Мы летели выше тумана. Яркое звездное небо над головой позволяло примерно определить наше местонахождение в космосе. Хорошо была видна система Демениса, за которой – выше и правее по курсу – располагалось пространство, контролируемое нашей расой. К сожалению, долететь туда на флаере было невозможно.

Я сбросил скорость до крейсерской, чтобы более экономично расходовать запас энергии. Мы и так сожгли слишком много во время нашего эффектного, но не поддававшегося точному планированию исхода из корабля.

Дейлани сидела рядом со мною и с отсутствующим видом смотрела на звезды. Она попала сюда прямо из имперской академии, и, возможно, ей уже давно не приходилось видеть подобного зрелища. А может быть, оно просто захватило ее. Девушка казалась усталой и расслабленной.

– Клянусь императрицей… – пробормотала она.

– И Основателем, – добавил Нилс. – Может быть, гимн споем?

Дейлани фыркнула.

Шансы складывались не в нашу пользу. Троим практикантам еще не доводилось совершать дерзких авантюр, и они не знали, что думать о случившемся и как относиться к нему.

Они были слишком потрясены для того, чтобы радоваться. Прошло всего-то часа два, и они как раз отходили от пережитого. У меня же не хватало жестокости напомнить им о том, что перед нами еще далекий путь.

И в конце его… ну, об этом еще предстоит подумать.

Мне было чем заняться, например, разобраться в координатах, которые добыл Нилс. Поскольку в компьютере «Мстителя» не имелось никаких данных об этой планете, дело было не таким уж легким, тем не менее проложить курсовую линию, по которой ориентировался бы ИИ флаера, я мог.

Когда я завершил прокладку курса, делать было больше нечего, кроме как смотреть на звезды и надеяться, что мы добывали и устанавливали топливные элементы не для того, чтобы они принесли нас прямиком на тот свет. Возможно, мои мысли покажутся чересчур прямолинейными, но на этой весьма негостеприимной планете что угодно могло пойти не так, как надо, а наш план – добраться до колонии – был осуществим лишь в том случае, если все его этапы воплотятся идеально.

Такое развитие событий не следовало считать невероятным, но для меня оно означало бы смену правил игры.

ИИ, управлявший «Мстителем», не позволил бы нам врезаться в пик, а больше тут налетать было не на что. На планете не было никаких гор. Возможно, шпили и являлись ее горами.

Монолиты сплошь и рядом протыкали туманное одеяло, укутывавшее планету. Некоторые возносились так высоко, что их черные верхушки будто терялись среди звезд.

Под нами бесконечно тянулся туман; клубился, вздымался и падал волнами. Иногда в случайные прогалины можно было разглядеть черную поверхность. Мне уже доводилось видеть планеты с очень скудной цветовой гаммой, но такой – еще никогда.

Черная почва была изрезана трещинами и заусенцами; туман истекал из бесчисленных разломов и провалов.

Я не мог понять, сам ли туман люминесцировал или зеленое сияние на этой стороне планеты порождал свет трех слабеньких солнц и примерно дюжины лун.

Если эта система и имела название, я его не знал, – но планета была странной. У нее были целых три солнца – и темная сторона. Тонко, очень тонко.

Я был рад, что мы сели на этой стороне.

Звезды стояли на месте. О том, что мы двигались, говорили только пики, проплывавшие по сторонам.

Мне не очень-то нравился этот пейзаж. Я предпочитал зеленую траву и голубые небеса. Большинство терраформированных миров, в особенности эвагардских, делались по образу и подобию Старой Земли. Крупные города снабжались светоусиливающими полями, воспроизводившими освещенность от земного Солнца и его цветовую температуру. Для выживания в новых экосистемах использовали генно-модифицированные растения из довольно ограниченного списка, которые интродуцировали таким образом, что получалась приличная иллюзия эволюционного процесса.

С этой планетой такого не получится. Здесь нет ничего, кроме холодных черных камней. Кристаллов. Тумана. Даже корабль сюда не посадишь без большого риска. У этой планеты нет никакого будущего.

Я мечтал о теплом предвечернем времени, прохладном ветерке и холме, на склоне которого, поросшем густой травой, так удобно лежать.

Во время войны я проводил много времени в своем саду. Все время, которое удавалось выкроить. Сад был просторным, по-декадентски запущенным, но при этом не настолько большим, чтобы можно было действительно забыть о том, что я нахожусь на космической станции.

К тому же, когда началась война, посещение планет стало далеко не простым делом. Проще говоря, во время войны препятствия стояли повсюду. Все правительства начеку, все министерства обороны лихорадочно ищут шпионов. Путешествия, особенно на миры, имеющие стратегическое значение, превратились в пытку.

После перемирия положение стало лишь немногим лучше. Если императрица сможет на переговорах убедить Содружество сдаться и принять мирный договор на удовлетворительных условиях, возможно, положение постепенно нормализуется. Но мирные переговоры должны были начаться лишь через несколько недель.

Но для посещения этой планеты никаких ограничений существовать не могло.

Я всмотрелся в указатели пройденного расстояния и расхода энергии и тут же заставил себя отвести взгляд. Какой смысл переживать из-за этого? Мы могли лишь попытаться приготовиться к внезапному окончанию полета. Я очень наделся, что краулер благополучно путешествует на крыше флаера. Он понадобится нам раньше, чем того хотелось бы.

Ну, а сейчас мы могли позволить себе отдохнуть. Мне, в частности, требовалось отвлечь мысли от наркотической ломки. Сколько времени прошло с тех пор, как мы выбрались из «спальников»? Я не мог этого сказать даже приблизительно. Было бы хорошо скинуть скафандр, но его пришлось бы тут же надевать снова – ведь другой одежды мы не захватили.

Даже после выхода на поверхность и многочисленных падений внутри корабля сверкающий белизной материал почти не запачкался. Эвагардские технологии не знали себе равных. Я невольно подумал о том, как выглядели бы наши приключения в погибающем корабле, если бы нам пришлось пользоваться скафандрами, сделанными в Содружестве. Или ремонтными скафандрами, что было бы еще хуже. Да, эти технологии разделяла пропасть.

Я улыбнулся и стал смотреть по сторонам.

Планета была ужасна, но в ее шпилях, непроницаемых тенях и тумане было мрачное величие. Это зрелище действовало гипнотически.

– Лейтенант, как вы себя чувствуете? – Дейлани все так же смотрела перед собой остановившимся стеклянным взглядом. Она оказалась на совершенно незнакомой территории.

– Я в полном порядке, адмирал.

Я поверил ей. Вернее, поверил, что Дейлани пребывала в порядке настолько, насколько позволяла ситуация. Было совсем не трудно впасть в эйфорию от того, что нам – в общем-то, чудом – удалось спастись и забыть, что наше будущее все еще оставалось совершенно неопределенным. Хватит ли у нас энергии и воздуха для того, чтобы добраться до места назначения? И если хватит – что нас там ждет?

Эти вопросы неотвязно тревожили всех пассажиров флаера.

Последовательное нарастание наших трудностей и отсутствие выбора немного облегчили для меня бремя принятия решений. Досадно было, что так получилось с практикантами: борьба за выживание на какой-то никчемной планете, находящейся настолько далеко от цивилизации, что девять из каждых десяти обитателей галактики понятия не имеют о ее существовании, – не самое лучшее начало блестящей карьеры в вооруженных силах Империи.

Подобная борьба полностью противоречила эстетическим основам эвагардского мировоззрения, которое настолько глубоко вбили в этих троих, что о переменах в нем пока что и речи быть не могло.

Дейлани же нечаянно приоткрыла мне кое-что из своего прошлого – вроде бы всего каплю, но этого мне хватило, чтобы простить ее параноидальную бдительность.

Коэнгард являл собой не город, а развалину. Естественно, не в прямом смысле этого слова. В духовном. Эмоциональном. Социальном.

Остатки города никак не выглядели грязным пятном на репутации императрицы, напротив, их можно было рассматривать как почетный знак. Там произошло восстание под бестолковыми идеалистическими лозунгами. Такое время от времени случалось в Империи. Каким бы прогрессивным и замечательным ни был Эвагард, по большому счету, сквозь все вуали и иллюзии свободы и демократических процессов рано или поздно проступал лик императрицы.

Люди могли избирать и быть избранными, могли что-то менять, могли достигать власти и могущества. Они могли влиять на Империю.

Но императрица, при желании, могла в любой миг свести на нет все их усилия. Ее слово до сих пор оставалось законом. Оно было окончательным и бесповоротным.

В населении всегда была, есть и будет малочисленная прослойка, которую такое положение не устраивает.

Как правило, проявления антипатии к императрице были безвредны; их даже, не без иронии, защищали данные самой императрицей законы о свободе слова. Но порой дело оборачивалось худо, что и случилось в Коэнгарде. Развернувшееся там движение набрало такую силу, что императрице пришлось вмешаться.

Она обратилась к недовольным с предупреждением. Те восприняли предупреждение как ультиматум, классический пример того самого тоталитаризма, который так ненавидели. Они не послушались.

И императрица безжалостно разгромила их, убив кое-кого, покарав многих и опустошив то, что некогда являлось драгоценной жемчужиной ее постоянно растущей империи.

Город до сих пор восстанавливался. Его материальную часть более-менее отстроили, но обида не стерлась. Там не было нищеты – настоящей нищеты, поскольку такого явления подданные императрицы вовсе не знали, – но Коэнгард был не тем местом, где стоило бы родиться.

Эвагардцы в подавляющем большинстве гордились тем, как их императрица решила проблему, но уцелевшим участникам бунта и их потомкам не осталось ничего, кроме бесчестья.

Из-за этого бесчестья уроженцам Коэнгарда было трудно получить гражданство, уроженцам Коэнгарда было вообще трудно достичь чего-нибудь в чем-нибудь.

Дейлани добилась малости, но и за ту ей пришлось сражаться. А тут она наткнулась на меня, некоего типа, утверждавшего, что носит звание, которого, бесспорно, не заслуживал. А рядом находилась Салмагард, перед которой, по всей видимости, с самого рождения открывались любые возможности. Салмагард, конечно же, не нужно было сражаться ни за что.

Учитывая все эти обстоятельства, можно было и простить Дейлани ее ярость.

Коэнгард до сих пор оставался центром якобы мирного движения, направленного против императрицы. Коэнгардская молодежь, лишенная многих общих для остальных возможностей, легко попадала в трясину жалости к себе и гнева на весь мир. Молодым коэнгардцам было трудно поступить учиться, в их краях было мало престижных школ, а значит, и возможностей перспективной карьеры открывалось намного меньше, чем для всех остальных.

В других частях Империи молодые люди были озабочены тем, как бы выделиться из ряда. Они думали о том, как бы проявить себя, доказать, что они способны на великие дела, наградой за которые служит признание генетической ценности. Получить от общества признание того, что они являются его пайщиками, а не паразитами. Показать, что они делом заслуживают всего того, что предлагает императрица, а не прозябают потребителями благотворительных подачек.

Нужно было, без всякой форы, карабкаться наперегонки с другими вверх по крутому холму. Для уроженца Коэнгарда холм превращался в заоблачно высокую гору. Очень многие, увидев ее, не решались даже попытаться взойти на нее.

Но Дейлани избрала третий путь. Она поступила на службу в вооруженные силы и посвятила свою жизнь императрице.

Она приняла ситуацию как данность.

Салмагард была такой же. Ситуации у нее и Дейлани были разные, а приятие их – одинаковое. Хотя она относилась к низшему слою аристократии, рядом с такой мелочью, как Дейлани, ее следовало воспринимать как великаншу. Но обе девушки несли свою участь достойно, в истинно эвагардском стиле.

Они обе плыли по течению, но каждая – по своему.

Правда, Дейлани всегда могла прибавить усилий.

Салмагард пошла на службу не для того, чтобы что-то кому-то доказывать. Она решила, что такой поступок пойдет на пользу ее роду. Ей, конечно же, требовалось продемонстрировать свои способности и доказать пригодность к службе, но возможность для этого ей предоставили.

Дейлани негодовала, но ее чувства в значительной степени смягчались уважением и смущением. Дейлани просто не могла понять, что человек такого происхождения, как Салмагард, может стать простым переговорщиком, но и разглядеть в этом что-то дурное она тоже не могла.

Даже несмотря на коэнгардское происхождение (обычно мешающее карьере), Дейлани, несомненно, стала одной из лучших среди курсантов, потому что назначение на «Джулиана» могли получить только лучшие. Флагман был витриной, на которой Империя предъявляла остальному миру своих отборных представителей обоего пола.

Но смертельная опасность вынудила ее смотреть шире. Я очень надеялся, что такой подход сохранится до тех пор, пока мы не попадем туда, куда направляемся. Тогда мне нужно будет тревожиться только насчет ее уверенности в том, что я ее враг.

Плечо, которое я чуть не вывихнул, хватаясь за посадочную ногу, все еще ныло. Я принялся разминать его.

Нилс за спиной откашлялся.

– Э-э… адмирал, лейтенант…

– Что, энсин? – откликнулся я, продолжая массировать плечо. Я все еще не отошел от возбуждения после нашего прорыва из гибнущего корабля. Судя по несколько удивленному взгляду, который бросил на меня Нилс, это все еще было заметно.

– Э-э, сэр… вроде бы поесть пора, так я тут комбайн запустил. Не хотите заказать что-нибудь? – добавил он.

Мы с Дейлани несколько оторопело переглянулись.

– Вы притащили сюда комбайн? – недоверчиво спросила она.

– Так, всего одна лишняя ходка, мэм, – ответил он, не глядя ей в глаза.

Дейлани закрыла лицо руками. Я же не удивился тому, что Нилс рискнул потратить часть нашего драгоценного времени на то, чтобы обеспечить приличную еду во время полета. Хотя в этом было и нечто пугающее. Я встал и похлопал его по плечу.

– Отлично, энсин. Вы молодец.

Мы вернулись в пассажирский отсек, где Салмагард сидела рядом с установленным на одно из сидений и пристегнутым комбайном. Вот, значит, как они закрепили имущество; я-то во время своего отчаянного рывка на борт ничего этого не заметил. Эта троица постепенно росла в моих глазах.

– Я принес только одну упаковку геля, но из нее все равно получится самое меньшее три порции, – сообщил Нилс.

Я восхищенно осмотрел конструкцию, которую он собрал на скорую руку, аккуратно подключив устройство проводами к батарее, которую извлек из… из какой-то штатной принадлежности флаера. Трудно сказать, из какой. Я решил, что думать еще и об этом вовсе ни к чему.

Нилс аккуратно вылил в аппарат банку белкового геля и вновь немного растерянно посмотрел на нас.

– Э-э… – протянул он, перебегая взглядом с меня на Дейлани. К кому первому обратиться: старшему по званию или даме-офицеру? Он выбрал Дейлани.

– Лейтенант… – обратился он к ней, положив ладонь на панель управления.

Он тоже не верил, что я настоящий адмирал. Да и с какой бы стати? С этим я ничего не мог поделать. Если наступит момент выбирать свою сторону, он, вероятно, присоединится к Дейлани. Как ему и следует.

Вот тогда-то я и буду думать об этом.

Лейтенант стиснула подбородок в кулаке и с ничего не выражающим лицом уставилась на комбайн.

– В нем можно приготовить коэн со специями? Свиной, поджаристый?

Я растерянно заморгал. Очень неожиданно. На родине Дейлани это блюдо было, пожалуй, самым известным во всей национальной кухне. Из тех, которые сразу говорят о том, что человек произошел из низов.

Она ни за что не заказала бы это блюдо в офицерской столовой, на глазах сослуживцев, ни за что не призналась бы в сентиментальном пристрастии к столь грубому, непритязательному кушанью. Салмагард ничем не выдала удивления. Нилс, в отличие от нее, удивился, но сумел промолчать.

Меня ее заказ потряс, но не в хорошем значении этого слова; скорее, внутри что-то оборвалось.

Наверняка Дейлани нравилось много чисто эвагардских блюд – так зачем было сейчас выдавать себя желанием поесть пищи своей родины?

Потому что она не сомневалась, что это ее последняя трапеза. И не боялась, что этот поступок может разрушить ее тщательно создаваемый образ, – все равно, жить осталось совсем недолго. Мало кто задумывается о подоплеке своих поступков – за нас это делает подсознание. Именно так, вероятно, Нилс решился удлинить время погрузки, чтобы забрать продовольственный комбайн. Он не хотел, чтобы последним, что он съест за свою жизнь, оказался безвкусный имперский сухой паек из неприкосновенного запаса.

Сейчас он старательно просмотрел меню и набрал код, соответствующий заказу Дейлани.

Это блюдо можно было отнести к новомодным. Тонкие ломтики белка, ароматизированные для сходства с мясом определенного земного млекопитающего, несколько ломтиков с ароматизаторами, соответствующими плодам овощных культур, немного более жидкого соуса – и все это вложено между двумя плоскими кусками продукта, который, после сложной переработки, получается из определенных злаковых растений. Это блюдо обычно ассоциировалось с культурой социальных поселений Коэнгарда, поскольку люди, обитавшие в социальном жилье, питались в основном продукцией комбайнов.

Устройство последовательно выдало все компоненты блюда. Дейлани сноровисто уложила их в должном порядке и уставилась отсутствующим взглядом на продукт, который держала в руках.

Нилс повернулся ко мне.

– Я съем то же, что и она. – Он посмотрел на меня, как на безумного, но я не стал говорить о своих размышлениях, и он после небольшой паузы повторил код.

– То же самое, – сказала Салмагард.

Нилс скорчил гримасу, но молча выполнил просьбу, а потом заказал для себя имитацию котлет из мраморной говядины по-пограничному с тушеной кочанной капустой и сладким устричным соусом. Комбайну было не под силу в точности выполнить такой заказ, но машина, по крайней мере, постаралась. Я одолжил Нилсу свой нож, а вместо тарелки ему пришлось взять крышку от коробки, в которой лежали кислородные маски.

Пища не походила на то, что подают в хрустальных бальных залах галактики, но все же была неплоха. Возможно, так лишь казалось, потому что это были не брикеты повышенной калорийности, или просто после того, что мы недавно пережили. Как бы там ни было, я решил, что мы заслужили эту трапезу.

Салмагард сидела с безмятежным нейтральным видом. Дейлани – с отсутствующим. Нилс ел с настоящим аппетитом и, возможно, сам удивлялся тому, что получает удовольствие от еды.

Сцена была поистине сюрреалистической. И с оттенком черного юмора. Я же молча радовался тому, что вкушаю свой последний обед не в одиночестве.

– Похоже, там даже немного осталось, – сказал Нилс, вновь взглянув на комбайн. – Десерт?

– Займитесь, – сказал я, вставая.

– Сэр, регенерацию воздуха я проверю сразу после обеда. Сэр.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь. Спасибо. – Я вернулся в кабину. Думать было, в общем-то, не о чем – кости брошены. А вот отдохнуть после приземления не удастся, поэтому я решил воспользоваться возможностью, пока она есть.

Все индикаторы на пульте управления вели себя нормально. Поверхность планеты и экзотические звезды над нею не менялись. Руки у меня снова стали дрожать, по всему телу постепенно разливалась боль. Необходимо было беречь энергию. Я раскинулся в кресле, закрыл глаза и подумал, не окажется ли этот сон последним в моей жизни. Если так, то пусть лучше мне приснится что-нибудь хорошее.

Углепластиковые экраны дребезжали, как стекла.

Громадный крейсер пробил бронеплиты, как будто там вовсе ничего не было. Даже здесь, на большом расстоянии, звук удара оглушил меня. Громада в четыре с половиной километра длиной потеряла управление и бессильно рухнула на город. Дома и башни, казавшиеся издалека не прочнее травы, пусть и километрового роста, рушились и разваливались на части. Сияющие строения гибли дюжинами. В воздухе световыми точками суетливо носились флаеры с людьми, отчаянно пытавшимися спастись.

Один за другим корабль проламывал автомобильные и железнодорожные эстакады; обломки мостов сворачивались в спирали и ползли в сторону пролома.

Из корабля потек теплоноситель, и сразу же поднялись языки голубого и зеленого пламени. Станция стремительно теряла воздух, и непреодолимый ветер нес людей вперемешку с обломками, как пыль. Через грохот катастрофы тщетно пытался пробиться вой сирен. Корабль достиг базовой платформы, врезался в нее и сложился внутрь себя. Вся станция содрогнулась, и пол устремился на встречу с моим лбом.

Я проснулся и увидел, что в кабину вошла Салмагард. Взгляда на панель хватило, чтобы понять, что мы преодолели изрядное расстояние, но можно бы вздремнуть еще пару часов, а то и больше. Самочувствие было так себе, но я сразу ощутил, что это уже остаточные явления. Еще немного поспать, и все придет в норму.

Я глубоко вздохнул и посмотрел на Салмагард. Она уже устроилась в кресле второго пилота и любовалась видами. Выражение ее лица походило на то, какое было у Дейлани, когда она смотрела на пищу, напоминавшую о доме.

Я потянулся, она взглянула на меня. Я жестом остановил ее, догадавшись, что она сейчас будет просить извинения.

– Я много где побывал, – сказал я, рассматривая вместе с нею проплывавший внизу туман. – Но ничего подобного еще не видел.

– Просто дух захватывает, – ответила она, пожирая взглядом огромнейший из всех попадавшихся мне на глаза пиков.

– Напоминает о доме? – Как-никак, на Старой Земле находилась значительная часть самых высоких построек Империи.

Она покачала головой.

– Там нет ничего подобного.

Салмагард хотела что-то сказать мне. Я, правда, не мог догадаться, что именно. У нас было не так уж много предметов для разговора. Лежавший впереди путь был темен и совершенно непредсказуем, но нам не оставалось ничего, кроме как идти по нему.

Решила в чем-то исповедаться? Или, напротив, дала, наконец, волю своему любопытству?

– Вы ничего не рассказывали о том, как вас убедили пойти на военную службу, – забросил я удочку, оглянувшись на проход в пассажирский отсек. Мы не слышали ни звука, кроме ровного гудения моторов флаера. Нилс и Дейлани, скорее всего, спали, тоже воспользовавшись возможностью отдохнуть. Разумно.

Я ожидал, что она посмотрит на меня, но она лишь откинулась в кресле и закрыла глаза. Я запечатлел в памяти ее профиль на фоне звезд и заставил себя сосредоточиться.

– Я родился в очень скромной семье.

Она удивленно взглянула на меня.

– Поэтому я не знаю, каково быть кем-то вроде вас, – продолжал я. – Вероятно, для вас заранее приготовили этот путь и настоятельно предложили выбрать его. Но вы все же не были обязаны так поступать. Верно? Вас же не могли заставить.

Она приняла мой вопрос и пристально посмотрела на меня.

– На старшей дочери издавна лежит особая ответственность.

– Давайте взглянем на это вот с какой стороны, – сказал я, потирая подбородок. – Ваша родословная насчитывает уже немало ступеней, так что, полагаю, вы сами по себе представляете достаточную ценность для того, чтобы вступить в договорной брак.

– Такое тоже возможно. Но там, где я родилась, такой возможности, в общем-то, и не было.

Ее слова не удивили меня. Империя очень велика, и каждый город в каждой области каждой провинции каждого континента каждой планеты в каждой системе немного отличается от всех остальных. Но драмы в аристократической среде всегда связаны с договорными браками – сыновья то и дело бегут от них, поступают на военную службу и как раз перед героической гибелью в какой-нибудь справедливой войне до них доходит, что они действительно любили тех девушек, которых родители предназначили им в жены.

В некоторых имперских драмах граница между искусством и пропагандой тоньше, чем в других.

– Значит, вы пошли на службу не для того, чтобы избежать брака, – констатировал я.

Она покачала головой.

– В моем районе были три подходящих кандидата. Одному семь лет, другому тринадцать, а третьему почти пятнадцать. Я была готова выйти замуж за любого из них.

– Почему не за двоих? Или за всех троих?

– Я не имею предрасположенности к этому.

Я немного повернулся, чтобы видеть ее глаза.

– Интересно, существует ли какое-то предубеждение против таких девушек? – Она удивленно взглянула на меня. Видимо, я поставил ее в тупик своим вопросом. – Я когда-то был знаком с девушкой, имевшей, как вы выразились, именно такую предрасположенность. Очень не хотелось бы, чтоб вы ее презирали.

– Конечно нет, – ответила она несколько взволнованным тоном.

Я улыбнулся и вскинул руку.

– Не переживайте, я всего лишь задал вам неожиданный вопрос. Но вы все же сбежали от этой участи. Я знаю, военная служба предполагает продвижение наверх, но ведь и брак с представителем высших слоев с тем же успехом привел бы ваш род на следующую ступень. И не привел бы вас к скоропостижной гибели. Вы могли бы вести мирную обеспеченную жизнь на Старой Земле. Но вы все же выбрали иной путь. Вы оказались здесь. И никто вас не заставлял.

– Я никогда не противилась своим обязанностям. По крайней мере, поначалу.

Я был плохо знаком с тем, о чем она говорила, – никогда не хватало времени учиться, – но знал, что эти обязанности довольно существенны, особенно для старшей дочери.

– Мою – мою персональную роль, – Салмагард указала на свое лицо, – не раскрывали мне до тех пор, пока я не достигла совершеннолетия.

Я поморщился.

Поначалу я воспринимал программу наделения людей лицами древних героев как типично эвагардскую, но чем дальше, тем более извращенной она мне казалась.

Салмагард продолжала ровным голосом:

– Когда мне все объяснили, я увидела в этом возможность. Прежде мне никогда не приходили на ум мысли о, так сказать, бегстве.

Конечно же, не приходили. Она была слишком чистопородна для этого.

– Никогда и в мыслях не было сбежать, – повторила она. – Я была готова выйти замуж, готова была хранить генетическую линию, готова на все, что полагается. Но когда мне открыли путь, ведущий из этого замкнутого круга, – Салмагард встряхнула головой, – я не могла не воспользоваться им.

– Значит, вы не захотели навсегда остаться на Старой Земле. Полагаю, для того, кто там родился и вырос, не слишком странное желание. А посторонние вряд ли его поймут.

Однако Салмагард считала себя виноватой в этом и действительно исповедовалась мне. У нее сложилось ощущение, будто ее желание сделать что-то, не входящее в определенную ей долгом сферу, оказалось ошибкой, что стремление вырваться сделало ее нехорошим человеком. Или, выражаясь точнее, плохой дочерью. Для эвагардских аристократов это было важно.

Я постарался сдержать улыбку.

– Знаете, ведь существуют исторические прецеденты того, как женщины сами распоряжались своей жизнью. Великая герцогиня была, пожалуй, чемпионкой в этом отношении, вам не кажется?

– Наверно, вы правы.

– А вы сейчас на воинской службе. И направляетесь на «Джулиан».

Она скорчила недовольную гримасу.

– Это место мне гарантировали с самого начала.

Ее слова не удивили меня. Назначение было взяткой, и Салмагард знала об этом.

– Не придавайте этому особого значения. Любой новобранец отдал бы правую руку за возможность служить на флагмане. Вы, похоже, не оценили этой чести.

– О какой чести вы говорите? Я ровным счетом ничего не сделала. Тем более что проблема не в этом, во всяком случае, настоящая проблема. На борту флагмана все ненастоящее. Там только аристократы и носители генетических линий, играющие в солдатики.

Теперь эта юная женщина сидела передо мною без маски. И мне очень хотелось, чтобы такое случалось почаще.

– Они все прошли обучение, – ответил я. – Точно так же, как и вы.

– Вы и вправду считаете, что это справедливо? – спросила она. – Что столько носителей элитного генофонда набрали на этот корабль для его первого похода за их заслуги? Это все – сплошная показуха, – возмущенно закончила она.

– И эта показуха покажет вам галактику.

– Одни только столичные порты наших союзников, – бросила она, махнув рукой. – Другими словами, в интересные места он не пойдет.

– Если только не случится войны.

– Но вы же не можете всерьез надеяться на это?

– Конечно нет. Но в этом случае начнется что-то реальное.

До меня начало доходить. Нельзя наделить девушку генами Хранительницы и рассчитывать на то, что она с благодарностью воспримет тихую и заорганизованную жизнь великосветской дамы. Было нетрудно представить себе, что она воспринимала ритуалы, традиции и обычаи урожденной земной аристократии как пустоту и фальшь. Как разновидность показухи.

Но во всем этом была и полезная сторона. Целью кастовой системы Империи вовсе не было угнетение или разделение народа. Достичь высокого положения при наличии способностей мог любой – а высокие привилегии, которыми обладали те, кто принадлежал к многоступенчатым генетическим линиям, служили весьма серьезным стимулом. Люди видели, чего могут достичь своими усилиями. И, в придачу, получат в свое распоряжение все богатства Империи.

Но Салмагард росла внутри привилегированной прослойки. Для нее все это было лишь игрой.

– Вы же не в клетке. Будете хорошо служить и пополнять послужной список красивыми записями – сможете добиться любого назначения, какое вас устроит. Даже в колонию на краю вселенной, если вам этого действительно захочется. Возможно, вам будет интересно в Зоне свободной торговли – там много имперцев. На всех пограничных станциях имеются большие гарнизоны. Пожалуй, для дальних сторожевых постов ваша квалификация чересчур высока, но, если вы пожелаете расстаться с корабельной службой, вас с радостью возьмут на любой из них.

Она покачала головой.

– Семья найдет способ воспрепятствовать. Там все страшно боятся.

– За вас или вас?

– И так, и этак. Они не позволят мне перевестись.

– Они не смогут помешать вам.

– Они найдут способ.

Вероятно, она была права.

– В таком случае, сопротивляйтесь, – сказал я. – У вашей родни власти над вами лишь столько, сколько вы ей даете. Традиции это только традиции, а не закон. Они найдут способ? Найдите и вы свой. Переиграйте их. Они никак не будут ожидать подобного поведения от такой дочери, как вы. И не убеждайте себя в том, что у вас нет для этого сил и смелости. Вы уже сделали первый шаг.

Салмагард сидела с ошеломленным видом. Вероятно, она никогда прежде не позволяла себе подобных мыслей. Или же все эти рассуждения казались ей странными лишь потому, что исходили от меня? Вряд ли. Это был первый из пришедших мне в голову вариантов, но я сделал карьеру благодаря умению самостоятельно мыслить. Ей же пока было далеко до этого.

Я дал ей несколько секунд на то, чтобы впитать мои слова, но для того, чтобы по-настоящему свыкнуться с идеей бунта, ей потребуется гораздо больше времени. Я очень надеялся, что не толкнул ее на ложный путь. Я вовсе не пытался подорвать ее представления о приличиях и нормах, а хотел всего лишь напомнить, что у нее есть выбор.

– Думаю, если окажется, что мы взяли слишком мало воздуха, вам не придется тревожиться обо всем этом, – добавил я.

– Да, полагаю, что не придется. – Она улыбнулась. Но тут же вновь стала серьезной. – Я хотела бы спросить вас кое о чем.

– Этого-то я и боялся. – Я и вправду завел этот разговор для того, чтобы избежать неизбежного вопроса.

Салмагард не приняла мой намек.

– Можно?

Я решил сдаться.

– Чтобы задать вопрос, вовсе не требуется моего разрешения. Только не удивляйтесь, если я откажусь свидетельствовать против себя. Это, как-никак, одно из фундаментальных положений эвагардского правопорядка. У меня и без того хватает неприятностей.

Она слегка смутилась.

– Более чем.

Я постарался напустить на себя открытый и общительный вид. Салмагард несколько секунд собиралась с духом.

– Если мы доберемся до этой колонии… – начала она. Я ободряюще кивнул. Она облизала губы. – Если нам это удастся, то как вы будете скрывать свою личность? Вас же немедленно опознают. Я не очень-то верю, что вас до сих пор не опознала лейтенант, – добавила она, понизив голос.

– Нельзя увидеть то, чего не хочешь разглядеть, – ответил я, разведя руками. – Я не стану скрываться. – Я пожал плечами. – И мы все уцелеем.

Она совсем растерялась.

– Ничего не понимаю.

– Что тут понимать? Я – ваш входной билет.

– Но это же государственная измена! – Она вскинула руки. – Нас же будут судить за подготовку вашего бегства. Нас объявят шпионами.

Я уставился на нее, не находя слов. Измена? Бегство? О чем вообще она говорит?

Салмагард заметила выражение моего лица. Мы оба были окончательно растеряны и смотрели друг на дружку, ожидая ответов на озадачившие нас вопросы.

Я не выдержал и рассмеялся. Прикрыл рот ладонью, откинулся на спину и зажмурился. Поспешив совладать с собою, я улыбнулся девушке.

– Вы, кажется, говорили серьезно, – сказал я.

Она вновь облеклась в маску безмятежного спокойствия, и я понял, что расстроил ее.

– Простите, пожалуйста, – поспешно сказал я. – Я повел себя неучтиво, но вы изумили меня. До чрезвычайности изумили.

Она ничего не сказала. Только смотрела на меня. Я не мог представить себе, о чем она сейчас думала. Вероятно, она немного обиделась. Она не привыкла, чтобы над нею смеялись. Я вздохнул и повернулся к выходу в другой отсек. Кажется, мой смех не разбудил Дейлани и Нилса.

Я глубоко вздохнул и вновь повернулся к Салмагард.

– Кажется, я понял, что к чему. Мелкое недоразумение, только и всего. Посудите сами, как я мог бы сказать такое? Я не тот, кого вы во мне заподозрили. Я не то, что вы заподозрили. И ни о каком предательстве никто и не помыслит. Ни ганрайцы, ни колонисты. Чтобы предать, нужно изменить предмет своей верности. Правильно?

Она медленно кивнула.

– Я тот самый парень, каким был всегда. Мне пришлось выполнить кое-какую работенку, – признался я. – Но ведь человек, знаете ли, делает то, что должен.

Ее глаза широко раскрылись. До нее наконец-то дошло.

– Клянусь императрицей, – сказала она. – Не верю.

– Это уже ваше личное дело. Но не тревожьтесь насчет колонистов – даже будь я тем, за кого вы меня приняли, они не смогли бы ни с чем связать меня и ни в чем меня заподозрить. Мы добились перемирия, но столица была разрушена. И теперь, с какой стороны ни посмотри, я простой беженец. А вы, ребятишки, просто помогаете мне выбраться. Нужно еще придумать легенду о том, как мы здесь оказались, но это я возьму на себя. Только не мешайте мне говорить. Это я умею. Конечно, мне придется снова войти в роль. – Я тяжело вздохнул. – Но с этим ничего не поделать.

– Почему я не увидела этого?

– Вы не смотрели. Но разве так не лучше?

– Несравненно, – выдохнула она, изрядно обрадовав меня. – У меня такое ощущение, будто я сглупила.

– Ничего подобного. Во всем важном вы были совершенно правы. – Я немного помолчал, присматриваясь к ее лицу. – И в том, что доверились мне, вы тоже были правы.

Она кивнула, но вид у нее оставался озабоченным.

– Я правильно истолковала ситуацию на борту корабля?

– Вы имеете в виду диверсию? – Я снова вздохнул. – Вполне возможно.

– А в столице?

Я ответил не сразу.

– Да.

– И кто же виновник этих диверсий?

Я улыбнулся.

– Предпочел бы не строить предположений на этот счет.

Салмагард немного побледнела.

– Это чудовищно! – сказала она, и в ее глазах сверкнул неподдельный гнев.

– Что именно?

– То, что с вами делают.

Меня не слишком обрадовало то, что она узнала правду, но лучше уж так, чем она считала бы меня изменником или кем-то в этом роде.

– Обо мне не беспокойтесь. Беспокоиться нужно обо всех нас. Нам еще предстоит дальний путь.

– Я знаю. – У нее был усталый вид.

– Вы отлично держитесь, – сказал я. – Не знаю, какими усилиями это дается, но вы, все трое, молодцы, а вы – в особенности. Вы всего лишь выпускники, но отлично справляетесь с ситуацией. Не знаю, нужна ли вам моя оценка, но я просто поражен.

– Вы думаете, я гожусь для этого?

– Я думаю, что вы годитесь для всего, за что возьметесь всерьез. У вас есть гены и энергия. Легко представляю вас командующей флотом.

Уголок ее рта дернулся вверх.

– Правда?

Я пожал плечами.

– А почему бы и нет? Адмиралы и тетрархи тоже всего лишь люди. Великую герцогиню не конструировали генетически. Она была не из тех, кого специально создают для определенной работы, но она ее выполнила и стала тем, кем стала. Гены – это еще не все. Она была всего лишь женщиной. Черт возьми, она была всего лишь девчонкой! Вспомните-ка все ее деяния.

– Разве я могу это забыть?

Я сделал невинное лицо.

– Прошу прощения.

Она пожала плечами.

– Я тут представила себе, что вы могли бы такого порассказать… могли бы?

– Полагаю, у нас с вами есть серьезное сходство. Мы оба не любим смотреть в зеркала. Но может ли это когда-нибудь стать проблемой в повседневной жизни?

– Иногда.

Я хорошо знал, что она чувствовала.

– Учитесь искать во всем хорошую сторону. Герцогиня, по крайней мере, не была уродиной.

Девушка рассмеялась.

Я кашлянул, прочищая горло.

– И как вы считаете? Может ли высокородная дама, зная все это – и с весьма реальной перспективой гибели впереди, – при подобных обстоятельствах закрыть глаза на небольшую бестактность?

Она с усмешкой взглянула на меня.

– Я не высокородная дама.

– Ну, по сравнению со мной…

– При подобных обстоятельствах, полагаю, любая дама могла бы закрыть глаза на что угодно.

Я наклонился и поцеловал ее. Я предполагал, что поцелуй будет коротким, без особого подтекста.

Но коротким он не получился. В первый миг Салмагард была несколько шокирована, но не стала сопротивляться, а когда я, в конце концов, отодвинулся от нее, мне, на столь же короткий миг, показалось, что на ее лице мелькнуло выражение разочарования. Хотя, возможно, я принял желаемое за действительное.

Затем румянец отхлынул с ее щек, и на лицо вернулась обычная маска эвагардского бесстрастия.

Непроницаемая маска.