На фоне тяжелого серого неба мокро блестела листва деревьев. Сара сидела в своей машине на стоянке у морга. Она включила радио и тут же выключила. Тишина и холод выгнали ее из машины. Она медленно шла к белому кирпичному дому, где находился зал похоронных обрядов.

— Правда, она хорошо выглядит? — сказала Вера, стоя у гроба. — Потому что они постарались красиво уложить ей волосы.

Маргарет выглядела скверно. Тем не менее Вичел и Вера настояли на том, чтобы гроб выставили открытым. У Ллойда не было желания с ними спорить.

— Как много красивых цветов ей принесли, — сказала Айрин. — Ты только посмотри, сколько цветов. — Она отошла от гроба, чтобы прочитать на столике в углу карточки с соболезнованиями.

— Маргарет прожила счастливую жизнь, — сказала Вера.

— С чего ты это взяла, тетя Вера? — спросила Сара.

— Она никому не причиняла зла, вот что я хочу сказать.

— Надеюсь, я тоже пока не сделала никому ничего плохого, — сказала Лаура. Она обняла Сару одной рукой.

— А по-моему, она впустую прожила жизнь, — сказала Сара.

— Почему же? — сказала Вера. — Она заботилась о сестре.

— Тот, кто видел, что она впустую тратит жизнь, должен был сказать ей об этом, — сказала Лаура. Она сняла руку с плеча Сары.

— Какой диагноз? — прошептала жена священника.

— Пневмония, — сказала Лаура. — Исследование газового состава крови показало острую кислородную недостаточность, а рентген легких — обширные застойные участки.

— Она была здорова, как лошадь до того, как перенесла грипп, — сказала Сара.

— Я все-таки не верю, что ее доконал грипп. А как по-вашему? — спросила Вера у жены священника.

Хестер Блейк носил вельветовую шляпу, похожую на опавший лист. Хестер когда-то был проповедником. Сара вообразила, как она открывает рот, чтобы произнести проповедь, но из груди ее почему-то льется итальянская ария. Она не может остановиться и продолжает петь, да еще не своим голосом.

— Эта новость нас прямо-таки сразила, — сказал Хестер.

— Счастье, что Господь прибрал ее спящей, — сказала Вера.

Вошла Милдред и направилась к гробу. Когда она подошла, Вера взяла ее под оба локтя, словно это были отдельные хрупкие предметы. Милдред, прикрывая рот платком, искала глазами лицо сестры.

— Теперь она с мамой и папой на небесах, — сказала Милдред. — И еще с Энзелом и Дороти.

Их младшая сестра Дороти сбежала с ковбоем, выступавшим в родео, потом развелась с ним. После этого она вышла замуж за еврея и переехала в Пеорию, чтобы помочь мужу управлять баром.

— В Пеории Дороти и умерла, — сказала Милдред. — Во время первой мировой войны, в марте. Никто из родных не смог поехать на похороны.

— Ее мужа убили во Франции, — сказала Вера жене священника, — а она умерла тремя неделями позже от испанки. Ни один из них не узнал о кончине другого. Разве это не трагично?

Саре представилась холодная, голая комната. Через окно тоскливо сочится зимний сумеречный свет. И в комнате — никого.

— Неужто никто не огорчился из-за того, что она вышла за еврея? — спросила она.

— Конечно, в семье были расстроены, — сказала Милдред.

…Сара и Винни Голдмен сидели на заднем сиденье в малолитражке его старшего брата. Брат, толстый и уже лысый, сказал через плечо: «Мы с Натальей все обдумали и решили, что будет прекрасно, если вы поженитесь». Винни закатил свои черные глаза и присвистнул, чтобы удержаться от смеха. Брат затормозил на красный свет перед гостиницей «Праздничная». Стоял чудесный осенний день. Жена брата обернулась к ним, перебросив руку через спинку сиденья. Она улыбалась, показывая свои безупречные зубы. Светофор переключился на зеленый, и она снова повернулась к лобовому стеклу. А Винни сказал, что у них с Сарой вовсе даже нет никаких конкретных планов. Она любила и одновременно ненавидела Винни Голдмена. Это был первый в ее жизни человек, которого она одновременно любила и ненавидела. Она предупредила его, что никогда не выйдет замуж за еврея.

— В доме так пусто без нее, — сказала Милдред. — Мне не хотелось, чтобы забирали ее одежду.

— А кто ее взял? — спросила Лаура.

— Мы решили, что самое правильное — унести из дома ее одежду, всю, — сказала Вера.

— Я тоже думаю, что это правильно, — сказал Хестер.

— И это в наше время называется поступить по-христиански, — сказала Сара.

— Она на себя не похожа, — сказала Милдред. Она наклонилась над гробом и дотронулась до руки Маргарет. — Уж я-то знаю ее лицо лучше, чем свое. Всегда буду видеть перед собой ее рот, нос…

— Я не очень хорошо помню цвет ее глаз, — сказала Лаура.

— Маргарет всегда считала, что нос у нее слишком велик, потому что он больше моего, — сказала Милдред.

— У Маргарет был вовсе не такой уж большой нос, — сказала Вера.

— Если она чувствовала, что он большой, — сказала Сара, — это все равно, что на самом деле большой.

— Маргарет преставилась, — сказал преподобный Блейк, — Маргарет вознеслась. — Он улыбнулся в потолок.

Лаура, сидевшая, как и Сара, скрестив ноги, распрямила их, а потом снова скрестила. В конце зала заплакал ребенок.

— Господь сказал, что упокоит рабов своих. Он обещал им блаженство. Сегодня, — продолжал преподобный Блейк, — Маргарет упокоена. — Он сложил пухлые ладони в воздухе над кафедрой. — Сегодня день ее великой радости, счастливейший день ее жизни. — Он разнял ладони, словно выпуская радость на волю.

Сара смотрела на портрет Христа на стене за — гробом. Его светло-каштановые волосы были разделены пробором посередине и казались пушистыми. Он словно высматривал кого-то из своей рамы, но без особой заинтересованности. Для мужчины он выглядел слишком беззащитным и, пожалуй, даже слабохарактерным. У Мирти был такой же овальный портрет Христа в ее фортепьянной комнате. Сара подумала, что знает, почему так много женщин преданы ему на всю жизнь, — он был неотразим, но безопасен и не принадлежал ни одной женщине.

— Я сказала ей: «Маргарет, у нас капот отскочил». А она: «Не отскочил, а чуточку приподнялся». И как ни в чем не бывало продолжает себе рулить, — Милдред расправила салфеточку на поручнях кресла. — А капот заслонил стекло и непонятно было, где мы едем, у меня было ощущение, что мы вообще плывем, а не едем. Потом, когда мы опустили капот, мне показалось, что полчаса назад мы уже проезжали по этому отрезку шоссе.

— Ради бога, — сказала Айрин. Она взглянула на Ллойда.

— Маргарет так уверенно управляла машиной, как будто на роликовых коньках бежала, — сказала Милдред.

— Ого! — сказала Сара и почувствовала, что проголодалась.

…Мимо нее неслись дощатые стены, когда она кружила и кружила на роликах по огромной комнате под жуткую органную музыку. Ей казалось, что она летает. А Лаура врезалась в стену и загнала в ладонь здоровенную занозу. «И ты, Сара, не отвела сестру к доктору? — допытывалась Кейт Хэкльберри. — Если бы это была моя сестра, — сказала Кейт, — я бы пошла с ней к врачу». У Кейт сестры не было. Сара покатила дальше. Ей хотелось только кататься и кататься. Дома в тот вечер она смотрела на забинтованную Лаурину руку, лежавшую на подлокотнике кресла. Пораненная рука лежала неподвижно. По телевизору показывали какую-то викторину. Все-таки ей нужно было пойти к врачу с Лаурой, она обязана была пойти.

— Она рассказывала мне, что видела во сне, как пилотирует вертолет, — сказала Милдред.

— Но почему, скажите на милость, ей такое приснилось? — спросила Вера.

— А почему бы и нет, — сказал Ллойд. Во время второй мировой войны он служил летчиком. Он стоял у камина в доме Мирти. Все следили за газовым пламенем.

— Она была тайно помешана на быстрой езде, — сказала Милдред.

— Нет, — сказала Вера. — Я ездила с ней и Вичел ездил. Я думаю, что она просто хорошо водила машину.

— По-моему, тоже, — произнес Вичел, сидевший у окна.

— Просто она при вас себя сдерживала, — сказала Милдред.

— Ну, это смешно, — сказала Айрин и прикрыла ладонью нос.

— Однажды я уронила на пол банку с майонезом и надо было сразу вымыть пол, вы же знаете, какой майонез маслянистый. Так вот, пока я замывала пятно, Маргарет отправилась в гараж, села в машину и непрерывно оттуда сигналила.

— Я и не представлял себе, что вы вдвоем так много разъезжали, — сказала Айрин.

— Я рад, что этого не знал, — сказал Ллойд. — Ну и ну, подумать только, какие лихие гонщицы!

— Однажды я взглянула на нее, когда она сидела за рулем, а она так хищно ухмыляется, ну в точности, как один сорванец, с которым мы учились в начальных классах.

— Почему она бросила водить? — спросила Лаура.

Милдред обмахнулась веером.

— Прошлым летом мы ездили к одному цветному, к югу от города, за консервированными томатами…

— Вичел меня однажды туда возил, — сказала Вера. — Я помню место, о котором вы говорите.

— Мы знали этого цветного еще мальчишкой, — сказала Милдред. — Его семья жила на вершине Индийского холма. Помню случай, когда дорога стала непролазно грязной, он и его папаша вышли со стадом мулов и втащили машину нашего папы на холм.

— Да-да, Индийский холм — то самое название, которое я пыталась вспомнить, слышишь, Вичел? — сказала Вера.

— В тот день, когда мы с Маргарет к нему приехали, он сидел на крыльце дома в качалке. Мы подошли, и он сказал: «Видите, какие у меня большие уши». И так вот сидел, демонстрируя свои уши.

— Кто-нибудь что-нибудь понял? — спросила Вера, оглядывая присутствующих.

— А Маргарет глядела на него так, словно он открыл ей какую-то великую истину. Она не произнесла ни слова, но когда мы вернулись домой, положила ключи от машины в ящик кухонного стола и больше никогда их не вынимала. — Милдред приложила платок ко рту.

Сара вспомнила, как увидела однажды своих тетушек в бакалейном магазине. Они выбирали консервированный суп по две банки каждого названия. Поскольку они редко переговаривались на людях, окружающие думали, что одна читает мысли другой.

— Я не раз обскакивал ваш «плимут» на своем «паккарде», — сказал Ллойд.

— Этот «паккард» раньше принадлежал доктору, а он для благовония держал в перчаточном ящике саше, но с вульгарной картинкой, — сказала Милдред с интонациями Маргарет.

— У меня всё руки не доходили выкинуть это саше, — сказал Ллойд, и скрестил руки на груди.

— Там была изображена девица, как на открытках, которые солдаты прикалывают к стенке в казарме. Я впервые такое увидела, — сказала Милдред.

— Плотские желания богомерзки, — подала Мирти голос из своего кресла.

— Кому нужен «плимут»? — спросил Вичел. — Вам, дети, он нужен? — Он посмотрел на Мэриэнн.

— Нет, папа, нам «плимут» не нужен, — отозвалась Мэриэнн. — Мне нравится моя «тойота».

— Уход за «плимутом» — жуткая морока, — сказал зять Вичела.

— Отнюдь, — сказал Вичел. — Машина в превосходном состоянии.

— Может быть, кто-то из близнецов хочет? — спросила Вера.

— Боюсь, что в городе вспыхнет восстание, когда люди увидят, как я в своей огромной шляпе восседаю за рулем «плимута», — сказала Лаура.

— Питеру — вот кому нужна машина, — сказала Сара.

— Но Питер не может вернуться в страну, чтобы получить ее, — сказала Вера.

— Может быть, кто-нибудь возьмет машину и перегонит ему в Канаду? — сказала Сара.

— Никто не станет с ним связываться, — сказала Лаура.

— Кто хочет есть? — спросила Айрин. — На кухне горы еды.

— Что вам принести поесть, тетя Милдред? — спросила Вера.

— Была бы жива моя мама, она бы испекла нам миндальный торт со взбитыми белками, — сказала Милдред. — Она делала божественные миндальные торты.

— Миндальный торт — прелестная вещь, — сказала Мирти.

— Почему бы вам не поиграть нам, тетя Милдред? — попросил Вичел, вставая.

— Уж я, право, и не знаю… — сказала она.

— Поиграйте, тетя, — попросила и Лаура.

Милдред встала, медленно подошла к пианино и села, положив руки на колени. Потом заиграла «Не спеши, моя лошадка». Вичел встал рядом с пианино и запел тенорком.

— Как хорошо она играет, — прошептала Вера на ухо Айрин. — Маргарет было до нее далеко.