День. Я, кажется, проголодалась, и у меня серьезно болят рука и спина. Приходится все время менять позу. Я думаю, что родители вернулись домой. Полчаса назад? Два часа назад? Может, у нашего дома уже стоит милицейская машина. А может, они мечутся по дому и участку, по улице, мечутся и пытаются сами найти своих детей. А может, тихо сидят и в десятый раз перечитывают прощальную записку, которую мне надиктовал брат?

Я не знаю. Знаю, что пока я еще не слышала воя сирен, знаю, что в дом Валттери Лайне никто не стучал и не звонил. У меня еще есть время. Но его в обрез. Я чувствую это. Я чувствую, что сойду с ума, если мне не дадут дописать эту историю. Поэтому я пишу. Пишу… Пишу…

* * *

Мы тихонько спустились вниз, накинули куртки и в домашних тапочках ступили на скрипучую белизну снега. Над крыльцом светила единственная лампа, которую отец всегда оставлял на ночь, а высоко в небе россыпью зеленых точек мерцали звезды. Холод легкими стрелами пробивал тонкую ткань пижамных штанов.

— И что теперь? — поинтересовалась я у Сани.

— Он приходил, — сказал брат. — Я знаю, что он приходил.

Саня включил фонарь, который минутой раньше снял с крюка в прихожей. Голубой луч побежал по сугробам, выхватил из темноты угрюмую коричневую линию забора, дерево с привязанным к нему баскетбольным стулом. На пустой раме сиденья теперь лежал снег.

— Кто приходил? — спросила я.

— Я видел сон, — ответил брат. — Идем.

— Саня, господи, — вздохнула я, — не сходи с ума.

Брат странно рассмеялся.

— Я плохо вижу, — сказал он, — поэтому ты должна мне помочь.

— Ты ищешь следы на снегу? — уточнила я.

— Да, — подтвердил Саня. — Собаки и человека.

Холод уже проникал под куртку. Меня начало трясти.

— Кого ты видел? — спросила я.

Я, наверное, уже знала ответ.

— Человека из дома с аистами, — сказал Саня.

— Люди, которых мы видим во сне, не оставляют следов, — предупредила я. — Ты будешь разочарован. А мы простудимся.

Мы подошли к калитке, потом повернули назад. Снега не было уже несколько дней. Тропинка, хорошо утоптанная, лежала искрящейся полосой между нетронутых белых полей.

— Даже если он приходил, — сказала я, — но шел по тропинке, мы этого не увидим.

Саня оглянулся на меня. В его глазах был лихорадочный блеск и одновременно грусть.

— Может, ты и права, — признал он.

Мы вернулись к крыльцу.

— В тепло? — спросила я.

— Давай посмотрим за домом, — попросил Саня. — Если ничего нет, сразу вернемся.

— Тапочки будут полные снега. — Я встретила взгляд брата и сдалась. — Хорошо, пойдем.

Мы обогнули веранду и вышли на ту сторону дома, где росли две сосны. Доски, приготовленные для домика на дереве, по-прежнему лежали у стены. Сырая черная куча под огромной снежной шапкой. Луч фонаря проскользнул мимо них, остановился под деревьями, и тут я их увидела. Цепочка темных впадин и сбитая с забора снежная шапка. Как будто кто-то прошел через соседский участок и перелез к нам только для того, чтобы постоять под соснами и тронуть рукой угол нашего дома. У меня по спине пробежали мурашки.

— Ты совсем замерзла, — сказал Саня. — Пойдем назад.

— Вон они, — ответила я. — Гость из твоих снов не признает калиток.

Брат сделал еще пять шагов вперед и издал неопределенный звук, потом побежал.

— Саня! — Я испугалась, что что-то произойдет.

Брат остановился и взглянул на меня.

— Все в порядке, — успокоил он. — Ты разбудишь родителей, если будешь так орать.

— Мне страшно, — призналась я.

У меня было такое чувство, как будто на нас смотрят. Я оглянулась. Никого. Только звезды высоко в небе. Но взгляд был. Он как будто направлялся к нам со всех сторон — падал с неба и с деревьев, излучался темными пятнами в затхлой мгле между досок, выползал из-под забора.

— Лиза, — сказал Саня. В какое-то мгновение я подумала, что он пренебрежительно закончит «Лиза-девочка». И все станет как в прежние времена. Мы рассмеемся. Я отвечу ему что-нибудь язвительное. Но вместо этого брат меня обнял.

— Это не так страшно, — закончил он.

…Не так страшно, как что? Как смерть в двенадцать лет?..

Мы стояли в темноте у угла дома, нас трясло от холода. Ноги онемели. Тапочки промокали в снегу, и я уже начинала сомневаться, что нам удастся скрыть от родителей эту безумную вылазку. И все-таки брат пошутил.

— Напоминает детскую охоту на Деда Мороза, да? — спросил он.

— Следы оленей на крыше? — спросила я.

— Вроде того, — ответил Саня.

Но мы не рассмеялись. Брат провел лучом фонаря по верху забора, потом снова опустил его на следы у наших ног. Шапка снега была сбита с забора в двух местах.

— Здесь прыгала Райли, — сказал Саня, — а здесь перелез он.

— Разве собака может так прыгнуть? — удивилась я.

— Она самая большая собака, которую я видел, — резонно ответил брат, — а здесь они стояли долго.

Луч фонаря остановился у угла дома. Совсем близко от стены. Я представила, как мужчина протягивает руку, касается бревен и задумчиво смотрит на далекий оранжевый свет уличных фонарей.

— Зачем он приходил? — наконец спросила я. — И что ты видел во сне?

— Пойдем домой, — предложил Саня.

Уговаривать меня не было необходимости.

* * *

Десять минут спустя мы с братом в трусах и майках сидели под одеялом. Штаны и тапочки, чтобы они высохли, я сложила на трубу системы отопления.

— Я думал во сне, — сказал Саня.

— Как Менделеев? — поинтересовалась я.

Брат чуть улыбнулся.

— Не так гениально, — ответил он, — и не о таблице химических элементов. Я думал о том, что умру. Мне просто снилась эта мысль. Не то, как это будет, а просто… Я спал без снов и понимал, что мое время уходит.

Саня закрыл глаза. Его светлое лицо в темноте казалось тонким… как корочка льда над пустотой.

— А потом, — продолжал брат, — я почувствовал, что он пришел.

— Тебе приснилось, что он ходит по нашему участку? — уточнила я.

— Нет, — сказал Саня. — Он просто был рядом. Ведь ты можешь сказать, что вокруг тебя тепло или холодно, но это не значит, что ты знаешь, где в комнате кондиционер, а где обогреватель. Он был рядом, как тепло, или холод, или воздух. Я знал, что он рядом.

Брат сидел, привалившись спиной к стене, вытянув под одеялом голые ноги. Все было странным.

— И вот тогда мне начал сниться сон. Я шел по воде, а мужчина из дома с аистами шел мне навстречу. — Саня рассмеялся. — Как Христос, только в этом не было ничего необычного. Потому что вода там по щиколотку.

— Где? — спросила я.

— В Египте, — ответил брат. — Я видел разлив Нила. Мы шли друг к другу по золотой песчаной косе между залитых водой полей зеленой травы. Вода тихо текла и омывала наши ноги. На песке под водой оставались следы.

Саня перевел дыхание.

— Почему ты думаешь, что это Египет?

— Там были черные и белые аисты. Они сейчас там зимуют. Их было много, наверное, несколько тысяч. Они тоже ходили или стояли в воде и прямо среди травы ловили рыбу. Это зеленый, залитый солнцем океан, в котором пасутся красноногие птицы.

Теперь я уже боялась перебивать.

— Там нет волн, — продолжал брат. — Заливные луга от горизонта и до горизонта. Ветер гонит по ним легкую рябь. И из-за этого от воды поднимаются стаи солнечных зайчиков. Он шел ко мне, и на его груди играл белый узор солнечных отражений.

Саня замолчал.

— Он дошел до тебя? — спросила я.

— Не помню, — ответил брат. — Помню только, что он шел ко мне. Потом я проснулся, и мне захотелось погладить тебя по голове. Извини, что разбудил, но без тебя я бы не отыскал следы.

— Может быть, рассказать это все папе? — предложила я.

— Тогда придется рассказать, что мы ночью полуголые в минус десять лазили по снегу, — сказал Саня. — Но дело даже не в этом… Он просто расстроится. Я боюсь, что он начнет плакать, как вы с мамой.

Я взяла брата за плечи и притянула к себе. Его щеки все еще были холодными. Он пах зимой. Зимой и чем-то еще.

— Летом этот человек напугал меня, — призналась я. — Когда я сидела на дереве и смотрела на него в бинокль, мне показалось, что он меня увидел.

— Это возможно, если у него дальнозоркость, — ответил Саня, — а ты могла пускать стеклами бинокля солнечных зайчиков.

— Он странный, — вслух подумала я. — Знаешь, здесь могут быть две несвязанные вещи.

— Какие? — спросил брат.

— Ведь говорят, что люди с повреждениями мозга приобретают необычные способности, — рассудила я. — Может быть, ты увидел его во сне просто потому, что почувствовал, как он пришел. А сам факт того, что он пришел, может быть никак не связан с тем, что ты видел.

— Нет, — убежденно сказал Саня. — Он пришел ко мне. Я же не вижу, как приходит почтальон или папа, когда он возвращается с работы.

— Как он мог одновременно быть у угла нашего дома и где-то в Египте?

— Я же мог, — просто ответил Саня.

Довод казался бесспорным.

— Но зачем ему приходить? — поинтересовалась я.

— Не знаю, — отозвался брат. — Но я хочу узнать о нем больше.

Мы еще час бессвязно разговаривали, а потом уснули под одним одеялом. Утром нас будил папа. Мне кажется, что он подумал о чем-то грязном, но ничего не сказал. К счастью, он не видел, что мы без штанов.

А несколько дней спустя Валттери Лайне нанес нам дневной визит.

* * *

Это случилось в свободное послеобеденное время, когда мы с Саней играли в шашки. Настольные игры были одним из немногих удовольствий, которые оставались у моего брата.

Позвонили в дверь. Мама мыла посуду на кухне.

— Она услышала? — спросил Саня.

Шум воды стих, и это стало ответом.

— Странно, — сказала я, — папа так рано не возвращается.

— Кого-то черти принесли, — пошутил брат.

Я съела его шашку, помешав ей выйти в дамки. Мы перестали играть, прислушались.

— Мальчик в синей курточке… — сказал чей-то тихий голос, — случайно… рядом…

— Спасибо, но… — ответила мама, — так беспокоиться… я очень благодарна…

— Они говорят про меня? — насторожился брат.

— Похоже, — согласилась я.

Разговор был коротким. Мы услышали, как дверь снова закрывается. Мама зашла в гостиную, улыбаясь.

— Радуйся, — сказала она, — нашлись твои ключи.

Саня протянул руку, и она положила ему в ладонь брелок с вороном.

— Здорово, — восхитился брат. — А кто их принес?

— Какой-то мужчина, — ответила мама. — Он сказал, что стоял рядом, когда тебе стало плохо.

Брат вскочил.

— Ты куда? — спросила мама.

— Я скажу ему спасибо!

— Саня! Не надо этого делать! — закричала я. Страх, непонятный, но очень сильный, вырвался откуда-то глубоко изнутри.

Я кинулась за братом. Мама шарахнулось в сторону. В облаке теплого воздуха мы вылетели на крыльцо.

— Простите! Постойте! — крикнул Саня.

Я остановилась за плечом брата. Мне казалось, что сейчас он спросит про следы или начнет рассказывать этому человеку свой сон. Мне казалось, что случится что-то грубое и непоправимое, на что незнакомец днем резко ответит: «Чушь!», а ночью вернется, чтобы причинить Сане боль.

Мужчина обернулся и улыбнулся одними уголками губ. Его лицо от этого неожиданно сильно изменилось. Как будто солнце отразилось от снега и белыми бликами упало в его глаза. Райли мощными скачками бросилась назад. На этот раз хозяин не останавливал ее, и она прыгнула на Саню.

Если бы не стропила крыльца у меня за спиной, я бы не удержала его. Удар был мягкий, но сильный. Саню качнуло назад. Я уперлась руками ему в спину. Зверь тихо рычал, но не агрессивно, а игриво, даже мелодично. Он начал лизать брата в лицо. Язык был большой и красный. Саня засмеялся и с трудом оттолкнул собаку.

— Простите, — уже спокойно сказал он. — Я просто хотел лично сказать спасибо за брелок. Я очень люблю этого ворона.

— Занести его было нетрудно, — ответил Валттери Лайне. — Я все равно гуляю с Райли по всему поселку. Трудно было найти ваш дом.

…Он говорит неправду. Он знает, где наш дом, с тех пор, как увидел меня на дереве…

Я молчала. И брат молчал. Возникла пауза. Мужчина смотрел на нас, а мы на него. Райли встала передними лапами на крыльцо, и я наклонилась, чтобы пройтись рукой ей по спине. Шерсть была глубокая и горячая.

— Я хотел задать вам два вопроса, — сказал Саня.

Я увидела маму в окне. Она казалась встревоженной. Думаю, ей вовсе не нравился этот незнакомец.

— Задай, — предложил Валттери Лайне.

— Какой породы ваша собака? — спросил брат.

— О, — мужчина отмахнулся, — что-то экспериментальное. Вроде гибрида лайки, хаски и овчарки.

Зверь подошел к Сане. Он провел рукой по ее морде. Она прикусила его пальцы, и он вздрогнул.

— Райли, — строго сказал хозяин.

— Ничего, — слегка испуганно ответил брат. — А она не слишком большая для такого гибрида?

— Мне ее подарил друг, который работает на животноводческой ферме в Шотландии, — мужчина пожал плечами. — Я совсем не разбираюсь в собаках. Могу только сказать, что Райли умнее любой овчарки.

На звук своего имени зверь повернул голову, но с места не сдвинулся, остался сидеть у ног Сани.

— Второй вопрос? — предложил Валттери Лайне.

— Вы придете на мой день рождения шестнадцатого декабря?

— Саня, — тихо сказала я. Такого я не ожидала.

— День рождения? — мужчина снова улыбнулся.

— У меня совсем нет друзей, — добавил брат.

Незнакомец опустил взгляд. Так он стоял, когда я отвергла его помощь в еловом перелеске.

— Не все твои родные будут этому рады, — ответил он, — поэтому я приду совсем ненадолго.

Я видела, как изменилось лицо брата. Он был… Может, он был напуган собственной дерзостью? А может, еще в нем появилась какая-то странная надежда? Одно могу сказать точно — ему было интересно. Впервые за последние три месяца ему было так же интересно, как в те дни, когда он увидел аистов.

— Но вы придете? — повторил Саня.

— Я занесу тебе подарок, — обещал Валттери Лайне. — Райли.

Он махнул нам рукой и вышел с участка. Несколько секунд придерживал калитку, чтобы выпустить свою собаку на улицу. Но ведь мог бы и не придерживать? Ведь Райли уже перепрыгивала наш забор. Мы с Саней об этом знали.

— Интересно, что он подарит, — тихо сказал брат.

— У тебя все в порядке? — спросила я.

Саня неопределенно качнул головой.

— Почти, — ответил он.

Потом нам пришлось объяснять маме, почему мы так странно себя ведем.

— Лиз? — позвал брат, когда мы остались одни.

— Да? — отозвалась я.

— Как отличить собаку от волка? — поинтересовался он. — Ведь должен быть способ сделать это наверняка.

— Ты думаешь, что Райли… — догадалась я.

— Я почти уверен, — подтвердил Саня. — Так как?

— Понятия не имею, — сказала я, — но буду думать.

— Спасибо, — улыбнулся брат.

* * *

Через два дня я повторила его вопрос учительнице биологии.

— Смотря в какой ситуации, — сказала та. — В зоопарке — по табличке, на охоте — по следам. Обычно волки больше. У них всегда вытянутая морда. — Она помолчала, обдумывая вопрос. — Они, как и собаки, бывают очень разные. Например, китайского красного легко спутать с лисой. А еще к семейству волков относят шакалов. Тебе какой волк нужен?

— Крупный зверь, — описала я, — взрослому человеку почти по пояс. Спина серая, на животе и лапах шерсть светлеет.

— Похож на серого волка, — ответила учительница.

— Как в сказке? — спросила я.

— Каннис лупус, — по-латыни возразила учительница, — это название вида животных. Ты такого где-то видела?

— У соседа, — призналась я.

Учительница рассмеялась.

— Раз у соседа, — сказала она, — то вряд ли это волк. — Ее лицо посерьезнело. — А если все-таки волк, значит, сосед играет с огнем.

Я не стала говорить ей, что Райли гуляет без поводка.

— Вы сказали, что можно отличить по следам, — напомнила я.

— Посмотри в библиотеке, — предложила учительница, — но не среди книжек по биологии, а в разделе «краеведение». Еще пятьдесят лет назад они сюда заглядывали, и их отстреливали.

Мне стало как-то не по себе, когда я представила Райли, изрешеченную пулями.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Не за что, — отозвалась биологичка, — обращайся еще.

Библиотека в Фальте была древнее школы. Она занимала треть желтого, покосившегося от времени муниципального здания. Книгу я нашла, но взять ее не получилось. Мне сказали, что издания до 1970 года доступны только в читальном зале.

Вечером я пересказала брату все, что узнала. Он кивнул и впал в глубокую задумчивость. А на следующий день за обедом произошло кое-что необычное.

— Саня, — сказал отец, — ты пригласил на день рождения того человека…

— Да, — подтвердил брат.

— Почему?

Саня пожал плечами.

— Это мой день рождения. Приглашаю кого хочу, — ответил он.

Папа вздохнул.

— Ты мог бы позвать других детей, — предположил он. — Бывших одноклассников, друзей из Москвы…

— Мне приятно знать, — Саня на секунду замолчал, — приятно знать… что, не считая вас, все люди, которые ко мне хорошо относились, думают, что я просто уехал. А если они окажутся здесь, то узнают — или почувствуют, — что все не так.

Над столом повисла тишина.

— Да и не так много их было, — добавил Саня.

Он посмотрел в окно. По небу плыли облака, сосны покачивали вершинами, по снегу у забора шла взъерошенная ворона. «А для брата окно — это светлый квадрат, — подумала я, — как жаль, что он не видит серую птицу».

— Но кое-что я действительно хочу, — сказал Саня. — Я знаю, что у нас не так много денег, но я хочу одну вещь на день рождения.

Желания тех, кто близок к смерти, последние желания, обладают какой-то особенной силой, каким-то особенным правом. Все это чувствуют. Даже убийцы встают на колени перед своими жертвами, чтобы услышать, что те шепчут, умирая. Мы сидели и смотрели на Саню. В тишине, повисшей над столом, раздался голос папы.

— Мы постараемся это купить, — обещал он.

— Хочу хороший цифровой фотоаппарат, — попросил брат.

…Саня, брат, ведь ты почти слепой…

— Конечно, — сказала мама. — На это нам хватит денег.

Я почувствовала, как они с отцом чуть успокоились. А если бы Саня тогда попросил океаническую яхту? Иногда мне кажется, что мы бы купили ее, продав для этого все, что у нас осталось после краха папиной фирмы.

Вечером, когда мы остались одни, я спросила брата, зачем ему фотоаппарат. Саня улыбнулся.

— Ты сравнишь фотографии следов с их рисунками в книге из библиотеки, — объяснил он, — а учительница посмотрит на фотографию самой Райли и наверняка скажет, волк это или не волк.

— А… — удивленно протянула я.

— Да, — кивнул Саня. — Конечно, голова у меня не блеск, но я еще не совсем тупой.

* * *

Шестнадцатого декабря наступил последний Санин день рождения. Самый ужасный, самый грустный день рождения, который я видела в своей жизни. Сидеть вместе с родителями было холодно и бесприютно. Их печальные улыбки сводили с ума.

Саня сдержанно порадовался фотоаппарату. Мы сделали несколько семейных фотографий, на которых старались поддерживать бодрый вид, потом вышли во двор, слепили снеговика и сфотографировали все, что было вокруг. Снимал не только брат. Мне кажется, ему нравилось думать, что эта игрушка еще послужит мне, когда он уже умрет. В два мы вернулись в дом, согрелись, наблюдая за тем, как по экрану телевизора проносятся любимые папой гоночные машины.

Саня пребывал в задумчивости. Он ждал. В четыре пришло время обеда. Мама зажгла свечки на торте, и в этот момент в дверь позвонили. Все вздрогнули.

— Это он, — испуганно и обрадованно сказал брат. — Он принес подарок.

Саня первым поднялся из-за стола.

— Подожди, — осадил его папа. — Давай я открою, а там посмотрим.

Я тоже встала. Мы пошли к двери втроем. Мама смотрела нам вслед, и у нее было такое выражение лица, как будто она сейчас расплачется.

В прихожей царили прохладные пыльные сумерки. Отец открыл дверь. В дом ворвались белый свет и холодный зимний воздух. На крылечке стоял незнакомый человек. Не Валттери Лайне.

— Я звонил несколько дней назад, — сообщил мужчина. — Вы сказали, что к вам можно подъехать в середине дня в любой выходной.

— А, — вспомнил папа, — вы тот врач? Здравствуйте, проходите.

— Добрый день, — ответил мужчина. — Я скорее биолог, но можно сказать, что врач.

Он неуверенно переступил порог. Его взгляд на секунду остановился на Сане, потом уперся в пол. Папа обернулся к нам.

— Это… это будет скучно и не слишком долго, — сказал он. — Возвращайтесь за стол.

Мы с Саней обошли поворот коридорчика, ведущий в гостиную, а потом брат дернул меня за руку и прижал к стене.

— Я, видимо, не вовремя, — приглушенно сказал медик, — потому что это долгий разговор.

— Вы по телефону говорили о возможности какого-то договора, — ответил папа. — Я, честно говоря, мало что понял.

— Я приехал, чтобы сообщить диагноз, — ответил доктор, — и поговорить о некоторых возможностях.

— Моему сыну нужно лечение, а не… — вздохнул папа.

— Лечения пока нет, — ответил медик, — но я хотя бы могу предсказать, как и сколько он проживет.

…Как и когда он умрет…

Саня сжал мою руку.

— Пойдемте на кухню, — предложил папа. — Это не стоит слышать моей семье.

Двое мужчин слепо прошли мимо нас. Их тени уже лежали на пороге кухни. И вдруг…

— Я хочу знать, — громко и отчетливо сказал Саня им в спину. — Я имею право знать, от чего я умру.

Папа и длинный человек с усиками обернулись и испуганно уставились на него.

— Саня, — тихо позвала я, выходя из укрытия, — не надо…

Брат никак не отреагировал.

— Я мог подслушать, — продолжал он, — но я хочу, чтобы мне это сказали в лицо.

— Я полагаю, что это решать вам, — неуверенно сказал папе человек с усиками, — но мое мнение на стороне мальчика. Медицинская этика…

Я вдруг поняла, что мне нравится этот тихий доктор. Он говорил будто с акцентом, его припорошенное пальто казалось слишком холодным, а взгляд почти не встречался с глазами собеседника. Он отличался от большинства врачей тем, что все еще боялся сделать людям больно. Оттого он стал идеальным вестником смерти.

— Я согласен, — оборвал его отец. Он стоял бледный, с подернутыми пеленой глазами. — Снимите пальто и давайте поговорим в комнате. Мы угостим вас чаем и тортом.

Когда мы вернулись в гостиную, двенадцать свечей все еще горели. Мама вскинула на незнакомца несчастное лицо.

— Это доктор, — сказал папа. — Он приехал, чтобы сообщить диагноз.

— Здравствуйте, — приветствовала его мама.

— Добрый день, — отозвался мужчина с усиками. Он скользнул по ней взглядом и уставился на торт, потом повернулся к Сане: — Простите, Александр, вы именинник? — уточнил он.

— Да, — подтвердил брат.

— Господи, — врач стукнул себя по лбу. — Я изучал ваши документы от начала и до конца и не посмотрел на дату рождения, только на год. Извините меня, мне так неловко, что в такой день…

Он замолчал. Повисла тишина. Я подумала, что гость сейчас снова начнет извиняться, но Саня не оставил ему такой возможности. Брат наклонился и одним махом задул все свечи. Над столом поплыл сизый дымок.

— Можно резать, — сказала мама.

— Давайте рассядемся, — предложил папа.

Я вызвалась принести доктору стул. Торт был вкусный, но ели его молча. Запах свечей продолжал витать над столом.

— Мне, право, неловко, — повторил доктор. Он посмотрел на родителей, но их лица были невыносимы, и его взгляд остановился на Сане. Не на глазах, в глаза этот человек не смотрел, а где-то на плече.

— Все нормально, — устало сказал брат.

— Меня зовут Валерий, — представился медик. — Я не ваш врач, я аспирант Института биохимии имени Баха при Русской академии наук. Но так получилось, что сейчас в Москве я, наверное, один из трех людей, которые могут поставить вам диагноз.

Он говорил с Саней. Как будто нас всех вокруг не было. И это было правильно.

— Очень приятно, — сказал брат, протягивая руку через стол.

Доктор дернулся, потом нервно пожал ее.

— У вас губчатая энцефалопатия, — продолжал он. — Ее еще называют прионной болезнью. Вы уже знаете что-то о строении биологической клетки?

— Что-то знаю, — подтвердил Саня.

— Вирусы заражают клетку, прокалывая ее оболочку, и вводят внутрь фрагмент чужеродного ДНК-кода.

— Мы проходили это в школе, — кивнул брат.

— Прионы — это заразные белковые частицы. Они, как и вирусы, разрушают информационную структуру клетки, но в отличие от вирусов они такие маленькие, что ни организм человека, ни современная медицина не имеют средств их остановить. Прионам даже не надо проникать внутрь клетки, им достаточно осесть на ее оболочке.

Валерий крутил в пальцах чашку.

— Вот… я попытался очень просто все это объяснить, — подытожил он. — Прионные инфекции крайне редки. Чтобы заразиться ими, зачастую надо съесть мозг больного человека или животного, а это происходит нечасто. Однако иногда прионы передаются по наследству или спонтанно возникают в организме человека из-за мутации или действия аутоиммунного заболевания.

— Я не ел ничей мозг, — сказал Саня.

Все рассмеялись.

— Прионные болезни бывают разные, — ответил доктор. — Самая распространенная из них — это болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Она случается у одного человека на миллион.

— Немного, — констатировал папа.

— Но у вас не болезнь Крейтцфельдта-Якоба, — продолжал Валерий, — и ни одна другая из уже описанных форм губчатой энцефалопатии. Из известных науке случаев вы второй такой больной на Земле.

— Вроде как отличился, — пробормотал Саня. — А кто был до меня?

— Девочка из Великобритании, — сообщил медик. — Райли Стентон.

Мы с Саней переглянулись. Беззвучно щелкнул какой-то замочек. Цепь случайностей замкнулась и превратилась в судьбу. Выпал весь снег. Закончилось то, что началось прошлой зимой, когда у брата впервые задрожали руки.

— Ее случай описывали в лаборатории малоизученных болезней при университете Лейчестера. Вы с ней точно не родственники, но у вас почти одинаковые двадцатые хромосомы. И симптомы были похожие. Относительно течения Крейтцфельдта-Якоба деменция казалась сильно отложенной. Но наблюдались эпилепсия и ухудшение зрения, — закончил доктор.

Нет. Мы не знали точно. Еще не знали. Но совпавшие имена девочки и собаки вдруг изменили облик событий всех последних дней. Думаю, что с этого момента жизнь моего брата неминуемо устремилась к той странной развязке, которая произошла два дня назад, после того как я увидела свет между мужчиной и мальчиком, лежащим на снегу.

— Райли, — повторил Саня. — Вы можете рассказать о ней больше? Как она умерла?

Валерий неожиданно улыбнулся.

— В этом и загвоздка, — сказал он. — Никто не знает, как она умерла. Она исчезла, сбежала из больницы после судорожного припадка, хотя все думали, что она уже никогда не встанет. Она и ее родители подписали договор, что ее тело после смерти станет достоянием ученых. Но ее так и не нашли, ни живую, ни мертвую. Поэтому до сих пор нет полного описания болезни.

— Вы приехали не лечить его, — истерическим, обвиняющим тоном заявила мама, — а наложить лапу.

Ученый втянул голову в плечи.

— Быть может, лет через двадцать это исследование спасет кому-то жизнь, — очень тихо сказал он. — Мы попытаемся лечить вашего сына, если вы на это согласитесь, но я думаю, что мы его не вылечим. Все известные на сегодня прионные болезни смертельны. Они приводят к деменции и параличу. Потом происходит разрушение дыхательного центра, и наступает смерть.

Над столом повисла мертвая тишина. Было слышно, как Саня сглотнул.

— И сколько у меня времени? — спросил он.

— Судя по тому, что я видел на вашем последнем МРТ, — Валерий ненадолго примолк, — ваш мозг становится похож на соты. Я думаю, вам и так уже сказали, что осталось недолго. Я скажу еще точнее. Через два месяца вы не сможете связно мыслить. Смерть наступит не так быстро. Через год или два.

— И она будет выглядеть ужасно, — сказал Саня.

Он был бледен, но казался спокойным.

— Если это утешит, — возразил доктор, — то для вас ее не будет. Личность умрет намного раньше.

Было тихо. За окнами начал гаснуть мягкий свет короткого декабрьского дня. Мама не плакала. Не знаю почему. В ней, как и во всех нас, что-то сломалось. Что-то слишком большое и твердое, чтобы превратиться в прозрачные капли слез. Врач достал пару визиток и положил их на стол.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — Вы всегда можете позвонить, если захотите. Мы специально для вас можем синтезировать в лаборатории препарат «бреведин А». Он разрушит аппарат Гольджи в нейронах Александра и отсрочит слабоумие на несколько недель. Это яд, но другого лекарства пока нет.

— Да, конечно, — глухо согласился папа. — Я вам позвоню.

— Торт очень вкусный, спасибо вам за чай, и мне жаль, что я пришел сегодня, искренне жаль.

Доктор осторожно встал из-за стола. Саня тоже встал.

— Я провожу вас, — сказал он. — Лиз, хочешь со мной?

— Да, — ответила я.

Мы вернулись в прихожую. Врач снял с крючка свое холодное пальто.

— А что еще известно про Райли? — спросил у него брат.

— Как вы понимаете, я совсем мало интересовался ее биографией, — ответил медик, — намного больше ее ДНК. Но, кажется, у нее есть англоязычный фансайт. Она училась на отделении искусств в университетском колледже королевы Маргарет и пела в группе. Ее недуг и исчезновение вызвали вал соболезнований.

— У нас нет интернета, — сказала я.

Мужчина развел руками.

— Ты можешь попросить пять минут в классе информатики, — предложил мне Саня. — Скажи, что…

…Это нужно твоему умирающему брату. Скажи им это, и они не смогут отказать, ведь это волшебные слова…

— А как найти этот сайт? — спросила я.

— Просто спросите Гугл, — улыбнулся Валерий. — Хотите, я напишу ее имя по-английски, чтобы вам было проще?

— Да, пожалуйста, — попросил брат.

Врач закончил застегивать пальто, вытащил из дипломата письменные принадлежности.

— Темно здесь, — пожаловался он, потом приложил листок к стене и, мучительно напрягая глаза, вывел на нем: «Riley Stanton».

Я догадалась, что ему нужна помощь, и зажгла свет.

— Благодарю, но поздно, — сказал медик. — Вот, — добавил он, протягивая Сане обрывок тетрадного листка. — Вы легко ее отыщете. Там попадутся ее блог, фансайт и пара научных статей о вариациях болезни Крейтцфельдта-Якоба.

— Спасибо, — сказал брат.

— Ладно, — доктор бросил ручку обратно в дипломат. — Мне, наверное, пора.

— Можно я вас сфотографирую? — вдруг спросил Саня.

— А… — мужчина неловко улыбнулся. — Почему бы и нет.

Саня вернулся в комнату. Мы с доктором остались вдвоем. Я подумала, что должна что-то сделать, задать какой-то последний вопрос.

— А когда с ней все это случилось? — поинтересовалась я.

— Три года назад, — ответил Валерий. — Заболела в шестнадцать. В семнадцать исчезла. Жалко. Видимо, была одаренной натурой.

— Да, — вздохнула я.

Брат вернулся и сделал фотографию доктора.

— Я все же пойду, — сказал тот.

— До свидания, — попрощался Саня.

Медик ушел. Брат в руке, свободной от фотоаппарата, все еще сжимал бумажку с именем больной девочки. Теперь он протянул ее мне.

— Найди ее, — попросил он. — Ты должна найти ее.

Мы заперли дверь и вернулись в комнату, к запаху свечей, вкусному торту и окаменевшим лицам наших бедных родителей.

* * *

— Сутки еще не кончились, — сказал Саня в одиннадцать. — Может, он еще придет.

Мы вдвоем сидели за компьютером. Брат, щурясь, перелистывал фотографии, отснятые за день.

— У него может быть тысяча причин, чтобы не сделать этого, — возразила я. — Ты всего лишь соседский мальчик.

…мы оба знаем, что это не так…

— А у него как раз умерла тетушка в Австралии, — пошутил Саня, — так что он сел на самолет и улетел в далекую страну.

Стекло нашего окна зазвенело. Мы вздрогнули и обернулись. На улице была кромешная тьма. В комнате горел ночник и еще мерцал экран компьютера, и все же я увидела, что к стеклу прилип…

— Что там? — спросил брат.

— Снежок, — ответила я. — Кто-то бросил нам в окно снежок.

Саня посмотрел на меня и улыбнулся. Странной, одновременно грустной и веселой и немного безумной была эта улыбка.

…Он пришел…

…И ты чувствуешь его, как тогда ночью, да, брат?..

— Пойдем, — сказал Саня. — Только тихо.

Он отключил фотоаппарат от компьютера и повесил его на шею.

— А если этот человек что-нибудь сделает с нами? — спросила я.

— Я все равно пойду, — сказал Саня. — Что мне терять?

От его интонации у меня по коже расползлись мурашки. Я больше не спорила. Мы бесшумно спустились вниз.

Родители смотрели телевизор и пили пиво. Я всего пару раз видела отца пьяным. Но тем вечером он, скорее всего, хотел напиться. И мама ему не мешала. На столике у дивана стояло семь пустых бутылок.

— Они хорошо будут спать, — шепотом сказал Саня.

— Плохо, — ответила я. — Им придется бегать в туалет.

Мы беззвучно рассмеялись, надели ботинки, но шнурки не завязывали. Брат снова взял фонарь, и мы вышли в ночь. С улицы было видно, как по потолку гостиной бегут зеленовато-белые всполохи от экрана телевизора. Саня не включал фонарь, пока мы не свернули за угол, — боялся, что родители нас увидят.

Окно нашей комнаты выходит в сторону, противоположную от дома Валттери Лайне. Оно смотрит на дерево с баскетбольным стулом, на место, где отец паркует машину, и на нашу улицу.

— Вы здесь? — негромко крикнул Саня.

Тишина. Мне опять стало страшно. Отчего-то мне всегда было страшно, когда я чувствовала, что рядом этот человек.

— Кто бросил нам в окно снежок? — спросил брат.

Его слова улетели в ночь. Он включил фонарик. Белый луч запрыгал под деревьями, коснулся темной стены забора, побежал дальше.

— Ни черта не вижу, — пожаловался Саня.

— Подожди, — сказала я, схватила его за руку и снова направила круг света на забор.

— Что там? — спросил брат.

…желтые глаза…

На секунду я замерла. Страх смешался с непониманием, а потом мне наконец стало ясно, на что я смотрю.

— Он не заходил к нам на участок, — сказала я и, загребая ногами снег, пошла к забору.

На нем, каким-то чудом удерживая равновесие, стояла крупная черная статуэтка. Она была высотой с локоть, черная, со сверкающими глазами.

— Волк! — воскликнул Саня, обгоняя меня.

Он протянул ладони, и роскошная фигурка сидящего волка свалилась ему в руки. Почти прыгнула. Брат охнул.

— Тяжелая? — спросила я.

— Тяжелая и теплая, — ответил Саня. — Кажется, она из дерева.

Он прижал волка к груди и несколько секунд стоял так, почти не шевелясь. Потом протянул его мне.

— Отнеси его домой, — сказал он, — к нам в комнату. Я не хочу, чтобы родители его видели.

— А ты? — опешила я.

— У меня дело, — ответил Саня.

Он повернулся и через глубокий снег тяжело пошел к калитке. Свет фонаря мелькал по стволам деревьев. Я стояла и смотрела ему вслед.

…Надо идти за ним…

…Он сам сказал идти домой…

Я струсила и пошла домой. Не хотела выходить за калитку. Не хотела встретить там того человека и его зверя. Днем они были даже милы, но сейчас, в оранжевой мгле уличных фонарей, протянувшихся вдоль соснового леса, мне не хотелось их видеть, совсем не хотелось.

Из окна комнаты я увидела, как лучик фонаря скачет по дорожке перед домом, возвращается назад. Мне стало спокойно. Брат пришел через пять минут. Он молча воткнул фотик обратно в компьютер, выбрал что-то. Зажужжал принтер.

— Все нормально? — спросила я, подходя.

— Да, — подтвердил Саня, потом вскинул на меня ошалелые глаза. — Где волк?

— Я положила его тебе под подушку, — ответила я.

Брат улыбнулся.

— Это хорошо, — сказал он.

— Встретил его? — поинтересовалась я.

— Нет, — Саня тряхнул головой. — Но нашел то, что искал.

Из принтера выползала страница. Четкие серые следы в натуральную величину.

— У дороги неглубокий снег, — сказал Саня. — Я снимал со вспышкой. Кажется, получилось идеально.

Я подняла бумагу и поднесла ее к лампе.

— Завтра пойду в библиотеку, — обещала я.

— И в класс информатики, — добавил Саня.

— Деловой, — устало улыбнулась я.

Он рассмеялся.

В ту ночь он первый раз спал со статуэткой волка.

* * *

Англоязычный интернет дался мне с трудом. Спасибо учителю информатики. Он был очень мил. Мне даже не пришлось говорить ему о том, что человек, которого я ищу, умирал от той же болезни, что и мой брат.

Помню, как впервые, еще на экране компьютера, увидела фотографию Райли Стентон. Девушка стояла на берегу моря. За ее спиной была страшная черная скала, которая надрезала пасмурный песчаный пляж и корявой вершиной устремлялась к небу. Райли была в пушистом клетчатом свитере, в ее глазах светились синие огоньки, а коротко стриженные светло-русые волосы не доставали до плеч. На руках у девушки сидел огромный белый кот. Вместе они выглядели такими домашними, такими чужими на фоне этого сурового побережья.

Помню, что мне пришла в голову странная мысль: «Мы могли бы дружить с ней». Хотя, судя по словам Валерия, дружить с ней могли очень многие. А потом у меня снова появилось чувство дежавю. Я смотрела на Райли и понимала, что в ней и во всем, что происходит вокруг, есть что-то, что я не могу охватить одним взглядом. Сходились какие-то ничтожные вероятности. Мир ткался, как огромный узорчатый ковер. И где-то — возможно, в руках мужчины из дома с аистами — был узелок, вокруг которого собиралось все.

Из класса информатики я унесла двадцать страниц англоязычных распечаток, в которых ничего не понимала. Потом пошла в библиотеку.

Следы были волчьи. Я определила это не сразу. Ключом оказалась рекомендация про спичку. «Средние пальцы волка значительно выдвинуты вперед. Между средними и боковыми пальцами можно положить поперек отпечатка воображаемую спичку, — утверждал источник. — Пальцы собаки, напротив, стоят близко друг к другу, когти боковых пальцев начинаются на том же уровне, где находится серединка подушечки средних пальцев».

След Райли был вытянутым, волчьим, на удивление легким и стройным, даже легче и грациознее, чем следы тех волков, которые приводились на иллюстрациях охотничьего справочника. Быть может, дело было в ее поле и возрасте.

По дороге домой я поняла, что близок Новый год. В окнах магазинчиков, сгрудившихся вдоль станционной платформы, мигали огоньки. В перелеске, где мы впервые встретились с Валттери Лайне, кто-то украсил одну из елок копеечными пластиковыми шарами. Они мерцали золотом среди запорошенных ветвей. Вышло действительно красиво.

— Видно, я не зря учил английский, — сказал Саня, когда я передала ему стопку страниц, посвященных истории английской девочки.

— Ты будешь их разбирать? — ужаснулась я.

— Понемногу, — ответил брат. — Делать мне все равно больше нечего. Что со следами?

Я рассказала про фокус со спичкой.

— У него вместо собаки волк, — подытожил Саня. — У него на доме живут черные аисты. Он проникает в сны. Он подарил мне странную вещь. Кто он такой, Лиз?

— Финский бизнесмен, — вспомнила я.

— Может быть, — согласился брат. — Может быть, он владеет сетью бензоколонок или закусочной в Хельсинках. Но только это ничего не объясняет. Что он такое?

— Друг Зверей и Птиц, — ответила я.

Не помню, как это получилось. Слова сложились сами собой и сразу превратились в формулу.

— Друг Зверей и Птиц, — повторил Саня.

С тех пор мы всегда называли Валттери Лайне именно так.

* * *

Занятия в школе кончились двадцать шестого. В один из последних дней декабря я проснулась от ощущения присутствия.

…Он как тепло…

…Он как холод…

…Он как воздух…

Мне вспомнились слова Сани: «Ты знаешь, что в комнате тепло, даже если не знаешь, где обогреватель». Я поняла, о чем говорил брат. Рядом. Я лежала с открытыми глазами. Сумерки. И очень тихо. В какой-то момент мне стало казаться, что я слышу, как кружится пыль, как снег ложится на подоконник.

…Брат? Ты дышишь?..

…Может, я одна во всем доме? Во всем мире?..

Я скинула одеяло и спустила ноги с кровати. Мои движения тоже были бесшумны. Мне пришла мысль, что, возможно, я оглохла. Я посмотрела в окно и поняла, что уже не ночь. Было около девяти утра. Начинался рассвет. Самый тихий рассвет во всем мире.

— Саня?

Брат не отозвался. Я встала и увидела его. Второй ярус кровати находится на уровне моего подбородка. Саня лежал на спине. Я видела его лицо в профиль. Оно казалось точеным, спокойным, почти мертвым. На его груди, сверкая желтыми глазами, сидел волк. Нет, не просто сидел. Он двигался.

…статуэтки не двигаются…

Волк был вырезан из черного дерева. Оно было тяжелое и плотное, как металл. Волнистая резьба имитировала шерсть. Зверь чуть приоткрыл пасть. Было видно клыки.

…он живой…

Мне казалось, что волк поворачивает ко мне голову. Поворачивает ее все время. Он двигался не так, как живые, и все же был живым. Не было мгновения, когда он начал двигаться, и мгновения, когда закончил. Он просто двигался. Он был в моменте движения. Наверное. Такое бывает только со статуями. Он все время поворачивал голову. Он все время уже не смотрел на Саню, но еще не смотрел на меня. Мне казалось, что я вижу волны, бегущие по его шерсти, неуловимое смещение его глаз. Похожее чувство бывает, когда наблюдаешь за движением теней. Но там другое. Они действительно перемещаются, только очень медленно. Волк двигался, хотя ничего в нем не перемещалось.

Я вспомнила спокойный взгляд Друга Зверей и Птиц и наконец поняла, почему мне было от него не по себе. У Валттери Лайне тоже было это свойство. Он двигался, не перемещаясь. Я протянула руку и в ужасе ее отдернула. Волк был теплый, даже горячий, как глубокая, жесткая шерсть на спине Райли.

Саня глубоко вздохнул и открыл глаза. Уже когда это случилось, я поняла, что до этого брат, скорее всего, не дышал. Он удивленно уставился на волка, приподнялся, увидел меня. Статуэтка потеряла равновесие и упала на кровать рядом с ним.

— Ты его так поставила? — спросил Саня.

— Нет, — ответила я. — Я проснулась оттого, что чувствовала, что…

Слова закончились. Брат сел. Его глаза казались затуманенными. Он осторожно поднял волка, переставил себе на колени.

— Я досмотрел сон, — сообщил он.

— Про Египет? — спросила я.

— Да, — сказал Саня.

— Он дошел до тебя? — поинтересовалась я.

— Да, — снова подтвердил брат.

— Чем все закончилось? — мне было совершенно не по себе. Быть может, я уже знала.

— Мы превратились в аистов, — ответил Саня. — И я, и он. Вместе.