Возвращаясь к распространению идей реформации, следует отметить, что они не обошли стороной и Ливонский орден. Находясь в окружении Литвы, Москвы и Швеции, ливонские немцы искали возможность сохранения независимости. В 1554 г. послы магистра Ливонского ордена Генриха фон Галена, рижского архиепископа и дерптского епископа вынуждены были подписать в Москве кабальные условия при продлении перемирия еще на 15 лет.

Дело в том, что еще в 1503 г. при заключении перемирия на шесть лет епископ Дерпта (средневековый Юрьев, современный Тарту) за возвращение ему Московским государством некоторых ливонских областей обязался выплачивать ежегодную дань. Договор был скреплен подписями великого князя московского Ивана III и магистра Ливонского ордена Вальтера фон Плеттенберга, а также подписями рижского архиепископа и дерптского епископа. Неизвестно, сколько лет эта дань Дерптом выплачивалась, так как в 1505 г. великий князь Иван III умер, и до 1554 г. стороны о ней не упоминали, хотя перемирие постоянно продлевалось. Теперь же, при подписании 15-летнего перемирия, царь Иван IV обязывал ливонскую сторону не только платить впредь, но и выплатить в течение трех лет дань за предыдущие 50 лет по одной марке с каждого человека, относящегося к дерптскому епископству.

По этому же договору Ливонский орден обязался не вступать в союз с Польско-Литовским государством и не чинить препятствий торговле ганзейских городов с Новгородом и Псковом. Единственное, что удалось отстоять ливонским послам, так это запрет на пропуск через свою территорию иностранных специалистов в Россию. Вот только, когда московский посол поехал с этой грамотой в Дерпт, чтобы скрепить ее подписью епископа, заключение перемирия могло сорваться, так как местные старейшины не только не хотели платить дань Москве, но и не знали, как такую сумму можно было бы собрать. Но выход, как всегда, нашелся, и московскому послу вручили подписанную грамоту, но с оговоркой, что, дескать, договор без утверждения германским императором не может вступить в силу. Такая оговорка, однако, должна была привести к войне, и она вскоре началась.

Помимо России, к Ливонии проявляло интерес и польско-литовские магнаты, которые, подталкивая это наполовину немецкое государство принять идеи реформации, направило в помощь рижскому архиепископу Вильгельму коадъютора (заместителя) Кристофа Мекленбургского. Архиепископ Вильгельм предполагал, что ему удастся превратить Ливонию в светское государство, а самому при поддержке короля Сигизмунда II Августа стать ее первым герцогом. Само собой поддержка короля была не бескорыстной, так как предполагалось, что Ливония станет в результате этих реформ вассальным государством Великого княжества литовского.

Однако эти действия Риги и Вильнюса противоречили политике магистра Ливонского ордена Генриха Галена, который на собрании сословий в начале 1556 г. добился запрещения деятельности коадъютора Кристофа Мекленбургского и избрания вместо него коадъютором вильяндского комтура Фюрстенберга, что соответственно не было воспринято архиепископом Вильгельмом. Ни та, ни другая сторона не желали пойти навстречу друг другу, и в середине того же года магистр Генрих Гален заключил под стражу не только отстраненного им от должности Кристофа Мекленбургского, но и его защитника – рижского архиепископа Вильгельма.

Переговоры между Литвой и Ливонским орденом по примирению позиций ни к чему не привели, вследствие чего Великое княжество литовское, вдохновляемое братьями Радзивиллами, при поддержке короля Сигизмунда II Августа начало готовиться к войне и концентрировать свои войска на границе с Ливонией. И хотя в мае 1557 г. умер магистр ордена Генрих Гален, его преемник и сторонник сближения Ливонии с Россией Вильгельм Фюрстенберг тоже стал готовить войско к отпору агрессии Польско-Литовского государства, поддержанной Прусским герцогством.

Но войны не произошло, а стороны при посредничестве германского императора Фердинанда I пришли к примирению в Пасвалисе (Посволе), в результате которого были освобождены архиепископ Вильгельм и его коадъютор Кристоф Мекленбургский, причем архиепископ отказался от перехода в лютеранскую веру. Польша и Литва обеспечили по этому договору беспрепятственный транзит своих купцов и торговлю в пределах Ливонии. Еще одним из пунктов договора было создание военного союза против России, правда, с отсрочкой его действия до окончания перемирия с ней Польско-Литовского государства.

Магистр Фюрстенберг, несмотря на заключение военного союза с королем Сигизмундом II Августом, пытался сделать все возможное, чтобы избежать войны с царем Иваном IV, поэтому «прислал ко государю бити челом маистръ Ливонскои послов Фалентина да Мелхера да писаря Гануса, чтобы им дани царя и великого князя не дати, которую на себѣ положил бискупъ Юрьевскои своеи области по гривне со всякого человека. И царь и государь велѣл им околничему Олексѣю Федоровичю да диаку Ивану Михаилову велѣл у них посолства выслушат и им отказати, что он по прежним перемирным грамотам и по их челобитью дань свою на нихъ положил. И на том на Москвѣ Иван Бокастръ да Володимер с товарыщи крестъ целовали, а сам маистръ да арцыбискупъ и бискуп Юрьевскии пред Наугородцких намѣстников послом Келарем Терпигоревым крестъ целовали, что имъ потому государская дань сыскав за старые залоги, что не платили сколко лѣт. И вперед беспереводно платити с Юрьевскои области по гривне Немецкои со всякого человека, опричь церьковных людеи; а срокъ был в третеи год исправитися того перемириа, и во всем правити имъ было по перемирным грамотам. И маистръ и арцыбискуп и бискуп Юрьевскои царю и государю того не исправили всего, на чем крестъ целовали. И государю положа упование на бога своего самому искати на маистре и на всеи Ливонскои земли, да послом у себя быти не велѣл и отпустил их бездѣлно с Москвы» [42, 254].

Подготовка к войне с ливонскими немцами в России шла по разным направлениям: собирались полки в Новгороде, да в устье реки Нарвы велел царь построить еще одну крепость, он же запретил купцам возить в Ливонию российские товары. Царский запрет на торговлю способствовал закрытию купеческих домов московитов в ливонских городах, а близость войны значительно сократила количество православных верующих, спешивших выехать в Литву или Россию. Соответственно закрывались опустевшие православные церкви, что послужило еще одним аргументом царю Ивану IV для начала войны. При этом царь выступал не только защитником православной церкви, но и радетелем за дела католической церкви, в своем письме руководству Ливонского ордена он писал: «Необузданные ливонцы, противящиеся Богу и законному правительству! Вы переменили веру, свергнули иго императора и папы Римского: если они могут сносить от вас презрение и спокойно видеть свои храмы разграбленными, то я не могу и не хочу сносить обиду, нанесенную мне и моему Богу. Бог посылает во мне вам мстителя, который приведет вас в послушание» [51, 455]. Еще царь послал им бич как средство исправления.

Понимая свою беззащитность перед лицом московской агрессии, магистр, рижский и дерптский иерархи через гонца просили царя Ивана IV дать грамоту для безопасного приезда в Москву ливонских послов, чтобы устранить конфликтную ситуацию.

А получив так называемую опасную грамоту, из Ливонии в конце 1557 г. прибыло посольство с предложением, «чтобы государь головную дань по гривне з головы отставил, а велѣл бы уроком имати, по чему государь пожалует. И царь и государь пожаловал, а велѣл договоритца, по чему имати и что за прошлые залоги взятии. И добили челом, что дати за прошлые залоги и за нынешнеи подъемъ полпята десять тысечь ефимковъ, осмнатцать тысячь рублев, да и вперед платити им дани сь Юрьева по тысячи золотых Угорьских з году на год беспереводно. И о иных дѣлех договор были учинили, да того у себя всего не сказали, учали сроку просити, чтобы государь ныне рать свою отставилъ; а хотя изволочити радь и вперед лгати. И государь их с Москвы отпустил бездѣлных, а рати своеи велѣл итти в землю за их неправду и крестное целование» [42, 259].

В январе 1558 г. началось вторжение московских войск из псковских областей в Ливонию. В состав 40-тысячной армии, возглавляемой бывшим казанским царем Шиг-Алеем с московскими воеводами Д. Р. Захарьиным и М. В. Глинским, в основном входили полки касимовских и казанских татар, черемисов, мордвинов, пятигорских черкесов, которые отличались особой жестокостью к населению с абсолютно другой культурой поведения. Однако, со слов Н. М. Карамзина: «немецкие историки говорят с ужасом о свирепости россиян, жалуясь в особенности на шайки так называемых охотников, новгородских и псковских, которые, видя Ливонию беззащитною, везде опустошали ее селения, жестокостию превосходя самых татар и черкесов, бывших в сем войске. Россияне, посланные не для завоевания, а единственно для разорения земли, думали, что они исполняют долг свой, делая ей как можно более зла» [29, № 6–89, 138].

Ливонские послы прибыли в Москву остеречь царя от такого разорения их страны: ведь нищее население никогда не сможет оплатить свой долг. Они же предлагали частичную выплату своего долга, но тем самым только подвигли царя Ивана IV на изменение своей военной политики. Теперь главной задачей было завоевание и удержание в своем подданстве ливонских городов. Сначала были захвачены Нарва и Дерпт (Тарту), а затем под контроль московитов перешла территория от реки Нарвы до реки Гауи. И все-таки Ливонии удалось заключить шестимесячное перемирие с Россией, которая, остерегаясь вмешательства Дании и Швеции, решила укрепить свои позиции на завоеванных территориях.

Эзельский епископ, владения которого распространялись не только на остров Эзель (совр. Сааремаа), но и остров Даго (совр. Хийумаа), а также на значительную часть материкового побережья в Курляндии, просто-напросто продал свои владения вместе с населением датскому королю Фредерику II, а сам уехал в Германию. Датский король передал эти территории своему младшему брату Магнусу взамен наследованных им после смерти отца короля Христиана III земель в Голштинии. Вся эта сделка происходила без ведома вступившего в должность магистра Ливонского ордена Готарда Кеттлера, однако воевать еще и с Данией тот не имел возможности. Основной задачей магистра было заключение союза с Литвой, что и произошло в августе – сентябре 1559 г. в Вильнюсе. Ливония при этом становилась зависимым от своего союзника государством, а в обеспечение своей безопасности еще и передавшим великому князю литовскому свои территории и замки в Бауске, Дюнабурге (Даугавпилсе), Люцине (Лудзе), Розитене (Резекне), а также некоторые поместья и замки, принадлежавшие рижскому архиепископу.

Заручившись помощью такого могущественного покровителя, как король Сигизмунд II Август, получив субсидию от германского императора Фердинанда I в 100 тысяч золотых марок, магистр Готард Кеттлер, набрав наемников в Германии, решил сам возобновить военные действия против России, сделав попытку отвоевать Дерпт. Несмотря на участие в этой военной кампании немецких наемников и добровольцев из Литвы осада Дерпта оказалась неудачной и только еще более разозлила царя Ивана IV, решившего завоевать все ливонские земли. Срочное объявление всеобщего воинского призыва в Литве и выступление семитысячного войска под руководством Николая Радзивилла Рыжего для защиты полученных от ливонского магистра территорий уже не могли изменить военной обстановки в Ливонии в целом.

В начале 1560 г. император Фердинанд I был вынужден просить короля Сигизмунда II Августа выступить на защиту Ливонии. Литовское посольство было направлено королем в Москву для сообщения о том, что Ливония находится теперь под покровительством Великого княжества литовского, а также требования к царю не воевать более ливонские территории. В ответ царь, спустя несколько месяцев непрерывных боев, сообщил королю, что Ливония принадлежит России по праву владения ей его предками, начиная с великого князя киевского Ярослава Владимировича Мудрого. Древним летописям теперь в Москве придавалось большое значение, о чем сообщил барон Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о московитских делах», знавший русский язык и лично ознакомившийся с русскими летописями.

Именно в правление царя Ивана IV русские летописи подверглись переписке и, вероятно, значительным правкам, так как если раньше требовалось восхваление правившей династии, то теперь нужны были еще и оправдательные доводы для захвата территорий. По крайней мере в сохранившихся летописях в значительном количестве присутствуют пустые места, обозначенные конкретными годами от сотворения мира. Традиционно считается, что летописец не располагал значимой информацией для этих годов, поэтому оставил их пустыми, но вполне возможно, что куда более поздние переписчики просто убрали из летописей неудобную для правящей династии информацию.

К тому времени российские войска одержали важную победу над ливонским гарнизоном Феллина (Велиана, совр. г. Вильянди), которым руководил бывший магистр Вильгельм Фюрстенберг. Эта победа давала возможность российским войскам контролировать большую часть Ливонии, так что Фюрстенбергу, сдавшему князьям И. Ф. Мстиславскому и П. И. Шуйскому хорошо укрепленный город, царь дал в кормление небольшой городок Любимов, неподалеку от Костромы.

Но войну с Литвой царь считал преждевременной, поэтому им было отправлено в Вильнюс посольство с предложением родственного союза, так как после смерти своей жены Анастасии Романовны в 1560 г. царь оставался вдовым. Невестой царя могла стать одна из сестер короля – Анна или Екатерина, но приданым должна была стать Ливония. Король готов был дать согласиие на брак, но при условии возврата Смоленска и заключения вечного мира. Вполне возможно, царь принял бы эти условия, так как в случае кончины бездетного короля он мог претендовать на Великое княжество литовское. Но наотрез отказалась от этого брака королевна Екатерина, выбранная царем в невесты, напугав брата обещанием наложить на себя руки. Так что пришлось отказать московскому жениху, а через год Екатерина вышла замуж за герцога Финляндии Юхана (Иоганна, Иоанна), младшего сына шведского короля Густава Вазы. В то же время царь Иван IV летом 1561 г. женился на кабардинской княжне Марии Темрюковне.

В 1561 г. датский король Фредерик II прислал на остров Эзель своего наместника, дав понять всем заинтересованным сторонам, что Дания эту территорию будет отстаивать решительно вплоть до военных действий. Магистр Готард Кеттлер, понимая, насколько проблематично защитить от России Ревель (совр. Таллин), находящийся в ту пору вдали литовских войск, в очередной раз обратился к шведскому королю с просьбой о приеме под его защиту северозападных территорий Ливонии. Если ранее более осмотрительный шведский король Густав Ваза отказывал в этом ливонскому магистру, понимая, что ему придется вступить в войну с Россией, то его сын Эрик XIV, занявший шведский престол в 1560 г., согласился и весной 1561 г. занял не только Ревель, но и Хариенские, Вирландские, Гервенские земли. Более того, шведский король вел переговоры с Ригой о принятии под свою опеку этого города, а в 1562 г. шведские войска заняли Пернау (совр. Пярну).

Понимая, что шведское засилье в Ливонии тоже представляет опасность для Литвы, еще в августе 1561 г. в Ригу вступил с трехтысячным войском Николай Радзивилл Черный, а в ноябре в Вильнюсе был заключен договор о присоединении Ливонии к Великому княжеству литовскому, кроме Риги, оставшейся свободным городом. Ливонский орден прекратил свое существование, а его последний великий магистр Готард Кеттлер стал герцогом Курляндии и Семигалии с обязательством подчинения великому князю литовскому. Столицей этого герцогства стала Митава (совр. Елгава). Многовековое стремление литовских князей присоединить ливонские земли осуществилось. Правда, ненадолго. При этом коренное население Ливонии латы, курши, ливы и эсты как были под гнетом немецких землевладельцев, так и остались, разве что еще и литовские угнетатели прибавились.

Надо отметить, что в 1561 г. патриарх Иосаф, понимая какой ему финансовый убыток может принести установление протестантской веры на территориях Польши и Литвы, чья православная церковь подчинялась константинопольскому патриархату, направил послание московскому митрополиту с разъяснениями и обвинениями учения Мартина Лютера, обращаясь к Макарию как к митрополиту киевскому и владыке всей России. Именно в этом послании патриарх называет часть территории Польши и Литвы с русинским населением Малой Россией, давая понять, что Московское государство является Великой Россией. Такое разделение территории давно уже не существующей Киевской Руси пришлось по нраву московской власти и в дальнейшем стало использоваться в России.

Ливонскую войну историки обычно подразделяют на четыре этапа. Если на первом этапе армия царя воевала против населения ливонских городов и немецких рыцарей ливонского ордена, то с окончанием срока перемирия в 1562 г. между Российским и Польско-Литовским государствами война в основном сместилась на территорию Литвы. Так, князь Андрей Курбский со своим войском сжег предместья Витебска, но попытка сделать то же самое у Невеля и Опочки окончилась неудачей. Попав в опалу, князь недосчитался части своих владений, отобранных царем. Видимо, нанесенная обида и репрессии царя по отношению ко многим своим близким людям послужили через год причиной бегства Курбского в Литву. Зато князь Петр Серебряный, победив литовцев подле Мстиславля, разорил затем окрестности Витебска, Дубровно, Орши, Копыси и Шклова.

Несмотря на разрешение короля польского и великого князя литовского Сигизмунда II Августа распоряжаться собранными налогами в Ливонии литовскому канцлеру Николаю Радзивиллу Черному, бюджет Литвы оставался дефицитным, так как даже такая маломасштабная война требовала значительных расходов. Польское шляхетство возмущалось необходимостью помогать Литве, когда ее дворяне отказывались от заключения полноценного союза – все еще действовала личная уния на условиях правления Сигизмунда Августа как Польшей, так и Литвой.

Такое положение в связи с отсутствием наследников у короля Сигизмунда II Августа могло в ближайшем будущем разобщить эти государства, почему польские шляхтичи и прилагали усилия к созданию более тесного союза. Понимали необходимость союза и литовские дворяне, но они настаивали на равноправии; проводником этой идеи был Иван Ходкевич. В конце 1562 г. король созвал сейм в Петрокове, и, хотя на сейме обсуждались военные расходы и реальная помощь Литве в ее войне с Россией, в кулуарах идея нового польско-литовского союза тоже обсуждалась.

Пока «радные» паны совещались вместе с королем в Петрокове, российские войска под управлением самого царя двинулись от Можайска к литовской границе. Своим 60-тысячным войском с 200 пушками царь обложил со всех сторон Полоцк – один из самых важных и богатых городов Восточной Литвы. Через полмесяца осады полоцкий воевода Станислав Довойна после многочисленных артиллерийских бомбардировок города вынужден был капитулировать со своим двухтысячным гарнизоном. Вся помощь Полоцку, которую смогли собрать великий гетман Николай Радзивилл Рыжий и польный гетман Юрий Ходкевич, составляла не более 2500 человек, да при них всего 10 пушек. Естественно, что серьезно помочь гарнизону города они не могли, поэтому ограничились контролем дороги на Вильнюс.

Н. М. Карамзин сообщает, что «Иоанн, взяв государственную казну, взял и собственность знатных, богатых людей, дворян, купцов: золото, серебро, драгоценные вещи; отправил в Москву епископа, воеводу полоцкого, многих чиновников королевских, шляхту и граждан; велел разорить латинские церкви и крестить всех жидов, а непослушных топить в Двине. Одни королевские иноземные воины могли хвалиться великодушием победителя: им дали нарядные шубы и письменный, милостивый пропуск, в коем Иоанн с удовольствием назвал себя великим князем полоцким, приказывая своим боярам, сановникам российским, черкесским, татарским, немецким оказывать им в пути защиту и вспоможение» [29, № 7–89, 99].

К наемникам относились уважительно, поэтому немцы и воевали как на стороне короля, так и на стороне царя. Правда, один из опричников царя Ивана IV, немец по происхождению, Генрих Штаден в своих записках привел несколько иную информацию со слов очевидцев событий в Полоцке:

«Под Полоцк великий князь подошел с большим войском и артиллерией. В лагерь к великому князю вышло из города духовенство с крестами, иконами и хоругвями, и город сдали вопреки воле наместника Довойны. Великий князь вызвал из города все рыцарство и воинских людей. Их таким образом разъединили, а затем убили и бросили в Двину. С евреями, которые там были, случилось то же самое, хотя они и предлагали великому князю много тысяч флоринов выкупа. Евреи держат в Литве все кабаки и таможни. Бедный люд замерзал и умирал от голода, мещане вместе с женами и детьми были развезены по нескольким городам Русской земли. Наместник Довойна был отвезен в Москву в тюрьму. Но через несколько лет он был дан на размен против одного русского князя. Тогда он вырыл тело своей супруги, похороненное на немецком кладбище в Наливках за городом, и увез его с собой в Польскую землю.

Мещане, равно как и многие из дворян, вместе с женами и детьми жили несколько лет по тюрьмам, закованные в железа, залитые свинцом. Когда же великий князь вместе со своими опричниками осаждал некоторые города в Лифляндии, все они были убиты вместе с их женами и детьми. И всем еще для устрашения были отсечены ноги, а тела их брошены потом в воду» [61, 423].

Так что русские, подданные великого князя литовского, попав во власть московского царя, далеко не всегда могли рассчитывать на сохранение жизни, хотя бы после насильственного переселения во внутренние области России, поэтому чаще всего в противовес иноземным наемникам они защищали свои города до последней возможности.

Оставленному в Полоцке московскому гарнизону под руководством князей Петра Шуйского, братьев Василия и Петра Серебряных-Оболенских было приказано не только укрепить разрушенный город, но и построить крепости-спутники неподалеку от него для контроля путей сообщения. В марте того же года вновь прибывшее от Смоленска войско под руководством боярина Ивана Воронцова пыталось взять Мстиславль, но несмотря на долговременный артиллерийский обстрел из более чем 150 орудий защитники, зная судьбу полотчан, сдаваться не собирались и таки отбились с помощью своих сорока пушек. Понимая всю важность поддержки православных подданных, король Сигизмунд II Август на Вильнюсском сейме, на котором обсуждались вопросы обороны и унии государства, отменил статью Городельского привилея от 1413 г., дававшую большие преимущества католикам при занятии государственных должностей.

Полугодовое перемирие, которое было заключено сторонами, мало что дало Великому княжеству литовскому. Правительству его, кроме военных приготовлений, надо было отвлекаться на решение политических вопросов по союзным делам, сначала в мае на Вильнюсском сейме, затем в ноябре на Варшавском. Поэтому, когда российские войска разорили в сентябре 1563 г. окрестности города Дриссы, король вновь обратился к царю с предложением заключить перемирие на шесть месяцев, но на этот раз заминка в военных действиях была невыгодна московскому государю – слишком много войск собралось вблизи литовских границ, которых было проще прокормить за счет населения противника, чем распустить не солоно хлебавши.

Российское войско в декабре 1563 г. двумя армиями направилось к Орше для соединения и совместного дальнейшего похода на Минск и Новогрудок. Армия под руководством князя П. И. Шуйского в количестве около 18 тысяч воинов вышла из Полоцка, а армия, возглавляемая князем В. С. Серебряным-Оболенским и составлявшая порядка 30 тысяч воинов, вышла из Вязьмы. Все предыдущие победы предрекали не слишком трудный поход для столь значительного воинства, тем более что Великое княжество литовское могло выставить против них чуть ли не в десять раз меньшее наемное войско за недостатком средств. И все-таки в январе 1564 г. русских воевод постигло сокрушительное поражение. Доверимся летописному описанию этих событий:

«Тоя же зимы, генваря, ходили воеводы в Литовскую землю, ис Полотцска бояре и воеводы князь Петръ Ивановичь Шуискои, Семен Васильевич Яковля и иные воеводы ис Полотцска со многими людми, а из Вязмы бояре и воеводы князь Василеи да князь Петръ Семеновичи Серебряные-Оболенские со многими людми. А велѣл царь и велики князь воеводамъ Вяземским снятися з боярином со князем Петром Ивановичем Шуиским с товарыщи не дошед Орши за пять верстъ в селѣ на Боране, а от Орши идти к Мѣнску и к Новугородку к Литовскому воевати, и станы Полотцским и Вяземским и воеводам розписал и день учинил, на которои имъ день у Орши на Боране снятися. Ис Полотцска же боярин и воевода князь Петръ Шуискои с товарыщи к Орше были с Вяземскими воеводами снятися пошли, и шли не по государьскому наказу, оплошася, не бережно и не полки, доспѣхи свои и всякои служебнои наряд везли в санех. Королевские же гетманы, пан Николаи Радивил воевода Тротцскои и иные гетманы, а с ними королев двор и всѣ Литовские и Лятцские люди встрѣтили Полотцских воевод боярина князя Петра Ивановича Шуиского с товарыщи безвѣстно не допущая Орши. Царевы же и великого князя воеводы не токмо доспѣхи успели на себя положити, но и полки стати не успѣли, занеже пришли мѣста тесные и лѣсные. Литовские же люди пришли исполчася вскоре и передних людеи погромили. И на том дѣле боярина князя Петра Шуиского убили и дворян князя Семена да князя Федора княже Дмиреевых детей Палецкого и иных многих убили, а воевод Захария Плещѣева Очина да князя Ивана княже Петрова сына Охлябинина и иных детей боярских взяли, и коши воеводские и детеи боярских всѣх поимали. Иные бояре и воеводы, которые в том походе были, и дѣти боярские и стрелцы и боярские люди ушли в Полтескъ своими головами. А на том дѣле детеи боярских побили и в полон взяли и которые безвѣстны, до полутораста человекъ. Вяземские же воеводы бояре князь Василеи да князь Петръ Семеновичь Серебряные с товарыщи по сроку к Орше на Боран пришли, и учинилася им вѣсть, что ис Полотцска воевод князя Петра Шуиского с товарыщи к Орше Литовские люди не пропустили, и они в Литовскои зѣмле воину роспустили и Литовские мѣста воевали Дубровинские, Оршанские, Дручские, Березынские, Копоские, Шкловские, Могилевския, Радмльские, Мстиславские, Кричевские и королевские села и деревни жгли и в посылках во многих заставы Литовских людеи побивали и языки имали и в полон многих людеи и з животы поимали. И пришли на Смоленскую Украину февраля въ 9 день со всѣми людми дал бог здорово» [42, 329].

Таким образом, великий гетман Николай Радзивилл Рыжий вместе с Григорием Ходкевичем и своим шеститысячным войском не собирались ждать нападения огромной армии и решили воевать с ними по отдельности, когда российские войска были на марше. Внезапный удар литовского войска в авангард армии князя П. И. Шуйского, шедшего без разведки и фланговых дозоров, последующая смерть главного воеводы и его ближайших сподвижников, а также пленение многих других военачальников, бездумно оказавшихся в голове колонны, растянувшейся на несколько километров, послужили залогом военного успеха великого гетмана и позора для беспечных российских воевод. Армия князя Василия Серебряного вместо того чтобы отплатить литовцам за поражение товарищей, решила в очередной раз ограничиться грабежом литовских сел и деревень, а когда литовское войско попыталось навязать сражение русским полководцам, те, отягощенные награбленным добром и многочисленными мирными жителями, захваченными в плен, просто-напросто поспешили к Смоленску.

Победа литовцев в битве на реке Улла позволила добиться им и политического успеха на Варшавском сейме в вопросе устройства союзного Польско-Литовского государства. Литовской делегации во главе с канцлером Николаем Радзивиллом Черным удалось достичь ряда принципиальных договоренностей с польской делегацией: общегосударственные сеймы должны проводиться в Польше, но вблизи литовской границы; курс валют уравнивается; соблюдается единство дипломатического представительства в других странах. Польской делегации не удалось настоять на полном включении Литвы в состав Польши, даже при условии отказа короля Сигизмунда II Августа от своих вотчинных прав на Великое княжество литовское в пользу Польского королевства.

Военный успех войска великого гетмана Николая Радзивилла Рыжего послужил поводом для перехода многих представителей московской знати на службу к великому князю литовскому, среди которых самой видной фигурой был князь Андрей Михайлович Курбский. Самодурство московского царя не давало возможности даже самым важным боярам быть спокойными за свою жизнь. Пока наступление российских войск шло широким фронтом, боярам было страшно бежать от царя в Литву: получишь там в кормление волость, а потом отстаивай ее от московских войск. Теперь же, когда агрессия московских войск была приостановлена, начался исход обиженных бояр и князей из России в Литву. Бежали высокопоставленные россияне не с пустыми руками, а в сопровождении своих дворян и челяди.

Уже в сентябре 1564 г. один из перебежчиков, князь Курбский, участвовал в осаде Полоцка вместе с войском великого гетмана литовского, но эта военная операция успеха ему не принесла, так как наместник царя в этом городе князь Петр Михайлович Щенятев к этому времени хорошо укрепил город и сдавать его не собирался. Потоптавшись месяц вокруг Полоцка, литовцы так и не решились на штурм города. Это было последнее крупное столкновение литовских и российских войск в кампании, обе стороны явно израсходовали весь свой воинственный порыв и склонялись к заключению очередного перемирия. Мелкие стычки еще продолжались до августа 1565 г., но в мае следующего года литовские послы во главе с Юрием Александровичем Ходкевичем прибыли в Москву с предложением заключить мир на условиях признания захваченных Россией ливонских городов в обмен на признание остальной Ливонии за Великим княжеством литовским, а также возврата Полоцка и Смоленска.

Царь Иван Грозный, имея на Ливонию свои виды, не согласился на литовские предложения, и стороны заключили перемирие на год. Однако в Вильнюсе и в Москве продолжали следовать своей политике, несмотря на отложенные спорные вопросы. В декабре 1566 г. была заключена уния между Великим княжеством литовским и ливонскими городами, по которой Венден, Дюнабург, Трейден (совр. Цесис, Даугавпилс, Турайда) и область Риги без самого города, получившего статус свободного, вошли в состав литовского государства на правах провинции под названием Задвинье. Первым администратором этой провинции стал один из проводников идеи объединения граф Иван Александрович Ходкевич. В то же время московские воеводы строили укрепленные города на завоеванных у Литвы полоцких территориях Усвят, Ула, Сокол.

После окончания перемирия в конце лета 1567 г. военные действия между Российским царством и Великим княжеством литовским возобновились, хотя ни та, ни другая сторона к проведению крупномасштабных действий не стремилась, направляя свои усилия не столько на завоевания территорий противника, сколько на удержание своих территорий. Царь Иван Грозный в июле месяце послал ногайских мурз с их войском к Великим Лукам для охраны государства от литовских войск.

«Того же лѣта, месяца августа, повелѣнием государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии поставлен бысть въ его государеве вотчинѣ в Полотцском повѣте за Двиною рекою к Виленскому рубежу на озере на Суше на острову город, повелѣ же государь звати тот город Копие. От Полотцска по Улскои дороге до того города 70 верстъ, а от Литовских городовъ от Лепля (совр. Лепель. – Ю. Д.) пол 30 верстъ, от Лукомля 20 верстъ. А государьским промыслом смотрил того мѣста и город ставил воевода князь Юрьи Ивановичь Токмаков, пришед на то мѣсто безвѣстно, и сѣлъ на острове со всѣми людми, и наряд и лѣс городовои и запасы свои перепровадили на островъ; и город поставил вскоре городовыми людми которым тут годовати, и посошными людми и по государьскому приказу город укрѣпил. А которые люди тутошние жилцы, и тѣ приложилися к городу государю царю и великому князю служити. А бережения для от Литовских людеи велел царь и великий князь стояти блиско того города боярину князю Петру Семеновичю Серебряному с товарыщи» [42, 355].

Но и в этот раз князь Петр Семенович Серебряный-Оболенский оказался не на высоте своих полководческих талантов: под Чашниками он проиграл битву литовскому князю Роману Федоровичу Сангушко, имея вчетверо большее войско, чем литовцы (8 тысяч московских воинов против 2 тысяч литовских). Причина в том, что литовцы использовали наемных, профессиональных воинов, не только владеющих холодным оружием, но и умеющих обращаться с различным огнестрельным оружием и грамотно использовать его. Московские же войска всегда были сильны использованием татарской конницы, что в век пушек, стреляющих картечью, большого эффекта уже не имело.

А вот брать укрепленные города штурмом не умели ни те, ни другие, обычно применяли длительную осаду либо подкуп части защитников крепости. Так что когда в 1567 г. великий гетман Николай Радзивилл Рыжий попытался захватить Ригу, вольные жители которой ни за что не хотели попасть кому-либо в подданство, литовское войско потеряло несколько тысяч человек, но город устоял, несмотря на многочисленные жертвы. Такая же неудача постигла в феврале 1568 г. и польного гетмана Юрия Александровича Ходкевича, который осадил недавно построенный город Улу (совр. Уллу), хотя затем в сентябре князь Р. Ф. Сангушко эту небольшую крепость взял штурмом, пленив около тысячи человек ее защитников, а деревянную крепость сжег.

В январе 1569 г. литовское войско князя Александра Полубенского обманом захватило, правда ненадолго, крепость Изборск, подослав к воротам города перебежчика Тимофея Тетерина-Пухова, который объявил горожанам, что пришли опричники. Действия опричников наводили такой страх на россиян, что одно их упоминание вызывало панику, так и в тот раз в страхе перед убийцами защитники Изборска открыли ворота и сильно просчитались. Потеря такого важного города не могла пройти незаметно, поэтому к крепости немедленно были посланы царем два крупных войска – земское и опричное, под руководством бояр М. Я. Морозова, И. В. Шереметева и опричников З. И. Очин-Плещеева, В. И. Колычева-Умного. После двухнедельного артиллерийского обстрела они взяли Изборск штурмом, а вот в плен попало всего 100 литовцев: то ли литовский гарнизон был малочисленным, то ли сдаваться для них было страшнее смерти.

Эти события и причины их возникновения описал один из опричников царя – Генрих Штаден, говоря, что царь Иван Грозный своим опричникам «дал волю всячески обижать земских. Многие рыскали шайками по стране и разъезжали якобы из опричнины, убивали по большим дорогам всякого, кто им попадался навстречу, грабили многие города и посады, били насмерть людей и жгли дома. Захватили они много денег, которые везли к Москве из других городов, чтобы сдать в казну. За этими делами присмотра тогда не было.

Комендант польского короля Сигизмунда в одном из городов Лифляндии, Александр Полубенский, отправился вместе с 800 поляками, переодевшись опричниками. При нем было трое русских служивых людей, отъехавших от великого князя: Марк Сарыхозин и его старший брат Анисим; имя третьего было Тимофей Тетерин; в Русской земле у великого князя он был стрелецким головой; боясь опалы великого князя, он постригся в монахи и в камилавке явился к королю. Итак, комендант подошел к Изборску и сказал воротнику: „Открывай! Я иду из опричнины“. Ворота были тотчас же открыты. Так врасплох захватили поляки Изборск. Однако удерживали его не долее 14 дней и сдали его русским опричникам. После взятия Изборска поляки были пожалованы поместьями и крестьянами; те, кто хотел удержать их и после сдачи города, были убиты» [61, 399].

После этого весьма показательного случая на псковщине с Изборском царь, подозревая всех и вся в измене, провел ряд карательных операций по отношению не только к псковским, но и к новгородским жителям, выслав из них 2 тысяч человек в Тверь и Торжок, где впоследствии казнил их.

В начале того же года в Люблине прошел общегосударственный сейм Польско-Литовского государства по спорным вопросам государственного устройства. Для литовской делегации дело осложнялось отсутствием такого сильного политика, как Николай Радзивилл Черный, который умер в мае 1565 г., и двойственной политикой короля польского и великого князя литовского Сигизмунда II Августа. На этот раз, понимая всю опасность агрессивной политики Российского государства, литовская делегация вынуждена была уступить, Люблинский договор был подписан в середине лета 1569 г., а затем утвержден польским и литовским сеймами в отдельности. Теперь по этому договору Польское королевство и Великое княжество литовское, русское и жемойтское составляли конфедеративное государство Речь Посполитую (Rzech Pospolita, т. е. Республика). А глава этой республики носил титул короля польского и великого князя литовского, русского, прусского, мазовецкого, жемойтского, киевского, подляшского и ливонского.

На третьем этапе Ливонской войны Россия воевала со Швецией. Этому предшествовала романтическая трагедия с участием двух царствующих негодяев. Младшая сестра польского короля Екатерина, за которую в свое время сватался царь Иван Грозный, вышла замуж после своего категорического отказа московскому царю за младшего брата шведского короля Иоганна Финляндского. (Вот этой обиды царь Иван Грозный, который менял своих жен в духе английского короля Генриха VIII, герцогине Екатерине простить не мог.) Братья – король Эрик IV и герцог Иоганн – поссорились из-за разницы во взглядах на ливонское наследство: Иоганн предлагал передать захваченные земли вместе с Ревелем (совр. Таллином) своему шурину польскому королю, а король Эрик IV собирался сам управлять этими бывшими ливонскими территориями с эстонским населением.

В результате ссоры произошла междоусобица, в которой победил старший брат, посадивший Иоганна и его жену Екатерину в тюрьму. Царь Иван Грозный, узнав об этом, попросил своего «брата» шведского короля отдать ему эту высокопоставленную пленницу, тем более что герцог Иоганн был приговорен к смерти.

Чтобы не исказить события, обратимся к Александро-Невской летописи, где под 1567 г. сказано, что «биша челом Свѣиские послы царю и великому князю от Ирика короля о том, чтобы царь и велики князь Ирика короля пожаловал, учинил себѣ в братствѣ, а Ирикъ король царю и великому князю за то его жалование пришлет Полского короля сестру Катерину, которая была за его Ириковым братомъ за Яганомъ. И царь и велики князь Ирика короля пожаловал, в братствѣ его себѣ на том учинил, что Ирику королю Полского короля сестру Катерину прислати, и Свѣиских послов к королю отпустил. А того дѣла утвердити отпустил царь и велики князь к Свѣискому королю послов своихъ боярина Ивана Михайловича Воронцова да Василия Наумова да дьяка Ивана Кургана Васильева сына Лапина. А встрѣчю королевны посылал царь и велики князь к рубежу бояръ Михаила Яковлича Морозова да Ивана Яковлича Чеботова да Бориса Ивановича Сукина да дьяка Андрѣя Щелкалова. А нѣчто король Полского короля сестры Катерины ко царю и великому князю не пришлетъ, и та докончалная грамота не в грамоту и братство не в братство» [42, 354].

За обладание Екатериной царь Иван Грозный готов был расстаться с завоеванными Нарвой и Дерптом, но сделка сорвалась из-за восстания народа в Стокгольме, в результате которого произошла рокировка: старший брат Эрик оказался в тюрьме, а младший брат Иоганн со своей женой Екатериной не только получили свободу, но и шведский трон, на котором Иоганн стал известен в истории как Юхан III. Подписав мирный договор с Данией, с которой шведы до этого воевали, новый король приложил все силы для укрепления эстонских городов, понимая неизбежность войны с Россией.

Царь Иван IV мог бы сразу начать войну со Швецией, но до того ему надо было расправиться с мнимой и реальной крамолой в Твери, Новгороде и Пскове. Как не переселяли жителей этих городов в центральные области предыдущие московские правители, заменяя их московско-суздальскими выходцами, но тяга торговых людей к западным рынкам была гораздо сильнее страха перед своим господином. Ведь без торговых связей с литовскими и польскими, немецкими и шведскими купцами эти города ожидало запустение, как собственно и произошло в дальнейшем. Так что не столько место происхождения, сколько род занятий и среда обитания определяли отношение жителей Новгорода, Пскова и Твери к московской власти.

Поэтому, придав ход доносу одного из новгородских дьяков о якобы готовившемся акте передачи Новгорода и Пскова Литве жителями этих городов во главе с архиепископом Пименом, царь Иван Грозный решил в 1569 г. провести карательную операцию. Конечно, для этого решения у царя была и другая причина – отсутствие денег в казне государства. Бесконечные войны, опричнина разорили российский народ, а для продолжения захватнической политики царю нужны были средства, и немалые.

Основных вариантов пополнить казну было два: либо замириться со всеми своими противниками на время, достаточное для улучшения экономического состояния налогооблагаемого населения, или обобрать его окончательно. Царь Иван Грозный выбрал второе, и весь северо-запад России был репрессирован и ограблен.

Вот что сообщает об этих событиях опричник Генрих Штаден: «Затем великий князь пришел в Тверь и приказал грабить все – и церкви, и монастыри, пленных убивать, равно как и тех русских людей, которые породнились и сдружились с иноземцами. Всем убитым отрубили ноги – устрашения ради; а потом трупы их спускали под лед в Волгу. То же было и в Торжке; здесь не было пощады ни одному монастырю, ни одной церкви.

Великий князь вернулся под Великий Новгород и расположился в 3 верстах пути от него; в город он послал разведчиком воеводу со своими людьми. В городе прошел слух, что великий князь пошел в Лифляндию. А между тем он пошел в Великий Новгород, во двор к архиепископу и отобрал у него все его имущество. Были сняты также самые большие колокола, а из церквей забрано все, что ему полюбилось. Так-то пощадил великий князь город! Купцам он приказал торговать и от его людей – опричников – брать награбленное лишь по доброй уплате. Каждый день он поднимался и переезжал в другой монастырь, где снова давал простор своему озорству. Он приказывал истязать и монахов, и многие из них были убиты. Таких монастырей внутри и вне города было до 300, и ни один из них не был пощажен. Потом начали грабить город. По утрам, когда великий князь подъезжал из лагеря к городу, ему навстречу выезжал начальник города, и великий князь узнавал таким образом, что происходило в городе за ночь. Целых шесть недель без перерыва длились ужас и несчастье в этом городе! Все лавки и палатки, в которых можно было предполагать наличность денег или товару, были опечатаны. Великий князь неизменно каждый день лично бывал в застенке. Ни в городе, ни в монастырях ничего не должно было оставаться; все, что воинские люди не могли увезти с собой, то кидалось в воду или сжигалось. Если кто-нибудь из земских пытался вытащить что-либо из воды, того вешали.

Затем были казнены все пленные иноземцы; большую часть их составляли поляки с их женами и детьми и те из русских, которые поженились на чужой стороне. Были снесены все высокие постройки; было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна. Опричники увели также несколько тысяч посадских девушек. Некоторые из земских переодевались опричниками и причиняли великий вред и озорство; таких выслеживали и убивали.

Великий князь отправился затем дальше во Псков и там начал действовать так же. К Нарве и ко шведской границе – к Ладожскому озеру – он отправил начальных и воинских людей и приказал забирать у русских и уничтожать все их имущество, и многое было брошено в воду, а многое сожжено. В эту пору было убито столько тысяч духовных и мирян, что никогда ни о чем подобном и не слыхивали на Руси» [61, 394].

И все это сотворили русские люди против таких же русских людей, как они, ведь иностранцев среди опричников, таких как Генрих Штаден, было немного. Можно было бы усомниться в словах этого немца, лично участвовавшего в походе на Новгород и заслужившего своими действиями пожалования царем права называться полным отчеством на русский манер – Андреем Владимировичем (Вальтеровичем) Штаденом, но он не единственный, кто описал эти события. Практически теми же словами, но с еще большими подробностями сообщает об этих ужасах Новгородская четвертая летопись:

«Повелел благочестивый государь царь и великий князь Иван Васильевич, самодержец всей Руси, игуменов и монастырских священников, и дьяконов, и старцев соборных, которые еще до приезда государя силами первого полка были забраны из монастырей и поставлены на правеж, их повелел избивать на правеже дубинами насмерть, и, убив их всех, повелел каждого отвезти в свой монастырь и там похоронить.

А в воскресенье Господне, 8 января, государь поехал со всеми своими полками к соборной великой церкви Премудрости Божией Софии слушать обедню, и встретил его, государя, согласно царскому закону, архиепископ Пимен с крестами и с чудотворными иконами, и со всем духовенством, на Великом Волховском мосту, у Черного креста. И хотел архиепископ Пимен, согласно царскому обычаю, благословить крестом государя царя и великого князя Ивана Васильевича и сына его, благоверного царевича князя Ивана Ивановича. И государь царь и великий князь Иван Васильевич и сын его царевич князь Иван к кресту не подошли к архиепископу. И говорит государь царь и великий князь архиепископу Пимену: „Ты, коварный, в руке своей держишь не Крест Животворящий, но вместо креста – оружие, и этим оружием собираешься поразить наше царское сердце своим неистовым злоумышлением вместе со своими злодеями и единомышленниками, жителями этого города. И хотите владения нашей царской державы, этот великий спасаемый Богом Новгород передать нашим врагам, иноземцам, королю Литовскому Сигизмунду Августу. Отныне и впредь ты будешь называться не пастырь и учитель, и служитель великий соборной апостольской церкви Премудрости Божией Софии, а волк, и хищник, и губитель, и изменник, причиняющий оскорбления нашей царской багрянице“» [62, 428]. И, тем не менее, царь вошел в Софийский собор, где выслушал литургию, а затем пошел со своими приспешниками к архиепископу Пимену на обед. «И как только государь сел за стол и начал есть, и вскоре, немного помедлив, завопил громким голосом с яростью условным царским кличем („Москва“. – Ю. Д.) по обычаю, к своим князьям и боярам. И тотчас повелел государь казну архиепископа и весь его двор архиепископский, со всеми службами, и все палаты и кельи разграбить, и бояр его архиепископских и всех слуг его повелел схватить и под стражу посадить впредь до его, государева, указания. А самого архиепископа Пимена, ограбив, повелел посадить под стражу, и строго повелел его стеречь, и давать ему повелел из казны ежедневно на прокормление по две деньги на день. А дворецкому своему Льву Андреевичу Салтыкову и протопопу Евстафию, и другим своим боярам повелел государь идти в соборную и великую церковь Премудрости Божией Софии, и повелел захватить ризницу и другие дорогие освященные церковные вещи и святые чудотворные иконы Корсунские письма греческих живописцев. Кроме того, повелевает им государь по всему Великому Новгороду во всех святых Божиих церквях захватывать церковную казну и святые почитаемые божественные дорогие чудотворные иконы, и облачения, и колокола. И вокруг всего Великого Новгорода во всех монастырях повелел государь захватывать из всех церквей также церковную казну и драгоценные иконы греческие, иначе говоря, Корсунские, и дорогие облачения, и остальные дорогие освященные церковные вещи и колокола.

Тогда благоверный государь царь и великий князь Иван Васильевич, самодержец всей Руси, вместе с сыном своим, с благоверным царевичем князем Иваном Ивановичем, устроил суд там, куда государь приехал и остановился – на Городище. И повелел государь приводить из Великого Новгорода архиепископских бояр и множество других служивых людей, и жен их, и детей, и ставить их перед ним, и повелел государь их перед собой жестоко и люто и бесчеловечно мучить их различными муками. И среди многих неописуемых, страшных и различных мучений повелел государь тела их поджигать неким огненным изобретенным составом, который называется поджар, и повелевает государь своим государевым детям боярским тех измученных и пожаренных людей за руки и за ноги и за волосы связывать тонкими веревками сзади разными способами, и повелел привязывать их по одному человеку к саням, и велел их волочить стремительно за санями на Великий Волховский мост и сбрасывать с моста в реку Волхов. А жен их и младенцев – мальчиков и девочек, и даже грудных детей, и любого возраста, повелел государь привозить на Великий Волховский мост, и приводить их на высокое место, специально устроенное, и связывать им руки и ноги сзади, а младенцев привязывать к их матерям, и с большой высоты повелел государь сбрасывать их в воду, в реку Волхов.

А в то время другие государевы люди, дети боярские и воины, в небольших лодках ездили по реке Волхову с оружием, и с рогатинами, и с копьями, и с баграми, и с топорами, и тех людей, мужчин и женщин, разного возраста, которые из глубины речной наверх всплывали, зацепляли баграми, и тех людей копьями и рогатинами пронзали, и топорами рубили, и в глубину речную безжалостно сурово погружали, предавая их горькой смерти. И было такое неописуемое кровопролитие человеческому роду за наши грехи, неукротимой яростью царя ежедневно, без перерыва, около пяти недель и даже больше, и каждый день сбрасывали и топили в воде людей разного возраста числом до тысячи, а иногда и до полутора тысяч. А тот день был легким и благодарственным, когда сбрасывали в воду до пятисот или шестисот человек» [62, 429].

Ничуть не меньшие беды достались горожанам и жителям Водской, Обонежской, Бежецкой, Деревской и Шелонских пятин Новгородской земли, а затем такая же напасть досталась и жителям псковских сел и деревень. А вот жителей Пскова якобы спасло от смерти поведение юродивого Николы Салоса, который предложил царю съесть кусок сырого мяса как пожирателю человечины, а затем предсказал ему многие беды, если тот не пощадит псковитян. Несмотря на эти предсказания, царь велел снять колокола с Троицкого собора, после чего, по псковским сказаниям, у царя пал его любимый конь. Напугало ли это царя Ивана Грозного, или просто пресытился смертоубийством, но он ограничился только грабежом псковских церквей, монастырей и знатных жителей Пскова.

Однако несмотря на существенное пополнение казны в результате грабежа своих подданных большого желания воевать с Польско-Литовской республикой царь Иван Грозный не имел, да и предстоящая война со Швецией исключала возможность воевать на два фронта, поэтому в июне 1570 г. было заключено перемирие между польским королем и московским царем на три года на условиях владения землями, которыми на тот момент они владели. Теперь царь мог сосредоточиться на отношениях со Швецией. Еще в мае того же года Иван IV провозгласил приехавшего в Москву датского принца Магнуса ливонским королем с обещанием женить его на своей племяннице Евфимии, дочери казненного им двоюродного брата Владимира Андреевича. С новым королем, обладателем острова Эзель (совр. Сааремаа) был заключен договор о совместных военных действиях против Швеции. А в августе 1570 г. объединенная русско-датская армия двинулась к Ревелю и осадила эту крепость с суши. Предполагалось, что датский король Фредерик II поддержит своего брата и перекроет осажденным какую-либо помощь по морю своими кораблями, но этого не произошло.

Дожидаясь зимы, когда не возможен будет подвоз в Ревель по морю продуктов и людской силы, союзные войска грабили окрестное население, восстановив тем самым против себя эстонских жителей. Но и зимой ревельцы не пожелали сдаться, продолжая мужественно защищать свой город, а в марте сначала датское войско короля Магнуса прекратило осаду крепости и вернулось на остров Эзель, а затем и русское войско отступило к Нарве. Последующие попытки вытеснить шведов из Эстонии тоже не привели к успеху. Но несмотря на военные неудачи царь пригласил короля Магнуса для венчания в Москву, где этот марионеточный правитель в 1573 г. был обвенчан на десятилетней княжне Марии, младшей сестре Евфимии, к тому времени уже умершей.

В июне 1572 г. умер король Польско-Литовской республики, не оставивший после себя наследника престола. Настало время «безкоролевья», длившееся целых четыре года. Все это время в республике шли дебаты по выборам нового короля, среди претендентов на польско-литовский престол были царь Иван Васильевич и его сын Федор Иванович, при этом в республике у московских кандидатов была своя партия выборщиков. Желание царя Ивана Грозного стать по совместительству и королем польским было настолько велико, что он отменил опричнину и даже само ее упоминание запретил под страхом смерти. Но слава о жестокости царя распространилась так широко, что видеть его на польском престоле желающих было мало, а более приемлемую для всех группировок в Польше и Литве фигуру пятнадцатилетнего царевича Федора царь старательно отправил за кулисы этого политического театра.

В конце концов королем Польско-Литовской республики в августе 1573 г. был выбран представитель французской династии Валуа – герцог Генрих Анжуйский. Правда, летом следующего года он бежал во Францию, где после смерти его старшего брата короля Карла IX освободился французский престол. Республика попала в сложное положение: при живом короле государство осталось без власти. Вряд ли поляки, литовцы и русины предполагали возвращение короля Генриха Валуа, но «бескоролевье» объявили только весной 1575 г.

Россия и Швеция к этому времени на реке Сестре в Карелии договорились о перемирии на два года. Согласно условиям договора, шведы обязались не воевать Карелию и землю Великого Новгорода, а московиты – Финляндию. А вот Ливонии это перемирие почему-то не коснулось, и шведы провели несколько успешных операций против российских войск, однако общая победа в кампании 1575–1576 гг. досталась России. Сначала воевода Никита Романович Захарьин-Юрьев, шурин царя и дядя наследников престола, в результате нескольких штурмов дорогой ценой захватил Пернау (совр. Пярну). Что не характерно для российских военачальников этого периода, победитель не только не стал казнить, но даже притеснять не позволил побежденных горожан и военных, а предоставил им возможность уехать вместе со своим имуществом; в то же время желающим присягнуть на верность московскому царю были предоставлены большие льготы. Такая вполне привлекательная политика в корне изменила настроение среди немецкого и эстонского населения, и большинство городов запада Ливонии, кроме Ревеля, сдались на милость победителя. Скорее всего, такая политика царя Ивана Грозного объяснялась намерениями занять вновь открывшуюся вакансию короля в Польско-Литовской республике, поскольку когда поляки и литовцы выбрали себе нового главу государства, все вернулось на круги своя.

Королем Польши и Литвы пожелали стать эрцгерцог Эрнест, сын германского императора Максимилиана II, принц Сигизмунд, сын шведского короля Юхана III, герцог Феррары Альфонс, трансильванский воевода Стефан Баторий, приславшие своих представителей для проведения рекламной программы и подкупа местной знати. Турецкий султан Селим тоже был заинтересован в этом деле, он даже пригрозил полякам войной в случае выбора королем кого-либо из Габсбургов, так как усиление Германской империи – основного противника Оттоманской империи – его не устраивало. Угроза эта была не пустым звуком, так как крымские татары и без турецких янычар постоянно разоряли Подолье и Галичину.

Не устраивали султана и московские претенденты на польско-литовский престол, поэтому он предложил польским и литовским магнатам кандидатуру трансильванского воеводы Стефана Батория (1533–1586). Этот 42-летний герцог Трансильвании, или Семиградья, небольшого государства, расположенного вдоль западных предгорий Восточных и Южных Карпат, являвшегося вассалом Оттоманской империи, заслуженно был выбран в правители населением этого княжества – русинами, венграми, валахами. Он происходил из старинного венгерского рода Батория Шомлио и с юношества посвятил себя военной службе. Стефан Баторий служил в армии короля германского императора Фердинанда I, сопровождал его в Италию, где учился в университете Падуи, затем перешел на службу к трансильванскому герцогу Иоанну Сигизмунду Заполию, который воевал за независимость с империей Габсбургов.

Царь Иван IV держался как бы в стороне от этой избирательной кампании, считая, что его и без всяких обещаний и взяток должны выбрать в короли. Однако такая пассивная позиция московского двора привела к тому, что более сильные партии в Польше и Литве решили этот вопрос в свою пользу. Причем разделение общества произошло не столько по национальному принципу, сколько по имущественному; так, крупные землевладельцы избрали королем императора Максимилиана II, а менее значимые – воеводу Стефана Батория, правда, с условием жениться на Анне, сестре последнего Ягеллона. Самыми активными сторонниками герцога Стефана Батория были Самуил Зборовский, который, будучи в изгнании, провел длительное время в Трансильвании, и Ян Замойский, женатый на племяннице герцога. Пока император Максимилиан II раздумывал, как наиболее законным способом занять отданный ему престол, трансильванский воевода Стефан Баторий со своим войском сразу вторгся на территорию Польши, въехал в Краков, где и короновался в мае 1576 г., обвенчавшись с королевной Анной.

В 1576 г. избранный король направил в Москву послов для продления перемирия, которое в том году заканчивалось, и обсуждения возможности установления вечного мира. Но в прениях по вопросам титулования стороны настолько разошлись во мнениях, что хорошо хоть о продлении перемирия сумели договориться. Да и некогда было царю Ивану Грозному ссориться со своим соседом, так как для него намного важнее прочно закрепиться в Ливонии. И королю Стефану тоже необходимо было выиграть время, чтобы усмирить бунтующий Данциг (совр. Гданьск).

Чтобы обезопасить свои восточные границы, король Стефан повелел строить новые и укреплять существующие крепости, такие как Лепель, Чашники, Дисну и Вороничи (совр. Воронь). У царя Ивана Грозного тоже были важные заботы: в сентябре 1576 г. крымский хан Девлет-Гирей предпринял очередной набег на московские пределы, но, узнав, что его поход не является для Москвы неожиданным и российские полки встречают его на берегах Оки, он повернул своих татар назад в Крым. Собранные для отпора татарскому набегу полки необходимо было использовать, и в конце того же года царь отправил войска под руководством И. В. Меньшого Шереметева и Ф. И. Мстиславского для осады Ревеля. Армия в 50 тысяч воинов еще раз прошлась по эстонским землям, разоряя крестьянские подворья, насилуя и убивая жителей.

Можно было бы и не упоминать лишний раз эти зверства, присущие всем войнам того времени, но в тот раз они послужили причиной народного восстания в Эстонии против московитов, усилившего эффект неудачной осады Ревеля. А поначалу казалось, что успех обеспечен, Балтийское море так штормило все это время, что ревельцам не было никакой надежды на помощь Швеции; 28 осадных орудий в течение полутора месяцев обстреливали город почти стокилограммовыми каменными ядрами. Российские войска пытались поджечь город калеными ядрами, но защитники Ревеля, основу которых составлял шведский гарнизон во главе с генералом Горном, не только успешно справлялись с разрушениями и пожарами от артиллерийского обстрела, но и сами наносили значительный урон осаждавшим войскам из 140 крепостных орудий.

В числе погибших московитов, трижды штурмовавших эту крепость, был и главный воевода И. В. Шереметев, который, не взяв города, все-таки выполнил обещание, данное царю – не возвращаться в Москву без победы. Остальным же пришлось в середине марта снять осаду и отступить. А народное ополчение эстонцев под руководством Ива Шенкенберга, прозванного Ганнибалом, не только нанесло значительный урон отступающему российскому войску, но и взяло штурмом несколько небольших городков, а также сожгло Пернау (совр. Пярну), занятый российским гарнизоном. По отношению к российским пленным эстонцы поступали с такой же жестокостью, как с ними поступали московиты.

Россияне обещали отомстить за свое поражение, и на самом деле огромная армия под руководством царя собралась весной в Новгороде. Среди больших воевод были касимовский царь Саин-Булат, князья Иван Шуйский, Василий Сицкий, Афанасий Шейдяков, Федор Мстиславский и боярин Никита Захарьин-Кошкин. Все предполагали, что царь Иван Грозный поведет свою армию к Ревелю, но эта ложная информация оказалась только военной хитростью: московиты в июле месяце вторглись в Южную Ливонию, являвшуюся территорией Польско-Литовской республики. Несмотря на еще не закончившееся перемирие, царь решил начать войну с королем Стефаном.

Для короля это внезапное нападение было полной неожиданностью, и он не предполагал здесь, в Задвинье, держать большое войско. Литовский гетман Иван Ходкевич, даже не вступая в бой с намного превосходящим противником, отступил за Западную Двину (Даугаву), поэтому начало кампании было для российских войск спокойной прогулкой. Царю, почти без сопротивления, достались такие города, как Мариенбург (совр. Алуксне), Крейцбург, Лаудон (совр. Лудза), Берсон, Люцин, Кальценау, Розиттен, Динабург (совр. Даугавпилс), Зесвеген и многие другие менее крупные.

Жители Лаудона слишком долго раздумывали над предложением сдать город, за что царь приказал горожан ограбить, а город сжечь, а вот жители и гарнизон Зесвегена попытались оказать сопротивление, но после нескольких дней обстрела города из многих пушек крепостные стены рухнули и осажденным пришлось сдаться на милость победителей. Но о милости и речи не было: царь повелел знатных дворян посадить на кол, остальных жителей продать в рабство татарам.

Через месяц с начала этой военной кампании вся территория бывшей Ливонии севернее Западной Двины оказалась под властью царя Ивана Грозного, кроме Риги и Ревеля. Союзник царя, король Магнус, получивший свой титул по его милости, тоже брал города у короля Стефана практически без сражений, так как население предпочитало датское подданство московской неволе. Таким образом, Литва лишилась Вендена (совр. Цесис), Кокенгаузена, Ашерадена, Ленварда (совр. Лиелварде), Роннебурга, Шванебурга, Тирзена, Пебальге, Вольмара (совр. Валмиера) и др.

Король Магнус, обрадовавшись такой легкой добыче, просил у царя разрешения на включение этих городов в состав своего королевства. Но не тут-то было, царь в гневе на своего ставленника занял Кокенгаузен и казнил там 50 человек датского гарнизона, а жителей велел продать в рабство татарам. В своем письме Магнусу царь не только выговаривает ему за проявленную инициативу, но и оставляет ему из занятых городов только Венден, в противном случае предлагал отправиться домой в Данию, а при неповиновении пообещал сослать в Казань.

Затем царь сам с войском пришел к Вендену, где королю Магнусу пришлось не только на коленях выпрашивать прощенье, но и отведать царского кнута, а затем отсидеть несколько дней взаперти. Вполне возможно, что жители Вендена, открывшие перед царем ворота города, отделались бы легким испугом. Однако датский гарнизон, хорошо представлявший свою участь, решил запереться в замке и не вышел оттуда даже по просьбе короля Магнуса. Через несколько дней, видя бессмысленность дальнейшего сопротивления, датчане взорвали замок вместе с собой, чтобы не попасть в руки царских палачей. Подвиг датского гарнизона только еще более озлобил царя, и он отдал город войску на разграбление, а жителей обрек на смерть и насилие. Н. М. Карамзин сообщает: «Сия венденская кара принадлежит к ужаснейшим подвигам Иоаннова тиранства: она удвоила ненависть ливонцев к россиянам» [29, № 7–89, 167].

А вот литовских пленников, в том числе князя Александра Полубенского, царь Иван IV пощадил, более того – одарил шубами и золотыми кубками и отпустил в Литву, напутствуя их словами для передачи королю Стефану, чтобы тот просил у царя вечного мира на московских условиях. Завершив свой удачный поход, царь отправился с большей частью армии в Москву, оставив в Ливонии наместниками князей Ивана Шуйского и Василия Сицкого. Но оставленных при них войск было недостаточно для сопротивления немецким и литовским силам, и уже в начале 1578 г. от российских завоеваний в Ливонии не осталось ничего, а московский гарнизон в Вендене постигла та же участь, что и его жителей при сдаче города царю.

В январе 1578 г. в Москву прибыли послы от польско-литовского короля Стефана с предложениями заключения вечного мира при условии, что царь вернет ливонские города и Северскую землю. Причем король вновь пренебрег принятым в Москве титулованием царя, называя его просто братом, а себя – еще и ливонским государем. Царь Иван Грозный такие условия к вечному миру отклонил, потребовав взамен передачи России, кроме Ливонии, еще Курляндии, Полоцка, Киева, Канева и Витебска. А на фамильярность короля ответил самим же придуманной байкой о том, что бывший дом Ягеллонов-Гедиминовичей происходил от полоцких князей, потомков Рогволода, которого великий князь киевский Владимир Святославич победил еще в X в., а значит, и Великое княжество литовское и Польское королевство должны принадлежать царю Ивану по «древнему праву». Стефан же Баторий доставшегося ему сана не достоин, а тем более быть братом царю. Но несмотря на выдвижение взаимно неприемлемых требований, в марте 1578 г. стороны продлили перемирие еще на три года.

И все равно – война была неизбежна. Король Стефан, понимая, что российскому количеству воинов надо противопоставить европейское качество регулярных, хорошо вооруженных войск, на свои личные королевские деньги, а также сделав займы у частных лиц, стал создавать современную для того периода армию. В нее вошли, кроме польской, литовской и трансильванской конницы, пехотные полки, вооруженные исключительно огнестрельным оружием, а также полки наемников из Германии и Чехии. Отмуштровав это войско в течение полугода, король заключил с Оттоманской империей и Крымом дружеские союзы, а в июне 1578 г. послал гонца в Москву с объявлением войны, на этот раз сам нарушив только начавшееся перемирие. Причиной войны король Стефан объявлял вторжение московских войск в Ливонию. Дело было в том, что оскорбленный действиями царя Ивана ливонский король Магнус, опасаясь за свою жизнь, помирился с польским королем и бежал с семьей в Курляндию. Царь, узнав о предательстве своего ставленника, направил князя И. Ф. Мстиславского занять Венден, но тот не справился с поставленной задачей.

Вообще-то объявление войны польским королем не было неожиданностью для царя, он и сам готовился нарушить перемирие, для чего направил в Ливонию свои войска. А получив от Стефана Батория уведомление о разрыве мирных отношений, Иван IV тут же повелел начать военные действия в Ливонии, где уже находились наиболее готовые к войне войска под руководством князей И. Ю. Голицина, В. А. Тюменского, Д. И. Хворостинина, М. В. Тюфякина. По какой-то странной причине царь не всегда назначал главнокомандующего войсками, видимо считая таковым себя, а из-за длительных споров между воеводами за главенство по принципу, чей род старше и знатнее, войска теряли удобное для военных действий время, а иногда и победу.

Именно так получилось и на этот раз: 18 тысяч воинов после захвата небольшого населенного пункта в июле месяце топтались на месте и только в октябре подошли к Вендену. Литовский гарнизон трижды отбивался от штурмующих город российских войск, затем к Вендену подошло войско литовского гетмана Андрея Сапеги, объединенное со шведским войском генерала Бойэ. Московские воеводы не удосужились организовать при осаде города укрепления для защиты от нападения извне, поэтому российским войскам пришлось встречать врага в чистом поле, где правильный европейский строй литовцев, немцев и шведов имел решающее преимущество.

Первой покинула поле брани татарская конница, пробившаяся сквозь шведские ряды атакующих войск, за ними ночью на конях ушли к Дерпту и военачальники, бросив на произвол судьбы пехоту, а ведь среди бежавших были представители лучших российских фамилий, так называемый цвет нации. Бежали князь Иван Голицин, окольничий Федор Шереметев, князь Андрей Палицкий и присланный царем для надзора над воеводами дьяк Щелкалов. Утром, узнав, что главные воеводы оставили их без руководства, дрогнули и стали в панике разбегаться пехотные части, поэтому возобновившийся бой завершился бойней для 6 тысяч российских воинов.

Далеко не все россияне оказались слабыми духом в этой ситуации: так, артиллеристы окольничего Василия Воронцова вели огонь до последней возможности, а чтобы не попасть в плен, где их, скорее всего, ждала страшная смерть, повесились на стволах своих орудий. Погибли вместе со своими пехотными отрядами князь Василий Сицкий, князь Михаил Тюфякин, а также приближенный царя Даниил Салтыков. И только князья Семен Тюфякин, Дмитрий Хворостинин, Андрей Татев, а также дьяк Клобуков попали в плен.

Теперь уже царь Иван IV направил своих послов к королю Стефану Баторию с предложением обсудить возможность заключения мира, при этом не настаивал на соблюдении обычных при встрече посольства церемоний, главным для него было потянуть время, чтобы успеть собрать еще более многочисленное войско. Но для того чтобы заключить вечный мир на своих условиях, король собирался прежде отобрать у России Полоцк, Смоленск и Северскую землю, хотя панство не желало тратить деньги на войну и соглашалось с московскими предложениями. Для продолжения войны требовались деньги, поэтому король обратился с просьбой о финансовой и материальной поддержке к римскому папе и германскому императору, датскому королю и курфюрсту бранденбургскому и даже турецкому султану. Однако все они отделались обещаниями моральной поддержки, разве что из Бранденбурга были присланы несколько пушек. Пришлось королю вновь занимать деньги у частных лиц для формирования наемного войска и его вооружения, а это заняло много времени.

Царь, узнав от своих доброжелателей, что на Варшавском сейме радным панам не удалось склонить государя к заключению мира с Россией, по словам Н. М. Карамзина, «сам не терял времени: в общем совете бояр и духовенства объявил, что настала година великого кровопролития; что он, прося милости божией, идет на дело отечественное и свое, на землю Немецкую и Литовскую; двинул все полки к западу; расписал им пути и места» [29, № 889, 101].

Соотношение сил было явно не в пользу короля Стефана Батория, собравшего всего 40 тысяч воинов, в то время как у царя Ивана Грозного только в одном отдельном полку было столько же, правда, воеводами были все те же князья, бежавшие из под Вендена, бросив там свои войска на разгром. Несмотря на такое неблагоприятное для Литвы соотношение сил, король все равно переиграл царя – он не повел свои войска в Ливонию, где его ждали, а направил их к Полоцку, решив сначала вернуть Литве этот город. Как всегда, прежде чем начать военные действия, король Стефан Баторий, будучи истинным рыцарем, отправил гонца в Москву с объявлением войны, чего никогда не делал царь.

В августе 1579 г. польско-литовские войска осадили Полоцк, и через три недели непрерывных артиллерийских обстрелов и многочисленных штурмов город сдался с условием свободного выхода всем его 6 тысячам защитников. Стрелецкий голова Петр Волынский согласился сдать город, понимая, что те войска, которые царь отправил к нему во главе с Борисом Шеиным, князьями Лыковым, Палецким и Кривоборским, помочь ему не смогут, так как они засели неподалеку в маленьких крепостях Сокол, Суша и Туровля, где и были блокированы литовскими полками Криштофа Радзивилла и Яна Глебовича. В их оправдание можно сказать только то, что донские казаки, бывшие вместе с ними, понимая, что грабить при ведении военных действий на территории России будет некого, самовольно ушли к себе на Дон. Однако среди защитников Полоцка были и те, кто во главе с епископом Киприаном собирались защищаться до конца, запершись в Софийском храме, но и им пришлось в конце концов сдаться.

Войска короля Стефана затем заняли и небольшие крепости – Сокол, Сушу, Туровлю и Нещереду, где российские войска защищались до последней возможности и большая часть которых (около 6 тысяч) пали при штурме, среди них был и воевода Борис Шеин. Нападавшие старались в плен никого не брать, лишь Федора Шереметева с малым числом детей боярских взяли в плен кавалеристы князя Андрея Курбского, продолжавшего служить польской короне. Жестокость победителей была отмечена всеми историками. В то же время в Северской земле князь Константин Острожский, а на Смоленщине князь Филон Кмит-Чернобыльский провели несколько рейдов, уничтожив и там редкие гарнизоны, но никаких крупных городов не заняли.

Дальнейшие военные действия требовали соответствующей подготовки как для Польско-Литовской республики, так и для Российской монархии, поэтому конец 1579 г. и начало 1580 г. прошли в ситуации видимости переговоров о перемирии и в спорах о месте встречи послов: царь настаивал на встрече в Москве, а король – в Вильнюсе. В то же время король Стефан Баторий, чтобы расплатиться с отличившимися в предыдущих битвах наемниками, а также представляя всю необходимость найма новых профессиональных воинов в соседних странах, созвал в Варшаве сейм, где поставил перед радными панами вопрос о введении в стране военного налога, так называемой серебщины.

Был принят и новый закон о воинской повинности в государстве в связи с нежеланием как польских, так и литовских шляхтичей служить в пехоте, без которой во времена развития использования огнестрельного оружия невозможно было уже обойтись. Этих новобранцев, взятых из королевских имений по одному из каждых 20 крестьян старше 15 лет, надо было обучить, обмундировать и вооружить. Стимулом для этих новых профессиональных солдат было освобождение бывшего крестьянина и его потомков после окончания службы от всех повинностей.

Король в очередной раз занял деньги у ростовщиков и земельных магнатов, а его родной брат, трансильванский князь Сигизмунд (Жигмонд) Баторий, прислал в помощь значительный отряд венгерских всадников. Римский папа обещал королю сподвигнуть всех европейских монархов на оказание помощи Польско-Литовской республике в борьбе с восточным соседом, да и вообще римская курия, потеряв надежды на установление унии с Московской митрополией, предполагала возможным объединиться с верующими Киевской митрополии.

Царь Иван Васильевич в январе 1580 г. тоже собрал собор, только церковный, на котором заявил, что московская церковь и православный народ в опасности, так как литовцы, поляки, ливонские немцы, шведы, а также турки с крымцами желают их погибели. Царь потребовал от подданных согласиться на частичную секуляризацию, т. е. отъем в пользу государства церковных и монастырских земель для пополнения царской казны. Кроме того, царь потребовал от церковных землевладельцев выплаты значительной суммы наличными деньгами для сбора и устройства нового войска, которое спешно и направил к западным границам, не располагая сведениями, где король нанесет главный удар. Одновременно царь Иван IV вел переговоры с германским императором Рудольфом II о совместных действиях против общего врага, переписывался и с римским папой, уверяя его в своем желании иметь дружеские отношения с католической церковью и обвиняя своего врага, короля Стефана Батория как ставленника турецкого султана в желании подвергнуть сначала восточных христиан агрессии мусульман, а затем способствовать поражению и западных христиан.

В конце концов Иван Грозный дал согласие прислать свою делегацию в Вильнюс или в Варшаву для заключения перемирия, на которое король Стефан ответил требованием сделать это не позднее пятинедельного срока. Срок российская сторона не выдержала, хотя вряд ли к тому были объективные причины, скорее всего, царь Иван не желал выполнить требование короля. Однако царь все же послал своих послов в Вильнюс, прекрасно понимая, что это уже ничего не изменит.

Король Стефан Баторий, прежде чем начать новую войну, направил в Москву письмо с объявлением ультиматума, в котором, ссылаясь на то, что назначенный срок присылки послов минул, требовал отдать Литве Новгород, Псков, Великие Луки, а также вернуть ливонские, витебские и полоцкие земли. Сбор своих войск король назначил в районе небольшой крепости Чашники, откуда мог направить их как к Смоленску, так и к Великим Лукам, расстояние до этих городов было примерно равным.

Такая военная хитрость заставила царя рассредоточить свои войска по всем возможным направлениям вторжения противника. В то же время король, подобно великому князю литовскому Витовту, велел скрытно проложить новую дорогу в направлении на Усвяты и Велиж, делая просеки в дремучих лесах и гати в непроходимых болотах. Взяв эти небольшие крепости, король повел свои войска к Великим Лукам, откуда он мог не только угрожать Ливонии и Пскову, но и контролировать возможные пути передвижения московских войск.

В августе 1580 г. королевские войска осадили этот значительный по богатству и количеству населения город, а в сентябре он был захвачен в результате штурма трансильванских венгров, которые, опасаясь капитуляции гарнизона города в результате пушечного обстрела и многочисленных пожаров, без всякого на то приказа пошли на приступ с целью хорошенько поживиться за счет горожан Великих Лук. Венгры и пошедшие вслед за ними немцы и казаки не только ограбили город, но и вырезали большую часть из 6-тысячного его населения.

Еще во время осады этого важного для российской обороны города царь прислал к королю послов с предложениями, которых в других условиях он никогда не сделал бы: отдать Литве навечно Полоцк, Курляндию и 24 города в Лифляндии. Поскольку эти предложения были всего лишь согласием царя поступиться с уже потерянными ранее городами, король еще раз выставил куда более значительные требования по передаче Литве всей Ливонии, а также Пскова, Новгорода и Великих Лук. Московские послы были не уполномочены соглашаться на такие условия, поэтому просили разрешения послать гонца к царю за новыми инструкциями. Так что несмотря на военные действия, переговоры о мире продолжались.

Вскоре за тем королевские войска под руководством князя Яна Збаражского взяли город Торопец, под которым польская и венгерская конница разбила отряд князя Василия Хилкова несмотря на предыдущие удачные вылазки россиян. Затем осенью

1580 г. и зимой 1581 г. та же участь постигла гарнизоны небольших укрепленных городов Невеля, Озерища, Заволочья, Холма и Старой Русы. Одновременно запорожские казаки во главе с гетманом Оришевским разоряли южные области России. Единственный раз, когда московское войско под руководством воевод Федора Мосальского и Данилы Ногтева сумело разбить трехтысячный отряд оршанского воеводы Филона Кмита-Чернобыльского на подступах к Смоленску, это стало ощутимым ударом для не столь уж многочисленных королевских войск по сравнению с численностью войск московского царя. Особенно ощутимой потерей для королевских войск было то, что московитам достались 10 пушек, которых в этой военной кампании у короля было явно недостаточно.

Вполне возможно, что, несмотря на усталость войска и ощутимые потери, король Стефан Баторий продолжил бы свое успешное наступление, желая победить своего противника в самой Москве, но, тяжело заболев, он не смог лично руководить этим походом и остался в Полоцке. Королевские воеводы в течение зимы 1581 г. добились лишь некоторых успехов в Ливонии. Там в то же время успешно теснил российские войска шведский король Юхан III, захватив многие города, в том числе такие важные для Москвы пограничные города, как Нарва, Иван-город, Ям, Копорье. В Приднепровье на ту пору московские воеводы Михаил Катырев-Ростовский, Дмитрий Хворостинин, Иван Бутурлин, Щербатый, Туренин из Смоленска совершили рейды к Дубровне, Орше, Шклову, Могилеву, Радомле. Но ни одного города взять им не удалось, поэтому воеводы ограничились разорением деревень вокруг них и захватом в плен множества крестьян. В том же походе при штурме Шклова погиб воевода Иван Михайлович Бутурлин, а также такое огромное количество российских воинов, что в Баркулабовской летописи отмечено: «Страшно было трупу московского гледѣти, реку Днепр силным трупом язовиша загородили, иж колко недель днепровое рыбы не ядали и воды не пивали, для великого гнюсу трупу московского» [74, 332].

Для новых побед королю Стефану Баторию нужны были деньги, в первую очередь для оплаты заслуг своих воинов и приобретения новых наемников, а также для закупки в других странах пушек, пищалей, пороха, железа и свинца. В Варшаве на сейме 1581 г. король постарался объяснить радным панам, что только окончательная победа над московитами и их царем в Москве позволит надолго обезопасить свои восточные границы, для чего нужны свежие воинские силы, а следовательно, необходимо собрать с подданных большую сумму денег. Сейм пошел навстречу королю и субсидировал его военные действия еще на два года, но с условием заключения в конце этого срока «вечного мира» с Россией.

У московского царя тоже были большие трудности. Обращения римского папы Григория XIII к европейским государям хоть и не дали действенной помощи королю Стефану Баторию, но и не позволили царю Ивану Грозному закупать в этих странах вооружение. Единственным поставщиком пороха, свинца, меди, железа, селитры была Англия, торговцы которой были заинтересованы в освоении российских речных путей по Волге и Оби для достижения китайского и индийского рынков сбыта специй и шелка. Но и англичане старались не поставлять в Москву пушки, мушкеты и пищали, а своих мастеров было очень мало для изготовления оружия в необходимых масштабах.

Англичанин Джильс Флетчер, оставивший свои воспоминания о России этого времени, сообщает, что в этом государстве «селитру изготавляют во многих местах, как-то: в Угличе, Ярославле, Устюге; а серу добывают в небольшом количестве на реке Волге, но не умеют очищать ее. Здешнее железо несколько ломко, но его весьма много добывается в Карелии, Каргополе и Устюге Железном. Других руд нет в России» [61, 24]. Доставка англичанами через Белое море товаров в Россию сопровождалась большими трудностями, связанными не только с морской стихией, но и с ведением военных действий английских кораблей с датскими кораблями около мыса Нордкап, о которых сообщил англичанин Джером Горсей, направлявшийся на одном из этих тринадцати кораблей в Москву.

Кроме попыток пополнить вооружение своей армии, царь Иван Грозный старался с помощью дипломатических обращений к сильным мира сего завершить войну с королем Стефаном Баторием в свою пользу. В сентябре 1580 г. он послал в Рим к папе Григорию XIII далеко не первого посланника Истому Шевриги-на, называемого за пределами России Томасом Северингеном, который прибыл туда в феврале следующего года. Он должен был представить папе доказательства того, что действия польского короля выгодны турецкому султану, а также довести до сведения папской курии обещания Москвы бороться с распространением реформаторских идей в Ливонии и на завоеванных у Литвы территориях. Царь, хотя в письменном виде просил у папы только помощи в прекращении войны, на словах предлагал ему союз против Турции, а также давал понять, что он не прочь подумать об объединении церквей.

Удивительно, что несмотря на весь предыдущий опыт папа Григорий XIII поддался на эти посулы и направил своему представителю иезуиту Антонию Поссевину в Вильнюс новые инструкции, способствующие окончанию войны. Затем тот же Поссевин был направлен Григорием XIII посланником в Москву, но, когда этот иезуит выехал из Вильнюса в Москву в конце июля

1581 г., король Стефан Баторий уже выступил с войском к Пскову. Война продолжилась и не без провокационных действий со стороны царя Ивана Грозного: ранее он соглашался на значительные уступки королю, а когда тот тоже пошел навстречу царю в своих требованиях при заключении мира (под влиянием иезуита Поссевина), царь, почувствовав некоторый перелом в переговорном процессе, вернулся к своим первоначальным и несбыточным на тот период требованиям.

Переписка между королем и царем была настолько оскорбительной друг для друга, что заключение мира казалось вообще недостижимым. Царь Иван Грозный на 23 страницах, перефразируя псалмы Давида, называл короля Стефана Батория Амелеком, Сеннахерибом и жадным до кровопролития Максенцием, писал, что он достиг своего титула не благодаря наследованию своих предков, «а не человеческою многомятежною волею» и города воюет не мечом, а предательством и что воины его, как лютые звери, режут уже мертвых. На что король Стефан Баторий отвечал царю на 40 страницах:

«Хвалишься своим наследственным государством, не завидую тебе, ибо думаю, что лучше достоинством приобрести корону, нежели родиться на троне от Глинской, дочери Сигизмундова предателя. Упрекаешь меня терзанием мертвых: я не терзал их; а ты мучаешь живых : что хуже? Осуждаешь мое вероломство мнимое, ты, сочинитель подложных договоров, изменяемых в смысле обманом и тайным прибавлением слов, угодных единственно твоему безумному властолюбию! Называешь изменниками воевод своих, честных пленников, коих мы должны были отпустить к тебе, ибо они верны отечеству! Берем земли доблестию воинскою и не имеем нужды в услуге твоих мнимых предателей. Где же ты, Бог земли Русской, как велишь именовать себя рабам несчастным? Еще не видали мы лица твоего, ни сей крестоносной хоругви, коею хвалишься, ужасая крестами своими не врагов, а только бедных россиян. Жалеешь ли крови христианской? назначь время и место; явися на коне и един сразися со мною единым, да правого увенчает Бог победою!» [29, № 8–89, 110].

Вряд ли король предполагал, что царь Иван Грозный согласится на поединок, но как один из последних рыцарей Европы он не мог не предложить такого разрешения давнего спора между Литвой и Москвой за наследство Киевской Руси.

Пока шли все эти переговоры, царь женил своего сына Федора на Ирине Федоровне Годуновой, род которой вел свое происхождение от татарского мурзы Чета, поступившего на службу к великому князю владимирскому Ивану Калите в XIV в., а затем и сам женился на Марии Нагой, дочери сановника Федора Федоровича Нагого, совсем не княжеского рода. В связи с этими брачными торжествами Борис Федорович Годунов, брат Ирины Федоровны, получил боярское достоинство.

Поход короля к Пскову не был на этот раз неожиданным для царя, он успел подготовить защиту города, куда направил своих лучших воевод – князей И. П. Шуйского, В. Ф. Скопина-Шуйского, Н. И. Очину-Плещеева, А. И. Хворостинина, Бахтеярова и Ростовского-Лобанова, а также оснастил эту каменную крепость большим количеством пушек, снабдив ее гарнизоном в 30 тысяч воинов. Дополнительно в Новгороде находилось войско до 40 тысяч во главе с князем В. Ю. Голицыным, в Ржеве – 15 тысяч, сам царь со своими приближенными остановился в Старице.

Король тем временем взял с боем Опочку, Красный, Остров, Изборск и к концу августа подошел со своим войском (21 тысяча) к Пскову, где был сильно удивлен зрелищем укрепленного и большого города, который секретарь королевской канцелярии аббат Пиотровский сравнил с Парижем. Имея в наличии всего 20 пушек, с которыми он начал эту кампанию, и чуть более значительным количеством пушек, взятых в захваченных перед Псковом городах, королевское войско сумело пробить бреши в псковских стенах и занять Покровскую и Свиную башни, но на этом успехи осаждавших закончились.

После того как защитникам Пскова удалось взорвать Свиную башню вместе с нападавшими врагами, ситуация в корне изменилась: теперь россияне были уверены, что защитят город, тем более что и потери в королевском войске были ощутимыми – 5 тысяч павших воинов против тысячи убитых защитников крепости. Рано наступившая зима совсем не прибавила мужества наемным воинам, которые, опасаясь гнева короля, во всем винили канцлера и коронного гетмана Яна Замойского, не обеспечившего подвоз продовольствия для армии. Несмотря на твердое решение короля взять Псков если не штурмом, то длительной осадой, это становилось все менее вероятным, тем более что защитники города удачно ликвидировали все подкопы и старательно заделывали все бреши в крепостных стенах.

В конце октября королевское войско еще раз попыталось штурмом овладеть городом, теперь со стороны замерзшей реки Великой, но затянувшийся на неделю штурм был в конце концов отбит. Для поднятия боевого духа в армии король отправил часть войска для взятия Печерского монастыря, находившийся в 56 верстах от Пскова, который мог послужить местом временного отдыха отдельных подразделений. Вот только из этой затеи ничего не получилось: монахи и 200–300 воинов, оставленных псковским воеводой там для защиты, во главе с Юрием Нечаевым столь упорно защищались, что после двух неудачных приступов нападавшие отступили.

После этого оставалось либо ждать, когда защитники города от недостатка продовольствия сами сдадут Псков, либо отвести войско на зимние квартиры. Король выбрал первое, войско – второе: около 3 тысяч немцев покинули войско. Да и сам король, приказав войску рыть землянки, уехал в Варшаву, где должен был состояться сейм. Оставшийся во главе войск Ян Замойский, несмотря на введение жесткой дисциплины, с трудом удерживал войско от окончательного разложения. Одним из последних успехов королевского войска был поход князей Криштофа Радзивилла, Филона Кмита-Чернобыльского и воеводы Михаила Гарабурды к верховьям Волги, где они сожгли несколько деревень да взяли Ржев и Старицу, откуда царь Иван Грозный в очередной раз ретировался в Александровскую слободу.

Посланник папы Григория XIII, а теперь еще доверенное лицо царя Ивана IV, иезуит Антоний Поссевин все это время продолжал свою миссию по установлению мира между Польско-Литовским и Российским государствами. И вот когда стороны совершенно выдохлись в своем военном противостоянии, в декабре 1581 г. съехались представители короля и царя в деревню Ям-Заполье, где в присутствии Антония Поссевина начались переговоры о заключении перемирия. Шестого января 1582 г., с трудом договорившись о титуловании государей в грамотах, стороны заключили перемирие сроком на 10 лет. По условиям перемирия Россия отказывалась от Ливонии, Полоцка и Велижа, а Литва возвращала Великие Луки, Заволочье, Невель, Холм, Себеж, Остров, Красный, Изборск, Гдов. Был предусмотрен также обмен пленными. На радостях осаждавшие Псков воины устроили пир, на который Ян Замойский пригласил защитников города. Сам князь Шуйский на пир не поехал, а младшие воеводы с удовольствием поучаствовали.

В том же году в Европе произошло еще одно очень важное событие: папа Григорий XIII своей буллой изменил юлианский календарь на более точный, названный его именем. Однако это нововведение, которое действует и по сей день, довольно неоднозначно было воспринято католическим и уж тем более протестантским и православным народонаселением Польско-Литовской республики. В 1583 г. константинопольский патриарх Иеремия II в столице Османской империи Стамбуле своим постановлением запретил православному духовенству сообразоваться с григорианским календарем. Старавшийся не притеснять инаковерующих в своем государстве король Стефан Баторий в 1584 г. запретил правительственным чиновникам принуждать православных к отправлению праздников по новому календарю, что, естественно, не могло способствовать единению народа в многоконфессиональном государстве. Ведь если в одной деревне празднуют день какого-либо святого, а в другой деревне тот же праздник отмечают только через 10 дней, это даже среди не сильно разбирающихся в сложностях догматических различий простолюдинов породит отчуждение.

В 1583 г. Россия и Швеция заключили между собой перемирие на реке Плюсе на три года, по которому шведы удержали за собой Копорье, Ям, Иван-город. Россия потеряла все побережье Балтийского моря, с таким трудом и ценой стольких жизней приобретенное за предыдущие 25 лет Ливонской войны. В результате россиянам осталась только узкая полоска земли возле устья Невы – от реки Стрелки до реки Сестры. Таким образом, эта столь длительная война не принесла России ничего, кроме экономического разорения и людских потерь. В начале XVII в. французский историк де Ту охарактеризовал результаты Ливонской войны:

«Так кончилась Московская война, в которой царь Иван плохо поддержал репутацию своих предков и свою собственную. Вся страна по Днепру до Чернигова и по Двине до Старицы, край Новгородский и Ладожский были вконец разорены. Царь потерял более трехсот тысяч человек, около 40 000 были отведены в плен. Эти потери обратили области (Великих) Лук, Заволочья, Новгорода и Пскова в пустыню, потому что вся молодежь (этого края) погибла во время войны, а старшие не оставили по себе потомства» [60, 204].

В ноябре 1581 г. случилось для царя еще одно несчастье: в порыве гнева он убил ударом посоха в висок своего старшего сына Ивана. Трудно сказать, каким бы был этот царевич правителем России, но по характеру он был очень схож с отцом – такой же вспыльчивый и такой же жестокий по отношению к своему окружению. За свои неполных 28 лет он успел трижды жениться. Первые две жены, Сабурова и Соловая, были им пострижены в монастырь, с третьей женой, Еленой Ивановной Шереметевой, великий князь Иван Иванович прожил до самой своей смерти, так и не имея с ней детей. Ссора между царем и его сыном, по мнению Н. М. Карамзина, произошла из-за желания царевича во главе войска отправиться под Псков для освобождения города от польско-литовской осады, что было воспринято царем как попытка прославиться и потом свергнуть его с престола. По сообщению же очевидца этих событий, англичанина Джерома Горсея, царевич попал под влияние инаковерующих ливонских немцев, большею частью купцов, выселенных из Нарвы и Дерпта в Подмосковье, и попытался заступиться за них перед отцом после его очередного приказа ограбить и избить этих людей. Далее по тому же сценарию: царь, подозревая сына в желании вместе с боярами свергнуть его с престола, в порыве ярости смертельно ранит его посохом.

Вскоре после этих событий, в середине февраля 1582 г., в Москву после подписания Ям-Запольного перемирия вернулся римский посланник Антоний Поссевин, реально поспособствовавший ускорению переговорного процесса и сделавший взаимные уступки менее обидными для обеих сторон. Этот представитель ордена иезуитов умел входить в доверие правителей государств, способствовать их взаимному примирению на благо христианской церкви. В этот раз он довел до царя Ивана Грозного слова, сказанные ему на прощание королем Стефаном Баторием:

«Скажи государю московскому, что вражда угасла в моем сердце; что не имею никакой тайной мысли о будущих завоеваниях, желаю его истинного братства и счастия России. Во всех наших владениях пути и пристани должны быть открыты для купцов и путешественников той и другой земли, к их обоюдной пользе: да ездят к нему свободно и немцы и римляне чрез Польшу и Ливонию! Тишина христианам, но месть разбойникам крымским! Пойду на них: да идет и царь! Уймем вероломных злодеев, алчных ко злату и крови наших подданных. Условимся, когда и где действовать. Не изменю, не ослабею в усилиях: пусть Иоанн даст мне свидетелей из своих бояр и воевод! Я не лях, не литвин, а пришелец на троне: хочу заслужить в свете доброе имя навеки» [29, № 8–89, 122].

Даже если Поссевин несколько приукрасил пожелание короля Стефана Батория, было понятно, что России ожидать военных действий со стороны Польско-Литовской республики во весь период перемирия не стоило. Да и само перемирие в дальнейшем, несмотря на смену первых лиц в государствах, было неоднократно подтверждено и продлевалось в 1584, 1585, 1587, 1591 и 1601 гг.

Существенная помощь Антония Поссевина в установлении мира и прекращения войны была чуть ли не единственным достижением его миссии в России. Оказать влияние на царя Ивана Васильевича в деле сближения римской католической и московской православной церквей ему не удалось. Скорее всего, у московского государя изначально не было желания подчиняться кому-либо, пусть даже в таком номинальном подчинении, как папе римскому, и только опасность потери своей власти в стране вследствие завоеваний Польско-Литовского государства заставила его временно заигрывать с римской курией.

В марте 1584 г. царь Иван Васильевич умер, оставив после себя наследником престола своего сына Федора Ивановича (1557–1598) от первой жены Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой, умершей в 1560 г. В своей жизни Иван Васильевич был женат как минимум семь раз: кроме Анастасии Романовны, в 1561–1569 гг. на кабардинской принцессе Марии Темрюковне; в 1571 г. на купеческой дочери Марфе Васильевне Собакиной, умершей через две недели после свадьбы; в 1572–1575 гг. на дочери своего придворного вельможи Анне Колтовской, заточенной им в монастырь; недолгое время был женат на Анне Васильчиковой и Василисе Мелентьевой в 1575 г.; в 1580–1584 гг. на Марии Федоровне Нагой, от которой у царя был сын Дмитрий. Для управления страной незадолго до своей смерти царь назначил в помощь своему слабоумному сыну Федору регентский совет в составе князя Ивана Федоровича Мстиславского, князя Ивана Петровича Шуйского, Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, Бориса Федоровича Годунова и Богдана Бельского.

А в декабре 1586 г. умер король Польско-Литовской республики Стефан Баторий, как и его соперник, царь Иван Грозный, на 54-м году жизни. Соответственно в республике было объявлено «безкоролевье» для выборов нового государя. Среди претендентов на престол были шведский принц Сигизмунд Ваза, московский царь Федор Иванович и австрийский эрцгерцог Максимилиан. Соответственно и государство разделилось на три партии, поддерживающих своих кандидатов: партия Яна Замойского-Сигизмунда, сына Екатерины Ягеллон и Юхана III, партия Андрея Зборовского – Максимилиана, брата германского императора Рудольфа II, и партия Яна Глебовича и Криштофа Радзивилла – Федора, царя московского.

Первые две партии были куда более многочисленны, и шансов на выигрыш у них было больше, тем более что российская делегация в очередной раз повторила ошибки предыдущей избирательной кампании: не привезла с собой достаточного количества денег для подкупа возможных сторонников. Литовская партия предъявляла и требования к московскому кандидату: во-первых, короноваться в Кракове; во-вторых, титул будущего государя должен быть король польский, великий князь литовский, царь московский и т. д.; в-третьих, переменить веру или просить римского папу Сикста VI одобрить выбор православного короля с последующим созданием унии двух церквей. Кроме того, царь должен был обещать выплатить долги предыдущего короля порядка 100 тысяч венгерских золотых, а также обещать, что все города Ливонии, отвоеванные у Швеции, будут уступлены Литве, кроме Нарвы; купцам польским и литовским будет открыт путь во все московские области и восточные страны, а между жителями соединенных государств будет позволено свободное сообщение и сватовство.

Московская сторона не только не соглашалась с большей частью этих требований, но и отвергла условия свободного передвижения граждан: «У вас, – говорили они, – в ваших государствах людям вольность ездить во все государства; а в Московском государстве того в обычае не живет, что без государева повеленья ездить по своей воле и вперед тому быть непригоже, о том вам много говорить не надобно» [68, 292]. К. Валишевский приводит слова одного из лидеров сторонников выбора царя Федора королем Польско-Литовской республики Кристофа Зборовского, которые дают реальную оценку действий российских представителей: «Москвитяне хотят пришить Польшу к своей стране, как рукав к кафтану» [6, 17].

Поскольку Москва не желала пойти на уступки Литве, было маловероятно, что царя Федора изберут королем, и тогда российская делегация изменила свои планы, начав предлагать панам поддержать кандидатуру эрцгерцога Максимилиана, чем еще более обидела литовскую партию. В конце концов все произошло по сценарию предыдущих выборов: в августе 1587 г. сторонники Яна Замойского провозгласили королем Сигизмунда Шведского, а сторонники Андрея Зборовского – Максимилиана Австрийского. Как сообщает летопись, в результате споров, переходящих в вооруженные стычки, на сейме погибло около 700 человек. Учитывая ошибки своего предшественника, Максимилиан с австрийским войском осадил Краков, но горожане отказались открыть ему ворота. В то же время Сигизмунд высадился в Данциге и население города поддержало нового короля. Вскоре Сигизмунд прибыл в Краков, где был коронован, а его сторонники во главе с канцлером Яном Замойским одержали победу над войском Максимилиана Австрийского в Силезии, в этом сражении сам неудавшийся претендент на польскую корону попал в плен.

В ноябре 1592 г. умер шведский король Юхан III, его сын, польский король Сигизмунд III, срочно прибыл в Швецию на похороны отца и тут же короновался на шведский престол. Появилась возможность реального объединения Швеции и Польско-Литовской республики в одно государство, чего, собственно, так боялись в Москве. Однако новый король, принявший в Польше католическую веру, не был однозначно воспринят шведами-протестантами, а когда он женился на австрийской принцессе-католичке, симпатии подданных перешли к его дяде, герцогу Карлу Зюдерманландскому. В 1598 г. король Сигизмунд III в битве при Стонгебру попытался отспорить свои права, но дядя сумел собрать значительное войско сторонников и одержал победу над племянником. Управление Швецией перешло к герцогу, а в 1604 г. он был коронован как Карл IX. Вполне естественно, что Польско-Литовская республика, разоренная предыдущими войнами, все это время не могла строить планов новой войны с Россией, а ее король еще долго был занят вопросами шведского наследства.

В России с воцарением болезненного Федора Ивановича власть очень скоро перешла к его шурину, боярину Борису Федоровичу Годунову, который успешно отстранил от управления страной остальных членов регентского совета. Но еще до этого, предположительно усилиями Богдана Бельского, сразу после смерти царя Ивана Васильевича весь род Нагих вместе с царевичем Дмитрием был сослан в Углич. С тех пор существует легенда, что по дороге в ссылку Нагие постарались подменить ребенка, опасаясь за его дальнейшую жизнь.

Для того чтобы понять, почему царь Федор Иванович не мог самостоятельно управлять государством, следует ознакомиться с характеристикой, данной ему англичанином Джильсом Флетчером, который в 1588–1589 гг. находился в России с посольским поручением.

«Теперешний царь (по имени Феодор Иванович), относительно своей наружности, росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен» [61, 143]. Зато он не уподоблялся своему отцу ни по жестокости, ни в пренебрежении к собственному народу. По словам того же автора, царь Иван Грозный «часто гордился, что предки его не русские, как бы гнушаясь своим происхождением от русской крови. Это видно из слов его, сказанных одному англичанину, именно его золотых дел мастеру. Отдавая слитки для приготовления посуды, царь велел ему хорошенько смотреть за весом. „Русские мои все воры“ (сказал он). Мастер, слыша это, взглянул на царя и улыбнулся. Тогда царь, человек весьма проницательного ума, приказал объявить ему, чему он смеется. „Если Ваше Величество простите меня (отвечал золотых дел мастер), то я вам объясню. Ваше Величество изволили сказать, что русские все воры, а между тем забыли, что вы сами русский“, – „Я так и думал (отвечал царь), но ты ошибся: я не русский, предки мои Германцы“» [61, 29]. Мнение самого царя Ивана Васильевича о своем происхождении надолго стало одним из аргументов историков-норманистов германского происхождения варяга-руса Рюрика.

Правление царя Федора с помощью своего шурина Бориса Годунова было вполне мирным, более того, в это время произошли номинальные присоединения к России Грузии (в 1587 г.), Киргизской Орды и Пегой Орды (в 1596 г.), и хотя царь вряд ли знал, где находятся его новые владения, но прибавил к своему титулу: «государь земли Иверской, Грузинских царей и Кабардинской земли, Черкесских и Горских князей». Главным же событием периода правления этого богобоязненного царя было принятие в московской православной церкви патриаршества в 1589 г. В своем управлении государством от имени царя Борис Годунов сталкивался с противостоянием церкви в лице митрополита Дионисия и крутицкого епископа Варлаама, которые поддержали оппозицию этому временщику, желавшую развести царя с его бесплодной женой Ириной Годуновой. Однако любящий свою жену царь Федор воспротивился козням князей Шуйских и Мстиславских.

Этот дворцовый мятеж закончился победой Бориса Годунова, сумевшего добиться отстранения митрополита Дионисия от сана и ссылки его в новгородский Хутынский монастырь, а Варлаама – в новгородский Антониев монастырь. Новым митрополитом в 1586 г. стал архиепископ ростовский, ярославский и белозерский Иов, сторонник Бориса Годунова. Но для того чтобы привлечь на свою сторону все православное духовенство, нужно было более серьезное возвеличивание заслуг московского православия.

Еще в 1586 г. в Москве с миссией получения материальной помощи побывал Антиохийский патриарх Иоаким, который обещал предложить Собору греческой церкви учреждение патриархии в России. А в 1588 г. с той же целью в Москву прибыл константинопольский патриарх Иеремия; с его помощью и было учреждено патриаршество в московской православной церкви. Однако этому предшествовала довольно-таки запутанная история. Иеремия был в течение 10 лет константинопольским патриархом, затем султан Магомет II сослал его на остров Родос, а патриаршество вручил Феолипту. Вот именно этот патриарх и направил своего гонца с просьбой в получении денег от московской православной церкви, а чтобы подсластить это прошение, гонец на словах передал весть о якобы предстоящем соборе, на котором по просьбе константинопольского и антиохийского патриархов и будет рассмотрена возможность учреждения в России отдельного патриаршества. Вскоре подданные Оттоманской империи низложили Феолипта, и на патриарший престол был снова возведен Иеремия, но за это время собор св. Софии был превращен в мечеть.

Вот якобы для сбора денег для строительства нового православного храма в Стамбуле и прибыл в Москву патриарх Иеремия, которого вначале, не зная всех этих событий, даже заподозрили в самозванстве, тем более что он не привез с собой никакого постановления Собора греческих церквей. Патриарх на пути в Москву посетил Польшу, где имел беседу с канцлером Яном Замойским. Суть вопроса была та же: перенесение патриаршего престола из Стамбула в Киев. Все могло решить количество денег, передаваемых патриархату.

Об этой встрече и о предмете разговора узнали в Москве от сопровождавшего патриарха архиепископа Арсения. Все это не добавляло доверия к патриарху Иеремии, и вопрос был поставлен ребром: сначала патриаршество, потом деньги. Иеремия уже был не прочь сменить Стамбул на Москву, но это не входило в планы Бориса Годунова, который в данном случае предлагал установить местоположение патриаршего престола во Владимире-на-Клязьме. Однако на эту почетную ссылку не согласился сам патриарх. Тогда от вкрадчивых уговоров правителя Бориса Годунова перешли к угрозам дьяков Андрея и Василия Щелкаловых, и патриарх со своими спутниками сдались, просто побаиваясь за свою жизнь.

Таким образом, 13 января 1589 г. в Москве было учреждено патриаршество и первым патриархом стал Иов. Ну а греков, конечно, отблагодарили и деньгами, и новой патриаршей митрой, усыпанной драгоценными камнями. По случаю учреждения патриаршества в России был устроен грандиозный праздник, во время которого произошло значимое событие, дававшее представление о далеко идущих планах Бориса Годунова: он вел за повод осла с новопоставленным патриархом во время крестного хода вокруг Кремля, что обычно делали сами государи.

Однако война не минула правления и миролюбивого царя Федора: в 1590–1593 гг. Россия воевала со Швецией за города, которые ранее вынуждена была уступить королю Юхану III. Шведская сторона еще при смене власти в России предлагала подтвердить и продлить Плюское перемирие, но российская сторона, ссылаясь на неправильные методы ведения переговоров и неточности в титуловании шведского и российского государей, отвергла эти предложения. При этом московское правительство соглашалось вернуться к переговорам при условии добровольного возврата Швецией Иван-города, Яма, Копорья и Корелы или на условиях выкупа их за 15 тысяч рублей. В принципе шведов такой подход устраивал, но потребовали денег в 50 раз больше предложенных. В конце концов в декабре 1585 г. заключили перемирие безо всяких уступок на четыре года.

К концу этого срока король Юхан III, ссылаясь на нарушения перемирия российской стороной, стал собирать войско и требовать от московского царя присылки переговорщиков. Царь счел оскорбительными безапелляционные заявления короля, но все же направил делегацию во главе с князем Хворостининым к устью Плюсы, на реку Нарву, продолжив нелицеприятную переписку со своим противником. Царь Федор угрожал королю Юхану III заключить союз с германским императором Рудольфом II, с персидским шахом, а также тем, что литовцы хотят перейти на его сторону. На это шведский король дал ответ, равнозначный объявлению войны:

«Пришла к нам твоя грамота, писанная неподобно и гордо; мы на нее не хотим больше отвечать, а полагаемся на волю Божию. Ты пишешь, что ждешь помощи от императора и других государей: и мы рады, что теперь стал ты бессилен и ждешь от других помощи. Увидим, какая помощь от них тебе будет! Пишешь, что Литва хочет под твою руку поддаться: все это ложь! Мы знаем подлинно, что Литва клятвы своей не нарушит. Знай, что мы оба, я и милый мой сын, можем наших подданных, которые нам не прямят, унять, и тебе за великую твою гордость отмстить. Отец твой в своей спесивости не хотел покориться, и земля его в чужие руки пошла. Хочешь у нас земель и городов – так попытайся отнять их воинскою силою, а гордостию и спесивыми грамотами не возьмешь» [68, 305].

В январе 1590 г. российское войско во главе с царем и его воеводами: князем Федором Мстиславским и Дмитрием Хворостининым перешло шведскую границу. При царе находились бояре Борис Годунов и Федор Романов, не обладавшие какими-либо военными талантами, но оба ставшие впоследствии у руля государства. Московиты заняли Яму, но в дальнейшем успехов не имели, а большие потери чуть ли не через месяц с начала военных действий заставили пойти на перемирие, которое было заключено сроком на один год. При этом шведская сторона уступила России Яму, Иван-город, Копорье, а на дальнейшем посольском съезде шведы уступали и Корельскую область, однако московиты условием мира ставили возврат Нарвы. Тогда шведы попытались осадить Иван-город, чтобы вернуть его назад, но неудачно, на том военные действия закончились, даже без заключения перемирия.

В том же году крымские татары совершили нападение на Литву, чем воспользовалось московское правительство, затеявшее переписку по отдельности с кардиналом Радзивиллом и его родственником, виленским воеводой, а также с троцким воеводой Яном Глебовичем. Москва дала понять, что крымский хан не только собирается вновь пойти войной на Литву, но и рассчитывает на участие Москвы. Чтобы такого развития событий не случилось в будущем, князь Мстиславский, Борис Годунов, Федор Романов предлагали Литве соединиться с Москвой против неверных. Однако вельможные паны не только отказали своим визави, но и обвинили их в подстрекательстве крымского хана к набегу на Литву.

Совершенно особую позицию в этих событиях на юге заняли запорожские казаки, которые во главе с атаманом Потребацким появились возле Воронежа якобы для помощи донским казакам в их борьбе против татар. Воевода, поверив этому заявлению, дал и продовольствие, и фураж, расположив их внутри острога. Ночью запорожцы зажгли город, ограбили и поубивали жителей Воронежа. И хотя на жалобу московского правительства литовской раде киевский воевода князь Острожский ответил, что все своевольники наказаны Александром Вишневецким, было понятно, что литовская партия более не делает ставки на Москву.

Правда, сам король Сигизмунд III не питал больших симпатий к запорожским казакам: на сейме 1590 г. он потребовал ограничить их число шестью тысячами и подчинить их коронному гетману. В ответ на это постановление казаки подняли восстание во главе с шляхтичем Кристофом Косинским, в течение года они заняли Белую Церковь, Триполье, Переяслав, а летом 1592 г. осадили Киев, но взять сильно укрепленный город не смогли. Такие действия восставших заставили короля направить против них войско под руководством Константина Острожского, но сражение между коронным войском и казаками не принесло победы ни одной стороне. Пришлось королю согласиться на мирное соглашение, которое воюющие стороны подписали в начале 1593 г.

Поскольку никаких послаблений казакам не было сделано, даже наоборот – сейм провозгласил их всех врагами отечества, то военные действия продолжились, несмотря на смерть Кристофа Косинского от руки наемного убийцы. В следующем году казаки уже под руководством Северина Наливайко захватили Брацлав и перебили съехавшуюся туда шляхту, а затем взяли города Бар и Винницу. Через год повстанцы контролировали почти всю Литву южнее Минска и Могилева. Однако в 1596 г., после нескольких сражений с войском гетмана Станислава Жолкевского, часть казаков предала общее дело и выдала своих атаманов, а солдаты завершили это восстание резней казаков.

Пока запорожские казаки оспаривали свои права у польско-литовской шляхты, крымский хан Казы-Гирей летом 1591 г. совершил набег на Москву. Приход крымских татар не был неожиданным: построенные за Окой остроги с небольшими гарнизонами несли сторожевую вахту и вовремя заметили продвижение войск хана еще далеко в степи. Тем не менее татарам позволили перейти Оку и почти безнаказанно грабить села и деревни по пути к селу Коломенскому, где их ждали московские полки под руководством князя Мстиславского. Хан Казы-Гирей, потоптавшись в окрестностях Москвы – у сел Коломенское и Воробьево – так и не решился на генеральное сражение с московитами, а слухи о подходе к Москве значительной помощи из Новгорода и Пскова заставили его увести свое войско назад в степи. Конные отряды князя Мстиславского истребили изрядное количество отступавших татар при переправе их через Оку, а около тысячи человек взяли в плен.

В конце 1591 г. польские послы объявили, что царь нарушил перемирие, завоевав шведские города, и теперь для достижения вечного мира он должен уступить Литве Смоленск. Из этих претензий ничего не вышло, более того, московские послы требовали почему-то от литовцев возврата Нарвы, но находиться в состоянии войны одновременно с Польско-Литовской республикой и Швецией было очень опасно, и перемирие сроком на 12 лет было заключено. Россия обязалась не воевать со Швецией в течение года, а в дальнейшем не оспаривать у нее других городов, кроме Нарвы. Однако свое обещание не воевать со шведами царь не сдержал и почти сразу начал военные действия против них, правда, без всякого успеха. Только зимой 1592 г. московским войскам удалось опустошить области возле Выборга и Або, а после наследования польским королем Сигизмундом III шведской короны Москва заключила с ним в 1593 г. перемирие со Швецией на два года при условии, что каждый владеет тем, чем владеет. А в 1595 г. между Швецией и Россией был заключен вечный мир.

Чтобы более весомо противостоять королю Сигизмунду III Россия все 90-е годы XVI в. вела переговоры с Германской империей о совместных действиях. В 1590 г. был отпущен поляками на свободу эрцгерцог Максимилиан, который, естественно, желал отомстить своим обидчикам. Стороны долгое время хитрили, пытаясь оговорить для себя особые условия, поэтому никаких совместных действий против Республики они так и не предприняли, а затем переключились на создание коалиции против Оттоманской империи. При этом когда императорский посол, бургграф донавский Авраам, просил Бориса Годунова от имени императора Рудольфа II защитить Венгрию от нападений крымского хана через Карпаты, тот ответил: «У великого государя рати много, можно ему Рудольфа цесаря оборонять от недругов: только бы дал дорогу нашей рати король польский через Литовскую и Польскую земли рекою Днепром; тогда государь послал бы на крымскую рать свою плавную, а из Северской земли послал бы рать конную, и крымскому от такой рати где было бы деться? Не стало бы крымского царя ни на один час» [68, 327]. Правда, что при этом осталось бы от Польско-Литовской республики, Борис Годунов не стал обсуждать с императором, ну а король Сигизмунд III такого разрешения, конечно, не дал бы.

К 1596 г. в Польско-Литовской республике созрели плоды просветительской работы ордена иезуитов, создававших в стране бесплатные школы для всех желающих, а также проводивших индивидуальную работу со многими представителями литовской православной знати. В 1579 г. усилиями иезуита Петра Скарги, в миру Петра Повеньского, была создана Виленская иезуитская академия, позднее ставшая Вильнюсским университетом. Для католической Польши и в основном православной Литвы к концу XVI в. иезуитами были созданы условия и понимание сторон необходимости соединения церквей. Одним из аргументов в пользу унии было и то, что константинопольских патриархов, которые окормляли литовскую и русинскую паству, ставил на патриарший престол турецкий султан. Не желали литовцы и русины принадлежать и московской православной церкви, патриарх которой стал называть себя «патриархом всея Руси». Литовская и русинская знать в случае унии церквей рассчитывали на приобретение большего веса и представительства в сенате Республики. Немаловажным было и то, что это единение могло укрепить верующих в лоне традиционных конфессий и удержать их от перехода в различные протестантские течения.

Собор православных церквей Литвы и Польши по вопросу заключения унии с католической церковью был открыт королем Сигизмундом III в Бресте осенью 1594 г. За соединение церквей на соборе выступили многие иерархи православной церкви, в том числе и митрополит киевский и галицкий Михаил Рагоза, епископ львовский и каменец-подольский Гедеон Балабан, епископ пинский Леонтий, епископ брестский и владимирский Ипатий Потей, епископ луцкий и острожский Кирилл Терлецкий, епископ полоцкий и витебский Герман Хребтович, епископ холмский и белзский Дионисий Збируйский.

Среди противников унии были архимандрит Киево-Печерской лавры Никифор Тур, будущий его преемник Елисей Плетенецкий, ректор Острожской академии Герасим Смотрицкий, к ним присоединились Никифор и Кирилл экзархи, т. е. представители константинопольского и александрийского патриархов соответственно, которые многое теряли в случае заключения унии.

Несмотря на многочисленные споры уния была принята, но не как нововведение, а как распространение действия Флорентийской унии 1439 г. на территорию Польско-Литовской республики. В 1596 г. король Сигизмунд III издал универсал об утверждении акта Брестской унии, в котором сообщил своим православным подданным, что «все догматы и обряды вашей православной церкви сохранены неприкосновенно, согласно с постановлениями святых апостольских соборов и с древним учением святых отцов греческих, которых имена вы славите и праздники празднуете» [80, 342]. Нельзя сказать, что уния была легко воспринята православной паствой, но с течением времени ее жизнеспособность позволила сгладить многие острые углы в межконфессиональных отношениях поляков, литовцев и русинов.

Еще одним очень важным событием, свершившимся в 1597 г. уже в России, было закрепощение крестьян, впоследствии приведшее к многочисленным народным восстаниям. Через год, в начале 1598 г. умер последний Рюрикович на московском троне, не оставив после себя наследника. Со смертью бездетного Федора Ивановича пресеклась младшая линия Мономаховичей от суздальского князя Юрия Долгорукого, ведь брат царя Дмитрий Иванович погиб еще в 1591 г. Россия на время осталась без царя.