его был устный рассказ об известном разведчике полковнике Абеле, разрешенного материала о котором Боря «нахватался» по различным изданиям…
Выступал он в автохозяйстве города Ишима. Дело было ранним утром, перед началом работы городских и межрайонных водителей автобусов. Партком и профком хозяйства собрали на эту встречу еще народ из цехов – токарей-слесарей, конторский контингент и всех прочих, кто попал на утренней заре в поле зрения руководства.
Когда Борис вышел на сцену рабочего клуба, в зале было настоящее столпотворение. Сидели, стояли битком в проходах, висели на подоконниках, толпились в дверях…
Слушали Бориса десять, пятнадцать минут, потом началось шевеление в публике, разговоры. В чем дело? И тут кто-то из работяг громко спросил из зала: «Ну, а сам Абель, полковник-то, где? Мы ждем, когда он начнет выступать…»
А взбаламутила всю шоферскую и подсобную шоферам братию афиша. Кто-то из парткомовцев, спрашивая по телефону в отделе пропаганды горкома КПСС о содержании предстоящей встречи с заезжим писателем, все перепутал и написал в афише, что, мол, «состоится встреча коллектива автохозяйства с легендарным разведчиком полковником Абелем».
И еще одна картина маслом. По «линии Бюро пропаганды» ездили мы как-то с Галязимовым в ближний от Тюмени Ярковский район – встретиться с ребятами пионерского лагеря. Дело привычное, встречу успешно провели. А поскольку времени до вечернего автобуса в Тюмень еще было в избытке, организаторы из местного райкома партии отправили нас в дом престарелых, что находился в густом березовом лесу, неподалеку от райцентра.
После задорной красногалстучной ребятни, зрелище этого богоугодного заведения, его контингент, являли печальный вид. Во главе заведения был, вероятно, сам гоголевский Земляника, потому что – узнали мы чуть позднее! – народ здесь умирал ежедневно, «подобно мухам». Да еще перед началом встречи просветила нас о местной жизни бойкая на язычок сестра-хозяйка заведения. Присели на лавочку поговорить о жизни, она и говорит со вздохом:
«Какая тут жизнь? Каждый день привозят стариков-старушек, сдают нам. Бывает, что и дети сдают… Мрут каждый день, не успеваем хоронить… Ага, воздух здесь хороший для стариков, правда. Свежо! Но ведь и комары здесь – во! Как коршуны. Сядет какой комар на телеантенну, антенна качается. Народ-то наш, конечно, сильно этой твари не боится. Сибирский народ, в основном. Но разный… Одна старушка кукует тут. Иные чем-то стараются занять себя, старушечьим, редиску выращивают, а эта ничего не умеет: ни спеть, ни сплясать, ни носки связать, ни сказку рассказать… Перевелись, знать, Арины Родионовны. Кому годны'? Ни дитям, ни внучатам…
Другую от телевизера не оттащишь. Нальют ей супу, она тарелку в беремя и – в холл к ящику… Едва не ночует у телевизора. Вот такая – все пересмотрит, что надо и не надо…
Еще тут активист один бывший. В шашки играет. Женился, рассказывал он, в молодости на девушке – токаре металлургического завода имени летчика-героя Серова. И пошло в дальнейшем – она всю жизнь точит, а он всю жизнь летает… по чужим бабам. Теперь он вот здесь – в лесу нашем. С другими наравне… Только и осталось от их облика название, Господи прости, человекообразная фауна…»
Вошли в небольшой клуб заведения – типа красного уголка. Поднялись на сцену. Первым начал выступление Борис Иванович. Все в том же духе, что и у пионеров – красные партизаны, Павлик Морозов, разведчики, герои космоса…
На первом ряду, среди другого пожилого и очень старого народа, ветеран с орденскими колодками на потертом военном кителе все пристраивает ладонь к уху. «Погромче можно!» – просит ветеран. «Громче» – подсказываю Борису. Он же, не меняя тембра голоса, доверительно продолжает: «…и вот, дорогие товарищи, когда вам доведется побывать в Звездном городке, в музее космонавтики, обратите внимание на комсомольский билет космонавта Владимира Комарова. Он выдан ему в 1943 году Заводоуковским райкомом комсомола Тюменской области…»
«Да уж – «доведется»! – грустно подумал я, мучительно размышляя, как же построить свое выступление на этой публике…
Ну а про Бориса Галязимова еще раз повторю, что был он неплохим красным репортером в советские времена, хоть «академиев не кончал» и слово «шофер» упорно произносил с ударением на первом слоге. А при демократах, этот вчерашний представитель провинциальной «ленинской гвардии», к моему изумлению, объявил себя «жертвой сталинизма», стал личностью важной и, в отличие от многих нас, журналистов и литераторов, личностью зело платежеспособной. В редакции демократской газеты «Согласие», где он пристроился в начале служить новому порядку, повесил над собой, на стене, большой портрет одутловатого Егора Гайдара – нового кумира. В хоре других новообращенных запотявкивал на павшую уже Советскую власть, на писателей-патриотов, то есть на тех, кто не сдался, кто сохранил свои нравственные и гражданские позиции.
Прежних добрых общений мы, естественно, не возобновили.
В те начальные 90-е, решился Борис еще и создать свою газету (многие решались!) с боевым именем «Набат». Был я свидетелем, как печатался первый номер (формата А-3) четырехстраничного «Набата» в тюменском Доме печати. Рядом, на другом «офсетном станке», печаталась в ту ночь и моя «Тюмень литературная». Энная по счету. Борис же так и застрял с первым номером своего «Набата», прогремев не дальше и не глубже магазина «Океан», над которым он жил на девятом этаже. В этой популярной рыбной точке после выхода «Набата» – вдруг исчезли не только селёдка иваси и тихоокеанские крабы, но и безголовый камчатский минтай. Полагаю, уплыла испуганная наша советская рыба к японцам, в известные мне морские магазины главной улицы Токио – Кинзы, во главе которой давно изваян, как произведение искусства, мощный человеческий фаллос в непобедимом своем каменном могуществе: мечта всех нынешних сексуально озабоченных демократок с радиостанции «Эхо Москвы», безобразно плохо пополняющих народонаселение России.
Замечу, хотя сказано не мной: «в СССР секса не было». И это справедливо сказано. Как справедливо и то, что при вышеупомянутом отсутствии моя бабушка Анастасия Поликарповна родила 18 детей, мать моя Екатерина Николаевна поменьше – восемь. Спрашивается, причем тут рыбный магазин «Океан»? Не причем, галязимовский «Набат» навеял.
В последние свои времена Боря сильно стал злоупотреблять. От неумеренности, говорили знакомые, его «перекосило», перестал показываться на люди. Жил в одиночестве. Супругу Любу – вначале перестройки успешную, а потом жестоко прогоревшую и разорившуюся предпринимательницу, неизлечимо заболевшую, – Борис потерял раньше. Затем в пьяной драке зарезали его старшего сына. А через какое-то время Бог, а может быть, сатана, которому, как и все оборотни, служил он в остатние свои годы, прибрал и его – к месту. А жаль такого конца. Хорошо он когда-то начинал на красном поле советской империи. И дружили мы, дружили…
Да, невольно поверишь в известную закономерность – всякая революция, всякая смута рано или поздно пожирает своих воинственных деток. Так было со «светочами свобод» декабристами, с «ленинской гвардией». Тот же суд истории, а может быть, Господний суд принялся карать или жестко наказывать оборотней и предателей ельцинско-гайдаровской поры.