Глава 14

Как удар молотка в висок

Как удар молотка в висок Стивена поразила мысль, что у Кэти есть любовник.

Это случилось, когда он читал лекцию. Профессор Лесли ждала ребенка и попросила Стивена провести ее курс по британской литературе семнадцатого века. От этого предмета до специализации Стивена – несколько веков, но заканчивался второй летний курс, и Лесли сказала, что обо всем необходимом студентам уже поведала. Он может разрешить им самостоятельно готовиться к сессии или же рассказывать, о чем захочет.

В группе были одни тупицы, так что Стивен решил говорить, о чем хочет. И когда до конца лекции оставалось одиннадцать минут, он читал вслух поэму «К его застенчивой возлюбленной» и вдруг умолк.

Он внезапно вспомнил про белье.

Утром он переключал стиральную машину со стирки на сушку, так как Кэти забыла это сделать перед уходом на работу. На самом деле белье в машине лежало, похоже, еще со вчерашнего вечера, когда он принимал экзамен университете.

Стивен обнаружил белье в стиральной машине лишь потому, что у него кончились чистые рубашки.

Но в машине лежали не рубашки. Там были простыни и нижнее белье. Поэтому Стивен переключил машину постирал свои рубашки и затем снова переключил машину. Его рубашки были еще влажными, когда он схватил одну из них и побежал к дверям, спеша на занятия с группой Лесли.

Сейчас, читая «К его застенчивой возлюбленной», он сообразил, что простыни, которые он обнаружил в сушилке, на его памяти всегда лежали в бельевом шкафу. Они не нуждались в стирке. Ими никогда не пользовались.

И к одной из простыней, когда он вытягивал их из сушилки, прицепились трусики Кэти. Трусики были белыми, кружевными и прозрачными. В них не было ничего особенного, и Стивен давно их не видел. Он даже забыл, что у его жены вообще есть такое нижнее белье.

Когда он все это осознал, девочка с первого ряда – Стивен не мог назвать ее женщиной, она была слишком молода – кашлянула и закинула ногу на ногу. На ней была одна из тех коротких джинсовых юбок, которые, похоже, опять возвращались в моду. Ее бедра были мускулистыми и загорелыми. Стивен уловил мелькание пурпурных кружев, и ему пришло в голову, что сочетание джинсы и пурпурных кружев выглядит глупо. Эта девочка стремилась выглядеть эротично, но не знала как. Она была ребенком, играющим во взрослого.

Стивен вгляделся во все эти молодые, чужие лица. Все они принадлежали детям, играющим во взрослых.

Он вернулся к поэме. Он забыл, где остановился, что напомнило ему о кошмарной февральской лекции Джека в «Зилкер-клубе». Джек тоже забыл, где он, и затем выпрыгнул из окна. Может, Стивену тоже стоит об этом подумать.

Он закрыл книгу и взглянул в окна слева. День был солнечным, и Стивен видел синее небо и верхушки деревьев. Аудитория находилась на восьмом этаже. Интересно, достаточно ли тут высоко, чтобы проломить себе череп, или он просто получит сотрясение.

– Если нет вопросов, – сказал он, – закончим на этом.

Снова повернувшись к студентам, он обнаружил, что те ушли. Стивен не слышал, как они уходили. Он сложил книги и бумаги в портфель, а затем отправился домой обедать.

Он никогда не ездил домой обедать. Обычно он покупал сэндвич в Студенческом клубе и съедал его в своей комнате, делая заметки для следующей лекции. Но сегодня он хотел пойти домой. Он не хотел находиться рядом с детьми, которые притворяются взрослыми. И вообще рядом с кем бы то ни было.

Но когда по дороге домой он повернул на свою улицу, то увидел «тойоту» Кэти. И подумал, что она раньше тоже никогда не приходила домой обедать.

Он проехал мимо дома, затем прокатился вверх и вниз по каким-то улицам, пока не добрался до шоссе, а оттуда отправился на юг. Он не знал, куда едет. Просто на юг. Может быть, на юг и потом на восток, по пути к дому Хэлли. Сегодня там должен появиться Джек. Этой ночью – Полнолуние, но Джек будет один. Хэлли отдала ему ключи и заставила пообещать, что он будет хорошо себя вести. У всех остальных слишком много дел, чтобы возиться с ним в этом месяце. К примеру, считалось, что Стивен принимает экзамены и читает курсовые работы.

Но идея поехать в загородный дом нравилась ему больше.

Кроме того, Стивен чувствовал бы, что обязан приглядеть за Джеком. Позаботиться о нем. А Стивен сейчас совсем не хотел ни о ком заботиться. Он хотел, чтобы позаботились о нем. Или хотя бы оставили его в покое.

В обеденное время на шоссе было не продохнуть, и машины передвигались рывками. К северу от 360-й развязки, когда все машины встали, Стивен вдруг заорал. Все водители на дороге – дебилы, едут так, будто кроме них больше никому не нужно никуда добраться. Их отцы – дубоголовые выродки, а матери – бородатые вонючие козлихи.

И тут женщина в соседнем автомобиле показала ему средний палец.

Он изумился и потерял дар речи. Миниатюрная симпатичная женщина в деловом костюме, и она только что показала ему средний палец. Он слабо ей улыбнулся и изрек «простите», но она снова повторила свой жест.

Машины тронулись, и Стивен свернул направо. Огромный торговый центр «Бартон Грик» возвышался сразу после поворота, и Стивен решил, что ему туда. Он не хотел ничего покупать, но не хотел и куда-то еще ехать. А тут достаточно большой торговый центр, в нем можно затеряться. Затеряться где-то – хорошая мысль, и он собирался так и поступить.

Он припарковал свой «эскорт» – кусок дерьма на колесах; хороший автомобиль достался Кэти – и пошел по горячему асфальту к дверям. Асфальт казался настолько мягким, что на него можно было лечь. Это Стивену нравилось. Он хотел бы лечь на что-то горячее, черное и маслянистое, а потом прийти домой и завалиться на те простыни, которые без видимых причин постирала Кэти.

Без видимых причин, если только она не стелила их на кушетку или даже на супружескую кровать и не трахалась с кем-то так неистово, что остались влажные пятна размером с Айдахо.

В торговом центре было значительно прохладнее, чем на автостоянке. Можно сказать, даже холодно. Стивен не знал, что так сильно вспотел, пока мощные кондиционеры магазина не добрались до его рубашки и не прижали ее к коже, как влажную тряпку к горячему лбу. Так, как делала его мать, когда он болел, – по крайней мере, в тех редких случаях, когда она не болела сама.

Замечательно, думал он. Он подозревал, что его жена занимается этим с кем-то еще, и в результате вспомнил о своей умершей матери. Просто превосходно.

Он купил шоколадное печенье по цене целого обеда, а потом пошел по периметру нижнего этажа магазина. Обойдя его дважды, он поднялся по эскалатору на второй этаж и обошел его. Тут он посмотрел на часы и увидел, что до начала его предпоследней лекции летнего курса про Topo/Эмерсона остается двадцать пять минут.

Ну и фиг с ним.

Он обнаружил, что пялится на девочек. Здесь было полно девочек – они фланировали вдоль стен. Не женщин – девочек. Не старше девятнадцати. И все они напоминали ту студентку с первого ряда группы по британской литературе профессора Лесли. Они играли с чувственностью, болтаясь без дела рядом со взрослыми и не имея представления о последствиях, потому что, по их мнению, последствий никаких не бывает. Они неуязвимы.

Стивену все они казались непривлекательными почт до отвращения. Он жаждал увидеть кого-то, похожего н женщину. Женщину с тяжелыми бедрами и грудями, с несколькими морщинками возле глаз, которые доказывали бы, что она знает жизнь.

Кого-то, похожего на Хэлли.

Вот в чем все дело. Он пришел в ярость от мысли что у Кэти роман, но на самом деле его привело в полное уныние то, что у него нет романа с Хэлли.

– Какой же я идиот, – сказал он.

Две девицы, шедшие навстречу, посмотрели на него похабно, и одна из них показала ему средний палец.

Стивен начал подмечать тенденцию.

Он снова посмотрел на часы. У него пятнадцать минут до того, как миру станет очевидно, что он презрел свои обязанности. А от торгового центра до университета по крайней мере двадцать минут езды, и пройдет еще десять, пока он доберется до лекционной комнаты. Ему не успеть.

Поэтому он как сумасшедший ринулся к ближайшему выходу, снова проскочив мимо тех двух девчонок и показав им два средних пальца. Делать этот жест не было в его привычке, но Стивен спешил, а они начали первыми. Он прибежал к маленькой развалюхе «форду», запрыгнул внутрь, обжег руки о руль и включил двигатель. Старая развалюха загрохотала, как дерьмовоз, каковым и являлась, и Стивен поехал так быстро, как только возможно по этому шоссе.

Он ворвался в лекционную комнату с опозданием на девять минут, без книг и лекционных материалов, в потной рубашке, со всклокоченными волосами и сбитыми набок очками. Студенты его ждали, и он получил странное удовольствие, наблюдая, как отвисают у них челюсти и расширяются глаза. Профессор Корман не был замечен в появлении на лекциях в таком виде, будто перебрал «ангельской пыли».

Стивен стоял на кафедре, стараясь отдышаться и ожидая, осмелится ли хоть один студент спросить, что случилось. Никто не осмелился.

– Итак, приступим, – наконец сказал он. – Поллета мы говорили о Торо и Эмерсоне. – Он сделал паузу и уставился на аудиторию. – Так какого хуя вам еще надо знать об этих парнях?

* * *

Он не остался на заседание ученого совета, не стал отрабатывать свое рабочее время. Сразу после того, как его группа – которая вела себя на удивление хорошо, подумал он, если учесть, что он дважды назвал Генри Дэвида Торо членососом, склонным к гражданскому неповиновению, – разошлась, он сел в свой автомобиль и поехал к дому Джека. Но Джек ему не открыл, и почтового джипа не было видно. Джек уже уехал за город.

С минуту Стивен размышлял, не отправиться ли туда же. Но было уже слишком поздно, и когда он доберется, Джек уже будет в голом виде бродить по округе. А Стивен в этом месяце что-то не имел аппетита к такому зрелищу, даже при наличии бутербродов с копченой колбасой.

Он подъехал к магазину на Гваделупа-стрит, купил там ледяной кока-колы и выпил ее, сидя в автомобиле на крошечной стоянке. Было уже почти шесть часов, и на улице шумел и вонял вечерний поток автомобилей. Почему-то Стивен от этого чувствовал свое одиночество острее, чем если бы вокруг не было ни души. Повсюду машины и люди, но все в гадком настроении и спешке, и никто не обращает на него ни малейшего внимания. Находись он на Луне, он был бы не более одинок, чем в центре Остина.

Если, конечно, предположить, что Лили уже покинула Луну и направилась на ежемесячное свидание с Джеком.

Стивен допил ледяную кока-колу через соломинку одним длинным удушающим глотком, и у него ужасно заболела голова. Он даже обрадовался. Боль привела его в чувство и заставила заметить, что он весь растрепан и от него несет потом.

Он решил, что Кэти вернулась на работу после своего визита домой на обед, и это значило, что сейчас дома ее нет. Она никогда не приходила домой с работы раньше половины восьмого. Так что он мог туда пойти, принять душ, переменить рубашку и уйти раньше, чем она появится.

Что бы он ни собирался делать нынешним вечером, он был уверен в одном: он абсолютно не хочет видеть Кэти. Если он и будет ночевать сегодня дома, он ляжет спать на кушетке в гостиной.

Но мысли о кушетке и о том, как она раскладывается в двуспальную кровать, привели его к мыслям о простынях и нижнем белье.

И он сказал себе, что это смешно. У него нет никаких доказательств. А что до простыней и нижнего белья… хорошо, ну и что? Может, Кэти решила, что хочет опять ими пользоваться и они так долго лежали и запылились, что нуждаются в стирке.

Если не считать того, что Кэти никогда не делала ничего подобного за все время, что он ее знал. Обычно менял белье и стирал он. Занятия Кэти домашними делами ограничивались разве что случайной попыткой сделать свой фирменный наследственный картофельный салат.

Ледяная головная боль не прекращалась, как это бывало обычно.

Он вышел из автомобиля, кинул пустой стакан из-под кока-колы в мусорный бак и пошел к телефонам-автоматам на углу. Хэлли работала дома и по вечерам никуда не выходила из-за детей. Так что она ответит, если он захочет позвонить.

Хотя она может подумать, что это странно. Они были друзьями, но Стивен почти никогда ей не звонил – потому что до сих пор боялся, что она поймет, какие чувства он к ней испытывает. Но теперь он надеялся, что она это знает. А если не знает, то, может быть, он сделает первый шаг и скажет ей сам.

Хэлли ответила после третьего звонка.

– Алло, да, да, кто это? – Голос у нее был встревоженный.

Стивен стоял, не в силах вымолвить ни слова и внезапно осознав, что вечернее техасское солнце выбивает горячую татуировку на его бледной шее.

– Если вы звоните с какой-то похабщиной, – сказала Хэлли, – то лучше перезвоните позже. У меня один ребенок разбил коленку, а другой пытается ее лечить припаркой из соплей. Так что если вы не страдаете преждевременной эякуляцией, времени у меня нет.

Стивен сумел взять себя в руки и заговорить:

– М-м, нет, это я, Стивен. Я позвоню попозже.

– Стив? – сказала Хэлли. – У тебя какой-то странный голос. Ты чего так тяжело дышишь?

– Я тяжело дышу?

– Ну, судя по звуку, да.

Стивен не замечал, но и не сомневался.

– Тут на линии очень шумит, – сказал он. – Я из телефона-автомата.

– Что, у тебя авария? Нужна помощь?

У меня авария? – спросил себя Стивен. Мне нужна помощь?

Он кошмарно жалел себя и не слишком этому противился.

– Нет, я бегаю по мелким делам, – сказал он, – и вдруг подумал, не нужно ли тебе что-нибудь купить. Я знаю, ты сильно занята, и я подумал, вдруг тебе… что-нибудь нужно.

Это было неубедительно, и он это знал. На том конце провода повисло долгое молчание.

– Ну, это мило, – наконец сказала Хэлли голосом, полным сомнений. – Но я утром все купила в «Эйч-И-Би», веришь или нет. Это была кульминация моего дня, что дает тебе некоторое представление о том, на что мои дни… Клео! Вынь оттуда пальцы! Сейчас же!

– Ты занята, – сказал Стивен. Он чувствовал себя куском дерьма на черствой гренке. – Не буду тебе мешать.

В трубке раздался грохот, будто что-то уронили или бросили. Потом Хэлли вернулась, раздраженно вздыхая.

– Слушай, Стив, извини, – сказала она. – Я могу тебе перезвонить?

– Я не из дома.

– А, ну да. Просто дети разыгрались, и Тони нужно продезинфицировать коленку. И микроволновка не работает, так что мне пришлось готовить на плите. Еда убежала из кастрюли.

– Я мог бы принести тебе что-нибудь, если хочешь. Что-нибудь китайское или пиццу?

Конечно. Он принесет ужин Хэлли и ее детям. Он поест с ними и останется на весь вечер, затем поможет уложить Клео и Тони в кровать. После этого они с Хэлли проговорят всю ночь.

Кэти? – скажет он. Кто такая Кэти?

– Нет, право же, – сказала Хэлли. – Я не могу тебя об этом просить.

– Мне было бы только в удовольствие.

Глубоко внутри мозга Стивена приглушенный голос закричал: ты ведешь себя как жалкий дурак!

Стивен велел этому голосу катиться к чертовой матери.

– Я серьезно, Стив, – сказала Хэлли. Голос напрягся – она смутилась и старалась говорить добрее. – У меня все нормально. Но спасибо за предложение и за звонок. Я хочу поговорить с тобой – но сейчас у меня дурдом. Я позвоню тебе попозже домой, ладно?

Видишь? – спросил голос.

– Не думаю, что собираюсь домой, – сказал Стивен и тут же дико разозлился на себя. Зачем он ей это сказал? Теперь она станет удивляться и размышлять и, может быть, дойдет до правильного ответа. И он тут же решил, что по большому счету этого не хочет. Он и без того как форменный дурак. Голос был прав.

– Не собираешься домой? – встревожилась Хэлли. – Почему?

– Потому что, – Стивен лихорадочно искал предлог и ухватился за первую похожую на правду мысль, пришедшую на ум, – я подумал, может, заеду в твой загородный дом, послежу там за Джеком.

Хэлли несколько секунд молчала, а потом сказала:

– Это здорово, что ты так подумал, но, по-моему, это вряд ли необходимо. Похоже, за последние несколько месяцев Джеку стало намного лучше. Потому я и разрешила ему поехать туда одному. И я думаю, ему пойдет на пользу, если он будет знать, что мы ему доверяем.

Стивену полегчало. Теперь ему не нужно переться за город лишь для того, чтобы его слова не оказались ложью.

– Ладно, тогда, видимо, я не поеду, – сказал он. – И, судя по всему, у тебя там содом и гоморра, так что я позвоню позже, хорошо?

– Буду рада, – сказала Хэлли. – Только дай мне несколько часов, чтобы покормить и успокоить детей.

– Конечно, – сказал он. Он тосковал по ней. Он был несчастен.

– Пока, Стив, – сказала Хэлли. – Я… Тони! Честное слово, я продам тебя в цирк, если не прекратишь есть свой собственный…

Потом в трубке заскрежетало, стукнуло и раздались гудки.

Стивен повесил трубку. Он представлял себе все: кухня Хэлли, два ее ребенка-чертенка, на плите спагетти (или что там) и сама Хэлли. В такую жару она в шортах и топике, а ее короткие каштановые волосы конечно же взлохмачены. И никакой косметики.

Она прекрасна.

Он не мог больше себя обманывать: он в нее влюблен.

Ага, так ты влюблен, сказал голос в его мозгу. Ясно, «д.н.» теперь расшифровывается как «Дебил Недоделанный».

– Заткнись, – сказал Стивен, идя назад к автомобилю.

На редкость жирный и потный человек, входивший в магазин, впился в него взглядом:

– Ты это мне, придурок?

Стивен покачал головой, и жирный человек ухмыльнулся и исчез внутри.

Знаешь, он прав, сказал голос. Ты придурок.

Стивен сел в «эскорт». Он все еще не хотел провести вечер дома, поэтому решил купить себе обед, а потом зайти в пару книжных магазинов. Но вначале он поедет домой и ополоснется. Быстро, пока не пришла Кэти.

Ты к тому же состоящий в браке выродок.

– Ну, – сказал Стивен, трогаясь, – как и моя жена.

* * *

Он вернулся домой и обнаружил, что там – никого.

Прекрасно.

Перед душем он осмотрел шкаф Кэти и обнаружил в углу другие редко использовавшиеся простыни. Он собрал их и обнюхал – от них несло сексом. Кэти, должно быть, очень спешила на работу. Она могла по крайней мере сунуть их в стиральную машину, как вчера.

Стивен был странно спокоен. И, принимая душ, понял, что ощущает необычную свободу.

Кэти изменила первой, так что он может делать что хочет. Может даже, если так, решит, сказать Хэлли, что любит ее. Он, по правде говоря, сомневался, что так сделает, поскольку Хэлли, похоже, в этом смысле вообще о нем не думала. Но теперь его сдерживало только это.

Он вытерся, натянул джинсы и синюю футболку и ушел. Двадцать минут восьмого. Через десять минут Кэти могла прийти домой или не прийти. Обычно, если ее не было дома в семь тридцать пять, Стивен звонил ей на работу, чтобы спросить, как дела и обедать ли ему без нее. Но сегодня для разнообразия поинтересоваться придется ей.

Или может, не придется. Может, она даже не заметит, что он не позвонил. Или может, заметит и обрадуется. Может, она придет домой, обнаружит, что его нет, и вместо того, чтобы удивиться, где же он пропадает, сочтет это чем-то вроде дополнительного обеда.

Он съел огромный куриный стейк в «Треджилле», где целый отсек со столиком находился в единоличном его распоряжении, если не считать Дженис Джоплин, улыбающейся с плаката на стене. В дополнение к курице он съел две булочки, три куска зернового хлеба, картофельное пюре, запеченный рис с брокколи и пирог с пахтой. Он также выпил четыре темных «Шайнера» – свой личный рекорд. Стивен не был любителем пива, но ему пришло в голову, что темный «Шайнер» – официальное пиво Остина – бессмыслица, но сейчас все было бессмыслицей, – и, наверное, очень патриотично время от времени хлопнуть кружечку. Когда Стивен вразвалку отошел от столика, у него кружилась голова, он был весел и сыт. Впервые за восемь лет ему казалось, что он принадлежит этому городу.

Было без четверти девять. Спустилась ночь, на небо взошла Луна, и Стивен ждал достаточно долго. Он сказал Хэлли, что перезвонит вечером, но это будет как-то странно. Так что вместо этого он поедет на юг и ее проведает. Мужчина, выпивший четыре темных «Шайнера» с куриным стейком, поступает именно так.

Свернув на ее улицу, он увидел, что новый синий пикап «шевроле» стоит на подъездной дорожке у двухэтажного домика рядом с побитым «плимутом» Хэлли. Так что Стивен припарковал свой «эскорт» посреди улицы и какое-то время смотрел на пикап.

Что за черт.

Может, Хэлли только что его купила.

Ага.

Он услышал шум в двухэтажном доме и увидел, как из дверей выходит Томми Умерсон, или как там этого козла зовут. Хэлли шла за ним, но остановилась на пороге. Томми обернулся, и она его обняла. Шепнула что-то ему на ухо и затем поцеловала в губы слишком долгим поцелуем.

– Говнюк, – сказал Стивен, вжавшись в сиденье. – Обоссанный засранный говнюк. – И тут, пригнувшись до предела, обнаружил, что его мочевой пузырь готов разорваться.

Странным образом он вспомнил о жившем в шестнадцатом веке астрономе Тихо Браге, умершем от разрыва мочевого пузыря, и все потому, что был слишком учтив и не мог уйти с приема после прибытия королевской четы. Это, подумал Стивен, довольно глупо. С другой стороны, получить разрыв мочевого пузыря, когда припарковался у дома женщины, в которую страстно влюблен, не лишено смысла.

По крайней мере, если она с кем-то другим. Что-то в такой ситуации в любом случае должно разорваться.

Стивен все еще смотрел на дверной проем и на Хэлли, целующую мистера Умерсона. Он не мог не смотреть. Если кто-то его заметит, думал Стивен, он будет напоминать Килроя, которого он рисовал на парте в начальной школе. Только нос и глаза.

Хэлли наконец прервала поцелуй и вернулась в дом закрыв за собой дверь. Мистер Умерсон пошел по тротуару мимо гаражей, но остановился у переднего бампера «шевроле».

Он смотрел через дорогу прямо на машину Стивена.

Нет: он смотрел через дорогу прямо в глаза Стивену.

– Говнюк, – повторил Стивен.

Томми Умерсон теперь шел через дорогу. Стивен подумал было газануть и рвануть отсюда, но сильно пригнулся вниз, так что колени застряли под рулем. Когда он снова сел нормально, мистер Умерсон забарабанил в окно.

– Ты, Стив? – спросил мистер Умерсон. Голос из-за стекла звучал приглушенно.

Стивен опустил окно на несколько дюймов. Теперь у него не было выбора – пришлось сделать вид, будто не происходит ничего необычного. Может, ему повезет. Может, мистер Умерсон положит пальцы на край оконного стекла – и тогда Стивен быстро стекло подымет и отрежет мистеру Умерсону пальцы.

Но мистер Умерсон сунул руки в карманы.

– Как делишки? – спросил он с самоуверенной ухмылкой.

Стивен хотел сказать: А как, блядь, по-твоему, у меня делишки, хамло навозное?

– Нормально, – сказал он вместо этого.

Мистер Умерсон посмотрел на двухэтажный домик Хэлли.

– Ты приехал к Хэлли?

Нет, подумал Стивен. Я приехал, чтобы накачать тебе задницу насосом.

Но он произнес только: «Мм-хм».

Умерсон качнул головой:

– Ладно, мне только что дали отставку. Но по крайней мере, вначале она дунула со мной косячок. Так что удачи, друг. – И зашагал прочь.

Стивен опустил окно ниже и произнес, заикаясь:

– Подождите, подождите, что вы сказали?

Умерсон остановился и посмотрел через плечо:

– Она только что меня бросила, так что путь свободен.

Что-то в тоне Морибунда рассердило Стивена. Он забыл о своем мочевом пузыре, открыл дверцу и вышел.

– Простите, – сказал он. Ему самому казалось, что голос его звучит как клинок из вороненой стали. – Я женат, и миссис Стоун – просто мой хороший друг.

Брови у мистера Умерсона поднялись. Он, похоже, развеселился.

– Ладно, – сказал он. – Очевидно, потому всякий раз, когда я тебя видел, ты и пялился на нее, как пес на свиную отбивную.

В венах Стивена закипел темный «Шайнер».

– Ты только что назвал ее куском мяса? – спросил он, подступая к Умерсону со сжатыми кулаками.

– Это была лишь метафора, – сказал Умерсон, пятясь к улице. – Я думал, ты профессор английского языка. Ты что, никогда не слышал о метафорах?

Стивен продолжал наступать.

– Говно собачье, – сказал он. – Это была не метафора, это было сравнение.

Умерсон по-прежнему пятился через дорогу.

– Я думал, что сравнение – это разновидность метафоры. Но может, я обкурился и не знаю, что несу. Господи, возьми себя в руки.

– Я возьму твою проклятую голову – вот что я возьму, – сказал Стивен. Он удивлялся и восхищался собой. Он хотел убить Томми Умерсона и был уверен, что может сделать это голыми руками или даже одной голой рукой Неудивительно, что темный «Шайнер» – такой популярный напиток в этих краях.

Умерсон вынул руки из карманов и выставил ладони будто стараясь защититься от ударов, которые Стивен собрался нанести.

– Слушай, приятель, – сказал Умерсон, – я тебя определенно чем-то достал, и я извиняюсь.

У Стивена подскочил адреналин. Умерсон его боится. Большой волосатый тяжелоатлет испугался слабосильного профессора литературы.

Круто.

– Перестань отступать, – сказал Стивен, – ты, дырявая пизда.

Умерсон так и сделал. Остановился у въезда на дорожку к дому Хэлли, прямо у задней двери «шевроле». В зрачках его глаз отражалась полная Луна.

– Мне сейчас придется спросить себя, Стив, – сказал Умерсон, – уверен ли я, что такое оскорбление стоит нарушения условий досрочного освобождения.

И именно в этот момент Стивен вспомнил, как же ему хочется писать.

– Подождите минутку, мистер Умерсон, – сказал он, расстегивая ширинку и отходя за правое заднее колесо «шевроле», – дайте я обоссу ваше гребаное подобие пикапа.

Тут все вокруг заволокло туманом, и, очнувшись, Стивен обнаружил, что сидит в траве у дороги с расстегнутыми штанами. Пикап несся по улице, и его двигатель ревел как динозавр.

Потом плеча Стивена коснулась голая нога, и Стивен узнал ее обладательницу. Хэлли.

– Забавно было, – сказала Хэлли.

Стивен взглянул на нее и спросил:

– Он меня ударил?

Хэлли удивилась:

– Нет, конечно. Томми не обидит и мухи. – Она наклонилась, взяла Стивена под мышки и помогла ему встать на ноги. – Потому что если он это сделает, то вернется в тюрягу.

Стивен теперь стоял к Хэлли так близко, что чувствовал ее дыхание на своем лице. На самом деле ее дыхание было единственным, что он был способен чувствовать. Или запах. Она пила что-то травяное. Или может, так пахли ее волосы. Что бы ни было, ему это нравилось.

– Тогда как я оказался на земле? – спросил он. Он спросил лишь потому, что боялся, что рискнет ее поцеловать, если не займет рот разговором. А потом может снова оказаться на земле.

– Сложный вопрос, – сказала Хэлли. – Я услышала, как вы ругаетесь, и потому вышла посмотреть, что происходит, – как раз в тот момент, когда ты сел в грязь. Но Томми был в добрых семи или восьми футах.

Стивен смирился. Он хотел сбежать, но, попятившись от Хэлли, понял: если в течение тридцати секундой не опорожнит мочевой пузырь, все его проблемы решатся сами собой.

– Нельзя ли мне… – начал он, желая, чтобы его сию секунду поразила молния.

– Конечно, – сказала Хэлли. – Пойдем.

Пока они шли в дом, она одной рукой обнимала его за плечи, и он хотел бы, чтобы она так не делала. К тому времени, когда он добрался до ванной, у него появилась вторая проблема, усложнявшая первую.

Тем не менее в итоге он справился. Когда он пошел к выходу, Хэлли спустилась со второго этажа и встала перед ним.

– Невероятно, – сказала она, – дети все еще спят. Твое счастье, потому что если бы Тони проснулся, я бы заставила тебя в миллионный раз читать ему «Аладдина». Больше он ничего не хочет слушать. Ни «Складку времени», ни «Мило и Волшебную Будку», только дурацкого «Аладдина». Я проклинаю Диснея и всех его приспешников, включая злую ведьму, бабушку Тони, давшую ему эту дьявольскую вещь. Как будто произведение на свет ее сына-засранца недостаточный грех для одной жизни. Хочешь кофе?

Стивен покачал головой. Он выставил себя дураком перед Хэлли и хотел убраться с ее глаз.

– Мне нужно домой.

– Это вряд ли, – сказала Хэлли. – Не сейчас. Чувствую запах пива. Темный «Шайнер», да? – Она пошла на кухню и жестом пригласила Стивена следовать за ней.

Стивен за ней последовал, затем сел за стол там, где сказала Хэлли. На самом деле он не хотел убраться долой с ее глаз. На самом деле он хотел, чтобы она взяла его за руку, сказала, что ему ничего не нужно говорить, что она чувствует то же самое и хочет его так, что скулы сводит. Он смотрел, как она готовит кофе, и так возбудился, что ему было больно сидеть прямо.

Утром он наблюдал, как Кэти четыре раза одевалась и раздевалась, пытаясь решить, что же ей надеть на работу, и, глядя на ее тело, он лишь раздражался, что она проводит столько времени впустую. Но Хэлли, одетая в мешковатые шорты и еще более мешковатую футболку, тратила драгоценнейшие минуты на приготовление кофе, и он хотел смотреть на нее вечно. Ну, не только смотреть. Но он согласился бы и на это.

Вскоре она поставила на стол две чашки кофе и села напротив.

– Ну как, уже трезвый? – спросила она, придвигая к нему чашку.

– Я иным и не бываю, – сказал Стивен. Он взял чашку и глотнул. Кофе был ужасным. Но Стивен выпьет его. Медленно.

– Ладно, ты вел себя иначе, – сказала Хэлли. – Поднять гвалт и пытаться описать чужую машину – не похоже на действия Стивена Кормана, которого мы все знаем и любим.

Стивен вздрогнул – не от стыда, а от того, что Хэлли произнесла слово «любим», не вкладывая в него значения сколько-нибудь близкого к тому, что он хотел услышать.

– Извини, – сказал он. – Наверное, меня зацепило это лунное безумие Джека.

Хэлли улыбнулась:

– Ладно, ты пока не появлялся на людях голым. Хотя кое-какая часть твоего тела почти показалась.

Стивен почувствовал, что краснеет. Будто его лицо сунули в горячую воду. Или как будто кружка отвратительного кофе Хэлли вылилась ему на голову.

– Слушай, – сказала Хэлли, – я знаю, что это не мое дело, но у тебя с Кэти все хорошо?

Стивен подумал, не сказать ли ей правду, но решил, что не стоит. Сказать Хэлли, что Кэти ему неверна, – это как будто он хочет сыграть на жалости. Кроме того, он уже достаточно посочувствовал себе сам. Он не нуждался в чужом сострадании и меньше всего – в сострадании Хэлли. От нее он мечтал получить не жалость.

– У нас все прекрасно, – солгал он. – Но мне интересно, что произошло у тебя с… м-м… Томми.

– А, с тем парнем, на чей пикап ты почти что пустил струйку? – спросила Хэлли.

– Нуда, с ним.

Хэлли скривила рот и посмотрела в потолок.

– Ну, – сказала она, – мы разошлись. Мы уложили детишек в кровать, курнули и разошлись. Не то чтобы из-за чего-то серьезного. Просто пришло время сказать «хватит».

Стивен набрал полный рот гадкого кофе, чтобы подкрепить силы. Он с трудом глотнул, и кофе обжег ему пищевод.

– Почему так? – спросил он.

Хэлли посмотрела Стивену в глаза.

– Потому я интересуюсь кое-кем другим, – сказала она.

Стивен хотел сделать еще один очень большой глоток кофе, но руки у него дрожали, и он сомневался, что сможет поднести чашку ко рту и не пролить почти весь кофе себе на колени.

– Кем? – спросил он. Он поразился своему голосу. Какой-то писк. Как будто крякнула резиновая утка.

Хэлли смотрела на лестницу.

– Он… ты его не знаешь. Программист. Мы встретились на семинаре несколько недель назад, и у нас все сложилось.

Стивен не хотел сейчас смотреть ей в лицо, поэтому уставился в кофе. Если он разобьет чашку, будет ли черепок достаточно острым, чтобы ткнуть им в яремную вену?

– Его зовут Карл Шугарман, – сказала Хэлли.

– Карл Сукерман, – пробормотал Стивен.

– Прекрати! – рявкнула Хэлли.

Стивену пришлось посмотреть на нее опять, и он испугался: она взаправду рассердилась.

– Прости, – сказал он, пытаясь придумать оправдание. – Это просто рефлекс.

– Ты его даже не видел, – сказала она.

Стивен наконец с муками допил остаток кофе и встал.

– Это была просто шутка, – сказал он, отчаянно стремясь уйти. У него ужасно жгло горло и глаза. – Спасибо за кофе. Я теперь протрезвел, да и Кэти будет волноваться.

Хэлли тоже встала:

– Ты ей можешь позвонить от меня, так что она не будет волноваться.

Стивен направился к двери. Он развалится на куски, если не уйдет за десять секунд.

– Нет, я на самом деле пойду, – сказал он. – Спасибо за кофе.

– Ты уже благодарил меня за кофе, Стив, – сказала Хэлли, обгоняя его, чтобы открыть дверь. – И ты очень любезен. Но кофе был отвратительным. Не знаю почему. Может, плохой фильтр.

– Кофе был замечательным, – сказал Стивен. Жжение у него в горле и глазах усиливалось, и вернулась головная боль, приступ которой начался после ледяной кока-колы.

Он хотел устремиться в ночь, но Хэлли встала в дверях, не пуская его.

– Ты чем-то расстроен, – сказала она.

Да, подумал он, и вулкан Кракатау – просто детская хлопушка.

– Мне нужно домой, – сказал он.

Хэлли посторонилась:

– Позвони мне, когда доберешься, хорошо? Я волнуюсь за тебя.

– Совершенно не стоит, – сказал он и вышел. Хэлли сказала ему в спину «до свидания», но он лишь махнул рукой, не оглядываясь.

Он оглянулся, когда дошел до автомобиля, но Хэлли уже закрыла дверь. Он забрался в «эскорт», сунул ключ в зажигание и тут увидел, что кто-то сидит на пассажирском месте.

Он так удивился, что застыл и вытаращился на незваного автомобильного оккупанта. Это была темноволосая белокожая женщина. Лицо ее освещала Луна, светившая в ветровое стекло. На женщине было тонкое и белое одеяние с большим декольте.

– Не психуйте, – сказала она. Голос ее был сладким, как мед, стекающий с яблока. – Это всего лишь я. Вы видели меня раньше, но мы не представлены. – Она протянула белую, изящную руку. – Я – Лили.

Стивен прижался к двери.

– Как вы здесь очутились? – спросил он.

– Вы оставили дверь незапертой, – улыбнулась она.

Хорошо, подумал Стивен, это был глупый вопрос. Но лучше, чем все остальные, которые он мог задать. Я видел тебя голой под эстакадой?

Ты сидела на моем заборе, а потом улетела?

Я видел, как ты занималась сексом с Джеком на дубе, или это была сова?

– Я узнал вас, – сказал он.

Лили засмеялась. Будто звякнули хрустальные ветряные колокольчики.

– Ну, утверждение несколько нелогичное. Но приятно, что я запоминаюсь. Вы же не психуете, правда?

Стивен размышлял. Странная женщина забралась к нему в машину. Назвалась Лили. Этим именем Джек называл свою Лунную Богиню. Кроме того, Стивен думал, что видел эту женщину раньше, только голой, пернатой и крылатой.

– Абсолютно, – сказал он.

– Это хорошо, – сказала Лили, – поскольку я здесь не для того, чтобы вы психовали. Вы – друг Джека, а благополучие его друзей стало для меня важным.

Стивен внимательно ее оглядел. Она была красива и источала дивный аромат, как белый цветок. Он чувствовал, что возбуждается лишь от одной ее близости.

Но это лишь расстроило его еще больше. На самом деле он хотел не ее.

– Я в порядке, – сказал Стивен. – Спасибо за беспокойство.

Лили открыла пассажирскую дверь.

– Вы совсем не в порядке, – сказала она. – Но теперь вы знаете, что это кого-то волнует.

Она вышла из машины, затем наклонилась и посмотрела на него:

– Теперь я хочу поговорить с Хэлли. Она будет расстроена из-за того, что разбила вам сердце. А вы должны пойти и поговорить с Кэти.

Стивен опять рассердился. На каком основании Лили говорила с ним таким тоном?

– Мое сердце не разбивалось с той поры, как мне исполнилось шестнадцать, – сказал он. – И мне не нужны советы абсолютно незнакомых людей, когда мне разговаривать с собственной женой.

Лили вздохнула.

– На самом деле, – сказала она, – нужны.

Потом встала, закрыла дверь и пошла через улицу к дому Хэлли. Стивен смотрел, как она вдет. Прозрачное белое платье было без рукавов, и на открытых плечах и руках играл лунный свет. Платье как-то непонятно вспучилось сзади, но вокруг коленей обвивалось вполне нормальным образом. Под платьем были темные чулки и полуботинки на высоких каблуках, что выглядело очень странно августовской ночью в Остине. Особенно с белым платьем.

Но Стивен решил, что странности – второе «я» этой женщины.

Высокие каблуки процокали через всю улицу и по дорожке к дому Хэлли.

Стивен не стал ждать, чтобы увидеть, открыла ли Хэлли дверь. Пока Лили звонила, он завел «эскорт» и уехал как можно быстрее.

Он не знал, кто такая Лили, и ему было все равно. Его сейчас заботило одно: два человека, которых он любил больше всего, кажется, потеряны безвозвратно.

Кэти, которую он, несмотря ни на что, любил, спала с кем-то другим.

И Хэлли ясно дала понять, что им совершенно не интересуется. Она хотела кого-то по имени Сукерман.

Таким образом, Стивен – низкооплачиваемый, хилый, четырехглазый профессор английской литературы – нет, адъюнкт-профессор – с редеющими волосами. Все шло к тому, что он станет одиноким сорокалетним одутловатым дегенератом, который зачахнет на своей работе и будет онанировать после лекций о Т.С. Элиоте в аудитории, полной сочных двадцатилетних девочек. Гребан Альфред Пруфрок, в самом деле.

Он не хотел домой. И книжные магазины были закрыты. Так что он пошел в блюзовый клуб и там пытался выпить еще темного «Шайнера», наблюдая, как красивая рыжеволосая женщина играет на розовом «Фендере Телекастере». Она вела себя так, будто совершает прогулку в ад и обратно, попутно останавливаясь в каждом прокуренном баре, но выглядела как девочка-подросток, лишь на днях узнавшая первый поцелуй. Ей никак не дашь больше двадцати пяти.

Но она была не девочкой. Она была женщиной. Она знала жизнь, это было видно по манере ее игры. И она смотрела на него, пока играла, – но смотрела как на пустое место.

Стивен терпел, сколько мог, потом оставил две трети своего пива в баре и вышел. Снаружи носились и пикировали летучие мыши, хватая мошкару, пляшущую в свете уличного фонаря. Стивен встал на тротуаре, поднял глаза на Луну и остался стоять с открытым ртом. Он надеялся, что летучая мышь пролетит достаточно близко, чтобы Стивен откусил ей голову.

 

Глава 15

Странная красотка вернулась

Странная красотка вернулась, увидела Хэлли, открыв дверь. На этот раз на женщине было прозрачное белое платье, которое Хэлли не надела бы под страхом смерти. Но странной красотке оно шло. Длинные черные волосы гармонировали с белой тканью.

– Я зашла забрать плащ, – сказала женщина своим ровным, музыкальным голосом. – Я бросила его на вашей дорожке несколько месяцев назад. – Чуть замявшись, она продолжила: – А еще я хотела бы с вами поговорить, если можно.

– Конечно, – сказала Хэлли, скрещивая руки и прислоняясь к двери. Косяк, выкуренный на пару с Томми, ее до сих пор не отпустил, и ничто не могло ее взволновать. – Где была?

– Поблизости, – улыбнулась женщина.

– Нет, милая, это я была поблизости, – улыбнулась в ответ Хэлли. – Но я скажу тебе, что ты сделала – заработала себе репутацию большой жопы, хотя на деле жопа у тебя не так уж велика. Джек говорит, что видит тебя лишь раз в месяц, – и весь год мы только и слышим: Лили это, Лили то, без Лили наш Джека никто. Тебя ведь Лили зовут?

– Если точнее, Лилит, – сказала Лили. – Я богиня.

Хэлли показалось, что у этой цыпочки чересчур завышенная самооценка. Может, пришло время сбить с нее спесь.

– Богиня? – сказала Хэлли, изображая замешательство. – Как-то странно. Видишь ли, я всегда думала, что Лилит – суккуб. Это скорее демон, чем богиня, не так ли? То есть я хочу сказать – у богини есть обаяние, которое заставляет людей в нее влюбляться, а суккуб лишь тупо их трахает.

Лили нахмурилась, и Хэлли подумала, что выглядит она смешно. Это бледное, безупречно правильное лицо не создано для того, чтобы хмуриться. Ясно, что Лили не привыкла, чтобы ей бросали вызов, разочаровывали ее или пугали. Хэлли обрадовалась возможности исправить дело.

– Кажется, – сказала Лили, – меня только что оскорбили.

– Ты не уверена? – спросила Хэлли. – Тогда позволь мне внести ясность: я подозреваю, что ты – сука, манипулирующая людьми. Насколько я понимаю, ты прячешься в тени, как вампир, избегающий солнечного света, появляясь лишь для того, чтобы поиграться с членом Джека или подразнить его друзей. Я знаю, что ты играла в свои дерьмовые прятки не только со мной, но и с Арти и Кэролин.

– Кэролин тебе это сказала? – спросила Лили.

– Не такими словами, – сказала Хэлли. – Но довольно близко. И мои дети рассказали мне о леди, которая может превращаться в птицу. Я им посоветовала не выдумывать, но теперь подозреваю, что это выдумала ты. И если так, ты просто больная женщина.

Глаза у Лили сверкнули.

– Я – вообще не женщина, – сказала она. Голос у нее больше не был музыкальным.

Хэлли ее оглядела.

– Да женщина, – сказала она. – Ни один переодетый мужчина не смог бы произвести такого эффекта, особенно что касается грудей. Я бы заметила. Я однажды переспала с трансвеститом настолько квалифицированным что по сравнению с ним тот, из «Возмутительной игры», – просто горилла. Он думал, я упаду в обморок, когда он раскрыл свою тайну, но я знала, что он мужчина, серого момента, как почувствовала его запах.

– Его запах? – презрительно спросила Лили.

– Нечего смеяться. – Хэлли глубоко вздохнула. – В твоем случае важно не наличие запаха, а его отсутствие. Я нахожу мужчин по запаху. Этот дар я получила с наступлением половой зрелости.

– И как же получают такой дар? – спросила Лили.

Хэлли не понимала, всерьез спрашивает Лили или нет. Но ей было наплевать. Правда есть правда.

– Я бегала по гимнастическому залу, – сказала она, – и, пробегая мимо двери в мальчишескую раздевалку, что-то такое вдохнула, и оно сбило меня с ног. Буквально. Учитель физкультуры принес мне флакон с нашатырным спиртом, но даже нашатырь не смог рассеять этот запах.

Она замолчала, погрузившись в воспоминания.

– Что это был за запах? – спросила Лили.

Хэлли удивилась ее интонации. Лили спросила заинтересованно. Как подруга.

– Мальчиков, естественно, – сказала Хэлли. – Но раньше я такого никогда не чувствовала. Раньше мальчики воняли арахисовым маслом и лейкопластырем, конфетами, бейсбольными перчатками, соплями и жевательной резинкой. Но в тот день на гимнастике я почувствовала что-то новое. Запах только-достигших-половой-зрелости, сексуально не удовлетворенных самцов-подростков, множества самцов. Потные, липкие запахи перемешались и поднимались клубами, как пар над супом. – Она хихикнула. – Потом учитель отвел меня в девчоночью раздевалку, и там я обнаружила, что у меня начались первые месячные. Через две недели я потеряла девственность. Или, если точнее, выбросила ее, завернув в «клинекс».

Хэлли смотрела через плечо Лили на полную Луну, вспоминая своего первого тощего мальчика и как почти весь девятый класс они по очереди третировали друг друга.

– Сколько тебе было лет? – спросила Лили.

– Четырнадцать, – сказала Хэлли. – И ему тоже. Я знаю, у большинства девочек в первый раз случается с парнями старше их, но я не хотела, чтобы он думал, будто учит меня. Я сама хотела его учить, а не наоборот.

Она вновь перевела взгляд на лицо Лили и увидела, что та все еще смотрит заинтересованно. Даже сочувственно.

– Четырнадцать лет – это ведь ужасно рано, разве нет? – спросила Лили.

– Конечно, рано, – фыркнула Хэлли. – Если моя дочь сделает это в четырнадцать, я убью не только парня который ее сломает, но и любого самца человеческого рода в радиусе двенадцати миль. С чего это мы вообще об этом заговорили? Не хочешь зайти?

Лили испугалась. К такому ее лицо тоже не привыкло.

– Ты уверена, что хочешь видеть меня в своем доме? – спросила она. – У меня сложилось впечатление, что я тебе не нравлюсь.

Хэлли поразмыслила.

– Я так думала, – наконец сказала она. – Но только что я рассказала тебе историю как-я-потеряла-цветок-невинности, так что мое подсознание, должно быть, уверено, что с тобой все в порядке, хотя у тебя немного едет крыша. – Она отошла от дверей и поманила за собой Лили.

Лили помялась, но затем перешагнула порог. Ее высокие каблуки зацокали по кафелю в прихожей. Хэлли посмотрела на черные полуботинки и чулки Лили и удивилась, на кой черт они ей сдались.

– Я не часто захожу к людям домой, – нервно сказала Лили. – По крайней мере, к женщинам.

Хэлли вошла в кухню и позвала Лили за собой жестом.

– Ага, я так и знала. Ты заходишь лишь к мужчинам, а это означает, что ты все-таки суккуб. Без обид.

– Никаких обид, – неуверенно сказала Лили. Она прошла за Хэлли в кухню, цокая каблуками.

Хэлли остановилась, оглянулась и посмотрела на ноги Лили.

– На самом деле тебе не доставляет удовольствия ходить на каблуках, правда?

– Смотря что понимать под удовольствием, – слабо улыбнулась Лили. – Я нахожу их неудобными. Но мои ноги некрасивы, по человеческим меркам, а обувь это скрывает.

– Ты хочешь сказать, что носишь их ради Джека? – спросила Хэлли. Ее поразила такая идея. Не то чтобы угождать Джеку так уж плохо – она сама этим когда-то занималась, – но есть же пределы, и физический дискомфорт – один из них.

Лили покачала головой, и волна черных волос перекатилась с одного плеча на другое. На миг Хэлли ее возненавидела. Никому не позволено иметь столь роскошные волосы.

– Я ношу их не ради Джека, – сказала Лили. – С Джеком я… ну, босиком. Обувь нужна, когда я появляюсь на людях, а это происходит не часто.

– Ладно, теперь ты не на людях, – сказала Хэлли. – Не стесняйся их скинуть. Сейчас я скину свои. – Она сбросила кроссовки, не развязывая, и пошевелила пальцами ног, стоя на полу. – Видишь? Мои узловатые старые ножки тоже прекрасными не назовешь.

Лили засмеялась. Как серебряные колокольчики.

– Но по крайней мере, они человеческие, – сказала она.

– Извини, я забыла, – сказала Хэлли с легким сарказмом. – Ты же богиня.

Лили так посерьезнела, что лицо ее напоминало теперь белый мрамор, инкрустированный двумя темными камнями.

– Нет, – сказала она. – Наверное, ты была права. Я – суккуб. Демон.

Хэлли почувствовала легкое раздражение.

– Слушай, перестань, – сказала она. – Я тебя просто подразнила. – Она повернулась к кухонным шкафчикам. – Тебе кофе или чай? Или что-нибудь другое?

– Спасибо, ничего не надо, – тихонько произнесла Лили. Голос грустный, и Хэлли это не понравилось. Она не знала Лили достаточно близко, чтобы разбираться ее печалях.

– Тогда давай перейдем в гостиную, – сказала она. – Если будем говорить здесь долго, наши голоса раз. будят детей. И ты об этом пожалеешь, поверь мне.

Она пошла в гостиную и слышала, как позади нее Лили цокает сначала по плитке, а потом по паркету. Звучало жутковато.

Хэлли шлепнулась в ободранное, уродливое зеленое кресло, а Лили села на краю кушетки. Настолько на краю, что выглядела она как птица на насесте.

– Спасибо, что нашла время встретиться со мной – сказала Лили. – Твои друзья и этого не сделали. Кэти и Кэролин, похоже, ненавидят меня, а Арти боится.

– А Стив? – спросила Хэлли. – Я видела, как ты вышла из его машины.

– Ты подсматривала? – Лили подняла брови.

– Ты еще предъяви мне иск, – пожала плечами Хэлли. – Я беспокоилась за него, поэтому глянула через кухонные занавески – хотела убедиться, что он уехал без проблем. Можешь называть меня Глэдис Кравиц.

– Кем? – нахмурилась Лили.

– Нищее детство? Не было телевизора? – удивилась Хэлли.

– Там, где я жила, не было.

– Извини, опять забыла. – На этот раз сарказм Хэлли был не таким легким. – Ты выросла на Луне.

Лили опешила снова:

– Я вообще не росла. Я появилась точно такой же, как сейчас.

– Ясно, – сказала Хэлли. Она вытянула ноги, скрестила лодыжки и сложила руки на животе. – Ладно, тогда позволь мне тебя спросить: почему же вечноживущая – и потому неизмеримо мудрая – богиня хочет говорить с недоделанной смертной идиоткой вроде меня.

Лили помолчала, затем посмотрела в пол и облизнула губы.

– Потому что я чувствую довольно странные вещи. По крайней мере, странные для меня. Это касается Джека, и его друзей, и его жизни, и этого города, и… – Она посмотрела на Хэлли. – Я надеялась, что разговор с тобой мог бы мне помочь начать хотя бы что-то понимать. Если я услышу, что смертный – и друг Джека – мне расскажет, возможно, мне станут яснее мои собственные чувства.

Хэлли решила подыграть.

– Ты утверждаешь, что хочешь поговорить именно со мной? – спросила она. – Или же со всей подозрительной компашкой, с которой ошивается Джек? Поскольку то, что скажу тебе я, не обязательно совпадет с тем, что скажет тебе кто-то другой.

Я хотела бы поговорить со всеми вами, – сказала Лили, – но прежде всего с женщиной. Арти и Стивен не лишены интереса, и я думаю, что, не будь у меня предубеждений, я могла бы узнать от них столько же, сколько и от тебя. Но для меня они те, кем всегда были для меня мужчины: примитивные существа. По мне, их желания слишком очевидны и слишком легко удовлетворяются, чтобы высоко ценить их мнение.

Хэлли засмеялась:

– Ты не богиня, Лили. Ты просто хорошо знаешь жизнь.

– Если не считать того, что к Джеку я чувствую нечто другое, сказала Лили. – Отсюда и проблема.

Хэлли не нужно было долго искать причину.

– Ну, фигня, – сказала она. – По-моему, это означает, что ты в него влюблена. И это естественно, когда ты не понимаешь или не принимаешь, что с тобой происходит. На самом деле женщина в твоем явно взрослом возрасте должна усвоить одно: любовь к мужчине вообще не предназначена для понимания. Ее надо перенести и выстрадать. Ее нужно перетерпеть. – Она на мгновение замолчала, мысленно возвращаясь к тем своим связям, которые терпела. – И если тебе повезет, – продолжила она, – ты все-таки получишь немного удовольствия от процесса.

Лили, похоже, задумалась.

– Иными словами, – сказала она, – если я смогу это пережить, оно пройдет и я стану такой же, как прежде?

– О господи, нет! – сказала Хэлли. – Оно останется в прошлом, но ты всяко можешь быть уверена, что не станешь прежней. Если ты кого-то любишь – это тебя меняет. И даже если это заканчивается и ты с этим справилась, однажды ты посмотришь в зеркало и увидишь, что просто больше не похожа на прежнюю себя. И я не только о старении говорю.

Лили встала и подошла к окну, которое выходило на крошечный задний двор. Казалось, она уставилась на детей, раскачивающихся на качелях, – но тут Хэлли поняла, что Лили на самом деле смотрит на свое отражение. Она уже искала эту перемену.

– А с мужчинами случатся то же самое? – спросила Лили.

– Думаю, что да, – сказала Хэлли. – По крайней мере с теми, которые действительно влюбляются, а не с тупыми козлами.

Лили продолжала смотреть на свое отражение.

– А Джек, он ведь не тупой козел?

Хэлли решила, что теперь знает, из-за чего на самом деле переживает Лили.

Лили боится потерять Джека.

– Нет, – сказала Хэлли. – Джек – не козел. Когда я была с ним, он любил меня так сильно, как я того желала. И я думаю, Кэти и Кэролин сказали бы то же самое. Он никогда не разбивал нам сердца. И мы тоже не разбивали его сердце. По крайней мере я.

Хэлли вытянула ноги, наклонилась вперед и поставила локти на колени, уткнув подбородок в руки.

– Но Натали разбила. Я хочу сказать, что Джек любил Кэролин, меня и Кэти очень приятным и совершенно естественным образом. Но Натали он любил, как Ромео любил Джульетту, а шпинат – оливковое масло. Знаешь, страстно, пылко и с рабской преданностью.

– Она была его женой? – прошептала Лили.

Хэлли кивнула:

– Да, недолго. Пока сама себя не убила. И не просто убила, а убила по невероятной глупости. Она повернула влево на красный свет в грозу и угодила под бетономешалку. Богом клянусь, под гребаную бетономешалку. Это было бы смешно, если б не было так жутко.

Лили отвернулась от окна.

– Я ее ненавижу, – сказала она.

Хэлли скривилась:

– Ну, в общем, я к ней тоже не питаю теплых чувств.

– Нет, ты не поняла, – сказала Лили. – Я ее по правде ненавижу.

Хэлли косо посмотрела на Лили:

– Извини, милая, но ты ее даже не знала. У тебя нет права ее ненавидеть.

– Черта с два нет, – огрызнулась Лили. – Он звал ее.

– Ох, – вздрогнула Хэлли. – Ты хочешь сказа он произнес ее имя, когда занимался с тобой любовью?

– Нет, – сказала Лили с яростью. – Я хочу сказать его тоска была так сильна, что меня неодолимо притянуло к нему – но на самом деле он звал ее. – В ее голосе появилась горечь. – А вместо этого получил меня.

Теперь Хэлли заволновалась. Она почти забыла, что Лили немного не в своем уме. Надо бы попробовать ее слегка утешить…

– Ну, я знаю – он счастлив оттого, что в его жизни есть ты, – сказала Хэлли. – В конце концов, не каждый человек может похвастаться, что спит с богиней.

– Но он хотел ее, – сказала Лили. – Свою Натали. Смертную женщину. А не это.

И тут Лили скинула ботинки на высоких каблуках, и ее ноги распрямились, и ее когти прорвали черные чулки и прорыли белые царапины в паркете Хэлли.

– Господи Иисусе! – завопила Хэлли, вспрыгивая на кресло.

Лили сверкнула глазами:

– Пожалуйста, не упоминай это имя. Это был на редкость не прикольный человек. – Ее когти сжимались и разжимались, оставляя на полу все больше царапин. – Но по крайней мере, он не делал того, что сделал Джек. Он не хотел кого-то сильнее, чем хотел меня.

Хэлли застыла на своем мягком кресле. Это было абсолютно невероятно. Но в то же время абсолютно реально. Томми принес довольно хорошую траву, но не настолько хорошую. Никакая трава в мире не может быть настолько хороша.

– Ты… ты… ты… – произнесла Хэлли.

Лили опять нахмурилась. Она, похоже, была в дурном настроении. Прежде Хэлли это нравилось больше.

– Что? – спросила Лили.

Хэлли нагнулась, и ее колени уперлись в подбородок. Шок уже проходил и сменялся удивлением.

– Ты и впрямь богиня, – сказала Хэлли.

Лили смотрела на свои ноги:

– Да. Но возможно, это лишь другое название для чудовища. – Она направилась к кухне, скребя когтями по паркету. – Хэлли, спасибо, что поговорила со мной, – сказала она. – Теперь мне надо идти.

Она вошла в кухню и пощелкала по плитке. Хэлли встала и поспешила за ней.

– Ты не должна уходить из-за меня, – сказала Хэлли. – Я это переживу. Если хочешь остаться и поговорить еще, я буду рада.

Лили прошла через кухню и мимо лестницы, затем остановилась у входной двери.

– Я ухожу не из-за тебя. Я ухожу из-за Джека. Он ждет меня в твоем домике, помнишь? И я не могу заставлять его ждать. Я ему нужна. – Она вздохнула. – И похоже, я нуждаюсь в нем тоже. Это меня ужасно раздражает но, по крайней мере, мою страсть нельзя назвать неразделенной. – Она проницательно взглянула на Хэлли. – С другой стороны, Стивен не столь удачлив.

Хэлли растерялась. Она этого не ожидала.

– Ты считаешь, если его тянет ко мне, я должна что-то с этим делать? – спросила она.

– Нет, – сказала Лили. – Я лишь поинтересовалась, насколько полно ты осознаешь ситуацию.

– Да, осознаю, – сказала Хэлли. – Но полно ли осознаю? Нет. Никто не может ничего осознавать полностью. – Она бросила на Лили пронзительный взгляд. – Видимо, даже богиня.

– Даже богиня. – Лили снова вздохнула. Открыла дверь и вышла.

– О! – сказала Хэлли. – Подожди! Ты забыла свой плащ.

Лили оглянулась через плечо:

– Оставь его. Сейчас август, он мне не нужен. Ты не могла бы выключить свет на крыльце на минутку? Я не хочу ослепить твоих соседей, если среди них найдется парочка Глэдис Кравиц.

Хэлли щелкнула выключателем, и когда ее глаза привыкли к лунному свету, она разглядела, что Лили сняла платье и чулки. И еще увидела, как за спиной Лили раскрываются черно-белые крылья.

– Ого, – выдохнула Хэлли.

Лили засмеялась своим серебряным смехом:

– По-моему, ты сама говорила, что я не пахну, как мальчик.

Потом она дважды взмахнула крыльями, поднялась над гаражом и исчезла.

Хэлли опять включила свет, вышла наружу и подобрала платье и чулки. Войдя в дом, она решила оставить синий плащ себе. Она его примеряла, и он подошел. Зимой пригодится.

Правда, платью место лишь в секонд-хэнде. А чулки просто рваные.

– Мама! – завопил Тони сверху. – Почему ты звала Иисуса?

Хэлли бросила платье и чулки в шкаф и направилась к нему.

– Извини, миленький, – сказала она, наклонившись к нему. – Я разволновалась и зря тебя разбудила. Что мне сделать, чтобы исправить дело?

– Почитай «Аладдина», – сказал Тони.

Хэлли застонала:

– Солнышко, я читала тебе «Аладдина» дважды сегодня и трижды вчера.

– Мне он нравится, – объяснил Тони.

Хэлли включила настольную лампу, села на край постели и взяла «Аладдина». Но когда она открыла книгу на первой странице, ее осенило.

– Тони, предлагаю тебе сделку, – сказала она. – Я прочитаю «Аладдина», если ты сначала для меня кое-что сделаешь.

– Что? – посмотрел Тони подозрительно.

Хэлли подумала о царапинах на полу в гостиной.

– Расскажи мне снова про Птицу-тень, – сказала она.