Дмитрий Нечаенко "КАК ВАРВАР, КРИТИКУЮЩИЙ ГОМЕРА" (о статье А.Андрюшкина "Раса государственников" и О.Мандельштам")
Начну с азов, со школьной аксиомы о том, что литературное ремесло наше, каких бы сюжетов и тем оно ни касалось, требует от нас, прежде всего, профессионализма, филологической культуры. Она включает в себя не только следование исторической правде или глубинное понимание сути обсуждаемой проблемы, но и такие необходимые каждому литератору-публицисту качества как художественная чуткость, трезвая взвешенность суждений и оценок, нравственная и интеллектуальная интуиция или, попросту говоря, искренняя любовь к слову — та, с которой, собственно, и началась когда-то в непроглядном тумане веков классическая филология как наука. Наука при этом точная, а не сумбурное нагромождение идеологических грёз и праздных измышлений. Любой, даже самый дерзкий или провокационный, полемический задор лишь "суета сует" и накипь житейская, если он не подкреплён ясным представлением о предлагаемой к обсуждению теме, ответственностью перед культурой, смиренномудрием, а не "основным инстинктом" дилетанта создать вокруг себя побольше пустого шума и какой угодно ценой "самовыразиться", произвести фурор среди себе подобных. Любая наша "геологоразведочная" экспедиция в глубь времени, в недра незыблемых культурно-исторических пластов или случайных наслоений обязана быть, по слову Андрея Платонова, "путешествием с открытым сердцем", а не слепым, убогим и бесплодным блужданием нравственных калек или пошлой увеселительной прогулкой.
Адресую я эти азбучные сентенции не столько автору статьи "Раса государственников" и О.Мандельштам" ("День литературы", № 11, 2002) А.Андрюшкину, сколько самому себе и всем нам, почитателям русской поэзии, потому, что забвение столь простых истин, особенно сегодня, в разгуле вседозволенности и пустословья, чревато тем, что с лёгкой руки разухабистых публицистов наша едва ли не последняя национальная гордость, наша литература, того и гляди превратится в то самое поле битвы высосанных из пальца, взятых с потолка или натужно высиженных за компьютером лжеидеологий, где победа неизбежно принадлежит мародёрам да зловеще и угрюмо каркающему над пустырём воронью. Почти как на небезызвестном полотне В.М.Васнецова "После побоища".
Главный пафос статьи А.Андрюшкина — в противопоставлении на исторической арене ни более ни менее как двух рас, именуемых в маловразумительной терминологии автора "расой государственников" и "расой конспираторов-бунтарей". Иными словами — гремучая смесь из учения о "высших" и "низших" расах французского позитивиста ХIХ в. Ж.А.Гобино ( о котором А.Андрюшкин, судя по всему, даже не слышал) и плохо переваренной (видимо, со времён "застойного" школьного детства) марксистско-ленинской догмы о якобы существовании внутри каждой нации двух антагонистов: нации эксплуататоров и нации рабов. Для подтверждения и обоснования своей не только лже-, но и антинаучной "расовой" теории Андрюшкин ссылается на давнюю научно-популярную брошюру известного американского шумеролога Сэмюэла Ноя Крамера "История начинается в Шумере". Ссылается, зачем-то предварив эту ссылку (для пущей "патриотической" убедительности, что ли?) весьма показательной для подобного рода "научной методологии" оговоркой о том, что Крамер — "влиятельнейший исследователь Древнего мира, американец, археолог, историк и нееврей". Можно допустить, что крупному специалисту по "расовому" вопросу Андрюшкину неведомо, что такой национальности как "американец" (точно так же, как модный нынче, с подачи ельцинских идеологов, "россиянин") в природе не существует. Можно усомниться в качестве элементарной интуиции "теоретика", поскольку само имя американского историка яснее ясного говорит о его национальной принадлежности. Однако налицо совершенно беззастенчивое и, что странно, абсолютно бессмысленное передёргивание фактов. Ведь если бы Андрюшкин на самом деле потрудился хотя бы пойти в библиотеку и взять с полки эту пресловутую брошюру об истории шумеров, то на страницах 10 и 11 краткого предисловия он бы с удивлением и любопытством прочёл, что С.Крамер родился в 1897 г. в маленьком еврейском местечке Жашков, под Киевом. При рождении и обрезании получил имена Симх, что означает "Радость", и Ной — в честь легендарного патриарха, пережившего всемирный потоп. Отец учёного долгие годы преподавал Талмуд детям из еврейских семей. В 1905 г. семья Крамера эмигрировала в США, где Симх превратился в более привычного для американского уха Сэма, или Сэмюэла. Таковы факты, которые Андрюшкин либо сознательно искажает, либо, вероятнее всего, просто не знает. Подтасовка, в общем-то, мелкая и видная что называется невооружённым глазом. Дело по большому счёту не в ней. Вопрос в другом: какова после этого цена вообще всех досужих измышлений расиста-полемиста? Ведь перевраны в его "теории" не только обстоятельства жизни Крамера-учёного, но и само его учение, основным смыслом и главной целью которого было, как свидетельствуют мемуары историка, "напоминание арабо-еврейского родства и братства". Уже на склоне лет, подводя итог своей действительно уникальной научной деятельности, Крамер писал: "Я верю, что настанет день, когда древний Шумер и Ур, воскрешённые из пыли и пепла современными археологами, помогут оживить духовные и родственные связи между арабами и евреями. Шумерская поговорка гласит: "Дружба длится день, родство — вечно".
Представление о целостном развитии человеческой цивилизации, о единстве духа, о древнейшей земле Шумера и Ассирии как об общечеловеческой колыбели культуры — вот центральные идеи историка-гуманиста, грубо извращённые доморощенной "теорией" Андрюшкина, который безапеляционно утверждает: "Семиты-вавилоняне и семиты-ассирийцы представляли собой две расы, отличные друг от друга, как день и ночь". В чём же, с точки зрения теоретика, это разительное отличие? В том, что вавилоняне, оказывается, были расой "государственников", а ассирийцы — "конспираторами-бунтарями" — такими же, как и "те самые, кого сегодня мы называем евреями". Прямо по Марксу-Ленину, только у "левого уклониста" Андрюшкина вместо эксплуататоров-капиталистов — "конспираторы", а вместо угнетённых "рабов" — "государственники-патриоты". Лёгкость в мыслях необыкновенная, что и говорить. По меткому определению того же О.Мандельштама (в очерке "Пшеница человеческая") — какой-то "цыганский табор этнографии". Не вникая в подробную полемику с явно невежественными доводами и домыслами, сошлюсь не на популярную, хотя и авторитетную брошюру, а на фундаментальный 12-томный труд замечательного британского историка А.Дж.Тойнби "Постижение истории", где чёрным по белому, аргументированно и ясно обосновано: "Религии Вавилона и Ассирии были идентичны и копировали религию шумерского универсального государства… Когда империя Шумера и Аккада пала и варвары хлынули на её земли, Ассирия осталась единственным островком шумерского мира, сумевшим сохранить независимость" (А.Тойнби. Постижение истории.-М., 2002, с.75-76). Всё это подтверждается и в многотомной "Всемирной истории" (по которой до революции учились в русских гимназиях) немецкого профессора О.Егера, отмечавшего: "Народ и правители Вавилонского царства и в доблестях, и в своих пороках немногим отличались от народа и правителей Ассирии" (Егер О. Всемирная история. Т.I. — СПб., 1997, с.83). В основательном по своим историческим фактам и научным доводам, классическом исследовании под редакцией профессора теологии Д.П.Шантепи де ля Соссей читаем: "Свою религию ассирийцы взяли с ничтожными изменениями у вавилонян, вавилонский пантеон был ими принят без изменения. Они перенесли к себе всю заклинательную литературу вавилонян вместе с их космогоническими представлениями и всей вавилонской демонской и волшебной нечистой силой. Они без всякого изменения употребляли вавилонские заклинательные гимны и молитвы как формулы, пригодные для их целей" ("Иллюстрированная история религий". — Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. — М., 1992, Т.I, с.201).
Можно ли, обладая элементарно простой логикой, признать вслед за Андрюшкиным, что два народа, имеющие общую семито-хамитскую группу языков, общий ареал распространения и проживания, общую религию и, соответственно, во многом общую культуру, "представляли собой две расы, отличные друг от друга как день и ночь"? На кого, на каких невежд это всё рассчитано? Как видно, новоявленному гебраисту Андрюшкину, легко противопоставляющему "государственников"-вавилонян "бунтарям"-иудеям, неведомы даже самые элементарные сведения из классических учебников истории, ведь древние иудеи — это и есть часть вавилонян, или халдеев (Халдея — название страны, Вавилон — её столицы; Халдея и Вавилония в историографии и библеистике — понятия тождественные). Во времена седой древности часть халдейских племён, живших в Месопотамии между реками Тигр и Евфрат в районе города Ур, переселилась под предводительством своего племенного главы Авраама, родоначальника и первого патриарха иудеев, из Вавилонии в Палестину, т.е. Ханаан. Здесь ханаанеяне дали им прозвище "евреев", т.е. "заречных", пришедших из-за Евфрата, с другого берега, одновременно называя их также "иври", т.е. пришельцами (отсюда название древнееврейского языка — иврит). Сам факт переселения оказался спасительным для халдеев, так как они, издревле и повсеместно практикуя кровосмесительство и самый мерзкий блуд, в конце концов выродились и исчезли. Помните громовый глас Ангела в Апокалипсисе: "Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу"? Это про них, "государственников". Не следовало бы новоявленным теоретикам-"патриотам" забывать и о том, что именно в Вавилоне в 500 г. был окончательно собран и отредактирован первый полный текст Талмуда, который с тех пор так и именуется — Вавилонским. В дальнейшем Авраамово племя смешалось с местными племенами, "обновило кровь" и таким образом процесс дегенерации остановился. Некоторые историки предполагают, что немаловажной причиной переселения было также религиозное "диссидентство" Авраама, который, в отличие от халдейского языческого большинства, верил в единого Бога, творца земли и неба. В Библии эти достопамятные события переданы одним стихом: "И сказал Господь Аврааму: пойди от земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твоё; Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные" (Быт. ХII).
Впрочем, по большому счёту, я полагаю, Андрюшкина не интересуют ни исторические факты, ни научная истина. Вся его "теория" в конечном итоге — не что иное как плохо и наспех замаскированный, махровый расизм в духе нацистского идеолога А.Розенберга. Развенчивая его завиральную, безбожную концепцию, русский философ-богослов С.Н.Булгаков в написанной зимой 1941-42 гг. статье "Расизм и христианство" прозорливо и предостерегающе напоминал нам: "Идея о том, что кровь есть единственное и всеопределяющее начало в человечестве, должна быть отметена как ложная и еретическая…Душа в человеке, седалище которой в крови, едина для всего человеческого рода. Этому единству всечеловеческой крови первого Адама соответствует и единство искупительной крови, излиянной Адамом Новым, Господом Иисусом Христом…Всякая человеческая личность есть нерушимая точка и центр человечности. Не раса, не нация, не какой-либо биологический коллектив есть первореальность в человечестве, но именно личность. Эта истина, ненавистная расизму, утверждается как в Ветхом, так и в Новом Завете как первооснова человеческого бытия. Человечество состоит не из рас, но из личностей, которые коренятся как индивиды в единой вселичности, в Новом Адаме, во Христе…В этой вселичной универсальности растворяются все промежуточные определения, национальные или иные. Личность сверхнациональна, она есть начало вселенское, как подлежащее для всех сказуемых. Личность духовна, она исходит от Бога, Который есть дух, и она имеет Его образ. Человеку свойственны не только душа с телом, но и дух, причём душа является началом, посредствующим между духом и плотию. Однако расизм отвергает самобытность духовного начала с его индивидуальным характером. Расизм есть мировоззрение нехристианское и антихристианское, поскольку отрицает спасительную силу души, признавая лишь голос крови. Расизм есть антихристианское язычество, в котором Христос заменяется нео-Вотаном, а почитание Богоматери — человекобожеским культом крови… И расизм, и большевизм с одинаковым безбожием хотят обратить человечество в колхозных гомункулов и различаются лишь флагом, но не методикой жизни. Поэтому военное столкновение расизма с большевизмом заложено в их внутреннем сродстве, в их природе. И национал-социализм, и большевизм представляют собой пародию на темы иудейского мессианизма. Германский расизм, как и большевизм, воспроизводит собой иудейский мессианизм, который является противником и соперником христианства. Всякое притязание на избранность, которая даётся только Богом, есть недуг духовный. В церкви Христовой нет эллина или иудея, варвара или скифа, но во всех Христос. Это прямо выражено в одном из самых торжественных апостольских свидетельств — в речи ап. Павла в афинском Ареопаге: " От одной крови Бог произвёл весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределённые времена и пределы их обитанию" (Сб. "Тайна Израиля" — СПб., "София", 1993, с.371-402). Прошу прощения за столь пространную цитату, сожалея лишь об одном — о том, что нет возможности воспроизвести здесь статью о.Сергия Булгакова целиком и полностью — в назидание и поучение нынешним, да и будущим теоретикам псевдонаучного, атеистического "расизма".
Как бы ни соблазнительно было специалистам вроде Андрюшкина отобрать у нас нашу многострадальную историю и драгоценную культуру да и поделить одним махом на "группы крови" и "расы", мы, русские православные люди, никогда не должны забывать, что непримиримый рубеж между нашей христианской цивилизацией и, с другой стороны, "глобальной" антицивилизацией, поклоняющейся антихристову идолу "золотого тельца" и исповедующей жандармский мировой "мессианизм", непереходимый Рубикон этот, эта извечная и кровавая "линия фронта" проходит между нами и "ими" не по национальности или "группе крови" (как нам назойливо пытаются внушить и "свои", и "чужие" хитроумные фарисеи), а только и исключительно по вероисповеданию, по этике Моисеевых и Евангельских заповедей с одной стороны, и — человеконенавистническому, антихристову лжеучению Вавилонского Талмуда с другой. В одном, уже давнем издании (видно, "цензура" недоглядела) "Записных книжек" столь нелюбимого ретивыми "патриотами", но от этого не менее замечательного писателя Венедикта Ерофеева встретилась мне однажды весьма поучительная, будто бы невзначай оброненная фраза: "Последовательным антисионистом может стать только тот, у кого утвердилась Святыня" (Ерофеев В. "Оставьте мою душу в покое". — М., 1995, с.287) И я тогда с грустью, "может быть, наивной", подумал: ну почему же, почему наши вечно воюющие сами с собой, сослепу размахивающие картонными мечами "государственники" так неисправимо, так обречённо "ленивы и нелюбопытны"? Почему не находят в себе даже слабой силы, чтобы просто протянуть руку к книжной полке и прочесть то, что давным-давно, задолго до их несусветных дремучих "теорий" осмыслено, выстрадано, сказано, открыто, предрешено? Отчего они вечно изобретают велосипед и с упорством недоучившихся фонвизинских митрофанушек наступают на одни и те же грабли?
В несправедливо забытом ныне девятнадцатитомном исследовании замечательного французского историка и географа Жана Реклю "Земля и люди" в т.IV упоминается весьма красноречивый эпизод древней истории Палестины. Речь идёт о том, что уже в первые века христианства иудейская злоба против Христа доходила до того, что особенно рьяными фанатиками-раввинами был установлен обычай при похоронах класть в гробницу увесистый булыжник для того, чтобы умерший иудей на том свете мог бросить этот камень в "самозваного" мессию, "сына плотника". Могу с уверенностью предположить, что трагикомический факт этот — прямо-таки бальзам на душу пропагандистам "расовой" демагогии вроде Андрюшкина. Одна беда для них, что существует и иная, куда более многозначительная историческая фактография. Из среды всё тех же неведомо чем "насоливших" Андрюшкину евреев (если в опьянении собственным невежеством "теоретик" про это невзначай запамятовал) вышли некогда и крестивший Господа Иоанн Предтеча, о котором сам Христос сказал "из рождённых жёнами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя" (Лук. VII, 28), и Пресвятая Богородица, и все святые Апостолы, и первыми узнавшие о воскресении Иисуса жёны-мироносицы Мария Магдалина, Мария Иаковлева и Саломия. В то время как другая Саломия, дочь Иродиады, поднесла своей матери на блюде в день рождения Ирода усекновенную спекулатором главу Крестителя Господня. И опять "кругом одни евреи". Такое уж, тов.Андрюшкин, с позволения сказать, "нелогичное" круговращение "крови" в природе, такая внутринациональная диалектика. Так, может быть, всё-таки весь грандиозный трагизм этих вскользь упомянутых мною, судьбоносных для истории событий вовсе не в том, какая кровь и в чьих артериях проистекала, а в непримиримом, смертельном столкновении диаметрально противоположных вероисповеданий, принципов, моральных законов? Ведь не "в пустыню вопия", а всем "имеющим уши" сказано в Апостольском послании св.Павла: "Человек оправдывается верою, независимо от дел закона" (Рим. III, 28). Не случайно в дореволюционной России, оболганной "либералами" всех мастей как "тюрьма народов", в гражданском паспорте никакой графы "национальность" вовсе не было, непременно указывалось лишь "вероисповедание". Или А.Андрюшкин полагает себя "государственником"-устроителем мудрее и дальновиднее всех русских царей с их кабинетами министров? И, если, по "конспирологии" Андрюшкина, во всех трагедиях и бедах России виновата лишь "раса бунтарей", т.е. — снова цитирую — "те самые, кого сегодня мы называем евреями" — хотел бы я тогда новоиспечённому теоретику "государственности" задать несколько немудрёных, почти риторических вопросов.
Основоположник первой, так называемой "черносотенной", Русской монархической партии православный еврей В.Грингмут, или истинный патриот России, ближайший соратник П.А.Столыпина еврей И.Я.Гурлянд, или Свердлов и Троцкий вкупе с живодёрами Голощёкиным, Юровским и Ягодой, или высшие (в течение многих лет) начальники концлагерей ГУЛАГа М.Берман, Н.Френкель, С.Фирин и Л.Коган — это евреи "одинаковые" или совсем разные? Недоросль-террорист и провокатор Мордехай Богров, убивший Столыпина, недоучившийся студент Гавриил Принцип, хладнокровно застреливший австрийского эрцгерцога с супругой, что спровоцировало кровопролитнейшую мировую войну, и молодой поэт Леонид Каннегиссер, погибший в застенках питерской ЧК за то, что застрелил большевистского палача Урицкого, да, кстати, и сам Урицкий — это "одни и те же" евреи или нет? Поэт Иосиф Мандельштам, боготворивший тютчевскую лирику, и поэт Иосиф Бродский, назвавший Ф.И.Тютчева (Волков С. "Диалоги с И.Бродским" — М., 2000, с.51) "холуем" и "державной сволочью", или литературовед В.Шкловский, пафосно призывавший в 1934 г. на первом писательском съезде "судить" (!) Ф.М.Достоевского "как изменника", или сотрудничавший в ЧК-ОГПУ, близкий приятель "железного наркома" Ежова писатель И.Бабель, признавшийся как-то (в начале 30-х гг.) своему другу Э.Багрицкому "Я теперь научился спокойно смотреть на то, как расстреливают людей", или сам Багрицкий, бывший инструктор политотдела, сочинивший в 1929 г. весьма показательный для своих убеждений стихотворный призыв: "Если скажут "Солги" — солги,/ Если скажут "Убей" — убей!", или, наконец, поэтесса М.Алигер, некогда весьма вдохновенно продекларировавшая: "Мы много плачем, слишком много стонем,/ Но наш народ, огонь прошедший, чист./ Недаром слово "жид" всегда синоним/ С святым, великим словом коммунист", — это родственные по восприятию русской культуры, русской веры и русской "ментальности" евреи, или между ними всё-таки мало общего?
1 марта 1881 г. по набережной Екатерининского канала в Петербурге проезжал царский экипаж. Таял снег, голубело небо, весело перекликались прилетевшие после долгой разлуки на родину чернявые грачи. Первая бомба, брошенная под карету "народовольцами", убила и ранила несколько человек из числа сопровождавших императора казаков и случайных прохожих. Выбравшись из разбитой кареты, Александр II не трусливо ретировался в Зимний, а подошёл к раненым, пытаясь оказать помощь. В этот момент террорист бросил вторую бомбу прямо в ноги государю. Взрывом ему оторвало ноги, разорвало живот, изуродовало лицо. Ещё живой и в сознании он успел прошептать: "Во дворец, хочу умереть там…" Это было восьмое покушение на жизнь царя, снявшего с русского народа вековые узы крепостного рабства, ради свободы сербов, черногорцев и болгар объявившего кровопролитную войну Турции, истреблявшей балканских славян сотнями тысяч. Семь месяцев — самый тяжёлый начальный этап этой войны — Александр II находился в действующей армии на передней линии фронта. Может быть, кто-нибудь ещё помнит подлую иудину "политкорректность" президента Ельцина во время бомбардировок Белграда? Есть разница? Ну да Бог ему судья, нашему иуде. Вернёмся к "народовольцам". В готовившей первомартовский теракт группе (которую легко "сдал" полиции первый же допрошенный "революционер") оказалось две женщины — дочь дослужившегося до потомственного дворянcтва действительного статского советника Софья Перовская и "обычная" маргиналка из разночинцев Геся Гельфман. И снова те же "уключины" и извороты судеб, уроки истории. Пойми, читатель, я не делаю акцента на "чинах". Они, эти женщины, обе могли бы "обменяться" между собой в исторической хронике генеалогией без ущерба для главного смысла их поступков. Перовская могла бы остаться в истории "разночинкой", Гельфман — хоть внучкой барона Ротшильда. Уверяю вас, что от этого ничего в нашем сюжете с ног на голову не перекувырнулось бы. Основная интрига и весь драматизм в ином — опять же в вере и убеждениях, пусть даже порочных. Случилось так, что Перовская с гордо поднятой головой взошла по приговору суда вместе со своими "подельниками" на эшафот. А рьяный борец за "народное счастье" по имени Геся срочно заказала с воли к себе в тюремную камеру склянку-пробирку с семенной жидкостью какой-нибудь особи мужского пола и, таким "животноводческим" способом, неожиданно забеременела. Расчёт оказался точным. Новый государь ("мракобес" и "шовинист" по терминологии "либералов"), естественно, тут же велел из соображений гуманизма отсрочить её казнь. Одно дело во имя "светлых идеалов" кидаться бомбами в безоружного человека, будь он хоть царём, хоть случайным прохожим, и совсем другое, когда под угрозой оказывается собственная драгоценная жизнь. Теперь вопрос непосредственно "государственнику" Андрюшкину: Перовская и Гельфман это — без всякого интереса к их "группе крови" — одинаковые по отношению к "слову" и "делу", по преданности "идее" революционерки-террористки или совсем разные? Святая христианская подвижница, албанка по происхождению Мать Тереза, только что канонизированная Римской церковью, и боевики-албанцы, взорвавшие в Косово православные храмы XIV в., истинные шедевры европейской архитектуры — это "одни и те же" албанцы, или всё-таки разные? Разные у них, тов.Андрюшкин, дух и вера, а в графе "национальность" всё совершенно одинаково.
Переходя ближе к современности: ограбившие Россию до нитки, растащившие казну, развратившие чиновников взятками, под шумок прихватившие самые лакомые куски общенародного достояния (энергоснабжение, нефть, газ, алюминий, никель), на крови убитых и искалеченных в Чечне мальчишек-солдат и умирающих в приютах детей сколотившие себе миллиардные капиталы местечковые "новорусские" нувориши из ходорковских, березовских, лифшицев, авенов, абрамовичей или фридманов, и боевой генерал Лев Рохлин, трусливо и подло убитый только за одну попытку дать этой погани по рукам, указать ей её истинное место — это "одинаковые" евреи или евреи очень разные? Композитор М.Блантер, автор покорившей мир "Катюши", песенных шедевров "В лесу прифронтовом", "Летят перелётные птицы", и (отчего-то очень стыдящийся своей национальной принадлежности) композитор О.Газманов, автор насквозь фальшивой и беззастенчиво пошлой песенной халтуры под названием "Господа офицеры" — это (оставим в покое "пятую графу") равноценные, сопоставимые как угодно (творчески, художественно, музыкально, "эпохально") композиторы, или всё же чересчур разные? Неужели в одном злокозненном "еврействе" всё дело, тов.Андрюшкин? Мне могут возразить — дескать, под песенку "Господа офицеры" встают и плачут в зале настоящие герои — прошедшие "горячие точки" бойцы спецназа, ветераны-"афганцы", матёрые "вояки". Только плачут они, я думаю, вовсе не от этой доморощенной слезоточивой "музычки" и не от бесстыдно графоманского текста, а потому что просто вспоминают погибших матросов "Курска" или убитых в Чечне боевых товарищей, преданный собственным командованием и потому в упор расстрелянный сергиево-посадский ОМОН. Плачут о пережитой судьбе, а вовсе не от "песенки". Плачут под примитивно-слащавый "попсовый" мотив оттого, что других, настоящих песен давно уже не слышали — про "гордый крейсер "Варяг", про то, как "Враги сожгли родную хату" или "Дымилась роща под горою…", "Бьётся в тесной печурке огонь…" или "Мы вращаем землю…", "Где же вы теперь, друзья-однополчане?.." Хороших, душевных русских песен о воинской доблести спето много, только по "коммерческому" радио или телеящику их ведь теперь почти не слыхать.
Возвращаясь к фарисейским измышлениям о "группах крови", можно, разумеется, привести имена и совсем из другого "расового" ряда. Ну, скажем, П.А.Столыпин, подвижнически отдавший жизнь во имя блага и процветания России, обуздавший немыслимый революционный террор, и его родной брат Александр, в ту же пору лихолетья ставший "вольным каменщиком" и праздно витийствовавший в петербургских масонских салонах — это одни и те же русские люди или разные? Местночтимый православный святой, юноша-солдат Евгений Родионов, обезглавленный басаевскими живодёрами только за то, что отказался снять с себя нательный крест, и бывший министр обороны "Паша-мерседес", хвастливо обещавший смести отряды боевиков одним десантным полком, но из-за собственной трусости и бездарности так и не отважившийся хотя бы на одну успешную атаку, или такой же незадачливый горе-министр Ерин, бесстыдно нацепивший на китель медаль "Героя России" за "геройский" расстрел конституционно и всенародно избранного парламента, — это всё "одинаковые" русские люди, или… Впрочем, теоретикам "государственности" в томительных поисках ответов особенно и напрягаться не нужно. Стоит лишь открыть хоть раз всё то же Писание и там же прочесть Христову заповедь о необходимости и умении отличать зёрна от плевел, или апостольский завет: "Не тот Иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое на плоти; но тот Иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала от Бога" (Рим. II, 28-29). Как видно, беда в том, что наши нынешние патриоты-"государственники" предпочитают в построении своих псевдоглубокомысленных "исторических" теорий руководствоваться изначально не текстом Священного Писания, а бегло пролистанными популярными брошюрами. Самому Богу, что ли, они уже даже не доверяют, или и не верили в Него никогда?
Литературоведческие теоретизирования Андрюшкина ещё несуразней и невежественнее, чем его "расовые" измышления. Кто из любителей поэзии не помнит хрестоматийную строфу, открывающую ныне все сборники Мандельштама:
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной…
Изящная поэтическая зарисовка 17-летнего юноши, в которой уже ясно предугадываются и властные интонации, и неподражаемая образность, и проникновенный лиризм будущего большого поэта. "Дважды два четыре" для любого грамотного старшеклассника средней школы. Но — герметическая, хотя и вымученная, тайнопись и конспирология для Андрюшкина. Не там и не у тех мы учились, граждане, и "всё про неправду" прочитали, потому что читать, по-Андрюшкину, надобно, оказывается, между строк, вверх ногами и вопреки здравому смыслу. Знаете, вообще-то, про что эти с виду невинные стихи? Внимайте благоговейно, покуда жив Андрюшкин: "О чём это? Разумеется, о разнице масштаба времени…Конкретно в применении к нашей теме это означает, что евреи долговечнее и сильнее русских. Ни одного русского уже не останется на земле, а евреи будут жить. Отсюда несложно заключить, что… в каждую бочку русского мёда настоящий еврей должен добавлять ложку дёгтя". Занятное толкование, не правда ли? Следите за железной логикой горе-литературоведа дальше. Итак, "для того, чтобы правильнее понять ошибки Мандельштама", нам необходимо уяснить терзавший поэта "главный душевный конфликт", который заключался, по мнению Андрюшкина, "в столкновении ценностей государственнических и антигосударственнических, конспираторских", поэтому поэт, дескать, и метался, раздваиваясь "между государственным порядком и "хаосом иудейским", хотя и изредка "любил примерять на себя экстаз (?) власти".
Какие отсюда следуют "оргвыводы"? Догадаться несложно. Ярый "государственник" Андрюшкин призывает нас с вами начать "давно назревшее возрождение России…чисткой нашей культуры, из которой будут удалены Мандельштам и ему подобные". Надо же, мы-то, непросвещённые доселе невежды, полагали, что Мандельштам как крупнейший поэт послереволюционной эпохи явление уникальное и неповторимое, "штучное", как и любой "обычный" стихотворный гений, да вот, на грех, оказывается заблуждались. Сбросить чуждого "расе государственников" Мандельштама с парохода современности — и тогда порядок! Знакомый лозунг? А кого ещё, по убеждению тов.Андрюшкина, кроме "конспиратора-бунтаря" Мандельштама, срочно необходимо "сбросить" туда же? Кто эти "ему подобные" ренегаты, двурушники и, не к ночи будь помянуты, кровопийцы-шпионы-троцкисты? Только не упадите со стула. Вторая и главнейшая кандидатура на "чистку" и "сброс" это верховный и самый злокозненный — цитирую — " стратег еврейской литературной среды" Анна Андреевна Ахматова, "которая вообще старалась (!) идейно руководить Мандельштамом". Конец цитаты. Или, как в таких случаях восклицают по обыкновению экзальтированные барышни: "Конец света!". Увы, это покуда ещё лишь робкие первые перлы "глубокомысленных" историко-литературных изысканий А.Андрюшкина. Кстати, не кажется ли вам, ошарашенный столь стремительным кавалерийским наскоком на русскую поэзию читатель, что вы уже где-то когда-то слышали подобную "критическую" фразеологию и лексику в адрес и Мандельштама, и Ахматовой, и "им подобных" В.Маяковского, С.Есенина, М.Булгакова, А.Платонова, Б.Пастернака, М. Зощенко? Правда, тогда звучали приговоры и обвинения куда более бессмысленные, беспощадные, невежественные и злые — "полумонахиня, полублудница, которая мечется между молельней и будуаром", " безыдейные, пессимистические, чуждые советской молодёжи стихи", "кулацкая поэзия", "очернители советского строя", наконец, "враги народа". Ну да, всё верно. Кто же из даже плохо учившихся в школе не помнит идеолога РАППа Леопольда Авербаха, травившего Маяковского, драматургов В.Вишневского и В. Билль-Белоцерковского, травивших М.Булгакова, "любимца партии" и "жертву сталинских репрессий" Н.Бухарина, считавшего Есенина "кулацким поэтом" и в 1920 г. с энтузиазмом провозгласившего: "Из наличного человеческого материала мы будем создавать коммунистическое человечество разными методами, в том числе и методом расстрелов". Я полагаю, тов. Авербах с радостью и без особых рекомендаций принял бы в ряды своей пролетарской ассоциации идейного борца и комиссара от литературы Андрюшкина, ведь основные "оценки" творчества А.Ахматовой, изложенные в его статье, словно бы напрямую списаны с печально известного постановления ЦК ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" от 14 августа 1946 г. Доклад по принятому Постановлению сделал в Смольном А.Жданов. Тов. Андрюшкину даже выдумывать ничего не пришлось — бери готовые заплесневелые клише и "пошла писать губерния". Бумага она всё стерпит.
Ярким представителем "расы государственников", судя по увлекательному, но нескладному сюжету "эссе", является сам Андрюшкин, да, может быть, ещё А.Блок. Других имён не названо. Сами понимаете — "конспирология". Зато в предназначенную к "чистке" и "сбросу" с исторического парохода "расу бунтарей" попали, как кур в ощип, все, кто случайно подвернулся залихватскому публицисту под руку или о ком он ведает понаслышке. Тут и уникальный исследователь византийской культуры академик С.С.Аверинцев ("не очень умный" по терминологии Андрюшкина), и автор проникновенного стихотворного "евангельского" цикла "русскоязычный" Б.Пастернак, и "западные крестоносцы", и "утверждавшие ценности европейского гуманизма немецкие танковые дивизии", т.е., попросту говоря, фашисты. Так и подмывает, с брезгливым недоумением вникая во всю эту несусветную околесицу, адресовать её автору просьбу из развесёлой советской кинокомедии про дебоширов-пятнадцатисуточников: "Огласите, пожалуйста. весь список!". И автор, охотно откликнувшись, оглашает далее, зачисляя в когорту "конспираторов"… Впрочем, отвлечёмся на время от "чёрного" списка и узнаем сперва у А.Андрюшкина, так сказать, программу этой зловещей, злокозненной "расы". Чего же они, в конце концов, хотели от несчастной России?
А хотели они, супостаты, осуществить на просторах Отечества "то, что происходило в хазарском каганате после принятия его верхушкой иудаизма… Русские, как и хазары, должны были сохранить свой язык, но сменить веру и главные жизненные ценности…Такая программа была у Мандельштама, да в общем-то и у Ленина (!), и у других евреев-большевиков… Этой программы тайно (!) придерживался и Сталин. Разумеется, именно эту программу сегодня продолжают осуществлять и еврейские олигархи". Конец цитаты и "конец всему!", как эмоционально выражаются в таких случаях всё те же вышеупомянутые юные барышни-тинейджерши. Дальше ехать некуда. Приспела пора кратко резюмировать "концепцию", в основе которой опять, как и прежде, невежественная историческая подтасовка. В известном исследовании Л.Н.Гумилёва, знавшего историю Хазарского каганата, как я предполагаю, несколько лучше и глубже нынешних самозваных теоретиков, читаем: "Обращения хазар в иудаизм не было, да и быть не могло, так как в средние века прозелитические религии — христианство и ислам — резко противопоставлялись древним герметическим религиям, где к исполнению культа допускались только члены рода. Членом касты надо было родиться, но нельзя было стать… Обращать в иудаизм население Хазарии никто и не собирался. Иудейские мудрецы хранили Завет Иеговы для избранного народа" (Гумилёв Л.Н. Открытие Хазарии. — М., 2001, с.274, 285).
Итак, согласно "исторической" теории Андрюшкина, в "расе конспираторов-бунтарей", подлежащих немедленной, безжалостной и давно назревшей "чистке", стройной пятой колонной врагов русского народа в одночасье шествуют: О.Мандельштам, А.Ахматова, Б.Пастернак, С.Аверинцев, Ленин, Сталин, "западные крестоносцы" и гитлеровские танковые дивизии под командованием генерал-фельдмаршала Паулюса. Замыкают шествие Березовский с Абрамовичем и (без него теперь никуда) подлый веерный отключатель, главный русскоязычный рубильник страны, вездесущий и неуловимый Чубайс. С такой "конспиративной расой" борьба действительно безнадёжна, бессмысленна и даже вредна. Против лома нет приёма. С извечным русским дрыном или случайно выломанной из забора штакетиной супротив танковых дивизий во главе с Анной Андреевной Ахматовой не попрёшь. От "главного стратега еврейской литературной среды", по филологии Андрюшкина, пощады ждать не приходится . Посему "мы знаем, что мы, русские, должны погибнуть" — почти с девической меланхоличностью причитает теоретик.
Бог с ней, с "теорией". Я почему-то об ином тотчас вспомнил, о наболевшем и давнем. Пережившая первые дни блокады, знавшая, что измождённые голодом ленинградцы, отчаянно цепляясь за жизнь, ели дворовых собак и кошек, А.Ахматова писала:
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Прямо в жёлтые жерла "берт".
Вот о вас и напишут книжки:
"Жизнь свою за други своя",
Незатейливые парнишки, —
Ваньки, Васьки, Алёшки, Гришки, —
Внуки, братики , сыновья!
Русские это стихи или, по ущербной терминологии Андрюшкина, "русскоязычные"? "Обвиняя", прости Господи, Ахматову в "верноподданнических" стишках про Сталина, помнит ли Андрюшкин, что Анна Андреевна пережила расстрел Гумилёва, эмиграцию и травлю друзей, арест и смерть в лагере мужа Пунина, тринадцать, — слышите, тов. Андрюшкин? — тринадцать лет заключения сына Льва — уникального исследователя-этнографа, учёного милостью Божьей, фронтовика, кровью оплатившего медаль "За взятие Берлина". "Цель Ахматовой была — "лечь" под Сталина" — глубокомысленно просвещает нас, не искушённых в "конспирологии", Андрюшкин. Что на это скажешь? Что на самом деле целью поэта было спасение или хотя бы облегчение участи арестованного сына? Но "андрюшкиным" этого всё равно не втолкуешь. Анна Андреевна ведь пережила не только вторую, но и первую мировую войну с Германией, когда её брат В.А.Горенко служил морским офицером, и в 1914 году написала:
Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат…
Как объяснить Андрюшкину, что это самые что ни на есть русские, а никакие не "русскоязычные" стихи? Видев воочию и сердцем пережив скорбь многочисленных прихожан, похороны и отпевание А.Ахматовой в Никольском соборе Петербурга, Арсений Тарковский писал:
Когда у Николы Морского
Лежала в цветах нищета,
Смиренное русское слово
Светилось темно и сурово
На воске державного рта…
"Державного" — понимаете ли вы это, "государственник" А.Андрюшкин? Или в вашем представлении вы оцениваете грандиозные культурно-исторические фигуры масштаба Ахматовой точнее и глубже её известного современника-поэта? Смешно. Как было когда-то смешно и грустно Г.В.Иванову, саркастически бросившему в ответ литературной черни: "Вы мне отвратительно-смешны,/ Как варвар, критикующий Гомера!".
Нет нужды, да и не по чину мне, если примириться с литературной "табелью о рангах", защищать или оправдывать ныне А.Ахматову и О.Мандельштама — поэтов милостью Божьей. Горюю я об ином. Стыдно, что в нашей газетно-журнальной периодике последних лет исподволь возобладало своего рода идеологическое и публицистическое жульничество, полная подмена критериев и оценок по отношению к русской истории и культуре. Кто во что горазд и кому как вздумается трактуют сложнейшие и мировоззренчески хрупкие, тонкие проблемы взаимоотношений художника и власти, поэта и его судьбы, исторической истины и художественной правды. "Литературные самозванцы" — говорил про таких в "Письмах о русской поэзии" Н.С.Гумилёв. Говорить-то он говорил, да кто ж его услышал… И ведь это, на нашу беду, уже возобладавшая оголтелая тенденция. Тенденция не только в литературе.
Вот уже и наш шустрый (т.е. "швидкий", если вспомнить родную мне украинскую "мову") министр культуры наскоро стряпает под до тошноты уже нестерпимой рубрикой "ток-шоу" развлекательно-увеселительную передачу с по-министерски увесистым по смыслу названием "Русский фашизм хуже немецкого". Ладно бы в конце этой по-азефовски провокационной, "швыдко" придуманной министром мерзости стоял хотя бы извинительный вопросительный знак — но нет, нам предлагают явное и категоричное утверждение. Скажите на милость, не беспробудное ли и не наглое ли клиническое безумство — "телевещать" всё это в стране, потерявшей двадцать семь миллионов своих дочерей и сынов в войне с германским нацизмом? Вправе ли хамоватый по своим манерам, косноязыкий, напоказ лоснящийся от сытости и пота, трусливый как корабельная крыса, неудавшийся театральный критик распоряжаться после всего этого гнусного словоблудия судьбой нашей культуры? Культура — это прежде всего совесть. Способен ли человек, начисто лишённый её, готовый "сшибать" гонорары за какую угодно "развлекательную" халтуру, лишь бы брюшко было сыто да костюмчик хорошо сидел, способен ли такой "министр" оберегать и культивировать духовную почву, сама сердцевина, потаённая глубина которой есть благородство и достоинство, совесть и честь? Вопрос что называется на самые "верха" — в кабинеты и недра думских, правительственных, президентских администраций. То есть в торичеллиеву пустоту нынешней экономически униженной и немощной, духовно дезориентированной и политически безвольной, безвластной России.
Вот и "авангардный" театральный режиссёр А.Житинкин, устало протирая стилизованное "под Чехова" пенсне, ставит буквально "на уши" "Анну Каренину", где вся проблема, оказывается, в том, что Анна — обычная "морфинистка", рядовая пациентка нарколога. А вы что думали — что всемирно почитаемый, как святыня, роман сочинён про трагедию неразделённой, безысходной и обречённой любви? Наивные вы человеки. Судя по своим многочисленным интервью, Житинкин обещает превратить "Каренину" в настоящую театральную "бомбу" нынешнего сезона, с канканом, закусками и буфетом. Так что готовьтесь, заядлые московские театралы, к очередному отчаянному "переосмыслению", а точнее — заурядному передразниванию великого романа.
Отвлечёмся, однако, от графа Толстого и бегло проглядим, в подтверждение упомянутой тенденции, заметку под названием "Куприн" русского писателя-патриота В.Дёгтева, обнародовавшего свои "мимолётные" и "уединённые" мысли в том же номере "Дня литературы", что и "расовый" теоретик Андрюшкин. "Тургеневский эпигон", "литературный бухгалтер", "по большому счёту бездарный" — так Дёгтев характеризует Бунина. Ну, да и ладно — по уму и по лексике всё тот же бессмертный Леопольд Авербах, Царствие ему Небесное. Грустно, что дальше "семантика" вообще невообразимая в устах не только писателя, но и просто "обыкновенного" русского человека. Цитата: "Мне очень жаль, что мы с этим "писателем-чистописателем", как называла его едко-проницательная Гиппиус, — земляки". Надо же, какое несчастье для Дёгтева — он оказался земляком Бунина! Чистый позор. Бунину, правда, уже давно всё равно — как-никак Нобелевский лауреат, классик, а вот Дёгтеву настоящее неподдельное горе. Даже не знаю, чем помочь. Если только посоветовать сменить "землячество" по примеру "проницательной" З.Гиппиус. Любимые великие писатели, которых с пафосом и пиететом перечисляет из своего личного "пантеона" В.Дёгтев, это М.Твен, Д.Лондон, О.Генри и Л.Стивенсон. Само собой ясно, они не чета "бухгалтеру" Бунину. "Чисто конкретным", что называется "от сохи", нашим литературным патриотам по их "большому счёту" "Антоновские яблоки", "Деревня" или "Лёгкое дыхание" — жалкие безделки, никчёмный и скучный бухгалтерский баланс. Нам нынче, как говорится, планку повыше поднимай, равняйся на "Королей и капусту", "Благородного жулика", "Сердца трёх" или, в крайнем случае, на "Чёрную стрелу". Потому что всяческих тургеневских эпигонов "типа" И.А.Бунина, волшебного художника русского слова, с парохода современности давно пора сбросить и в пучине повседневности потопить. Плакать над всем этим посконно-домотканым "литературоведением" или горько смеяться сквозь слёзы? Об этом спросить бы у "русскоязычного", по классификации Андрюшкина, Н.В.Гоголя, вот только жаль — он давно уже "по ту сторону" всякой "конспирологии".
С не менее залихватским "наскоком" трактуют отечественное прошлое и поднявшиеся на мутной волне идеологической "перестройки" писатели-историографы. В недавний праздник очередной Конституции по первому телеканалу — бенефис эстрадного артиста разговорного жанра, исторического конферансье Э.Радзинского. Горящие пытливым огоньком глаза слушателей, среди которых много неискушённой в исторических "тайнах" молодёжи, притихший в молчаливом почтении зал. И вот вкрадчиво, доверительно, дрожащим тенорком, то и дело срывающимся на фальцет, с хорошо отрепетированными перед зеркалом "мхатовскими" паузами, там, где надо по логике мизансцены, изредка не сдержав непрошеную скупую слезу, известный популяризатор истории менторским тоном уездного лектора, приехавшего в отсталый колхоз, терпеливо разъясняет нам, профанам, что в роковом для Отечества октябрьском перевороте 1917 г. позорнее и страшнее всех виноваты не свихнувшаяся от эпидемии "либерализма", утратившая под ногами почву русская интеллигенция, не оболваненные Чернышевским, Лассалем и Марксом террористы-эсеры и "народовольцы", не предавшие присягу и государя "малые" и "великие князья" мира сего или высшие чины армии во главе с начальником штаба генералом М.Алексеевым, выходцем из бывших крепостных, не насквозь "промасоненное" Временное правительство, не американские и германские банкиры с их авантюристами-наёмниками вроде Троцкого, Бухарина и Ленина, а — кто бы вы думали? — Александр I, "вовремя" не упразднивший крепостное право, и Александр же, но Третий, "вовремя" не давший "либералам" Конституцию. Разве это не исторические экскурсы по "методологии" Андрюшкина? Какие тут "государственники" и "бунтари", какие "партии", какие "расы", какие "убеждения" и в чём? Всё — одного поля ягоды, как говорят в просторечье. И разногласий-то совсем никаких, по сути, между ними нет. Одна жалкая междоусобная возня, комичный свифтовский спор "тупоконечников" с "остроконечниками". "Как хорошо сказал один древний мудрец, — напевным медоточивым речитативом просвещает нас Радзинский, — все мировые революции, от древнего Египта до Робеспьера — всего лишь очередной поворот исторического колеса, в результате которого те, кто был внизу, оказываются наверху, и наоборот". Тишина, благоговение в зале. Воистину сказал как отрезал. Почти Геродот. Стайки юных поклонниц с наспех раскрытыми книжками Радзинского дружно бегут к авансцене за автографами.
Никому и в ум не пришло задать главному специалисту по историческим "загадкам" простой школьный вопрос: при чём здесь древний Египет и октябрьский переворот в России? У тех, кто в результате скрупулёзно, предательски, долго и подло готовившегося Октября "вдруг" оказался "наверху", и у тех, кого это "красное колесо" в одночасье крутануло "вниз" — в расстрельные ямы, в соловецкие и колымские лагеря, в нищенскую безысходность эмиграции, наконец — у всех у них есть конкретные биографии, убеждения, судьбы, фамилии. Так назовите их — к чему темнить? Как назвал их истинный, а не "эстрадный", историк и мыслитель В.В.Кожинов в книге "Россия. ХХ век". Назовите поимённо тех, кто "раскрестьянивал" крестьян и "расказачивал" казаков, расстреливал "крестьянских" поэтов, "воинствующе-безбожно" издевался над православной церковью и за гроши, вагонами продавал сокровища Эрмитажа, дико, тупо и алчно реквизировал святые реликвии древних монастырей и храмов, кто десятилетиями управлял ГУЛАГом, кто подписал в послевоенном Ленинграде распоряжение о лишении А.Ахматовой продовольственных карточек, поставив тем самым великого поэта России в условия элементарного выживания, обрекая на нищету и голод. "Хотелось бы всех поимённо узнать", — перефразирую Ахматову, — а потом и будем неспешно, обстоятельно разбираться в тёмных исторических "тайнах". На беду для "чистокровной" теории Андрюшкина в этом преступном поимённом списке будут не только "конспираторские" псевдонимы зиновьевых, каменевых, ярославских или аграновых, хватит с лихвой и своих "шариковых" — калининых, рыковых, будённых, хрущёвых, постышевых, ежовых, демьянов-бедных, антоновых-овсеенок, трофимов-лысенок, горбачёвых с шушкевичами и кравчуками. И всем им на вышнем суде воздастся не по национальности и не по "группе крови", а по делам их и по вере ихней собачьей.
В дни так называемого "Таганцевского дела", инспирированного Петербургской ЧК, вместе с Н.Гумилёвым к расстрелу были приговорены более шестидесяти человек. Среди расстрелянных — шестнадцать женщин, из них две беременные. Прошли массовые аресты и казни духовенства, монахов Александро-Невской лавры. "Прижимаю к сердцу крестик гладкий:/ Боже, мир душе моей верни!" — пишет в это время Ахматова. "Я трамвайная вишенка страшной поры/ И не знаю, зачем я живу" — пишет Мандельштам. Тогда же, в 20-е годы, "конспиратор" Мандельштам, который, по бесстыдному навету Андрюшкина, являлся "выразителем коллективной точки зрения советских евреев"(!), был, по свидетельству жены поэта, навсегда и с позором изгнан из "дочернего предприятия" ВЧК-ОГПУ — "бриковского салона", и объявлен Бриками "внутренним эмигрантом", изгоем (См.: Ахматова А. Записные книжки 1958-1966 гг. — М.-Torino, 1966, c.209). Все эти годы настольная книга поэта, не раз спасавшая его от тяжкого духовного кризиса — "Столп и утверждение Истины" отца Павла Флоренского, глубочайшего и беспримерно мужественного православного философа, учёного, богослова, расстрелянного в 1937 г. в Соловецком лагере на Секирной горе. Размышляя в одном из предсмертных писем о судьбе Пушкина, Флоренский писал, опираясь на собственный горький опыт: "Удел величия — страдание, — страдание от внешнего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так было, так есть и так будет. Почему это так — вполне ясно, это отставание по фазе: общества от величия и себя самого от собственного величия…Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жёстче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома её".
"Последним "мужем совета", — вспоминала вдова поэта, — для Мандельштама был Флоренский, и весть об его аресте он принял как полное крушение и катастрофу" (Мандельштам Н.Я. "Вторая книга". — М., 1990, с.59). Как катастрофический погром самых основ русского бытия воспринял Мандельштам и беспощадную "коллективизацию" крестьянства, оказавшись тем самым в прямом, жёстком конфликте не только с большевистской властью, но и с господствовавшей частью тогдашней "верноподданной" литературной среды. "Природа своего не узнаёт лица,/ И тени страшные Украины, Кубани,/ Как в туфлях войлочных голодные крестьяне,/ Калитку стерегут, не трогая кольца…" — написал поэт в 1933 году в самый разгар крестьянского геноцида. Не лишним будет напомнить теоретикам лжегосударственности и о том, что, начиная с 1920-х годов, Мандельштам тесно сблизился с кругом так называемых "крестьянских" поэтов — Н.Клюевым, П.Васильевым, С.Клычковым (с последним Мандельштамы долгое время жили в одной квартире, ему же посвящена третья часть "Стихов о русской поэзии", а в наследии Мандельштама весьма немного таких "именных" посвящений). Сближение это было крайне опасным, ведь именно в эти годы С.Есенин, С.Клычков и П.Васильев (как и П.А.Флоренский) неоднократно арестовывались по обвинению в "фашизме" и "антисемитизме", а их поэзия клеймилась "рапповской" критикой как "националистическая" и "кулацкая". Как раз во время этой травли Мандельштам дерзнул назвать П.Васильева "одним из лучших русских поэтов" и опубликовал в советской газете статью о стихах Клюева, где без боязни перед "реформаторами" высказал свою искреннюю боль об уходящей в небытие "исконной Руси", в которой "русский быт и русская мужицкая речь покоятся в эллинской важности". В итоге на страницах самой газеты "Правда" от 10 августа 1933 г. некий критик с почти нарицательной фамилией Розенталь объявил: "От образов Мандельштама пахнет великодержавным шовинизмом". Куда уж тут А.Андрюшкину тягаться с "розенталями" в навешивании политических ярлыков и клише? Одна беда, что в то страшное время подобный окрик со страниц центральной партийной печати, редактируемой небезызвестным Л.Мехлисом, звучал фактически как "приглашение на казнь".
В эти же "свинцовые" и "пороховые" тридцатые последует ссылка Мандельштама в Воронеж, где, работая с поразительной плодотворностью и самоотдачей, он создаст свой лучший, близкий к поэтическому совершенству цикл "Воронежские тетради". Вот небольшие отрывки всего лишь их двух стихотворений, датированных маем 1935 г.: "И не ограблен я, и не надломлен,/ Но только что всего переогромлен./ Как Слово о Полку, струна моя туга,/ И в голосе моём после удушья/ Звучит земля — последнее оружье -/ Сухая влажность чернозёмных га!". Или: "Да, я лежу в земле, губами шевеля,/Но то, что я скажу, заучит каждый школьник:/ На Красной площади всего круглей земля/ И скат её твердеет добровольный…/ Откидываясь вниз до рисовых полей,/ Покуда на земле последний жив невольник." Преступно "подрывные, антигосударственные, античеловеческие и антирусские", по терминологии Андрюшкина, стихи, не правда ли? Туда же, в Воронеж, Ахматова ответит опальному другу-поэту одноимённым стихотворением: "А над Петром воронежским — вороны,/ Да тополя, и свод светло-зелёный,/ Размытый, мутный, в солнечной пыли,/ И Куликовской битвой веют склоны/ Могучей, победительной земли". Типично непатриотичные строки "железного стратега еврейской литературной среды", как утверждает, глубоко копая историческую "конспирологию", Андрюшкин, не так ли?
Всё страшное лихолетье и 20-х, и 30-х годов рядом с жерновами кровавой человеческой мясорубки жили и Ахматова, и Мандельштам. Жили, "шевеля кандалами цепочек дверных", каждодневно ожидая новых расстрелов друзей и близких, ночных обысков, ареста, смерти. Известно, что ещё до Воронежа, во время первой ссылки в Чердынь, Мандельштам пытался покончить с собой, выбросившись из окна больницы, где содержался, сломал себе руку. На исходе воронежской ссылки, в обстановке неослабевающей травли поэт отправил отчаянное письмо К.Чуковскому, где попросил организовать в свою защиту обращение писателей Сталину: "У меня безо всякой вины отняли всё: право на жизнь, на труд, на леченье. Я сказал — правы меня осудившие. Нашёл во всём исторический смысл. Отказался от самолюбия. Я работал, очертя голову. Меня за это били. Отталкивали. Создали нравственную пытку. Через полтора года я стал инвалидом. Я поставлен в положение собаки, пса. Я тень. Меня нет. У меня есть только право умереть". Ни от Чуковского, ни от других писателей ответа так и не последовало. Одно дело в складных, веселящих детвору стишках понарошку воевать со страшным усатым тараканищем или вызволять из паучьего полона цокотух, и совсем другое — "по-взрослому", всерьёз вступиться за товарища по цеху, рискуя собственным благополучием. Это только "от великого до смешного один шаг", а между благим намерением и благородным поступком чаще всего пролегает бездна. Во время воронежской ссылки Мандельштама с явно провокационной целью заставили прочесть доклад об акмеизме. "Я не отрекаюсь ни от живых, ни от мёртвых", — сказал он. Шёл 1937 год.
Изредка наведываясь после ссылки в Москву (разрешения остаться в столице получено не было), переживая тяжелейший душевный и физический недуг, Мандельштам с непонятным даже для близких друзей упорством добивался, чтобы в Союзе писателей устроили его поэтический вечер. Поэту хотелось быть если не понятым, то хотя бы услышанным. Вечер был даже назначен, но храбрецы-литераторы прийти на него так и не решились. По свидетельству Ахматовой, Мандельштам по телефону приглашал Н.Асеева, но тот как бы между прочим ответил: "Я иду на "Снегурочку". Незадолго до этих событий, обращаясь то ли к "славным ребятам из железных ворот ГПУ", то ли к коллегам-литераторам, то ли к тем и другим вместе, Мандельштам писал: "Лишив меня морей, разбега и разлёта/ И дав стопе упор насильственной земли,/ Чего добились вы? Блестящего расчёта:/ Губ шевелящихся отнять вы не смогли".
Видевшаяся в Ленинграде с поэтом незадолго до его второго ареста Анна Андреевна вспоминала: "Время было апокалипсическое. Беда ходила по пятам за всеми нами. У Мандельштамов не было денег. Жить им было уже совершенно негде. Осип плохо дышал, ловил воздух губами. Я пришла, чтобы повидаться с ними, не помню куда. Всё было, как в страшном сне. Кто-то сказал, что у отца Осипа Эмильевича нет тёплой одежды. Осип снял бывший у него под пиджаком свитер и отдал его для передачи отцу…Мой сын говорит, что ему во время следствия читали показания Осипа Эмильевича о нём и обо мне и что они были безупречны. Многие ли наши современники, увы, могут сказать это о себе?".
Поэт Рюрик Ивнев, знавший Мандельштама ещё с юности, с 1913 г., в одном из мемуарных фрагментов с редким для внутрицехового соперничества почтением отметил: "Что больше всего ценного в Мандельштаме, кроме стихов, — так это кристальная чистота его души. Казалось, что там, в глубине этой души вечно журчал прозрачный ручеёк. Духовная чистота как бы выпирала из всех пор его организма. Он всегда был особенным человеком, к которому нельзя применять обычных мерок. Есть поэты, которые считаются людьми ничуть не отличными от других. Таких большинство. Осип Мандельштам был только поэтом. Всё другое, кроме поэзии, было вытравлено из него. Он был поэтом, в котором каждая буква этого слова была большой".
В давней уже публикации мюнхенского журнала "Мосты" (1963, №10) приводятся факты о самых последних днях жизни поэта, основанные на свидетельствах тех, кто был вместе с ним в конце декабря 1938 г. в пересыльном лагере "Вторая речка" под Владивостоком. Ещё на этапе Мандельштам стал обнаруживать признаки серьёзного душевного, психического расстройства. Подозревая, что этапный караул получил из Москвы тайный приказ отравить его, поэт перестал принимать казённую лагерную "пайку", но, чтобы не умереть от голода, вынужден был похищать продукты у других заключённых — он считал, что их пайки не отравлены. Соседи по бараку однажды уличили его в краже хлебного пайка и подвергли зверскому избиению, пока не убедились в явном безумии поэта. В конце концов его просто выбросили из барака в зимнюю стужу, он жил около мусорных ям, питался отбросами. Грязный, заросший седыми волосами, длиннобородый, измождённый голодом, в лохмотьях, похожий на ветхозаветного пророка, безумный, заболевший тифом, он превратился в лагерное пугало. Изредка его тайком подкармливал врач из медпункта — любитель стихов, бывший когда-то известным воронежским доктором.
"Где больше неба мне — там я бродить готов,/ И ясная тоска меня не отпускает/ От молодых ещё воронежских холмов/ К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане". Помните эту навсегда околдовавшую нашу память и наш слух небесную музыку русской речи? К какой варварской "расе" нужно причислять себя, чтобы не расслышать это и не помолчать в тревожном изумлении? Есть, слава Богу, на свете стихи, которые совсем не нуждаются в прозаических и занудных истолкованиях. От них просто перехватывает дыхание и щемит сердце.
Желания о чём-либо полемизировать с вопиющим "государственно-патриотическим" невежеством у меня больше нет. Напомню лишь, и себе и вам, пронзительный по своему духовному мужеству молебен святого Игнатия Богоносца, раннехристианского Антиохийского епископа, растерзанного дикими зверями на арене цирка. Слова эти знал наизусть и часто вспоминал Мандельштам: "Я пшеница Божия, и пусть буду измолота зубами зверя, чтобы стать чистым хлебом Господним". В связи с этим процитирую напоследок одни из самых известных мандельштамовских строк, которые крупный теоретик и новоявленный вождь расового "патриотизма" Андрюшкин пренебрежительно обозвал "прямо комичными": "Мне на плечи кидается век-волкодав,/ Но не волк я по крови своей,/ Запихай меня лучше, как шапку, в рукав/ Жаркой шубы сибирских степей,-/ Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,/ Ни кровавых костей в колесе,/ Чтоб сияли всю ночь голубые песцы/ Мне в своей первобытной красе./ Уведи меня в ночь, где течёт Енисей/ И сосна до звезды достаёт,/ Потому что не волк я по крови своей/ И меня только равный убьёт".
"Равный" — понимает ли в полной мере А.Андрюшкин, о чём, и чувствует ли, с каким почти недосягаемым достоинством это сказано?
