Несколько минут ехали молча.

— И все-таки с вами не может быть того, что со всеми случается сплошь и рядом?

— Вы хотите, чтобы я за пять минут рассказала вам историю своей жизни?

— Да нет, Арина. Вы вправе делать то, что пожелаете. Вы можете вообще ни слова больше не сказать. Я просто везу вас домой, вот и все.

— Ну откуда вы, собственно...

— У вас в карточке все написано. Это же элементарно, Ватсон.

Затормозив на светофоре, он повернулся ко мне и слегка улыбнулся.

— Кстати телефон я ваш тоже знаю.

— Ах, вот так, значит. Очень предусмотрительно. Ну тогда слушайте мою речь и не перебивайте.

— Речь, конечно, будет без кокетства?

— Без. Еще раз перебьете, пожалеете, что стали флебологом.

— Молчу-молчу.

Нравился мне всё больше. Более того, он был мне, я бы сказала, лингвистически симпатичен. Мужчина, который в состоянии синтезировать фразу наподобие «Вы вправе делать то, что пожелаете», в наше время — существо ископаемое.

— Мне очень лестно, что вы обратили на меня внимание до такой степени, что решились на столь банальный способ сближения. Я понимаю, интеллигентному человеку это нелегко, он сильно рискует показаться обыкновенным дешевым бабником, вы на это пошли, значит вы либо не интеллигентный человек, а мне не хотелось бы так думать, либо вы имели на это веские причины, о которых вы мне, надеюсь, скоро расскажете. Теперь о себе. Вы, я думаю, знаете, сколько мне лет, Холмс, легко предположить, что у меня в жизни все уже было, и, возможно, не один раз. И любовь, всякие там замужества, разводы, дети, конечно. Но ведь это я сама вам сейчас сообщаю, что все это было. Вы-то не знали, наверняка, что я не замужем. Как же вы осмелились...

— Вы правы. Я рисковал. Если бы вы оказались бы замужем, я бы вас просто отвез домой и все.

Просто и логично. Я начала волноваться.

— Раз я не замужем, значит, не все?

— Я надеюсь, по крайней мере.

— Сергей Дмитриевич, ваша самонадеянность просто обезоруживает. Быть может вы уже не раз проводили подобные акции с вашими пациентками. И, видимо. Довольно успешно, поскольку так уверены в себе. Но в моем случае вы ошиблись. Я вас не виню. Вы не могли предполагать, что есть на свете такие дуры, как я. Которые не захотят заводить дешевые романы с преуспевающими докторами. Так вот...

Я перевела дух и украдкой взглянула на Сенцова. Странно, на его лице не было и тени оскорбленного самолюбия. Он слушал с каким-то удивленным вниманием.

— Так вот. Во-первых, я больше не могу быть ни для кого одной из..., я могу быть только если не единственной, то, во всяком случае, последней в этой жизни. Во-вторых, я не отношусь к разряду поисковых собак, я не ищу себе мужчину, мне не нужна эта собственность, я без нее могу. В-третьих, в результате жизненных коллизий я стала верующим человеком и теперь я знаю — мне все равно, что вы обо мне подумаете, да-да, — что любовь — это дар, который посылает нам Господь. Мне уже все авансы выданы и дары божии мной растрачены — это я тоже знаю. Значит на любовь мне рассчитывать нечего. С другой стороны, на меньшее, чем на любовь, до гроба если угодно, я не согласна. Замкнутый круг. Вот именно. Судите сами: зачем же мне с кем бы-то ни было знакомиться, если мои требования, практически невыполнимы. Дальше. Я не молода и полюбить меня навеки, я думаю, будет трудно, а мимолетное увлечение у нас называется блудом, смертный грех, на который я добровольно идти не намерена. Просто пофлиртовать, конечно, можно и даже приятно, но нечестно, ибо я точно знаю, что продолжения не будет. Зачем же мне вас искушать? Поэтому, Сергей Дмитриевич, поворачивайте назад, мы давно проехали мой поворот.

Он резко развернулся, и мы некоторое время напряженно молчали. Потом он заговорил.

— Сколько лет вы в разводе? Если не хотите, не отвечайте.

— Восемь.

— Странно, я — тоже. Все эти годы я думал, в общем-то, как вы. Первое время еще пытался искать, потом понял, что бесполезно. Все дело во мне самом. Не достоин я божьего дара, как вы говорите. Только мне, в отличие от вас, чего-то не хватало, силы воли, наверное. А, может быть, веры в Бога. В общем, не смог я удержаться от того, что сам считал грязью. Да, были пациентки, были медсестры, но с вами я с самого начала чувствовал, что номер не пройдет, так, попробовал на всякий случай, как последний кретин. Простите, вы другого сорта, и мне до вас как до Луны.

Ну, вот. Начали за здравие, а кончили за упокой. Честно говоря, я от себя не ожидала такой откровенности и, главное, непреодолимого желания быть откровенной с этим чужим человеком, а, тем более, я не ожидала этого от него.

Мы остановились возле моего дома, посидели просто так. Что ж, в любом случае, я сказала правду. Грустно, конечно, так вот расставаться. Но не более того.

— Мне пора.

— Подождите, у вас же нога, я вам открою.

Он обошел, вернее, оббежал машину спереди и открыл мне дверцу. Что-то невыразимо трогательное, я бы сказала трагикомическое появилось в этот миг в его огромной фигуре. Он протянул мне руку, потом и другую, и, буквально, извлек меня из машины. Нога затекла и еле двигалась. Воспользовавшись этой моей беспомощностью, он попытался, как-бы невзначай, задержать мои руки в своих. Но я мягко высвободилась.

— Сергей Дмитриевич, мы с вами едва знакомы, и мне не пристало вас учить, но позвольте мне напоследок сказать вам одну вещь. Интимные отношения — это результат любви, а не ее причина. Это — итог, а не начало. Надеюсь это поможет вам в ваших поисках. Всего доброго.

— Арина

— Да

— Можно я не буду рвать в клочья номер вашего телефона, тем более, что я его запомнил?

Я жду тебя безвольно и бесстрастно. Всегда готова к твоему явленью. Я жду тебя смиренно, безучастно, как ждут комету или наводненье. Я жду тебя часами, месяцами, не зная ни числа, ни даже года, когда с вечерними колоколами внезапно ты появишься у входа. И будет все не так, как я мечтаю, мне просто не дано предугадать ни чувств, что я при встрече испытаю, ни фраз, что захочу тебе сказать. Ни места на земле благословенной, где мне улыбка встретится твоя, но слышу сочетанье слов нетленных, простых и вечных «здравствуй, это я»