Укрывшись от любопытных глаз в гостиной леди Райклиф, Полина постепенно приходила в себя. Сюзанна – именно так она попросила обращаться к ней – гостье подала вторую чашку чая, заметив:

– Ну и неделя у вас выдалась, дорогая.

Полина смотрела на ароматный напиток в тонкой фарфоровой чашке, дивясь превратностям судьбы. Как причудливо все переплелось в этом мире! Совсем недавно она подавала чай знатным дамам в «Быке и цветке», а теперь вот сама леди Райклиф потчует подавальщицу из трактира.

– Да, скучной ее не назовешь.

Ее невеселая исповедь заняла часа два, не меньше. Разумеется, Полина рассказала леди Райклиф не все – кое-какие пикантные подробности обошла молчанием. И о дочери Гриффина тоже ничего говорить не стала, верная данному слову.

– Я знала, что Халфорд – негодяй, – безапелляционно заявила леди Пейн, которая также настояла на том, чтобы Полина звала ее просто Минервой, взяв с блюда очередное пирожное.

– Вы ошибаетесь, – возразила Полина. – Он хороший… нет, прекрасный человек.

И этого «прекрасного человека» она предала. Стоило Полине закрыть глаза, как перед ее внутренним взором вставало его лицо, его полный ледяного презрения взгляд. Это воспоминание будет преследовать ее вечно, не давая забыть ни на мгновение, как она перед ним виновата. Возможно, не стоило так далеко заходить, но ей очень хотелось ему помочь…

И кроме того, она боялась не за него, за себя.

– Он действительно предложил вам стать его женой? – уточнила леди Райклиф.

Полина кивнула.

– И вы отказались?

– Должно быть, вы считаете меня дурой.

– Вы не дура. – Сюзанна, желая приободрить, пожала ей руку.

Нет, дурой Полина не была и сама это знала, а вот трусихой – да: запаниковав, оттолкнула Гриффина.

То, что он предлагал, казалось безумием. Пожениться? Чтобы она стала настоящей герцогиней? Элегантной дамой, предметом восхищения сливок столичного бомонда? Этому никогда не бывать. И толпа, что собралась возле дома Халфордов, это знала. Полина надолго запомнит, как ее хватали за одежду, как кричали ей в уши оскорбления все эти люди.

Грифф мог утверждать, что ему нет дела до сплетен, но это легко говорить. Он, герцог, никогда не был предметом насмешек и не знал, что такое занимать самую последнюю ступеньку на социальной лестнице, а если бы Полина попыталась жить в его мире, то ей пришлось бы встать как раз на это место. Навсегда. Без надежд на продвижение. Даже если бы у нее самой хватило стойкости всю жизнь сносить насмешки и колкости, то подвергать такой пытке Даниэлу она не имела права.

– Вы правильно сделали, что отказали ему, – заключила Минерва, – но мы не можем допустить, чтобы все закончилось именно так.

«Мы»?

К чему это им? Спасибо и на том, что не оставили на растерзание толпе и дали возможность перевести дух перед возвращением домой. Если бы помогли еще и добраться до Спиндл-Коув, она была бы им несказанно благодарна.

– Сегодня вечером бал, – сообщила Минерва, поправляя очки. – Вы должны там обязательно присутствовать.

– Зачем? Герцог там едва ли будет.

– И что с того? При чем тут герцог? Вы должны доказать всем этим сплетникам и сплетницам, что они вам нипочем, а также себе, что способны на это.

Легко сказать. А способна ли она на такой шаг?

Полина покачала головой. Как-то в Спиндл-Коув, обслуживая посетительниц в «Быке и цветке», сама того не желая, она оказалась на лекции. Шарлотта Хайвуд рассказывала о подводных пещерах и гигантских ящерицах, живших в допотопные времена. Так вот, проще было бы отыскать этих доисторических монстров в Спиндл-Коув, чем утереть нос лондонскому бомонду.

– Я не могу, – созналась Полина. – Я не знаю, как туда добираться. И потом, мне нечего надеть.

– О, это все решаемо. Мы обо всем позаботимся, – сказала Минерва, и они с Сюзанной ударили по рукам в знак согласия. – Все, что требуется от вас, это набраться мужества. Мы вас поддержим. Леди из Спиндл-Коув должны держаться друг за друга.

– Но я не леди…

– Это совершенно не важно, – заметила Сюзанна. – А кроме того, я не верю, что вы были простой служанкой.

У Полины потеплело на душе. Она действительно отличалась от других девушек, зарабатывавших себе на хлеб в заведениях вроде «Быка и цветка». Видимо, это бросилось в глаза не одному Гриффину. Разумеется, она не дотягивала до стандартов леди Хауфнот и иже с ней и уж тем более до стандартов герцогини, но ни Сюзанна, ни Минерва, ни другие барышни, сбегавшие в Спиндл-Коув, спасаясь от гонений света, не отвечали вышеперечисленным стандартам.

С ними, с Сюзанной и Минервой, Полина чувствовала себя легко и свободно: она была своей для них, а они – для нее. С непреложной уверенностью она теперь осознавала, что нашла свое место в жизни. Оно в собственной уютной, чудесно пахнущей кожей и переплетным клеем библиотеке, которая станет тем местом, где любая из девушек, потерявшихся в этом неприветливом и сложном мире, сможет найти свою тихую гавань.

Книги станут ее друзьями и советчиками, и еще рядом с ней будет сестра, единственный человек, который любит ее всем сердцем, не стыдясь, не ставя ей условий. И такую любовь не купишь ни за какие деньги, даже если твое состояние – четвертое по величине во всей Англии.

– Я хочу уехать домой, – сказала Полина. – Как можно быстрее.

– Вначале на бал, а потом домой, – не согласилась Минерва.

Полина покачала головой.

– Мне необходимо быть в Спиндл-Коув завтра – я обещала сестре.

– Но одно другому не мешает. Самый быстрый способ добраться до Спиндл-Коув – это почтовый дилижанс. А он, насколько мне известно, выезжает из Лондона не раньше полуночи. Я права, Сюзанна?

– Полагаю, да, – откликнулась леди Райклиф. – Полина, если вы побудете на балу хотя бы пару часов, мы все равно успеем доставить вас к дилижансу вовремя.

Полина пребывала в нерешительности.

– Миледи? – В комнату с виноватым видом вошла горничная. – Прошу прощения, но к мисс Симмз посетитель.

У Полины сердце затрепетало как пойманная птица.

– Если это герцог, я…

Горничная совсем растерялась.

– Герцог?.. Нет, мадам. Вас спрашивает леди. И она принесла много всяких коробок и свертков.

– Мисс Симмз, это я.

Полина поднялась с кресла.

– Флора, что вы тут делаете?

Девушка опустила глаза и, не зная, куда деть свои мешки и свертки, сказала:

– Они… они меня уволили.

– Уволили? О нет! За что?

– Я сама виновата. Ее светлость выгнала меня, отказавшись давать рекомендации, так что теперь мне не найти места. Вот я и подумала: если подготовлю вас к сегодняшнему балу так, чтобы всех ослепила ваша красота, и это попадет в газеты, то, возможно, меня кто-нибудь захочет взять на работу. Прошу вас, мисс Симмз, окажите мне услугу.

– Флора, я бы рада помочь, но не знаю как. Может, вам лучше обратиться к леди Райклиф или леди Пейн…

Горничная покачала головой.

– Это должны быть только вы, потому что все внимание будет приковано к вам, мисс Симмз. Вы немало потрудились на этой неделе, как и мы все. И потом, это платье… оно сшито для вас и больше никому не подойдет.

С этими словами девушка достала из самой большой коробки необыкновенной красоты серебристое платье.

Полина, не в силах вымолвить ни слова, потрясенно уставилась на наряд.

Платье с завышенной талией и струящимися юбками, изящным маленьким лифом и корсетом из китового уса и рукавами-фонариками казалось соткано из воздуха, переливалось и мерцало. При ближайшем рассмотрении оказалось, что тонкая прозрачная ткань поверх серебристого атласа искусно расшита крохотными кристаллами. Это платье по праву можно было назвать произведением искусства.

– О, Полина, – выдохнула Сюзанна, – любой мужчина, увидев вас в этом наряде, непременно падет к вашим ногам, а если нет…

– Пусть тогда съест собственную шляпу, – закончила за нее Минерва, злорадно потирая руки. – Сделайте то, о чем вас просят, Полина: отомстите за всех отвергнутых женщин, за всех, кем пренебрегли, над кем глумились. Это ваш шанс совершить по-настоящему добрый поступок – не упустите его.

Полина благоговейно коснулась мерцающей ткани. Ей незачем и некому доказывать свою значимость, не нужен и роскошный гардероб или богатство, приличествующие герцогине, но появиться на людях в этом платье она должна хотя бы раз, ведь оно было сшито для нее.

– Хорошо, – наконец сдалась Полина. – Будь по-вашему.

– Один момент, – сказала Сюзанна. – Мы станем делиться задуманным с мужьями?

– Нет, ни в коем случае! – заявила Минерва. – А то Колин присвоит всю славу себе. Пусть это будет наша с вами победа, и ничья больше. Мы всем покажем, на что способны леди из Спиндл-Коув.

Полина не чувствовала особой уверенности, что их предприятие ждет успех, и, по правде говоря, сильно сомневалась, что даже в этом платье не будет смотреться в столь изысканном обществе белой вороной, но зато после бала можно уехать домой с гордо поднятой головой. Никто не посмеет тогда сказать, что она испугалась.

– Коринфские капители. – Отчего эти два слова сорвались у нее с языка, она и сама не поняла, глядя на роскошную колоннаду перед фасадом резиденции принца-регента.

– Что-что, Полина?

– Верхние части вон тех колонн. Это коринфские капители.

За эту неполную неделю в Лондоне Полина успела забить голову самыми разными сведениями в поразительно широком ассортименте. Увы, чему она так и не научилась – так это искусству скрывать тревогу и волнение. Впрочем, глядя на Сюзанну и Минерву, она могла утешиться тем, что эти леди тоже не слишком преуспели в этой науке. По всему было видно, что они сильно нервничают.

– Балы не наша стихия, – призналась Минерва. – Наверное, стоило вас об этом заранее предупредить.

– Ничего страшного, – попыталась успокоить ее Сюзанна. – Мы все время будем держаться вместе.

Пока они втроем медленно продвигались к парадному входу, Сюзанна, самая высокая из них, вытягивая шею, пыталась рассмотреть за головами тех, кто шел впереди, что происходит у входа.

– Вот черт, они просят каждого назвать имя и сверяются со списком.

Плохие новости. Полина знала, что в начале недели она была в списке, но после сегодняшних событий ее наверняка вычеркнули. Или, возможно, внесли в другой список – тех, кого нельзя впускать ни в коем случае.

– Вы могли бы назваться чужим именем, – предложила Минерва. – Например моим. Я не стану возражать. Все подумают, что своему чудесному преображению я обязана тем, что решила вдруг снять очки.

– Нет, – с улыбкой ответила Полина. – Вы очень добры, но я не могу принять ваше предложение. Или я буду самой собой, или не буду вовсе.

Вместо того чтобы двигаться в очереди вместе со всеми, Полина решила приотстать. Ей не хотелось, чтобы на леди Райклиф и леди Пейн пала тень ее скандала. Они привезли ее сюда, но за последствия она ответит сама, не навлекая беду на других.

Не может быть, чтобы в бальный зал можно было попасть лишь с парадного входа. Должен быть и другой вход, для прислуги. Вот им она и воспользуется. В конце концов, она была и оставалась прислугой.

Проведя украдкой рекогносцировку на местности, Полина нашла заветную дверь и, открыв ее, оказалась в узком длинном коридоре. Пройдя мимо помещения, где, судя по жару и звукам, оттуда доносившимся, располагалась дворцовая кухня, она увидела лакея с подносом, наполненным пустыми бокалами, и поняла, что должна идти туда, откуда он пришел.

Дойдя до лестничного пролета, Полина остановилась и прислушалась. Сверху раздавалась музыка. Полина поднялась на этаж выше, свернула по коридору направо, потом еще раз направо…

И едва не столкнулась с нарядно одетым джентльменом.

– Простите, – сказала она скороговоркой. – Я…

Переведя взгляд с начищенных сапог на лицо господина, она едва не вскрикнула.

«Вот блин!»

Безупречно подогнанный по фигуре фрак. Белые перчатки. Свежий багровый рубец на левой щеке.

– Лорд Делакур.

Грифф был прав – шрам скорее всего останется у него на всю жизнь.

Вот и поделом ему.

– Я знал, что увижу вас здесь.

– Прошу прощения…

Полина попыталась проскочить мимо, но Делакур успел схватить ее за руку.

– Я не позволю вам осуществить задуманное. Мы с Халфордом всю жизнь знакомы, и я знаю, что ему на пользу, а что во вред, даже если он сам этого не знает.

Сердце ее подпрыгнуло. Стало быть, Гриффин тоже здесь?

– Пустите меня!

Делакур не внушал ей страха, хотя был мужчиной крупным и неслабым. И, что еще важнее, он здесь, в отличие от нее, в своей стихии, а значит, друзей на этом балу у него никак не меньше сотни, не то что у нее – раз-два и обчелся.

В честном бою его не одолеть, и если она не придумает, как его перехитрить, то на бал ей не попасть никогда. Как, впрочем, и на дилижанс.

– Чего вам надо? Денег? – Делакур отпустил ее руку и, достав из нагрудного кармана банкноту в пять фунтов, помахал ею у нее перед носом. – Так возьмите их и убирайтесь. Воспользуйтесь выходом для прислуги – вам, подавальщице из трактира, здесь не место.

Щеки Полины вспыхнули. Кто он такой, чтобы указывать, где ее место? И вот уже она видела перед собой не Делакура, а отца, когда тот вырывал у нее из рук ее сокровище – книгу, раздобытую в трактире. Делакур олицетворял все те двери, что с шумом захлопывались перед ее носом, потому что таким, как она, там не место.

Ей захотелось огрызнуться, чем-нибудь в него швырнуть, плюнуть в лицо.

Но ситуация требовала от нее иного.

Гордо расправив плечи, она окинула его долгим взглядом, наполненным до краев ледяным презрением, и с превосходной дикцией произнесла:

– Идите к черту!

И пока Делакур приходил в себя, проскользнула мимо него и оказалась в ярко освещенном вестибюле дворца, среди толпы гостей, собравшейся у входа в бальный зал. Полина решила не искушать судьбу и действовать быстро, пока не пропал запал. Конечно, лезть вперед, в обход очереди, не слишком вежливо, но весь город уже знал, что она не леди, и уронить себя в глазах этих высокородных господ еще ниже она все равно бы не смогла.

Полина назвала себя мажордому, и он громко объявил:

– Мисс Симмз из Суссекса.

Повисла гробовая тишина, если не брать в расчет громкий стук ее сердца. Руки Полины дрожали, и, чтобы скрыть дрожь, она стиснула их в кулаки, прижав к бокам.

«Дыши ровно!» – приказала она себе.

А затем: «Иди!»

Полина вспомнила про воображаемый канат, привязанный к пупку, и он тут же потянул ее за собой, вниз по широким ступеням короткой лестницы. Она шла, и платье ее, отражая свет сотен свечей и ламп, отбрасывало мерцающие блики во все стороны.

Войдя в зал, Полина поспешила укрыться за раскидистой пальмой в горшке, выискивая знакомые лица в толпе. Где же Минерва и Сюзанна? Да, она приняла решение пройти сквозь неминуемый позор в одиночестве, но сейчас отчего-то мужество ее покинуло.

И тогда… она увидела Гриффа, шагавшего прямо к ней: высокого, подтянутого, в безупречно сидящем черном фраке. С насмешливым блеском в глазах.

Ох уж этот трепет!.. Сейчас она уже не была уверена, что сможет дать объяснение этим ощущениям.

– Я не знала, что вы здесь будете, хотя и надеялась, – задыхаясь от волнения, произнесла Полина. – Мне необходимо было увидеть вас еще раз, сказать, что я виновата. Вы были правы: я испугалась. Боюсь и сейчас, если честно. Не уверена, что смогу сделать то, что должна. Но если вы…

Закончить ей он не дал:

– Вам не следует здесь находиться.

Полину охватил ужас. Для нее мнение всех этих людей не имело особого значения: пусть себе перешептываются, пусть сторонятся ее, пусть даже устроят ей бойкот, – но если даже Грифф…

Но он вовсе не отвернулся от нее, а, взяв под руку, уже иным, более мягким тоном повторил:

– Вам не следует здесь находиться. Самая красивая женщина в этом зале не должна прятаться в углу за пальмой. Выходите. Или окажется, что Флора зря старалась.

Полина в растерянности подняла на него глаза.

– Так это вы все устроили: послали ко мне Флору. И платье. Вы ее не уволили…

Гриффин чуть заметно усмехнулся.

– Вы не пришли бы сюда, попроси об этом я.

Полина ожидала чего угодно, но только не этого.

– Я думала, вы сердитесь на меня.

– Я был в гневе, признаю. Примерно… минут десять. Возможно, даже пятнадцать. А потом пришел в себя. – Грифф потянул ее за собой, вынуждая покинуть убежище. – Пойдемте. Уговор есть уговор: вам надлежит исполнить то, что обещали, а я должен вас кое-кому представить в полном соответствии с протоколом.

«Только не принцу-регенту!» – беззвучно взмолилась Полина.

Но на деле все вышло еще хуже,

Гриффин подвел ее к семейке Хауфнот, хотя все три леди: мать и обе дочери, – одинаково презрительно поджав губы, демонстративно смотрели в сторону.

Что за игру затеял Грифф на этот раз?

– Леди Хауфнот, – с поклоном поздоровался герцог, вынудив матрону обернуться. – Какое счастливое совпадение! Я знаю, что вы мечтали продолжить знакомство с мисс Симмз, и вот она здесь.

На обильно припудренной физиономии леди презрение сменилось ужасом, и, запинаясь, она пробормотала:

– Я не думаю…

– Но случай нам представился прямо-таки идеальный. Лучшего места и времени не найти, вы согласны? Скажу вам больше. – Он взял из рук остолбеневшей матери семейства миниатюрную книжечку для записи танцев и ангажементов и, воспользовавшись вложенным в обложку миниатюрным карандашом, начал писать и говорить одновременно: – Позвольте мне записать ключевые подробности, чтобы в завтрашних скандальных газетенках ничего не напутали. Мисс Симмз родилась в Спиндл-Коув, очаровательном городке в Суссексе. Ее отец – фермер, владеющий тридцатью акрами земли и скотиной. О поголовье стада сообщить, увы, ничего не могу.

Полина в изумлении наблюдала, как Гриффин поверяет записной книжке леди Хауфнот едва ли не всю историю их с ним отношений, начиная с момента, как он оказался в Спиндл-Коув, не утаивая роли его собственной матери во всем произошедшем. Сообщил он и о том, как выглядела Полина при их первой встрече: чумазая, обсыпанная сахаром. О посещении коттеджа и встрече с родителями Полины он тоже поведал, как и о последовавшей за этим визитом сделке. Гриффин говорил простым языком, не опускаясь до сарказма, а кое-какие важные моменты все же решил подчеркнуть: «Бык и цветок»… тридцать акров… тысяча фунтов.

– Теперь вы понимаете, – закончив, добавил герцог, – что я привез мисс Симмз в Лондон, дабы досадить своей матери и отбить у нее всякое желание пытаться меня женить. Мисс Симмз по условию нашего договора должна была стать всеобщим посмешищем, шутихой, анекдотом, над которым будут хохотать еще долго и после ее отъезда.

Одна из дочерей леди Хауфнот захихикала, и мать шлепнула ее по запястью сложенным веером.

– Нет-нет, – возразил Гриффин. – Смейтесь на здоровье, прошу вас. Право же, это так смешно. Подавальщица из трактира, которой дает уроки сама герцогиня! Вы можете себе такое представить? Но главной изюминкой были занятия по исправлению дикции. Матушка что есть сил билась над звуком «х».

– Правда? – Леди Хауфнот скептически вскинула бровь. – Не думаю, что ее протеже особенно продвинулась в обучении.

– О, напротив. Прогресс весьма заметный. Покажите им, мисс Симмз.

Полина плотоядно улыбнулась и протараторила.

– Хавронья, хайло, халда, хамка!

Затем, гордо оглядев присутствующих и повернувшись к Гриффину, она как ни в чем не бывало поинтересовалась:

– Как вам?

– Превосходно! – просияв, резюмировал тот.

– Не желаете записать?

– Конечно. – Грифф быстро записал иллюстрирующие прогресс мисс Симмз примеры в бальную книжку леди Хауфнот, продолжая тем временем говорить: – Но вы еще не знаете самого смешного. Видите ли, я думал разыграть свою мать, а заодно с ней и весь Лондон, но случилось так, что сам оказался жертвой собственного чувства юмора.

Матрона насупилась:

– Потому что растеряли остатки фамильной чести и репутации?

– Нет. Потому что безнадежно влюбился в эту подавальщицу из трактира и сейчас не могу представить своего счастья без нее. – Грифф оторвал глаза от книжки и пожал плечами. – Упс!

Все три дамы Хауфнот буквально остолбенели и в ужасе уставились на него. Жаль, что нельзя запечатлеть этот момент на бумаге: было бы чем поднять себе настроение унылым дождливым днем, подумала Полина.

Гриффин подточил грифель ногтем большого пальца и, по слогам проговаривая каждое слово, дописал:

– Безнадежно… влюбился.

– Не забудьте про «упс!», – напомнила Полина, заглядывая ему через плечо. – В этом весь смак.

– Да. Согласен. – Гриффин поднял глаза, и их взгляды встретились. – Вы правы.

Они стояли и смотрели в глаза друг другу, забыв обо всем и обо всех.

Это был лучший момент за всю неделю: герцог показал себя во всей красе – само совершенство, насмешливый, остроумный, чудесный мужчина.

– Не вальс ли заиграли? – вдруг воскликнул, не обращая ни на кого внимания, Грифф, после чего вернул испещренную записями бальную книжку хозяйке и с притворным сожалением заметил: – Какая досада, но здесь больше не осталось места, леди Хауфнот! Пожалуй, мы с мисс Симмз потанцуем, раз все равно негде писать.

Гриффин вывел Полину на середину зала и, обхватив одной рукой за талию, а в другой зажав ее ладонь, закружил в танце.

Почти сразу же прочие пары стали куда-то исчезать: сначала по одной, потом по две… по три – и чем меньше танцующих оставалось вокруг них, тем увереннее себя чувствовала Полина. А потом случилось чудо: ее охватил восторг! Что с того, что все эти люди считали для себя зазорным находиться рядом с ней? Зато оркестр играл для них одних и этот роскошный, богато убранный зал в королевской резиденции словно тоже принадлежал им одним.

– Полагаю, теперь вы довольны мной – ведь свои обязательства по договору я выполнила, – заметила Полина. – Я не стану королевой бала ни сегодня, ни когда бы то ни было. И общество меня никогда не примет.

– Вы правы.

Полина подумала, что после этих слов их танец закончится, как закончится вообще все, но Грифф как ни в чем не бывало все кружил и кружил ее по залу.

– Думаю, достаточно, – попыталась Полина прояснить ситуацию. – Я провалилась с треском, и в этом никто уже не усомнится.

– О да. Вы настоящая катастрофа. Гигантского масштаба. Сокрушительная и прекрасная. Стихийное бедствие. – Он чуть отстранился, любуясь ею. – И даже не представляете, как я горжусь вами.

Слова его были подобны нежному теплому объятию. Они оба понимали, что ей никогда бы не удалось убедительно притвориться девушкой из высшего общества: таких, как Хауфнот, непросто ввести в заблуждение, – но он и не пытался представить ее таковой. Гриффин предельно открыто бросил вызов всем, перечеркнув тем самым всякую надежду на то, что высший свет когда-либо примет ее в свои ряды.

Но это был и триумф Полины: наконец-то она могла считать себя победительницей. Служанка, покорившая пусть и не высший свет, но одного из его самых строптивых, самых непокорных представителей, заслуживала этого звания.

Пусть всего на один вечер.

Гриффин окинул ее восхищенным взглядом.

– Вы вся светитесь. Как в тот, первый день.

Полина рассмеялась:

– Ну уж сравнили. Ничего похожего!

– Нет, как тогда. Вы сверкали.

– То был сахар.

– Вы меня не убедили. Я думаю, это были вы – вы сами. – Голос его понизился до ласкового шепота. – Это всегда были вы.

Комок встал в горле Полины, и она с трудом его проглотила.

Краем глаза она заметила в углу нескольких гвардейцев принца-регента, сжимавших эфесы сабель. Если они с Гриффином не покинут танцевальную площадку в ближайшие минуты, неприятностей не избежать. И тогда этот вечер действительно запомнится всем надолго.

– У нас пара минут, не больше.

– Так давайте же не тратить их впустую! – беспечно воскликнул Грифф. – Вот я, герцог, вальсирую со служанкой, причем обнимаю ее у всех на виду. – Для пущего эффекта он повел плечами. – И что я чувствую? Что рушится мировой порядок? Или что я рассыпаюсь на части?

Губы у Полины дернулись в попытке улыбнуться.

– Возможно, это всего лишь подагра. Я слышала, что представители высшего общества часто страдают от этого недуга.

– Ну а я слышал, что служанки порой вкусны, как спелые ягоды. – Он прикоснулся губами к ее губам, и Полина едва не вскрикнула. – Ну вот. Теперь я поцеловал вас у всех на глазах, что шокирующе неприлично, но вовсе не смущен и намерен повторить.

Грифф остановился посреди зала и на глазах у изумленной публики страстно поцеловал Полину в губы. В наступившей тишине его вопрос, насмешливо прозвучавший через некоторое время, был подобен удару грома:

– Интересно, что на это сказала бы миссис Уортингтон?

Полина этого не знала, но услышала, как где-то пробили часы, отчего ее сердце забилось в панике.

Дилижанс!

– Мне пора. Простите, но иначе я не попаду домой вовремя. – Она вырвалась из его объятий. – Я дала слово сестре, как, впрочем, и вы.

Полина, не чуя под собой ног, бросилась прочь из бального зала сначала вверх по лестнице, потом вниз, в вестибюль.

– Подождите! – окликнул ее с верхней площадки Грифф.

– Не надо, ничего не говорите! Мне и так тяжело, – бросила она на бегу.

– Полина, вы не можете уехать прямо сейчас!

Полина бежала как могла быстро, но Гриффин все же оказался быстрее. Чертовы каблуки! Споткнувшись в очередной раз, она стащила туфельку с ноги и в сердцах швырнула через плечо. Гриффин увернулся и схватил Полину под руку.

– Подождите.

– Просто дайте мне уйти.

– Я и не пытаюсь вас остановить.

Его ответ разом выбил из нее весь боевой дух.

– Нет?

– Нет. – Лицо его сделалось серьезным. – Вы должны ехать. Поезжайте домой к вашей сестре и откройте там собственную платную библиотеку. Вы об этом мечтали, и заслужили, чтобы мечта ваша осуществилась. А что до меня… У меня тоже есть кое-какие дела. Думаю, мне давно пора взяться за ум и жить так, как завещали мои хваленые предки.

– Вы не шутите?

Он кивнул с мрачной торжественностью.

– И для начала я намерен стать человеком слова: как и обещал, вернуть вас домой к субботе.

Вот оно и настало, время расставания. Полина только сейчас поняла, что герцог не блефует и отпускает ее с миром. Она уедет в Спиндл-Коув и будет там лавочницей, а он вернется к той жизни, что ему ближе. И они окажутся друг от друга дальше, чем тогда, когда встретились.

О боже! Ведь они могут никогда больше не встретиться!

– Вас ожидает карета, запряженная самой быстрой шестеркой коней. Но вначале я должен отдать вам это. – Гриффин полез в карман.

При мысли о деньгах Полине сделалось не по себе, и она вдруг сказала:

– Я не могу их взять.

– Но мы же договорились.

– Да, знаю. Раньше взяла бы, а сейчас… – Она пожала плечами, вспомнив Делакура с пятифунтовой банкнотой. – Не могу, иначе буду чувствовать себя дешевкой.

– Ладно. Но это вы должны взять. – Он достал из кармана монетку и, вложив ей на ладонь, сжал пальцы. – Для Даниэлы. Простите, но пенни у меня не нашлось.

О, Грифф!

– Я жду от вас великих свершений, Полина. – Он прикоснулся к ее щеке. – Окажите мне услугу и ждите того же от меня, ладно? Видит бог, никто другой от меня этого не ждет.

И с этими словами он вернулся в свой блестящий аристократический мир. Полина разжала пальцы и уставилась на золотой соверен у себя на ладони.

«Ох уж эти мне герцоги с их проблемами!..»

Грифф, наблюдая за матерью, которая медленно обходила комнату, разглядывая стены, раскрашенные невообразимыми радугами и гарцующими арабскими скакунами.

– Я хотел тебе рассказать, просто не знал как. Она умерла так быстро, а потом…

Голос его сорвался, и герцогиня молча подняла руку, давая понять, что дальнейшие слова бессмысленны. Ей ли было не знать, что такое страдать тихо, не теряя самообладания, что такое держаться стойко, как подобает герцогине, в любых испытаниях. Он знал, как она воспримет новость о смерти внучки, и потому не хотел ей говорить. Но его мать настоящая герцогиня, и если бы он действительно знал ее, то знал бы и другое: она никогда ничем не выдала бы своих страданий.

Получается, что он совсем не знал свою мать.

Она повернулась к нему, и в глазах ее стояли слезы.

– О, Гриффин, я так переживала за тебя. Я знала, что ты страдаешь, и понимала: причина должна быть серьезной, поскольку выглядел ты ужасно.

Гриффин беспомощно развел руками:

– Прими мои извинения.

Герцогиня вздохнула:

– Я так надеялась, что мне не придется… Никуда не уходи.

Она вышла из комнаты, а когда вернулась – буквально через минуту, – из-под мышки у нее торчало самое уродливое изделие, которое только можно связать на спицах. Это оказалось кашне – Грифф понял, когда она обернула им его шею раз, второй…

В недоумении Гриффин поднял глаза на мать.

– Откуда это?

– Вязанье? Или любовь, которую оно олицетворяет? Я бы предпочла не говорить о вязанье. А что до любви… Так она никогда никуда не исчезала. Даже когда мы о ней не говорили.

Грифф поднялся с табурета и поцеловал мать в щеку.

– Я знаю.

Уже столько лет мать была единственным близким для него человеком, а он – для нее, но Грифф подозревал, что они оба избегали признаваться в этом не только друг другу, но и себе. Их обоих пугало одиночество, и они пытались скрыть свой страх за холодностью, бравадой или иронией.

Она прикоснулась своей маленькой сухой рукой к его щеке.

– Мой дорогой мальчик, мне так жаль.

– Как ты смогла это вынести? Как у тебя хватило сил пережить это трижды?

– Не так стойко, как ты. Кроме того, мне никогда не приходилось нести свое горе в одиночестве. – Герцогиня еще раз обвела взглядом раскрашенные стены. – Горечь утраты всегда была острой. И тут, в сердце, у меня есть комнаты, подобные этой, для каждого из них. Но даже в самые мрачные часы мы с твоим отцом находили успокоение друг в друге. И в тебе.

– Во мне? Господи, я никогда не чувствовал себя достойным называться одним из ваших сыновей, не говоря уже о том, чтобы заменить ушедших.

– Мне больно это слышать. Оглядываясь назад, я понимаю, что нам следовало быть ласковее с тобой, но мы боялись вырастить из тебя неженку, поскольку понимали: ты должен стать сильным, очень сильным. Хотя, будь на то моя воля, я бы не отрывала тебя от груди лет до шестнадцати.

– Ну, это уж слишком! – усмехнулся Грифф. – Слава богу, тебе пришлось усмирить свои порывы.

Мать похлопала его по спине.

– Гриффин, я всегда видела в тебе великодушного, с большим и добрым сердцем человека, но устала ждать, когда и ты увидишь то же, что и я.

– Я хотел стать лучше ради нее. – Гриффин поднял глаза к потолку. – А комнату эту прятал не потому, что стыдился Мэри Анабел, а потому, что стыдился себя самого, своей бессмысленной жизни. Я не хотел, чтобы кто-то видел в дочери лишь ошибку, что совершил ее непутевый отец.

И, как показывает жизнь, ошибку не последнюю.

Тяжело вздохнув, Грифф продолжил:

– Она была права, Полина, насчет наших шансов, но не того считала виноватым. Если общество не хочет принимать, в том нет ее вины. Это все я. Если бы в девушку из народа влюбился какой-то другой представитель высшего света, за коим не числится никаких особых прегрешений, к нему в обществе отнеслись бы куда снисходительнее – по крайней мере его даме сердца дали бы шанс доказать, что она достойна стать одной из них. Но при моем послужном списке такую вот простую девушку сразу запишут либо в куртизанки, либо в жертву извращенной похоти ловеласа. Полина заслуживает лучшего, гораздо лучшего.

– Еще не поздно все изменить, – заметила герцогиня. – Позволь ей приехать сюда, но не на неделю, а на несколько месяцев. Ты займешь свое место в палате лордов, и мы на следующий год вновь попробуем ввести ее в свет. Если действовать терпеливо, осмотрительно и мудро, то со временем…

Он не дал ей договорить:

– Нет. Все решено. Она не хочет этой жизни, и мне трудно ее за это осуждать. Я и сам, по правде говоря, не вижу радости в таком существовании, но теперь я понимаю, что это мой долг. Может статься, девятого герцога Халфорда никогда не будет, но я хочу, чтобы о восьмом осталась добрая память. Ради моей дочери.

– А как же Полина?

Полина, Полина, Полина… Она покинула его всего несколько часов назад, а он уже невыносимо по ней скучал. Всю оставшуюся жизнь ему придется выкарабкиваться из ямы, которую сам себе выкопал.

– Я лишь хочу, чтобы сбылись ее мечты.

Неужели их домик всегда был таким маленьким?

Полина остановилась перед отчим домом, не в силах шагнуть на крыльцо. Гусь Мажор, исполнявший обязанности сторожевого пса, загоготал, увидев ее, и переполошил прочих обитателей птичьего двора.

– Полина? – В окне показалось лицо матери. – Дочка, это ты?

Девушка смахнула со щеки слезу.

– Да, мама, это я. Я вернулась.

Потом на чердаке, служившем им спальней, они с Даниэлой, обнявшись, вволю поплакали, после чего причесали одна другую, заплели косы и приготовили платья для завтрашнего похода в церковь.

На следующее утро, в воскресенье, золотой Гриффина отправился в ящик для пожертвований: традиции нельзя нарушать.

Во время службы Полина постоянно ловила на себе любопытные взгляды прихожан Спиндл-Коув и знала, что ей предстоит ответить на множество вопросов, но пока была к этому не готова.

И хотя она всеми правдами и неправдами избегала заходить в единственную лавку городка, через три дня ей все же пришлось туда отправиться. И ответов на вопросы у нее по-прежнему не было.

Не успела Полина открыть дверь, как Салли Брайт набросилась на нее с расспросами. Самая давняя и близкая ее подруга считалась первой сплетницей в Спиндл-Коув, и Полина знала, как грызет ее неуемное любопытство.

– Тебе предстоит объяснить очень многое, – без предисловий заявила Салли, размахивая пачкой газет перед носом подруги. – Ты правда была на балу у принца? В королевском дворце? И в тебя влюбился герцог?

– Салли, мне пока не хочется об этом говорить, я не могу. Все это слишком… – Голос Полины сорвался.

Подруга, надо отдать ей должное, не настаивала, а выбежав из-за прилавка, крепко ее обняла.

– Ну, будет тебе. У нас впереди долгие годы, так что вдоволь обо всем наговоримся, верно?

Полина кивнула:

– Увы, боюсь, что так.

Она лелеяла нелепую надежду на то, что Грифф примчится за ней, что в один прекрасный день объявится в их лачуге небритый, но все так же дивно пахнущий. За три прошедших дня ее надежда все больше походила на несбыточную мечту: в конце концов, он обещал ей совсем другую сказку.

– У меня есть новость, которая тебя приободрит, – сказала Салли.

– В самом деле? И что же это такое?

– Старая карга, миссис Уитли, переезжает в Дорсет к племяннику.

– Правда? Ну, это замечательная новость. Для всех, кроме разве что… племянника. Я думала, она никогда не оставит свою развалюху.

Салли пожала плечами.

– Ну, как видишь, все же решилась. Теперь вот не знаю, что делать с полудюжиной бутылок ее вонючего тоника. Не думаю, что эту дрянь кто-нибудь захочет купить. Но есть и еще кое-что, лично для тебя.

– Да?

Салли выразительно выгнула брови.

– Заходи, сама увидишь.

Подруга схватила Полину за руку и потащила в кладовую, где на полу посредине стоял громадный деревянный ящик, к которому был приклеен лист с ее, Полины, полным именем.

– Вчера доставили, – пояснила Салли. – И не обычной почтой, а курьером. Причем посыльный предупредил, что этот ящик ни при каких обстоятельствах не должен попасть к тебе в дом. Мне следовало дождаться, пока мисс Симмз сама придет в лавку, а до того о посылке никому ни слова. Все это было так таинственно. Но сейчас-то мы можем его открыть? Он такой тяжелый. Я умру от любопытства, если не узнаю, что внутри.

– Конечно, открывай, – кивнула Полина.

Салли аж взвизгнула от радости, и с помощью монтировки приподняв крышку ящика, пошарила внутри. Обнаружив под слоем соломы книги, она разочарованно заметила:

– Надеюсь, ты не питала особых надежд.

Достав томик в красном переплете, тот, что был сверху, Салли заглянула в ящик:

– Да, книги, одни лишь книги.

– Дай посмотреть! – Полина выхватила томик из ее рук и, проведя ладонью по новенькой сафьяновой обложке, аккуратно смахнув прилипшую к нему соломинку, прочла название: «Мемуары куртизанки: жизнь и приключения Фанни Хилл».

– Что это за миссис Радклиф? – поинтересовалась Салли, вынимая одну за другой книги из ящика. – Да она целую прорву понаписала!

– Поосторожнее, пожалуйста. – Полина подошла к Салли и принялась раскладывать тома по стопкам. Радклиф, Уолстонкрафт, Джонсон, Филдинг, Дефо – все книги из списка, что диктовал Грифф в книжной лавке Снайдлинга.

Он все помнил. И знал, что нельзя отправлять книги к ней домой, потому что отец мог швырнуть их в огонь. Полина поднесла один из томов к лицу и с наслаждением вдохнула волшебный аромат. Этот запах был самым ее любимым… вернее, вторым в списке самых любимых.

Где-то в середине ящика обнаружился томик, отличавшийся от других своим переплетом: из мягкой кожи, светло-бежевым. Сборник стихов Уильяма Блейка.

Слезы подступили к глазам Полины, когда она раскрыла книгу. Внутри, прямо на форзаце из дорогой бумаги с мраморными разводами, красовался штамп с надписью: «Из библиотеки мисс Полины Симмз».

– О, Грифф!

Этот был не просто ящик, набитый книгами: здесь все имело скрытый смысл, эти послания сложно объяснить и слишком рискованно отправлять письмами.

Гриффин понял и знает ее, словно говорил этот ящик, причем знает до самых глубин, до самых потаенных уголков души, уважает ее как личность, принимает ее мысли, желания и мечты.

И он любит ее, действительно любит…

И самым горьким, самым мучительным посланием в этом ящике с книгами было одно предельно ясное, неоспоримое «Прощай».