Поздней осенью прошлого года я сидел в саксонской деревне Кадиш, где-то между Лейпцигом и Дрезденом, и переводил немецкую классику. Рядом со мной жили и работали лепивший милых людей из глины болгарский скульптор Руссо Руссев, с которым можно было поговорить по-русски, польская художница Иоанна Белявска, создававшая иллюстрации к стихам польских поэтов, и немецкий скульптор и поэт Андреас Хегевальд, покорявший огромные глыбы из кварца. Позже Хегевальд вручную изготовил книгу моих стихотворений тиражом в 19 экземпляров и ценою в 1000 евро. Ценность книги безусловно в его графике.
Но вернусь к немецкой классике. Хотя она у нас достаточно была известна еще в недалеком прошлом, сейчас многие подобные издания становятся редкостью. Современность ставит свои условия, она требует нетребовательного читателя, ибо нетребовательность и невзыскательность вкусов якобы способствует процветанию рынка, в том числе и литературного.
Более изысканному вкусу я бы хотел напомнить сейчас о Фридрихе Гёльдерлине, друге Гегеля и Шиллера, не признанном при жизни ни Гёте, ни Шиллером, взявшим себе за идеал античность и придавшим ей романтические черты. Гёльдерлин был заново открыт самими немцам через полвека после его смерти, затем его открыли для себя уже в ХХ веке немецкие экспрессионисты и французские сюрреалисты. У нас же в России художественный опыт великого Гёльдерлина не вполне освоен. Есть же у него для нас и достаточно злободневное указание: "И тогда ведь создать хотели / Царство искусства. Но при этом / Отечественное забыли…" Однако дальше читайте сами. Заодно добавляю кое-что из Новалиса, Шамиссо, фон Платена, Рюккерта, Мёрике, Геббеля и уже почти вчерашнего современника Бертольта Брехта.
Фридрих ГЁЛЬДЕРЛИН
(1770 — 1843)
***
…ты считаешь,
Что так и будет,
Как прежде?
И тогда ведь создать хотели
Царство искусства. Но при этом
Отечественное забыли,
И бедная Греция так,
Прекраснейшая, скоро погибла.
***
Зайди же, солнце милое, внемлют ли
Они тебе? Им святость неведома,
Когда беспечно ты и тихо
Над всеми суетными восходишь.
А для меня ты восходишь дружески,
И твой закат для меня озарение!
Я чту божественное чутко,
Дух мой тогда Диотима лечит
Своей любовью! Как солнце мне она,
Я внимал ей одной, и как сиял тогда
Мой взор и преданно и нежно,
Ей навстречу. И как шумели
Ручьи живые! Травы земли глухой
Каждым цветком ко мне ластились;
И в ясном небе, улыбаясь,
Благословлял меня Эфир свыше.
ПОЭТЫ-ЛИЦЕМЕРЫ
Племя ханжеское, хоть о богах молчи,
Холод в ваших умах, ничто вам Гелиос,
И бог морей, и громовержец,
Земля мертва, кому вас чествовать?
Утешьтесь боги! Вами украшена песнь,
Пусть даже из ваших имен душа вынута,
А есть нужда в высоком слове,
Мать-Природа, тебя помянем!
МОЛИТВА ЗА НЕИЗЛЕЧИМЫХ
Время, не медли, приди,
приведи их к глаголу без рифмы.
Пусть увидят тогда, как способны они.
Время, их опорочь,
приведи их к зияющей бездне;
Пусть поверят тогда, как порочны они.
Спесь безмерна в глупцах,
и отступит лишь перед безмерным.
Прахом не станут они,
если свой прах не узрят.
ЗАКАТ СОЛНЦА
Где ты, о свет?
Душу мне полнят сумерки,
Гаснут ласки твои, словно только что
Услышал я, как полный музыки
Солнечный юноша восторженно
На лире небесной серенаду сыграл;
И в полях, в холмах эхо откликнулось.
Но вдаль от мирного народа,
Что славит его, он ушел уже.
НОВАЛИС
(1772 — 1802)
ЖИЗНЬ РУДОКОПА
Владеть планетой волен
Лишь повелитель руд,
Кого глубины штолен
Хранят от внешних смут.
Кто каждой скальной жилы
Изведал тайный строй,
Выкладывая силы
В подземной мастерской.
С земной чудесной бездной
Навеки связан он,
Он, как жених с любезной,
С землею обручен.
Он грезит утоленьем,
И муки не страшась,
И потом и терпеньем
Скрепляет эту связь.
Преданье дней нетленных,
Ушедших в глубь времен,
Из уст земли блаженных
Выслушивает он.
Святое дуновенье
Вокруг его чела,
И в каменной геенне
Ночь для него светла.
Все для него живое,
Везде его страна.
Так воздает с лихвою
За труд ему она.
Бегут послушно воды,
С его желаньем в лад,
И каменные своды
Свой отворяют клад.
Он добывает злато
И зерна хрусталя.
Чтоб искрилась богато
Корона короля.
Идет его нажива
Для высшего двора,
Но он живет счастливо,
Не накопив добра.
Он дел и мыслей черных
Чурается один,
Глубин и высей горных
Веселый властелин.
Адельберт фон ШАМИССО
(1781 — 1838)
ШИЛЛЕР
А вы бы вспять хотели возвратиться,
Безликий век вам больше по уму?
Нет, время вам не засадить в тюрьму,
И ни к чему на прошлое молиться.
Сдержать рассвета блещущие спицы
Еще не удавалось никому:
Встает заря, разоблачая тьму, —
И вот сияет солнца колесница!
Ослепли вы, не доверяя взору,
И, слушая, вы глухи всё равно —
Вы близитесь к плачевному позору!
Завету Бога сбыться суждено:
Плод времени в свою поспеет пору,
Что вовремя — да будет свершено.
Август фон ПЛАТЕН
(1796 — 1835)
ПОДРАЖАНИЕ ВОСТОЧНОМУ
Постигни как благую цель
отечество свое!
Цени превыше всех земель
отечество свое!
Купец из Персии, придя
в чужие страны, говорит:
Доставлю лучший груз отсель
в отечество свое.
Когда восточный соловей
восторженно поет,
Свою он хвалит колыбель,
отечество свое.
Весной восходит первоцвет,
за ним цветы другие,
Я первую газель принес
в отечество свое.
Восточного поэта пыл в твоей природе,
сердце,
В краю заката мы поем, как на восходе,
сердце,
Мы отражаем, как в бою,
коварный меч сомненья,
Взыскуя подвигов любви, всегда в походе
сердце.
Виденья наполняют нас,
и вдохновляют грёзы,
Их на твоем пути, как звезд на небосводе,
сердце.
Проникни в розовый бутон,
как в чудный лабиринт,
Вдвоем не выбраться уже из тех угодий,
сердце.
Пусть пламенем горят сердца
в цветочных ароматах,
Как феникс, выйдет из огня
в такой невзгоде
сердце.
Фридрих РЮККЕРТ
(1788 — 1866)
ОТШЕЛЬНИК И ПЕС
В горной келье обитал отшельник,
И свой хлеб насущный ежедневно
Получал не от земной заботы,
И прекрасно этим насыщался.
Но однажды хлеб не появился,
И отшельник, ночь проголодавши,
Утром рано поспешил в долину,
Где стояла у реки деревня.
В первом доме попросил он хлеба,
И, тремя хлебами наделенный,
Радостно пошел обратно в горы.
Но за ним дворовая собака
Бросилась, схватить его готова.
И блаженный, чтоб ее задобрить,
Бросил ей один кусочек хлеба.
Проглотила этот хлеб собака,
И за ним опять, тогда он снова
Бросил ей кусочек, и собака,
Проглотив, опять была готова
В бедного отшельника вцепиться.
Бросил ей последний хлеб отшельник,
Поспешая в горную обитель,
Но едва управившись с добычей,
Вновь за ним собака устремилась.
И тогда заговорил блаженный:
"Где твой стыд? Я получил три хлеба,
Все тебе отдал. Чего ты хочешь?"
И тогда господь дал речь собаке,
Та сказала: "Кто из нас бесстыден?
Уж не ты ли? Я у врат хозяйских
Бодрствую бессменно, и порою
Целый день от голода страдаю,
Или два, и три, но я не смею
То, что мне доверено, оставить
И идти просить к чужим воротам.
Ты, же, только день лишенный хлеба,
Вниз бежишь от Божьего порога,
Всё забыв, чтоб плоть свою насытить,
Ты готов с собаками браниться".
Эдуард МЕРИКЕ (1804 — 1875)
***
Дай мне жить, о белый свет!
Не вручай любовным чарам,
Пусть пылает сердце жаром
Радостей своих и бед!
Я не знаю, чем томим,
Но грущу о небывалом;
Солнце плачущим кристаллом
Кажется глазам моим.
Я в печали сам не свой,
Гнет в душе преобладает,
И восторг во тьме блуждает,
Как огонь предгрозовой.
Дай мне волю, белый свет!
Не вручай, любовным чарам,
Пусть пылает сердце жаром
Радостей своих и бед!
Фридрих ГЕББЕЛЬ
(1813 — 1863)
ПОЗДНЕЕ ЛЕТО
Я увидал последнюю из роз,
Как кровь из раны брызнула она;
Во мне внезапно пробудив вопрос:
"В расцвете жизни смерть заключена?"
Ни ветерка, день догорал дотла,
Лишь волновался белый мотылек,
И от волненья легкого крыла
Затрепетал и облетел цветок.
Бертольт БРЕХТ (1898 — 1956)
РАССЛЕДОВАНИЕ
Власти начнут расследование.
Так объявлено. В городских кварталах
Никто нынче не спит по ночам.
Никому не известно, ни кто лиходеи,
Ни в чем преступление.
Под подозрением все.
Если народ вынужден от своих дверей
Отметать подозрения,
То никто уже не заметит
Бесчисленных преступлений
Властей.
В УДОБНОЙ МАШИНЕ
Смеркалось. В окно удобной машины
Мы заметили, проезжая,
На грязной обочине, в лохмотьях,
стоял человек,
Он махал нам рукой, умоляя,
чтобы мы его подвезли.
Над нами не капало,
хватало места в машине,
и было, очевидно, нам по пути.
Но услышали все мой неприязненный голос:
— Нет, мы не можем взять никого.
И когда мы проехали путь, равный
примерно дневному пешему переходу.
Я вдруг содрогнулся
от сказанных мною слов,
От моего поступка, от всего
Этого мира.
СМЕНА КОЛЕСА
Я сижу на дорожной обочине.
Водитель меняет колесо.
Мне не по душе там, откуда я еду.
Мне не по душе там, куда я еду.
Почему же за сменой колеса
Я слежу с таким нетерпением?
ЭТО ДОБРО
Уберечь от беды каждого, и самого себя,
Наполнить каждого счастьем, и себя, это — Добро.