На следующее утро Полина проснулась еще до рассвета и, накинув халат, со свечой спустилась в библиотеку. Мужчины, что так сильно взбудоражил ее чувства прошлой ночью, конечно, там не оказалось, но на это она и рассчитывала, поскольку ее целью были те самые «пикантные» книжки.

Полина разожгла огонь в камине, достала томик с полки и устроилась на диване, погрузившись в чтение.

Прошло никак не меньше часа, любовник молочницы как раз успел забраться девушке под юбку, когда дверь в библиотеку вдруг с грохотом распахнулась и Полину обдало волной холодного воздуха.

Она вздрогнула от неожиданности и почувствовала себя так, как и должна была девушка, которую застали врасплох за непристойным занятием. Щеки ее пылали от стыда.

К счастью, на месте преступления ее застигла не одна из служанок, а всего лишь Грифф.

Всего лишь? Нет, «всего лишь» – самое неподходящее для него определение. Грифф кардинально изменил ее жизнь, растревожил душу, лишил покоя. И что с этим со всем делать? Кто он теперь для нее? Кто она для него? После того, что произошло вчера, все стало еще запутанней.

Он бросил на нее мрачный взгляд, по которому нельзя было понять, рад он ее видеть или совсем наоборот, и спросил:

– Почему вы здесь в такое время?

Полина закрыла книгу, вместо закладки воспользовавшись пальцем.

– Я же крестьянская девушка: просыпаюсь рано – после пяти утра мне не спится.

Грифф скинул сюртук и повесил на спинку стула. Полина заметила, что он не удосужился переодеться, к тому же был небрит и без шляпы, да и выглядел таким же несчастным, как у ворот приюта, с кричащим младенцем на руках.

Как бы он ни провел ночь, настроение у него не изменилось к лучшему.

Когда он закрыл за собой дверь, Полине вдруг пришло в голову, что эта встреча ранним утром в библиотеке в какой-то степени символична. Они во всех смыслах на разных полюсах: он еще не ложился, а она уже встала. Разные, как ночь и день.

– Где вы были? – поинтересовалась Полина.

Он тяжело хрипло вздохнул:

– Проще сказать, мисс Симмз, где я не был.

– Ну что ж, я рада, что сейчас вы здесь.

Ни слова не говоря, Грифф закатал рукава рубашки, подошел к столу, зажег две свечи и уставился на сломанные часы, которые так и не починил.

Полина попыталась пошутить:

– Надеюсь, вы провели вечер интереснее, чем я. После ужина ваша матушка усадила меня читать Священное писание для улучшения дикции, причем велела произносить вслух только слова на букву «г»: «Господень», «Господом», «глаголет»… Не самое увлекательное занятие. – Она раскрыла книгу на той странице, где закончила читать. – Теперь, когда я нашла эту книжку, упражнение уже не кажется мне таким скучным: «горячий», «гладкий», «грех»…

Он никак не отреагировал на ее слова, и тогда, отложив книгу, она пристальнее вгляделась в его лицо. Что-то с ним не так. Грусть, горе… Отчего-то в голову приходили слова только на букву «г». Что-то точило его изнутри. Ему явно плохо, хуже, чем прошлой ночью.

И что-то ей подсказывало, что он нуждается в утешении и ждет, чтобы его утешила именно она.

Полина пребывала в растерянности: с одной стороны, проявлять инициативу в ее положении по меньшей мере неразумно, и в то же время годы работы в таверне ее кое-чему научили, и, кажется, она догадывалась, как ему помочь.

Она встала с дивана, подошла к буфету, где хранилось спиртное, и налила в бокал немного бренди.

– Когда я только начинала работать в таверне – несколько лет назад, – хозяин, мистер Фосбери, предупредил, чтобы не докучала гостям заведения. «Полина, – заговорила она басом, – ты должна научиться различать тех, кто приходит поболтать, и тех, кто, напротив, хотел бы побыть один».

Неслышно ступая по ковру, она подошла к столу и поставила бокал возле локтя Гриффина. Он так и не взглянул на нее: сидел, уставившись на сломанные часы, будто хотел силой взгляда заставить их пойти или даже начать играть мелодию с боем.

– Я последовала его совету, но вскоре поняла, что кое в чем мистер Фосбери заблуждался. К нам приходили и те, кто хотел поболтать, и те, кто болтать не хотел. – Набравшись храбрости, Полина положила руку Гриффину на плечо. – Но ни те, ни другие не хотели оставаться в одиночестве.

Он судорожно вздохнул, и его сильное плечо в белой льняной сорочке поднялось и опустилось под ее ладонью.

Полина медленно просчитала про себя до пяти – настолько медленно, насколько позволяло ее состояние: нервы ее были как туго натянутые струны.

Ничего.

Ну что же, она дала ему шанс, но он им не воспользовался. Кивнув своим мыслям, Полина убрала руку и отвернулась.

– Ну, тогда я пойду.

– Не надо.

Его хриплый голос заставил Полину замереть.

Грифф развернул кресло так, что они оказались лицом к лицу, протянул к ней руки и, обхватив за талию, привлек к себе. Полина стояла, зажатая между его раздвинутыми ногами.

И тогда он наклонился вперед – медленно и неумолимо, до тех пор пока не уперся лбом в ее живот, – и повторил, уткнувшись губами ей в пупок:

– Не надо, не уходите.

Переполненная чувствами, которые даже назвать бы не смогла, она, ероша его густые темные волосы, тихо сказала:

– Не уйду.

– Мне жаль.

– Я знаю.

Время остановилось для них. Они дышали друг другом, согревали друг друга теплом своих тел. Сердце ее переполняла благодарность. Полина не смела признаться даже себе самой в том, что до того момента, пока он не вернулся домой целым и невредимым, она не находила себе места от тревоги за него. И вот он, слава богу, здесь. С ней.

– Как она? – пробормотал Грифф.

Что-то подсказало ей, что он говорит не о матери.

– Малышка?

Она почувствовала толчок головой в живот – он кивнул.

– Младенец оказался мальчиком. И с ним все хорошо. Я отнесла его в ясли, и там его перепеленали в чистое и напоили молоком. Я думаю, сейчас ему уже дали имя и даже окрестили.

– Надеюсь, с именем ему повезет больше, чем Хьюберту.

Полина улыбнулась и погладила его по волосам.

– Мне не надо было уходить, я не должен был вас оставлять там, но просто…

– Не будьте слишком строги к себе. Я видела, что вы там были как на иголках. Многие взрослые и сильные мужчины теряются и впадают в панику при виде плачущего младенца.

Грифф поднял голову и пристально на нее посмотрел.

И ее глупые девичьи мозги выбрали как раз этот момент, чтобы прийти к заключению, что этот мужчина самый красивый из всех, кого она когда-либо видела, возможно потому, что он был единственным, кто на нее вот так вот смотрел, и не просто смотрел, а обнимал своими сильными, мускулистыми руками, и она чувствовала, что тает от жара его взгляда.

– Мы можем продолжить наш разговор? Мы стояли у ворот. Вы говорили, как сильно я вам нравлюсь, и предлагали помириться. И я… – Полина нежно провела рукой по его щеке. – Я была готова извиниться.

– Не надо. Я получил по заслугам. Год назад я пришел к переосмыслению всей своей жизни и, ужаснувшись, сказал себе, что должен стать лучше. Но, похоже, у меня ничего не вышло.

– Я знаю вас всего неделю, но за это время вы дважды меня спасли, были очень добры к моей сестре и, кажется, предлагая эту работу, думали, что спасаете меня.

Впрочем, сейчас она не была в этом уверена.

Возможно, это она оказалась здесь по воле Провидения, чтобы спасти его.

– Как бы там ни было, я должен перед вами извиниться за все, что произошло сегодня, включая игру на бокалах с водой.

Полина тихо рассмеялась.

– Право, не стоит. Это такая мелочь. Глупый кабацкий фокус.

– Я тоже умею исполнять кое-какие трюки, и не просто глупые, а неприличные.

– Правда?

– О да. – Он отпустил ее и расслабленно откинулся на спинку кресла. – Я могу доставить удовольствие двум женщинам, действуя связанными за спиной руками и к тому же с повязкой на глазах.

– Вот уж действительно есть чем гордиться!

– Я вовсе не горжусь – просто констатирую факт.

Что бы он ни говорил, у Полины разыгралось воображение, хотя чувства она испытывала противоречивые: любопытство боролось с отвращением, но любопытство победило.

– По поводу книги, что я нашла здесь… у меня возникли вопросы.

– О, только не это! – Гриффин устало потер виски. – Не надо, мисс Симмз, не начинайте.

– Но мне больше не у кого спросить. Ответьте на мои вопросы, и я готова простить вас за то, что унизили меня перед своими домашними.

Гриффин безнадежно всплеснул руками.

– Ладно. У вас есть вопросы? Вот вам ответы: «да», «нет» и «только при хорошей смазке». Порядок можно менять на ваше усмотрение.

– Да вы шутник! – игриво шлепнула его по плечу Полина. – Просто, когда читаешь об этом в книге, выходит полная нелепица. Все эти непонятные пульсации, божественные ритмы, беспримерный экстаз, катаклизм, сплавление душ…

– Сплавление? Вы уверены, что у вас в руках не трактат по химии?

– Не придирайтесь! – отмахнулась Полина. – Оставим сплавление душ на совести автора. А как насчет беспримерного экстаза? Так… правда бывает?

Гриффин вздохнул.

– Ответ на этот вопрос, увы, можно получить, лишь опираясь на опыт.

– Так вот я об этом и говорю, – помявшись, сказала Полина. – У меня был опыт. Немножко. И ничего подобного я не испытала. Вообще никакого экстаза. И этого вашего трепета тоже не было. Вот поэтому я и спрашиваю: правду говорят книжки или лгут? Или просто дело… во мне?

– Мисс Симмз… – Гриффин поднялся с кресла и посмотрел ей в глаза.

Полине пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы заставить себя не отвести взгляд.

Обмирая от ужаса, она ждала его приговора.

– Дело не в вас.

Впору было забить тревогу. Не стоило начинать этот разговор. По правде говоря, не стоило вообще оставаться с ней наедине. Но, видит бог, сейчас он, как никогда, нуждался в участии, а ей так нужны были эти слова.

– Дело не в вас, – повторил Гриффин.

– Выходит, в книгах все преувеличено?

– Я этого не говорил.

Она сосредоточенно нахмурилась.

– Тогда я ничего не понимаю.

– На этот вопрос нет однозначного ответа. Может ли это быть блаженством? Может. Может ли это быть мучительным, тягостным опытом? Может. Взять, к примеру, разговор. Все зависит от собеседника. С кем-то у вас разговор не клеится, вам приходится вымучивать каждое слово, и вы ждете не дождетесь, когда закончится это испытание. Но бывает и по-другому: беседа льется как песня, поток мыслей не иссякает. Вы честны, и вам не становится от этого неловко. Вы удивляете друг друга, да и себя тоже.

– Но как отыскать такого собеседника? Не говорить же со всем городом!

Ответом ей был сухой смешок.

– Хороший вопрос. Тот, кто найдет на него ответ, смог бы сделать себе состояние. Я бы и сам не пожалел никаких денег, чтобы услышать его.

Он «имел беседы» со множеством женщин, но гордости по этому поводу уже не испытывал. Сейчас не испытывал, а были времена, когда это становилось едва ли не смыслом жизни: им тогда руководили не чувства, а некий спортивный азарт. Но Полина ему действительно нравилась, он получал удовольствие от их общения. Вот уже много лет он ни с кем не говорил так, как с ней, и только полный глупец мог ее бросить.

Гриффин обхватил ладонями ее лицо и нежно провел по губам пальцем.

– Могу лишь повторить, что дело не в вас.

Он чувствовал, как сгущается воздух, особенно когда ее ладонь легла к нему на талию.

– Грифф, я об этом не просила.

– Я знаю.

Он наклонил голову, и сердце забилось чаще в предвкушении.

– Но…

– Мисс Симмз, вы задали вопрос – так не перебивайте, когда вам отвечают.

Губы его были совсем близко, когда он вдруг передумал. Не поцелуй ей нужен: поцелуй дает ей возможность уйти в себя, спрятаться, а она должна видеть его, видеть себя, видеть, как она красива, как чувственна.

Он провел ладонью по ее телу и почувствовал возбуждающий отклик.

– Мне кажется, это уже было со мной во вчерашнем сне, – произнесла она едва слышно.

– Не говорите так…

Он живо представил ее сонной, разметавшейся на белых простынях…

– Тогда что я должна говорить? Что никого привлекательнее вас я никогда не встречала, что от одного лишь вашего аромата я горю так, что того гляди рубашка вспыхнет?

– Вам надо послать меня к черту. – Он уже почти развязал пояс ее халата, но на мгновение замер и поинтересовался: – Но ведь вы сказали бы мне, если бы хотели, чтобы я от вас отстал?

Полина улыбнулась ему.

– А то вы меня не знаете!

– Я знаю лишь то, что отчаянно хочу к вам прикасаться, хочу вас трогать… везде.

«Только прикасаться, – напомнил себе Грифф. – И не более того».

Халат ее распахнулся, открыв его взгляду белоснежную сорочку под ним, на сей раз новую, поэтому вовсе не прозрачную, не то что та, в которой она предстала перед ним в первый раз, но и эта возбуждала его не меньше.

Он водил ладонями по ее телу, лаская через рубашку грудь, бедра. Лен согрелся под его руками, стал мягче, податливее. Чуть сжимая пальцами соски, он расстегнул сначала одну пуговицу, потом другую, и вот наконец добрался губами до нежных округлостей, о чем мечтал все это время.

Проложив дорожку поцелуев от шеи к груди, он не оставлял без внимания и другие части ее тела. Рука его скользила от колена вверх, и даже через ткань он чувствовал жар и влагу ее лона. Видит бог, он мог с легкостью взять ее прямо сейчас: стоило расстегнуть пару пуговиц на штанах, задрать ее рубашку повыше – и все. Секундное дело.

– Ничего, кроме удовольствия, – пообещал и ей, и себе Гриффин, лаская ее лоно, увлажняя ткань ночной рубашки соками ее тела. – Даю вам слово, что ничего не возьму от вас, буду только давать.

Наверное, стоило отнести ее на диван или уложить на ковер, но ему этого было бы недостаточно. Он хотел чувствовать ее всю сам, а не делить ее тело с диваном, с ковром или со стулом.

Обхватив ее одной рукой, другой он ласкал ее лоно, исследовал ее укромные места, узнавал секреты.

Мало что в жизни приносило ему большее удовольствие, чем осознание, что он доставил женщине наслаждение. Во многих смыслах этот процесс был подобен решению головоломки. Анатомия у всех женщин одна, но ключевые с точки зрения наслаждения части тела поражают разнообразием и реагируют на одни и те же ласки женщины по-разному. По этой причине тот набор приемов, что прекрасно работает с одной, не годится для другой. Каждый раз словно совершаешь открытие, и путь к успеху лежит через самозабвение и неистощимость выдумки. Процесс познания чудесным образом вдохновляет сам по себе.

Но в тот миг, когда тайна раскрыта, когда видишь, что угадал и с техникой, и с точкой приложения усилий, ты чувствуешь себя на вершине мира. О, сладкий вкус победы! Когда женщина вдруг обмякает в твоих объятиях, а потом словно сжимается в кулак вокруг тебя. Ему нравилось ловить каждый вздох, каждый вскрик, извещавший о приближении пика наслаждения: одни женщины всхлипывали, другие стонали, были и такие, что смеялись или кричали. Он любил радовать каждую, что отвечала ему благодарностью за подаренное наслаждение, равно как и тех, что с умилительной стыдливостью кутались в одеяло.

Грифф не представлял, какой предстанет ему в такой момент Полина, но знал, что должен это выяснить, как знал и то, что ни одна женщина не остается собой на пике экстаза, меняются все, порой до неузнаваемости. Он ожидал потрясения: предчувствовал что-то необыкновенное, такое, чего прежде никогда не испытывал.

– Вы можете сказать «нет», – пробормотал он, приподнимая край рубашки.

– Не скажу.

Слава небесам! Он медленно продвигался вверх по ее обнаженному бедру, пока терпение его не иссякло. Все. Грифф понял, что взорвется, если не окажется не важно как, но в ней, и потому, раздвинув влажные складки, погрузил в нее палец.

Полина беззвучно вскрикнула, крепче стиснув его в объятиях, впиваясь ему в плечи ногтями.

– Вы испугались? – Он замер, несмотря на предельное возбуждение. – Хотите, чтобы я прекратил?

– Да, немного страшно. – Она посмотрела ему в лицо и судорожно сглотнула. – Но не останавливайтесь, иначе я умру.

Он снова завладел ее ртом, но на сей раз язык толкался в нее в том же ритме, что и палец: медленно внутрь, затем наружу. Почувствовав, что она готова, он добавил к первому пальцу второй, и мышцы ее лона сжались вокруг его пальцев. В паху у него болело нещадно. А Полина подалась навстречу и прижалась к нему животом. Он, конечно, мечтал не об этом, но все же лучше, чем ничего.

Грифф вынужден был прервать поцелуй, едва не задохнувшись, когда бедра ее стали совершать непроизвольные движения навстречу его руке.

Он начал шептать ей что-то на ухо, хотя знал, что она уже за гранью, что не в состоянии понять, что ей говорят, и потому бормотал все, что приходило на ум: какая она прелестная в лунном свете, какая храбрая и как он гордится ею, как она очаровала его прошлой ночью. Он говорил, как обожает целовать ее шею, как, увидев ее, усыпанную сахаром, представлял, будто медленно, с наслаждением слизывает с нее эту сверкающую сладость. А еще он сказал, что все еще не придумал, как пробраться в волшебную шкатулку из стихотворения Блейка.

Проводя пальцем по ложбинке между грудями, Грифф пробормотал:

– Я попробовал бы тебя здесь. Мне было бы так сладко, а потом…

Он протолкнул пальцы другой руки глубже, до самого конца, чуть сдавив в набухший бугорок.

Ответом ему был судорожный вздох и едва не мольба:

– Грифф…

– Да, вот так.

Ее дыхание участилось, ритм его сбился, словно одну за другой она брала все более высокие ноты. И наконец он услышал ту единственную, что так хотел услышать: полустон-полувздох, долгий, судорожный.

Чудесный звук. Мышцы ее сладостно сжались вокруг его пальцев, но в общем и целом пик ее наслаждения не был чем-то из ряда вон выходящим, на что он почему-то рассчитывал.

И все же он был потрясен не ее реакцией, а своей. Это был совершенно новый для него опыт. Он не испытывал уже знакомого привычного ликования: заслуженная гордость мужчины, сумевшего ублажить женщину, – нет, его переполняла нежность, мучительная и сладостная, желание холить ее и лелеять, оберегать от всяческих бед.

– Дело не в вас, – прошептал Гриффин, покрывая поцелуями ее макушку и борясь со слезами. – Кто бы он ни был, он вас не стоит. Это либо бесчувственный чурбан, либо глупец, либо просто зеленый юнец, который сам до конца не понимал, что делает. Но вы тут ни при чем. Понимаете?

Она прильнула к нему, тяжело дыша, и наконец подняла глаза:

– Вы проводите меня наверх?

Это было самым заветным его желанием – отправиться в спальню – а там пусть все летит к черту.

– Я ничего не стану требовать или просить, – заговорила она быстро. – Мне не нужны обещания – просто хочу знать, как это может быть хорошо. Вдруг это единственный шанс, что выпал мне в жизни. Я не леди, чтобы заботиться о собственной репутации, – до нее никому нет дела.

Нет, есть. Ему есть дело до нее и до ее репутации. Он привел ее в свой дом, взял под свою опеку. Леди она или нет, он должен обращаться с ней достойно.

Ладони скользнули по груди, по плечам сверху вниз, она быстро чмокнула его в шею и попросила:

– Пожалуйста, Грифф.

В паху с живостью отозвалось на ее приглашение.

«Это она, – прошептало неразумное сердце. – Я ее принимаю».

Но где-то там, глубоко внутри, вызревал и ширился страх: холодный, липкий. Слишком рискованно. Слишком рискованно для них обоих. Он не мог взять ее вот так, зная, что они неизбежно расстанутся. Расплатой за этот шаг будут долгие месяцы отчаяния.

– Я не могу. – Он погладил ее по волосам. – Дело не в вас: безумно хочу вас – сильнее, чем вы можете себе представить, но не могу.

Он отпустил ее и быстро, чтобы, не дай бог, не передумать, ушел, оставив ее в одиночестве.