БУДОЧКА

Любовь моя – будочка на ж/д полотне.

Только там мне тепло и тихо.

Проплывают огни – рыбами в полынье

Или с грохотом – лихо.

А у меня пахнет хлебом, и пёс

Греет лапами мокрый нос.

Ватник сушится и сапоги

Размером больше моей ноги.

Я возьму свой флажок и выйду на пост

Указать скоростному дорогу на мост.

Он промчится, блондинистый мой завиток

Растрепав по щеке, как листок.

Ветер схлынет, и тут же другой

Чуть не вырвет из рук мой флажок завитой

И протянет вдоль стёкол мелькание лиц

Разносящих чаи проводниц.

Провожая вагонов стучащих орду,

Я в ответ на немыслимый лязг проору,

Что прекраснее музыки нету, чем стук

Убегавших вагонов – на юг.

Так живём: магистральная скорость и я…

Отгремит металлический шум бытия,

Я сверну свой флажок – и обратно в ковчег,

Где не встретит меня ни один человек.

ИЗ БИОГРАФИИ ХУДОЖНИКА ФИЛОНОВА

Упал со стула рыжий бражник.

Об стол шарахнул злой кулак.

С порога брякнул бравый стражник:

"Чего орёте, так растак!.."

Кого-то уносили вон.

Гремел вовсю посудный звон.

С утра гуляли от души

Собравшиеся алкаши.

А наверху под этот ор

Художник нервно краски тёр,

Бежал к окну и клял весь свет:

Нигде, нигде покоя нет!

Когда сырой закат потух,

Он просто выключил свой слух

И оказался за стеной

Безумной праздности людской.

Беззвучно стёкла разбивались.

Безмолвно открывались рты.

А на холсте переплетались

Все нервы мозга, все мосты.

***

Ты перестал любить мои стихи

С тех пор, как перестал любить меня.

И всё-таки твои стихи плохи! –

Ты говорил мне, изредка звоня.

Я верила, поскольку ты велик

И к возраженьям прочих не привык.

Но иногда, когда во тьме одна,

Я слышу, как в груди моей струна

Тихонько голосом моим поёт

И доверять великим не даёт.

ПОЩЁЧИНА

Дозволено не всё. Напрасно

Уподоблять вину просчёту.

Подобно поцелую страстному

Пылает на лице пощёчина.

Придав движенью необузданность,

Впечатать – чтоб до посиненья.

И взглядом, ненавистью суженным,

Сопроводить своё движенье.

Пусть грубо – эту вседозволенность

Диктует пламенная месть.

Как сладко – видеть опозоренность

Противника. Какая честь

Сыграть в дуэль без примирителя

И в мыслях выстроить барьер.

И с гордым видом победителя

Оставить эту канитель.

БЫВШИЙ БАС

Седоусый Тарас –

Ненавистник мышей,

От хозяйской руки получавший взашей

За пристрастие метить по тёмным углам,

Недоступным, увы, ни рукам, ни совкам,

Как он горд

Необузданной страстью своей –

Ставить точки над "и"

Перечёркнутых дней.

От афиш "Иолант"

И других, где на роль

Выдвигался басов знаменитый король,

Оставалось подобье трухи, залитой

Пенной влагой наливки хмельной.

Невпопад с перегаром мохнатых овчин

Красовались за стёклами лица мужчин

От сохи, но при бабочке, или

Сами их никогда не ловили?

Дом басит как отвыкший от топки вокзал,

Степень стужи – вокзал, но душой – филиал,

Где волшебно светился, как тот бриллиант,

Позолоченный зал с перестуком пуант.

Так в соседстве с дыханьем могучих октав,

В шуме, вызванном плеском ладоней,

Суетился старик, глянешь – сущий вахлак.

Вот каков бывший гений сегодня.

ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Я помню: ждала, леденея на грех,

Но сердцем горячим пылая.

Ты молвил, ладони мои отогрев:

"Ошибочка вышла, родная".

В тревогах и смутах прошло много лет.

Не стоило ждать примиренья.

Прощёного слова живительный свет

Мобильник донёс в воскресенье.

ОСЕННЯЯ НОЧЬ

Золотые капельки смолы

Будто шляпки гвоздиков сияли.

Разве скроешь от людской молвы

Счастье с острой примесью печали?

Все равно, что об стену горох.

Повторялись заклинанья ночи.

То недоуменье, то восторг,

А слова все тише и короче.

Нас баюкал потемневший сад.

Мы не ждали юности возврата.

Нам казалось, что пришла расплата

За былые страсти невпопад.

За окном кружился листопад.

Жар печной и губ достиг каленья.

Было слышно, как со звуком "пп-а"

Груши совершали приземленье.

Помнят стены о свиданьях тех,

Как судьбы боялись наши души,

Как взлететь мешал им горький грех,

Как срывались с голых веток груши.

СМЕРТНИЦА

Обхват – мужских ладоней страсть,

Стянуть тугим ремнём.

О талии ль тут толковать,

Когда разрушен дом.

И нет в живых того, кто пил

Влюблённых уст нектар.

Отмщенья негасимый пыл

Сильнее, чем пожар.

Стянув потуже ремешок,

Глаза полузакрыв,

Рвануть, презрев мгновенный шок,

И превратиться в крик.

О том судить я не берусь:

Была ль она смела.

Но жалость мне сжимает грудь:

Ей в радость смерть была.

ОТТЕПЕЛЬ

Может быть, капало с крыши.

Может быть, плакали трубы.

Капли стекали неслышно

И уходили на убыль.

Оттепель – ритм постоянства.

Оттепель – звуки волненья.

Капли, тревожа пространство,

Плакали в чьи-то колени.

Чьи же? Я всё позабыла.

Мне ли всей жизнью клялись?

Ах, как давно это было,

Слёзы лились и лились.

БЕСХОЗНЫЙ КОТ

По кустам, боясь народа,

Двигался бесшумной тенью

Кот простецкого порода,

Не знакомый с ленью.

Оловянный взгляд уставя

На чужую миску,

Схватит что-то, чем питают

Недотрогу киску.

Хорошо организован

Главный кот предместья.

Бойтесь, кто стерилизован,

Зверя без увечья!

КУПАНИЕ КРАСНОГО КОНЯ

И ветер хлещет парусиной,

И плавится в огне заря.

Как прежде, мальчики России

Купают красного коня.

В ДОМЕ ТВОЁМ

Если б сказать я сумела о том,

Как хорошо здесь живётся!

Сельский, напичканный книгами дом

Вместе со мной смеётся.

Здесь, неподвластный игре сквозняков,

Держится чудный запах

Валенок старых, овчин, сундуков,

Ламп в керосиновых лапах.

В доме бедна обстановка, но речь –

Кладезь богатств небывалых.

Веет приятностью матушка-печь,

Угли – краснее кораллов.

Это за что же мне выпал облом

Здесь улыбаться украдкой.

Счастье меня обвивает платком,

В губы целует сладко.

Местом безумия сказочных грёз

Стал этот дом лохматый.

Мне хорошо, и росинки слёз

Тонут в твоей рубахе.