На фоне журналистов «Лоудид», которые играли роль радостных деревенщин, глушащих пиво литрами, Джек Маркс представал настоящим алкогением. Он одевался, пил и брился, как романтичный растрепанный журналист пятидесятых. На своих плечах он носил темный костюм, подтяжки и все проблемы этого суетного мира. После того как его выгнали из кабинета, где он жил, Джек остался бездомным и считал «Ральф» своим гостиничным номером с мини-баром и всеми удобствами. В каждом номере появлялся новый обзор алкогольных напитков, Джек относился к своей работе крайне серьезно и пропускал весь материал через себя. Когда в редакцию прислали упаковку «Лемон-Раскис», чтобы сфотографировать ее покрасивей, Джек выпил ее всю без остатка. Седдону пришлось позвонить заказчику и признаться, что нам так понравился их продукт и что мы его сразу же прикончили, о чем обещал непременно упомянуть в соответствующей статье, если только в редакцию немедленно доставят еще одну упаковку. Когда прислали добавку, Джек уже вернулся из паба и снова всю ее выпил. Он проснулся утром, ужаснулся содеянному и быстро наполнил маленькие желтые бутылочки водой.

За время издания первых семи выпусков Джека увольняли три раза – и каждый раз за пьянство.

В конце концов ему надоело, что его постоянно увольняют. Джек решил, что каждый раз его принимают на работу как известного пьяницу, следовательно, он просто выполнял свою роль, которая, между прочим, наносила вред его здоровью. В одном из первых выпусков «Ральф» воспользовался идеей «Лоудид» сфотографировать журналиста (Джека) писающим посреди пивной. Ночь перед съемкой Джек провел в вытрезвителе. Туда же он вернулся еще через неделю.

Первый номер журнала был отпечатан стапятиты-сячным тиражом. Брэд сказал, что будет рад, если продаст хотя бы половину. В действительности разошлось более шестидесяти пяти тысяч экземпляров. Коллектив ликовал, все чувствовали себя отмщенными – в особенности Седдон, который понимал, что ему не до конца доверяли (все-таки это был первый новый журнал с тех пор, как главой АПО стал Керри), но он верил, что выложился на полную.

Второй номер был продан в количестве сорока восьми тысяч экземпляров, третий – тридцати шести с половиной тысяч. Пока продажи падали, штат разрастался. Вскоре журнал переехал в большее помещение на восьмом этаже здания на Парк-стрит, где Брэд снова пригласил меня на встречу с Седдоном. Брэд хотел, чтобы я работал на «Ральф», Седдон не возражал, но и не был за, я тоже не испытывал особого энтузиазма по этому поводу. Я написал небольшую статейку под псевдонимом Абрам Ризеншнауцер. Было приятно, когда мои имя и фотография появились в «Пентхаусе», но я не хотел иметь ничего общего с «политически некорректным» журналом.

К третьему выпуску было продано всего девятнадцать страниц рекламы, а сам журнал усох со ста тридцати страниц до ста четырнадцати. В это время в Великобритании «Эф-эйч-эм» бил по продажам «Лоудид». Его владельцы купили издательство «Мейсон – Стюарт», выпускавшее австралийский «Плейбой» и явно собирались начать выпуск австралийского «Эф-эйч-эм». Все это заставило Седдона сделать свой журнал больше похожим на «Эф-эйч-эм», хотя он этого не хотел и ему пообещали, что никто не будет его принуждать. Один из номеров «Эф-эйч-эм» продавался вместе с дополнительным бесплатным журналом-приложением «Сто самых сексуальных женщин в мире по мнению наших читателей». Как и следовало ожидать, ответ АПО был слабее ровно в два раза: «Пятьдесят самых сексуальных женщин планеты по мнению «Ральфа».

Первые покупатели журнала были откровенно разочарованы, новые потенциальные потребители не интересовались им из-за сексистской репутации, которой он был обязан рекламной кампании. Поэтому Сардженту Роллинсу пришлось разрабатывать новую рекламную стратегию, которая исправила бы ошибки первой.

Главным элементом второй рекламной кампании стала картинка, на которой был изображен полицейский, читающий журнал и говорящий: «Вот это да!» Ниже была подпись: «Удивительный «Ральф». Предполагалось, что плакат должен означать: «В «Ральфе» есть нечто большее», но на самом деле он означал: «Ральф» читают только копы», что имело бы смысл в том случае, если бы в нашем обществе хоть кто-то прислушивался к мнению представителей этой профессии.

Чтобы избежать возможных разночтений, снова была созвана пресс-конференция, но и она не внесла особой ясности относительно будущего содержания журнала.

Медленное, но верное падение «Ральфа» было остановлено хорошим переплетом, который впервые появился в январе 1998 года. Первое качественное издание с главной звездой Мелиссой Белл вышло в свет тиражом в шестьдесят тысяч экземпляров, из них продали сорок три тысячи. Тим Скотт (тоже выходец из «Пикчер») стал новым заместителем главного редактора, что позволило Седдону взять пару недель отпуска. Напряжение, которое всегда существовало между ним и Ником, постепенно переросло в неприкрытую вражду. Вернувшись с каникул, Седдон вдруг понял, что он по-прежнему получат ту же зарплату, которую ему платили как главному помощнику редактора, и попросил Ника о прибавке. Тот отказал.

Тогда Седдон сказал Брэду, что намерен уйти.

– Что, уйдешь прямо сегодня? – спросил Брэд.

– А можно в пятницу? – предложил Седдон.

Так Тим Скотт стал редактором и пригласил меня на должность своего заместителя. Я ответил, что меня интересовала только должность редактора. Поразительно, но Тим был готов уступить мне свой пост.

На это Брэд сказал, что ему нужен человек, который станет жить, есть и спать одним только журналом. «Ральфу» был нужен кто-то, кто полюбил бы его. Мне еще не раз приходилось удивляться его словам. Еще не раз я убеждался в его правоте.

Меня пригласили на завтрак с Брэдом и Ником. Я сказал, что первые рекламные опыты журнала получились неуклюжими и опасными. По сути, в первом номере была реклама только женского белья – полуобнаженные красавицы в бикини и футболках служили фоном для маловыразительного стеллажа, на котором стояли мужские ботинки. На следующей странице грудастая блондинка, тоже в бикини, развешивала на веревку свежевыстиранные мужские рубашки. На других модных страницах появлялись Джек в образе ковбоя, Барри Крокер с альпинистским снаряжением, Камал в костюме для крикета и Ларри Эмдур в маске для подводного плавания и ластах. Производители модной одежды были склонны ожидать, что их продукция в журнале будет выглядеть шикарно. В «Ральфе» она выглядела дешево. Следовательно, если все журналы, в которых появляется модная реклама, выглядят шикарно, «Ральф» из-за рекламы выглядел еще более непритязательно.

Брэд спросил, как я сделал бы журнал, одинаково интересный каждому австралийскому парню – от брокера до бушмена. Я сказал, что никак. АПО не понимало сути модных мужских журналов. Они не предназначались для сельской бедноты. Может быть, в них и писали о деревне, но не для ее жителей. Журналы для парней были полной противоположностью «Австралийского финансового обозрения», они призваны были гасить любое побуждение к действию. Рассказывая о драках, сексе и выпивке до потери сознания, они соответствовали реальной жизни читателей не больше, чем стиль «Обозрения» соответствовал образу жизни богатых людей. «Ральф» продавал простую, деклассированную мечту, так же как «Обозрение» продавало мечту о роскоши и богатстве. В провинции у людей нет стиля, у них есть жизнь. Было бесполезно пытаться заинтересовать их модной одеждой или новыми ароматами, цены на которые были сопоставимы с их недельным заработком. Много говорилось об ироничности английских журналов для правильных парней, но ирония состояла в том, что те самые правильные парни, которым журналы предназначались, покупали их крайне редко. Их читали сообразительные и образованные, а не безграмотные и отвязные. Эти журналы играли особую роль в чисто мужских сообществах, например в армии, где большинство мужчин составляли холостяки, а большинство женщин – плакаты, расклеенные над их койками.

Мне предложили работу. Все завертелось так быстро, что у меня не было ни минуты, чтобы сесть и придумать сложное, эгоистичное и чуточку глуповатое объяснение тому, что со мной происходило. Чтобы заставить себя действовать, мне было необходимо чувство постоянной войны с Ди, поэтому наш внутренний диалог не прекращался ни на минуту. Как-то я разозлил ее, сказав, что смогу управлять журналом лучше, чем все редакторы, которых мы только знали. Она разозлила меня в ответ, сказав, что вряд ли это у меня получится. Я знал, что могу писать, разбираюсь в дизайне и печатном деле, что иногда во мне просыпается талант организатора и у меня получается собирать всех окружающих в одну большую команду. Я не сомневался в собственном успехе. Одновременно я понимал, что это дело было ничем по сравнению с защитой прав трудящихся или противостоянием индонезийской оккупации Восточного Тимора. Но ведь я и так ничего не делал – просто сидел дома и смотрел в окно.

Я решил редактировать журнал, чтобы доказать Ди и всему миру, что это просто, а значит, бессмысленно. Другие люди могли бы больше не мечтать о карьере редактора, поняли бы, что менеджмент – неквалифицированная работа, которая по силам каждому, и были бы готовы сбросить со своих плеч капиталистический гнет. А может быть, я решил стать редактором журнала просто ради смеха. Если бы только люди смогли понять, как это сложно – быть марксистом по убеждениям и редактором мужского журнала по роду деятельности. Перманентная классовая борьба внутри самого себя двадцать четыре часа в сутки.

Французский мыслитель Бодрилло считал, что выхода из игры капитализма нет: «Остается только отступить, принять правила игры общества, от которого ты отрекся, и участвовать в его жизни максимально активно, чтобы свои собственные действия казались тебе злобной иронией». Это была интересная идея. Я принялся за новую работу как моряк, сходящий вразвалочку на берег, попутно соблазняющий неловких официанток. И тут я влюбился – этого следовало ожидать.

Брэд пригласил меня на прощальный ужин Дэвида Нейлора. Это был исторический вечер для всей индустрии мужских журналов Австралии, жаль, что я его почти не помню. Я не собирался пить слишком много, ведь мне предстояло завести новые знакомства. Но когда ты постоянно знакомишься с кем-то, так или иначе приходится много пить, и я решил отказаться от пива и предпочесть более цивилизованное вино. Его можно потреблять вместе с едой, оно вдохновляет на приятный разговор об искусстве и так далее. Я часто пытался не напиться вином, и обычно все начиналось довольно неплохо: прежде чем успевал почувствовать хоть что-то, пара стаканов успевали обсохнуть; еще пара стаканов уходили на то, чтобы меня перестал удовлетворять простой, бесцветный и не похожий на пиво вкус шардоне; остальные я допивал просто потому, что решил пить в этот вечер только белое вино, а отказ от идеи стал бы проявлением слабой воли.

Той же схемы я придерживался и на прощальном вечере Нейлора. Выпив достаточно, чтобы почувствовать, что сегодня уже не напьюсь, я переключился на пиво. Эта была хорошая идея – у пива меньше градус, поэтому в меня больше бы влезло. Чтобы окончательно протрезветь, я сделал себе винно-пивной коктейль.

Прощальный вечер я помню в виде отрывочных кадров. Какие-то незнакомцы в резиновых масках ведут меня к тайному столику и там рассказывают, что мне предстоит сделать. Я отвечаю, что собираюсь руководить «Ральфом» во имя блага всех людей, которые будут работать над его созданием. До сих пор не могу понять, что имел в виду. Путь обратно – какая-то лестница или пожарный выход. Затем жаркий подвал гостиницы «Виндзор-отель». Такое начало карьеры редактора можно было считать зловещим предзнаменованием. Определенно, на работу устроился Старый Марк, а не обновленный его вариант. Не знаю, как добрался домой, но проснулся я в своей кровати. В следующий понедельник я впервые пришел на работу и по второму разу познакомился со всеми.

К моему прибытию журнал уже имел свою историю, типичные легенды о сотворении, изгнании, пантеон богов и демонологию. Добрый Седдон был изгнан из Эдемского сада. Счастливые дни выпивки в обед прошли. Журналом правили силы тьмы.

С запада «Ральф» граничил с «Долли», еще с двух сторон простирались владения компьютерных журналов. Область, которую он занимал, больше всего походила на пивную. От редакций компьютерных журналов нас отграничивали только тонкие перегородки, такие же, какие ставят в туалетах. Кабинет редактора имел стеклянные стены и располагался в правом углу. На столе стояли три корзины, придуманные еще Седдоном: «Входящие», «Исходящие» и – совершенно гениальная – «Перебор». Во «Входящих» и «Исходящих» было сравнительно пусто – пара неплохих статей и какие-то служебные записки – зато в корзине «Перебор» обнаружилась целая коллекция рукописей, которые в наш журнал по ошибке слали австралийские душевнобольные, тунеядцы или просто глупые люди. Особой популярностью пользовался раздел «Мнение», в котором самовыражались все подряд.

Авторы самых отвратительных писем чаще всего предлагали свои услуги в качестве постоянных обозревателей. Они были уверены, что все нормальные парни разделяли их точку зрения по целому ряду вопросов, начиная от «почему все женщины кричат, издеваются, бьют в пах, крадут детей, требуют алименты, ненавидят веселье и при этом правят миром» и заканчивая «почему все мужчины традиционной сексуальной ориентации остаются непонятыми и ущемленными в правах».

Я смотрел на сотрудников через стеклянную стену. Из них можно было бы составить коллекцию всех типов телосложения, там были жирный Дэнни, тонкий Крис, идеальный Чудище, низкий крепыш Дом, гигант Эш, атлет Алекс и круглолицый Джеймс. А я был Ноем, которому Бог подсказал спасти по одному представителю астеников, нормостеников, гиперстеников и всех прочих стеников. Вместе мы построили бы большую лодку и пережили бы ужасное наводнение, а после восстановили бы население всей Земли при помощи одной маленькой ассистентки редактора Аманды.

Не могу сказать, что меня порадовало первое впечатление. Большинство проблем, которые возникают в журналах, связаны с тем, что редактор считает себя богом.

Брэд пригласил меня на обед в ресторан «Текс-Мекс» – скучное заведение, где административные работники проводят рождественские вечеринки. Я сообщил ему, что больше не пью днем, и в качестве объяснения рассказал свой личный миф о проклятии и искуплении – историю своего пробуждения в Уэльсе.

Точно так же, как и Наборщик Боб, Брэд не очень-то одобрял работников, не пивших в дневное время, но позволил мне пить диетическую колу, пока сам прихлебывает шардоне. Для Брэда это было время грусти и удовлетворения. После отставки Нейлора он поднялся до главного редактора «Пипл» и «Пикчер», на это у него ушло меньше четырех лет. В лице «Ральфа» он впервые сумел получить «чистый» журнал, но был вынужден постоянно выбирать между подчинением начальнику Нику и лояльностью протеже Седдону, притом что оба поносили друг друга на чем свет стоит и не могли разрешить проблем журнала. Брэд понимал, что «Ральф» болен, но не знал, чем ему помочь.

Он рассказал мне обо всех членах коллектива. Арт-директор Крис, по его словам, был лучшим другом Седдона, Аманда, от которой зависело будущее всего человечества, тоже испытывала к нему симпатию. Поэтому у меня вряд ли получилось бы подружиться с ними. Кто-то что-то украл со своего последнего рабочего места, еще кто-то делал то же, что и все, еще двое парней были просто «немного странными». Я спросил, зачем он мне это все рассказывал. Он ответил, что я в их поселке новый человек и он просто хотел показать мне, где ближайшая выгребная яма.

Озадаченный и пузырящийся фенилаланином, я направился к выгребной яме и попросил всех сотрудников по одному зайти ко мне в кабинет и рассказать о своей работе. Потом я поведал им о своих планах, а они смотрели и думали: «Что это за лысый придурок?» или «Интересно, поднимет ли он мне зарплату?».

Ребята из отдела рекламы сидели с нами в одном офисе, Они были дружелюбные и расслабленные парни, но не могли продать рекламу, поэтому скоро их всех уволили.

Тим Скотт очень быстро перешел на должность редактора «Пикчер». Я повысил редактора отдела новостей до заместителя главного редактора, потому что его прежняя должность была не нужна. Я не нуждался и в заместителе, поэтому он скоро уволился.

Я взялся за корзину «Перебор» с ужасом и трепетом. Я чувствовал то же, что чувствовали настоящие боксеры, когда наблюдали за моими поединками. Как можно так лажать в чем-то, что настолько просто? Я объявил конкурс на худшую историю, которую обещал напечатать в журнале. В ответ стали приходить письма с рассказами гораздо лучше тех, что заполняли корзину.

Один потенциальный обозреватель из Западной Австралии позвонил мне, чтобы поинтересоваться моим мнением о его напыщенной, сумбурной писанине, в которой он утверждал, что белые парни-гетеросексуалы часто теряют работу по вине всяких меньшинств. Я оглядел свой офис, в котором было полно белокожих мужчин-гетеросексуалистов, и спросил, действительно ли его так волновала эта проблема.

В первых номерах «Ральфа» было много рассуждений. Я искоренил их все. Больше в журнале не будет ничьих мнений – даже моего.

Я начал издавать «Ральф» в марте 1998 года. Мой первый номер получился невероятно большим, на сто шестьдесят две страницы, с Эммой Харрисон на обложке. Пришлось издавать журнал с прицелом на распродажи, потому что этот номер уже пропустил все мыслимые сроки. Мы постарались выпустить номер побольше, потому что знали, что одновременно с ним выйдет первый австралийский «Эф-эйч-эм». Раньше единственным нашим соперником был маленький, бедненький любительский «Макс». Теперь нам противостояло качественное, дорогое, умное и проверенное издание.

Мужские журналы стали очень популярны. Тод вернулся из Мельбурна, чтобы стать редактором «Менз хелс», очень успешного американского журнала, права на издание которого в Австралии купил племянник Руперта Мердока – Мэтт Хэндбери. Он начал на пару недель раньше меня, и нас обоих пригласили на телевизионное шоу с Керри-Энн Кеннерли. Также ожидали редактора «Эф-эйч-эм» Нейла Риджуэя. Я скорее согласился бы забить гвоздь в камень собственным глазным яблоком, скорее стал бы пить воду из унитаза, чем пошел бы на телевидение. Пришлось попросить редактора по моде из «Космополитен» одолжить мне пару модных вещиц, чтобы хоть внешне походить на редактора мужского журнала.

Он дал мне желтый пиджак и узкие черные брюки, которые я никогда не надел бы, собираясь выйти на люди. Но хуже всего было то, что за день до съемки парикмахер раскритиковал мою прическу за десять долларов и приказал сбрить волосы, поэтому я поехал в студию со стрижкой под номер два, как лысый шмель.

АПО в спешке организовало для меня краткий курс по теории общения со средствами массовой информации. Мне сказали, чтобы я не смотрел в камеру, сделал свою мимику более живой и активней размахивал руками. Я трепетал от ужаса. Учась в школе, я весь год боялся рождественской пьесы, надеясь, что она будет посвящена рождению Иисуса и еврейских детей привлекать не станут. Шоу, на которое меня пригласили, было утренником, транслировавшимся на всю страну, с забавными костюмами, но без сценария.

Нейл появился в студии со своим директором по маркетингу, что отражало различия в маркетинговой политике «Эф-эйч-эм» и «Ральфа». Симпатяга Риджуэй, который раньше был редактором «Трэкс», поначалу несколько сторонился нас с Тодом, стараясь сохранить профессиональную дистанцию. Гримеры десятого канала напудрили наши лица, и мы принялись шутить о зеленых стенах комнаты, в которой сидели. Перед самым выходом в эфир маркетинговый директор Риджуэя (привлекательная женщина) обняла его на счастье, Тод (привлекательный мужчина) и я тоже обнялись.

Керри-Энн Кеннерли оказалась дружелюбной, оптимистичной девушкой со ртом обычного размера. Она распределила нас по стульям, как призы, которые кому-то предстояло сбивать из водяного ружья. Я сказал, что нервничаю. Она ответила, что все будет в порядке. Когда включили камеры, Кеннерли неожиданно стала больше, громче и страшнее, а рот у нее сделался больше головы.

В руках у Керри-Энн был «Ральф» с Эммой Харрисон и ее невообразимым бюстом. На обложке было написано «Эмма-а-а-а-а-а-а!». Кеннерли повернулась ко мне и сказала: «Эмма-а-а-а-а-а-а!» – при этом ее рот заполнил собой всю студию, весь мир, в него поместилась бы даже грудь Эммы Харрисон. На секунду я подумал, что она готова меня укусить.

Она спросила меня, что значило слово «Эмма-а-а-а-а-а-а». Я промямлил, что, мне кажется, это слово необязательно произносить так громко, – на этом моя роль была сыграна. После съемок Нейл, Тодд и я пошли в «Глазго-Арме» и страшно напились.

«Эмма-а-а-а-а-а-а!» стала лучшим номером «Ральфа», по продажам практически догнавшим самый первый номер. Его хорошо раскупали, потому что он был толстым, качественно переплетенным журналом с известной грудастой блондинкой на обложке. В бесплатном приложении, прикрепленном к журнапу сзади, красовались «Двенадцать самых горячих красоток с телеэкрана». Дизайн стал более простым и стильным. Кроме того, в номере было мало рекламы, и ее место заняла интересная информация. К сожалению, на модных страницах вновь появился Барри Крокер, на сей раз в футбольной форме. Ни один парень никогда не спросил бы у копа, что ему почитать, так почему же наш редактор отдела моды считал, что кто-нибудь поинтересуется у Барри Крокера, что ему надеть?

На этом с Барри и нытьем о феминизме было покончено. Это решение было важно как с коммерческой, так и с моральной точки зрения. Я провел тысячи ночей в сотнях пабов. Я говорил обо всем, о чем могут разговаривать мужчины, и ни разу мы не обсуждали феминизм. Немногие читатели «Ральфа» хоть раз в жизни встречали убежденную феминистку. К 1998 году феминизм поскучнел, он превратился в любимое занятие матерей наших девушек, что-то вроде рукоделия или бриджа. Этого не хватало для сенсационной статьи, разве что у феминисток вдруг стали бы отрастать третьи груди либо они начали выходить замуж за хомячков или увлеклись метанием лилипуток-лесбиянок.

Журналы печатаются для людей, любящих жизнь, и выступают в роли их адвокатов. Они не высказываются против чего бы то ни было. Отныне голос «Ральфа» должен был звучать только оптимистично, так же как у «Пикчер». Особое внимание уделялось лучшим темам: подружкам, шаверме, купальникам, вечеринкам, пабам, спорту, боевикам, комедиям, роботам, пришельцам и сбриванию брови твоего приятеля, когда тот засыпает на диване. Если какие-то вещи – например, уборка – приходятся не по вкусу, о них просто надо забыть. Во всяком случае, именно так поступают все мужчины.

Я запретил употребление слов «шлюха», «потаскушка», «уродина», «девица». Все женщины должны были стать детками, а деткам с обложки следовало поклоняться, как богиням. Мне никогда не хотелось читать о мужских темах. Это просто мусор. Никому не интересно, как меняется роль мужчины в современном обществе. Нет никаких «новых людей», или «чувственных современных мужчин», или «метросексуалов». Молодые мужчины остаются такими же, какими они были всегда – запуганными героями, оборванными жеребцами, нервно самоуверенными, злобно дружественными. Все они хотят драться как Брюс Ли, трахаться как Томми Ли и знать все, даже не открывая книг. Я это очень хорошо понимаю, потому что сам так и не вырос.

Так я улучшил журнал. Точно так же я его и ухудшил, когда начал читать «Майт» – небольшой американский журнал, в котором печатались забавные, игривые, эксцентричные истории, основанные на таких необычных идеях, как, например, собрать несколько человек по имени Фил Томсон в городе Фил Томсон, Пенсильвания. Делалось это ради фотографии, точнее, ради подписи к ней: «Слева направо: Фил Томсон, Фил Томсон, Фил Томсон, Фил Томсон». Тогда мне подумалось, что таких изданий во всем мире должно быть предостаточно, и я захотел превратить свой журнал в международный дайджест эксцентричности. «Майт» закрылся вскоре после того, как я пришел в «Ральф», но я не оставил своей мечты и покупал статьи из английских журналов «Индепендент» и «Санди телеграф».

Если как следует поискать, то можно найти любую статью. Всегда находится страна, где какой-то мужик хочет жениться на своем тракторе или у женщины обнаруживается сразу два влагалища, благодаря чему она может сожительствовать сразу с двумя сиамскими близнецами. Почему-то этой страной всегда оказывается Турция. У меня была возможность сделать журнал правдивым отображением жизни в Австралии, так зачем же болтать о Европе?

«Эф-эйч-эм» и «Менз хелс» переполняли «австрализированные» версии оригинальных статей из родительского журнала – только Лондон менялся на Мельбурн, Нью-Йорк на Сидней, Шеввиз на Хольденс, а «Спайс гелз» на сестер Миноуг. Через несколько месяцев я понял, что могу делать нечто большее.

Маркетологи любят спрашивать: «А в чем ваше главное отличие?»

Правильный ответ на этот вопрос начинается со слов: «Наше главное отличие в…», а заканчивается сокрушительным ударом в нос.

Тем не менее главным отличием моего «Ральфа» стала искренность. То, что, как утверждал журнал, происходило в Австралии на самом деле, происходило там на самом деле.

АПО удалось договориться с журналом «Максим» – самым популярным американским изданием «для парней». Это стало большим потрясением для всех, во-первых, потому что теперь «Ральф» был вынужден печатать неправдоподобные, но занимательные рассказы, а во-вторых, и это было гораздо хуже, потому что договор не распространялся на фотографии. Если мы покупали немного у «Максима, то платили в десять раз дороже, чем за австралийский материал, если покупали больше, то становились австралийским вариантом американского издания. В любом случае, за фотографии мы были вынуждены платить столько, сколько они запросили бы. От «Максима» нам были нужны только их фото с обложки. В издании мужских журналов, так же как и в жизни любого мужчины, самое сложное – это заставить женщину раздеться. «Максим» в этом отношении был более привлекателен, потому что мог предложить международную известность и большие деньги. Но по условиям соглашения он не брал на себя обязательств помогать нам.

Первой звездой «Ральфа» стала Мелисса Ткач, появившаяся у нас при непосредственном участии Ричарда Байица – фотографа, который снискал к себе расположение всех местных знаменитостей и их окружения. Байиц предложил журналу снимки Ткач с обнаженной грудью, но Седдону хотелось получить фотографии в стиле «Лоудид», то есть их следовало сделать более чувственными. Такие фотографии могут продать все что угодно, от солнцезащитного крема до спортивной машины. А теперь, впервые с шестидесятых годов, они продавали еще и мужские журналы.

«Ральф» продвигался как средство отпора феминизму, но с таким же успехом он мог бы считаться средством отпора порнографии. В те времена отчаявшийся американский «Пентхаус» вел неравный бой с порнографией в Интернете, в ходе этой борьбы его моделям все чаще приходилось мочиться прямо в объектив фотокамеры. Девушки «Ральфа» появлялись в коротких платьях и купальниках. Байиц переснял Ткач в более скромном варианте и уговорил звезду мыльных опер Тони Пирен сняться для обложки второго номера.

Модель должна выглядеть доступно, так, как будто ее с легкостью можно встретить на улице, но фотографы всегда инстинктивно стараются превратить их в кинозвезд. Каждый стилист хочет, чтобы снимок выглядел как картинка из «Космополитен». Журналу были нужны простые девушки с естественными прическами и макияжем, снятые при простом, равномерном освещении, но фотографы предпочитали более изощренную подсветку, оттенявшую каждую складку на коже.

«Ральф» получил права на снимки Натали Имбруглия, которая появилась на обложке журнала за три месяца до того, как стала всемирно известной певицей. Тогда она еще была просто известной участницей реалити-шоу «Соседи». Имбруглия стала первой моделью, чью грудь Крису пришлось увеличивать, чтобы она заполнила лифчик. Следом появились снимки Мелиссы Белл, она позировала обнаженной, но сидела сложив ноги и скрестив руки на груди. Мелисса только что родила, и Крис был вынужден основательно поработать над ее формами.

Затем настал черед «Эммы-ы-ы-ы-ы-ы!». Грудь Харрисон выпирала из декольте ее синего платья. А потом пришел я – и ничего не понял. Я знал, что «Лоудид» без ума от звезд сериалов, но мне казалось, что эта такая форма иронии. Тогда мне еще не приходило в голову, что между порнографией и модными журналами существует неразрывная связь. Мне казалось, что модные журналы были простым продолжением музыкальной прессы. Я объяснил Крису, что для меня главное – хорошие статьи и внешний вид журнала, а девочки с обложки – это его дело. Я спросил, зачем нам, собственно, нужны девочки на обложке. По его словам, история доказала, что женщины лучшие продавцы, чем мужчины. Но этот ответ не объяснял причины. Кто-то из отдела маркетинга сказал, что девушки вдохновляют. Какое-то время я раздумывал над значением этого слова и понял, что «вдохновлять» – это просто единственный глагол, который знают большинство маркетологов. Моей первой девушкой с обложки стала Лиз Уикс – вратарь австралийской национальной сборной по водному поло. Немецкие мужчины недавно выбрали ее самой сексуальной женщиной-спортсменкой в мире. А я и не знал, что в водном поло есть вратарь, я вообще не догадывался, что это, оказывается, командный вид спорта. Уикс выглядела как классическая девушка с пляжа Квинсленда: широкая, симпатичная, загорелая, уличная, спортивная и сильная. Она много тренировалась, от этого у нее наросли трицепсы, и мы их слегка подровняли. Она много плавала, от этого у нее увеличились бедра, и мы их тоже обрезали. Грудные мышцы выпирали из ее декольте, поэтому мы поменяли белье и слегка подретушировали снимок. Уикс стала известной благодаря водному поло, но мы сделали ее телосложение совершенно неподходящим для спорта; мы максимально приблизили ее фигуру к формам Мелиссы Ткач. На самом деле нашей целью стало приблизить формы всех женщин к формам Мелиссы Ткач.

Модельные агентства и фотостудии, которые ненавидели нашу рекламу и наше имя, уговаривали своих клиентов не работать с нами. Нам было сложно купить даже старые снимки, потому что многое зависело от «одобрения специалиста по печати и рекламе». Когда этот специалист, живущий где-нибудь на Беверли-Хилз или в Блумсбери, слышал, что его снимки хочет использовать журнал под названием «Ральф», то он хихикал и тряс головой, при этом часто ему в нос попадала кока-кола.

Со временем мы возвращались, предлагали большие суммы, но нам по-прежнему отвечали смехом. Пока «Ральф» изо всех сил пытался получить снимок очередной невезучей кинозвезды, вышел в свет первый номер австралийского «Эф-эйч-эм». У него была раскладная обложка, на которой красовались M ими Макферсон, Ила Фишер и Эмма Харрисон – и издатель не заплатил им ни цента.