– Господи! Ничего хуже просто не может быть? – раздраженно произнесла герцогиня.

– Можно мне взглянуть? – спросила Полина.

Воксхолл и все, что за ним последовало, осталось в дне вчерашнем, а сейчас, пасмурным утром, герцогиня и ее компаньонка коротали время в гостиной.

Герцогиня показала ей результат своих трудов: с вязальных спиц свисало нечто серовато-желтое, больше всего напоминающее дохлую крысу.

– Да, выглядит жутко, – вынуждена была признать Полина.

– Неверно. – Герцогиня прищелкнула языком. – «Жутко», а не «шутка». Над вашим произношением еще работать и работать, детка. Мы продвигаемся гигантскими шагами, но к завтрашнему вечеру все недочеты необходимо устранить. Вы же не хотите опозориться перед его величеством, верно?

– Я не собираюсь встречаться с его величеством, ваша светлость.

При одной мысли о завтрашнем дне у Полины начинала болеть голова и живот. Герцог и герцогиня Халфорд, а также мисс Симмз из Суссекса получили приглашение на бал в Карлтон-Хаус, в резиденцию самого принца-регента. Герцогиня очень рассчитывала на этот последний для Полины шанс произвести фурор в столичном высшем обществе.

– Даже если буду безукоризненно произносить все эти «х», «ш», и «ж», своей во дворцах я не стану. Ваша светлость, мне бы очень хотелось, чтобы вы оставили свои безнадежные мечты.

– Вы меня не убедите. У нас остался шанс, и мы должны его использовать.

Когда Полина спустилась к завтраку, Гриффа там не было, и герцогиня пришла к выводу, что ее надежды на Воксхолл не оправдались, хотя ей и не были известны некоторые подробности.

– Не говорите, что я вас не предупреждала, – сказала Полина. – Никогда он на мне не женится.

– По собственному желанию, возможно, и нет. – Герцогиня вернулась в кресло и с пылом заработала спицами. – Но ему придется сделать вам завтра предложение: таковы условия сделки. Если вы станете гвоздем сезона, он обещал на вас жениться.

Полина покачала головой.

– Вы должны признать очевидное, ваша светлость: это невозможно.

– Возможно. Я знаю, что это кажется маловероятным, но настал момент, когда мы сделаем рывок и с триумфом финишируем. Сегодня утром поработаем над дикцией, потом – урок танцев: я пригласила в дом учителя – после этого отработаем реверансы и приветственные речи. Я приобрела для вас набор прелестных колокольчиков на замену бокалам с водой. И конечно, мы закажем для вас самый красивый наряд. Я не намерена сдаваться. – Герцогиня приподняла свое жуткое вязанье. – Вы видите, что творится. Этому надо положить конец, и только вы в силах мне помочь.

Со вздохом Полина раскрыла Библию: сегодня ей предстояло читать только слова, начинающиеся с шипящих. Краем глаза заметила в дверях знакомую фигуру.

О черт! Грифф.

Ею тотчас овладело множество противоречивых побуждений: захотелось подлететь к нему, обнять, вытрясти из него душу, опрокинуть его на ковер. Где бы раздобыть эту хваленую флегму, чтобы не выдать себя с головой?

Но Полина могла бы не беспокоиться по этому поводу: герцогине было не до нее. Вскочив с кресла со спицами в руках, она лихорадочно искала взглядом, куда бы спрятать свое уродливое произведение, но не успела.

Герцог, нахмурившись, смотрел на мать, потом опустил взгляд на вязанье.

– Что, скажи на милость, это такое?

Очень хороший вопрос. И Полина рассчитывала, что теперь герцогине придется наконец дать на него честный ответ.

– Это?..

– Ну да, это.

С надменным видом она обернулась к Полине:

– Эта работа выполнена безобразно, мисс Симмз. Я ожидала от вас большего.

С этими словами герцогиня швырнула вязаную крысу вместе со спицами в камин.

– Ханжество, – с упором на трудный для нее звук «х» произнесла Полина, глядя в книгу, и, надо сказать, на сей раз дикция ее была безупречной.

Проигнорировав достижение своей ученицы, герцогиня обратилась к сыну:

– Ну и с чем ты пришел?

– Мне нужно кое-что тебе сказать.

У Полины радостно подпрыгнуло сердце. Может, он все же передумал, увидел пользу в том, чтобы облегчить душу. Она оторвала глаза от Библии, пытаясь приободрить его своим взглядом. «Пожалуйста, сделайте это. Вам станет стократ легче».

Но все зря: он даже не повернулся в ее сторону.

– Я отослал твое аметистовое колье ювелиру, – сообщил он спокойно матери. – Сломался замок.

Полина разочарованно вздохнула: глупо было рассчитывать на их честность.

Герцогиня подозрительно прищурилась.

– Сломалась застежка?

– Да. – Выдержке герцога можно было позавидовать. – Ты получишь свое колье обратно через несколько дней.

Конечно, получит, подумала Полина. Как только ювелир закончит изготовление точной копии изделия. Что за нелепая трата времени, денег и сил? Не проще ли просто сказать правду: колье украдено?

– Ты уверен, что его стоило отдавать в ремонт? – спросила герцогиня. – Может, мне следовало бы самой посмотреть, что не так с застежкой?

– В этом нет необходимости. К тому же оно уже у ювелира.

– Ха, – вклинилась в их диалог Полина, а когда они оба вопросительно на нее посмотрели, ткнув пальцем в Библию, сказала: – Вот: «Ханаан, сын Хана».

Почему в этой семье не принято просто разговаривать друг с другом? С начала сезона они живут под одной крышей, сидят вместе за столом… и при этом тщательно скрывают друг от друга то, что считают для себя самым важным. Герцогине так хочется поделиться нерастраченной нежностью, а Гриффин, как никто другой, нуждается в утешении. Полина оказалась как раз между ними: каждый поверял ей свои тайны, но при этом требовал молчания. Не дай бог кому оказаться на ее месте!

Они принадлежат к привилегированному сословию, у них есть все, о чем только можно мечтать: богатство, положение в обществе. Но больше всего им повезло друг с другом: у сына есть любящая мать, а у матери – любящий сын. Чего еще желать от жизни?

– Чепуха, – пробормотала Полина.

– Стих, – бросив на нее пренебрежительный взгляд, сказал Грифф.

– Что?

– Главу и стих назовите. – Он наклонил голову, заглядывая ей через плечо. – Мне бы хотелось знать, где именно святой Павел в своем послании к эфесянам использовал это слово.

Полина заерзала на стуле, заслоняя от него Библию.

– Это слово было написано карандашом на полях. – Пусть знает, не только он умеет складно врать.

– Кто-то делал пометки в семейной Библии? – Герцогиня, выгнув бровь, посмотрела на сына.

– Только не я. Ты же знаешь: я никогда не читал эту книгу.

– Хм. – Герцогиня позвонила в колокольчик, и когда появилась горничная, велела ей привести в гостиную всех домашних слуг.

Как только вся прислуга, от дворецкого Хиггса до поломойки Маргарет, выстроилась в шеренгу перед герцогиней, ее светлость обратилась к ним.

– Кто-то надругался над Священным писанием. Пусть тот, кто это сделал, выйдет на шаг вперед.

Разумеется, никто из них этот шаг не сделал, зато его сделала Полина, поднявшись со стула:

– Я соврала: не было там никаких заметок на полях. И есть еще кое-что, о чем вам следует знать, ваша светлость: герцог от вас кое-что скрывает.

В комнате наступила звенящая тишина.

А взгляд, которым окинул ее Грифф, проморозил ее до мозга костей. Гнев, обида, презрение – все было в этом леденящем взгляде. А еще предупреждение: «Только посмей!»

Полина отдавала себе отчет в том, что, если она сейчас нарушит данное ему слово и расскажет о его безвременно погибшей дочери, он никогда ее не простит. Как бы хорошо он к ней ни относился, какое бы наслаждение ни разделяли они прошлой ночью – не простит, а вычеркнет ее из своей жизни, стряхнет, как пылинку с рукава.

Полина судорожно сглотнула и прошептала:

– Аметисты. Герцог по своей доброте меня покрывает, но он не сказал вам всей правды, ваша светлость. Застежка не сломалась – колье с моей шеи сорвал вор.

Все слуги разом ахнули.

– О, мисс Симмз, – встревожилась ключница. – Вы не пострадали?

– Нет, со мной все в порядке, но вот моя репутация изрядно пострадала. Я гналась за вором по всему парку и кляла его на чем свет стоит. И колье пропало. – Полина повернулась лицом к герцогине. – Мне очень жаль, что так случилось. Но сейчас, сказав правду, я чувствую себя намного лучше. Не зря говорят, что исповедь врачует душу. И, раз уж мы все здесь собрались, может, стоит открыть друг другу тайны, что нас тяготят. Чтобы легче стало.

Она переводила взгляд с герцога на герцогиню и обратно.

«Ради бога, поговорите вы друг с другом!»

– Вы правы, – донесся голос из шеренги. – Мисс Симмз права. Я когда-то совершила дурной поступок и хочу сейчас в этом признаться.

Кухарка теребила фартук, слезы текли по ее пухлым щекам.

– В прошлом месяце ваша светлость заказал палтуса на ужин. Я пошла на рынок, но, сколько ни искала, приличной рыбы так и не нашла. – Толстуха спрятала лицо в фартук. – Вместо палтуса я приготовила треску. Под соусом. Никто ничего не заметил, но с тех пор я ужасно себя чувствую.

Полина подошла к всхлипывающей женщине и сочувственно похлопала ее по плечу.

– Ну, будет вам. Я уверена, что герцог вас простит.

– А я уронила золу на ковер в гостиной, – выпалила одна из горничных. – И прожгла в нем дыру.

– Но разве сейчас, когда признались в этом, вы не почувствовали себя лучше? – спросила Полина.

Горничная шмыгнула носом и подняла голову.

– Мне правда легче стало, мисс Симмз. Словно камень с души упал.

– Я рада за вас. Трудно жить, когда на сердце тяжесть.

Маргарет тоже решила внести свою лепту:

– Я видела Лоренса в буфетной – он там обжимался с горничной!

Герцогиня вытянулась в струнку.

– Лоренс!

Лакей побледнел.

Герцогиня строгим взглядом обвела горничных.

– Так которая из вас обнималась с ним в буфетной? Сделайте шаг вперед.

Вперед вышли сразу три девушки, а когда осмотрелись и увидели, что не одни, все устремили гневные взгляды на Лоренса.

Тот под их взглядами места себе не находил, лихорадочно соображая, что бы сказать в ответ.

– А Хиггс носит корсет! Вот.

Если он хотел отвлечь от себя внимание, то ему это удалось сполна. У всех присутствующих глаза поползли на лоб, а бедняга Хиггс покраснел как рак.

– Это не дамский корсет. Дворецкий должен иметь респектабельный вид.

Наступила неловкая пауза: никто не знал, что сказать.

А потом…

– Я не француженка, – раздался голос Флер.

– Что? – воскликнула герцогиня. – Этого не может быть!

– Но это правда. – Личная горничная герцогини сильно заикалась, глотала звуки – одним словом, дикция у нее была куда хуже, чем у Полины, да и говор провинциальный. – Я знала, что никогда не получу должность камеристки с моим выговором, вот и притворилась француженкой, чтобы говорить как можно меньше. Меня на самом деле Флора зовут. Простите. Пойду собирать вещи.

Она в слезах бросилась вон из комнаты, но герцогиня вышла следом.

– Флер… Флора, подождите!

В отсутствие ее светлости в комнате воцарилась тишина, пока ее не нарушил герцог, по своему обыкновению медленно захлопав в ладоши.

– Ну, спасибо, мисс Симмз: вы устроили нам весьма поучительное представление.

Полина прижала ладони к вискам. О боже!

Раздался звонок в дверь, но никто не шевельнулся.

– Мне тут в голову пришла мысль, – заметил Грифф. – Почему бы мне не открыть?

– Ваша светлость, позвольте мне, – очнулся Хиггс.

Грифф предупредительно поднял руку.

– Нет-нет. Должен признаться, я давно вынашивал тайное желание самому открыть дверь в собственный дом.

Грифф вышел, и Полина бросилась следом.

– Простите. Я понятия не имела, что все случится именно так. Но разве вы сами не видите: дом полон секретов, и от этого все несчастны. Но вы несчастнее всех. Вам надо рассказать о своем горе, открыть сердце.

– Единственное, что я намерен в данный момент открыть, это входную дверь. – Широкими шагами он подошел к двери и дернул за ручку, а увидев визитеров, пробормотал: – Превосходно. Вот чего недоставало для полного счастья.

Полина застыла, увидев не одно, а сразу два знакомых лица: Минерву, в девичестве Хайвуд, и ее мужа Колина Сэндхерста, лорда Пейна.

– Я так и знала! – Минерва протиснулась мимо стоявшего в дверях герцога и бросилась к Полине. – Не бойся, детка, мы не дадим тебя в обиду.

Раз уж Грифф взял на себя труд открыть дверь гостям, то решил ее за ними и закрыть, с горечью констатировав, что с приходом этой парочки перевес сил на стороне противника может оказаться критическим.

– Давно не виделись, Халфорд! – Пейн с добродушной улыбкой протянул ему руку.

«И еще бы столько же не видеться», – подумал Гриффин.

– Мерзкий развратник, – прошипела леди Пейн, глаза которой под толстыми стеклами очков метали гневные искры.

Прелесть! А Грифф еще удивлялся, что Колин в ней нашел.

– Жаль, что я оставила ридикюль дома!

Грифф понятия не имел, при чем тут ридикюль, но решил, что не стоит углубляться в этот вопрос: вести такого рода беседы в прихожей все же не принято.

Грифф провел гостей в свой кабинет – единственное место в доме, где они вряд ли наткнутся на рыдающую горничную. Звонить в колокольчик в надежде, что им принесут чай, показалось Гриффину пустой затеей, и посему он налил лорду Пейну бренди, а дамам предложил херес.

– Полина, что происходит? – воскликнула легковозбудимая жена Пейна. – Что он с тобой сделал?

– Всего лишь предложил место компаньонки герцогини, и я с радостью приняла это предложение.

– Так ли? – с нескрываемым скепсисом переспросила леди Пейн. – И где сейчас герцогиня?

– Наверху. Улаживает одну мелкую проблему с прислугой.

– Меня это не удивляет, – с ехидством прокомментировала Минерва. – В этом доме прислуге часто достается от хозяев. – Она многозначительно посмотрела на Полину, потом перевела взгляд на Гриффина. – И вы хотите, чтобы я поверила, что между вами не было ничего предосудительного?

– Вас это никоим образом не касается, как мне кажется, – заметил Гриффин. – С какой стати вы меня подозреваете?

– Речь не о подозрениях. Я знаю, на что вы способны. И моя к вам неприязнь базируется не неоспоримых фактах. Я была в вашем омерзительном «дворце наслаждений». – Леди Пейн обернулась к Полине. – Ты знаешь, что он превратил один из своих загородных домов в гнездо разврата?

Полина покачала головой.

– Нет, миледи. Мне не положено об этом знать. Я всего лишь компаньонка герцогини.

Грифф нахмурился. С чего бы вдруг Полина сделалась такой паинькой? Он не узнавал ее. Уж точно перед ним была совсем не та женщина, что ночью держала его в плену своих поцелуев.

– Этот дом имеет название – «Уинтерсет-Гранж», – доложила Полине очкастая инквизиторша. – Мы с Колином останавливались там в прошлом году на ночлег по пути в Шотландию. О, это место – обитель зла. – Минерву передернуло от воспоминания.

– И все же вы не отказались воспользоваться моим гостеприимством, – напомнил Гриффин. – И уж простите меня, леди Пейн, я не уверен в том, что ваши моральные принципы дают вам право кого-то осуждать.

– Что вы этим хотите сказать?

– К вопросу о той достопамятной поездке в Шотландию. Позвольте напомнить вам, что вы тогда находились в бегах и спешили оформить отношения с мужчиной, чья скандальная репутация была притчей во языцех всего Лондона и на брак с которым ваши родители согласия не дали. И, если вы позволите, я бы хотел добавить, что, остановившись в Уинтерсет-Гранже, вы назвались чужим именем. Мне помнится, Пейн представил вас как Мелиссандру, принцессу из какого-то затерянного в Альпийских горах королевства, обученную хладнокровно убивать политических соперников, но, увы, не обученную английскому языку. Да-да, он представил вас альпийской принцессой и наемной убийцей. И после этого вы называете меня извращенцем?

Минерва держалась с завидным достоинством.

– Вы делали мне нескромные предложения, а еще предложили Колину сыграть на меня в карты. Что вы на это возразите?

Гриффин развел руками.

– Альпийская принцесса. Убийца.

Она смотрела на Гриффина так, словно надеялась испепелить взглядом.

– Признаю, что та сцена, которую вы застали, войдя в мой дом, была несколько фривольного толка, но и вы едва ли можете назвать себя святой, попавшей на дьявольскую вечеринку. Вам не приходило в голову, что мы все могли измениться за прошедший год?

– Люди не меняются, – возразила леди Пейн. – По сути не меняются.

Гриффин отошел к окну. Этот разговор его злил и слегка пугал. Минул целый год с тех пор, как он в последний раз занимался чем-то предосудительным. Его жизнь изменилась кардинально, и никто этого не заметил: ни Пейн, которого он когда-то считал близким другом, ни даже его мать. Общество навсегда навесило на него ярлык распутника и повесы, и репутация любого, кто окажется рядом с ним, включая Полину, будет погублена.

Итак, вот цена, которую пришлось заплатить за распутную юность. Прошлой осенью он больше всего на свете мечтал о том, чтобы дочь его стала полноправным членом общества, чтобы к ней относились с должным уважением. Теперь ее нет, так что не придется отвечать за ошибки молодости своего отца, стыдиться его. Может, так даже лучше для нее.

Гриффин сделал большой глоток бренди, когда к нему подошел Пейн и спокойно и рассудительно заговорил:

– Послушай, Халфорд. Моя жена, может, и сказала сгоряча лишнее, но, поверь, мы тут не для того, чтобы учить тебя жизни или тем паче осуждать. Мы лишь волнуемся за Полину. Я провел много вечеров в «Быке и цветке». Не будет слишком большим преувеличением сказать, что ее приветливая улыбка и проворство, с которым она подносила мне эль, пару раз спасли мне жизнь. Она хорошая девушка и желает всем только добра.

Гриффин едва сдержался, чтобы не выругаться вслух.

– Ты ее совсем не знаешь, а вот мне кое-что известно о ее семье: за нее совсем некому постоять.

– Теперь – есть! – рявкнул Гриффин.

Пейн многозначительно приподнял бровь.

– Есть, значит?

– Есть.

– И ты уверен, что она тоже этого хочет?

– Она умная взрослая женщина. Спросите ее сами. – Грифф отошел от окна. – Мисс Симмз, если вас волнует мой послужной список или вы недовольны условиями нашего договора, а также если желаете покинуть этот дом по любой из причин, я сегодня же выпишу вам банковский чек, и вы можете уехать с лордом и леди Пейн.

Полина переводила взгляд с Гриффина на его гостей и обратно, словно бы тщательно обдумывая его предложение.

Господи, может, ей действительно следует оставить его сейчас?

– Ну? – спросил он чуть хрипловато. – Вы хотите уехать?