6.00

Я вернулась на рассвете.

Разувшись, поняла, что стерла ноги до волдырей. Прогулка с Саидом… Наконец-то можно лечь.

Явился из своей комнаты Гийом, присел на край кровати рядом со мной. Вид у него был обескураженный.

— Почему ты вот так смылась? Никого не предупредила…

— Мне там было не по себе. Пошла проветриться.

— И гуляла до сих пор?

— Ну-у, встретила Саида, пошли по "большому кругу", на лестницах каблуки обломала.

— Матье не въехал, как это ты с ним не попрощалась! Никто не въехал. Даже я забеспокоился.

— Ты и завтра, в самолете, будешь дергаться?

— Ну да, конечно… Мы с тобой никогда не расставались больше, чем на две недели. Странно как-то… Поедешь с нами завтра в аэропорт? Жюльен повезет всех на своей тачке.

— Во сколько?

— Вылет — в тринадцать ноль-ноль, там надо быть в одиннадцать ноль-ноль.

— Прости, не смогу.

Мирей в это самое время будет на работе, так что я даже для проформы не сказала, что постараюсь.

Гийом так растерялся, что не сразу ушел к себе. Он ждал, что я скажу еще хоть что-нибудь. Слушая, как медленно закрывается дверь его комнаты, я говорила себе: "Встань, догони брата, постарайся объяснить, что происходит в твоей жизни, извинись за вчерашнее, пожелай счастливого пути!"

Но я уснула. Мне на все было плевать сейчас.

На этом свете существовала одна-единственная важная для меня вещь.

Впервые за долгое время соседка не разбудила нас новым представлением.

Через несколько дней ее нашла мать. Она забеспокоилась, приехала, долго звонила, потом стучала, в конце концов дверь взломали, вошли и увидели, что она висит в петле ровнехонько над своим матрацем.

Странная смерть для девушки, обычно они решают проблему с помощью таблеток, ну, или бритвой по запястьям.

 

11.45

Каждый шаг вызывал жуткую боль в щиколотках, на пятках вздулись пузыри. Вчера идти было тяжело, сегодня — практически невозможно. До двери Мирей я ковыляла медленно и мучительно.

Виктор всегда держался чуть сбоку, пока жалюзи ползли вверх, так что, увидев ноги Мирей, я решила: она так перепила вчера, что вообще не пошла сегодня на работу.

Но вот открылось наконец ее лицо — и оно было в слезах.

Я вошла. Дверь в ванную распахнута. Пусто. Как же давно я не видела эту комнату при свете дня… Мирей как будто хотела крикнуть мне: "Смотри, его нет!"

По красным опухшим глазам было видно — плачет она давно. Виктор явно ничего не рассказал ей о нас, иначе она не рыдала бы сейчас у меня на груди.

Мысли путались, все чувства словно застыли, я думала об одном — как не выдать себя.

Вот что она рассказала:

— Я вернулась рано, но он не спал. Был в боевой готовности. Я даже спросила: "Что, Луиза заходила, принесла тебе кокаинчику?.." Ты так неожиданно исчезла вчера… Приготовила чай, свернула косячок, мы поговорили. И вдруг он психанул, безо всякой причины…

Мирей сидела на диванчике, похожая на маленький, жалкий тюфячок, говорила, как автомат, тихо-тихо, едва шевеля губами, глядя вниз, себе на колени.

— Он собрал свои вещи, и я спросила: "Что ты делаешь?" Он был такой спокойный, но очень странный, такой холодный, отрешенный. Я его испугалась. А он меня ненавидел в тот момент. Ответил, что уходит, а я сказала — это безумие, тебя схватят. А он меня послал. Я загородила дверь, и он взбесился. Начал меня бить, спокойно так, методично… Стоило поднять голову, как он ударял сильнее. Пока я не свалилась на пол в углу. Тут он остановился и сказал: "Ладно, хватит, ты свое получила, могу я теперь уйти?" И добавил: "Лучше тебе забыть меня поскорее, потому что я не желаю тебя больше видеть". Потом кивнул в сторону улицы и прошипел: "Да пусть лучше меня прикончат, но я ни минуты больше не проведу в этом гребаном доме, с тобой, сука! Запомни этот урок, потому что в следующий раз я просто перережу тебе глотку. Ну что, все ясно?" Он сошел с ума… Нельзя ему было уходить вот так, они его достанут…

Она замолчала и снова заплакала — то ли из-за того, что он сказал, то ли потому, что ушел, а может, просто понимая, что он в опасности.

Мирей все повторяла и повторяла, как заведенная:

— Он сбрендил, слетел с катушек, его убьют…

Я спросила:

— Во сколько это было?

— Да господи, и двух часов не прошло… Я пришла около пяти, и до десяти все было тип-топ, а потом он вдруг взвился под потолок, даже о тебе говорил…

Тут она всплеснула руками в знак бессилия, как будто мысли обо мне в подобные моменты — лучшее доказательство его буйного помешательства. Я сделала вид, что соглашаюсь. Так, ладно, соображай пошустрее. Держи себя в руках, вопросы задавай спокойно и небрежно.

— Что он говорил обо мне?

— Когда он хотел уйти, а я стала его удерживать, он сказал: "И передай от меня этой шлюхе — твоей подружке, чтобы шла на хрен. Ни одна сволочь не смеет принимать меня за недоумка, так что она просчиталась!" Вид у него был такой разъяренный…

Вспышка. Взрыв. Удар кулаком в лицо. Моя равнодушная отстраненность дала трещину. Мирей отнесла мою реакцию на счет удивления, тем более что это подтверждало ее версию о "мгновенном помешательстве" Виктора. Она все повторяла и повторяла, качая головой:

— Совсем чокнулся.

Тебе удобно в это верить, тебе везет, что ты способна так себя обманывать, — теперь у тебя есть все звенья цепи, могла бы и догадаться, но тебе удобнее не знать, не видеть.

Загадочная алхимия чувств: зарождавшаяся в душе тоска из-за исчезновения Виктора мгновенно трансформировалась в гнев на Мирей.

Мне удалось сдержаться и не выйти из роли обалдевшей, пытающейся разобраться в ситуации подруги.

— Ты помнишь, что именно сказала ему прямо перед этим?

— Да ничего особенного… болтала о вечеринке, рассказывала новости, то, другое, ну правда, все как обычно…

— Новости о ком?

— Обо всех… О Кэти, о Роберте, о том, что всем на них насрать, раз они вот так, с легонца, переметнулись к мадам Ченг, а еще о том, как беспокоится о тебе Гийом. Я со всеми поболтала вчера, ну и пересказывала ему разговоры… Говорила о Соне — мы с ней долго общались, она в красках расписывала, как вы оттягивались вместе, потом сказала, что Жюльен…

Маленькая, грязная, тупая засранка.

Голова гудит и кружится все сильнее. Хаос, в котором я ни черта не понимала, уступил место хаосу, который я начинала стремительно осознавать. Я позволила Мирей еще потрепаться, решая, что делать. Потом спросила, теряя терпение:

— А что тебе наболтала Соня?

— Что вы были в Бротто, принимали вместе ванну и она призналась, что вы сто лет знакомы и она всегда тебя любила.

Мирей улыбнулась сквозь слезы — впервые с того момента, как я пришла, произнесла извиняющимся тоном:

— Знаешь, по-моему, Виктора не это взбесило…

— Думаю, нет…

Бедная глупая сучка, мало тебе было раздвигать ноги — разинула-таки пасть! Ну что, довольна теперь?

Она снова принялась плакать, я гладила ее по плечу, думая совершенно о другом и чувствуя невероятное возбуждение.

Он отправился в Бротто, нужно срочно с ним увидеться, я ему все объясню. Сейчас же. Немедленно. Мне было чертовски трудно объяснить Мирей, что у меня важное дело и я вернусь позже, я голову сломала, как сделать это поделикатнее. И тут — хвала небесам! — вспомнила:

— Прости, Мирей, но я обещала Гийому, что провожу его в аэропорт. Я должна поехать. Вечером вернусь. Ты никуда не уйдешь?

— Наверно, буду дома… Я думала, Гийом улетает в одиннадцать?

Чертова стерва, не так уж ты и расстроена, все соображаешь!

— Проехали, у меня нет времени на объяснения, но сейчас я уйду, а вечером — клянусь! — снова приду к тебе.

— Правда, обещаешь?

Ну конечно, я вернусь, надеюсь, только за тем, чтобы наговорить тебе сорок бочек арестантов и сообщить, что должна срочно уехать.

Она подняла на меня глаза несчастного ребенка.

— Ты его приведешь?

А то как же! А еще — пососи мою титьку, проверь, есть ли молоко…

— Вряд ли. Я тоже ничего не понимаю, мне жаль.

 

13.00

Мысли стучали по темечку, эмоции перехлестывали через край, я почти задыхалась.

До квартала Бротто я добралась на метро за считанные минуты. Мозоли лопнули, но ни кровь, ни боль меня не волновали.

Я и себе не смогла бы объяснить, почему хотела как можно быстрее добраться до Сони… Постучала, в ответ — тишина, я толкнула дверь, вошла. Она стояла у стены, целясь из пистолета прямо в щеку Виктору, сидевшему на кровати. Судя по всему, они разговаривали.

Пауза. Так, что я делаю теперь? Блестящий черный пистолет был главной деталью в пространстве комнаты. Все зависело от него, и я почувствовала облегчение от того, что его пустой глаз смотрит не на меня. Виктор ничего не сказал Соне.

Черт, как странно видеть его здесь, при ярком свете дня, а не там, где мы всегда встречались. Один мимолетный взгляд на Виктора — и я поняла, зачем пришла сюда.

Теперь все происходило помимо меня. Чувство такое же, как при дебюте, когда выходишь на сцену танцевать, все делаешь правильно, но душу не вкладываешь.

Я повернулась к Соне — она ведь единственная, кого я знаю в этой комнате, разве нет? — и сказала, с паническими нотками в голосе (мне даже не пришлось притворяться):

— Что бы тут у тебя ни было, но все это некстати, потому что она требует тебя — немедленно.

Потом, кивнув на Виктора, спросила небрежно:

— Клиент?

— Познакомься, Луиза, это Виктор. Я знаю кое-кого, кто будет очень рад его видеть!

Она не спускала с него глаз, опьяненная своей ядовитой ненавистью. Не зная, что сказать, я пожала плечами:

— Придется его здесь оставить, не тащить же с собой. Думаю, дело срочное, возникли проблемы, она только что звонила, сказала, ты что-то должна взять. Вторая пушка у тебя есть? Этого типа я постерегу, а ты давай двигай, время поджимает… Свяжем ублюдка, она потом его заберет.

Как только я сказала, что она нужна Королеве-Матери, Соня забыла о Викторе, кивнула мне, подзывая ближе.

— У меня нет другого ствола, возьми этот. Шевельнется — стреляй. Держи, сейчас решим…

Соня не спускала глаз с Виктора и оружие отдала мне только после того, как я встала рядом.

— …что с ним делать.

Больше она ничего сказать не успела — потому что я выстрелила, автоматическим жестом, развернувшись к ней всем корпусом — грудью, ногами, головой, подняла вытянутую руку и выстрелила в лицо. И увидела ее глаза, в которых плескалось недоумение — "что это она делает?", и дыру вместо носа. Она упала не сразу — сумела сделать несколько шагов ко мне. Я стояла совершенно неподвижно и могла бы простоять так целую вечность, спрашивая себя: "Я это сделала? Где это я?" Я точно помню, что на какое-то мгновение выпала из реальности, отключилась, зависла в невесомости. Мне понадобилось запредельное усилие, чтобы сконцентрироваться и восстановить ход событий с той минуты, когда я постучала в дверь, до секунды, когда выстрелила.

Виктор бросился к Соне, подхватил ее, толкнул, чтобы она упала на кровать, — лишний шум был ни к чему. Я не двигалась. Он вынул у меня из пальцев пистолет, положил подушку Соне на лицо и выпустил в нее еще три пули. Поднял, убедился, что от головы мало что осталось. Педантичный, четкий и ужасно деловой.

Выпрямившись, выругался:

— Черт, слишком много шума, как бы не явились…

Он с тревогой взглянул на дверь, отпихнул Сонин труп, чтобы вытащить из-под нее одеяла, прикрыл тело. Подушка сползла, и я не могла отвести глаз от ее лица, вернее сказать, от того, что от него осталось — кровавая масса с розовыми зубами. После четырех пуль в голову кровищи было — залейся.

Так, Соня — под одеялом, Виктор — у двери, прислушивается.

Он действовал очень хладнокровно, расчетливо.

— Ты знаешь, куда она ее положила?

— За решетку кондиционера, там, рядом с кроватью.

Я ответила ему бесцветным голосом, жалким, тихим и несчастным.

Успокоившись, Виктор вернулся к кровати, нашел глазами решетку, упал на колени, рванул изо всех сил и вытащил маленький, плоский квадратный пакетик.

Закрыл глаза, присвистнув от счастья.

Я находилась все в той же позиции, но еще не вернулась, по-настоящему — нет.

Наконец он посмотрел на меня:

— Ты виделась с Мирей?

— Пришла увидеться с тобой сегодня утром…

— Вот интересно — чем бы все закончилось, не заявись ты к ней… Поздравляю, ты была неподражаема… Хочешь долю от продажи?

Я посмотрела направо, налево, себе под ноги — не поворачивая головы. Не знаю, почему я так делала — но делала же, вращая глазами со страшной скоростью. Главным в тот момент было — не взглянуть на него.

Разве я не сделала все по высшему разряду, чтобы наша жизнь продолжалась как раньше?

Так почему же ВСЕ не так? Почему он не обнимет меня?

И я пустилась в объяснения, вращая глазами, как дебилка, вообразившая себя жирной мухой:

— Ты-не-должен-злиться-на-меня-за-то-что-я-вчера-сказала-что-не-знаю-Соню-и-могла…

— Это было хрен знает как важно для меня! И ты это знала. Ты не должна была ТАК со мной поступать. Не должна…

Я посмотрела на него, чтобы получить подтверждение услышанному: да, он все для себя решил. Далекий, враждебный. Чужой.

— Не бросай меня, умоляю, не бросай…

Как только эти гребаные слова вырвались у меня из глотки, я уже не могла остановиться и все повторяла и повторяла их.

А он все молчал и молчал со скучающим видом.

Потом наконец подошел. Я бросилась к нему на грудь, но его не было — он отсутствовал. Я точно это знала, потому что помнила, как все было, когда он меня на самом деле хотел.

Он снова повторил — таким тоном, будто это причиняло ему боль, но он был бессилен и ничего не мог изменить:

— Ты не должна была так со мной поступать.

Потом обнял меня за талию, отвел в ванную, поставил перед умывальником, взглянул на мое отражение в зеркале. Ладони скользнули на бедра, поцелуй в шею, глаза в глаза в зеркале…

Я судорожно цеплялась за край раковины. Я хотела его. И он взял меня — даже не сняв джинсы, просто расстегнул зиппер, спустил мне трусики до щиколоток. Я не могла встать, как мне хотелось, и двигалась совершенно механически, а он это понял, почувствовал, и задвигался быстрее, грубее, искал меня, и находил, и делал ЭТО, и все исчезало, и он держал меня за волосы, забираясь все глубже внутрь.

Я почувствовала, как Виктор взорвался — ногти впились в мою кожу, как крючья, как будто он пытался сломать меня.

Мы не разговаривали. Провели полдня в этой ванной, совокупляясь, как животные, то на полу, то стоя у стены, и все это время я знала, что Соня лежит рядом, на кровати, прикрытая одеялом. До меня постепенно доходило все, что случилось. Много часов подряд мы карабкались на стены, бились на холодном кафельном полу, свиваясь в клубок. И мне было хорошо, и я облизывала пальцы, и чувствовала его целиком. Я хотела только его, он один был для меня реален.

Он погладил меня по волосам и сказал:

— Ладно, пора действовать… Нальешь ванну? Отмокнем и — вперед. Договорились?

Виктор вышел, я долго спускала воду, чтобы стала погорячее. Думаю, что была не в себе в тот момент, — чувствовала одновременно блаженство во всех членах и пришибленность.

Я присела на край ванны.

Соня… Ее голова, размозженная пулями… Мертвое тело, похожее на тюфяк, прикрытый окровавленными простынями.

Но дело того стоило. Я должна была так поступить.

Потому что, пока ты со мной, все остальные так далеко и я не боюсь, потому что, пока ты со мной…

И тут я поняла, что Виктора нет рядом.

Я тихонько позвала:

— Виктор?..

Наверно, я бог знает что себе вообразила. Крикнула громче:

— Виктор?

Но я точно знала, что его нет в комнате, что он исчез, как только вышел из ванной, скатился вниз по черной лестнице, прямо на улицу, бросив меня.

 

22.55

Я так и осталась сидеть на краю ванны. Прямая, неподвижная, ладони судорожно сжимают бортик.

Я ждала, потому что надеялась, что он передумает и вернется за мной. Смутно, не признаваясь себе. Он передумает. Он вернется. Я ждала, потому что не хотела ни понимать, ни смиряться.

Когда в дверь номера постучали, я вздрогнула, вскочила, вздрючилась, поверив на мгновение, что это он.

Вот только он не стал бы стучать. Нужды не было.

В дверь снова постучали, и я окончательно опомнилась. События наваливались, мысли прояснялись, по нервам ударил страх.

Я встала. Сердце колотилось, как загнанный заяц, голос не слушался:

— Да-да, кто там?

Резкая боль в лодыжках едва не свалила меня на пол.

— Соня! Соня, это я, у нас назначено…

От облегчения меня чуть не вырвало. Клиент… К Соне… Пришли не за мной… Короткий взгляд на кровать — на кремовом пикейном одеяле, там, где голова, расплывалось кровавое пятно. Я бросила поверх него подушку. Мерзость… Страшная сказка…

Я открыла наконец дверь, и на пороге возник коротышка-пузан в профессорских очках. Увидев меня, он страшно смутился, отступил назад, заблеял, извиняясь:

— Я, наверно, ошибся…

— Сони нет, а я спала. Передать что-нибудь?

— Ну-у…

Я захлопнула дверь у него перед носом. Не слишком вежливо… Ладно, с Сониными клиентами можно теперь не цацкаться.

Меня мотало по комнате, мысли разбегались в поисках выхода, повсюду натыкаясь на глухую стену, о которую можно было разбить голову.

Сходить к Мирей. Я обещала. Больше ничего придумать не могла. Сейчас я хотела видеть только ее, слушать, сидеть рядом, укрыться в ее доме. Вдруг он там?

Только в эту минуту я по-настоящему осознала — Гийом уехал! Потому что, по логике вещей, кинуться за помощью я должна была бы к нему.

 

23.05

На улице холод бритвой резанул пальцы. Каждый шаг отдавался жуткой болью в истерзанных щиколотках.

Я едва дохромала до входа в метро, освещенного теплым оранжевым светом вывески, медленно, цепляясь за ледяные перила, спустилась по ступенькам, корчась от острой боли. Я укрылась в физическом страдании, это позволяло мне вообще не думать.

От станции мне оставалось всего несколько минут ходьбы до дома Мирей. Дверь оказалась только прикрыта, и я тяжело ввалилась внутрь.

Знакомое место принесло мимолетное успокоение. Убежище. Ложное чувство: куда бы ни падал взгляд, нутро отзывалось взрывом желания, вспоминая, как его ублажали, но мне следовало сию секунду начать привыкать к пустоте, хотя сделать этого я точно никогда не сумею.

Я думала, шум разбудит Мирей и она выйдет, поможет мне подняться.

Что мне ей сказать?

Какое-то время я размышляла над этим, лежа на спинке на полу в гостиной.

Выпить. Единственно разумное решение на этом этапе.

Я даже не попыталась встать, так и поползла на четвереньках.

И увидела Мирей, разлегшуюся на полу. Все ясно: нажралась вусмерть.

— Представь, сама об этом подумала… — пробормотала я. — Отложим гребаные проблемы до завтра, а сейчас задрыхнем…

Я подтащила свое полумертвое тело поближе, твердо решив "догнать" Мирей: валяться в стельку пьяной на холодном кафеле, ничего не чувствуя, ни о чем не думая…

Я рявкнула:

— Просыпайся, колода! Мне тоже нужно выпить…

Я жаждала, чтобы она очнулась, чтобы говорила со мной, заставила меня собраться.

Мирей не шевелилась, валялась, повернувшись спиной, и я зашлась нервным истерическим смехом (со мной такое изредка случалось).

— Слушай, ты действительно тупая толпега, дверь нараспашку, входи кто хочешь… А ты тут валяешься, полуголая…

Я схватила Мирей за плечо, потянула, поворачивая к себе.

Тело обмякло, перевернувшись на бок, и ко мне, из лужи у стены, поползла тонкая струйка густой крови.

С Мирей содрали кожу, лица не было вовсе, плоти на костях — тоже. На руке уцелела часть татуировки-розочки.

Не поднимаясь на ноги, я отшвырнула свое тело назад, тупо глядя на растекавшуюся лужу крови.

Помогая себе руками, я попыталась встать на ноги, боясь, что темно-красный слизистый язык меня догонит.

Колотя по полу руками и ногами, я выехала на заднице на улицу, вскочила и, забыв о стертых в кровь ногах, понеслась в сторону площади Кольбер. Меня сотрясала неукротимая рвота едко-горькой желчью, тело шло вразнос, изо рта на свитер текла вязкая слюна. Рукав свитера пропитался кровью. Прислонившись к стене, я разинула рот, чтобы закричать, но ужас в животе заморозил голосовые связки.

Я начала биться головой об стену, сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее, говоря себе: "Кончай этот бардак, что ты делаешь, кончай, завязывай…" Глаза закатились, больно было ужасно, но легче не становилось. Рядом затормозила машина. А я все пыталась размозжить затылок о бетон, чтобы все наконец прекратилось. Чтобы сделать хоть что-нибудь.

— Луиза…

Тихий голосок настойчиво звал меня, а я не слышала. Голос терпеливо повторял:

— Луиза!

Невесть откуда взявшаяся Лора с тревогой смотрела на меня, опустив стекло машины.

— Я не видела Саида, мне жаль…

Она вылезла, подошла ко мне, взяла под руку:

— Давай пошли со мной, не сиди тут…

Властная и деловая. Озабоченная. Я поднялась, она открыла дверцу, помогла мне сесть. Я спросила:

— Отвезешь меня домой? Мне сейчас не до бесед, так что извини…

— Да что ты, конечно, я вижу…

Она включила зажигание.

Сзади нервно закопошился пес, и Луиза приказала:

— Лежать, Масео, лежать!

Она с тревогой следила за собакой, глядя в зеркало. Я машинально спросила:

— Саид не взял его с собой?

Не скажу, чтобы это меня так уж сильно интересовало, рассудок просто сделал наиболее логичный вывод: "Она одна на улице в такое время, значит — ищет своего мужика. А он, как правило, берет Масео с собой".

Лора улыбнулась:

— Да нет, сегодня я что-то не могла заснуть и решила прогуляться с Масео по Ла-Мадин. Так, собачка?

Странно, но она просто излучала веселый напор.

— Хочешь с нами?

Что за гребаный вопрос? По моему пришибленному виду ясно, что больше всего мне хочется завалиться к себе, принять душ и попытаться привести мысли в порядок. Я отрицательно покачала головой.

Она улыбнулась с понимающим видом. Съехав с холма, повернула налево — в сторону, противоположную моему дому. Я пыталась сохранять спокойствие.

— Чудной ты выбрала маршрут до улицы Аннонсиад.

— Я тебя потом отвезу. У меня проблемы с Саидом, мне правда нужно с тобой поговорить.

Она произнесла это так мило, по-ребячески, нежным голоском, что я взвыла, колотя по приборной доске:

— Да срать я хотела на твои проблемы! Не видишь, как мне хреново? Заехали черт знает как далеко, а у меня мозоли полопались, пешком я не дойду. Так что давай, припадочная идиотка, рули в сторону моего дома!..

Я не каждый день разговаривала с Лорой в подобном тоне, но она, не обращая на меня внимания, взглянула с опаской на собаку и предупредила озабоченным тоном:

— Не беспокой Масео, он немножко нервничает. Не повышай голос.

Я обернулась к собаке — пес как пес, такой же, как всегда, — и заговорила с Лорой, как с безумной:

— Лора, я не шучу, отвези меня домой, у меня жутко болят ноги, я должна поспать, не сейчас…

Кажется, ее все это забавляло. Мы были уже на мосту Вильсона, и она перебила меня властным тоном:

— Вовсе нет, именно сейчас, сейчас или никогда.

Лора была похожа на подростка-хитрюгу, замыслившего какую-то каверзу. Мы ехали через парк Золотой Головы, руки у меня так и чесались врезать ей, но я не умела водить, иначе оторвала бы эту дуру от руля и выкинула на заднее сиденье.

И вот так каждый раз: думаешь, что выбрался, а тиски сжимаются все крепче. Куда бы ты ни шел, что бы ни делал, надеешься на передышку, а тебя подстерегают в темноте.

Я так устала, что махнула на все рукой.

— Ладно, раз уж я сегодня домой не попаду и выспаться мне не светит, помолчу…

Лора, явно обрадовавшись, поспешила меня успокоить:

— Не волнуйся: я тебя потом обязательно отвезу. Ты не пожалеешь, что осталась.

Она вставила кассету в магнитофон, включила звук на полную катушку. Почти лежа грудью на руле, подпевала веселенькому заводному мотивчику.

На заднем сиденье заныл, заскулил Масео — он узнавал дорогу, понимал: сейчас выпустят погулять.

Я вытащила сигарету из пачки "Кэмела", валявшейся на приборной доске.

Я не курила много часов, и от нескольких затяжек стало легче.

Вот так и выживаешь на длинных дистанциях: здесь сигарета, там глоток виски, минутная передышка, два-три глотка воздуха. А потом тяжелая рука хватает тебя за шиворот, вбивает голову в плечи: хорош загорать, давай к делу.

Мы почти приехали. Лора мурлыкала, отбивая рукой такт по рулю. Ладонь маленькой девочки, белая кожа, короткие, аккуратно подстриженные ногти, тонкие пальчики.

Я опустила стекло, щелчком отправила за окно окурок, следя, чтобы его ветром не прибило назад. Убрала звук, спросила, не пытаясь быть милой:

— Так что там у тебя с Саидом? И давай покороче, я не слишком расположена с тобой беседовать…

— Ты знала, что он спит с Мирей?

Короткое замыкание. И шутка:

— А то! Все знали, ведь они обожали трахаться на стойке "Аркады"!

— При всех?

Мы чуть не врезались в ограждение, потому что Лора резко развернулась ко мне всем телом, оскорбленная, серьезная. Я сказала, на полтона ниже:

— Конечно нет. Слушай, какого черта ты вбила себе в голову эту хрень?

— Потому что я их видела.

Я схватилась за голову, произнесла умоляющим тоном:

— Послушай, Лора, сейчас не время… Не засоряй мне мозги… Жаль, что у тебя все так вышло, но…

Я не испытывала никакого желания рассказывать Лоре о том, что нашла истекающую кровью Мирей, с которой заживо содрали кожу — всю кожу. Лора была тщедушной, маленькой, хрупкой, нервной женщиной, и я не хотела пугать ее. Мне было плевать на ее нервы, но я бы не вынесла ни истерики, ни обморока. Я жаждала двух вещей — сна и покоя. Я стала рвать на себе волосы и застонала, в надежде, что она бросит засирать мне мозги своими глупостями. Лора спросила:

— Ты от нее выходила, когда я тебя подобрала?

И — не дав мне времени ответить — прошипела сквозь зубы, очень довольная собой:

— Миленький у нее был вид, да?

— Так ты что, видела?..

— Конечно. Когда ты появилась в конце улицы, я как раз выходила.

— И ты никого не предупредила?

— Нет.

— А за каким хреном ты к ней приперлась в такую поздноту?

— Ты видела.

— Что — видела?

— Они спали, говорю тебе. Я ей показала, этой шлюхе, маленькой грязной стерве, показала, что об этом думаю! Эта подстилка еще издевалась, и я ей показала. Не будет теперь изображать самую умную, не сможет тереться мохнаткой о каждого встречного-поперечного, как течная сука! Она просто не имела права, не имела…

Ее голос срывался на визг, скрипел и щелкал, в глазах плескался опасный огонек.

Машина остановилась в пустынном месте, я открыла дверь, поставила ногу на землю, морщась от боли. Мерзкая псина оцарапала мне когтями плечо, выпрыгивая на улицу, и Лора принялась бранить его.

Я сидела, глядя на черную колышущуюся в нескольких метрах от нас воду.

Лора задала риторический вопрос:

— Ну как? Хорошо здесь, правда?

Она подпрыгивала от возбуждения — маленькая девочка с большим тараканом в голове, потом уселась наконец на поваленное дерево напротив меня, сложив руки на сведенные вместе колени и держа спину совершенно прямо, как примерная школьница. Я терла лоб, опустив голову и нахмурив брови. Так, ладно, она явно ждет, что я стану задавать вопросы. Что ж…

— Ты действительно это сделала?

— Посмеялась над этой шлюхой? Ну да.

— Потому что думала, что она перепихивается с Саидом?

— Я не могу быть одна, Саид это знает. Схожу с ума, если дом пустой. Нельзя меня оставлять, Саид меня знает, но ему плевать. Он знает, что со мной бывает, и все-таки уходит. Насрать ему на то, что я часами мечусь по углам и умираю от страха, а ему одно нужно — глотнуть свежего воздуха…

Все, что говорила Лора, было для нее жизненно важно, она выкатывала глаза, склонив голову к плечу, напирала на каждое слово. Эта девка считала поведение Саида худшим преступлением на свете.

И плевать она хотела на мое мнение, ее не интересовало, что я почувствовала, найдя изуродованное тело убитой ею Мирей.

Лору волновала только сама Лора — иррациональный страх перед пустым домом, желание выговориться наконец. Она взяла меня в заложницы и одолевала рассказами о своих кошмарах, зацепила походя, как урну, выблевывалась мне в душу.

Она продолжила излагать свою навязчиво-страшненькую историю:

— Ну так вот, вчера он снова решил уйти. И, уж конечно, не захотел взять меня с собой. Думает, я идиотина и не знаю, почему он хочет быть один. Знает ведь, что со мной начинается, когда его нет, знает и плюет. Он ушел — якобы прогуляться с собакой. А я не спала и умирала от страха — меня нельзя оставлять одну. Ходила кругами по дому, но свет не зажигала, заметила, если он с улицы увидит свет в окнах, не вернется. Утверждает, что это неправда, но я-то знаю… Рано утром я услышала, как на улице скулит Масео, подошла к окну и увидела их — Саида с Мирей, они целовались. Спряталась, чтобы он не узнал, что я их видела, легла и стала его ждать. Со вчерашнего дня я ни о чем другом и думать не могла. Они занимались этим рядом с моей дверью, понимаешь? Проклятая сучка! У меня под окнами!

Лора дышала тяжело и часто, глаза горели от возмущения. Она повторила с гневом и болью:

— Представляешь?!

— Может, ты ошиблась?

Но она не слушала, захваченная своей историей, ей хотелось проговорить ее вслух.

— Потому-то сегодня ночью я снова пошла. Он меня вынудил. Он не хочет поступать правильно, не ведет себя со мной как надо. Мне пришлось снова это сделать. Она открыла и совсем не испугалась. Когда я сказала, почему пришла, она начала ржать, как безумная: "Я до твоего дружка и пальцем не дотронулась, Лора, мне и в голову это ни разу не пришло!" У нее тоже вид был пришибленный, а она меня не боялась, мерзкая лживая подстилка! Видела бы ты эту бойню — она отбивалась сильнее других! Но мы ее сделали, достали.

— Ты была не одна?

— С Масео. Эй, собачка!.. Сюда, малыш, ко мне…

Пес, жевавший неподалеку травку, поднял голову на зов хозяйки. Подошел — неуклюжая добродушная зверюга. Лора обняла его за шею, приласкала, повторяя:

— Ты-то меня никогда не бросаешь, да? И ты поймал эту сволочь, не дал ей уйти, правда?

Говоря это, она гладила собаку по голове, потом подняла на меня глаза и спросила:

— У тебя никогда не было собаки?

— Нет.

— Заведи, увидишь, как они умеют любить.

Голова у меня кружилась. Неясные образы и картины наплывали друг на друга: мертвая Мирей, бегство Виктора, спазмы внизу живота. Я хотела, чтобы Лора оставила меня наконец в покое, но она никак не могла заткнуться.

Я смутно побаивалась, что Лора привезла меня сюда из-за той истории с Саидом в кабинке, что она натравит на меня своего безмозглого мохнатого гиганта.

Лора подняла голову, бросила на меня злобноподозрительный взгляд.

— Она же была твоей подругой, может, ты знала и покрывала их?

Я была в ярости, меня тошнило. Больше всего на свете я сейчас хотела подтащить Лору к воде и утопить, держать ее голову под водой и чувствовать, как она вырывается, пытаясь спастись. Но я только пролепетала:

— Конечно нет! Ничего я не знала и вообще не могу поверить…

Я их боялась — Лору и ее огромного пса. Желание спасти свою шкуру помогало хорошо сыграть роль — тон у меня был искренний, участливый. Я всегда была трусовата — это помогает выживать.

— Стеф и Лолу тоже ты?..

В моем голосе не было осуждения — только почтительное любопытство.

В ответ — сияющая ангельская улыбка, гордо поднятый подбородок, склоненная набок маленькая головка. Карикатурное, непристойное кокетство…

— Они ищут, ищут… Я наблюдаю издалека и потешаюсь, потому что ищут-то они не там! Меня они даже не замечают. А это я, все — я, но никто на меня не подумал, ни разу.

Она торжествовала, и в знак победы ударяла себя кулачком в грудь. Так иногда делал Саид, и Лора, как обезьянка, повторяла мужской жест.

Было очень тихо, только Масео обнюхивал все вокруг, шурша ветками.

Лора продолжила возмущенным тоном:

— Я не могла позволить, не могла это так оставить… Мы с Саидом всегда были счастливы вместе, до этой зимы. Все шло как надо, своим чередом. А потом он встретил этих девок и стал сам не свой. Все время к ним шлялся, как будто там ему было медом намазано. Я умоляла его не уходить, а он заедался: "Я должен прогуляться, Лора, я здесь задыхаюсь!" Это в собственном-то доме… Вроде как я его душила… А те две шлюхи наоборот! Я просто заболевала, была в жутком виде, когда он возвращался. Приходил, но ничего не хотел видеть и понимать. Однажды я его так долго ждала, что совсем разъярилась и поехала к ним искать его. Взяла Масео — не люблю оставлять его одного, он скучает. Мне открыла Стеф, я едва смогла протиснуться, она не хотела меня пускать, разговаривала, не разжимая губ: "Я тебя не знаю!" Но я все-таки вошла, а она продолжала издеваться: "Нет, твоего мужика здесь нет! Хочешь — пошарь в шкафах, давай! Он, наверное, вышел купить молока, а ты решила, что сбежал…" Тогда я взбеленилась и сказала, что лучше ей не вмешиваться в наши дела и что я не хочу, чтобы он к ним ходил… Она засмеялась. "Ты думаешь, он плюшевый мишка? Он уже большой мальчик, так что, если захочет — придет, и я тоже большая девочка, захочу — впущу его. Мы ничего плохого не делаем, а вот тебе точно необходим отдых!" Я кричала, нервничала, она хотела меня ударить, и Масео вцепился ей в горло.

Видела бы ты это — повалил на пол и стал рвать глотку. Он не разжимал хватку, она пыталась вырваться, а он ее разделывал на куски. Вторая была в комнате, услышала шум и вышла. Была под кайфом и ползла по стеночке. Поверить не могла своим глазам. Я пыталась отозвать Масео, но он не слушался, отгрызал куски мяса от Стеф, рычал ужасно… Я его таким никогда не видела. Лола начала вопить, стала его оттаскивать, и он на нее набросился. Оскалил пасть, прижал к стене, поставил лапы ей на плечи, вцепился в лицо, она упала, и он ее прикончил.

Я испугалась, подумала, что Масео взбесился и его придется усыпить. Но он вдруг успокоился, подбежал, стал тереться о мои ноги… Я его приласкала, погладила, поговорила с ним. Я знала, что пора оттуда уходить, но надо было сделать так, чтобы никто не догадался про собаку. Я взяла на кухне большой нож и счистила те места, где были следы зубов. Я вот как рассуждала: у этих девок опасная профессия, они не местные, подумают, у них свои заморочки. Я все очень чисто сделала, расстелила газеты и сложила на них срезанное мясо.

Люди думают, я чокнутая, но я умею все делать правильно. Я вспомнила, что у меня в сумке есть фотоаппарат, и сделала несколько снимков — знала, что они могут мне потом пригодиться. Масео как будто понимал, что я делаю, и сторожил у двери. Мне повезло, что Саид не появился: Масео точно узнал бы хозяина и стал бы скулить.

Я думала: ну вот, кошмар позади, избавилась от этих двоих, теперь у нас с Саидом все наладится. Но он снова оставил меня одну уже на следующий день. А если сидел дома, говорил только о них: "Стеф и Лола то, Стеф и Лола сё…", даже плакал. Я могла бы сдохнуть — ему было плевать, он все время рвался уйти. Как-то я пришла в "Аркаду" — ты помнишь, ты была там в тот вечер — и увидела его за столиком с этой шлюхой Робертой, она прямо-таки оторваться от него не могла. Утром я напечатала те фотографии и послала ей, потому что не хотела идти к ней домой. Не хотела делать ЭТО снова, правда. Мне надо было просто напугать эту сволочь. Чтобы она держалась от него подальше. Вот только я не подумала о Мирей… Знаешь, он часто говорит о тебе. Он тебя любит. Я знаю, между вами ничего нет, я могу тебе доверять. Ты меня уважаешь. Твое мнение важно для него. Ты должна с ним поговорить.

— Поговорить?

— Пусть он больше так со мной не обращается, кто-то должен ему сказать… Пусть не оставляет меня одну. Надо ему сказать.

— Обещаю, скажу, как только увижу.

— Ладно, к этой он точно больше не пойдет.

Лора встала, позвала собаку, сказала, что становится холодно, и вдруг забеспокоилась:

— Ну как, тебе не очень больно?

Я покачала головой. Мне казалось, что мне прижигали щиколотки каленым железом, но к чему было говорить это Лоре? Садясь в машину, она пообещала:

— Мы остановимся у аптеки, купим все для перевязки, и я тебя подброшу домой. Идет?

Полное безумие… Я смотрела в окно на разбегающиеся серые тени. Гийом уехал, а он так мне нужен сейчас. Я снова видела перед собой заплаканное лицо Мирей. Потом ее окровавленное тело на полу. То, что я сделала с Соней, казалось сном, но я это сделала без малейших колебаний. Королева-Мать, обнимающая меня на прощанье. Соня… сон… реальность…

Виктор ушел, бросил меня. Мне отплатили моей же монетой…

Где-то, в параллельном пространстве, Лора все повторяла и повторяла:

— Он делал это с другой, ты понимаешь?

— А его ты тоже заставишь заплатить за обиду?

Она повернула ко мне голову, изумленная нелепостью вопроса, ответила с возмущением и укоризной в голосе:

— Масео никогда не тронул бы своего хозяина!

Я пригляделась к ней повнимательнее: опасный огонек в глазах разгорался пожаром. На длинном крутом повороте моя нога скользнула поверх ее ноги, вжала в пол педаль акселератора.

Лора крутила руль, пытаясь вырваться, собака заволновалась, но было уже поздно. Я крепко вжимала ногу в пол, мы ехали очень быстро, а поворот был и вправду крутым…