ПОХОРОНЫ АНАТОЛИЯ ПЕРЕДРЕЕВА

Лежал он молодо в гробу.

К нему со Словом обращались

И те, кто сердцем восхищались,

И те, кто прежде отвращались,

Но все кивали на судьбу.

Как будто из последних сил

Лежал он, обликом прекрасен,

Витиям и чинам опасен,

Бездарностям невыносим.

Скорбел недвижный хоровод.

Деревья наклонялись слепо.

Душа его глядела с неба,

Как мерз и горбился нелепо

Друзей разрозненный оплот.

Вот гроб прибрали кое-как.

Невидимо за суетою

Ко лбу его рукой простою

Прижато было "Трисвятое",

Молитва сунута в кулак.

Лежал он, как жених, светло.

И снег слетал пугливый, редкий,

На "Святый Боже, Святый Крепкий..."

И на бесмертное чело.

ЭТО СЛОВО

Одно отвергнутое Слово!

И эта малость — аки червь.

И вот изъедена основа.

И на гробах пирует чернь.

И по заходам и заулкам

Гуляет холод кистеня.

И на потеху межеумкам

Ведут к распятию меня.

Я не учил и не пророчил,

Лихих из храма не гонял.

Мне говорят: "Ты не из прочих,

Ты совести не потерял.

Ты не такой, как мы. Не так ли?

И в этом больше виноват,

Чем все мы, что в земном спектакле

Одну играем сцену — Ад".

Одно отвергнутое Слово —

И мир безумьем изнемог.

У Бога было это Слово.

И это Слово было Бог.

ЛУЧШАЯ ДОЛЯ

Принесший лучшую долю

Побит камнями страданий...

Толпы упорствуют в лени.

Им подарили дорогу,

К свету идти наказали:

Там, впереди, вершина!

Чу! — тут как тут — ехидна:

"Умный пойдет в гору?

Сердцу зачем надрываться?

До Бога, ох, как далёко!

Раскинем палаты уюта.

Дождемся, как сказано в Книге:

Сам ведь прийти обещался!"

Они затоптали травы,

Свалили наземь дорогу

И закатали в камень.

Её, как слепца, отныне

От города к городу водят.

Принесший лучшую долю

Воззвал к подступившим толпам:

"Люди, если вы — люди!

Куда вы, за кем идете?

Нежить водит вас за нос.

Может ли зваться дорогой

Та, что пути не знает!"

Но возмутились толпы,

Разграбили камень дороги

И по злобе забросали

Принесшего лучшую долю.

Содеяли, оторопели

И разом заговорили:

"Нету у нас дороги.

Куда мы и что мы сами?!"

Некто, стоящий с камнем,

Уперся глазами в землю.

Многие озирались.

Иные завидели небо.

Кто не расстался с камнем —

Остался камнем дороги.

Иные, кто небо узрели,

Духом ушли в деревья.

Деревья растут землею.

В небо несут сердцевину.

У них дороги иные.

Сами они — дороги,

Те, что в пути едином.

ПРИБЕЖИЩЕ

Сначала ямили ее

И холмили потом...

Земля — прибежище мое,

Для этой жизни дом.

И, как уж там ни говори,

Ни смейся и ни плачь,—

На ней родись, на ней умри,

Умяв родной калач.

По ней вела меня во храм

Попутная клюка,

Где Сын изрек мне: "Аз воздам!",

Раздвинув облака.

И что же, крылышки во мгле

и гробовой уют?

Но предают меня земле

И небу предают.

Пока взлетал на небеса,

Пока скользил в забой,

Мне сумрак вылизал глаза

И занозил звездой.

Всей сутью там я — весь как есть,

А здесь — червям ломоть.

И птах, и прах. И дух, и персть.

И ты таков, Господь?

КОВЧЕЖНАЯ КНИГА

Господь восседал над потопом.

Сие псалмопевец пропел.

Но гиперборейский потомок

Иную картину прозрел.

Он видел, как Ной из России

Ковчежную Книгу сплотил,

Как пламенной птицей стихии

Господь всё и вся посетил,

Как волны огня воздымались,

Пылали страницы в сердцах,

И пламенем тем омывались

Последний поправшие страх.

Искавшим прощенья — простилось.

Безвредный избегнул вреда.

И всё навсегда поглотилось

Огнем, что пришел навсегда.

И гиперборейский потомок

Лишь в том и уверил меня:

Господь простирался потопом

Воскресшего в сердце огня.

ОЧЕРЕДЬ

Хлеб по карточкам. Война.

Утомительно длинна,

Вьется очередь под небом.

В ней и я стою за хлебом.

Стоя досыпаю сон.

Ту же очередь я вижу

В облаках и голос слышу:

"Это — он!"

Голос этот про меня:

"Подойди сюда! Встань рядом!"

Чашу белого огня

Омрачают черным ядом.

"С белым пламенем в груди

С миром по миру иди!

Капля черная — приправа —

Вся твоя земная слава.

Будешь славу добывать —

Неба в очи не видать.

Дух обрящешь прежде хлеба.

Духом тем взойдешь на небо!.."

Вот бреду я из ларька.

Тяжело ступают ноги.

Пайку хлебного пайка

Уминаю по дороге.

Брат голодный дома ждет.

Мать больная слезы льет.

Не успел и оглянуться —

Съел. Хватился: вот беда!

Мне без пайки никуда.

Или в очередь вернуться?

Или... всё-таки проснуться!..

Вьется очередь под небом.

В ней и я стою за хлебом.

ИВАН КУПАЛА

Из глуби урочной,

Из вечных хором

Звездою проточной

Оплыл окоём.

Светило по хлебу

Смолой проползло.

Спустилось по древу

Сухменное зло.

Пустыня настала

На море-земле.

Молва отпылала.

И слово — в золе...

В селе безызвестном,

В дому без лица

У матери честной,

Честного отца

Случился ребенок

Ни ночью — ни днем,

Он спрыгнул с пеленок,

Как был, стариком:

"Пришел, мол, незваным

По воле огня,

Зовите Иваном

Купалой меня.

Ты — сын мой,— сказал он

Отцу своему,—

В великом и малом

Доверься всему.

Ты — дочь моя в свете,—

Нарек свою мать,—

Тебя будут дети

Из навей имать.

Как сгинут три ночи,

Как минут три дня,

В купальский веночек

Рядите меня.

Костер подымите

На белой заре.

Меня отнесите

В корзине к горе"...

Мать губы кусала,

Язык съел отец.

Сплели на Купала

Ивана венец.

Корзинка с-под хлеба

Сховала его.

И пламя до неба

Объяло его.

"Ой, кто не выйдет

На купальню,

Ой, тот будет

Пень-колода,

А кто пойдет

На Купальню,

А тот будет

Бел-береза!"

Мать плакала песню.

Отец хохотал.

К груди занебесной

Купавый припал...

Тут гром прокатился

Над морем-землей.

И день помутился,

Заветрился зной.

И дождь что есть мочи

Пустыню хлестал

Три дня и три ночи,

Пока не устал.

КОРАБЛЬ

И мачта гнется и скрыпит...

М.Ю.Лермонтов

И силы темны, и время шершаво.

Чужими умами живем.

И левые справа, и правые справа —

Глядь, Землю и перевернем.

Пока еще цело обросшее днище

Уставшего плыть корабля,

пока еще путь по созвездиям ищем —

Авось, не потонет Земля.

Донельзя истрепан единственный парус.

И шкоты в лохмотьях. И мачта скрыпит.

Лишь небо ночное — всевидящий Аргус —

Покамест пасет нас, не спит.

А в трюмах полночных похмелье навета

И атомный храп сатаны.

О Боже, позволь дотянуть до расвета,

До берега общей вины!

ИВАН СТОТЫСЯЧНЫЙ

Как меч сверкает — кладенец!

Иван, зовет тебя Отец!

Вставай народ, вставай велик! —

Полощет пламенный язык.

Но ест глаза наветный дым:

Мол, не туда идем, глядим.

Мол, не о том скрипят врата,—

Вопят хула и клевета.

А он встает, а он грядет —

Иван Стотысячный — народ.

У входа в мир, откуда свет,

Спит ящер-змий, взыскуя бед.

Хребет у ящера златой.

Не зри на золото, слепой!

Меж зубьев подлого хребта

Гляди! — горит звезда Христа.

МЕРТВАЯ ВОДА

Нас война с тобой не тронула —

Отнесла взрывной волной,

Проронила, проворонила,

Спрыснув мертвою водой.

Нас война с тобой оставила —

Не попомнила нам зла.

В полицаи не поставила.

В партизаны не взяла.

И на той кромешной паперти,

Где народ, что хлеб, полег,

Мы лежали, как на скатерти

Краденый лежит паек.

Нас война с тобой оставила,

Чтоб могли мы долюбить...

А за Родину, за Сталина

Нас еще должны убить.

1965

ОПАСНОСТЬ

Опасность — спутник воплощенья.

Она одна не знает сна,

Как вечное светил вращенье,

Как неизбывная вина.

И каждый день мой на планете,

И каждый шаг, что верен мне,

Свершаются в опасном свете,

В опасной исчезают тьме.

Сегодня и вздыхать опасно:

Угарный газ, тлетворный дым.

Но всё ж дышу я не напрасно

Опасным воздухом земным.

Пусть кажется, что нет спасенья

И от судьбы не отвернуть,

И тверди гибельной трясенье

Твердит мне: мол, опасен путь.

Не замечая хляби зыбкой,

Разоблаченный донага,

Я на себя иду с улыбкой,

Как на опасного врага.