Каргашин С. В море нет светофоров. М.: РИПОЛ классик, 2008. – 160 с. – (Алтарь поэзии).
Некогда Виктор Астафьев советовал: читайте современных поэтов – и вы почувствуете пульс действительной жизни. Нынешние реалии подтверждают актуальность этих слов – несмотря на брюзжание критики, по инерции цепляющейся за старые и потому вроде бы безусловные имена. Тем отрадней сквозь её нескончаемые охи и ахи услышать голоса молодые, звонкие – как набирающие силу, так и полновесно заявившие о себе. Думается, к последнему разряду и следует отнести творчество Сергея Каргашина.
Новая его книга приоткрывает одну из граней духовного мира нашего современника – человека, стремящегося выстроить альтернативу агрессивной псевдодействительности, своего рода защиту от её опустошающих сил. Кстати, нечто подобное недавно пытался сделать автор прозаического шлягера "Духless". Однако альтернативы в том нашумевшем и отшумевшем уже откровении, наполненном ужастиками "подземной" жизни и "интересными" позами потерянных мальчиков, не получилось. Констатация бездуховности – ещё не факт художественности.
Автор рецензируемого сборника, наоборот, сферу повседневного избирает как некую точку отталкивания в распознании вечного и загадочного "там", предстающего то в облике параллельного антимира:
Там было другое солнце,
Другая совсем трава.
Там птицы, свернувшись в кольца,
Шипели, завидев едва…
то "душистой веткой сирени на раскрытых ладонях утра". Именно поэтому он так резок в делении собственного (и нашего) бытия на внешнее и сокровенное, чётко проводит границу между подлинным (идеальным) и мнимым. Его поэзия – обострённое чувство полёта над "голубоглазой землёй", её солнечными "хмельными копнами", над воскресшими в зеленоватой дымке лугами и сеёлами, где
В палисаднике облако зацепилось за вишню.
Стало облако красным, ветки белыми вышли.
Закружилась по саду сумасшедшая радость!
Всё, как в старом кино, – задрожало, смешалось.
Вдруг дохнуло дымком, синей речкой, лугами…
И именно поэтому в его восприятии не спорят, а растворяются друг в друге три прастихии – земля, вода и небо: "Небо – это большая река. Звёзды – лишь островки". В игре света и цвета ("Цветок состоит из света") доминирует небесно-синее: "Вот она, калитка, прямо в синь!" Но – главное – воздушность, прозрачность заоблачно-небесного уравновешивается в его стихах телесностью, насыщенностью красок земного бытия, то есть сопровождается игрой действительно природных, действительно жизненных сил:
Небо питается снами.
Травы питаются небом.
В тьме зарождается пламя.
В гриве коня дремлет ветер.
Всё исполнено динамики, движения, пред которым отступает горечь несбывшегося и благодаря которому свершается чудо настоящего:
Но мне чудится… чудится… чудится:
Ржавой горечи прошлого – нет!
И над нашей завьюженной улицей
Снова кружит ромашковый свет…
Правда, "ржавая горечь прошлого" и "ромашковый свет" – это уже не совсем Каргашин: точнее, Каргашин, легковесно принимающий на веру легенды отцов. Но об этом чуть позже. Главное в его узнавании мира: вечное невозможно без преходящего, а "мимошедшее" так же вечно, как чист и всегда по-новому свеж "у первых апрельских капель – голос прозрачный, синий". В этой притирке "вечного и мимошедшего" распознаётся и есенинская боязнь что-то сломать неуклюжим движением, и экзальтированно-блоковское:
Я твоё не спугну цветенье –
Отойду и замру вдали.
Оставайся прекрасным виденьем,
Не касайся подольше земли!
Сергей Каргашин, несомненно, – выразитель есенинско-блоковской традиции. В этом достоинства его стиха, в этом же и его слабость. "Вот он край мой, до боли знакомый! / Речки, избы. По окнам резьба"… Прошу прощения, но сколько можно талдычить одно и то же, да к тому же заёмными словами! А "патриотизм", утверждающий себя за счёт отрицания "другого"? "И пускай Европа с жиру треснет – Не постичь ей нашей высоты!" Неужто так сложно узреть очевидное? Сегодня именно Россия выступает законной наследницей Европы Данте, Шекспира, Сервантеса, Гёте – хранительницей лучших её традиций, во многом уже утраченных из-за агрессивного вторжения люмпен-эмигрантской псевдокультуры, психологии людей "перекати-поля". Впрочем, как интуитивно почувствовал сам Каргашин, "нас от нас не отнять" (в оригинале: "Меня у меня не отнять"). "И пусть кружатся времени лопасти", чуть переиначу я автора:
Нас от нас не отнять.
Россия, как крепость над пропастью,
Стояла и будет стоять!