7 лет назад она организовала свой тренинговый центр, который сегодня известен многим – это "Учебно-театральная Студия Ларисы Соловьевой". Сюда приходят учиться те, кто желает усовершенствовать свою речь и голос, овладеть культурой тела и сделать свое общение с миром более открытым, свободным и успешным.

Лариса Соловьева – известный специалист по постановке речи и коммуникативной пластики, практический тренер по работе с голосом, обучению ораторскому искусству и деловому общению. Ею разработана авторская система освобождения и развития рече-голосовых возможностей человека, которая соединяет в себе самые эффективные актёрские техники, практики древневосточных традиций и новейшие западные психофизические технологии обучения.

Профессиональная актриса и театральный педагог, Лариса Соловьева много лет преподавала в ГИТИСЕ, прошла обучение в лучших учебно-театральных центрах США, и сегодня работает в Москве, а также во многих странах Европы и Азии. Её книга-учебник "Говори свободно. Создавая совершенный голос", выпущенная в 2006 г., стала бестселлером.

О КАРЬЕРЕ И ТВОРЧЕСТВЕ

– Принято думать, что серьёзная карьера требует от женщины каких-то жертв. Вам приходилось отказываться от чего-то во имя карьеры?

– Видите ли, я не тот человек, который делает карьеру. Я человек творческий. Для меня творчество – это то состояние души, мозга и тела, в котором я хочу пребывать постоянно. Это требует нужной формы – образования, интеллектуальной пищи, определенных нравственных ориентиров и постоянных физических усилий. У меня для этого есть своя кухня. Кому-то нужно ходить, чтобы рождалась музыка, шли стихи. А кому-то, как Сальери, для творчества нужно мучиться, пыхтеть и не спать ночами. И моя жизнь, как любого творческого человека, была направлена на то, чтобы найти технику, при которой мое творческое состояние меня не покидало. Как актриса, в какой-то период жизни я видела своё творчество на сцене – рядом с хорошими режиссёрами, которые помогали мне войти в это состояние и пребывать в нем, в хорошей драматургии, которая помогала мне его обрести, с хорошими партнёрами, в хорошем театре. Но с годами я поняла, что мне этого мало! Я поняла, что мне хочется это состояние расширить – чтобы творить не только на сцене, но и свою жизнь, и жизнь других людей. И я, не думая заниматься педагогикой, расширила внутри себя взгляд на то, что такое я в творчестве и творчество во мне. И сейчас для меня не существует такого особого места, где я творю, а дальше я – человек. Сейчас я формирую ситуацию внутри и вне себя так, как я это вижу. У меня достаточно незамыленный взгляд, чтобы видеть свой внутренний замысел, все свои возможности. А чтобы их реализовать, их надо видеть, и понимать, чего тебе не достаёт для их реализации.

– И никогда не приходилось отказываться от чего-то, важного для себя? Я хочу того-то, но дело есть дело! Дело требует!

– Отказываться от чего-то? Нет, я даже так не ставлю вопрос. Я хочу то, что я делаю. Если у меня есть дилемма из трёх выборов, то я смотрю на то, чего я в большей степени хочу. И выбираю именно это. Я не рассматриваю первое и третье как отказ от второго. Если ты сел на это кресло, это не означает, что отказался от тех двух. Ты выбрал, а не отказался!

ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОГО ПРОЦЕССА!

– Как вы строите свой рабочий день? Сколько в нем отдано делу и на что тратится остаток?

– Ничто не тратится абсолютно! Всё посвящено творчеству. Сегодняшний день – это очень рано открыть глаза и поехать плавать. Сегодня для меня очень важно плавание. Оно меня восстанавливает, все мои энергетические затраты. Могу встать в семь утра, поехать в бассейн и бить ногами там так, что будь здоров, а не просто – "поплавала и прическу не замочила"! Нет, я там отпашу 150 метров только ногами и 150 – только руками! С точки зрения тренера, я, может, делаю это не совсем идеально и стильно. Но я выкладываюсь по полной – и получаю результат. Мой результат – в том, что я могу хорошо распорядиться своим днём, мыслю адекватно его задачам, и у меня мозга не наезжает на мозгу (смеётся).

– А затем?

– А затем – компьютер. Быстро сесть и посмотреть, что у меня сейчас происходит с моими тренингами. Вот сейчас хочу сделать диски с двадцатью-тридцатью предложениями для людей, у которых есть полтора часа для тренинга. Они будут включать этот аудиодиск (можно и в машине). Если у них есть семь минут, они включат тренинг на семь минут. Им нужен артикуляционный раздел – включают и получают. Хотят дыхательный раздел – пожалуйста. Хотят работы по всей прогрессии рече-голосовых упражнений – получают и это – всё, что даёт человеку возможность обрести форму. И я могу ему это предложить! Поэтому я всегда смотрю, что сделано, что-то переделываю, осмысливаю методику подачи – сейчас я именно на это расходую время. И организационные звонки постоянно. И, конечно, тренинги – самое главное. Тренинг всегда требует какого-то нового вбрасывания сил. Я не говорю о базовом тренинге, но есть дальнейшее предложение для людей, и вот тут я чётко смотрю: что требуется сегодня, чего не хватает людям, получившим технологическую базу? Вижу, что на сегодня не хватает игровых практик – и поворачиваю тренинг на игровые формы. В другом случае не хватает работы с текстом – разворачиваю туда.

Ну и конечно, я очень люблю природу, и поездки, и чтение. А ещё – политику надо посмотреть, что там делается, послушать новости обязательно. И художественную литературу почитать. Иногда позволяю себе пойти в Дом музыки – я это предпочитаю в большей степени, чем поход в театр. Не знаю, почему. Я была уверена, что, уйдя из театра, буду ходить в него. Но почему-то другие виды искусств меня стали больше интересовать – они больше дают. А ведь правильно: высшее из искусств – музыка! Я получаю великое наслаждение от неё. Тем более, живя в Москве, можно выбрать репертуар – к нам приезжают звёзды со всего мира.

– А последнее из прослушанного, от чего получили удовольствие?

– От Гольберга. Это замечательный органист. Знаете, в органных концертах сейчас так выстраивают программы, что одно отделение дают под классику, а другое под модерн. И ты видишь, насколько слаб этот модерн!

Ну и конечно, это музеи, путешествия в разные страны. Вот сейчас я только что из Ирландии. Объездила всю северную Ирландию, посмотрела на этот конфликт католиков и протестантов своим глазами – на эту Чечню в другой стране, на эти обелиски погибшим молодым парням. Последние схватки были, по-моему, лет десять назад, слава Богу…

– Как завершается ваш день?

– Опять же, общением с компьютером. И затем – хорошей книгой.

– А из художественной литературы последнее, что вас заинтересовало?

– Последнее, что очень понравилось, – роман Захара Прилепина "Санькя". И ещё я прочитала питерского автора Илью Бояшова – "Путь Мури", получившего первую премию "Национальный бестселлер"...

О СПОНТАННОСТИ И СОЗНАТЕЛЬНОМ

– Всегда ли вам удается быть в согласии с собой?

– Я все делаю для того, чтобы несогласие привести к согласию. У меня есть то же, что и у многих, – совесть, Бог в душе, и это мне очень чётко говорит: Лариса, ты сделала нечто, что не согласовывается с тем, что ты есть! И я это быстро понимаю, и отыгрываю всё назад, чтобы вернуться к исходному состоянию.

– Часто такое случается с вами?

– Эти моменты не считала, но они бывают, конечно. Они бывают, когда не выбираю, а делаю что-то импульсивно. В человеке же очень много чего намешано, и полно такого, что не нравится ему самому. И когда сделал что-то импульсивно, не выбирая, то быстро гребёшь назад. И всё нормально! Внутри постоянно должен идти выбор. Первая реакция – меня вообще не интересует. Ни в себе, ни в других. Для кого-то свобода – это спонтанность. А для меня это уже затянувшийся инфантилизм. Одно дело – ребёнок в два месяца пописал – ты взял пелёнку, стряхнул, на солнышко повесил. Другое дело – спонтанность человека, делающего примерно то же в другом возрасте. Тут уж просто так не стряхнёшь! Нужно учиться умению выбирать сознательные реакции. Это требует порой гораздо больше времени. Но вот тут – не предай себя! Тебя припирают к стенке, на тебя давят – а ты сознательно выбираешь нужную реакцию! Да, ты такой тугодум. Да, ты такой тупой. Да, у тебя внутренние голоса, твои советчики, молчат, как у Жанны Д'Арк. Ну и что? Он ещё думает, твой внутренний голос. Пусть думает – столько, сколько надо. Потом он всё равно выдаст тебе картинку правильного поведения.

– Женское ли дело – бизнес? Вы ощущаете себя бизнесвумен, или как-то иначе?

– Бизнесвумен? Наверное, не в полной мере. Потому что бизнесвумен, как я понимаю – это те женщины, которые всю себя положили на алтарь дела. Я много сил и времени трачу, конечно, на то, чтобы наша Студия процветала и жила, но я не трачу себя всю! Потому что я люблю и любима, у меня есть муж, с которым я – просто жена, и для меня имеет огромное значение, что он ест, что он пьёт, где он проводит время, что он думает, как он работает и что ему нужно для работы. В этом смысле я обычная женщина, хорошая жена.

– Но всё же в той части, где вы – бизнесвумен, вы расходуете силы, не жалея себя? Во имя чего? Ваша цель?

– Не могу сказать, что я себя не жалею. Сил уходит много, да. С одной стороны, ты придумываешь дело – это твоё творчество, ты сам его придумал. С другой – само дело имеет свой потенциал. И оно само тебе может сказать, что ты должен сотворить. А цель... Одно дело – я буду вкладывать силы в одного человека. Кого я могу обслужить одна, как практический тренер, как педагог? Одного, двух, трёх клиентов. Другое дело – создать организацию, которая поможет сотням научиться говорить свободно! Для этого я и книгу свою написала. Считаю, что то, чем занимаюсь, должно быть видно и слышно многим! Вот главная мотивация для меня, а не деньги или что-то ещё.

– Говорят, мужчинам проще в бизнесе. Вам никогда не хотелось превратиться в мужчину?

– У меня была такая мечта, когда я была очень маленькой. Я хотела быть Юрочкой и отрезала себе косу, как только смогла это сделать. Мне объяснили, что это невозможно. Больше я на эту тему не размышляла.

– Но мужские черты в себе ощущаете? Или вы – стопроцентная женщина?

– Мне не хватает мужских черт. И я их отлавливаю у мужчин, пытаясь воспользоваться тем, что они умеют.Ведь они умеют так много того, чего не умеем мы! И они дополняют нас в этом смысле. Так же, думаю, и они у нас берут кое-что.

– Каких мужских качеств вам не хватает в себе?

– Мне не хватает такой ценности, как мужская дружба. У мужчин есть вот эта легенда – их дружба. Я ещё не научилась, не смогла этого у них взять.

– Разве вам не хватает подруг?

– Подруги-то есть. Но, вы же понимаете, мужская дружба – это совсем другое. Ведь друзья – это святое!

– И как вы решаете эту проблему? Дружбой с мужчинами?

– Её невозможно решить. Либо ты это имеешь, либо нет. Я пока только подглядываю за мужчинами, и я очень высоко ценю в них это. А сама пока так не умею.

О РАБОТЕ БЕЗ НАПРЯЖЕНИЯ

– Тяжело ли вам даётся ваш образ жизни, и как вы расслабляетесь? Бассейн, как я понимаю?

– О, нет, бассейн нельзя назвать расслаблением. Я же не лежу в джакузи. В бассейне я работаю – колочу ногами, совершаю те движения, которых лишает меня моя малоподвижная интеллектуальная жизнь! А я обязана их совершать. Наша природа замыслена на движении! И я это делаю. А такой образ жизни – нет, он даётся мне не тяжело потому, что я не превозмогаю себя. Потом, у меня есть техника – как делать много, не перенапрягаясь.

– Вот здесь поподробнее!

– Знаете, есть актёры – и я была в таком же положении – сыграешь спектакль, и ты выжат как лимон. Просто ноль! А бывает, сыграешь спектакль – и будто сейчас только утро: что, домой, да вы что? Пошли куда-нибудь в гости, поехали в аэропорт! Знаете, в прежние времена ездили в аэропорт, потому что там можно было выпить коньяку, а нигде больше ночью нельзя было, магазины были закрыты. Значит, что получается? В какие-то моменты ты, актёр, смог сделать своё дело, не перенапрягаясь, и у тебя осталось много сил, творческих и физических. А в какие-то моменты ты всё отдал – и просто хоть падай! Так вот, с годами у меня все меньше таких трат. Сейчас почти не бывает моментов, чтобы я работала, работала – и вдруг упала бы, истощённая бессилием. Это при том, что работаю я сейчас больше, чем прежде!

– Может, вы просто стали выносливее, чем в молодости?

– Да нет, это мои технологии. Есть блистательные технологии поддержания баланса, обмена энергиями – без того, чтобы отдавать последнее. Теперь я существую в своей профессии, в своем речевом поведении таким образом, чтобы не перенапрягаться. Проблема в том, что все мы постоянно излишне напрягаемся там, где это абсолютно не нужно Первое, что удивляет людей, когда я провожу свой 11-часовой интенсивный тренинг – это то, что я вот этим звуком начала, и им же и закончила. Голос не сел, нигде у меня не отекло, я не закашлялась. Это то, чем зачастую не обладает актёр, выходя на сцену. У него натруженные связки, а ему надо говорить на весь зал. Все это техники, техники, понимаете? Природная техника дана многим, но если не развиваешь её, не поддерживаешь, и делаешь те вещи, которые нельзя делать, то ты теряешь эту технику. Кого ни возьми из наших эстрадников – все такие печальные, только и рассказов о том, что потерял голос!

– Эти ваши особые техники связаны с расслаблением, с освобождением речевых мышц?

– Они связаны с тем, что человек, который предполагает общаться, должен правильным образом обращаться со своими связками и телом – и только тогда он сможет общаться и работать с голосом, не уставая.

О ЛЮБВИ К СИЛЬНЫМ ЛЮДЯМ

– Какие люди на вас производят впечатление – как-то влияют, или просто интересны?

– Влияет каждый. Всё зависит от его выразительных средств. Если это художник, так он влияет ещё и своим взглядом на жизнь, и так далее. Если у человека сильная, мощная магнетическая природа – конечно, я открыта для влияния, чтобы он помог мне додумать какие-то вещи. Вообще, я люблю сильных людей. Я из тех, кто не боится иметь сильных людей рядом. Иногда сожалеешь, что сильные люди не всегда окружают себя достойной компанией. Может, это мир бизнеса так устроен? Наверное, это какие-то защитные природные человеческие механизмы – вот это желание быть первым и единственным. Но мою творческую жизнь больше питают люди сильные, мощные, поэтому у меня тяга к ним, и я очень ценю их. И их человеческие проявления меня даже как-то мало заботят. Мне вполне достаточно попадать под влияние их творческой энергии. И спутников жизни, и друзей я, конечно, буду выбирать из сильных людей!

ОБ УПРАВЛЕНИИ ВНИМАНИЕМ

– Ваш артистический опыт помогает вам в работе, в понимании человеческой природы и её проблем? Артисты – это хорошие психологи?

– Скажем так, артистический опыт – это техника. Артист так же теряет любимого, как леди Макбет. Но на сцене он проживает это за счёт техники, и делает это более полно. Ну, любила, ну, разлюбила. Прошло! А театр заставляет укрупнить всё, и в этом суетливом человеческом времени – то хочется пить, то хочется в туалет – убрать всю эту суету, пожить вне её – дышать, мыслить, чувствовать! Сотворить такую вот условность. Но ведь есть люди, которые и в жизни это умеют делать! Эта актёрская техника – на самом деле человеческая техника. Что это? Это значит – уметь направлять своё внимание. Твои психические структуры должны научиться восприимчивости. Нас всё отвлекает, как малого ребёнка. Вот там машинка, и там – машинка. Но актёрская техника – в том, что вокруг десять машинок, но ты сейчас имеешь дело именно с этой! Если актёр умеет это, то у него из каких-то фрагментов выстраивается целый путь. А если человек этого не умеет, его психика не умеет концентрироваться, воспринимать, то тогда что? Сюжетики, сюжетики, жизнь из каких-то сюжетиков, которые ничего не дают. Эта техника развития внимания очень важна для человека!

– Ну да, ведь управляя энергией внимания, ты можешь управлять абсолютно всем в своей жизни.

– И родители с детства должны учить детей этому! Ребёнок с детства или слишком моторен, или слишком вял. А в театре этому как раз и учат.

– А вас кто этому учил? Расскажите о своих учителях.

– Я рано окончила школу, и в 15 лет меня уже взяли в театральный вуз. Дитё совсем. У меня были замечательные театральные педагоги. Роза Абрамовна Сирота, например. Она открыла и воспитала Смоктуновского и Луспекаева. Вообще, весь БДТ – это плод Товстоногова и Сироты. Это было созвездие очень одарённых от природы людей. Тогда же вся система обучения была построена по-другому – никто не гнушался поехать по стране, найти самородков, заплатить 10 рублей за поезд, чтобы он приехал в Питер. И вот Сирота и Андрушкевич вели у нас курс. Должна сказать, что я не обладала от природы той мощной техничностью, чтобы актерство приносило мне всегда полноценное чувство удовлетворения. Много было мучительного, много было с трудом, мои успехи зависели от команды, в которой я работала. Для меня тогда было очень важно, помогает мне режиссёр или нет. Потенциал творческий был большой – а техники тогда ещё не было, поэтому я была зависимым человеком в театре. И я это ощущала очень. Так вот, главное, что мне дали техники овладения голосом и пластикой – это независимость! Для меня теперь не проблема – увидеть и услышать человека и разговаривать с ним, независимо от того, создаёт он мне или не создаёт для этого условия. Я делаю то, что я считаю нужным. Так что техника – это всё! Ведь творчество – это очень тяжёлый процесс. Это понимает любой творческий человек, потому так и рвётся в технику, рвётся укрепиться в ней. Теперь я это знаю. Кстати, и от природы одарённый техникой человек продолжает над ней работать. Уж кто как не Михаил Чехов был одарён техникой! Но он часами развивал свои технические возможности. Поэтому я не думаю, что люди, которые больше одарены, меньше должны работать над техникой. Теперь любой, кто мне интересен, может быть для меня учителем, потому что я понимаю, как он выражает себя, умею видеть это, учиться этому Знаете, когда в какую-нибудь компанию приходит яркий, талантливый человек, звезда, – он ведь может даже ничего не делать, но все уже замолкают! Понимают: это пришёл кто-то значительный. И я сразу смотрю: за счет чего, что он такое делает, что привлекает к нему внимание? Мне сейчас легко это анализировать. Потому что у меня есть этот инструментарий, который помогает понимать и совершать нужные действия. А если говорить об учителях, то в жизни на меня часто влияли даже не встречи, а какие-то большие художники. Я вдруг понимала, что человек может каждый раз заново отказываться от того, что он достиг в своей профессии, и начать учиться заново!

– Вам эта мысль не в Барселоне пришла в голову, в музее Пикассо?

– Да. Одно дело – выставки, а другое – ты ретроспективу видишь, от А до Я. От первой копии, которую он сделал в музее, до последнего момента, когда он уже не мог писать и только вырезал каких-то голубей. Ты видишь: вот у него был Голубой период, потом он всё бросил, пошёл кубизм какой-то, как будто он всё забыл и ничего не умел. Но! Ты берёшь другую технику, но никуда не девается и твоё прошлое. Так и я поступила, когда ушла из ГИТИСА. Если бы я не поняла эту технику через художника, я не смогла бы, будучи уже состоявшимся педагогом по академическим технологиям, ведущим педагогом ГИТИСА, – казалось бы, чего тебе еще нужно для статуса, – всё изменить и заняться совсем другими делами!

О ПОЕЗДКЕ ЗА "ЖИВЫМ ГОЛОСОМ"

– А какие технологии вы преподавали в ГИТИСЕ?

– Это академические техники по актёрским коммуникациям. Они проверены, преподаются во всех театральных академиях. О чём ещё можно мечтать – преподавать в головном вузе страны, работать во МХАТЕ и Современнике! Чего ещё не хватает, чем ты ещё не владеешь? В смысле статуса – всем. И когда я поехала в Штаты учиться…

– Кстати, как это случилось?

– Это было так. К нам в Союз театральных деятелей приехала профессор Кристин Линклейтер. Ну, у нас же обмены всегда были, и, сколько мы ни видели показов техник, они все плюс-минус были одинаковы. Всё это традиционное образование всегда занимается одним – создаёт стереотипы хорошей речи. Есть стереотипы и их надо навязать человеку, у которого их нет. Но ведь при этом требуется ещё и жизнь в этих стереотипах! Наши актеры ведь всегда считались лучшими. Почему? Они умудрялись совместить невозможное: сохранить стереотипы, да к тому же вот этой своей кровью и потом превозмочь их! Чехов говорил: Станиславского можно было бы возненавидеть, если бы не знать, что он сам так же мучается. То есть он знал, что необходимо видеть и слышать на сцене, – но как это сделать, не знал. Поэтому он вопил: ты не видишь! Ты не слышишь! И месяцами они все бились над этим. И вот это – видеть, слышать – до сегодняшнего дня не было описано. И только сегодняшние высокие технологии этот алгоритм могут запустить. И вот со всем этим я и пришла смотреть Кристин Линклейтер. Она оказалась женщиной очень своеобычной – малоконтактная, достаточно амбициозная. И она нам быстро, за пять минут показала свою технику. И вдруг я услышала… Меня абсолютно поразил тогда живой звук её голоса! Я в этом звуке не могла понять – что она делает, почему у неё такая живая речь? Это не была поставленная актёрская техника и это не была речь ремесленника, который всё делает правильно. Но это не была и необработанная речь. Но как она это делает – ухватиться за это было невозможно! Вот знаете, сейчас пишут – живое пиво, или даже живое мороженое. Я все думаю, что это такое – неужели сейчас оно встанет и пойдёт? А что, вчера мы ели и пили мёртвое? Но вот тогда – это была середина 80-х – это действительно был живой голос, по-другому не скажешь. Да, у многих наших актёров были живые голоса – Смоктуновский, Бурков, Евстигнеев, – но тут мне впервые показали технику, а не сыграли роль, где бы я забыла, что передо мной актер. Это педагог показал! Я же знаю всех педагогов МХАТА, но я никому бы не сказала: "У вас живой голос!", хотя это классные педагоги и они великолепно ставят голоса. Ну вот, Кристин потом осталась у нас ещё на недельку и чего-то нам покидала, каких-то техник. Я – ничего не поняла! Да и английский перевод тогда был ужасный. А когда она уходила, я вдруг к ней подошла и сказала: "Знаете, я так хочу у вас поучиться, можно я приеду к вам в Америку?" Она меня по плечу так похлопала – да, да, приезжайте ко мне. В течение месяца я списалась с кем-то из её секретарей, что меня примут, организовала себе частный вызов в Америку, продала несколько довольно дорогих изданий – у меня были, договорилась с нашим ректором Исаевым, что сейчас приёмные экзамены и кто-нибудь посидит за меня. Он был очень продвинутый ректор, закончил Сорбонну, и он сказал: "Конечно, поезжай!" И я поехала.

И вот картина: я стою на дороге, штат Массачусетс, пустая трасса, никого нет, единственный телефон школы Линклейтер не отвечает, и рядом – бомж американский! Я стою, ничего не понимаю, мой английский ужасен, уже темнеет, вечер, я не знаю, что мне делать, и плачу. А бомжи у них совсем не такие, как наши. Это люди, которые осознанно отказались от буржуазного образа жизни, от всякого общения. От них, кстати, не воняет, они где-то там в своём бомжатнике моются, едят. Но они принципиально ни с кем не вступают в контакты! И вот я, плача, к нему – а он от меня! Я к нему – он от меня! Я ему пытаюсь что-то объяснить: "Ну, хоть что-то мне покажите, хоть как позвонить! Я не могу понять, как у вас телефон работает, куда чего бросать, какие коды нажимать?" А он пожал плечами и ушёл. Я рыдаю, и вдруг останавливается какая-то машина, выходит какой-то человек: что да как? Я, как идиотка, его заклинаю: "Кристин Линклейтер!" Понимаете, шансов у меня – ноль! Ну, кто её может знать в этой огромной Америке? И вдруг он говорит: "О, Кристин? Ес, коммон! Поехали!" Оказалось – поэт какой-то в этом округе, прекрасно знает Линклейтер, потому что они вместе делали какое-то шоу. И он меня довез до того университета, где её Центр "Circul in the Square". Она меня увидела, удивилась: "О, приехала? Ну-ну, давай!" И дальше она на меня – ноль внимания, кило презрения! Я ей: "У меня то не получается, это!", она мне: "Пааалучится!" И шла дальше. И когда я спрашивала её аспирантов, которые лет по пять-шесть у неё учились: "Ну, почему она со мной так?", они отвечали: "Лариса, она к тебе замечательно относится! Мы же из неё клещами всё вытаскивали, десять лет назад она вообще не хотела ничего давать! Не хотела учить, и всё тут!"

– Почему? Такой человек?

– И человек такой, и потом это, извините, бизнес! А с чего это нужно всё выкладывать? Вот я, например, в своей книге всё написала, всем поделилась, причём с радостью и удовольствием. А она этого терпеть не могла – там другие правила игры. А спустя три года она меня сама провожала из Америки, сама отвезла меня на машине на ту же самую остановку, где была история с бомжом. К тому времени я уже освоила язык, перевела её книгу, защитила диплом и как актриса, и как педагог-тренер – в общем, все ступени прошла. И вот мы сидим, прощаемся, и я ей говорю: "Кристин, вот я вашу книгу перевела – а ведь я взяла у вас технологию только с английскими гласными звуками. А у меня в языке звуки-то совсем другие! Давайте немножко этого коснёмся?" Она говорит: "Лариса, даже и не собираюсь! Сама будешь с этим разбираться. Ты ведь – ооочень умная женщина!" Я как-то немного завяла. И только потом поняла, что то, что сделала, – это действительно только умный человек мог делать! Хотя я не была умной. Я по каким-то другим параметрам всё это делала. Меня творчество вело! Ведь, когда я в Америку поехала, я же думала, что месяц проучусь – и мне хватит. А потом каждый раз чувствовала, что мне ещё чего-то не хватает! Звонила Исаеву и говорила: "Можно, я ещё на полгода останусь?" Он: "Ну, ладно, давай!"

– А чем вы там, в Штатах, на жизнь зарабатывали?

– По-разному. Иногда какие-то гранты получала, мне коллеги организовывали. Иногда кому-то ассистировала. Иногда я была беби-ситером – няней детей, чьи родители снимались в кино. Мои коллеги-актёры, вместо того, чтобы нанимать какую-то полячку или африканку, говорили: "У тебя есть время? Посиди с детьми, это будет стоить столько-то!" И я это делала с удовольствием, потому что это давало возможность покупать кассеты, ездить на транспорте, а не только ходить пешком. Там же всё очень дорого. Мне очень помогали коллеги американские – когда уезжали куда-то, отдавали мне свою квартиру, я там жила. Да я и у Кристин жила.

– Нашли с ней общий язык?

– Я не могу сказать, что я нашла его. Она просто говорила: "Будешь жить у меня!" Дом у неё большой, комнат много. Кристин – резкий, но очень талантливый человек, борец-одиночка, типичная ирландка. Зачем я ей была нужна? Я ведь не платила за обучение. Во-первых, имидж и статус СССР тогда был очень высок, и для неё, как для культурного человека, это что-то значило. За мной страна стояла, как танк! Это первое. Второе – ГИТИС. Ей льстило учить педагога оттуда. Кроме того, я сразу сделала странный ход. Умный, но без всякой хитрости. В первый же день я сказала: "Я буду переводить вашу книгу!" А ведь мне нужен был не просто словарь, мне нужно было найти всем её терминам русский эквивалент. Это же абсолютно новые технологии, другой взгляд на все прежние вещи! И чтобы сформировать новый взгляд на работу психики, телесности, мне нужны были новые слова. Я внутренне ощущаю смысл слова, но мне же нужно точное слово! Я знала, что, вернувшись в Россию, я это буду преподавать. Ох, видели бы вы эту машинку, на которой я отстучала весь этот перевод! Кто-то мне достал такую. А я же в жизни не печатала на машинке – ну, зачем это актрисе и педагогу ГИТИСа!

– Но вы ведь тогда английским не владели? Как же вы осилили задачу?

– А вот так, потом и усердием! Три года на это у меня ушло. Я раз шесть переписывала всю книгу! Причём, одно дело на компьютере набирать, а другое – на машинке каждый раз заново этот лист печатать!

– Бывали моменты отчаяния там, в Америке?

– Никакого отчаяния! Я думала, что это так и надо! Я ведь не из тех, кому что-то легко даётся. Я по жизни на всё как-то трачусь.

– И вы там открыли тот самый секрет "живого голоса"?

– Вы знаете, когда я вернулась, собралась кафедра и мне сказали: "Лариса, мы сняли в Завидово помещение, и все мы – МХАТ, Щепка, вся профессура – едем туда, и вы проводите с нами тренинг!" Я была в совершеннейшем шоке и сказала: "Нет, я не готова, дайте мне время на осмысление!" Моё осмысление продолжалось полтора года. Я же оттуда привезла чемоданы записей, мне все эти тонны надо было систематизировать. Я же не могла просто озвучивать чужие мысли! Я должна была разработать свой тренинг. И потом я написала какую-то брошюру, издала книгу Кристин, мои коллеги из Америки прислали мне на это деньги. ГИТИС же тогда был бедный как мышь – перестройка пошла, финансирования никакого не было. Поэтому все скинулись, и мы Кристин издали тогда. Кстати, это ведь единственный перевод Кристин Линклейтер, и все теперь опираются только на него.

– Так ваш голос в результате ожил?

– Безусловно! А что такое – оживший голос? Это – когда мысль движет твоим голосом. Когда мысль на входе в голову и на выходе наружу – без потерь, это и есть живой голос. Когда ты не замечаешь, как говорит человек.

– А когда голос "не живой", ты всё время слышишь его дефекты?

– Да, стоит стенка, и ты все время слышишь эти помехи. Тело совершает помехи, и эта мысль не воспринимается твои мозгом. Если представить, что мозг – это определенный вольтаж, то эти помехи что-то с этим вольтажем делают, и ты на восприятии получаешь фальшивую мысль. Это не та мысль, что ты хотел выразить. Это фальшь. Это всё равно, что человек бьёт мимо клавиш. Упаковка мешает содержанию. И тебя не понимают, или понимают не так, как бы ты этого хотел...

Беседовала Марина Ключникова