Полдня продиралась по лесу, к вечеру спустилась к реке. Есть хотелось так сильно, как будто бы голодала неделю, а не один день. Все-таки в лесу всегда — зверский аппетит, только непонятно (лично для меня) — почему? Возможно, из-за того, что нет отвлекающих от пищи размышлений и окружающих, способных отравить своим присутствием самый вкусный обед.
Порылась среди кустов, пока мой конь утолял жажду, тем самым распугала комаров. Они обрадовано накинулись на жертву в моем лице, но это неприятное обстоятельство все же не помешало мне отыскать приличный прутик. Сняла с себя веревку (вместе с ней рухнули наземь и штаны, от них пришлось освободиться), намотала её на прут, на другой конец веревки привязала жирную гусеницу, которую выудила среди листвы и закинула удочку в реку. Самой тоже пришлось зайти по колено в воду.
К счастью, удача не обошла на этот раз стороной, и мой ужин теперь состоял из двух рыбин, поджаренных на костре и нескольких сладких груш. Я подобрала их с земли. Когда мы брели сюда с Вороном, то нам по пути, встретилась дикая груша.
Хотя, время сбора урожая еще не настало, плоды были уже созревшими. Теплый июль способствовал этому или климат был теплее, чем в Москве, я не знала, но тихо радовалось тому, что не нужно снова голодать.
Люк научил меня добывать огонь разными способами и в любых погодных условиях, а при наличии кремния — это не составило большого труда. Рыбу ловить было сложнее, несколько рыбешек соскользнули с моей удочки, да так и остались плавать на свободе. Но недаром я считала себя рыбачкой — маленькая победа — это все-таки победа, а не поражение. На сытый желудок лучше думается и спится тоже.
Не заметила, как уснула, сказался трудный день…
Сны пугали своей безнадежностью и мозаикой ужасов, меняющихся и проскальзывающих друг за другом.
Утро наступило быстро, я жутко замерзла, костер потух. Проснувшись, долго бегала по берегу — согревалась, делала зарядку. Ворон смотрел на меня с недоумением, настороженно вращал ушами и перетаптывался на месте.
Согревшись — умылась и доела груши, затем собрала пожитки и, мурлыча под нос песенку Кота Леопольда, которая всегда поднимала мне настроение, забралась в седло:
Ну, горы, конечно, меня сворачивать никто не просил, главное, что самочувствие и настроение были на высоте. Тихой рысью мы выехали на проселочную дорогу и пробираясь через лес, не хотелось сейчас думать ни о возможных хищниках, ни о разбойниках…
Хотелось как можно скорее миновать опасности и оказаться дома…вернее там, где можно было вздохнуть свободно и почувствовать себя защищенной, хотя бы на время, от скверных обстоятельств.
На мою беду, я нос к носу столкнулась с какими-то разудалыми молодцами, выехала к ним из-за кромки леса и остановилась в нерешительности. Просчитывая в голове возможные варианты, поняла, что лучше не мимо проехать, а вернуться в лесную чащу.
Всадники, которых было двое, как будто именно меня и ждали. Они почти не удивились появлению странно-одетой наездницы и, не раздумывая, кинулись в погоню.
— Эй! Эй! Стой!
— Держи!
— С боку, с боку заходи! — неслись голоса мне вдогонку.
Мы с Вороном полетели со всей прыти, на которую только был способен мой скакун. Еще раз я себя пленить не позволю. Уж лучше умереть, чем попасть в руки разъяренным мужикам! Ворон — умница, но его силы явно уступали жеребцам преследователей. Нам повезло тем, что имелась пусть небольшая, но фора.
— Прости меня, малыш! — потрепала его по холке, выбирая момент для прыжка. Мы завернули в лес и на некоторое время исчезли из поля видимости гнавшихся за нами мужчин среди густой растительности.
Я придержала поводья и соскочила в разросшиеся кусты, а Ворон по инерции помчался дальше. Спружинила на упругие ветки и забилась под папоротники и лопухи, (которые здесь достигали гигантских размеров, по сравнению с теми, что были в моем детстве) спряталась от лихих глаз преследователей. Через мгновение услышала, как они пролетели мимо меня с криками и улюлюканьем.
«Вот тебе и весело с самого утра! Ничего себе — повеселилась! Жаль Ворона, хотя, что они ему-то сделают? В крайнем случае, продадут…, а вот мне как теперь добираться домой, еще тот вопрос», — думала, отсиживаясь.
Ноги устали от неудобного положения, но я не спешила выбираться, боялась, что они вернутся, обнаружив пропажу, и станут искать меня…
Спустя непродолжительное время все же вышла и поплелась обратно, глотая слезы — жаль, что они не помогают ни горю, ни несчастью, лишь облегчают на миг страдания, но только на миг. Какой-то замкнутый круг, было чувство, что лес не выпускает меня. Правда, на больную голову какие только мысли не приходят… Ноги почти заплетались, но я продолжала идти, только бы еще знать, куда? Вернее, какое направление — правильное для меня?
Теперь, опасаясь преследователей, держалась возле деревьев, укрывалась в их тени. Нужно найти какое-то селение, чтобы хотя бы одеться. Я могла заложить свою стрекозу. Что толку хранить сокровище, когда нечего есть и не во что одеться? Устала и решила отдохнуть, для этого забралась повыше. Двоюродный брат научил меня лазать по деревьям еще до школы, когда жила почти месяц в гостях у бабушки.
В детстве, играя в казаков-разбойников, я укрывалась где-нибудь на пушистом клене и сверху наблюдала, как меня ищет соседняя ребятня. Они и не догадывались, что девчонка может так же здорово, как и мальчишки лазать по деревьям. Я же спускалась и через время выходила к ним сама, когда тут и там слышались возгласы: «Катька, выходи! Сдаемся!»
Правда, позже — редко пользовалась этими умениями, но сейчас они мне пригодились. Усевшись на широкий сук кряжистого дуба, прислонилась спиной к стволу, а ноги расположила так, что если вдруг надумаю падать (во сне всякое случается), то обязательно зацеплюсь за ветки и смогу удержаться.
Спала долго, без сновидений, проснулась от назойливого пищащего звука. Открыла глаза. Темно. Луна ярким блюдцем зависла почти над самой головой, а комар продолжал искать площадку для приземления. Легким шлепком по щеке избавилась от кровососа и от сонливости. Проснулась окончательно. С моего сука просматривался тракт. По дороге, поднимая клубы дыма, мчался всадник…
Он попал в полосу лунного света, и тут мое сердце вначале подпрыгнуло, а потом опустилось так низко…, как только смогло. Я узнала его.
— Катька! Что же ты сидишь, дура! — заорала на себя, спохватившись и понимая, что если не успею — то это будет такая неудача…такая! Свалившись таки вниз, подскочила на ноги и бросилась наперерез всаднику, изо всех сил стараясь обогнать время. Почему, когда торопишься, оно бежит с еще большей скоростью, чем раньше?
Обливаясь потом и слезами, чувствуя, что сердце бьется где-то в горле, а воздуха не хватает. Я летела, не разбирая дороги, боясь опоздать, молила только об одном, чтобы не оступиться, чтобы успеть. Успеть!
Вылетела и зажмурилась, оказавшись прямо под копытами его коня. Заглатывая ртом воздух, выравнивая сбившееся дыхание, ждала реакции наездника и к своему облегчению, услышала отборную ругань — значит, все живы.
Ну как благородный дворянин может так ругаться? Я наслаждалась его голосом, его гневом, зная, что тот пройдет, лишь только всадник увидит меня. Чувство защищенности легло на плечи, и я опустилась на колени (едва удерживаясь от душивших слез), ноги — больше не держали.
— Какого черта?! — возмущался господин де Бюсси. Спешившись, все еще в гневе, он подошел и встряхнул меня за плечи. Поднял, развернул к себе. Несколько мгновений изучал мое лицо, видно, в свете луны, сложно было признать во мне барышню высокого сословия.
— Катрин?! — столько изумления смешанного с радостью и с чем-то еще послышалось в его голосе.
— Да, сударь, это я…, — сказала сквозь слезы.
— Бог мой! Не могу поверить! — граф нежно обнял меня, притянул к себе, — Неужели, нашел?! Вы в таком виде, дорогая Катрин, что я не сразу вас узнал…
— Простите, сударь, бальные платья не попадались на моем пути, а то я бы…
— Молчите, молчите, счастье мое! Вы — живы и это самое главное! А платье…я куплю вам сотню, тысячу, сколько вам будет угодно.
— Обещаете? Ловлю вас на слове!
— Катрин, и в таком положении вы еще изволите шутить? Я люблю вас! Слышите, люблю… — последние слова графа долетели до меня уже за пределами чувств. Я потеряла сознание, наверное, от счастья.