В который раз за последние годы я вспоминаю историю-притчу о том, как 55 лет тому назад профессор Сергей Михайлович Бонди обратился к нам, первокурсникам Московского Университета, с трибуны Коммунистической аудитории на Моховой.
– Вы филологами хотите стать?
– Да! – дружно загудели мы.
– А вы "Капитанскую дочку" читали?
– Читали", – с воодушевлением выдохнула аудитория.
– А скажите мне, Пугачёв – патриот?
– Патриот!
– А капитан Миронов патриот?
Несколько слабее, но всё-таки хором мы ответили:
– Патриот!
– Но в таком случае, если вы желаете стать настоящими филологами, – коварно завершил профессор свой иезуитский разговор с нами, – вам придётся ответить на главный вопрос гениальной повести: почему один патриот повесил другого патриота?! – И торжествующий пушкинист ушёл на перерыв, оставив вчерашних десятиклассников в полной растерянности. А на дворе ещё стояло сталинское время...
Когда вершатся и особенно когда завершаются исторические времена революций, государственных потрясений, социального распада жизни, то в обеих враждующих станах – и победителей и побеждённых – неизбежно начинаются разборки, особенно тяжёлыми и бессмысленными они бывают в стане побеждённых. Взаимные упрёки в предательстве, в роковых ошибках, в тайном сотрудничестве с врагами – вот обвинения, сопровождающие всякую историческую неудачу. Наша эпоха – не исключение. И наш русский патриотический стан, заразившийся с начала 90-х годов (особенно с октября 1993 года) этой болезнью, до сих пор не изжил её. Горько, но приходится признаться, что борьба с прямыми врагами из лагеря демократической интеллигенции не требовала от меня стольких жизненных сил, сколько пришлось за эти годы истратить на защиту своих убеждений, своего имени, своей чести и чести журнала от генетических патриотов – Владимира Бушина, Ильи Глазунова, Татьяны Глушковой, Виктора Астафьева... Даже с Александром Прохановым, с Леонидом Бородиным, с Валентином Сорокиным, с Юрием Бондаревым приходилось вступать в распри, ратуя то за историческую истину, то защищая своих покойных друзей... Правда, надо оговориться: прямым врагам я объявлял войну, как правило, первым, по своей воле, а от соратников по патриотизму лишь защищался. И только тогда, когда, как говорится, доставали и другого выхода уже не было, и промолчать было невозможно.
В этой внутривидовой борьбе волей-неволей мне пришлось выработать несколько правил. Во-первых, для меня всегда было крайне важно знать: бросающий тебе обвинение или даже оскорбление твой недавний соратник – не отказывается ли при этом от своих прежних убеждений? Не запамятовал ли он – вольно или невольно – свои слова, оценки и взгляды, которые исповедовал вчера? Атмосфера ренегатства в нашу эпоху стала настолько естественной, что измена убеждениям почитается чуть ли не доблестью, которой не гнушались гордиться самые известные люди советской эпохи – от Александра Яковлева до Михаила Ульянова, от Виктора Астафьева до Сергея Залыгина.
Все идеологические обвинения в мой адрес, вышедшие в середине 90-х годов из-под пера вчерашних друзей-соратников, вызывали у меня сначала лишь горестную усмешку. Я вспоминал при этом то "Гамлета" – "и башмаков ещё не износила", или поговорку – "что написано пером – не вырубишь топором". А сейчас, когда случается нечто подобное, всё чаще вспоминаю Сталина, любившего повторять мудрую пословицу античных времён: "Даже Боги не могут бывшее сделать небывшим".
Печальным драматическим эпизодом в моей жизни последних 15 лет была рукопашная схватка с Владимиром Бушиным. Началась она в 1989 году и была куда более тяжёлой, нежели распря с Глушковой. В отличие от неё, Бушин никогда не давал повода упрекать его в том, что он поменял взгляды, оценки, убеждения. Да и полемист он незаурядный. Но у него были и остаются другие уязвимые места: в яростном желании победить соперника во что бы то ни стало он не брезгует ничем. Может поглумиться, передёрнуть цифры, даты, факты. Может выдумать для себя удобный образ соперника и триумфально расправиться с ним, как расправляются с чучелами своих врагов шаманы диких племён. К тому же у него никогда не было литературного ореола – прозаик он никудышный, впрочем, как и стихотворец, что объективно делает его идеологические обвинения в адрес Распутина, Кожинова или даже Солоухина смешными и бессовестными. Он не способен осознать значение их творческого вклада в русскую культуру и лишь поэтому с удовольствием делает их мишенями своего язвительного глумления.
В своё время меня посетила мысль, что ненависть к Есенину на мгновение объединила двух непримиримых политических противников – "белого" Бунина и "красного" Бухарина, объединила настолько, что оба низвергали одинаковую хулу на великого русского поэта, говоря о его пьянстве, хамстве, о простонародной грубости его поэзии. Как будто это главное в Есенине, а не его великая, гениальная русская сущность.
Иногда неистовые ревнители патриотизма в своём клеветническом раже бывали настолько и явно несправедливы, что мне казалось, будто ими руководит некая третья сила, мечтающая о нашем взаимном самоистреблении. Вспомним стихотворение Юрия Кузнецова о том, как два отважных войска (а в дерзости Бушину не откажешь!) на радость маркитантам сошлись на поле брани:
А наутро, как только с куста
Засвистала пичуга,
Зарубили и в мать, и в креста
Оба войска друг друга.
Многие из нас стали мишенью патриотических снайперов!
Конечно, я был более других на виду, потому что пытался объединить вокруг журнала патриотов всех мастей, пытался свести коммунистов с монархистами, националистов с демократами-государственниками, писателей великого таланта и скромных тружеников пера. Задача была почти утопическая, но бывали времена, когда на страницах "Нашего современника" одновременно соседствовали Бондарев и Астафьев, Кожинов и Глазунов, Бушин и Вячеслав Клыков. Я понимал, что ни одна отдельно взятая патриотическая сила не одолеет русскую беду. Поэтому, когда Юрий Кузнецов публиковал свою поэму о Христе, в тех же номерах присутствовали священники, осуждавшие поэму, или Михаил Лобанов, выражение лица которого менялось, когда разговор заходил об авторе "Атомной сказки". Но я, насколько мог, терпел все эти русские раздоры, смирял гордыню то одной, то другой стороны, помня, что в такое время нельзя допускать, чтобы "один патриот повесил другого патриота". Худой мир лучше доброй ссоры, а все ссоры к тому же были недобрыми.
Я никогда не упрекал Распутина в его политических иллюзиях – в излишней доверчивости к Горбачёву или Солженицыну, потому что он для меня прежде всего был творцом "Последнего срока" или "Прощания с Матёрой".
Можно упрекнуть Владимира Бондаренко за его отчаянную попытку изобразить Бродского русским поэтом, но грешно забыть о его прекрасных портретах Николая Рубцова, Глеба Горбовского, Алексея Прасолова.
Если же следовать рапповским рецептам патриотической стерилизации талантов, то придётся выкинуть из литературной жизни Владимира Крупина, Веру Галактионову, Владимира Личутина с их прозой, Михаила Лобанова и актёра Александра Михайлова с воспоминаниями, Марину Струкову с её русским патриотическим неоязычеством и Нину Карташеву с культом православного воинства, Юрия Кузнецова с его последней поэмой. И что же у нас тогда останется? Пейзаж после битвы – громадное до горизонта смертное поле, усеянное телами лейтенантов, на поле стоит в оцепенении Владимир Бушин, а вокруг него хлопочут истинные победители сражения – маркитанты-мародёры.
В последние 10-12 лет мы с Бушиным не раз яростно спорили друг с другом в различных изданиях, продолжали нашу полемику и в личной переписке, и в телефонной перебранке. В одной из такого рода статей, опубликованной в еженедельнике "Патриот", Бушин писал: "Я сказал немало язвительных слов, но они же все правдивы и потому не могут считаться оскорблениями". И вот в издательстве "Алгоритм" осенью 2006 "года вышла книга Бушина ("пламенного критика и публициста, известного своей бескомпромиссностью" – как сказано на обложке") с завлекающим названием "Огонь по своим"... "Язвительных слов" там много, но давайте посмотрим "правдивы" ли они...
Я не буду говорить о мировоззренческих спорных оценках и толкованиях в работах Бушина. Гораздо полезнее для дела показать, что его саркастический, экзальтированный стиль изобилует фактическими ошибками, подтасовками, недостоверными сведениями, а порой и просто клеветническими измышлениями. Поскольку самая объёмная глава в книге посвящена мне – я без труда обнаружил и с огорчением подумал: "Если он обо мне нагромоздил столько выдумок и неправды, то, значит, и о других позволяет себе то же самое. Значит, и тем работам, которые я читал с интересом, тоже верить нельзя..."
Бушин, желая во что бы то ни стало доказать, что Куняев при советской власти на фоне того, как других литераторов преследовали, был сверхпреуспевающим дельцом, издававшим книгу за книгой, пишет:
"В 1965 году, когда, скажем, Синявский был арестован, Куняев отмечал пятую годовщину пребывания в КПСС и выход десятой по счёту своей книжечки" ("Огонь по своим", стр. 284. Далее все сноски сделаны по этому изданию).
Врёт Бушин. К тому времени у меня вышли лишь две книги стихов: "Землепроходцы", 1960 (г. Калуга), и "Звено", 1962 г. ("Советский писатель"). А при чём здесь Синявский? Для красного словца? Чтобы оттенить на фоне его ареста литературную "карьеру" С.Куняева? Какая дешёвая демагогия...
"В 1967 году, когда, допустим, Бородин получил пять лет лагерей строгого режима, Куняев отмечал выход пятнадцатой книги" (стр. 284, там же).
Опять ложь. К двум предыдущим книгам у меня прибавилась за эти два года ещё лишь одна: "Метель заходит в город". 1966 г.
А как выход этой книжки связан с арестом Бородина? Видимо, наш лживый болтун решил поглумиться и над Бородиным, и надо мной. Но глупо у него всё получилось.
"В 1979 году, когда меня Баруздин и Оскоцкий вышибли из "Дружбы народов", Куняев отмечал в "Национале" выход своего "Избранного" и получение ордена "Знак почёта" (стр. 285).
Бедный закомплексованный клеветник! Даже такую микроскопическую ложь (про "Националь") ему приходится придумывать, чтобы заодно сообщить миру, что он тоже подвергался гонениям, подобно Бородину и Максимову! А получение ордена "Знак почёта" я, конечно, отпраздновал. Тут он прав. Но не в "Национале"... И не в 1979-м, а в 1980 году.
"В 1983 году Куняев обмывал в ЦДЛ выход двадцатой книги..." (стр. 285). Во, какой дотошный биограф! В НКВД бы ему служить! Пришлось мне тщательно пересчитывать: к 1983 году книг у меня вышло порядочно, но не 20, а всего лишь 12. Опять соврал Бушин. По-хлестаковски врёт он, когда пишет, что я "лет десять был рабочим секретарём Союза писателей" (стр. 182). Всё хочет намекнуть, как, мол, Куняев за кресло держался. На самом деле рабочим секретарём Московской писательской организации я был с 1977-го по 1980 год, и меня убрали с этой должности за выступление на дискуссии "Классика и мы" и за "Письмо в ЦК КПСС по поводу альманаха "Метрополь".
А вот ещё один, уже более серьёзный пример бушинского вранья:
"В двух томах мемуаров почти не упоминает никого из товарищей по работе, всюду он и только он! Всюду его личные успехи и персональные победы" (стр. 289).
В трёх томах моих воспоминаний 36 глав. Из них 18 персонально посвящены: Анатолию Передрееву, Борису Слуцкому, Николаю Рубцову, охотнику Степану Фаркову, геологу Эрнсту Портнягину, Ярославу Смелякову, Виктору Астафьеву, нескольким поэтам из республик, а ещё Шкляревскому, Межирову, Евтушенко, композитору Георгию Свиридову, Фёдору Сухову, Глушковой, кемеровскому поэту Николаю Колмогорову, моим калужским друзьям и т. д.
Но зачем же так нагло и глупо врать-то?
Желая уличить меня в деляческих интригах, Бушин пишет:
"Хочет издать в Калуге первую книгу. Естественно, в издательстве есть свои редакторы, но дебютант настаивает на привлечении редактора со стороны, из Москвы. Кого? Того же еврея Слуцкого. Книга вышла" (стр. 278).
И опять мелкий лжец садится в лужу. Книга действительно вышла в Калуге. Но Слуцкий не имел к ней никакого отношения. Редактировал её поэт Николай Панченко, который в 1960 году работал в Калужском издательстве. Его фамилия и стоит в выходных данных моей первой книги "Землепроходцы".
А вот что ещё сочинил Бушин о моей книге "Поэзия. Судьба. Россия", найдя в ней такие фразы (они выделены жирным шрифтом):
"После тридцати лет пребывания в партии он (это обо мне. – Ст.К.) ликует в 1991 году: "На КПСС надели намордник. Победа!" Кто же он, как не партрасстрига и лжекоммунист, очень мягко выражаясь? Тем более что тут же сказано: "Сегодня Ельцин, а если завтра Лигачёв?" То есть, сегодня американский холуй Ельцин, и это прекрасно, это сбывшаяся мечта, но вдруг опять придёт Лихачёв... это кошмар! Тут перед нами уже не просто партрасстрига и лжекоммунист, прикрывшийся партбилетом, а прихвостень ельцинского режима, дрожащий за его судьбу, как до сих пор дрожат Явлинский, Немцов, Новодворская при виде победы или просто успеха коммунистов в Туле, в Молдавии, в Нижнем Новгороде, в Иркутске, наконец в Польше... Есть основания думать, что вместе с ними синхронно дрожит и наш великий борец за русскую идею..." (стр. 252).
Две выделенные фразы из моей книги Бушин процитировал точно, но вот беда: они принадлежат не мне. Он, как азартный шулер, сознательно всё передёрнул. Отрывок, взбесивший Бушина, из которого он взял эти две фразы, вызвавшие струю клинического глумливого красноречия, в книге напечатан так:
"Из моего дневника тех времён (1991 г.): "6 декабре получил письмо от своего однокурсника Виктора Старостина. Работает учителем в Тульской области. Филфак МГУ вместе кончали, литературу преподаёт, мои стихи любит. Пишет в письме: "читал ученикам твои "Русские сны". Какая сердечная боль в главе о внуках! Читал вслух и сам чуть не разревелся... Через литературу пытаюсь объяснить детям то, что сейчас происходит в обществе. Куда пришли? К чему идём? Дело не только и не столько в пустых полках магазинов. Меня страшит другое – пустые души. У меня трое внуков, и они лишены даже того, что естественно было в детстве их пап и мам... Скоро Новый год, но жаль, что нет шампанского, впервые такое. На КПСС надели намордник. Да, это победа. Но рабская психология в крови людей. По-прежнему всего боятся. Сегодня Ельцин, а если завтра Лигачёв?"
Дальше идёт такой мой комментарий:
"Бедный Виктор! Недавно он помер, так и не поняв коварства времени, поймавшего его в капкан. Сам же писал о том, что его внуки лишены всего, что имели их отцы и матери в 50-60-х годах, когда на КПСС ещё не "надели намордник". Бедный запутавшийся русский человек! Почему даже на склоне жизни ему не стало ясно, что мы, люди из простонародья, дети учителей, врачей, служащих и даже уборщиц, могли достойно существовать и учиться в лучшем вузе страны – в Московском университете – лишь потому, что были защищены от всех мировых рыночных ветров "железным занавесом" советской власти?.."("Поэзия. Судьба. Россия". Т. 2, стр. 352-353).
Когда я упрекнул Бушина в этом подлоге, впервые опубликованном в еженедельнике "Патриот", он, пойманный за руку, не стал изворачиваться и написал мне в личном письме от 5.1.2002 г.: "Да, это ошибка, а не злой умысел. Я признаю ошибку и принесу за неё извинения"... Вместо извинений клевета перепечатана слово в слово в книге "Огонь по своим" на стр. 233 и 252.
Ну вот, сами и решайте, кто здесь "лжекоммунист" и кто словоблуд, поставивший перед собою маниакальную цель: доказать, что Станислав Куняев ренегат и антисоветчик. И такая ложь у Бушина в его бесконечном сочинении на каждой странице, в каждом абзаце, о каждом из нас.
Но пускай Распутин, Крупин, Бородин, Назаров, Кожемяко защищают себя сами. Им видней, где Бушин их оболгал. Без этого он не может, у него стиль и характер такой.
Ну разве можно, не проверяя писаний Бушина, печатать их? И меня оклеветал и Ваше издание подставил. Тем более что глумление – обычный и естественный приём его фельетонов. Он им пользуется, как правило, тогда, когда фактов не хватает.
"Вся держава хотела читать поэта-авантюриста" (о том, что я слишком много издавался при советской власти – стр. 252).
"Куняев целый месяц гулял на дармовщинку по Америке, таким же Макаром объездил Китай, Австралию, купался в Арафутском море"... (стр. 182).
(В Америку я вместе с другими писателями ездил за счёт американцев, в Китай и Австралию – за свои деньги. Что такое Арафутское море – не знаю).
"В припадке антисоветской падучей" "оба автора – Куняев и Яковлев ... делают одно общее дело: обеляют фашизм" (стр. 255).
"Премию какую-то с ходу огрёб", "может, твоя родная матушка – не Александра Никитична Железнякова, а Мариэтта Сергеевна Шагинян или Розалия Самойловна Землячка?"
И вот, высыпав на меня ворох глумливого вранья, наш автор высокомерно заявляет: "Я сказал немало язвительных слов, но они же все правдивы и не могут считаться оскорблениями"...
Пытаясь уличить меня во лжи и невежестве, Бушин пишет: "Куняев может говорить всё, что хочет, но утверждать, что Герцен – человек, "родившийся эмигрантом..." – значит нарушать приличие в особо крупных размерах. И что это за садистский патриотизм – не читая, вытаптывать писателей родной литературы" (стр. 220).
На обложке бушинской книги "Огонь по своим" рядом с его портретом есть биографические сведения: "окончил Литературный институт им. Горького и Московский юридический институт". Человеку с двумя высшими гуманитарными образованиями следовало бы знать, что слова о Герцене, "родившимся эмигрантом" принадлежат не мне, а Фёдору Михайловичу Достоевскому, и они сотни раз цитировались в отечественной критике из "Дневника писателя за 1876 год (ХI-6-И); откуда я их и процитировал: "Герцен не эмигрировал... Он так уж и родился эмигрантом. Они, все ему подобные, так прямо и рождались эмигрантами".
Закончить два знаменитых московских института и не знать Дстоевского? Поневоле согласишься, что это какой-то "садистский патриотизм". Да если бы только о Достоевском речь!
В своих воспоминаниях о встречах с Георгием Васильевичем Свиридовым я привёл слова композитора, записанные мною сразу после разговора с ним. Свиридов рассказывал о том, как после тяжёлых для русских патриотов тридцатых годов, когда ещё не была изжита антирусская идеологическая риторика, когда Рахманинова называли "фашистом", когда официальная пропаганда в упор не видела Есенина, в первые месяцы войны вдруг всё переменилось: "Во время войны в эвакуации, – взволнованно сказал Свиридов, – когда на каком-то плакате я встретил слова "Россия, родина, русский", у меня слёзы потекли из глаз"...
Прочитав эту сцену в книге моих воспоминаний "Поэзия. Судьба. Россия", Бушин как с цепи сорвался: "Это упёртые глаза Куняева. Это он, а не Свиридов рисует лживую картину, в которой нет места тому, что задолго до войны у нас выходили огромными тиражами романы, поэмы, во всех театрах шли фильмы, спектакли об Александре Невском, Дмитрии Донском, Кутузове, Суворове, Петре Первом... Или во всех этих произведениях не допускались слова "Россия", "Родина", "русский"?" (стр. 230).
Но, слава Богу, я знал Свиридова, понимал, что, разговаривая со мной, он излагает свои выношенные мысли. В этом я убеждался не раз. И когда вышла книга Свиридова "Музыка, как судьба", я начал читать её и то и дело находил в ней дневниковые записи Свиридова почти дословно совпадавшими с моими записями его разговоров. Вот что пишет он в тетради 1978-80 гг. об искусстве предвоенного времени: "После смерти Горького наступило совсем другое время ... , господствовал дух Утёсова, Дунаевского, Хенкина ... . Руководство Ленинградского союза композиторов: председатель Фингерт, ответственный секретарь – Иохельсон, 2-й секретарь – Кессельман... То же было всюду. Слова: Россия, Русский, Русские – не существовали: Впервые я услышал это слово в названии пьесы Симонова "Русские люди" уже во время войны, когда потребовалась (и обильно!) кровь" (стр. 210).
Вот вам и "садистский патриотизм", оснащённый дипломами двух институтов. И как Бушин закончил их, не читая ни Герцена, ни Достоевского, ни Свиридова?!
Я бы не стал писать это письмо, тратить силы, нервы и время, если бы не одно соображение. Журнал "Наш современник" – самый популярный и многотиражный из "толстых" литературных журналов. Он объединяет вокруг себя все лучшие литературные силы России и десятки тысяч читателей. Многие из них читают и книги, изданные в "Алгоритме", и верят им. Я не могу спокойно относиться к тому, что читатель, любящий журнал "Наш современник", вдруг прочитает писания Бушина и поверит хоть бы малой доле клеветы, льющейся с его пера... Мы – люди не частные, живём общественной жизнью, и это обязывает нас заботиться о своей чести и защищать её.
А репутацию издательства "Алгоритм" – жалко.
Судиться с издательством, издавшим немало замечательных книг Вадима Кожинова, Сергея Семанова, Олега Платонова, как-то не хочется. Но и промолчать глупо. А издательству надо бы понять, что "факты", приводимые Бушиным в его книгах – надо проверять через лупу. А то ведь какой-нибудь непокладистый автор призовёт к ответу за "публикацию сведений, не соответствующих действительности", доведёт до суда и будет прав. И, не дай Бог, издательство разорится. Где тогда буду издавать свои книги я? Где будет издаваться Бушин, человек отчаянной отваги, поскольку он не боится нести ответственность за ложь, которую изрыгают его уста?