ЕЖЕ ПО ПЛОТИ РОЖДЕСТВО ГОСПОДА БОГА И СПАСА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА

– І –

"...Хотя бы грех унизил тебя до скотоподобных страстей и похотей, хотя бы ты совестью принужден был сам на себя обратить пророческое обличение: человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Псал. ХLVIII,13), и тогда не должен ты отчаиваться в снисхождении Спаса своего. Который, не возгнушавшись возлечь в яслях, не возгнушается и в яслях души твоей почить Своею благодатию и Своим миром...", – говорил некогда Святитель Филарет, митрополит Московский. – Слова Святителя хорошо бы затвердить всякому, кто сподобится в дни Рождества прибыть на Святую Землю Палестины.

Ночной предрождественский Святый Град Вифлеем бывает мрачен. По обеим сторонам дороги, соединяющей его с Иерусалимом, почти вплоть стоят продолговатые, по большей части двухэтажные, здания: внизу – торговые лавки, наверху – жилье. Стены домов испещрены черными с подтеками отчаянными надписями и эмблемами; всё это густо захлёстано краскою же, забелено – и вновь исписано. Зелёные ставни плотно затворены, и лишь в прорезных сердечках считанных из них помигивают нам конусные абрисы ёлок; а уж лавки! – те и вовсе закрыты наглухо, словно никогда и не открывались покупателям, затянуты металлическими жалюзями, задраены воротинными створками на длинных закладах. Поверх всего этого – такое же, как и на стенах, множество перекрывающих друг друга надписей.

На улицах, разумеется, ни одной живой души. То здесь, то там торчат воинские патрульные машины, – их окна забраны выносными решётчатыми щитами; патрулей не видать, однако до слуха время от времени доносится урчание мірового эфира, исторгаемое рациями, что обмениваются меж собою неведомой паломнику – оперативною информациею.

Дождь измельчился до мжички, но по страшной скорости облаков, отчего мокрое пространство как бы мерцает, поминутно меняясь в ночном своём освещении, можно судить, на что ещё способна сегодняшняя погода.

Суетливая злобность палестинской зимы – она и есть, дерзнём сказать, историческая реалия Рождества Христова: промозглая, достигающая ветром и ливнем до самых зябких костей, буровато-черная с багровым подсветом.

"Зима – это (тварный. – Ю.М.) мір", – сказано в гностическом евангелии Филиппа. Но именно в этом міре вочеловечился Спас наш, и оттого явление Христово по плоти отмечено явственными признаками тревоги, безпокойства, настоящая причина которых еще сокрыта от встревоженной твари. Верблюды волхвов едва вступили во Иерусалим; вопрос, с которым пришедшие с Востока обращаются к шарахающимся от них прохожим, – "Где родившися Царь Иудейский?", – лишь только задан и навряд ли толком понят, – а евангелист говорит: "...Ирод царь смутися, и весь Иерусалим с ним" (Матф.2,3); слова эти следует воспринять буквально. "Земля на иконе Рождества не изображена гладкою или ровною, нет, она вся полна движения, – сказано в заметках инока-иконописца Григория (Круга). – И эта холмистость, неровность земной поверхности не является только свидетельством о местности неровной и гористой близ Вифлеема... Земля узнала день своего посещения. Она ответила Христу тем, что вся ожила, она как тесто, – вся начала вскисать, потому что почувствовала в себе закваску вечной жизни. И эти волнистые и уступчатые складки земли, окружающие вертеп, не пустынны, но полны тревожного и радостного движения".

Однако радость эта – не для всех, ибо одни еще не в состоянии вместить ее, а другие – по своей воле отрицаются Спасения: мiр уже разделен, и в скотских яслях "лежит Сей на падение и на восстание многих во Израиле, и в знамение прорекаемо" (Лук.2,34). "Пререкания" не обошли и самых ближних: "Характерно для многих икон Рождества, что Матерь Божия обращена ликом не к Спасителю, но к Обрученнику. Лицо Её выражает глубокую заботу... Матерь Божия как бы хочет всеми силами помочь Иосифу, погруженному в глубокую скорбь, измученному сомнениями...", – продолжает инок Григорий.

Согласно преданию начальных христианских общин, запечатленному в нескольких древних источниках, вроде широко известного Первоевангелия Иакова, а также в "Псевдо-Матфеевом евангелии" и в т.н. "Евангелии детства", тяжкие душевные муки, безпокойство и недоумение не оставляли Иосифа с того дня, когда, возвратившись из Капернаума, где он в течение нескольких месяцев плотничал, Обрученник нашёл юную Марию – непраздною. Описание Рождественской иконы у инока Григория свидетельствует, что в преданиях этого рода содержится известная доля истины, – сохраненная для нас в Четиях Минеях и в Рождественских службах. "Буря помышлений сумнительных" то отпускала Иосифа, то с новою силою терзала его сердце. Отражение этой сердечной брани донесли до нас апокрифы. Но только из принятого Церковью Благовествования – мы узнаем о главном: доброта и самоотвержение Иосифа, не желавшего "огласить" Марию (Матф.,2,19) были как бы нарушением ветхого уходящего Закона и "преданий старцев". Обрученник возвел благодать над законом, – и тогда в ответ на его безсмысленную "незаконную" доброту полыхнуло ему навстречу прямое Господне откровение: "Иосиф сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого" (Матф.,2,20).

...Слухи о беременности Марии достигли служителей храма Иерусалимского, и Она – вместе с Обрученником – была призвана для ответа. Предание говорит, что от Неё потребовали унизительных доказательств; затем Святое Семейство должно было пить так называемую "воду обличения", – с тем, чтобы Вседержитель обнаружил "на лицах их" содеянный проступок (Псевдо-Матф.,12 и нек. др.).

"Вода обличения" не оказала ожидаемого действия. Но слухи и пересуды в народе не утихли. Может быть, именно потому Иосиф решился отправиться в Вифлеем вместе с Марией, дабы близкие роды, к которым готовилась Матерь Бога нашего, произошли подальше от взбудораженных и недоверчивых соседей.

Так и сбылось пророчество о Рождестве Христовом в Вифлееме Иудейском.

Трех-четырехвековый промежуток меж завершением Ветхого и началом Нового Заветов – то есть, собственно, временное зияние, когда все ветхозаветные книги были уже дописаны, а новозаветные еще не появились, – эту историческую паузу в секулярной библеистике именуют "интертестаментальным периодом".

"Все пророчества о времени пришествия Мессии уже сбылись... и в міре водворилась тишина, предзнаменовавшая, по словам Исайи, пришествие в мір посредника, примирителя небес с землею. Этот период времени был чрезвычайно знаменателен и важен, даже и в историческом отношении", – сказано в книге "Дванадесятые Праздники православной Церкви" Г.Лаврентьева (1862).

"В то время как на Западе ненужно передвигались легионы, произносились пустые речи и писались безсильные законы – в Вифлееме и Иерусалиме решались судьбы и Востока, и Запада", – противопоставлял значимость историческую – значимости горней В.В. Розанов.

"Безсильный закон" сам того не подозревая, споспешествовал истории нашего спасения: бывшая на сносях Богородица оказалась в предместьях Вифлеема, потому что в вассальной Палестине по указу императора Августа проводилась подушная перепись.

"В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правлении Квириния Сириею. И пошли все записываться каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи из города Назарета в Иудею в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома Давидова, записаться с Мариею, которая была беременна" (Лука, 2; 1-5).

Эти строки, бывшие по всей видимости, совершенно внятными для современников автора третьего Евангелия, сегодня требуют подробных комментариев. К примеру, оборот "в те дни" соответствует русскому "в тот период", так что не следует думать, будто Лука утверждает, будто время появления указа о переписи непосредственно примыкало к Рождеству: повеление кесаря могло дойти до дальней автономной провинции и через два-три года после опубликования его в метрополии. Было известно, что на исходе царствования Ирода правителем Сирии состоял Квинтилий Вар, тогда как упомянутый Лукою Квириний принял должность значительно позже – в шестом году первого столетия. Из Деяний Апостольских видно, что Евангелист знал о проводимой Квиринием позднейшей переписи, вызвавшей, кстати, в Палестине восстание. Тогда почему же он определяет перепись как "первую в правлении Квириния"? Сообразуясь с некоторыми особенностями греческого подлинника Евангелия, экзегеты пришли к выводам, что искомый стих Луки следует понимать таким образом: затеянная Августом перепись добралась до Иудеи в последние годы иродовой власти; после кончины царя перепись приостановили – и она была возобновлена после того, как легатом Сирии стал Квириний. Но в последние десятилетия ХХ века уже было принято считать, что Квириний правил Сирией дважды – и в первый раз за несколько лет до христианской эры. И наконец, у Тертуллиана в "Против Маркиона" сказано, что в интересующую нас эпоху императорским легатом Сирии был Сатурнин...

Похоже, что первоначальная Церковь не усматривала промыслительного значения в фиксации определенной календарной точки рождения Иисуса по плоти. По крайней мере до IV столетия верные отмечали лишь день Вогоявления-Эпифании, куда включалось как Рождество, так и Крещение Господне. По свидетельству же "отца церковной истории" Евсевия Памфила, первохристиане Палестины паломничали к вифлеемскому Вертепу – для них он стал символом перехода души от тьмы к свету, символом Божественного Лучения, осветившего тёмные каменные своды пещерки-хлева во мгновение Рождества Христова.

В самый город Святое Семейство не в

ъехало: "Егда же быша посреде пути, и рече Мария к Иосифу: ссади мя с осляте, ибо сущее во мне нудит мя изыти", – повествует апокриф (Первоеванг. Иакова,17,9).

В прежние годы паломникам на Св. Землю Палестины показывали неподалеку от Вифлеема участок земли, зовомый "гороховым полем". Он был покрыт мелкими светло-серыми камушками необыкновенно круглой формы. Предание гласит, что на этом месте св. Иосиф-Хранитель остановил осла, на котором сидела Богородица, а сам пошел в город на поиски ночлега. На поле в это время работал некий селянин. Прошло сколько-то времени, а Иосифа всё не было. То ли Приснодеве, – не забудем, пятнадцатилетней отроковице, – стало страшновато, то ли показалось неудобным молча взирать на хозяина участка, где Св. Семейство задержалось, но только Она спросила:

– Дяденька, что это вы сеете?

Угрюмо и сосредоточено взглянул на Неё занятый самонужнейшим делом человек, которого проезжие вынуждают отвлекаться на пустые разговоры.

– Не видишь, что ли? – камни.

– Бог да благословит ваш труд, дяденька, – смущённо ответила Богородица.

Вот и вырос богатый урожай – через две с лишним тысячи лет никак собрать не можем.

…Оставив Марию в пещерке-хлеву, Иосиф бросился на поиски повивальной бабки-иудеянки. Найдя ее, Обрученник возвратился к Вертепу, но повивальная бабка побоялась войти в него, ибо великий свет озарял его тёмные своды, не угасая ни днем ни ночью, и так было всё то время, покамест Приснодева оставалась в Вертепе (см. "Еванг. детства" 69-70 и последующие).

Но еще до встречи с повивалкой Иосифа застала та тишина, которою изумленный мір встретил своего Христа; тварь словно окаменела с разбега: умолкла всякая плоть. Остановились небеса, руки пахаря застыли на замершем плуге, дети склонились к недвижной реке, желая напиться, – да так и обомлели. И внезапно всё это вновь пришло в движение (см. Первоеванг. Иакова, 18,2).

Сама Тайна Рождества – неизобразима, как и тайна Воскресения.

Прикосновение к ней – опаляет, как огонь физический (см. Псевдо-Матф.,13 и Ев.Иакова,20, 1-2).

Впрочем, даже благоговейные попытки соприкоснуться со Светом Неприступным не приносят добрых плодов. Позднейшие фрагменты "евангелия детства" особо останавливаются на словах повивальной бабки, славящей и хвалящей Создателя за то, что он будто бы удостоил ее лицезреть Рождество от Приснодевы. Зато усвоенные Церковью благочестивые предания даже не пытаются приблизиться к таинственному мраку Вертепа, озаряемого извнутри Рождественским Чудом.

"А за престолом великия Рождества Христова ту есть святое место, идеже родися Господь наш Исус Христос от Пресвятыя Девы; и на том святом месте есть мрамор камень черной, на немже пестрины голуби", – рассказывает инок Варсонофий, ходивший во Святую Землю в 1456 году. – И – ничего более.

Лишь сказочные "обавления", с их творческою тоскою по детали, решаются на большее: "Во Вифлиоме, где родися Христос, церковь велика, Рождество Христово. И ту есть в вертепе, стоит млеко святей Богородицы, шло из персей богородичных, таково же, как млеко белое сселося. Да туто же в вертепе, где Христос родися, Богородица хватала рукама за землю, и тут возросло с правую страну аки рука, а с левую страну аки крест, и свился с рукою вместе... И коли бывает на Рождество Христово, Патриарх литоргию служит, и как молвят ИЗРЯДНО О ПРЕСВЯТЕЙ, – рука прострется, и крест разовьется, и млеко станет тепло, и пар от него идет. Да так стоит рука и крест и млеко, доколе обедню отпоют... И так бывает ежегод" (Иконописный подлинник; привожу по Ф.Буслаеву. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т.II, СПб, 1861, стр.365).

– ІІ –

"Если существует место на земле, сосредоточивающее в себе все то, что есть священного, все, что высокое, все то, что сладостное и вожделенное – то это есть поклонение Вифлеема", – писал некогда Вениамин Иоаннидис, иеродиакон и профессор богословия в училище Патриаршеского Иерусалимского Престола.

Сто тридцать лет тому назад "стараниями Высокопреосвященнейшего Митрополита Вифлеемского господина Агапия" труд профессора Иоаннидиса был частично переложен на русский язык Иваном Степановичем Гашинским – воспитанником Кишинёвской духовной семинарии, "приобретшим познание греческого в продолжительной своей службе при Императорской Российско-Посольской церкви в Афинах". А потом в продолжение десятилетий отпечатанную в Лейпциге книжицу Иоаннидиса, украшенную гравюрою, изображающею Св. Вертеп, можно было получить в "Вифлеемском Еллинском монастыре и в Пречестном Храме Воскресения в Иерусалиме – у старца-сосудохранителя Всесвятого Гроба господина Серафима".

Сегодня ее там уже не найти.

"Христианин ступает здесь (в Вифлееме. – Ю.М.) не по земле, но по небу; человек входит в то центральное место, по которому перешли и ступали отрасли толиких веков: но Православный, ко всему прочему, находится внутри церкви, воздвигнутой Византийскими Самодержцами", – продолжает иеродиакон Вениамин.

Для того, чтобы попасть в ночь на Православное Рождество в Святой Вертеп обыкновенно специального пропуска не требуется. На площади Звезды в Вифлееме, метрах в пятидесяти от базилики Рождества Христова, устанавливаются временные кабинки, в которых желающие принять участие в богослужении подвергаются досмотру. Взойдя в малую калиточку, сохранённую в циклопических арчатых вратах базилики, богомолец оказывается в притворе, где почти непременно попадает в одну из многочисленных луж, наполняющих выбоины в каменном полу. Здесь его вновь слегка досмотрит (либо только доглядит) сотрудник иудейской Службы безопасности, – после чего паломник свободен следовать вовнутрь храма: "здания обширнейшего и весьма высокого и притом великолепнейшего", по выражению профессора Иоаннидиса.

Служит глава Сионской церкви, Блаженнейший Патриарх Иерусалимский и всея Палестины, – и тот, кому мил теперешний христианский Восток, уж какой он есть, с его щербатым золотом и надколотым хрусталем, возможно, получит по вере своей: к последним словам Херувимской он удостоится проникнуть не только до византийской подоплеки Рождественской службы в Вифлееме, но – вдруг! – дотянется до самой первоосновы.

В самом Вертепе также началась Литургия.

"Св. Пещера вообще есть темная, освещенная посредством лампад, – объясняет Иоаннидис. – Помост Св. Пещеры выстлан большими белыми мраморами, имеющими на себе черные и красноватые жилы, и из них некоторые разбиты. Кровля и частию стены Пещеры покрываются обветшалою тканию, перемену которой соперничество Наций не дозволяет".

А служба идёт. Лик отвечает иереям по-славянски, поскольку на Рождество в Вертепе поют инокини Русской женской обители, что в Горней, основанной в XIX веке архимандритом Антонином (Капустиным) – если так можно сказать, подвижником русского церковного присутствия на Святой Земле.

По случаю праздника монахини, в большинстве своем молодые, благоухают отечественным земляничным мылом. Тесновато: слабосильная вытяжка, вмонтированная в стену пещерки, работает на пределе. Кое-кто из бывалых богомольцев запасся раскладными сиденьицами, какими обычно пользуются живописцы на этюдах.

Три часа пополуночи. Теснота возрастает; желающие причаститься именно во Святом Вертепе опускаются в него из верхнего храма, где все ярко, отверсто и громко, а по правую руку от Царских Врат сидит на солее в особенном кресле иудейский проконсул – чёрноокий упитанный красавец-генерал, надменный и бледный, в пунцовом берете (эти наблюдения относятся к исходу 80-х годов прошлого века. – Ю.М.).

Предстоящие и молящиеся едва не отдавливают друг другу ноги.

"Плоть человеческая при самом начале ее предназначалась к тому возвеличению, каковое должно было последовать через рождение в ней Сына Божия, – сказано у Тертуллиана. – Некоторое великое дело предначертывалось, когда создавалось это вещество. И сколько раз оно было почтено Богом, сколько раз испытывало оно касание Божией руки?! – Представь себе, что весь Бог занимается им – Своим разумом, Своим действием. Своим советом, мудростию, провидением и – прежде всего – Своей любовью..."

Дева днесь Пресущественнаго раждает, – и ледяной свирепый дождь хлобыщет Вифлеем то справа, то слева, – и земля вертеп Неприступному приносит, ангелы с пастырями славословят, волсви же со звездою путешествуют, – а молнии выявляют у горизонта чёрный кратер Иродиона, – нас бо ради родися Отроча Младо, Превечный Бог.