Глава 20

Этот-Как-Его был похож на зубной эликсир

Этот-Как-Его был похож на зубной эликсир, подумала Хэлли, выходя из Остинской публичной библиотеки. Он смывал вкус всего и всех. После мутной и невнятной трехмесячной полусвязи с полуколлегой Карлом Шугарманом Этот-Как-Его – он адвокат, ко всему прочему, – появился в прошлую пятницу, и чувства Хэлли сделались резкими и прозрачными, как осколок стекла.

Сейчас она пошла в библиотеку, чтобы возвратить семь просроченных книг (четыре были взяты для Клео, две – для Тони и одна – для нее самой), но, разглядывая книжные полки в поисках нового чтива, она могла думать лишь о прошедшем уикенде и о человеке, с которым она этот уикенд провела. Поэтому она вышла из библиотеки с пустыми руками и обнаружила, что солнце уже село, пока она была внутри. Небо затянули облака, и похолодало. Хэлли вдохнула полной грудью; приближался дождь. Почти полвосьмого, так что у нее больше часа до того, как ее бывшая свекровь привезет Клео и Тони домой. Дети со Дня благодарения оставались в Раунд-Роке, и бабушка обещала отвезти их сегодня в школу и забрать. Потом она собиралась повести их в детский музей и на обед с пиццей в детском кафе и лишь потом привезти домой.

Хэлли, конечно, была рада опять увидеть своих детишек, но все-таки жалела, что ее длинный уикенд, лишенный деловых и материнских забот, подходил к концу. Правда, продлить его не было никакой возможности. Она уже подарила себе половину сегодняшнего дня, впервые бог знает за сколько времени дав себе волю в понедельник утром спать допоздна. Этот-Как-Его разбудил ее на минутку в восемь утра, сказал, что ему пора ехать; она поцеловала его и затем свалилась обратно в постель, проспав до одиннадцати. Потом равнодушно попробовала отладить своему клиенту программное обеспечение бухгалтерского учета, но вскоре отказалась от попыток. Вместо этого ей захотелось смотреть мыльные оперы и ток-шоу, пока ближе к вечеру она не вспомнила о библиотечных книгах. Лишь тогда она приняла душ и оделась.

Остановившись к северу от библиотеки, на тротуаре перед Остинским историческим центром, Хэлли посмотрела через Гваделупа-стрит на одну из городских Лунных Башен. Эта стояла на юго-восточном углу Гваделупа-стрит и Девятой улицы и была абсолютно такой же, как и та, на которую она и Этот-Как-Его пытались забраться субботним вечером по соседству с университетским городком. После нескольких попыток они сдались и, хохоча, упали на землю. Каждая башня в сто шестьдесят пять футов высотой, и первые пятнадцать футов надо преодолевать по гладким стальным шестам. При последней попытке Этот-Как-Его хотел одолеть шест наскоком, и Хэлли помогала, подталкивая его головой в задницу. Это не помогло. Во всяком случае, в отношении башни.

Тот субботний вечер, и предыдущий вечер, и последующий вечер – все они не особо удались… прежде всего потому, что уикенд вообще начался гадко. Хэлли с детьми пошла в четверг на обед в День благодарения к бывшей свекрови, и, к ее ужасу, ее бывший муж Билл внезапно появился из тени, в которой прятался последние три года. Он возник весь в белом, рассчитывая на обед и внимание, будто заслуживал того и другого. Даже его родная мать, похоже, не особенно обрадовалась его приходу, но все же усадила за стол. Так что последующие четыре часа Хэлли чувствовала себя как проклятая душа в аду.

Однако Клео и Тони получили удовольствие, обращаясь с Биллом с той же любезностью, какую они выказывали по отношению к любому, кто прикасается к их матери. Короче говоря, они фыркали ему прямо в лицо и пролили соус ему на колени. Сердце Хэлли наполнилось гордостью, и она удовлетворила их горячую просьбу провести уикенд с бабушкой.

Так что, убедившись, что Билл ушел и больше не вернется, Хэлли поцеловала детей на прощание, строго-настрого наказала бабушке не дурить им головы баптистской пропагандой и ушла на четыре свободных дня. Вечер четверга она провела дома в гордом одиночестве, но в пятницу решила побаловать себя кинофильмом.

Она пошла смотреть «Пианино», и когда Харви Кайтел показался голым, она не удержалась от одобрительного возгласа. Несколько человек в кинозале на нее зашикали, но парень, сидевший прямо за ней, перегнулся через сиденье и прошептал: «Это же просто спецэффект».

После кинофильма они продолжили беседу на парковочной стоянке, а затем пошли вместе поужинать, а затем вместе легли в постель. В какой-то момент он сообщил, что юрист, и раскрыл, что зовут его Дуэйном. Тогда Хэлли ему сказала, что если его род занятий она еще может простить, то имя Дуэйн – это уже чересчур.

– Я буду называть тебя «Этот-Как-Тебя», если ты не против, – сказала она, думая при этом, что он и впрямь довольно симпатичен, несмотря на маленькое брюшко и уже намечавшуюся лысину.

– Прекрасно, – ответил он. – Тогда я буду называть тебя Холли.

– Ты не так произносишь, – попыталась она его поправить. – Меня зовут Хэлли, а не Холли.

Он усмехнулся и поцеловал ее, и она почувствовала что от него все еще пахнет жареной кукурузой из кинотеатра.

– Если тебе можно называть меня «Этот-Как-Тебя», то мне можно называть тебя Холли. Кстати, вспомни, что Харви Кейтел был не единственным голым актером в том фильме.

Хэлли сделала вид, что оскорблена.

– Я не уверена, что хочу называться именем актрисы, которая настолько ниже меня ростом. – Она поразмышляла с минутку. – Думаю, что могла бы называть тебя Харви, хотя это не намного лучше Дуэйна.

Он прижал ее к себе крепче.

– Разве ты не должна изображать из себя немую?

И некоторое время они действительно не говорили.

Остаток уикенда они провели вместе, и Хэлли наслаждалась каждой секундой. Она думала, что Этому-Как-Его тоже понравилось. Она даже думала, что, может, они решат увидеться снова.

Но, глядя на шесть широких полос света, которые отбрасывал вниз на перекресток искусственный лунный свет – единственный лунный свет, видимый сейчас из-за облаков, – Хэлли уже знала, что она и Этот-Как-Его в лучшем случае станут просто друзьями и, возможно, любовниками на час. О браке или даже о совместном проживании не могло быть и речи. Она даже сомневалась, что будут еженедельные обеды или трах, поскольку, как бы им ни было хорошо вместе, все бы изменилось, будь рядом Клео и Тони.

В этом часть проблемы, возникшей с Карлом Шугарманом. Хэлли думала, что могла бы в него влюбиться, но однажды вечером он говорил с Тони таким голосом, который можно было назвать отеческим. Голос не был ни придирчивым, ни даже командирским, но вместе с тем имел оттенок собственничества. И на этом все.

Ее дети принадлежали только ей. Больше никому.

И это означало, что, пока Клео и Тони не вырастут и не встанут на ноги, она не сможет ввести в семью мужчину. Попытка сделать это поставила бы перед ней и мужчиной неразрешимую дилемму. Карл Шугарман испортил их отношения, когда в его голосе прозвучала отеческая забота, но Этот-Как-Его мог бы испортить их так же легко, если бы в его голосе прозвучало безразличие. Мужчина мог бы найти точку идеального равновесия между этими двумя крайностями и некоторое время балансировать, но Хэлли сомневалась, что кто бы то ни было, будь он хоть святым, сумел бы продержаться долго. Томми не смог, и Карл Шугарман не смог, и Этот-Как-Его тоже не сможет.

Хэлли представляла себе лишь одного человека, который бы это смог, и этим человеком был Стивен Корман. Но не было ни малейшей возможности вступить со Стивеном в отношения такого рода. Хотя ей и льстило его влечение к ней, ответного влечения она не чувствовала. Она не знала почему – в нем же совсем не было недостатков. Вообще-то она думала, что он просто душка. Но только не для нее.

К тому же он женат на Кэти. А у Хэлли имелись правила на этот счет.

Такие вот дела. Ни один мужчина не мог отвечать ее требованиям. Пока ее дети оставались ее детьми, Хэлли обречена лишь на случайные связи. Не слишком-то радует, но такова цена, которую она заплатила за то, что у нее есть Клео и Тони… ну, она же не могла отвезти их за город и оставить там на обочине.

В результате поиграться в дом с Этим-Как-Его было довольно весело, но теперь с ним покончено. Через несколько минут настанет время отправляться домой и спуститься с небес на землю.

Хэлли улыбалась, а глаза ее слезились, пока она пристально глядела на Лунную Башню. По городу было разбросано еще шестнадцать, оставшихся от тридцати одной, возведенной в 1895 году. Тогда шесть углеродных ламп-фонарей на вершине каждой башни работали от электричества колорадской дамбы. Система освещения была так хороша, что Остин прославился как город вечного лунного света – и, следовательно, предположила Хэлли, как город вечного безумия. Переход на современные лампы дневного света, похоже, ничего не изменил.

Теперь она жалела, что они с Этим-Как-Его в субботу не сумели подняться на башню в западном университетском городке. Если бы они добрались до вершины, ей бы удалось открутить одну лампу. Тогда она подарила бы ее Джеку, чтобы он мог держать кусочек Луны у себя в квартире и таким образом сходить с ума и раздеваться в любое время и в закрытом помещении, а не раз в месяц на улице.

– Уж пожалуйста, будь в доме, – пробормотала Хэлли. Джек пообещал ей, что сегодня поедет на джипе к ее дому на Холмах, несмотря на то, что будет там один. Тот случай на утесе Боннелл два месяца назад был досадной ошибкой, уверял он. Теперь он поведет себя лучше и, прежде чем разденется, убедится, что оказался за пределами городской черты.

Хэлли хотелось в это верить. Никто из их сомнительной компашки не смог поехать с ним в этом месяце, потому что Полнолуние попало на понедельник после праздников и у всех накопилось слишком много работы. Даже Стивен, этот Мистер Готов-Помочь, сказал, что из-за скопившейся груды бумаг на этот раз он – пас.

Но на прошлой неделе Хэлли говорила с Томми Моррисоном, и тот сказал, что будет у себя на Холмах со Дня благодарения до Нового года. Поэтому она попросила Томми проведать Джека сегодня вечером. Он согласился. И поскольку у Томми был телефон, он пообещал Хэлли позвонить ей около десяти, чтобы сердце ее было спокойно.

Облака над Лунной Башней прорезала белая вспышка, и затем грянул гром. Резко запахло озоном, чему Хэлли очень удивилась. Чтобы запах был столь сильным, молния должна ударить совсем близко, но единственная молния, которую она видела, была высоко в облаках.

Пока она так размышляла, лампы наверху башни мигнули и потускнели. Но через секунду вновь засияли, все ярче и ярче, пока Хэлли не стало больно смотреть и ей не пришлось опустить взгляд.

Она увидела вокруг себя целых шесть своих теней. Тени была такими темными, а свет вокруг таким ярким и голубовато-белым, что Хэлли уверилась: сейчас лампы на Лунной Башне взорвутся и на нее обрушится ливень стеклянных осколков.

Она побежала к северу, думая, что попробует до взрыва рвануть через Девятую улицу в парк Вулдридж, но сделала всего несколько шагов, и тут освещение снова потускнело. Поэтому Хэлли остановилась и посмотрела на тротуар в надежде, что это даст ее глазам шанс прийти в норму. Она увидела, как по бетону гуляют яркие синие пятна, и вспомнила, как в 1982 году попробовала ЛСД.

Тут резкий порыв ветра взъерошил ей волосы, и огромная тень упала через тротуар и мелькавшие, словно в калейдоскопе, синие картинки.

Хэлли пришлось снова посмотреть на башню.

На мгновение сквозь синий калейдоскоп она вроде бы разглядела огромную сову, которую загипнотизировали башенные лампы, и теперь сова летала вокруг них, как ночная бабочка вокруг лампочки в подъезде. Но потом, щурясь на огни, в ярком свете которых синий калейдоскоп исчез, Хэлли поняла, что у существа, летавшего вокруг Лунной Башни, перья только на крыльях и что некоторые из этих перьев выпали и, кружась, опускаются на тротуар. Теперь Хэлли разглядела и черные волосы, и молочную кожу.

Это не сова. Это Лили.

И хотя Хэлли в августе своими глазами видела у двери своего дома, как Лили взлетает в небо, ее все равно шокировало это зрелище – Лили кругами летает на высоте больше ста пятидесяти футов в центре города Остин. С полминуты Хэлли лишь молча смотрела. Потом, решив окликнуть Лили и спросить, что за чертовщина творится, она заметила людей, шедших по тротуару от библиотеки. Так что она быстро отвела взгляд, испугавшись, как бы они не проследили за ее взглядом и не посмотрели на башню. Она понятия не имела, что может случиться, если они так сделают, и не хотела выяснять.

Две женщины и мужчина, беседуя, прошли мимо и не обратили на нее внимания. Они даже не взглянули на башню, хотя свет мерцал, когда Лили заслоняла его крыльями.

Люди пошли по Девятой улице на запад и исчезли внизу холма. Хэлли посмотрела на север на Гваделупа-стрит. Улица была необычайно тиха. По ней ехали только четыре автомобиля, попавшие на Гваделупа-стрит с улицы с односторонним движением, но через несколько секунд исчезли и они. На холме было пустынно.

Хэлли побежала к подножию башни и вытянула шею, разглядывая ее треугольный стальной скелет. Ей показалось, что крылья Лили находятся в опасной близости от тросов, поддерживающих башню. В любом случае полет Лили выглядел неровным, и Хэлли боялась, что Лили упадет, если заденет трос крылом.

– Лили? – позвала она. Она старалась не кричать слишком громко; она не хотела напугать богиню. – Это ты?

Лили не отвечала и продолжала кружить около башни.

Хэлли попробовала позвать чуть громче:

– Лили, это Хэлли! Ты в порядке?

На этот раз Лили слегка отлетела от башни, на долю секунды повисла в воздухе, а затем ринулась назад, попав между двумя тросами дюжиной футов ниже огней.

Хэлли взвизгнула и отскочила в уверенности, что Лили сейчас упадет. Но тут увидела, что Лили сумела схватиться за башню руками и ногами. Когти Лили скребли по стали, и она обхватила башню слабо подрагивавшими крыльями. Пятнадцать или двадцать перьев медленно слетали вниз, танцуя в синеватом свете.

– Держись! – завопила Хэлли, уже не пытаясь симулировать спокойствие. – Я позову на помощь!

Правда, сказав это, она сообразила, что понятия не имеет, кого звать на помощь. К кому обращаться с просьбой снять голую богиню с Лунной Башни? В «Скорую помощь»? В городские коммунальные услуги? В пожарную охрану? Или просто позвонить по 911, а там уж диспетчер решит, что делать?

Она посмотрела на север Гваделупа-стрит и на запад на Девятую улицу, надеясь позвать кого-нибудь, кто знает, как действовать. Но на улицах и тротуарах было на удивление пусто.

Тут она услышала голос Лили, тихий и дрожащий. Как будто из домофона.

– Хэлли, не оставляй меня одну, – сказала Лили. – Я ослепла. Я не могу найти Джека. Я не знаю, где нахожусь. Я не знаю, как спуститься.

Хэлли смешалась:

– Я тоже не знаю, как тебе спуститься, так что выхода нет, надо искать того, кто знает. И тебе придется висеть, пока я кого-нибудь не найду.

Лили покачала головой. Ее волосы прокатились по крыльям, и опять посыпались перья.

– Я хочу, чтобы пришел Джек, – сказала она. – Джек поймет, что делать.

Хэлли застонала. Слепой поведет слепого.

– Джека нет в городе. Он поехал в мой загородный дом.

– Я знаю, – жалобно сказала Лили. – Я думала, что направляюсь туда же. Но тут облака закрыли холмы, и я стала плохо видеть, поэтому искала Луну. И я думала, что нашла, и попробовала вернуться и начать сначала – но тут свет стал слишком ярким, и я вообще перестала видеть. Где я?

– Ты в сотне футов над землей на столетней башне в центре Остина, – сказала Хэлли. – Поэтому не двигайся. Или богиня может упасть с сотни футов и не пострадать?

Лили трясло.

– Я не знаю. Прежде я никогда не падала.

Хэлли опять застонала:

– Господи Иисусе, тогда лучше оставайся на месте.

Лили издала слабый, но мелодичный смешок.

– Я ведь, кажется, просила тебя не упоминать это имя в моем присутствии.

– Извини.

– Я просто не люблю, когда мне говорят «нет».

Несколько секунд они молчали. Лили цеплялась за башню, а Хэлли чуть не вывернула шею, глядя на нее.

– Слушай, – сказала наконец Хэлли, – нам нужно что-то делать. Мне скоро нужно домой, или мои дети и их бабушка, больше известная как Злая Ведьма с Севера, будут торчать на улице в ожидании меня. Старая клюшка и так считает меня паршивой матерью, но мне бы не хотелось вооружать ее дополнительными поводами.

– Ладно, – сказала Лили. – Что ты хочешь делать?

Хэлли попробовала придумать план и в конце концов почувствовала себя Винни Пухом, который пытается снять Тигру с дерева.

– Ну, – сказала она, изучая башню, – внутри каркаса есть какая-то платформа, которая, похоже, работает как ручной подъемник. Но я не знаю, как она работает, и в любом случае она на замке. И у южного края треугольника есть точки опоры для ног, но поскольку ты ослепла и ноги у тебя, хм, странные, я бы не советовала это пробовать. Так что, наверное, мы звоним в пожарную охрану.

– Нет, – сказала Лили. – Ни один человек не увидит меня, кроме тех, кого я сама выбрала.

Хэлли подумала, что для Лили сейчас не лучшее время потакать своим властным замашкам, но в то же время не могла не сочувствовать. Вопрос стоит о личной неприкосновенности. Она вновь задумалась.

– Попытайся закрыть глаза на минуту, – сказала она. – Может, ты ослепла лишь потому, что оказалась слишком близко от ярких огней.

– Ладно, – сказала Лили. – Но я все же хотела бы, чтобы Джек очутился здесь.

Она как будто отчитала Хэлли.

– Слушай, я делаю все, что могу сделать без монтажной люльки.

– Я закрыла глаза, – сказала Лили. Ее когти опять заскребли по стали, до Хэлли донесся скрежет. – Но при чем тут люлька?

Хэлли ничего не ответила. Вместо этого она смотрела вокруг, на улицу и на дорогу к библиотеке. Оттуда только что вышла толпа с книгами и видеокассетами. Но как и раньше, они просто шли по тротуару к Девятой улице, не замечая, что на углу голая крылатая женщина уцепилась за Лунную Башню. Через несколько секунд они ушли.

Хэлли спрашивала себя, не потому ли за последние столетия боги и богини вышли из моды. Может, люди просто перестали их замечать.

Тут ее осенила мысль, что Джек вовсе не сумасшедший и никогда таким не был. Он просто начал обращать на них внимание, вот и все. А теперь и Хэлли тоже. Наверное, это значит, что остальной мир сочтет ее безумной… но, в отличие от Джека, у нее хватит ума никогда не делиться с миром своими открытиями.

– О! – закричала Лили. – Ты была права. Я немножко вижу. Теперь я, может быть, сумею слететь.

Хэлли в этом сомневалась. Лили до сих пор явно дрожала, и из ее крыльев выпадали перья.

– Что значит «может быть, сумею»? – спросила Хэлли.

Лили пошевелилась, соскользнула и опять вцепилась в башню. Хэлли съежилась от страха.

– Я, м-м, хочу сказать, – сказала Лили. Голос ее сорвался. – Я плохо вижу. И мне придется лететь задом. А тросы здесь близко друг к другу. Я могу о них удариться.

– Ладно, тогда забудь об этом, – сказала Хэлли. – Это работа для пожарной охраны. Держись, и я…

– Нет! – закричала Лили.

И она откинулась назад от башни. Крылья тянули ее, и она стала падать головой вниз, перевернувшись в воздухе и чуть не задев один из тросов.

Хэлли взвизгнула и подбежала ближе, чтобы попробовать поймать Лили, хотя и понимала, что тогда они разобьются обе.

Но меньше чем за тридцать футов до земли Лили раскрыла крылья. Ее падение превратилось в пике, и она отлетела от башни. Ее когти скользнули по волосам Хэлли, а затем Лили пролетела над Гваделупа-стрит и неуклюже приземлилась на ступеньках Остинского исторического центра.

Хэлли побежала за ней по улице, чуть не попала под серебристый «лексус», и водитель высунулся из окна и обозвал ее тупой пиздой. Хэлли оставила это без ответа и побежала к Лили – та в ошеломлении сидела на ступеньках.

– Господи Ии… я хочу сказать, ты поранилась? – спросила Хэлли.

Лили дрожащим пальцем показала на «лексус», который остановился на красный свет на перекрестке Восьмой улицы.

– Почему он сказал «пизда» так, будто это что-то плохое? – потрясенно спросила она.

– Потому что имел в виду плохое, – сказала Хэлли, протягивая Лили руку. – Нам нужно уйти отсюда. Я тебе помогу.

Но Лили все еще смотрела на «лексус». Она нахмурилась, и Хэлли похолодела.

– Никто не должен говорить «пизда» так, будто это что-то плохое, – сказала Лили.

Она ткнула пальцем в «лексус», и, когда автомобиль тронулся с места на зеленый свет, обе его задние шины с резким шипом сдулись. «Лексус» остановился посреди Восьмой, и тут его передние шины сдулись тоже.

Хэлли видела, как большой грузовик с ревом выехал с Восьмой улицы, проехал на красный свет и стукнулся прямо о бампер «лексуса». Автомобиль крутанулся, раздался скрежет металла об асфальт, а грузовик, не останавливаясь, пронесся через перекресток.

Водитель «лексуса» вышел из машины в тот миг, когда к машине спланировало одно из выпавших перьев Лили. Когда перо коснулось стекла, завопила противоугонная сигнализация. Водитель стоял, глядя на свой разбитый автомобиль, будто на выбросившегося на мель кита.

– У него будут еще и чирьи на мошонке, – сказала Лили.

Хэлли взяла Лили за руку.

– Ну, это уж слишком, – сказала она, стараясь перекричать сигнализацию.

Зрачки Лили расширились, затем сжались, затем снова расширились.

– Что-то я не в духе, – сказала она.

Хэлли решила не задавать вопросов.

– Я понимаю. Но нам правда нужно перебраться куда-нибудь подальше отсюда. В конце концов, ты голая, и поскольку ты на земле, вдруг кто-то все-таки заметит. И пример Джека учит нас, что могут возникнуть проблемы.

– Я не раз бывала в этом городе в прошлом веке, – сказала Лили, – и публичный нудизм здесь обычно особого беспокойства не вызывал. Так что я сомневаюсь, что Джека арестовали бы, если б у него не было эрекции. И это из-за меня, так что, пожалуйста, не вини его.

– Я никого не виню, – сказала Хэлли, схватив Лили за руку и потянув на тротуар. – Но все же я хотела бы посадить тебя в мою машину. В багажнике у меня есть одеяло, и мы можем им тебя прикрыть, пока не доедем до моего дома. – Она оглянулась на перья, рассеянные вокруг по тротуару и мостовой. – Похоже, ты неважно себя чувствуешь. Тебе не нужен врач или… что?

Лили слабо ей улыбнулась:

– Понятия не имею. Правда, мне хотелось бы побыть в твоем доме, пока не приду в себя. И если ты выпустишь мою руку, нам будет не нужно одеяло.

Хэлли выпустила руку Лили.

– Тебя еще шатает. Можешь стоять на ногах?

– Пожалуй, могу, – сказала Лили. – Я могу даже одеться.

Тут она остановилась, раскинула руки и соединила ноги, так что ее тело образовало букву Т. Потом крылья обхватили ее тело вниз от лопаток, прошли под мышками, скрестились на животе и обернулись вокруг ягодиц и бедер.

Теперь казалось, что все ее перья составляют нечто единое, и в какой-то момент – Хэлли подумала, что это, должно быть, случилось, когда она моргнула, – крылья Лили стали черно-белым платьем без рукавов.

– Впечатляет. А монетку у меня из уха вынуть можешь?

Это Лили, кажется, озадачило, но она пожала плечами и вытянула монетку у Хэлли из уха.

У Хэлли отвисла челюсть.

– Так мне и надо, – сказала она, беря монетку из рук Лили и кладя ее в карман джинсов. – На самом деле я хотела сказать: классное «платье».

Лили посмотрела на платье и провела по нему руками.

– Мерси, – сказала она. Потом наклонилась и посмотрела на свои когти, скребущие по бетону. – Хотя с ними мне ничего не сделать. Всякий раз приходится красть обувь, чтобы их скрыть.

– Ты прекрасно выглядишь без обуви, – сказала Хэлли, глядя на истошно вопящий «лексус» и его потрясенного водителя, которого окружили люди, вышедшие из библиотеки. – Теперь давай уйдем, пока поселяне не напали на нас с вилами и факелами.

Хэлли повела Лили по Девятой улице к зеленому массиву парка Вулдридж. Когти Лили скрежетали по тротуару, и Хэлли вспоминала о глубоких царапинах, испортивших пол ее гостиной. Мысль об этом ее возмутила. Но потом она посмотрела на лицо Лили, и ее сердце смягчилось. Лили грустила. Грустила и утомилась. А потом стала выглядеть еще хуже, потому что на ее щеки закапал дождь, а волосы повисли сосульками.

– Пойдем, – сказала Хэлли, снова беря Лили за руку и ведя ее на тропинку, пересекавшую парк. – Мой автомобиль припаркован на Десятой улице рядом со зданием суда, и если мы побежим, может, успеем до начала ливня.

Лили кивнула, и Хэлли побежала, таща богиню за собой. Это оказалось не слишком удобно. Ноги Лили не были созданы для бега. Они не добрались идо середины парка, когда в небе загремело и капли дождя превратились в поток, поэтому Хэлли сдалась и замедлила ход. Они с Лили уже промокли, так что теперь бесполезно спешить.

– Извини, – сказала Лили.

– Извинить за что? – посмотрела на нее Хэлли. – За погоду?

Плечи Лили ссутулились, а волосы свисали толстыми черными веревками.

– За нее и за все остальное, – сказала она.

Хэлли фыркнула.

– Надо бы запереть вас с Кэролин вместе, посмотреть, сколько времени потребуется вашим эго, чтобы уничтожить друг друга, – сказала она. – Ну то есть вы обе, кажется, думаете, что солнце всходит и заходит через ваш задний проход и все, что случается рядом с вами, происходит из-за вас. Ваша ответственность, ваша ошибка. Ну, приготовься к шоку, детка. – Она наклонилась ближе к Лили и прошептала ей в ухо: – Это не так.

Лили сморгнула дождинки. Или слезы. Хэлли не поняла.

– Но так всегда было раньше, – сказала Лили.

До самого дома никто из них больше не говорил. Когда они сворачивали на улицу, где стоял ее дом, Хэлли увидела, что минивэн свекрови уже припаркован на обочине.

– Вот черт! – сказала Хэлли, остановив «плимут» на повороте и отъехав назад. Затем проверила часы. – Я приехала раньше на целых пять минут, но забыла, что у нашей ведьмы часы всегда переведены на десять минут вперед. Таким образом, она делает вид, что все остальные обладают чувством ответственности хоть на каплю, но меньше, чем у нее. – Она коснулась запястья Лили и обнаружила, что оно холодное и сухое, несмотря на дождь. – Послушай, я хочу попросить тебя пригнуться, пока я не заеду в гараж. Я не знаю, как представить тебя Злой Ведьме, и не хочу знать, что будет с детьми, если они тебя увидят.

Лили смотрела через окно в небо. Дождь стал слабее, но густые облака все еще висели низко.

– Мне все равно, – сказала Лили. – Я могу остаться в гараже, пока ты разберешься со своим семейством. Пока Луна опять не покажется, мне некуда идти. – Она посмотрела на Хэлли, жалко улыбнулась и скрючилась, оказавшись под приборной панелью.

Хэлли вздохнула. Хорошо, что у нее было четыре выходных. Злая Ведьма, двое детишек, явно страдавших гиперактивностью, и унылая богиня, терявшая перья, грозили превратить начало недели в черт знает что.

* * *

В девять, когда Клео и Тони в гостиной играли в «Нинтендо», Хэлли смогла украдкой вывести Лили из гаража и провести в свою спальню.

Она закрыла дверь.

– Детям сегодня не нужно делать уроки, – сказала она. – По крайней мере, они так утверждают. Поэтому я разрешу им играть в видеоигры в гостиной до половины десятого. Потом мы полчаса будем воевать, и я уложу их в кровать в десять. Потом, если хочешь, можешь выйти.

Тут Хэлли вспомнила, что в десять должен позвонить Томми с новостями о Джеке, и задумалась, стоит ли говорить об этом Лили. И решила не говорить. Лили все еще казалась несчастной и потрепанной, и упоминание имени Джека не пойдет ей на пользу.

– Ты добрая, – сказала Лили. – Твоим детям, друзьям и любовникам повезло.

Хэлли не могла сдержать усмешки:

– Да, я всегда так думала. Даже когда они так не считали. Кстати, не хочешь полотенце? У тебя волосы мокрые. Они хорошо пахнут, но тебе наверняка не слишком приятно.

– Полотенце – это было бы здорово. Спасибо.

Хэлли ушла, снова закрыв за собой дверь, и отправилась проведать детей. К ее облегчению, и Клео и Тони, похоже, хотели спать, хотя и не были готовы пожертвовать видеоигрой ради сна. Поэтому она оставила их в покое и вернулась в спальню, по дороге захватив полотенце.

В спальне она обнаружила, что Лили сидит на старом офисном стуле за ее столом, уставившись на серый экран монитора.

– Ты когда-нибудь программировала? – спросила Хэлли, встав у Лили за спиной и вытирая ее волосы полотенцем. – Я подумываю о найме работника, который бы делал часть муторной работы.

Лили продолжала глядеть в монитор.

– -Я бы не знала, с чего начать. – Ее отражение в мониторе сощурилось. – Это ведь бог, верно?

Хэлли чуть не засмеялась, но подавила смех, когда увидела, что Лили говорит всерьез. Она в последний раз провела полотенцем по волосам Лили и бросила его на кровать.

– Нет, – сказала она. – Это просто рабочий инструмент.

– Но ты держишь его около кровати, – сказала Лили. – И от него зависит твоя жизнь и благосостояние. И он никогда не выходит из твоих мыслей. Да?

– Ну, допускаю, что так, – признала Хэлли.

Лили встала и повернулась к ней лицом.

– Тогда это – бог.

– Но я ему не поклоняюсь, – сделала Хэлли гримасу.

Лили опять улыбнулась, и впервые за весь вечер улыбка выглядела натурально.

– Ты приносишь ему жертвы?

– В каком-то смысле, – сказала Хэлли. – Это называется программное обеспечение. Но это не…

– Ты регулярно находишься с ним и угрызаешься, если этого не можешь?

– Да, но…

– И ты просишь его дать тебе вещи, которые ты желаешь, и проклинаешь его, когда он не в силах?

– Ладно. Да, – сдалась Хэлли.

– По-моему, похоже на поклонение, – сказала Лили и затем скорбно воззрилась на монитор. – Я бы никогда не предположила, что придется конкурировать с такими вещами. Не удивительно, что я болею. Я теряю большую часть своей природы каждый раз, когда приближаюсь к вам, современным людям, и к вашим бесплотным, бездушным, бесполым божествам. – Она закусила губу. – Не буду отрицать, что мое влияние повредило некоторым из вас, и мне за это стыдно. Но вы и ваши вещи нанесли мне еще больший вред.

Хэлли не собиралась оставлять это без ответа, но в таком случае она оказывалась перед необходимостью упоминать то, о чем, как ей казалось, она не должна говорить. Она села на край кровати и похлопала рядом по матрасу, Несколько секунд Лили будто не знала, что делать, но затем тоже села.

– Видишь ли, милая, – сказала Хэлли, беря Лили за руку, – мы знаем, что все это – говно. Твоя проблема – не компьютеры, или телефоны, или микроволновки и все прочее, чем пользуемся мы, современные люди. На самом челе, мы уже говорили о том, кто в действительности является твоей проблемой, и я по личному опыту знаю, что ОН не лишен плоти, души и пола. – Она сжала пальцы Лили. – И сейчас он в моем доме на Холмах и, без сомнений, не может понять, куда же ты запропастилась.

Лили посмотрела в пол и не сказала ничего, но сжала пальцы Хэлли в ответ. Они сидели так некоторое время, пока Хэлли не увидела, что часы на тумбочке показывают 21:35. Тогда она выпустила руку Лили и встала.

– Пора отправлять детей в кровать, – сказала она. – По тебе видно, что и тебе поспать бы не мешало.

– Я не сплю, – сказала Лили, все еще глядя в пол. – Спят люди, и в это время они обращаются ко мне. Если я тоже буду спать, я их не услышу. – Голос несчастный. Хэлли захотелось хоть как-нибудь ей помочь.

– Ладно, даже если ты не спишь, – сказала она, – тебе, наверное, нужно хотя бы лечь и отдохнуть.

В ответ Лили улеглась на спину поперек кровати. Ее черно-белое платье задвигалось, раскрылось и опять стало крыльями. И голая Лили уставилась на потолок, раскинув руки и крылья в стороны. Она молчала.

«На редкость странная цыпочка», – подумала Хэлли. Но промолчала и пошла укладывать детей в постель.

Было без нескольких минут десять, когда Клео и Тони угомонились в своих кроватях. Хэлли спустилась на первый этаж и обнаружила, что Лили стоит в передней перед открытой дверью.

– Дождь прекратился, – сказала Лили, когда Хэлли приблизилась.

Хэлли выглянула на улицу. Не только дождь закончился, но и облака разошлись. Луна выглядывала в прореху между облаками, и свет ее был таким ясным и сильным, что у Хэлли заболели глаза.

– Хорошо, – сказала Хэлли. – Теперь, надо думать, ты отправишься к Джеку?

Лили пристально смотрела на нее, не мигая.

– Нет, – сказала она, – я отправлюсь домой.

Хэлли сначала не поняла, но потом – услышав тон Лили и ее слова – сообразила, что та имела в виду.

– Ты хочешь сказать, что не вернешься, да? – сказала Хэлли.

Лили посмотрела на Луну:

– Да. Каждый раз, когда я с ним, возвращаться все труднее. Каждый раз я теряю все больше перьев. Каждый раз я все острее чувствую, что становлюсь другой. – Она опять задрожала. – Мои сегодняшние проблемы – последнее предупреждение. Я должна вернуться туда, где смогу оставаться такой же, какой всегда была. И я должна оставаться там.

Хэлли потянулась и коснулась дрожащего правого крыла Лили.

– Но, Лилит, – сказала она, – если ты сделаешь так, ты не останешься такой же, какой была всегда. Чтобы быть истинной богиней, ты должна появляться на Земле и влиять на жизни людей. – Она дотронулась кончиками пальцев до щеки Лили и обнаружила, что щека такая же холодная и сухая, как и ее запястье. – И если люди чем-то тебя трогают в ответ, мне кажется, это та цена, которую ты платишь за свою божественность.

Лили шагнула наружу, отшатнувшись от пальцев Хэлли.

– Это слишком высокая цена, – сказала она и опять повернулась к Хэлли. – Я знаю, что твой друг Томми собирается тебе звонить. Попроси его, пожалуйста, чтобы он сказал… второму другу… что тот меня больше не увидит.

Хэлли скрестила руки на груди и презрительно посмотрела на Лили.

– Черта с два, – сказала она. – Если хочешь бросить парня, имей мужество сделать это сама.

Лили закрыла глаза, как тогда, когда она цеплялась за Лунную Башню и свет был слишком ярок.

– Я не могу.

– Нет, можешь, – сказала Хэлли. – Если ты вообще его когда-нибудь любила, ты должна так поступить. Я имею в виду – черт возьми, я сумела это сделать бессчетное множество раз. И не стану отрицать, что это противно, и ужасно, и тяжело, но если я могу это сделать, то и ты можешь. – Она сделала паузу, чтобы придать вес своим словам. – Или же я больше богиня, чем ты.

Лили отвернулась, и ее черные волосы перекатились по плечам.

– В этом мире, в этой жизни, – сказала Лили, – думаю, так оно и есть.

Тут она раскрыла крылья и взлетела к прорехе в облаках. Хэлли попробовала проследить ее путь, но потеряла ее за белым диском Луны.

– Проклятье, – пробормотала Хэлли. – Последи, чтобы тебя не ударило дверью по жопе, когда будешь уходить.

Тут позвонил телефон, она закрыла дверь и пошла отвечать на звонок.

Звонил Томми. Он сказал, что пошел проведать Джека и что Джек в порядке, хотя сидит голый и замерзший на вершине дуба перед домом Хэлли.

На несколько секунд Хэлли задумалась и затем попросила, чтобы Томми взял для Джека одеяло и передал ему сообщение Лили: «Заблудилась. Устала. Не могу в этом месяце».

Томми обещал передать, и Хэлли поблагодарила его за то, что он такой потрясающий экс-бойфренд. Он пробурчал в ответ, что это наполнило его жизнь смыслом, и затем повесил трубку.

Хэлли переменила кассету в автоответчике и пошла к холодильнику.

Она сделала себе сэндвич с индейкой и взяла его с собой в спальню, где включила компьютер и проверила свою электронную почту.

Там было несколько запросов от клиентов, но ее интересовало сообщение личного характера:

Дорогая Холли,

Твой

Пришлось сегодня лететь в Вашингтон. Адвокатские дела; ты сделала бы сэппуку прежде, чем я закончил бы это описывать. Но я подумал, что должен дать тебе знать, что меня нет в городе.

Этот-Как-Его.

Надеюсь, ты хотела знать, где я. Также надеюсь, что ты будешь там, где я тебя оставил, когда я вернусь.

Хэлли прочитала письмо дважды, затем ей показалось, что она слышала кашель одного из детей. Она встала и пошла в гостиную, чтобы прислушаться. Убедилась, что Тони и Клео спят наверху и что оба дышат ровно.

Она вернулась к компьютеру и стала писать ответ:

Дорогой Дуэйн,

Я Хэлли, а не Холли. Но спасибо. Я хотела знать.

Да, я буду здесь. Я всегда здесь.

На минуту она остановилась, снова прислушалась. Она слышала гул компьютера, и свое дыхание, и дыхание своих детей. В остальном – тишина.

Она закончила письмо:

Я здесь живу.

 

Глава 21

Виноваты тени Земли

Виноваты тени Земли, подумал Джек, – та тень, которую она отбрасывала в космос, и те, что на самой земле.

Вчера вечером тень, которую она отбрасывала в космос, упала на Луну, затмив ее, и Джек задавался вопросом, как это повлияло на Лили. Она пожалела о солнечном свете или ей понравилась прохладная темнота?

И как это подействует на тот путь, который она совершит сегодня вечером?

Джек думал, что это особого значения не имеет. В конце концов, затмение закончится за четырнадцать часов до того, как в понедельник вечером над штатом Техас взойдет полная Луна. Но Джек все же беспокоился, потому что не знал, сколько времени требуется Лили, чтобы добраться сюда. Если ей нужно больше четырнадцати часов, тень может лечь на ее пути. Во время июньского затмения это задержало ее всего на несколько минут – но в конце концов, то затмение даже не было видно с Холмов.

Но даже если затмение прошлой ночью не играло никакой роли, были еще тени от облаков, прямо сейчас проплывавших перед Луной. Как Джек мог оставаться в свете Луны, если облака ее все время закрывали?

Он откинул со лба влажные волосы и смахнул капли с бороды. Он не возражал против того, чтобы из облаков над ним шел дождь, но если из-за них Лили до сих пор далеко, это его уже взбесит. Лучше бы им убраться и дать ей наконец долететь. Она задерживалась дольше, чем прежде, и он боялся. Луна взошла четыре с половиной часа назад. Что-то было не так. В последние месяцы Лили выглядела все более расстроенной, и у нее выпадали перья.

В прошлый месяц, когда он нашел ее на дереве, к которому его направил Арти, Лили даже не хотела с ним говорить. Она не хотела ничего, кроме как овладеть им и поглотить его полностью, как в первый раз, когда они встретились. Но когда она до него дотронулась, он понял, что Лили не в себе. Он чувствовал, что она дрожит скорее от страха, чем от страсти. Поэтому он попросил, чтобы она сказала ему, что случилось, но она поцелуями заставила его замолчать.

И Джек, будучи слабым и эгоистичным смертным, позволил ей это сделать. Так что в нем самом тоже были тени.

– Эй, приятель, – послышался голос снизу. – Ты еще там?

Джек узнал голос. Томми Моррисон, друг Хэлли, который уже приходил к нему сегодня вечером. Джек посмотрел вниз сквозь мокрое месиво из дубовых листьев, с которых стекала вода, и увидел Томми, стоящего между деревом и дорогой.

– Конечно, – отозвался Джек. – И буду здесь, пока не явится любимая.

Томми кашлянул.

– Дело в том, что у меня грустные новости. Я только что звонил Хэлли, и она сказала, что Лили сегодня ночью не придет. И я подумал, что лучше тебе сказать, чтобы ты не торчал здесь и не морозил себе задницу.

Джек вообще не чувствовал холода, пока Томми этого не сказал. Но теперь он обхватил себя руками, балансируя на ветке, и задрожал. Тело покрылось гусиной кожей.

– Откуда Хэлли знает, что Лили не придет? – спросил он.

– Она не говорила, – сказал Томми. – Только сказала, что Лили заблудилась, вымоталась и в этом месяце не появится.

Джек обиделся. Ничего не мог с собой поделать.

– Она с самой Лили говорила? Лили действительно так сказала?

Томми сердито вздохнул:

– Брось, Джек. Ты когда-нибудь слышал, чтобы Хэлли молола языком зря?

Джек должен был признать, что не слышал.

– Вот и я не слышал, – сказал Томми. – Хэлли самая правдивая женщина, с какой я только имел дело. – Он снова кашлянул. – Слушай, я подхватил ужасный бронхит, а от этой погоды мне лучше не становится. Может, ты спустишься, мы заберемся под крышу и все обсудим?

Джек поразмыслил. Хэлли и впрямь никогда не молола языком. Если Хэлли сказала, что Лили не придет, значит, Лили не придет.

Но откуда ему знать, что Хэлли действительно это сказала? Откуда ему знать, что Томми не пришел лишь затем, чтобы снять его с дерева?

– Я не знаю, – крикнул Джек вниз. – Пожалуй, я на всякий случай останусь. Может, Лили передумает.

Томми застонал.

– Ну елки-палки, – сказал он. – Боюсь, тогда мне придется подняться и спустить тебя. Хэлли порвет мне жопу, если я оставлю тебя здесь на всю ночь.

Он подошел к дереву и начал подниматься. Но на нем были ковбойские ботинки, и Джек знал, что сейчас произойдет.

– Ты бы поосторожнее, – сказал Джек. – Ты сейчас…

Но было уже поздно. Томми поскользнулся на мокрой коре и свалился с дерева спиной вниз. Он выругался и остался лежать, глядя на Джека.

– Ты цел? – спросил Джек.

– Я лежу на спине не потому, что люблю валяться на мокром перегное, – раздраженно ответил Томми, но Джек решил, что раздражение вполне объяснимо. Томми упал с высоты всего пяти или шести футов и приземлился на почву, размягченную дождем… но все равно, наверное, больно.

Джека не радовала мысль, что кто-то может получить травму из-за него. Поэтому он спустился, дабы увериться, что Томми цел. В нескольких футах от земли он прыгнул, и от его приземления Томми в лицо полетели комья грязи.

– По ночам меня преследует этот кошмар, – сказал Томми, садясь и протирая глаза. – Голый самец обезьяны спрыгивает с дерева и тащит меня в джунгли, где заставляет жениться на своей уродливой дочери-обезьяне. Потом мне приходится воспитывать целую ораву красножопых и краснорожих обезьяньих детей и к тому же до конца жизни питаться бананами.

– Большинство моих снов тоже о сексе, – кивнул Джек. – Кстати, ты в порядке?

Томми сощурился:

– Похоже, с моей поясницей дела обстоят хреново. А может, еще и с правой ногой. И извини меня, дружок, но мой сон не о сексе.

– Без сомнений, о нем, – сказал Джек. – Во-первых, самец обезьяны дикий и голый, так? Это сексуально. Потом ты занимаешься любовью с обезьяной-девочкой – секс как таковой, – в результате чего появляются обезьяны-дети с лицами, похожими на ягодицы. А ягодицы, естественно, тоже вещь сексуальная.

Томми, похоже, занервничал:

– Я не занимался любовью с обезьяной-девочкой.

– А как же ты сделал с ней всех этих обезьяньих детей?

– Я их не делал, – сказал Томми. – У нее уже были дети-обезьяны. Мне просто пришлось их воспитывать.

– И к тому же есть фрукты, – напомнил ему Джек.

– Если точнее, бананы.

– Стоп, – сказал Джек. – Только не говори мне, что это – не сексуально.

Опять начался дождь, мелкая морось. Томми хмуро поглядел на небо, а потом на Джека.

– Могу тебе сказать, что все в принципе не так, – проворчал он, – и говорю тебе, что не нахожу бананы сексуальными ни в малейшей степени. – Он протянул Джеку правую руку. – Ну-ка, теперь помоги мне?

Джек ему помог, и они пошли к дому Хэлли. Томми хромал, поэтому Джек попытался его приобнять, чтобы тому было легче идти. Но Томми сбросил его руку.

– Мне нужна была твоя рука, чтобы встать на ноги, – сказал Томми, – но я не желаю больше никакого физического контакта с тобой. Пойми, ничего личного. Я чувствовал бы то же самое с любым голым парнем.

Тут они дошли до дома и вошли в западное крыло. В гостиной Джек оставил включенной лампу, а в камине тлели углы.

– Должен сказать, я все равно думаю, что твой сон сексуален, – сказал Джек, закрыв дверь. – Но если тебе охота загородиться от собственной души – твое дело. Не хочешь полотенце?

Томми кивнул и, крякнув, сел на кушетку.

Джек пошел в ванную, взял два полотенца из шкафчика и вернулся в гостиную. Он бросил одно полотенце Томми, а вторым стал с силой растираться сам. Ему все еще было холодно, и он надеялся, что растирание поможет.

– Знаешь, – сказал Томми, вытирая лицо полотенцем, – не все в этой жизни связано с сексом. В особенности этот сон.

Джек закончил вытираться, затем схватил нижнее белье и джинсы со стола, где их оставил.

– А с чем же еще он может быть связан? – спросил он.

Томми уставился на него:

– Лишь с тем, что я с детства дико боюсь обезьян.

Джек натянул трусы и джинсы, потом сгреб свои ботинки, носки и трикотажную рубашку и пошел одеваться перед камином. Угли давали немного жара, но хоть что-то.

– Ладно, Томми, – сказал он, натягивая свою рубашку а-ля Альберт Эйнштейн, едущий на невидимом велосипеде, – на самом деле факт, что большинство страхов детства, оставшиеся во взрослой жизни, как правило, имеют сексуальную природу. И надо думать, в особенности те, что связаны с обезьянами.

Томми бросил полотенце на пол.

– У тебя голова полна дерьма. На самом деле факт, что, когда мне было пять или шесть лет, мама взяла меня в зоопарк и обезьяны чертовски меня испугали. Понял?

– Понял, – сказал Джек. Ему было понятно, что Томми хочет сменить тему, но, если Лили и впрямь не придет, Джеку нужно продолжать разговор, чтобы не думать об этом. А если она все же придет, тогда Томми ему солгал и заслуживает того, чтобы его слегка помучили. – И что же они сделали, что так тебя испугало?

Томми закатил глаза:

– Твою мать, откуда я знаю? Мне было пять лет, а они – обезьяны. Им не надо было ничего делать. – Он нахмурился. – Хотя, я помню, две из них бросили в меня свои противные обезьяньи какашки.

Джек поворошил кочергой угли в камине, пытаясь заставить их разгореться. Не помогло.

– Обезьяны частенько так делают, – сказал он. – Как всех приматов, их интересуют телесные функции и выделения. Они чрезвычайно сексуальны, но поскольку у самок есть астральные циклы, самцы вынуждены подолгу терпеть. Поэтому, по крайней мере среди самцов, широко распространены мастурбация и гомосексуализм. – Он посмотрел на Томми искоса. – Ну и с чем же был связан твой кошмар? И почему у тебя такое отвращение к физическому контакту с голыми мужчинами?

Томми опять злобно уставился на Джека, но его лицо быстро смягчилось, и он засмеялся.

– Откуда ты так много знаешь про обезьян? – спросил он.

Джек несколько секунд не отвечал, поскольку озирался в поисках пары поленьев, которые можно было бы подбросить в огонь. Ничего подобного он не нашел, а снаружи все было мокрым. Он думал, что эту ночь проведет с Лили, поэтому, разведя огонь по приезде – лишь затем, чтобы чем-то заняться в ожидании, пока взойдет Луна, – не позаботился, чем будет обогреваться потом.

– На самом деле я не так уж много знаю про обезьян, – сказал Джек, оставив поиск дров. – Но я знаю, что ты не прав, когда говоришь, что не все в жизни связано с сексом. Мои отношения с Лили убедили меня, что секс – самая важная вещь в мире.

– Допускаю, что на время всегда так кажется, – пожал плечами Томми. – Но потом все заканчивается, и ты идешь дальше.

Джек сел перед камином на корточки, пытаясь согреться.

– Именно поэтому секс так ценен, – сказал он. – То, что я вижу Лили только раз в месяц, заставило меня это понять. Заставило меня осознать, что большинство человеческих жизней… – Он остановился, задумавшись, на что же походила его собственная жизнь после потери Натали. Она стала пустынной и безжизненной. – Большинство человеческих жизней, – прибавил он, – похожи на пустыни. А в пустыне, сколько бы воды у тебя ни было, ее никогда не хватает. Поэтому она слишком ценна, чтобы тратить ее впустую.

– Это метафора, верно? – прищурился Томми.

– Верно.

– Ну-ну. В последний раз, когда я счел одно высказывание метафорой, я ошибался, и твой приятель Стив попробовал мне за это дать коленом под зад.

Джек удивился.

– Это на него как-то не похоже, – сказал он. Но тут он вспомнил, что несколько месяцев назад Томми спал с Хэлли. – Если только он не сделал это из ревности.

– Очевидно, – сказал Томми. – А еще потому, что был в жопу пьян. Но поскольку я сам бывал жертвой неразделенной страсти, не могу сказать, что сильно его виню. И все же я свернул бы ему челюсть, если бы он тронул меня хоть пальцем.

– Слава богу, что он этого не сделал.

– Вот и я о том же. – Томми переменил позу. – Черт, джинсы мокрые, и это не очень приятно. По-моему, вода в настоящее время не так уж ценна.

– Она ценна в пустыне, – сказал Джек. – Как и секс в жизни.

– Но не для всех это так, – покачал головой Томми. – Я хочу сказать, можно жить и без этого. Некоторые люди так живут, и, похоже, вполне довольны жизнью. – Он усмехнулся. – Хотя я могу признать, что иногда к ним не принадлежу. Я могу потеряться на момент в этой твоей пустыне, но рассчитываю, что в скором времени в оазисе найдется купающаяся голышом девочка.

Джек удивился, что Томми с таким увлечением подхватил его метафору, но не дал волю своему удивлению. Вместо этого он сказал:

– Только убедись вначале, что она не из тех, кто тебя бросит, когда ты попадешь в песчаную бурю.

Томми, похоже, ужаснулся:

– Эй, я не из тех, кто женится.

Джек опять встал. Колени затекли, а угли в камине все равно почти потухли. Джеку надо было привыкать к холоду.

– Я знаю, что ты не из тех, – сказал он. – В конце концов, для тебя брак – рабство у обезьяны-девочки и ее выводка. Но ты вдумайся: вы с Хэлли больше не пара, но разве тебя не радует, что она все равно остается другом в пустыне?

Томми, скорчив гримасу, поднялся с кушетки.

– Беседа приняла чертовски личный характер, – сказал он. – Кроме того, дождь, кажется, прекратился, так что пойду-ка я пешком назад к себе. Если я не сниму в ближайшее время эти джинсы, они натрут мне задний проход, что приведет меня в не лучшее состояние духа.

Он, хромая, сделал к двери несколько шагов, затем остановился и посмотрел на Джека взглядом «не морочь мне голову».

– Тебе тут нормально? Ничего не нужно?

Джек посмотрел на него таким же взглядом:

– Нужно. Мне нужно знать, правду ли ты мне сказал о Лили.

– Насколько я в курсе, да, – сказал Томми, не моргнув глазом.

Джек ему поверил и пожалел, что не может не поверить.

– А в следующем месяце? – спросил он. – Она придет?

Томми развел руками:

– Не имею ни малейшего понятия.

Джек посмотрел на лоскутный ковер, где они лежали с Лили вдвоем. Одежда нестерпимо его раздражала. Он не привык надевать на себя что-то в Полнолуние, но сейчас он слишком замерз, чтобы опять раздеться. Он чувствовал себя как шестилетний мальчик. Ему хотелось плакать.

– Я бы хотел иметь возможность помочь тебе чем-то еще, – сказал Томми, стоя в дверях. – Но могу предложить только практическую помощь. Например, в большой спальне в восточном крыле есть электрический обогреватель. Думаю, он работает, но наверняка не знаю. Я бывал здесь лишь в теплую погоду.

– Хорошо. Спасибо.

Томми открыл дверь и вышел.

– Пожалуйста. И я надеюсь, ты не сочтешь это за оскорбление, но я должен сказать тебе свое мнение – ты самый помешанный на пизде человек, какого я когда-либо видел.

Джек не был уверен, но ему показалось, что в голосе Томми прозвучала зависть.

Затем Томми закрыл дверь, и Джек остался один. Он повернулся и, еле волоча ноги, добрался до кухни. Ему пришло в голову, что, если он съест сэндвич, который привез с собой из Остина, это его подкрепит и поможет убить время. Но он смог лишь куснуть его три раза и положил сэндвич в холодильник.

Он вернулся в гостиную, взял со стола свою дорожную сумку и вышел на улицу.

Ночь была темной и холодной. Дождя не было, но опять набежали густые облака. Луну за ними вообще не видать. Джек посмотрел на просвет как раз в том месте, где она должна быть, но ее там не оказалось. Словно весь мир стал склепом и за его пределами не было ничего.

Джек задрожал. Прямо как той ночью, когда умерла Натали. Тогда тоже шел дождь. Она работала допоздна – работала допоздна в День святого Валентина, когда они собирались пойти куда-нибудь ужинать, – но так и не доехала до дома. И пока он ждал ее, смотря телевизор, его охватили холод и дрожь. Он обернулся в шерстяной плед ржавого цвета, который она связала еще до свадьбы, но это не помогло. Он сидел, прижав колени к груди и целиком замотавшись в плед, и не понимал, почему ему так холодно, пока не зазвонил телефон и безликий голос не сказал ему, что произошел несчастный случай.

За следующие недели он уладил все дела с полицией, с похоронной службой, со страховой компанией, слабо осознавая, что его друзья пытались ему помогать. А потом он оставил работу, продал их с Натали дом и переехал в крошечную квартирку в Гайд-парке, где стал ждать смерти.

Но потом, в первое Полнолуние после Хэллоуина, он встретил Лили в бакалейном магазине на Авеню Б. Так что он прекратил ждать смерти… и начал вместо этого ждать Лили.

С тех пор каждое Полнолуние она приходила к нему.

За исключением нынешней ночи.

Сегодня вечером ему было холодно и одиноко. Он заблудился в пустыне без воды. И он боялся.

Но боялся он не только за себя. Он боялся и за Лили. В прошлом месяце он понял, что она напугана и что-то не так – но тогда он позволил ей отвлечь его. Потому что сам так хотел.

Они смеялись, занимались любовью и летали над Холмами. И Джек был уверен, что огоньки сверху и снизу им подмигивают.

Теперь он сомневался, что когда-нибудь такой полет повторится.

– Я потерял тебя, – прошептал он.

Он знал, что Лили не вернется. Если богиня решила оставить смертного, по какой бы то ни было причине, смертный превращался в невезучее дерьмо.

Если бы человеческий мозг был устроен правильно, думал Джек, сознание человека прекращало бы свое существование, когда случалось такое. Все мысли просто прекратились бы, и все органы чувств перестали бы работать. Тогда человек не знал бы о своей потере.

Может, это была бы даже в некотором смысле приятная бесчувственность, примерно как опьянение до того, что не можешь двигаться.

Но человеческий мозг устроен абсолютно неправильно. Прямо сейчас он сообщал Джеку, что мир кругом холоден, черен и пахнет гнилыми листьями.

Молния прорезала облака, громыхнуло. Джек поспешил скрыться в доме и пошел в восточное крыло на время, пока дождь опять не прекратится. Дождь прекращаться не собирался.

Джек обнаружил, что обогреватель в большой спальне работает, и тот заполнил комнату слабым оранжевым светом и резкой вонью жженной пыли. Джек перестал дрожать, но, даже раздевшись опять донага, не мог заснуть. Он просидел в кровати всю ночь, слушая завывания ветра и ливень снаружи, а на его кожу падали унылые блики от обогревателя.

Он все еще ждал ее. Он ничего не мог с собой поделать.

В Полнолуние ему в голову не приходило никаких больше занятий.