Утренние часы принесли новые впечатления, волнующие и разочаровывающие, забыть которые Джудит была не в силах. Прошедшая ночь отпечаталась в памяти прикосновением страха и тайны, которых не смог изгладить пасмурный рассвет, пробудивший особняк в Челси-Саут. Казалось, вместе с брезжущими первыми лучами в атмосферу дома вторглось нечто особенное, загадочное, незабываемое. Неведомый мир, не похожий на все виденное ранее, глянул в затянутые белесым сумраком окна.

После утреннего туалета, переодевшись в бывшее на ней накануне платье, Джудит еще раз осмотрела комнату. Как и вчера, не было даже намека на потайной выход. Единственную возможность давала массивная входная дверь. Смутное предчувствие шевельнулось в груди, несмотря на уверения Джеффри Морхауза. Однако сомнения недолго владели сердцем: дневной свет оказался губителен для ночных страхов. Джудит ощущала себя посвежевшей, словно рожденной заново после отдыха, и нескольких минут у окна было вполне достаточно, чтобы поднять ее настроение.

Рваные нити тумана, словно паутина, покрыли местность. Сразу за домом начиналась густая роща, заслонявшая дальний вид и участки соседей. Густая стена деревьев протянулась, насколько хватало глаз, затемняя разгоравшийся в лучах солнца горизонт. Ели, дубы, вязы выстроились по гребню покатой возвышенности, которая опоясывала особняк. Прямо под окном находилось небольшое патио; каменный пол слагали разноцветные плиты различной формы. Легкие плетеные стулья, выкрашенные белой краской, стояли вокруг стола такого же цвета, опиравшегося на металлические ножки. Ухоженная изгородь из высоких, похожих на папоротники растений, завядших в суровом климате, отделяла дом от соседства рощи. Из окна было затруднительно определить природу растений.

Когда Джудит наконец спустилась вниз, настала очередь изумляться великолепию самого Челси-Саут. Коридоры и переходы, которые вели в нижнюю часть здания, в тусклом утреннем свете выглядели совсем иначе. Пламя свечей набрасывало на стены и потолки покров мрака и тайны. Теперь же, при дневном освещении, пусть и не столь ярком в этот ранний час, атмосфера враждебности, окутывавшая дом накануне, рассеялась. На бумажных обоях стен проступили мягкие цветочные узоры. Балки, потолочные перекрытия, выдававшиеся по углам и в полумраке над головой, рождали приятное ощущение уверенности и комфорта.

Полы коридоров без всякого видимого порядка чередовались от дубовых досок до каменных плит. Вековая давность пропитывала воздух и стены здания: казалось, их спокойствие ничто не может нарушить. Спускаясь по винтовой лестнице, продолжение которой уходило глубоко в полумрак верхних этажей Челси-Саут, Джудит испытывала необычную легкость. Да, при свете дня все выглядело совершенно иначе.

Через всю прихожую до дубовой входной двери тянулась ковровая дорожка. Темно-каштановый узор и сочные древесные тона приятно ласкали глаз. Слева стояли высокие старинные часы. В глубине прихожей, под массивной аркой виднелся вход в студию, чуть поодаль — еще одна крепко сколоченная дверь. На стене рядом поблескивала тяжелая позолоченная рама, заключавшая овальный портрет. Джудит пообещала себе, что рассмотрит его при первой же возможности. В нынешнем положении было бы по меньшей мере бестактно бродить по дому с праздным видом завсегдатая картинной галереи. В дальнейшем, когда улягутся первые впечатления, будет достаточно времени удовлетворить свое любопытство.

При всей независимости характера, Джудит отчетливо различала ту грань, которая отделяет свободу поведения от заурядной невоспитанности. Сиротский приют, актерские годы в Бостоне научили ее, как подобает вести себя настоящей леди.

Старинные часы внезапно ожили. Серебряный колоколец отозвался глухим мелодическим боем. Восемь ударов, и Джудит с облегчением вспомнила про утренний распорядок. Благодаря стремительному провалу «Геннези’с Опера» у нее не осталось ни средств, ни возможности обзавестись собственными часами. К тому же общественное мнение твердо сходилось на том, что хорошеньким женщинам незачем беспокоиться о времени суток. Даже актрисам, жизнь которых подчинена расписанию. Наручные часы только-только входили в обиход в далекой Америке, где не последнюю роль в их распространении сыграл колоритный облик мистера Ричарда Дэвиса. Именно его настойчивость свела на нет стойкое предубеждение против «излишне женственных», как считалось тогда, украшений. Однако Джеффри Морхауз, по-видимому, не носил наручных часов. Разумно было предположить, что он предпочитает традиционные хронометры на золотой или серебряной цепочке, которые носят в специальном карманчике жилета. Устойчивость привычек или еще одна любопытная деталь в поведении хозяина дома?

— А, вот и вы.

Спокойный голос за спиной заставил Джудит резко обернуться.

Возле входа в студию стоял Джеффри Морхауз. В сравнении с прошлым вечером он казался значительнее и выше, однако эта перемена никак не отразилась на его манере держаться — учтиво, с легким оттенком снисходительности. Темные волосы разделял аккуратный пробор, на лице застыла приветливая улыбка. Этим утром он надел темно-синий костюм из тонкой материи; вчерашний галстук заменил алый шейный платок, повязанный вокруг горла и выступающий из-под высокого воротничка белоснежной рубашки. Сердце Джудит затрепетало, но она лишь сдержанно улыбнулась. Облик хозяина дома не допускал излишней чувствительности.

— Доброе утро, мистер Морхауз.

Взгляд темных глаз задержался на ее фигуре. Невозможно было понять, о чем он думает: мысли Джеффри Морхауза были так же трудны для толкования, как и его поступки. Его слова развеяли возможное недоумение.

— Ваша пунктуальность представляется мне хорошим предзнаменованием. Диккенс, должно быть, передала вам, что завтрак подают ровно в восемь?

— Да, она говорила.

— Отлично. И вы поймали ее на слове. — Он склонился в полушутливом поклоне, протягивая руку по направлению к двери под аркой. Глаза поблескивали с каким-то внутренним удовлетворением, которое он не желал ни с кем делить. — В гостиной накрывают для небольших трапез. Однако вы убедитесь, что завтрак в Челси-Саут представляет собой нечто грандиозное. Прошу вас, мисс Рейли.

Почти не задумываясь, она шагнула вперед. Джеффри Морхауз посторонился, пропуская ее. Зашуршали оборки юбок, задевших его.

— После завтрака, — без всякого выражения проговорил он, — мы поднимемся наверх, и я познакомлю вас с моей женой. Думаю, она вам понравится. Что касается ее, то положение, в котором она обречена проводить дни, требует хотя бы незначительной перемены обстановки. В любом случае, вы сможете сами убедиться, что ваше ночное приключение почерпнуто из области фантазии.

— Я буду рада, если…

Она замерла на пороге комнаты. Блеск хрустальной посуды, тяжелые портьеры на стенах, лепной орнамент потолка сверкали великолепием. Густота и непроницаемость красок, искры стекла величественно переливались под сводом столовой залы. За всю жизнь Джудит не приходилось видеть подобной комнаты. Даже среди театральных декораций. Переступив порог, она словно совершила путешествие во времени. В центре залы возвышался прямоугольный стол восемнадцатого столетия, за которым когда-то проводили часы досуга, разговаривая и сверкая драгоценными украшениями, благородные рыцари и их дамы. Старая добрая Диккенс деловито сновала чуть поодаль, переставляя и разнося блюда на серебряных подносах. В своем черном платье и старомодном переднике она выглядела, словно пришелец с другой планеты. Или как самый настоящий диккенсовский персонаж.

Джудит со смущением ощутила провинциальную простоту своего американского платья, столь чуждого великолепию старинной британской обстановки.

— Садитесь, где вам понравится, — прошелестел над ухом голос Морхауза, — хотя я предпочел бы, чтобы вы заняли место напротив меня, в противоположном конце стола. Мне кажется, это настроит нас на нужный лад перед предстоящей работой. Вы не забыли об этом, мисс Рейли?

Джудит молча кивнула.

С ее места за длинным, уставленным сверкающими приборами столом Джеффри Морхауз казался сказочным королем, устраивавшим пиршество в своем загородном дворце. Обилие блюд и роскошная сервировка выгодно отличали эту раннюю трапезу от унылого окружения, в котором предстал вчера дом. Яркие краски стола и блики бокалов потеснили серые булыжники мостовой, фонари и бурые лужайки, пропитанные туманом. Все было так замечательно. И необычно.

— Попробуйте лосося, — произнес Джеффри Морхауз, снимая сверкающую серебряную крышку с огромной кастрюли. — Считается, что вы не побывали в Англии, если не завтракали свежим лососем…

Джудит послушно приняла предложенную порцию. Ошеломленная изысканностью обстановки, она не находила слов, словно сквозь дымку воспринимая происходящее.

Столовая зала сверкала и переливалась, как настоящий мираж. Или чарующий сон. Казалось чудом, что она не просыпается и продолжает видеть его.

* * *

— Ливви, ты уже встала? Я обещал познакомить тебя с новым секретарем…

Джудит в очередной раз не могла скрыть своего изумления, когда Джеффри Морхауз проводил ее в покои хозяйки особняка Челси-Саут. Если столовая зала выглядела столь внушительно, то спальне Оливии Морхауз могла бы позавидовать и королева.

Долгое восхождение по винтовой лестнице, с тяжелыми перилами из красного дерева и мягким ковром на ступенях, вполне соответствовало открывшемуся великолепию.

В богато убранной постели, спиной опираясь на белоснежные подушки, полулежала женщина, приветливо смотревшая на Джудит.

— …Это мисс Рейли, дорогая. Она будет помогать мне в работе над книгой. Должен добавить, что ее знание предмета выше всяких похвал. Такое трудно предположить, если принять во внимание ее возраст!

— Джеффри, ты несносен. Не обращайте на него внимания, мисс Рейли. Он очень мил, несмотря на свою чопорность. Подойдите ближе. Дайте взглянуть на вас…

— Ливви, мы не хотели бы утомлять тебя. Я намереваюсь приступить к работе с сегодняшнего дня.

— Только послушайте его. Пожалуйста, Джефф, раздвинь шторы. Спасибо, ты так любезен…

Оживленное сопрано Оливии Морхауз, тихое, мелодичное, принадлежало настоящей леди, с колыбели воспитанной в аристократических традициях. Джудит особенно остро почувствовала собственную незначительность. Изысканность обстановки, гобелены на стенах и гигантское трюмо, в зеркалах которого отражались дверь и массивная кровать под пологом; пушистые ковры на отполированном полу и тонкие, почти прозрачные занавески, колыхавшиеся по бокам стрельчатых, доходящих до потолка окон, — все это подавляло своей помпезностью. Необычной была не столько роскошь, сколько сам стиль, в котором поддерживался дом.

Джудит ощущала себя шагающей по яичным скорлупкам: очень тонким, изящным и дорогим. Словно ее поселили в стеклянном замке, где одно неосторожное движение грозит катастрофой. Ощущение было тем неприятнее, что ей никогда не приходилось испытывать его раньше.

Тишину комнаты не нарушали даже звуки беседы: казалось, что воздух от пола до потолка полон невидимых хлопьев гагачьего пуха.

Она едва осознавала, как Джеффри Морхауз, раздернув шторы на окнах — в комнате стало заметно светлее, — возвращается, чтобы подвести ее к глубокому, с высокими подлокотниками креслу рядом с постелью. Теперь она сидела на одном уровне с продолжавшей рассматривать ее женщиной. Во взгляде не было ни любопытства, ни угрозы. Однако Джудит ничего не могла поделать с неожиданно охватившим ее волнением. Выпрямившись, насколько это было возможно, она положила на колени ладони, стараясь успокоить неприятную дрожь.

Джеффри Морхауз остался стоять за спинкой кресла, где Джудит не могла его видеть. Со странным чувством облегчения она подняла глаза на женщину, лежавшую на постели: Оливия Морхауз, если это была она, ничем не напоминала безумное видение прошлой ночи. Перед Джудит была красивая женщина с точеными чертами лица и кроткими, поразительно мягкими манерами. Подобную утонченность можно встретить в картинах китайских мастеров или же в представлениях японских актеров. Хрупкое тело Оливии Морхауз утопало в кружевах пижамы, голова казалась большой; но это было только первое впечатление. Длинные, очень светлые волосы были уложены в тяжелую диадему, венчавшую продолговатое, грациозное лицо.

Укрытые толстым стеганым одеялом, контуры ног были едва различимы и неподвижны. Лишь беспрестанное движение тонких аристократических рук выдавало внутреннее состояние лежавшей. Ее карие глаза — дружелюбные, как и голос, и столь же холодные, как и манера держаться, — вблизи странно затуманивались время от времени набегавшей пеленой. Нигде не было видно ни трости, ни иного предмета, на который Оливия Морхауз могла бы опереться при передвижении.

— Вы знаете, мисс Рейли, я думаю, что Джеффри прав. Вы еще так молоды, чтобы самостоятельно зарабатывать на жизнь. Не будет ли нескромным, если я спрошу о причинах, побудивших вас искать работу?

— О, нисколько, миссис Морхауз. Я решила остаться в Лондоне, потому что мне понравился город. Объявление вашего мужа появилось как раз в тот момент, когда у меня подходили к концу мои сбережения. Поистине, это был перст судьбы для меня.

— Понимаю. — Взгляд карих глаз скользнул с лица Джудит поверх кресла, где стоял Джеффри Морхауз. — Если ты собираешься изнурять нашу гостью работой, Джефф, тебе придется держать ответ передо мной. Как восхитительно видеть столько независимости в таком юном создании!

— Да, дорогая, — ровным голосом отозвался Джеффри Морхауз.

Глаза Оливии снова остановились на Джудит; улыбка озарила ее бледное лицо подобно лучу солнца. Какое-то мгновение живительное излучение пронизывало все ее тело.

— Могу я просить вас о снисхождении, мисс Рейли?

— Конечно. — Джудит почувствовала, что щеки ее краснеют, как от комплимента.

— Пожалуйста, мне будет очень приятно, если вы станете называть меня Оливией. А я буду звать вас Джудит. Джефф сказал мне ваше имя. Мы еще не настолько состарились, чтобы, обращаясь друг к другу, прибегать к чопорным титулам. Вас не обидела моя просьба?

— О нет, напротив, — с поспешностью согласилась Джудит.

На вид Оливии Морхауз было немногим более тридцати, если не меньше. Болезненная бледность не позволяла точно судить о ее возрасте. Про себя Джудит решила больше никогда не затрагивать в разговоре болезнь хозяйки Челси-Саут.

— Прекрасно. Значит, мы договорились, — миссис Морхауз вновь просияла улыбкой. — Думаю, вам понравится в нашем доме. Джефф…

— Да, дорогая.

— Мне нужно отдохнуть… немного. — С побелевшим лицом Оливия откинулась на подушки, закрыла глаза. — Приходите еще, Джудит. В любое время. Но сейчас мне необходимо отдохнуть. Я так устала… — голос слабел, так что Джудит приходилось угадывать слова по движениям губ. Казалось, хозяйка особняка засыпает у нее на глазах. Под натянувшейся кожей проступили глубокие тени и выпуклости костей. Почувствовав на плече прикосновение руки Джеффри Морхауза, Джудит послушно поднялась с кресла. Эсквайр подошел к постели; наклонившись, нежно поцеловал жену в лоб. Джудит отвернулась, понимая, что она лишняя в этой сцене.

— …Спасибо, Джефф. Ты очень добр…

— Отдыхай. Я загляну к тебе после чая.

Оливия Морхауз что-то прошептала в ответ. Ее супруг выпрямился, с непроницаемым лицом приблизился к Джудит и, взяв ее под локоть, вывел из комнаты. Осторожно, словно вход в святилище, закрыл за собой дверь.

В спокойной тишине коридора он остановился; тонкая морщинка прорезала его лоб. Джудит почувствовала укол совести.

— Надеюсь, мы не повредили ей ранним визитом? Она такая милая…

— Нет-нет, — торопливо проговорил он, — нас ждали.

— И она всегда так быстро устает?

Джудит запнулась, смущенная. Возможно, об этом не следовало говорить так открыто. Вымученный, тихий смех разрядил ее виноватое молчание.

— Так быстро? К сожалению, да. Это проклятие Ливви. Разумеется, причиной всему несчастный случай с ее ногами, но я никогда не понимал этих молниеносных переходов от возбуждения к полнейшему изнеможению, как, например, сейчас. — Он повернулся, направляясь к лестнице. — Постарайтесь больше не думать об этом. Идемте. Я с нетерпением ожидаю начала нашего союза. Так поразившая ваше воображение студия, думаю, вполне подойдет для наших занятий.

Он протянул ей руку, увлекая вниз по ступеням. Джудит молчала. Хотя было понятно, что последнее замечание Джеффри Морхауза относится к монографии о британских династиях, его выражение «наш союз» неприятно задело ее своей двусмысленностью. Глупая мысль, впрочем, если принять во внимание, что он уже женат и любит свою жену.

Однако он был привлекателен, его манеры — настоящего джентльмена — очаровывали, и Джудит не могла не замечать этого.

— Мисс Рейли?

Они шли вдоль длинного, тускло освещенного коридора.

— Да, мистер Морхауз?

— Прошу вас, не надо жалеть меня.

— Но я…

— Не нужно оправдываться. Вы тоже женщина. Хорошо воспитанная и, очевидно, сентиментальная юная леди. Я повторяю, мне не нужна жалость. Я не только не принимаю ваше сочувствие, но и не позволяю его. Вы понимаете? Это условие.

— Да, понимаю.

— В вас больше здравого смысла, чем я ожидал. Предлагаю обратить все ваши помыслы к древним королям и их потомкам. Сегодня ваша память подвергнется основательному испытанию.

— Не сомневаюсь в этом, мистер Морхауз.

Ответ развеселил его. Всю дорогу вниз он продолжал смеяться, и его смех невеселым эхом отражался в ушах Джудит Рейли. В безрадостном отклике стен слышалась уязвленная гордость и мучительная боль переживаний. Чувства, угнетавшие хозяина Челси-Саут, — страдание ли за больную жену или что-то другое — было невозможно постичь в одно утро. И быть может, не удастся постичь никогда. Натура этого человека была слишком сложна, чтобы раскрыться без остатка в коротком знакомстве. И тем более для этого было недостаточно тех немногих часов, которые Джудит провела в обществе Джеффри Морхауза.

Старинные часы в прихожей пробили десять, когда Джеффри Морхауз распахнул перед Джудит двери в рыцарскую залу. Словно зачарованная она перешагнула порог в мир спящего средневековья. Воля создателя залы поработила ее, затмив светлый горизонт зловещей тенью Джеффри Морхауза.

— Вы готовы, мисс Рейли?

Он повернулся к ней, непомерно высокий в архаичном убранстве залы. Джудит постаралась не обращать внимания на комок, возникший в горле.

— Да, мистер Морхауз.

— Хорошо. Полагаю, нам следует начать с чего-нибудь необычного. Устраивайтесь поудобнее за столом, пока я подберу вам работу…

В эту минуту жребий был брошен.