Я дошел до двери и смотрел ей вслед, пока она не свернула за угол, к кафетерию. Во всем коридоре пристройки никого не осталось. Я вернулся в репетиционный зал и закрыл распашные двери.
Потом подошел к двери преподавательской и подергал ее. Закрыта. Достав из кармана две скрепки, я за двадцать секунд разобрался с замком и оказался внутри. Закрыл за собой дверь и защелкнул замок.
Ткнул выключатель на стене из шлакоблока. Зажглись две круглые люминесцентные лампы. Я оглядел захламленную комнату, едва три на три метра размером. Если убрать шкафы, сложенные одна на одну коробки, стол и массивное офисное кресло.
Я сел в кресло и тронул средний ящик стола. Тоже закрыт. Это меня порадовало.
Замок отнял у меня где-то минуту. Многовато для ящика стола, но время у меня было. Совсем не возражаю, если наткнусь на что-нибудь, выставляющее Гаррета в плохом свете. Я представил себе, как отправлю Элизабет доказательство того, что она совершила ужасную ошибку.
Поначалу я не заметил в ящике ничего стоящего. Ручки, мелочь, трости для кларнета и саксофона. Розовый ластик, сломанная дирижерская палочка. Пара мундштуков для медных духовых.
Но под ними оказался блокнот на пружинке. Я достал его и открыл. Куча небрежно написанных заметок насчет ранжирования деревянных духовых. Захватывает, как текст экзамена на права.
Из-под задней обложки блокнота вывалились пара конвертов формата «легал». Незапечатанные, так что я их открыл.
О’кей, я бы все равно их открыл.
В первом лежала стопка из пяти фотографий, распечатанных на домашнем принтере с цифровых снимков. Фотографии Элизабет, и некоторые из них были очень пикантны.
Ну, если по правде, то не особенно. Но не стоит такие в школе хранить. Даже у баптистов есть границы на ту тему, в каком виде дети могут увидеть директора. И какие ее части. Снимки были сделаны в солнечный летний день на пляже в Галвестоне, и Элизабет выглядела хорошо. Не хуже девочек в лиловых бикини из порно. Так что мальчики-подростки их быстро отсканят и выложат по всему Интернету.
Меня это взбесило. Неужели Гаррету действительно надо было их распечатывать и на работу приносить? Неужели он не мог восемь часов провести, не глянув на пупок Элизабет? Черт, я уже шесть лет воздерживаюсь, и ничего. Более-менее.
Я заткнул фото в бикини обратно в конверт, решив не разглядывать их слишком пристально. Теперь я знаю, где их снова найти.
А потом я открыл второй конверт. Там была всего одна фотография, куда более старая. Снятая настоящим пленочным фотоаппаратом и напечатанная в фотостудии. Вот насколько старая.
На ней был Дэвид Гаррет, в бытность свою старшеклассником, на фоне большого дома на ранчо и с еще одним кадром, на пару лет его помоложе. Подросток Дэвид ухмылялся и держал – вернее сказать, был одет в – блестящий медный сузафон. Он и тогда был симпатичным, возможно, одаренным и популярным, несмотря на то, что в оркестре его считали чудиком. Так хотелось вернуться назад во времени и закатить ему пощечину.
Но, помимо этого желания, я весьма заинтересовался другим парнем.
Он был белым. И он, и Дэвид были в футболках с портретом Джимми Хендрикса и синих джинсах. Футболки разного цвета, но такого вида, будто их купил один и тот же человек в одном магазине.
Чтобы что-то понять, мне потребовалась минута, как ни странно. Может, сбили с толку темно-русые волосы второго парня, поскольку я его таким еще не видел. Но затем я его узнал. На нем не было красного жилета и ковбойской шляпы, но серые глаза и мрачное выражение лица с годами не очень-то изменились.
На фотографии он был с фиберглассовым сузафоном на плечах. Может, поэтому и мрачный, раз медного не досталось.
И это был тот самый покупатель, встретившийся субботней ночью с бандой малолеток. Чувак с чудовищным револьвером по имени «Судья».
Карлос.