"Как Вы можете, нежная женщина, так выражаться?!
С.Джамбинов
Будь она проклята — эта ночная долина!
Этот полночный, морочный, молочный туман!
Сном одолела и, подлая, с ног повалила,
заполонила, наслала полынный дурман.
Шел я к любимой, да ночь по дороге застала.
Шел налегке, лишь любовь мне светила, святей...
Как это вышло, что света в пути не достало?
Вижу: бредут — разномастные сорок б..дей.
Длинные волосы — или туманные пряди?
Морок болотный — иль вправду нагие тела?
Юные, статные, старые тертые б..ди,
с цепкими пальцами, липкими, словно смола.
Сорок блудниц, как ни глянь, ровно сорок по кругу:
слева направо иль справа налево считай!
Каждая тянет немыслимо длинную руку:
"Дай, что имеешь! Отдай всё, что можешь! Отдай!!!"
Снял я часы и нательную отдал цепочку,
вынул из джинсов расческу, платок, гонорар...
Думал: отделаюсь малым и выстою ночку.
Ведьмы настырные грабили хуже татар.
"Дай мне! Отдай мне!" — визжали, как дикие кошки.
В душу впивались, просили, вопили, трясли.
Вывернул душу и вытряс последние крошки —
не пропускают! По кругу, как в землю вросли!
Что за напасть?! Роковая шекспирова драма!
Гоголь с Булгаковым шутки шутили не злей!
Ведь улетела к любимой моей телеграмма —
ждет не дождется меня в коммуналке своей.
Снял я футболку и пыльные сбросил кроссовки,
думал: исчезнут исчадия с первым лучом.
Время тянул. Но плотнее смыкались бесовки.
Джинсы стянул, всё им мало и всё нипочем!
Думал: очнусь, отобьюсь, этот морок отрину!
И как ни в чем не бывало, к любимой вернусь.
Я приведу ее в волглую эту ложбину,
буду ласкать ее здесь же — вот только проснусь!!!
Кто там стучит в мою дверь? Что за поздние гости?
Двери балконные ходят зачем ходуном?
Чьи там белеют дождями омытые кости?
Как беленой опоили меня перед сном!
Вот я проснулся в предчувствии черном, знобящем.
Дверь распахнулась — я вышел на хлипкий балкон.
Ворон ли вещий, литые слова говорящий?
Ветер ли вящий гоняет бесстыжих ворон?
Внемлю покорно, отравленный сном небывалым,
истинам ветхим, которым за тысячу лет:
"Не отдавай ничего! Кто поступится малым,
всё потеряет навек, хоть Господь милосерд..."
Знаю теперь, что ответить бесовкам негодным:
"Нету для вас ничего! Мне вам нечего дать!"
Сгинут, клубясь... Но в прозрении богоугодном
только любовь может эти слова подсказать.
Знаю теперь, что в долине ночной, нелюдимой,
душу мою обглодали, на нет извели.
Нет у меня — ни меня, ни души, ни любимой!
Гроздья тумана, как статуи в землю вросли...
ЭПИТАФИЯ
И я,
любви твоей лишен,
сошел на нет —
в долину жен.
В крымских степях, где туманны ложбины глухие,
помню могилу, над нею не помню креста.
Помню: впиваются клочья тумана нагие
в камень надгробный — на нем эпитафия та.