В ТОЛПЕ
Иду в толпе — в немом недуге,
средь русских — русский, как в бреду.
Мы знать не знаем друг о друге...
Как в пустоте — один — бреду...
Ох, эта "сумма одиночеств"!..
Кто наше разорвал родство?!.
Шагаем — без имен, без отчеств...
Чье, чье над нами колдовство?!.
Коснуться ближнего легонько
/ведь между нами не вражда!/:
"Как мы не виделись долгонько!.. "
Он жестко хмыкнет: "Никогда..."
Иль даст понять, что не расслышал,
иль "ручкой сделает" — пока:
"Поехала, наверно, крыша
у бедолаги-старика..."
ДОЛЯ
Не ищешь ты такой печали,
чтоб жить в тщеславной колотьбе.
Избави, Боже, чтобы знали
на этом свете о тебе!
Вот доля — в тихости безвестной
жить в кротком захолустном дне,
поближе к родине небесной,
не в суетне, не в толкотне!
Не на виду торчать, вздымая
многозначительности перст.
Жить, воле Божией внимая,
и не ропща нести свой крест.
РУССКИЙ ЗАКАТ
Нет, этот свет невыразим —
в преддверии осенней ночи...
Ну — разве — воем лишь одним,
таким, что из последней мочи...
Ну — разве — взором ледяным,
в котором ничего — от лета,
таким же лезвийным, стальным,
как над жнивьем полоска эта...
Одно лишь зиаю: свет такой —
перед провальными ночами,
свет всех, сжигаемых тоской,
свет всех, сгорающих в печали...
Судьбы мучительный догар...
Не свет, а взор такого рода,
каким лишь русская природа
взирать имеет горький дар...
***
Встань под звездною чашей ночной.
Воздохни от бездонности чудной.
Вот исход из судьбы многотрудной!
Вот — свобода! Она — над тобой!
Вековечье. Мерцанье дорог,
на которых ты будешь свободен,
как свободен лишь тот, кто Господень,
кто в себе студ греха превозмог.
Но... сначала судьбу проживи,
с несвободой ее, с утесненьем,
не терзаясь мечтой и томленьем,
и разжжением гордым в крови.
Чтоб пред вздохом последним ты мог
прошептать: "Восхожу к Тебе, Боже!.."
Ничего нет на свете дороже
той СВОБОДЫ, в КОТОРОЙ САМ БОГ.
У РАСПАХНУТОГО ОКНА НА ОСЕННЕМ РАССВЕТЕ
Нараспашку оконные створки.
Дышит стылостыо свет зоревой.
Как глаза мои пристально-зорки,
исцеленные ранью сырой!
Всё, что вижу, пресветлой иконе
в этом часе рассветном сродни:
желтый луг, по-над речкою кони
по-над речкой пасутся, одни...
Русь святая... Она и сегодня
по глубинкам печальным жива.
Вон — сияет тропинка Господня?..
Вон — в следах Его росных трава?.
Не окно — сокровенное рядом.
Всё за ним — только злато и медь.
Не могу не молитвенным взглядом
я на это сиянье смотреть.
Слава Богу, что свет я впервые
сквозь такое увидел окно,
что мгновения жизни святые
вновь пред ним пережить мне дано!
***
Мы на старости лет
возвращаемся сами в себя.
Путешествие-жизнь — к завершенъю.
Пора и под крышу...
Зря соблазны толкутся вокруг,
тормоша, теребя.
"Ни-че-го, — бормочу, —
не желаю, не вижу, не слышу!.."
Знали, знали бы вы,
как вернуться к началу хочу —
к своему зоревому,
не знавшему мути истоку!
Пошептаться с дождем,
улыбнуться святому лучу...
Ну, а в вас для меня /уж простите!/ —
ни смысла, ни проку..."
И оставят они
приставанья пустые ко мне.
Отвернусь, иль устало
рукою махну им вдогонку:
"Дайте просто в покое побыть,
помолчать в тишине...
Дайте прерванной сказки
дослушать конец, как ребенку..."
УВЫ...
Оглянешься на краешке-то жизни —
печаль... Не злость.
Увы, пожить в доподлинной Отчизне
не довелось...
Проглянет в высях смутно-голубое —
на свет намек:
увы, пожить доподлинным собою
считай, не смог...
Места вот себе не нахожу.
Нет его, спокойного, средь полдня,
Посижу да и опять кружу,
будто под ногами преисподня.
Вроде бы и тихо и светло,
и ни в чем вокруг прямой угрозы...
На сердце-то что ж так тяжело?!.
Ощущенье ноющей занозы.
Окликов тревожных выпал час
при такой сияющей погоде...
От меня упорно ждущих глаз
чья беда, чье горе не отводит?..
***
И день — к концу,
и снегопад — к концу.
И вон уже —
предвестьем добрым — лучик,
как к тонущему, к дальнему сельцу
спасительно протянут из-за тучи.
Блаженное, отрадное светло
округу облило предзоревую
и во мгновенье в сторону снесло
всю скорбь мою, что тучу снеговую.
И улыбнулось поле предо мной:
"Бог не оставит нас в унынье черном!
И луч пошлет спасительный, живой,
и мглу спалит
в сиянье животворном!.."
ОКТЯБРЬ В ГРЕЦИИ
Дышит нега и отрада
в имени твоем, Эллада.
Как поет во мне оно!
И во всем сверканье-блеске
предо мною Понт Эгейский!
Счастье в нем растворено!
Над скалистым дальним мысом
облачные кипарисы
в дышащую негой высь
белопенно вознеслись.
От осенней мглы свободен,
вечным летом дышит полдень.
Он и в октябре таит,
радость сладостную прячет
в воздухе, еще горячем, —
смех амуров и киприд.
Словно бы всесветлый праздник
душу русскую здесь дразнит:
"Глубже погрузись в сей сон,
в сей блаженнейший полон!.."
Только вдруг: береза-свечка,
в золотых ее сердечках —
лужи, мокрая земля...
Под ненастьем сердце сжало:
кто там — над листвою палой —
поманил-позвал меня?!.
"Это я, — сквозь дымку зноя,
сквозь беспечный плеск прибоя
слышу тайный шепоток, —
Родина твоя, сынок!.."