— Ну, как себя чувствует источник моего дохода?

«Помнит» — отметила я про себя. Прошло две недели. За это время я и думать забыла о всяких докторах с их глазами и шуточками, концерт в мединституте, запись на радио, да еще в колледже очередной открытый урок. И все это с больной ногой. Поэтому дальнейший расклад событий в тот вечер меня весьма удивил.

— Спасибо, плохо.

— Что так?

— Нога ноет, вены почернели, и бинты ужасно режут.

— Ничего-ничего, потерпите немного, это нормально, — уговаривал он меня, осматривая мой протез. — А то, что бинты режут, это мы сейчас исправим. Олечка!

Был конец рабочего дня. Сенцов вышел в соседнюю комнату и, пока сестра делала мне перевязку, разговаривал с кем-то по мобильнику. Через несколько минут он появился в дверях, без зеленого хирургического облачения, в джинсах и в велюровом джемпере неопределенного цвета, который на рынке почему-то называют фисташковым. Причем большая часть населения и представления не имеет, что это за фисташки такие, и какого они на самом деле цвета. Но все упорно делают вид, что в курсе. Надо сказать, что мой доктор был очень высокий мужчина с хорошей фигурой, но, во всяком случае, свитер на нем болтался. «Наверное, качается где-нибудь по вечерам три раза в неделю, чтобы женщинам нравиться» — промелькнуло в голове. Лет сорока с чем-то. Внешность... ну обычная интеллигентская внешность, русые волосы, продолговатое лицо... в общим, ничего особенного, разве что — глаза.

— Спасибо, Оленька, вы можете идти домой, я сам все закрою.

Медсестра еще проверила хорошо ли держится повязка, и ушла, при этом как-то странно вскинув брови. И тут:

— Я могу вас подвезти, если хотите, конечно, — и как бы оправдыаясь, добавил — вашей ножке сейчас нужен покой и тепло, а остановка здесь далековата, да и дождь пошел.

Этого я никак не ожидала. Казалось бы, ну и что тут такого, подвезти больного человека. Но если все так невинно, зачем было отправлять сестру, которая, кстати, тоже совсем не ожидала, что ее отправят. Нет, увольте, я в эти игры не играю и мне приключения не нужны.

— Поверьте, никаких приключений.

Он что, еще и телепат?

— Домой и всё. Нууу, если вы не очень спешите...

— Сергей Дмитриевич..., — «О, господи, что же дальше-то, ничего не придумывается такое, придется говорить правду», — мы с вами в прошлый раз пошутили немного, это так, но вообще я кокетничать не люблю, это пустая трата времени, поэтому давайте без кокетства, зачем вам меня подвозить, вы — не такси, да и я — не инвалид? Вы рассчитываете на какие-то отношения? Разочарую вас, со мной этого не может быть. Потому что этого не может быть никогда.

— Почему?

— Это долго объяснять.

— Может объясните по дороге?

До сих пор не понимаю, почему я все-таки тогда поехала с ним. Наверное потому, что он, действительно, не кокетничал, как я просила. Другой бы на его месте кинулся заверять, мол, да что вы, да ничего такого не имел в виду, просто хотел помочь красивой женщине. Может быть, я в глубине души хотела еще пару раз заглянуть в эти диковинные глаза, во всяком случае, если б я не села в тот дождливый октябрьский вечер в его Рено все того же неопределенного цвета, мой рассказ на этом можно было бы считать законченным, а ведь он только начинается.

Мне никто никогда не вернет беззаботных летучих дней, и никто уже не назовет ни любимой, ни просто своей. Это надо учить наизусть, здесь ни смысла, ни логики нет. Просто делим бездонную грусть на количество будущих лет. Я сама не своя, ни чья, я живу незаметно, неброско. Так во тьме догорает свеча, плачет каплями талого воска. Так осенний томится дождь, сознавая, что льет напрасно. И на всю мою жизнь похож этот день тоскливый ненастный